ЯЗЫК ЗЕМЛИ

Несмотря на то что на основной части восточной половины Центральной Европы сохранились многочисленные и отчетливые следы пребывания здесь балтийского субстрата, подавляющее большинство исследователей, как в нашей стране, так и за рубежом, продолжают искать древнейшую прародину славян к северу от Карпатских гор, где-то на пространстве между реками Одером, Вислой и Днепром, если брать наиболее крайние мнения. Разница во взглядах состоит лишь в том, что одни сдвигают эту территорию более к востоку, другие более к западу.

Так, например, по мнению Ф. П. Филина, прародина славян находилась на территории, заключенной между верховьями Западного Буга и средним течением Днепра, сюда входила «Припять с ее притоками, т. е. Полесье, которое своими болотами... отделяло славян от балтийцев. . . Восточная граница славян остается неясной, но вполне возможно, что славянское население издревле находилось и на левобережье Днепра, между нижним течением Десны и Сожа. Южные и юго-восточные земли славян граничили со степными (и лесостепными) районами, занятыми иранскими (скифо-сарматскими) племенами. Между иранцами и балтийцами лежал славянский массив. . . Факты заставляют нас предполагать, что славянские поселения на западе не достигали Вислы»(Ф. П. Филин.Образование языка восточных славян стр. 148.

B. П. Петров, напротив, полагает, что балтийские языки были одними из самых близких к скифскому. Славяно-иранские лексические совпадения, по его словам, обнимают только узкий круг сакральной лексики и отчасти военной, причем в ряде случаев с очень большим семантическим сдвигом, что заставляет нас предполагать наличие между этими языками какого-то посреднического звена).

Напротив, другой советский славист С. Б. Бернштейн, очерчивая примерно такой же ареал, считает, что на западе устойчивой границей праславянского мира в течение многих веков являлась река Висла(С. Б. Бернштейн. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. М., 1961, стр. 64. К западу от Вислы, по мнению C. Б. Бернштейна, обитали венеты - не то иллирийцы, не то кельты).

Чешский историк и археолог Л. Нидерле ставил определение западной границы славянской прародины в зависимость от того, удастся ли «археологам выяснить этническую принадлежность полей погребений лужицко-силезского типа. . . Если удастся, то старая граница прародины славян конца II тыс. до н. э. продвинется за Эльбу и Заале, если же нет - останется в области Вислы»(Л. Нидерле. Славянские древности. М., 1956, стр. 31).

Относительно восточного предела праславянской прародины взгляды С. Б. Бернштейна, Л. Нидерле, а также польских ученых К. Мошинского, Г. Улашина, Я. Розвадовского в основном совпадают с точкой зрения Ф. П. Филина. При этом все они руководствуются главным образом «методом исключения» (выражение С. Б. Бернштейна) и соображениями «общеисторического порядка» (выражение Ф. П. Филина). «Мы не знаем иных этнических групп, которые с полной уверенностью можно было бы поселить здесь, - замечает С. Б. Бернштейн. - Балтийские племена жили к северу от Припяти. Венеты обитали к западу от данной территории (С. Б. Бернштейн, следуя за польским лингвистом Т. Лер-Сплавинским, не считает ранних венетов-венедов славянами. - В. К.). Никогда не жили на этой территории кельты, фракийцы и иранцы. . . не было на этой территории в I тыс. до н. э. и финнов»(С. Б. Бернштеин. Очерк сравнительной грамматики славянских языков, стр. 64).

Ненадежность данного метода очевидна: в нем одно малоизвестное - прародина славян - определяется посредством других столь же неизвестных предположений о месте проживания древних скифов, фракийцев, кельтов и т. д., границы расселения которых в различные периоды истории были весьма различны.

Другой важный довод сторонников восточной ориентации - так называемая зооботаническая теория, которая основывает свои выводы на анализе содержащихся в славянских языках названий растений и представителей животного мира. Считается, например, установленным, что на предполагаемой прародине славян росли дуб, береза, липа, ясень и верба, так как их названия звучат совершенно одинаково во всех славянских языках и обозначают одни и те же породы деревьев. А вот слово ель, несмотря на то что оно имеется во всех славянских языках, в чешском (jedle) и в польском (jodla) прилагается к пихте. Ель же у поляков зовется swierk, а у чехов smrk. В свою очередь болгары смрикой называют можжевельник. Отсюда заключают: пихту славяне узнали значительно позже, тогда, когда продвинулись в места, где росло это дерево, но не росла ель.

Заимствованными из других языков считаются также названия таких деревьев в славянских языках, как бук, тисе, явор (белый клен), лиственница, черешня и некоторые другие, которые растут в Западной и Центральной Европе - примерно до линии Висла-Карпаты - Средний Дунай и неизвестны к востоку от нее. Вследствие этого и прародину славян ищут вне пределов распространения данных деревьев, а именно между Вислой, Западным Бугом, Припятью, Карпатами и средним течением Днепра.

Территория славянской прародины: а - по Яжджевскому; б - по С. Б. Бернштейну

Ненамного достовернее и другие доводы зооботаники. Достаточно сослаться на слова известного языковеда М. Фасмера, который, касаясь лингвистических заключений, основанных на анализе зооботанической терминологии, заметил, что, опираясь на них, не составляет большого труда доказать, будто на территории древней прародины славян «водились слоны и верблюды». Такой скептицизм языковедов в отношении выводов коллег объясняется, с одной стороны, большой степенью гадательности определения исконности или заимствования того или иного зооботанического термина, а с другой - изменчивостью и подвижностью границ фауны и флоры. Так, по данным палеоботаники, в связи с общим потеплением климата в Европе за последние 2-3 тыс. лет восточная граница бука продвинулась на сотни километров в направлении с запада на восток. Где на этом пути славяне заимствовали то или иное слово, доподлинно неизвестно.

Более того, многие выводы зооботанической лингвистики легко представить со знаком минус, т. е. доказать с их помощью противоположное. Например, в отношении ели и пихты с равным основанием можно утверждать как о переносе названия ель (*jedla) с ели на пихту, так и, наоборот, - с пихты на ель. Соответственно этому миграционный поток славян в одном случае будет иметь направление с востока на запад, а в другом - с запада на восток.

Сторонники более западного местонахождения славянской прародины (а к ним относятся польские ученые Ю. Костшевский, Л. Козловский, Я. Чекановский, Т. Лер-Сплавинский, М. Рудницкий, чешский археолог Я. Филипп, советский лингвист В. В. Мартынов и советский археолог Ю. В. Кухаренко) ищут ее в основном в междуречье Вислы и Одера. В основе их взглядов лежит предполагаемая принадлежность лужицкой культуры целиком (Ю. Костшевский, М. Рудницкий, Я. Филипп) или отчасти (Т. Лер-Сплавинский) славянам. Обосновывается это тем, что у славян и носителей лужицкой культуры совпадают места поселений, форма и приемы строительства жилищ, погребальные обряды (трупосожжение), а главное, опять-таки тем, что в противном случае для славян в Европе I тыс. до н. э. вообще не найти места для поселения, имея в виду, что они являются одним из значительнейших народов этого континента. Несовпадение же форм керамики объясняют сложным развитием культуры, в истории которой наряду с прогрессом известны и периоды застоя и возвратного движения. В частности, считается, что большим бедствием для предков славян было нашествие кельтов.

Главным лингвистическим доводом висло-одерской теории служит ссылка на общность гидронимии бассейнов Вислы и Днепра, которая в пределах последнего повторяется в уменьшительных формах, что, по словам Т. Лер-Сплавинского, отчетливо свидетельствует о том, что первая из них «старше и отсюда вторично перешла на Приднепровье».- С другой стороны, топонимика припятского Полесья в массе своей сугубо славянская, а это значит, что она возникла сравнительно поздно, когда славяне уже сложились в особую этническую общность со своим специфическим языком.

Слабым местом висло-одерской гипотезы является признание отсутствия славяно-германских языковых связей. Правда, Лер-Сплавинский на основании формального статистического учета утверждает, что в фонетике и грамматике славянские языки имеют с германскими на три общих явления больше, чем германские с балтийскими, а в лексике - 94 общих слова против 52 специфически балто-германских, и вследствие этого заключает, что славяне жили западнее балтийцев, в непосредственном соседстве с германцами. Но, как замечает В. В. Мартынов (сам сторонник этой гипотезы), статистические выкладки только в том случае могут быть признаны эффективными, если они производятся на основании большого числа равноценных с какой-то определенной точки зрения фактов: факты же, собранные из разных хронологических пластов и ярусов языковых систем, нельзя сопоставлять и подвергать статистическому учету.

Желая поддержать указанную теорию, В. В. Мартынов произвел специальное исследование славяно-германских лексических связей древнейшей поры, в результате которого пришел к выводу о наличии тесных языковых контактов менаду славянами и германцами начиная с самых ранних времен. Однако многие из его этимологических построений вызывают сомнения и поэтому не снискали признания в широких лингвистических кругах.

Таким образом, можно сказать, что висло-одерская локализация древнейшей прародины славян на сегодня еще очень далека от того, чтобы считаться окончательно доказанной. Особенно большие возражения вызывает доведение крайних границ ее до Балтийского моря и средней Эльбы (К. Яжджевский и Г. Лябуда).

И все же в пользу гипотезы о западной, а, вернее, на наш взгляд, юго-западной(Говорить о западной, висло-одерской гипотезе происхождения славян без такой поправки вряд ли правомерно, ввиду того что славяне море узнали достаточно поздно. Это признают и наиболее самокритичные из ее сторонников), т. е. карпато-дунайской, прародине славян можно привести больше аргументов, чем в пользу восточной днепровско-припятской их прародины.

Первый аргумент - подмеченное С. П. То лотовым 6 (С. П. Толстов. Нарцы и волохи на Дунае. - «Советская этнография», 1948, № 2, стр. 29 )удивительное совпадение племенных названий полабских, поморских и других западных славян с древнейшими, известными на данной территории этническими наименованиями рубежа первых веков нашей эры которые источники относят к восточногерманским народам(Звездочкой отмечены параллели, установленные Б. А. Рыбаковым).

Племена висло-одерского междуречья первых веков до нашей эры и первых веков нашей эры

Лугии Ругии Силинги Вельты Лемовии Марсинги Гелизии Хатты с вождем Укрмиром (Страбон) Дидуны Хизо-[барды] [Ланго]-барды Земноны Воланы Вандалы Варины

Западнославянские племена раннего средневековья (VIII-XII вв.).

Лужичане Ругяне или руяне Слензяне В елеты-лютичи Лемузы Марачане (мораване) Геленсичи (Звездочкой отмечены параллели, установленные Б. А. Рыбаковым). Хуттичи (Звездочкой отмечены параллели, установленные Б. А. Рыбаковым). Дедошане (Звездочкой отмечены параллели, установленные Б. А. Рыбаковым). Хижане Бодричи Земчичи Поляне Венеды Вагры

На отдельные из приведенных совпадений ученые и раньше обращали внимание, но объясняли это тем, что славянские племена, заселившие территорию Восточной Германии в VI-VII вв., переняли племенные имена своих германских предшественников, которые незадолго перед тем почти полностью покинули занимаемую ими прежде землю. Однако, как справедливо замечает С. П. Толстов, «заимствование племенных названий явление крайне редкое в истории», а перенятие победителями имен побежденных представляет и вовсе «исторический нонсенс, обсуждать который с ученым видом можно только при заранее принятом желании доказать недоказуемое».

Правда, известно, что отдельные племена получали наименования в зависимости от природных особенностей края, в силу этого они могли совпадать у народов разных языковых систем (например, подразделение готов на грейтунгов - степняков и тервингов - лесовиков в период их пребывания на территории нынешней Украины, там, где впоследствии мы находим восточнославянские племена полян и древлян; землеописное имя венеды, о котором говорилось выше), но в рассматриваемом случае перед нами почти полное совпадение этнической карты двух разных эпох, отделенных одна от другой промежутком времени более чем в 500 лет и к тому же лишенных в большинстве своем указанного землеописательного признака.

Некоторое расхождение в окончаниях в приведенных выше двух группах племенных этнонимов, особенно в части, касающейся древних племен, легко может быть объяснено различными источниками информации: известно, что древние наименования дошли до нас в греческой и латинской транскрипции, полученной, как можно полагать, через посредство других народов, и прежде всего германцев и кельтов. Указанным обстоятельством обусловлено, по мнению С. П. Толстова, обилие племенных окончаний на инг, ии, льт, он и т. д. «На самом деле, - пишет он, - мы имеем не больше права видеть германцев в предках славянских слензян - силингах, чем славян в упоминаемых русскими летописями черноклобуцких и половецких племенах (берендеичах, каепичах, таксобичах и прочих)».

Мы не склонны судить столь категорично, как цитированный нами автор, так как считаем, что для этого у нас нет пока достаточных оснований, но полагаем, что вывод о якобы заимствовании славянами племенных названий у «разреженного» германского населения рассматриваемой территории должен быть решительно отвергнут.

Какой бы характер ни приписывать славянской колонизации этих мест - мирный, «ползучий», как называют иногда миграцию славянских народов некоторые ученые, - колонизация есть колонизация, и в ней всегда наличествуют два неравноправных компонента: поглощаемый, ассимилируемый и поглощающий, ассимилирующий. Последним к концу I - началу II тыс. н. э. оказался здесь славянский элемент во всех отношениях - в языковом, культурном, этнографическом. Возникает резонный вопрос: почему «победители»-славяне должны были отказаться от своих старых племенных наименований и принять этнические названия не сумевших оказать им сопротивления в других областях жизнедеятельности германских племен? Мы не говорим о том, что еще подлежит доказательству сама так называемая славянская колонизация этой части Европы, о которой нам фактически «ничего не известно достоверного». Ни полабские народные предания, ни ранние немецкие хроники не говорят об этом ничего конкретного. Они пишут о походах славян, об их разбоях на суше и на море, о захвате отдельных немецких городов, но ни в одном из источников нет ни слова о том, что славянские племена к востоку от Эльбы осели и живут на землях тех или иных немецких племен или пограничных марок. Эта точка зрения сложилась много позднее, в XIX в., в связи с потребностью идеологического оправдания германской агрессии против славян(Герард Лябуда. Исторический анализ так называемого германского «натиска на Восток». - В сб. «Германская экспансия в Центральной и Восточной Европе». М., 1965, стр. 58, 66, 68). Для обоснования ее были использованы сообщения античных писателей, вроде того, что «Эльба протекает посередине Германии», или известий о пребывании готов, герулов, вандалов, лангобардов и других так называемых восточногерманских племен в низовьях Вислы, Одера и Эльбы. На первый взгляд, все это строго соответствует источникам, но нельзя не учитывать, что античные авторы были очень плохо осведомлены о состоянии дел на севере и во внутренних частях Европейского континента, о чем свидетельствует признание одного из наиболее компетентных писателей древности Страбона: «Что находится по ту сторону Эльбы, прилегающему к берегу Океана, нам ничего не известно достоверного».

Слабое знание древними этнографии даже сравнительно близких им народов хорошо видно на примере колебаний Тацита в отношении певкинов - племени, жившего в низовьях Дуная, которых он по одним признакам относил к германцам, а по другим - к сарматам.

Таким образом, совпадение этнической номенклатуры в междуречье Вислы и Эльбы следует объяснить не славянской экспансией в эту область, а, наоборот, более ранним вторжением сюда германских племен, как об этом свидетельствуют Иордан, Павел Диакон, а также позднейшие научные изыскания(Ср., например: Л. С. Берг. Название рыб и этнические взаимоотношения славян. - «Советская этнография», 1948, № 2, стр. 62).

Возможно, впрочем, и другое допущение, поддерживаемое некоторыми западноевропейскими учеными: в рассматриваемое время народы северных областей Центральной Европы в этнографическом, а вполне вероятно, и в языковом отношении еще не успели достаточно резко отдифференцироваться один от другого. Это вытекает, в частности, из несовпадения границ археологических культур с известными нам позже этническими ареалами. В связи с чем весьма любопытна чрезвычайная близость структурных моделей и семантики личных имен ранних славян и германцев, подмеченная еще П. И. Шафариком, но удовлетворительно не объясненная до сих пор.

Германские имена

Альпигас, Салигаст Вальдман Валамир, Тиудимир, Филимер, Маркомир Кунград, Конрад Фольквидр, Арнвидр Видерик, Видикула, Видимир Лиудивит (позднее Людовик) Витольд, Витегес Леудовольд, Лиудогер Радигес, Радульф, Родагайс Марбуд Тотила, Гунила, Оптила, Трапстила

Славянские имена

Доброгаст, Пирогаст, Калагаст, Родогаст (имя божества бодричей) Лютоман, Родман, Венцман Владимир, Драгомир, Любомир, Годимир Милорад, Отрад Пустовид, Сновид Видислав, Видит, Вид, Вида Самовит, Боговит Вита, Витко, Витомир Людмил, Людмила Радивой, Радомир, Родим Хвилибуд Гудила, Кутила

Приведенный список можно значительно расширить, однако и так понятно, что перед нами не простое заимствование имен или построение их по сходным моделям, а несомненное семантическое сходство составных компонентов антропонимов, которые и фонетически различаются еще весьма незначительно. Невероятно, чтобы все эти, с одной стороны, славянские мир, вид, род, рад, а, с другой - германские ман, ила были непонятны дававшим их древним германцам и славянам. Свидетельствует ли это о славянской подоснове так называемых восточных германцев(Характерно, что большинство имен с указанными компонентами мы встречаем у восточногерманских племен: готов, вандалов, герулов и других. Не по этой ли причине в песне английского путника VIII в. венеды, под которыми следует подразумевать славян, сближаются с гепидами (Cum Gepidis fui et cum Vinedis), а руги - со славянским племенем гломачей (cum Rugis fui de Glommis) )или о близости в рассматриваемую пору славянских и германских языков друг к другу, судить пока трудно, тем более что в последнее время в лингвистике явно наметилась тенденция относить формирование современных нам языковых групп европейских народов к гораздо более позднему времени, чем это считали еще в недавнем прошлом(«Именно в последние десятилетия в свете осмысления новых данных, поступающих в распоряжение исследователя, - читаем в капитальном труде по грамматике германских языков, - материала древнегерманской топонимики и ономастики, а также рунологии, древнегерманской диалектологии, этнологии и истории - в ряде работ было со всей определенностью подчеркнуто, что вычленение германской языковой общности из западного ареала индоевропейских языков имело место в относительно позднее время и что образование отдельных ареалов германской языковой общности относится лишь к последним векам до и первым векам после нашей эры» («Сравнительная грамматика германских языков», т. I. M., 1962, стр. 18)).

Другой аргумент - топонимия, наука о географических названиях или, как иногда ее образно называют, «язык земли».

Пребывая на той или иной территории, народы дают названия различным географическим объектам и тем самым как бы оставляют на ней свой автограф. Будучи однажды данными, географические названия передаются затем из поколения в поколение, сохраняясь зачастую даже в тех случаях, когда давший их народ ушел из этой местности или же вовсе исчез с лица земли. Происходит это потому, что народы испокон веков живут не в отрыве один от другого, но находятся в постоянном культурном общении, при котором заимствуют и географические наименования незнакомых для себя мест. Вот почему топонимия представляет собой один из наиболее достоверных исторических источников, который, если его правильно прочитать, может дать ключ к разгадке многих тайн прошлого. Правда, прочитать топонимические «письмена» дело далеко не из легких(«Географические имена - «язык земли», - пишет А. Л. Погодин, - требуют для своего изучения такой тщательности и осторожности, каких мы обычно не находим. К сожалению, приемы изучения географической номенклатуры до сих пор крайне грубы. . . Мы часто принимаем без всякой критики те записи этих имен (сохраненных древними авторами. - В. К.), какие дошли до нас. А как точны могли быть эти записи, видно из передачи людьми одного народа географических названий другого народа до сих пор» (А. Л. Погодин. Теория акад. А. И. Соболевского о двояком происхождении славянского племени. - «Slavia», IX, 1930-1931, стр. 730-739)).

Сменяя на протяжении веков друг друга, народы не всегда сохраняют доставшиеся им в наследство географические названия в неизменном виде. Гораздо чаще они их переводят или переделывают в соответствии с законами своего языка. В связи с этим исследователя топонимики подстерегает множество западней и коварных ловушек, выбраться из которых с честью удавалось в прошлом далеко не всякому, отчего в среде ученых существует весьма скептическое отношение к этой отрасли науки. Дело осложняется и тем, что методология топонимических исследований находится еще в зачаточном состоянии и может предложить занимающимся ею лишь очень малопродуктивные и ненадежные «закон ряда» да «метод структурного анализа» формантов, образующих географические названия. Тем не менее, опираясь особенно на последний метод, нам представляется возможным утверждать, что древняя прародина славян находилась скорее на западе, чем на востоке очерченного выше ареала, т. е. междуречья Вислы и Днепра.

Гидронимические повторы на территории предполагаемой прародины славян

Во-первых. Территория верхней части бассейнов Вислы, Одера и отчасти Эльбы и Днепра, как это было установлено в конце прошлого века русским исследователем И. П. Филевичем, а в более близкое нам время подтверждено трудами польских ученых Я. Розвадовского, М. Рудницкого и Т. Лер-Сплавинского, полна гидронимических повторов, что с несомненностью свидетельствует о языковой однородности создавшего ее населения. Так, название реки Луг (польское Leg) на территории Польши и Западной Украины повторяется свыше 100 раз; Берза и производные от нее - 210 раз; Дубровка и производные от корня дуб - только в пределах Польши - 180 раз; Бобр, Бобрава, Бобровка там же - 32 раза; Кия, Киянка- 15; Морава, Мурава - 16 раз, не считая рек с таким же названием в Чехии, Словакии, Югославии и Белоруссии. Многократно повторяются также названия Стрипа - Лужская и Днестровская, Липа - Стырская и Днестровская, Студянка - Западно-Бугская и Днестровская, Черемош - Закарпатский и Припятский, Солокия - Бугская и Днестровская и многие другие. Всего, по подсчетам Филевича, - до 150 названий, связывающих североприкарпатские районы с бассейнами Одера, Вислы, Днепра, Дуная и Эльбы в одно целое.

Во-вторых. В пределах отмеченного ареала отчетливо прослеживается «движение» гидронимов в направлении с запада на восток и с юга на север, определяемое по уменьшительному характеру названий и архаичности образующих суффиксов, что подчеркивали А. Л. Погодин, а позже Т. Лер-Сплавинский. В числе таких дублей можно указать на названия рек Одр и Одрова в Польше и притока Днепра - Одров, болота Одрино в Полесье; рек Тысмен - в Венгрии и Тысменица на Украине; Лопушна бассейна Серета и Лопушнянка Тиссы Черной; Коломыя в Мазовии и Коломыйка - притока Припяти; Оспа в Польше и Осница в Белоруссии; Олт в Румынии и Ольmа украинская (приток Трубежа); Лом бассейна Дуная, Ломна бассейна Одера и Ломница - притоки Днепра, Попрада и Топли; Тисса и Тиссовец Днепра, наконец, Дунай и Дунаец бассейна Вислы, Днепра; Дунаец и ряд других, однокорневых с этим названий рек, разбросанных по широкому пространству от Прикарпатья до Южной Прибалтики (ср. литовское Дюна - Западная Двина).

Общность гидронимии с повторами деминутивного (уменьшительного) характера имеет место и значительно западнее указанного ареала, достигает среднего течения Дуная и даже заходит на его правый берег: реки Мура бассейна Дравы (правого притока Дуная) и Муреш - бассейна Тиссы (название однотипное с Моравой, Муравой); Раба - правый приток Дуная и Равка - бассейн Вислы; Грон - левый приток Дуная и Горнад - левый приток Тиссы; Лех в Тироле и Лух - в Польше (немецкое die Kleine Lohe, т. е. «маленькая Ло[х]е»).

Продвижение гидронимов из района Верховнего и Среднего Дуная и Карпат на северо-восток, свидетельствующее о соответствующем переселении славян

Движение с запада на восток прослеживается и по распространению таких старых славянских гидронимиче-ских суффиксов, как ец, ац, которых чрезвычайно много (местами почти до трети всех названий населенных пунктов) в топонимии Южной Польши, Чехословакии, Сербии и Хорватии. В нашей стране, - по словам В. А. Нико-нова, - названия с суффиксом ец тем гуще, чем древней славянское заселение. Так, в западных областях Украины Ивано-Франковской, Тернопольской и Черновицкой - названия с этим суффиксом составляют более 3 %. В Винницкой и Хмельницкой - 1,5%, тогда как в южных областях - Днепропетровской, Кировоградской, Одесской, Николаевской - лишь какие-то доли процента. В Херсонской подобных названий совсем нет. Та же закономерность наблюдается и среди гидронимов. В верховьях Прута и Серета насчитывается 12% названий рек с суффиксом ец, в бассейне верхнего Днестра уже только 5%, в бассейне Северного Донца -2,5%, в Приазовье - меньше 1 %. Ту же картину дает распространение форманта ица. В Словении этим суффиксом образована почти четверть всех гидронимов, на Украине в бассейнах Прута, Серета и в верховьях Донца - меньше 2%. Южнее острова Хортицы по Днепру они отсутствуют совершенно 12 В. А. Никонов. Введение в топонимику. М., 1965, стр. 72; ср. Н. И. Толстой. Славянская географическая терминология. Семасиологические этюды. М., 1969, стр. 243.

В-третьих. Топонимия западной части славянских земель, включая сюда также и район Карпатских гор в пределах нынешней Румынии, дышит глубокой архаичностью, на что указывают такие древние ее формы, как Брда, Вда, Геда, Вкра, Скрва, Бльг, Попрад, Гор, со специфическим для славянских языков сочетанием нескольких согласных. Здесь мы встречаем также и подавляющую часть гидронимов и топонимов с уже известным нам формантом ава, который в славянских языках некогда был достаточно продуктивным, на что указывают такие названия, как Шумава, Одрава, Острава, Дубрава, Планява (планина - по-болгарски «гора»), Житава, Плугава, Влодава, Сучава, Свежава, Морава.В восточнославянских землях подобных названий мы почти не находим, исключение составляют населенные пункты Чернява и Полтава, причем славянская принадлежность последнего вызывает большие сомнения (Находящаяся в Крыму Балаклава, название которой возводят к имени скифского царя Палака, равно как и некоторые другие топонимы и гидронимы Северной Белоруссии и ряда западнорусских областей с формантом ava, принадлежат, по-видимому, к неславянскому кругу языков (см. В. Н. Топоров, О. Н. Трубачев. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. М., 1962, стр. 152-154). Судя по тому, что названия с суффиксом ава отсутствуют в топонимике Болгарии и Южной Сербии, можно полагать, что в славянских языках этот суффикс утратил свою дееспособность уже к началу балканских войн. Тем самым устанавливается и время заселения славянами Днепровского бассейна и сопредельных с ним земель - не ранее конца VI-начала VII в., что, как мы видели, совпадает с датой, определяемой по письменным источникам).

Расселение славян в Карпатах по данным топонимии: коренные славянские земли и западная граница расселения славян в Карпатских горах

Особый интерес представляет наличие большого числа славянских географических названий архаического облика в Карпато-Дунайском бассейне на территории современных Венгерской и Румынской народных Республик, и прежде всего в Трансильвании. Например, реки Красна, Быстра, Черна, Суха, Топля (более десяти названий), Сучава, Молдава, Путна, Яблоница; горы Свинеча, Стынишоара (т. е. «Студеные»), Обрежа; населенные пункты Вадудобрей, Петник, Прилипеки, Пригор, Козла, Белобрежка, Поток, Брешница-Окол, Пристол Окна и др. «Славяне были одно время очень многочисленны на территории бывшей Дакии, - пишет румынский ученый М. Макря. - Это явствует из теперешней топонимии, в которой, за исключением некоторых названий рек, сохранившихся еще с античных времен, славянские названия представляют собой самый ранний слой, а также из лексики румынского языка»(М. Макря. Славянский могильник в Сомешени. - «Dacia», t. 2. Bucuresti, 1958, стр. 370. На славянский характер топонимии Карпат впервые обратил внимание еще Н. Надеждин, который писал: «Горбы (т. е. Карпаты. - В. К.) были основным гнездом племени, к которому мы принадлежим. . . и если (это племя. - В. К.) называло их по-своему, значит, нашло их пустыми, безымянными» (Н. Надеждин. Опыт исторической географии русского мира, стр. 52). Позднее в лингвистике возобладало иное мнение. «Теперь для всех ясно, - замечает С. Б. Бернштейн, - что на Карпатах славяне появились не раньше первых веков нашей эры». Ф. П. Филин пишет: «Уже давно высказывалось предположение, что первоначальное значение общеславянского *gora - «холм, возвышенность, покрытые лесом». Когда славяне познакомились с настоящими горами, они применили к ним уже имевшееся у них слово *gora (ср. литовское gire, giria; латышское dzira - «лес», древнепрусское garian - «дерево»). Отсутствует в общеславянском языке название горной цепи. Ее обозначения в славянских языках различны. Общеславянское *chrьbьtъ - «спина», «спинной позвоночник». . . Переносное значение этого слова «горная цепь» входит в употребление в восточнославянских языках сравнительно поздно. . . Поздними новообразованиями или заимствованиями являются обозначения других особенностей горного ландшафта (ср. в русском переносное значение гребень - «горы», затем ущелье - «пик» и т. д.).

Нечто подобное сообщает о славянах и Маврикий Стратег: «Сражаться со своими врагами они любят в местах, поросших густым лесом, в теснинах и на обрывах, с выгодой для себя пользуются [засадами], внезапными атаками, хитростями и днем и ночью изобретая [к тому] много способов. Опытны они также и в переправе через реки, превосходя в этом отношении всех людей». И еще: «. . . Среди теснин они умеют отлично сражаться». Рекомендуя своим полководцам вести со славянами не только оборонительную, но и наступательную войну, Маврикий далее пишет, что «необходимо и во время лета не останавливаться от нанесения им (т. е. славянам. - В. К.) ущерба и заниматься в это время ограблением более ровных и безлесых местностей. . .». )В их числе наименования Матка (река в западной части Трансильвании; ср. у Диона Перигета и Стефана Византийского Матоас, Ματοας - древнее название Дуная), Черна (река и населенный пункт; колония Черна (colonia Zernensis, Dierna, Tsierna) упоминается в римских источниках начиная со II в. н. э.); горы Родня, Семеник, Лэдуря Краюлуй (румынская калька со славянского «Окраинный лес»), Металличи (ср. аналогичное название в Чехии - Рудные горы); Воислава, Пленица, Слэвуца, Златна (населенные пункты; во II в. н. э. на реке Залатна (Zalatna) находилась римская колония Апула) и т. п. Все это убедительно свидетельствует о том, что данная территория некогда входила в состав древнейших славянских земель.

По таким названиям, как Пятра-Нямц, Стража, Войняса, Воислава, Кут (старославянское «угол»), Пленица, Крайова и Пэдуря Краюлуй, которые отражают тревожный военный быт, можно даже определить тот предел, до которого славяне первоначально заселяли Карпатские горы на юге(У варварских народов леса служили естественными границами. Цезарь пишет об обычаях германцев селиться так, чтобы от врага их отделяли обширные незаселенные леса. Один такой «защитный лес» - Бранибор (по-немецки Brandenburg) разделял славян и германцев на севере. Не исключено, что Пэдуря Краюлуй - «Окраинный лес» составлял границу между славянами и фракийцами на юге). Эта территория совпадает с Лесистым, или Северным, Карпатским хребтом и Трансильванией, известной в средние века под названием Семиградье. Последнее имя, как полагают некоторые исследователи, образовано от числа семи римских колоний, следовательно, в свою очередь может служить одним из доказательств давности пребывания славянского этноса в рассматриваемом регионе. Наряду с этим из данной территории исключаются Южный Карпатский хребет и Восточное и Южное Предкарпатье.

Расселение славян в Карпатах по данным топонимии: южный предел расселения

Не менее выразительны географические названия, встречающиеся на восточных склонах Карпатских гор, в древней Молдове. Среди здешних топонимов преобладают названия населенных пунктов со значениями тырг (торг, торжище) - Тыргу-Окна, Тыргу-Фрумос, Тыргу-Секуеск, Домнешти-Тырг, Ясский Тырг; названия рек Путна, Путинка, Путница, Валя-Путней (дословно «Долина Путны»), а также топонимы типа Тэлмач (То обстоятельство, что некоторые из приведенных наименований, возможно, имеют позднее происхождение, сути дела не меняет, поскольку местоположение населенных пунктов совпадает с естественной границей гор и степей )и др. Они свидетельствуют о наличии преимущественно мирных торговых отношений славян с их соседями. На первый взгляд, это может показаться несколько странным ввиду того, что на востоке соседями славян являлись степные кочевые народы. Но, по-видимому, резкое различие хозяйственно-производственных укладов населения: с одной стороны - оседлого земледельческого, а с другой - кочевого скотоводческого - и способствовало развитию взаимовыгодных торговых отношений.

Расселение славян в Карпатах по данным топонимии: восточная граница славянских поселений

Северную и северо-восточную границы славянской прародины установить несколько труднее вследствие того, что здесь славяне тесно соседствовали с летто-литовскими племенами, значительная часть которых впоследствии органически слилась с ними, как, например, племя ленчичан с западными славянами (название его объясняется на основе данных балтийских языков: литовское lenke - «дол, долина»). Однако по некоторым характерным гидронимам, вроде Упа | Упе \ Апе (от литовского «река»), можно утверждать, что линия раздела между славянами и летто-литовскими племенами проходила где-то в районе северных отрогов Карпатских гор, отклоняясь к югу на востоке и уходя на север в сторону Балтийского моря - на западе (Окольным путем это может быть подтверждено и тем, что предания о Дунае-батюшке, столь широко распространенные еще в недавнем прошлом среди восточных и западных славян, не менее популярны также у литовцев, которые в обозримое письменными источниками время на Дунае не проживали и в балканских войнах славян участия не принимали. Заимствование же ими этих сказаний и песен у славян, как иногда полагают, трудно допустить ввиду того, что в истории не известно ни одного случая сколько-нибудь широкой и массовой ассимиляции литовцами и латышами славянских племен, но только обратное - поглощение и постоянное оттеснение к северу этими последними первых. Следовательно, утверждение о том, что популярность Дуная в среде славян восходит ко времени балканских войн, лишено всякого основания). Почти наверное в состав славянских земель не входила территория современной Словакии, где подавляющая часть гидронимов и топонимов имеет неславянский облик: Фарн, Шарфия, Чатай, Федемышъ, Абрагам, Мапад, Небойсу, Шопорня, Урмин, Гергелов, Лапо-Дормоту, Медер, Бенкеси, Баромлак, Ямфала, Огой, Лот, Фишъ, Лулу, Мелен, Долмад, Оловеров, Кере-штур, Покорадз, Реконъ, Папчу, Мелеховы, Аранидка, Кишид, Шац, Чани, Физер, Калша, Уйлак, Тегенъ, Лекарш, Гамре, Токайн, Гоча и т. п. Часть этих названий восходит к скифо-аланской языковой среде, часть - к фракийской, часть - к более поздней тюрко-угрской.

Расселение славян в Карпатах по данным топонимии: сводная карта-схема: 1 - коренные земли; 2 - западная граница; 3 - южная граница; 4 - восточная граница

Западная граница расселения славян в древности, вероятно, достигала восточных склонов Альпийских гор, включая сюда бассейн реки Лех - правого притока Дуная в верхнем его течении. Это предположение основывается на том факте, что в славянских языках сохранилось до сегодняшнего дня некоторое количество слов, свидетельствующих о соседстве славян в отдаленном прошлом с народами, говорившими на италийских языках. Укажем на такие лексические совпадения: огонь - латинское ignis, море - латинское mare, вода - латинское aqua, откуда польское название реки Оки (Qwa), позже, после переселения славян на север и восток, вытесненное заимствованием из северных немецких диалектов (ср. готское wato, древнесаксонское watar, древнеисландское vatu и т, д.), пахать - старославянское орать - латинское аrаrе, свинья - старославянское прася (откуда современное русское поросенок) - латинское porcus; руда - латинское raudus; весь - «село» - латинское vicus и т. д.

Однако очень рано, возможно еще до окончательного оформления предков славян в особую этническую общность со своим специфическим языком, они отделились от носителей италийской речи, в силу чего между ними сегодня и не нащупывается сколько-нибудь значительных общих изоглосс. Правда, недавно известному советскому лингвисту О. Н. Трубачеву удалось установить ряд славяно-латинских и славяно-германских лексических параллелей в названиях гончарной посуды при полном отсутствии таковых между славянскими и балтийскими языками. «Балто-славянские языковые отношения в области гончарной терминологии, - замечает О. Н. Трубачев, - не породили ничего равноценного таким параллельным совместным праславянско-италийским инновациям» (О. Н. Трубачев. Ремесленная терминология в славянских языках. М., 1966, стр. 194-200. Славяно-италийские схождения, выявленные О. Н. Трубачевым, соблазнительно сопоставить с данными В. В. Иванова о связях славянских языков с древними анатолийскими языками, позволяющими, кажется, говорить о первоначально сравнительно южном местоположении славянского языка (и этноса) в системе индоевропейских языков (Вяч. Иванов. О значении хеттского языка для сравнительно-исторического исследования. - В кн. «Вопросы славянского языкознания», вып. 2. М., 1957, стр. 29; см. он же: «Общая индоевропейская, праславянская и анатолийская языковые системы». М., 1965)).

Этот в высшей мере знаменательный факт заставил лингвистов пересмотреть свои взгляды и признать в какое-то неопределенное время истории, как пишет Ф. П. Филин, существование центральноевропейского языкового района(«Вопросы языкознания», 1967, № 3, стр. 28-29). А это последнее дает возможность надеяться, что на славяно-латинские лексические и другие языковые отношения в ближайшем будущем будет обращаться больше внимания, чем до сих пор, а значит, есть основание ожидать и новых открытий в этой области.

Данные О. Н. Трубачева подтверждает археологический материал, который свидетельствует, что истоки материальной культуры славян находились где-то на юго-западе, в районе Карпат и Дунайского бассейна, но отнюдь не на востоке - в Северном Причерноморье или каком-либо другом месте. Так, по словам румынского археолога М. Макри «характерные элементы славянской керамики (форма урн, отсутствие ручек, тщательная обработка на гончарном круге и гребенчатый орнамент из прямых и волнообразных линий) появляются еще. . . в рамках дославянской керамики на территории Придунайских областей в непосредственном контакте с римской и византийской цивилизациями»(М. Макря. Славянский могильник в Сомешени, стр. 358, 359).

Это же признают и чешские археологи: «Древняя культура городищ - славянская, кажется, скорее основывалась на культурах латенской и римской. . .»(Юрий Неуступный. Первобытная история Лужицы. Прага, 1947, стр. 70; ср. Зденек Неедлы. История чешского народа. М., 1952, стр. 203, 204 )

Несколько менее четко границы древнейшей славянской прародины рисуются по антропологическим данным, но и здесь общий абрис полностью совпадает с очерченным выше контуром. Так, если взять антропологический материал лишь из несомненно славянских земель - района к северу от Карпат, то мы обнаружим четыре основных антропологических типа: 1) умеренно длинноголовый с небольшими размерами черепа и лица, так называемый прибалтийский; 2) длинноголовый широколицый - кроманьонский; 3) длинноголовый узколицый - моравский и 4) среднедлинноголовый широконосый и прогнатный (с выступающими вперед челюстями) - силезский, известные в данных местах уже с эпохи неолита и ранней бронзы и пережиточно встречающиеся даже в наши дни.

Антропологические типы Центральной и Восточной Европы в эпоху неолита и ранней бронзы (по Т. А. Трофимовой): 1 - долихокранный широколицый (кроманьоидный); 2 - долихокранный узколицый; 3 - тип, соответствующий культуре ленточной керамики

Первые два из названных типов в эпоху неолита и бронзы были распространены гораздо шире, чем очерченная нами или признаваемая другими славистами территория древнейшей славянской прародины (прибалтийский, например, тип был известен в Ютландии, на юге Скандинавского полуострова, в Южной и Северо-Восточной Прибалтике и в ряде других смежных территорий Восточной Европы), и вряд ли могут быть признаны исконно славянскими. Распространение среди славян в средние века прибалтийского типа объясняется, с одной стороны, усилением контактов между отдельными племенными группами и народами, а с другой - экспансией с севера на юг «прибалтийцев», в которых, вероятнее всего, следует видеть протооснову древних германцев. Появление кроманьоидных черт в физическом облике средневековых западных и восточных славян, напротив, можно увязать с продвижением их в районы обитания летто-литовских племен и ассимиляцией этих последних славянами на всем пространстве к северу от Карпатских гор вплоть до озера Ильмень и верховьев Волги и Оки.

Наибольший интерес для нас представляет третий, или моравский, антропологический тип, границы распространения которого целиком умещаются в рамках реконструированной нами древнейшей славянской прародины. Этот «долихокранный узколицый тип, выявляющийся, - по словам Т. А. Трофимовой, - наиболее ярко у славян из Угорской Скалицы (Моравия) и Слабошева, прослеживается через унетицкую культуру до неолитического населения культуры шнуровой керамики па территории Чехословакии», а также в «Австрии унетицкого и гальштатского времени»(Т. А. Трофимова. Краниологические данные к этногенезу западных славян. - «Советская этнография», 1948, № 2, стр. 61 и прим. С указанным небезынтересно сравнить описание внешнего облика славян, оставленного античными и раннесредневековыми авторами. Так, например, Маврикий Стратег называет славян «желтым народом». Прокопий Кесарийский отмечает, что «они очень высокого роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них не очень белый или золотистый, и не совсем черный, но все они темно-красные». Следовательно, даже смуглым грекам славяне не представлялись слишком светлокожими и светловолосыми, какими изображаются в источниках, например, древние германцы. У арабских писателей сакалаб обозначает одновременно «шатен» и «белокурый», но в то же время Ибрагим Ибн Якуб с удивлением замечает, что «жители Чехии смуглые». Низами в поэме «Искандер-наме» сравнивает «красные лица русов» с огнем, «пылающим в храме огнепоклонников». В другом месте эпитет «красный» Низами связывает с понятием «славянский» (принцесса «с красным лицом славянским») (Низами Гянджеви. Искандер-наме. Баку, 1940, стр. 325)) . В период раннего средневековья с этим типом сближается население, проживавшее в районе Познанского воеводства (Польша), и некоторые группы восточнославянского племени северян.

Таким образом, и из антропологических данных как будто вытекает тот же самый вывод, а именно что областью первоначального формирования славянства является территория, непосредственно примыкающая к среднему и отчасти верхнему течению Дуная и охватывающая верховья рек Эльбы, включая и ее левые притоки, Одера и Вислы(Очерченное нами местонахождение древней прародины славян хорошо согласуется с лингвистическими данными, согласно которым наиболее ранние заимствования в славянских языках из германских (в частности, в области социальных отношений) сделаны из западных германских диалектов, а не из восточных, как следовало бы ожидать. Это в свою очередь целиком и полностью соответствует историческим сведениям о заселении германцами их нынешней территории, которые свидетельствуют, что «первыми по северогерманской равнине, между южными возвышенностями и Балтийским и Северным морями, продвинулись искевоны», т. е. западная ветвь германских племен (Ф. Энгельс. К истории древних германцев. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19. М., 1961, стр. 454). В исторической литературе неоднократно отмечалось, что источники первой половины I тыс. н. э. содержат ряд слов, принадлежность которых к славянскому языку почти неоспорима. Это Бабьи горы (Бебии ори), река Моравия и город Сербинум, упоминаемые Птолемеем, указанные выше реки Черна, Матоа-Дунай (ср. с рекой Маткой в бассейне Тиссы), Болонья - местность (позже город) в северо-восточной части Италии, Потиссье (Παυισος) Страбона, соответствующее Партиссус Плиния и Партискусу Аммиана Марцеллина, дакийские гидронимы Залатна, Гобица с их чисто славянскими окончаниями, племя озерята, обитавшее в «мокрой» Паннонии между Дунаем и Балатоном, город Горный Марг (Horreum Marg) по соседству с Ровным Маргом (Margum Planum) неподалеку от современного сербского села Равна-Река, слова мед (μεδος) - напиток у гуннов и страва (strava) - «поминальный пир», устроенный, по сообщению Иордана, на могиле Аттилы, слово, которое в том же значении «поминки» и поныне встречается в ряде диалектов польского, чешского, словацкого, украинского и русского языков.

Эту особенность в сообщениях древних писателей подметил еще П. И. Шафарик, который писал, что в глазах греческих и римских писателей первых веков средневековья славяне выглядели старым, хорошо известным, по его выражению «домашним», народом, который ниоткуда не пришел, но всегда жил где-то поблизости от их земель. Развивая эту мысль, Е. Ч. Скржинская замечает, что Прокопий Кесарийский уже в VI в. «в категорической форме и вовсе не как о чем-то новом записал, что анты и склавены занимают большую часть земель по левому берегу Истра»).