БЕРЕГА ПОЗАБЫТОЙ ОТЧИЗНЫ

Память о проживании некогда славян на Дунае сохранилась и в русской летописи, в которой об этом говорится трижды. Первый раз в связи с изложением библейского сказания о Вавилонской башне и образовании языков мира: «По мнозех же времянех сели суть словени по Дунаевы, где есть ныне Угоръска земля и Болгаръска. И от тех словен разидошася по земле (здесь и ниже курсив наш.- В. К.) и прозвашася имены своими, где седше на котором месте. Яко пришедше седоша на реце имянем Морава, и прозвашася морава, а друзии чеси нарекошася. А се ти же словени: хровате белии и серебь и хорутане». Второй раз - в рассказе о создании славянской грамоты: «Бе един язык словенеск: словени, иже сядяху по Дунаеви, их же прияша угри. . .» и в третий раз - в повествовании о принятии славянами христианства: «. . . Ту бо есть Илюрик, его же доходил апостол Павел; ту бо беша словене первое. . . от него же языка и мы есмо. . .»(«Повесть временных лет», т. 1, стр. И, 21, 23).

Однако многие ученые подвергают сомнению достоверность летописных известий на том основании, что, во-первых, память летописца простирается в глубь веков не далее середины VI в.(См., например: Д. Иловайский. Вероятное происхождение св. княгини Ольги и новый источник о князе Олеге. М., 1914; Н. К. Никольский. Повесть временных лет как источник для истории начального периода русской письменности и культуры. К вопросу о древнейшем русском летописании. - «Сборник по русскому языку и словесности», т. 2, вып. 1. Л., 1930, стр. 77 и прим. Л. Нидерле считал, что сведения летописца не опираются даже на народные предания, но представляют собой чистый вымысел, «если только он сам не создал их или не воспринял от другого летописца, который был их создателем. Такой вывод вытекает не только из общей концепции летописца, из всецело библейского характера его исходных положений и из некоторых других сведений, но и из всех фактических данных. . .» (Л. Нидерле. Славянские древности, стр. 17). Аргументация у автора, как нетрудно заметить, сведена больше к намекам, чем к рассмотрению существа вопроса), а во-вторых, если бы славяне действительно жили на Дунае, сведения о них так или иначе просочились бы в греческие и латинские письменные источники. Античные же писатели упоминают о славянах лишь с конца V-начала VI в., когда они вышли к Дунаю, северному рубежу Византийской империи.

Как видим, критикам летописного сообщения о дунайской прародине славян нельзя отказать ни в достаточной аргументации, ни в стройности взглядов. И все же внимательное ознакомление с текстом летописи и всем кругом источников, относящихся к интересующему нас предмету, показывает, что нет никаких серьезных оснований для того, чтобы не доверять летописному известию о раннем проживании славян на Дунае.

Если принять тезис скептиков о том, что у русской летописи «короткая память», потому что в ней нет упоминаний о готах, гуннах и других народах, обитавших по соседству со славянами в IV-V вв., то как тогда объяснить молчание летописи о походах славян на Дунай и о заселении ими Балканского полуострова во второй половине VI-начале VII в.?

Другой пример. Мы не находим в летописи ни слова о походах славян-русов в Закавказье в X-XII вв. или об основании русского Тмутараканского княжества на Таманском полуострове. Обо всем этом мы узнаем из других источников.

Очевидно, умалчивая о тех или иных событиях, летописец руководствовался какими-то своими соображениями: делил факты на более важные и существенные, с его точки зрения, и оставлял без внимания все малозначительное и второстепенное. Именно с таких позиций, на наш взгляд, и следует рассматривать «память» летописца.

Несколько сложнее обстоит дело с отсутствием прямых письменных свидетельств о славянах первой половины I тыс. н. э. и ранее. Действительно, о кельтах мы имеем известия начиная с V в. до н. э., о германцах - с конца II в. до н. э., о прибалтийских племенах - эстах, галиндах, судинах - начиная с I-II вв. н. э. О славянах источники заговаривают лишь спустя полтысячелетия. Все это можно, однако, объяснить тем, что на рубеже нашей эры и в первых веках нашей эры славян уже не было на Дунае: они оказались оттесненными в более северные и восточные глухие районы, находившиеся вне сферы политических и военных интересов античных государств.

Рассказ об этом событии, имевшем для славян характер «национальной катастрофы», сохранился в русской Начальной летописи: «Волхом бо нашедшем на словени на Дунайския, и седшем в них и насилящем им, словени же ови пришедше седоша на Висле, и прозвашася ляхове, а от тех ляхов прозвашася поляне, ляхове, друзии лутичи, ини мазовшане, ини поморяне.

Тако же и ти словене пришедше и седоша по Днепру и нарекошася поляне, а друзии древляне, зане седоша в лесех; а друзии седоша межю Припетью и Двиною и нарекошася дреговичи, инии седоша на Двине и нарекошася Полочане, реки ради, яже втечеть в Двину, имянем Полота, от сея прозвашася полочане. Словени же седоша около езера Илмеря, и прозвашася своим имянем, и сделаша град и нарекоша и Новъгород. А друзии седоша по Десне, и по Семи, по Суле, и нарекошася север. И тако разидеся словеньский язык. . .»(«Повесть временных лет», т. 1, стр. 11).

Упомянутые летописные волохи остаются научной проблемой до сегодняшнего дня. Некоторые видят в них римлян времен императора Траяна, разгромивших и подчинивших Дакию в начале II в. н. э. Академик А. А. Шахматов считал, что волохи - это франки Карла Великого, В. Панов и В. Д. Королюк склоняются к тому, что под волохами следует понимать как римлян, так и местное романизированное население(«Под волохами русским летописцем понимались как древние римляне, так и местное неславянское население среднего Подунавья», - пишет В. Д. Королюк (В. Д. Королюк. Волохи и славяне «Повести временных лет». - «Советское славяноведение», 1971, № 4, стр. 53). В своем исследовании автор утверждает, что введенная русским летописцем в текст его произведения дунайская «теория славянской прародины и древнего волошского завоевания должна была доказать древнеапостольский, независимый от Византии источник возникновения христианства у славян и на Руси. Она отражала необычайно возросшее державное и национальное самосознание Руси в конце XI-начале XII в. при Несторе-летописце» (там же, стр. 54)).

Четверть века тому назад проф. С. П. Толстов высказал мысль, что под летописными волохами следует подразумевать кельтские племена, которые в IV-VI вв. до н. э. широко расселились по всей Европе. В обоснование своего предположения С. П. Толстов ссылался на почти полное совпадение территории расселения кельтских племен и позднейшего романизованного населения, а также на археологический материал, который рисует нам яркую картину крушения в V-VI вв. до н. э. центральноевропейской гальштатской культуры раннежелезного века под ударами латенской культуры, распространившейся с территории Франции (С. П. Толстов. Нарцы и волохи на Дунае, стр. 14-19. Мысль о том, что в волохах русской летописи следует видеть кельтские племена, задолго до С. П. Толстова в общих чертах высказывали чешские ученые И. Добровский и П. Шафарик, не приводя, впрочем, никаких особых доводов. По мнению С. П. Толстова, именно от кельтов в свое время вынуждены были уйти с Дуная нарцы, которых автор считает протославянами.

Кельты, осевшие в долине Дуная во второй половине I тыс. до н. э., были весьма многочисленными. Арриан пишет, что Истр разделяет «воинственнейшие народы, по большей частью кельтские, из владений которых и берет свое начало». Господство кельтов на Дунае длилось до середины I в. до н. э., когда Буревист - вождь гетов, по словам Страбона, «опустошил Фракию до пределов Македонии и Иллирии, разорил область кельтов, смешавшихся с фракийцами и иллирийцами, и совершенно уничтожил боев, бывших под властью Критасира и таврисков»).

Из названных гипотез последнюю, т. е. гипотезу С. П. Толстова, мы считаем наиболее перспективной и обоснованной.

Действительно, если допустить, что славяне были вытеснены с Дуная Траяном или Карлом Великим, то почему об этом молчат античные и позднеримские писатели? Если волохи - это римляне или франки, то почему итальянцы называют так сербов и хорватов с островов вокруг города Дубровника (Рагузы)(В современном польском языке слово Влох (Wloch) обозначает Италию, но это, по-видимому, позднейшая контаминация, обязанная своим возникновением поселению кельтов в Северной Италии (Цизальпинская Галлия), в последующие времена подвергшихся романизации). Источники упоминают волохов в самых различных местах Карпато-Дунайского бассейна, и в том числе в Чехии, Венгрии, Румынии и других, куда римские колонисты или франки Карла Великого никогда не заходили.

Далее, в наиболее ранних документах о волохах всегда говорится как о пастушеском народе, ведущем бродячий образ жизни. Так, в «Законнике» сербского короля Стефана Душана (середина XIVв.) волохи («влахи») по нравам и обычаям сопоставляются с цыганами (статья 82), Полукочевым народом изображаются волохи и в анонимной венгерской хронике времен короля Белы III, В Чехии влахами именовала себя значительная часть мораван, которые, по данным Миклошича, происходили от осевших на землю кочевых волошских общин.

В Македонии отдельные группы волохов-аромунов вели кочевой образ жизни еще в начале XX в. Наконец, в Сербии, Боснии и Герцеговине имя влах сербами-католиками и мусульманами давалось по преимуществу православному населению, каковым ни франки, ни римляне, ни итальянцы никогда не были. И последнее, в летописи «волохи», «Волошская земля» упоминаются в числе северных европейских стран и помещаются по соседству с англами(«Повесть временных лет», т. 1, стр. 11 )(что перекликается со старыми англосаксонскими летописями, в которых древнее коренное население Франции именуется гельвалос, т. е. галловлахами).

Итак, летописные волохи, осевшие в долине Дуная,- это, скорее всего, кельты. Именно они и вытеснили славян с Верхнего и Среднего Подунавья и с Карпатских гор в глухие леса и горы Северного Прикарпатья.

Оказавшись в изоляции, славяне несколько задержались в своем (Общественном и культурном развитии. Феофан (вторая половина VI в.) и Феофилакт Симокатта (первая половина VII в.) приводят любопытный рассказ о трех славянах-гуслярах, попавших в 583 г. в руки византийцев. «. . . На другой день захвачены были римлянами три славянина без всяких железных доспехов с одними только гуслями. Император спрашивал, откуда они и где ,;ивут. Они отвечали, что они родом славяне, а живут у края Западного Океана. Каган [Аварский] прислал к ним послов и дары их родоначальникам, чтобы они вместе с ним воевали против римлян. Но вожди славян послали их ответить Кагану, что по причине дальности пути не могут прислать ему вспомогательный отряд. Эти славяне говорили, что они шли восемнадцать (у Симо-катты 15. - В. К.) месяцев, пока, наконец, попали в руки римлян. Они говорили, что носят гусли и не умеют облекаться в доспехи, потому что страна их не знает железа. Маврикий, подивившись их росту и похвалив их величавую наружность, отослал их в Гераклею»(Феофан. Летопись. - «Вестник древней истории», 1941, № 1, стр. 271, отрывок 69).

Славяне вели в этот период простой патриархальный образ жизни, процесс классообразования находился у них на той стадии, которую в исторической литературе обычно именуют «стадией военной демократии».

«Эти племена, славяне и анты, - читаем у Прокопия Кесарийского, - не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим. Равным образом и во всем остальном, можно сказать,- у обоих этих названных варварских племен вся жизнь и узаконения одинаковы. Они считают, что один бог-творец молний - является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болезнью или на войне, попавшим в опасное положение, то они дают обещание, если спасутся, тотчас же принести богу жертву за свою душу, и, избегнув смерти, они приносят в жертву то, что обещали, и думают, что спасение ими куплено ценой этой жертвы. Они почитают и реки, и нимф, и всяких других демонов, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания. . .»(Прокопий из Кесарии. Война с готами, III, 14, 22).

Нарисованную Прокопием Кесарийским картину дополняет автор «Стратегикона»: «Племена славян и антов . . . сходны по своим нравам, по своей любви к свободе, их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище. К прибывающим к ним иноземцам они относятся ласково, оказывая им знаки своего расположения, [при переходе их] из одного места в другое охраняют их в случае надобности, так что, если бы оказалось, что по нерадению того, кто принимает у себя иноземца, последний потерпел [какой-либо] ущерб, принимавший его раньше начинает войну [против виновного], считая долгом чести отомстить за чужеземца. Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но, ограничивая [срок рабства] определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси или остаться там, [где они находятся], на положении свободных и друзей?

Скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считает смерть своего мужа своей смертью и добровольно удушает себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь. . .

Каждый [из них] вооружен двумя небольшими копьями, некоторые имеют также щиты, прочные, но труднопереносимые. Они пользуются также деревянными луками и небольшими стрелами, намоченными особым для стрел ядом. . .

Не имея над собой главы и враждуя друг с другом, они не признают военного строя, неспособны сражаться в правильной битве, показываться на открытых и ровных местах. Если и случится, что они отважились идти в бой, то они во время его с криком (Не будучи знакомыми с тактикой регулярного боя, варварские народы перед началом сражений стремились морально подавить и устрашить врага своими воинственными криками, воем и шумом, производимыми стуком оружия о щиты (ср. общеславянское - война, воин, т. е. «тот, кто воет»; современное выражение бряцать оружием - «похваляться»). В «Слове о полку Игореве» про дружинников черниговского князя Ярослава говорится, что «тии бо бес щитовь с засапожникы кликом плъкы побеждают» )слегка продвигаются вперед все вместе, и если противники не выдержат их крика и дрогнут, то они сильно наступают, в противном случае обращаются в бегство, не спеша помериться с силами неприятелей в рукопашной сватке. Имея большую помощь в лесах, они направляются к ним, так как среди теснин они умеют отлично сражаться. Часто несомую добычу они бросают [как бы] под влиянием замешательства и бегут в леса, а затем, когда наступающие бросаются на добычу, они без труда поднимаются и наносят неприятелю вред. Все это они мастера делать разнообразными придумываемыми ими способами с целью заманить противника»(Маврикий. Стретегикон, XI, 5).

Обрисованный общественный строй удержался у славян недолго. Спустившись с гор и выйдя вновь на берега Дуная, славяне совершили быстрый скачок вверх по социально-политической лестнице. Через несколько десятилетий после того, как византийцы впервые столкнулись со славянами, у последних уже появились крупные племенные вожди и знать, владевшая землей, рабами и челядью и державшая в своем подчинении более бедных своих сородичей. Византийские писатели упоминают имена некоторых из этих вождей: Ардагаста, повелителя целой «страны»; Мусокия, которого «подданные» ему варвары «на своем языке» называли, по словам Феофилакта Симокатты, «рексом», т. е. царем; Пирогаста; Мезамира, сына Идаричева, брата Келагастова, имевшего «великое влияние между антами», и др.

Освоили в совершенстве славяне и военное дело. «Приблизительно в это время войско славян, - пишет Прокопий, - перейдя реку Истр, произвело ужасающее опустошение всей Иллирии вплоть до Эпидамна, убивая и обращая в рабство всех попадавшихся навстречу, не разбирая пола и возраста и грабя ценности. Даже многие укрепления, бывшие тут и в прежнее время казавшиеся сильными, славяне смогли взять. . . и обходили все места, где хотели, производя опустошения. Военачальники Иллирии с 15-тысячным войском следовали за ними, но подойти к неприятелям. . . нигде не решались». И далее: «. . . Около этого же времени войско славян, собравшись не больше чем в 3 тыс. человек, перешло через реку Истр, не встретив ни с чьей стороны противодействия, и затем без большого труда, перейдя реку Гебр, разделилось на две части. В одной части было 1800 человек, вторая включала всех остальных. Военачальники римского войска вступили с этими войсками в открытое сражение, но хотя эти части и были разъединены, однако римляне были разбиты их внезапным нападением, и одни из них были убиты, другие в беспорядке бежали, спасаясь от них. Когда начальники римлян были таким образом прогнаны обоими отрядами варваров, хотя те были намного слабее римлян, то один из неприятельских отрядов вступил в сражение с Асбадом. Этот был из отряда телохранителей императора Юстиниана, зачисленный в состав так называемых кандидатов; он командовал регулярной конницей, которая издавна имела пребывание во фракийской крепости Тзуруле и состояла из многочисленных отличных всадников. И их без большого труда славяне обратили в бегство и во время этого позорного бегства очень многих убили. . . После этого они стали безбоязненно грабить все эти местности и во Фракии и в Иллирии, и много крепостей тот и другой отряд славян взял осадой»(Прокопий из Кесарии. Война с готами, III, 29, 38, 40).

Отряды славян проходят весь Балканский полуостров до Ионийского моря, Фессалии, Аттики и Пелопоннесского полуострова, «зимуя здесь как бы в собственной земле», сетует Прокопий Кесарийский. Юстиниан I, прославленный византийский император, напрасно строит крепости и восстанавливает старинные заброшенные укрепления по Дунаю и внутри страны - славяне берут их приступом или после осады, как взяли, например, крупный приморский город Топер всего в 12 днях пути от столицы империи. «Позднее император. послал, против них отборное войско, во главе которого между прочим, - добавляет тот же писатель, - стояли Константин, Аратий, Назарес, Юстин. . . и Иоанн по прозвищу «Фага». Главным начальником над ними он поставил Схоластика, одного из дворцовых евнухов. . . Произошел сильный бой, и римляне были разбиты наголову. Здесь погибло много прекрасных воинов; вожди же, которым грозила близкая опасность попасть с остатками армии в руки врагов, с трудом спаслись бегством, кто куда мог. Варвары захватили знамя Константина и, не обращая внимания на римское войско, двинулись дальше. Они получили возможность ограбить местность, так называемую Астику, с древнейших времен не подвергавшуюся разграблению, и поэтому им удалось получить отсюда большую добычу. Таким образом. . . варвары подошли к «Длинным стенам», которые отстоят от Византии не больше одного дня пути». Сo времени Юстиниана славяне совершали свои набеги на Балканы почти ежегодно, «так что эта страна повсюду [стала] подобной скифской пустыне», - заключает Прокопий(Прокопий из Кесарии. Тайная история XVIII, 17).

При императоре Тиверии, как сообщает Менандр (Протиктор), «славянский народ в числе около 100 тысяч человек [вновь] опустошал Фракию и многие другие области». Сирийский церковный историк Иоанн Эфесский, касаясь последнего события, писал: «На третьем году по смерти императора Юстина и правления державного Тиверия двинулся проклятый народ славян, который прошел через всю Элладу и по стране Фессалонике и по фракийским провинциям, взял много городов и крепостей, сжег, разграбил и подчинил себе страну, сел на ней властно и без страха, как в своей собственной. И вот в продолжение четырех лет и до тех пор, пока император был занят Персидской войной и отправил все свои войска на восток, вся страна была отдана на произвол славян; последние заняли ее и растеклись по ней на время, какое назначил бог. Они опустошают и жгут и грабят страну даже до внешних стен, так что захватили и все императорские табуны, много тысяч голов скота и другое. И смотри, вот - 895-й год (584 г. по современному летосчислению. - В. К.) - они живут и сидят, и грабят в римских провинциях без забот и страха, убивая и сжигая; они стали богаты, имеют золото и серебро, табуны коней и много оружия. Они научились вести войну лучше, чем римляне, [и это] люди простые, которые [еще недавно] не осмеливались показаться из лесов и степей и не знали, что такое оружие, - исключая двух или трех дротиков»(Иоанн Эфесский. Церковная история, VI, 25).

Походы славян против Византийской империи привели со временем к заселению славянами долины Дуная и севера Балканского полуострова и ассимиляции ими местного фракийского, иллирийского и отчасти греческого и романизованного населения. С точки зрения истории это было, однако, не столько завоевание, сколько возврат народа на земли своей древней прародины, утраченной им почти тысячелетие назад. Так, в частности, расценивали балканские войны ранние средневековые и славянские хронисты, опиравшиеся, по-видимому, на какую-то древнюю (позднее позабытую) устную традицию(В «Житии св. Клементина» (XIII в.) говорится, что «мизы европейские (так автор именует славян), будучи откинутыми Александром Македонским к северу, вернулись и заняли все Балканы». Собственно мизы (мезы) - фракийское племя, жившее в низовьях Дуная. Отождествление мизов со славянами произошло не только потому, что славяне между VI и VII вв. заняли их земли, но и вследствие тесного соседства в более отдаленном прошлом. На это указывают как будто русские слова муж, мужик, мужественный - первоначально означавшие «горожанин, благородный» (ср. летописные выражения: «мужи псковские», «мужи новгородские», «муж славный. . .» и т. п.). Имя другого фракийского племени даков звучит в наименовании дечан - одного из чешских племен, упоминаемых Козьмой Пражским,

Для древних греков, стоявших на более высокой ступени общественного развития, чем славяне, паны были просто полудикими номадами. В греческой мифологии Пан (занявший место Гефеста) считался богом леса и покровителем стад. Его изображали в виде получеловека-полукозла с косматой бородой и нечесаными волосами, с толстым курносым носом. Как «худородный» бог Пан не был принят в число олимпийских богов).