МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

Отказав в славянской принадлежности неврам, а также в раннюю пору венедам и спорам, мы поставили себя в крайне тяжелое положение в вопросе о происхождении славян. На этнической карте Восточной Европы для них буквально не осталось свободного места. Нижнее Повисленье и Понеманье отпадают, так как славяне не были знакомы с морем, более южные области отпадают тоже, потому что там обитали невры, которые, как мы попытались показать выше, были, возможно, кельтами или кем угодно, но только не славянами. В Карпатах и по Дунаю жили, по единодушному свидетельству письменных источников, различные иллиро-фракийские племена - геты и даки; Северное Причерноморье занимали ираноязычные скифы. Верхнее, а отчасти и Среднее Поднепровье и прилегающую к нему часть бассейна Оки заселяли летто-литовские (прибалтийские) племена, еще более северные и восточные области - финно-угры, предки позднейших карелов, эстонцев, чуди, мордвы, мари и других родственных им народов.

Ввиду этого, а также и вследствие отсутствия в ранних письменных источниках прямых сведений о славянах в XVIII в. немецкими учеными была выдвинута версия об азиатском происхождении славян, которые якобы появились в Европе лишь в середине I тыс. н. э., придя сюда вместе с гуннами, аварами и тюркоязычными болгарскими племенами.

Однако после выхода в свет капитального труда П. И. Шафарика, убедительно доказавшего, что славяне являются одним из коренных европейских, по выражению автора «домашних», народов, эта версия никем уже всерьез больше не обсуждалась.

Но если славяне - европейцы, то где же все-таки их прародина? Ответ на этот вопрос в наши дни значительная часть ученых пытается, найти в недрах так называемых лужицкой, поморской, пшеворской, зарубинецкой и черняховской археологических культур, сменявших друг друга в период с третьей четверти II тыс. до н. э. до середины I тыс. н. э. на огромном пространстве от Балтийского моря до Черного и от средней Эльбы до верховьев Северского Донца.

Лужицкая культура существовала в бассейнах Вислы и Одера в последней четверти II тыс. - первой половине I тыс. до н. э. Это одна из наиболее ярких среднеевропейских культур эпохи поздней бронзы и раннего железа. На севере границы ее простирались до Балтийского моря, на западе - до верховьев реки Эльбы, на востоке достигали бассейнов Принятии Днестра, на юге приближались к Дунаю. Лужицкие племена вели оседлый образ жизни, занимались земледелием и скотоводством, умели изготовлять металлические орудия, были знакомы с прядением, ткачеством, керамическим производством. Лужицкая керамика, сделанная от руки, отличается большим разнообразием форм и тщательностью выделки. Значительная часть ее снабжена небольшими ручками-ушками и разного рода налепными украшениями: выступами, шишечками и т. п. Наружная поверхность сосудов иногда покрыта лощением и украшена нарядным нарезным и налепным орнаментом. Господствующий обряд захоронения - трупосожжение.

Формы керамики Центральная и Восточная Европы (по П.Н. Третьякову, Ю.В. Кухаренко и В.Б. Никитиной) лужицкая культура

В первый период своего существования лужицкие племена жили в неукрепленных поселениях, но позднее, в I тыс. до н. э., начали обносить свои поселки валами и рвами. Это последнее обстоятельство, по мнению польских и чешских археологов, было вызвано участившимися нападениями скифских, кельтских и поморских племен, в борьбе с которыми лужицкая культура в конце концов и погибла.

Карта распространения лужицкой и поморской культур (по М.И.Артамонову): а-лужицкая культура; б-поморская культура

Роль главных ее могильщиков подавляющее большинство ученых отводят носителям агрессивной поморской культуры или, иначе, культуры «лицевых урн» и ящичных погребений, которая, возникнув в VIII в. до н. э. в низовьях Вислы и на Кашубской возвышенности, постепенно к III в. до н. э. распространилась почти на всю область прежней Лужицы.

Основой развития поморской культуры послужила, по мнению М. И. Артамонова, «торговля янтарем, этим золотом Балтики, очень рано вызвавшим интерес древних цивилизаций Средиземноморья».

Поморцы жили в неукрепленных поселениях, в наземных постройках столбовой конструкции и в полуземлянках. Лепная посуда их черного и красного цвета украшена елочным узором, пальцевыми защепами, налепными валиками, идущими по плечикам сосудов, выступами и ямочками. Подавляющая часть захоронений - грунтовые могильники без каких-либо наружных следов, лишь в Гданьском Поморье захоронения скрыты под курганными насыпями. Обряд захоронения - трупосожжение; остатки костей ссыпаны в сосуды или в особые урны, частью с лицевыми изображениями или в виде домиков (лицевые и домковые урны). В южных районах урны обычно прикрыты сверху большим сосудом, получившим название клёша (подклёшевые погребения).

Формы керамики Центральная и Восточная Европы (по П.Н. Третьякову, Ю.В. Кухаренко и В.Б. Никитиной) поморская культура

По характеру захоронений и отчасти по керамическому материалу поморская культура безоговорочно увязывается всеми исследователями, с одной стороны, с лужицкой культурой, где имелась давняя традиция урновых захоронений, а с другой - с восточнопрусско-литовской культурой каменных курганов(Помимо Польши, памятники поморской культуры известны также на территории Белоруссии и Западной Украины. При этом весьма важно подчеркнуть, что «все без исключения глиняные сосуды, найденные на памятниках поморской культуры на территории СССР, - как отмечает В. Б. Никитина, один из лучших знатоков этой культуры в нашей стране, - имеют прямые и многочисленные аналогии среди керамики с памятников этой культуры на основной ее территории распространения, т. е. в Поморье и в Повисленье. И в этом, как и в особенностях погребального обряда, наши памятники ничем не отличаются от более западных» (В. Б. Никитина. Памятники поморской культуры в Белоруссии и на Украине. - «Советская археология», 1965, № 1, стр. 203)).

Из синтеза древней лужицкой и поморской культур во II в. до н. э. на большей части территории нынешней Польши, исключая Поморье, возникает новая пшеворская культура, просуществовавшая до начала V в. н. э. Поселения пшеворцев имеют довольно внушительные размеры и лишены защитных укреплений. Подобно лужицким постройкам, основу жилища пшеворцев составляла столбовая конструкция с плетневыми глинобитными стенами и глинобитной печью. Изредка встречаются прямоугольные землянки.

Карта распространения пшеворской культуры (по Ю. Костшевскому) и зарубинецкой культуры (по Ю.В. Кухаренко, Е.В. Махно, И.М. Самойловскому) а-пшеворская культура; б-зарубинецкая культура

Пшеворская глиняная посуда на первом этапе мало отличалась от позднелужицкой и поморской подколпачной керамики. На последующих этапах развития у пшеворцев появляется гончарный круг и вырабатываются свои специфические формы керамики, в том числе и той, которая по-прежнему продолжала изготовляться от руки. Типичными для лепных пшеворских керамических изделий являются невысокие острореберные горшки со сравнительно узким дном, широким горлом и слабо отогнутым венчиком, иногда с примитивной орнаментацией. В отличие от лепной посуды, кружальная керамика - горшки, кувшины, широкие миски с ручками - имела тщательно залощенную поверхность и нередко украшалась геометрическим орнаментом.

Формы керамики Центральная и Восточная Европы (по П.Н. Третьякову, Ю.В. Кухаренко и В.Б. Никитиной) пшеворская культура

Главное отличие пшеворских захоронений от лужицких и поморских подколпачных заключается в том, что остатки трупосожжения ссыпались здесь не в урну, а в могильную яму. Кроме того, в пшеворских могильниках встречается значительное количество металлических изделий, главным образом предметов вооружения: обоюдоострые мечи, топорики, наконечники стрел и копий, шпоры, металлические детали щитов (бляхи, рукоятки) и т. д.

Синхронно с пшеворской культурой в районе нашего Полесья, правобережья Припяти и среднего Днепра со II в. до н. э. и по II в. н. э. была распространена зарубинецкая культура, которая по керамике и ряду других признаков также тесно увязывается с поморской культурой (В отдельных случаях археологи зафиксировали наслоение зарубинецких памятников на бытовавшую до них в этих местах милоградскую культуру (городища Чаплинское, Горшковское, Моховское II и др.). Кроме того, по данным Ю. В. Кухаренко, западная или верхнеприпятская группа зарубинецких памятников примерно на столетие старше приднепровской группы той же культуры, откуда вытекает вывод о продвижении зарубинцев с запада на восток. «В свете полевых исследований последних лет, - пишет упомянутый автор, - становится все более очевидным, что экспансия поморских венедов (?) привела не только к возникновению пшеворской культуры в Повисленье, но в конечном итоге явилась основным фактором в формировании зарубинецкой культуры на огромных пространствах к востоку от Вислы». И еще: «Появление памятников зарубинецкой культуры в Поднепровье является результатом переселения туда зарубинецких племен из более западных областей» (Ю. В. Кухаренко. К вопросу о происхождении зарубинецкой культуры. - «Советская археология», 1960, № 1, стр. 290, 298). Правда, вывод Ю. В. Кухаренко оспаривает другой видный советский археолог П. Н. Третьяков, тем не менее он также признает, что «берега Днепра, по-видимому, не были местом сложения зарубинецких племен. Сюда они пришли» (П. Н. Третъяков. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М.-Л., 1966, стр. 215).

В еще более поздней работе украинский археолог Е. В. Максимов утверждает, что в сложении зарубинецкой культуры принимали участие в первую очередь «местные приднепровские племена, смешавшиеся с пришлыми племенами западной поздне-поморской культуры, испытавшей сильное влияние среднеевропейской латенской культуры» (Е. В. Максимов. О происхождении зарубинецкой культуры. - «Археологiя», т. 22, 1969, стр. 36)).

Зарубинецкие древности представлены небольшими поселениями, расположенными по берегам рек, иногда на возвышенных местах, и полями погребений с урновыми захоронениями. Основные формы керамики - горшки со вздутым туловом, острореберные миски и кубки с ручками, - а также застежки (фибулы) обнаруживают сходство с соответствующими памятниками поморской культуры, особенно в ее южном подклёшевом варианте.

Формы керамики Центральная и Восточная Европы (по П.Н. Третьякову, Ю.В. Кухаренко и В.Б. Никитиной) зарубинецкая культура

На пространстве от Карпатских гор на западе до правых притоков Северского Донца на востоке и от среднего течения Днепра - на севере, до берегов Черного моря - на юге в III-IV вв. н. э. существовала еще одна близкая описанным выше археологическая культура - черняховская.

Карта распространения черняховской культуры (по П.Н. Третьякову)

Для нее характерны открытые, неукрепленные селища оседлых земледельцев и грунтовые могильники, в которые помещали или трупы или урны с остатками трупосожжения; керамическая посуда, изготовленная преимущественно на кругу, высокого качества и удивительно единообразная, во многом напоминающая по форме пшеворскую. Она серого цвета, сделана из хорошо отмученного теста и имеет залощенную поверхность. Формы сосудов резко профилированные с высокими крутыми плечиками и острым изломом в середине туловища. Дно, особенно у мисок, резко заужено и поднято на высоком поддоне. Орнамент сдержанный, геометрических форм.

Формы керамики Центральная и Восточная Европы (по П.Н. Третьякову, Ю.В. Кухаренко и В.Б. Никитиной) черняховская культура

Все поименованные культуры принято связывать со славянами, во-первых, потому, что в последующие времена земли, на которых эти культуры были распространены, принадлежали славянам. «Великий народ. . . венеды жили в бассейне Вислы между Балтийским морем и Карпатами по меньшей мере до VI в. н. э. . . следовательно, памятники первой половины I тыс. н. э., найденные в этой области, могут и даже должны в первую очередь относиться к венедам»(М. И. Артамонов. Венеды, невры и будины в славянском этногенезе, стр. 71), - читаем у М. И. Артамонова. «Нельзя сейчас привести исчерпывающие археологические обоснования и того, что зарубинецкие племена были славянами, - отмечает другой видный советский археолог П. Н. Третьяков. - Но кем другим они могли быть? Они обитали в лесостепи правобережного Поднепровья, по всему течению Припяти, позднее они распространились в поречье Десны и Сожа. Другими словами, в пределах Восточно-Европейской равнины это население занимало область, которая в последующее время являлась основной частью восточнославянских, древнерусских земель. . .»(П. Н. Третьяков. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге, стр. 219, 220. В другом своем труде, объясняя высказанную им точку зрения о славянской принадлежности создателей зарубинецкой и пшеворской культур, П. Н. Третьяков замечает: «. . . Ответ на этот вопрос в настоящее время может быть лишь гипотетичным, основанным не столько на фактах, сколько на априорных соображениях» (П. Н. Третъяков. У истоков древнерусской народности. М., 1970, стр. 50)).

Во-вторых, археологи ссылаются на сходство погребального обряда (трупосожжение в различных его вариантах) у славян и племен лужицкой, поморской, пшеворской, зарубинецкой и черняховской культур и на этом основании видят в них также славян(Иногда при этом ссылаются на свидетельство русского летописца об обычаях восточнославянских племен: радимичей, вятичей и северян. Когда у этих племен кто-либо умирал, замечает летописец, по нему творили тризну, делали большой костер, клали на костер мертвеца и сжигали, а потом, собрав кости, складывали в малую посудину и ставили на придорожные столбы. Однако эта отсылка бьет по тем авторам, которые в представителях лужицкой, поморской, пшеворской, зарубинецкой и черняховской культур видят на этом основании славянские племена. Во-первых, летописец указывает, что урны с прахом славяне не зарывали в землю и не прятали в каменные ящики, как, например, в поморской культуре, но водружали на столбы (!), а во-вторых, по сообщению летописца, вятичи и радимичи пришли на Русь «из лях», т. е. из той же Центральной Европы, где урновые захоронения, как мы видели, имели длительную традицию).

Нетрудно заметить, что оба указанных доказательства основаны на шаткой методологической базе. В первом случае нарушен элементарный логический закон: после этого еще не значит вследствие этого, а во втором в качестве доказательства используется элемент материальной культуры, который является отражением идеологии и не относится к числу основополагающих факторов формирования этноса. Истории известно немало случаев, когда родственные племена придерживались различных религиозных воззрений и соответственно по-разному хоронили своих умерших.

На сегодня по существу еще не найдена та основа, которая позволила бы с уверенностью определить этническую принадлежность открываемых археологами культур. Предпочтение в этом отношении, кажется, следует отдать керамике - своего рода «визитной карточке» народов прошлых времен.

Славянская керамика хорошо известна. Ее основные отличительные черты: мягкость линий форм и переходов от тулова к шейке и далее к венчику, отсутствие ручек и вообще каких-либо внешних налепов и сдержанный орнамент, состоящий из параллельных волнообразных линий, наносимых преимущественно на верхней части сосуда по всей его окружности, - устойчиво сохраняются вот уже на протяжении почти полутора тысяч лет.

Формы керамики Центральная и Восточная Европы (по П.Н. Третьякову, Ю.В. Кухаренко и В.Б. Никитиной) славянская керамика VI-VIII вв

Керамика же всех вышеупомянутых культур - лужицкой, поморской, пшеворской, зарубинецкой и черняховской - приземистая, угловатая (поверхность сосудов часто бывает покрыта лощением) и украшенная рельефными налепами в виде различного рода желобов, валиков, выступов, ямочек, двусторонних пальцевых защепов и т. п. или геометрическим орнаментом, выполненным в форме елочек и инкрустированным белой пастой 6 (Касаясь форм керамики Черняховской культуры, которую некоторые исследователи до сих пор считают одной из основных славянских культур, Г. Ф. Никитина пишет: «Основная масса форм, характерная для Черняховской культуры, находит себе прямые аналогии в керамике пшеворской культуры Повисленья, в комплексах рубежа I-II вв. н. э. - первой половины III в. н. э. и. . . в германских памятниках междуречья Одер- Эльба» (Г. Ф. Никитина. Население лесостепной полосы Восточной Европы в первой половине I тыс. н. э. Автореферат кандидатской диссертации. М., 1965, стр. 11). Здесь же, в бассейне Одера и Эльбы и в северных районах Центральной Европы, Ютландии и Южной Скандинавии, лежат прототипы и некоторых других элементов материальной культуры черняховцев, например гребней и фибул (Г. Ф. Никитина. Гребни черняховской культуры. - «Советская археология», 1969, № 1, стр. 147-159).

Ввиду указанного в последнее время сторонники славянской принадлежности этой и других рассматриваемых культур считают, что в будущем археологические исследования должны идти в направлении дифференциации добытого материала по отдельным народам и вычленения из него славянских и германских древностей. «Пшеворцев. . . надлежит дифференцировать на славян и германцев», - замечает П. Н. Третьяков в одной из своих последних работ (П. Н. Третъяков. У истоков древнерусской народности, стр. 50). В отношении зарубинецкой и Черняховской культур поисками в указанном направлении усиленно занимается в последнее время советский археолог В. Д. Баран (В. Д. Баран. О подосновах раннеславянской культуры в междуречье Днепра и Вислы. Тезисы докладов, посвященных итогам полевых археологических исследований в 1970 г. в СССР. Тбилиси, 1971)).

Не укладывается в рамки славянской культурной схемы и военный инвентарь, находимый в могильниках названных культур: длинные железные мечи, детали боевых щитов, части конских удил (псалии) и т. п. Даже в середине VI в. н. э., т. е. спустя почти полтора столетия после того, как последняя из этих культур - черняховская - сошла со страниц истории, славяне, по описанию Маврикия Стратега, имели на вооружении одни лишь короткие копья-дротики и в редких случаях плетеные щиты-заслоны, которые из-за их тяжести и громоздкости почти невозможно было передвигать с места на место. Неизвестна была славянам той поры, кажется, и верховая езда.

Противоречит отождествлению со славянами и краниологический материал, сохранившийся в небольшом количестве лишь от черняховской культуры, которая десять-пятнадцать лет тому назад считалась едва ли не основной славянской культурой (М. С. Великанова. Палеантропология Прутско-Днестровского междуречья. Автореферат кандидатской диссертации. М., 1970, стр. 11, 14).

В связи со всем сказанным нам представляется более обоснованной позиция археолога В. В. Седова, который, опираясь на особенности керамики рассмотренных выше культур, видит в носителях некоторых из них представителей различных древнебалтийских племен.

В том, что предки древних балтийцев на заре своего формирования жили значительно южнее нынешней территории своего расселения, сегодня почти никто не сомневается. По предположению литовского лингвиста В. Мажюлиса, в конце III-начале II тыс. до н. э. крайним северным пределом их распространения была линия, идущая от верхнего Немана на устье Березины (В. Мажюлис. Лингвистические заметки по балтийскому этногенезу. Доклад на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук в Москве. М., 1964, стр. 3, 4). Продвижение протобалтийских племен далее на север эстонский археолог X. Моор связывает с миграцией культуры боевых топоров и относит к началу II тыс. до н. э. В I тыс. до н. э., пишет он, балтийцы обитали уже на очень больших пространствах (Припять, Западная Двина, Прегель, Сейм), своими размерами, видимо, превосходивших тогдашние славянские территории.

Следы пребывания летто-литовских племен хорошо сохранились в топонимии Белоруссии, Украины, Южной и Восточной Польши, а отчасти даже в Молдавии, Чехии, Словакии и Румынии. Языковед А. А. Вержбовский признает наличие балтийского субстрата (подосновы) в гидронимии всего верхнего и среднего Днепра, Десны и других его притоков 9 А. А. Вержбовский. Белорусско-литовские лексические взаимосвязи. Вильнюс, 1961, стр. 14-19. По предположению же Н. И. Надеждина, и само древнее наименование Днепра - Борисфен, возможно, произошло от названия Березань (ср. Березина - правый приток Днепра), форма которого напоминает больше всего как будто литовско-латышскую топонимическую модель: Берзень, Березай и т. д. Еще в средние века одна из речек под Очаковом у турок носила название Суберезань.

Из балтийских языков объясняется лучше всего и значительная часть гидротопонимии Западной Украины, Южной Польши, Словакии и других прилегающих к ним славянских земель, как-то: Гирканский лес Геродота (ср. литовское giria- «лес», «пуща»); Самбор - город в Западной Украине (от древнепрусского Wis-sambrs - «зубр»), ряд гидронимов с корнем tit (литовское «вьюн»), например Титава; Скамандрос («каменистая») - название реки, впадающей в Геллеспонт (ср. древнепрусское Skamand \ Skament, Skamento - озеро, река и гора в Мазовии), Балатон (озеро в Венгрии), Блата и Платна (населенные пункты в Чехословакии), Балта-верде, Былта, Былтени, Балта-сухая, Четатя де Балтэ (селения в Румынии), Балта-Маре в Молдавии, Полква - приток Горыни, Полота - приток Западной Двины от латышского палте, палтс (palte, palts) - «лужа»; река Стрый (латышское strauts - «ручей»); река Сож - древнепрусское suge(Говоря о приведенных названиях, Ф. П. Филин замечает, что хотя многие из них имеют «аналогии в других индоевропейских языках, но более всего в литовском и латышском ... в том числе вокализмы и ряд рек в Прикарпатье. . .» Возможно, что некоторые из перечисленных названий не являются собственно балтийскими, а сохранены только этими языками, архаичность которых давно уже признана всеми лингвистами, однако настораживают их многочисленность и древность) - «дождь»; река Упа в Чехии и две реки Апе в северной части Румынии, чьи названия образованы от латышского аре | аре - «река».

На Балканском полуострове и в Малой Азии в местах расселения древних фракийцев, по земле которых протекала вышеназванные реки, встречается большое число наименований типа Прусиос - озеро в Македонии, населенный пункт в Аттике, Этолии, Малой Азии; Прусец - город в Вифинии (Прусс - имя царя и сына - там же), сопоставляемых с названием литовского племени пруссы (ср. pajuris - по-литовски «берег»).

В горах северной части Балкан жило (согласно Певтингеровым таблицам) племя латовичей с городами Латовикорум, Лепавист (ср. современный латвийский город Лиепая)(К балтийским языкам, кажется, следует отнести также огромное количество географических наименований, оканчивающих на ава: Купава, Дзирнава, Иецава, Кондава, Даугава (Латвийская ССР); Ретава, Руйава, Борава (Литовская ССР); Морава, Острава, Лтава, Братислава (Чехословакия); Варшава, Зитава (Польша); Молдава (Румыния и Молдавская ССР); Полтава, Чернява, Балаклава (Украинская ССР); Сава, Драва (Югославия). А. А. Шахматов относил указанный формант к германским языкам, немецкий языковед Э. Эйхлер - к славянским, а между тем по настоящий день в латышском языке он обозначает «место», «вместилище», «объем» (ср. frizetava - «парикмахерская»). К тому, что этот формант имеет балтийское происхождение, склоняется, кажется, и советский лингвист А. А. Вержбовский, связывающий его с латвийским avuots - «источник», «ключ», «родник».

С указанным топонимическим ареалом в значительной мере совпадает территория распространения географических наименований (преимущественно рек) с окончанием на са \ сса, например: Тисса, Дрисса, Нисса, Писса, Лучеса, Квиса, Росса, Осса, Эдесса, Белеса, Плисса, Дубисса и т. п., по подсчетам И. П. Филевича - свыше ста названий. На самом деле их значительно больше, если присоединить к ним и такие видоизмененные наименования, как Руза, Рагуза (средневековое название Дубровника), Вазуза, а также, возможно, названия рек в пределах Венгрии и Трансильвании с окончанием на ш - Тимеш (Тимеса? ср. у Иордана Тибизия), Кереш (средневековая Гризия), Муреш (у Иордана Маризия), Сомеш и др. Точное значение топонимического суффикса са | сса потеряно, но И. П. Филевич не сомневается в его принадлежности балтийским языкам. К такому же выводу, кажется, приходит и А. А. Вержбовский, указывая, что по-литовски Висла называется Вейсла (Veisla) - из Vei-sa. Впрочем, по А. А. Шахматову, суффикс са (sa) является кельтским по происхождению, в славянских языках превратившимся в ца (Быстрицы, Моравица и т. п.) ).

Племя галиндов 12 (В. В. Седов голяди приписывает зарубинецкую культуру (В. В. Седов. Гидронимия голяди. III Республiканська оно-мастична (гидронiмiчна) конференцiя. Киiв, 1965, стр. 131, 132). В связи с указанным большой интерес представляет установление молдаво-румыно-балтийских схождений в лексике и ономастике, которые в лингвистической литературе, к сожалению, еще не были предметом специального изучения. Вот некоторые из них:

Интересно также, что латыши западных украинцев называют ретами (rietumu), но на Балканском полуострове этим именем зовут население, говорящее на романских языках. С другой стороны, венгры и литовцы используют для обозначения поляков сходные наименования lenqyel и lenkas, восходящие, по мнению лингвистов, к славянскому прототипу leхъ, который в свою очередь может быть сопоставлен с литовским lenke («дол», «долина», «лощина») и истолкован как своеобразная калька самоназвания этого народа: поляк - «житель низменной, равнинной части страны». Трудно сказать, как долго балтийский элемент сохранял свое этническое лицо, оказавшись в иноязычной среде, но еще в XIII в. источники упоминают в горах Трансильвании какое-то «литовское княжество» (kenezat Lytwa) и «Литовскую землю» (terra Lytwa)), которое можно сопоставить с голядью русских летописей - одним из литовских племен, вместе с кельтами-галатами упоминается в Ольвийском декрете в честь Протогена. Принято считать, что галинды жили в районе Прибалтики, но указанный декрет, а также упоминание Иордана о гольтескифах в окрестностях Северного Причерноморья наряду с наличием в Западной Украине топонимов с корнем голд заставляют пересмотреть указанную точку зрения.

Где-то в пределах северной части Центральной Европы балтийские племена соседствовали с древними германцами, о чем можно судить по многочисленным фонетическим и грамматическим изоглоссам и лексическим совпадениям архаического облика, имеющимся в этих языках.

Среди последних укажем на названия некоторых процессов трудовой деятельности (работа, работать, сдирать шкуру, оголять, растирать, размалывать, собирать, вязать, плести, месить тесто, мять глину, ткать); продуктов труда (смола, деготь, пакля); на названия лодки-однодревки, жилища, хозяйственных построек, частей тела (ладонь, нёбо, горло, губы, горб); явлений природы (ветер, буря); физических тел (песок, гравий); птиц, насекомых (жук, улитка); болезней (проказа); числительных (первый, одиннадцать, двенадцать); терминов, относящихся к речи; на абстрактные понятия, глаголы движения (летать, плавать, бежать, прыгать); существительные (ручей, колодец, корзина); на названия продуктов (каша) и многие другие.

Показательно и то, что в составе лексических совпадений в германских и балтийских языках совершенно отсутствует социальная терминология, сложение которой восходит к сравнительно позднему времени и может быть приурочено к возникновению у германцев, в частности у наиболее восточных из них - готов, княжеской и королевской власти, социально-имущественного расслоения и государства, т. е. примерно, к началу нашей эры.

Настаивая на том, что предки балтийских народов предшествовали славянам на большей части территории Правобережной Украины и Северного Прикарпатья, помимо приведенных выше исторических, топонимических и языковых данных, мы опираемся еще на ряд археологических и этнографических явлений, которые до сих пор не получили в науке сколько-нибудь достаточного освещения. Например, у литовцев был распространен культ змеи, издавна известный на южном побережье Балтийского моря, где в могильниках археологи находят браслеты с змеиными головками на концах и другие изображения змей и драконов (Ф. Д. Гуревич. Украшения со звериными головами из прибалтийских могильников. К вопросу о культе змеи в Прибалтике. - «Краткие сообщения Института истории материальной культуры», вып. XV, 1947, стр. 68 и след). В древнерусских курганах, как указывает В. В. Седов, такие змеиноголовые браслеты и украшения имеют строго ограниченный ареал и встречаются только на территории Верхнего Поднепровья, Подвинья и Понеманья, т. е. «в той части Восточной Европы, где до прихода славян жили балты»(В. В. Седов. К происхождению белорусов. - «Советская этнография», 1967, № 2, стр. 118). Однако в Северном Причерноморье мы вновь сталкиваемся с отголосками почитания этого культа, обычно связываемого с балтийским субстратом. В записанной Геродотом от местных греков легенде о происхождении скифов говорится, что прославленный греческий герой Геракл посетил однажды северные берега Черного моря. Достигнув лесистой страны Гилей (ее локализуют в низовьях Днепра), Геракл встретил обитавшую здесь в пещере деву-змею. (Статуэтка змеиноногой богини скифского времени найдена в кургане Большая Цымбалка в районе нижнего Днепра.) От сожительства Геракла с этим туземным божеством родились три брата, потомками которых и считали себя скифские племена. По сообщению другого древнегреческого писателя - Арриана, военные значки скифов представляли собой змей или драконов, сшитых из цветных лоскутов и насаженных на высокие древка. При движении войска такие значки надувались, извивались, как живые существа, и издавали резкий свист. Рядом со скифами жили агатирсы и гелоны, а вперемежку с гелонами будины. Среди будинов же, как мы знаем, поселились бежавшие от змей невры.

К числу общих скифо-балтийских этнографических явлений относится также культ коня, нашедший у тех и других свое проявление в форме захоронений с конем(Р. К. Куликаускене. Погребения с конями у древних литовцев.- «Советская археология», вып. XVII, 1953, стр. 211-222). Славянским племенам культ этот совершенно неизвестен.

Южное происхождение балтов подтверждается и распространением у них в прошлом культа камня, который, скорее всего, мог сложиться в условиях горной местности, т. е. где-то в районе Прикарпатья.

О проживании предков современных балтов в Приднепровье еще в первых веках нашей эры свидетельствует текст произведения Иордана, в котором перечислено свыше дюжины различных летто-литовских и финно-угорских племен, входивших в державу Германариха, и нет ни одного славянского(Известный дореволюционный историк и языковед А. Л. Погодин указывает, что «в эпоху ирано-финских культурных сношений славяне жили в стороне от иранцев, их разделяли племена литовцев которые подверглись иранскому влиянию одновременно с финнами, но в значительно более слабой степени. Важно отметить, что некоторые из тех понятий, которые к финнам проникли с иранскими названиями, в этой же форме перешли к литовцам, но ни одно из них не достигло славян» (А. Л. Погодин. Из истории славянских передвижений. СПб., 1901, стр. 3).

В наши дни советский лингвист и археолог В. П. Петров на ряде сопоставлений показал, что из всех живых в настоящее время индоевропейских языков литовский язык стоит чуть ли не ближе всех к языку скифов - древнейшего известного нам населения степной части Украины, оттесняя в ряде случаев на второй план даже осетинский язык, который до сих пор рассматривался многими как прямой реликт скифского. При этом наиболее тесные совпадения обнаруживаются в лексике, относящейся к животноводству, и в частности коневодству, что в свою очередь свидетельствует в пользу степного проживания предков летто-литовцев).

Без принятия тезиса о проживании балтийских племен некогда значительно южнее, причем сравнительно поздно, в районе Прикарпатья и Причерноморья, невозможно объяснить, почему в исторических песнях литовцев сохранились воспоминания о реке Дунае.

А. А. Вержбовский связывал с литовцами упоминаемое Геродотом племя «рыжеволосых и голубоглазых» будинов, обитавших к северу от скифов, «в разнородном лесу». В стране их, по сообщению Геродота, находилось большое и многоводное озеро, окруженное трясиной и тростником, в нем ловились выдры, бобры и другие звери, меха которых употребляли на опушку кафтанов. В этом описании нетрудно узнать заболоченную пойму реки Припяти и знаменитые Пинские болота. Видимо, ко времени Геродота скифы уже успели оттеснить основную массу будинов на север, так как, судя по топонимии, ареал расселения до того находился значительно южнее: топонимы с корнем буд-Буда, Будочка, Будановка, Будка и т. п. (если даже из их числа исключить явно позднейшие образования) тянутся сплошной полосой от границы Калужской и Брянской областей через Южную Белоруссию, Южную Польшу, Западную Украину, Чехию, Венгрию (Буда, Будско, Будичка) вплоть до румынских Карпат (Буда, Будешты) и Молдавии (Буда, Будей, Будешты) и встречаются даже в долине Дуная (Болгария). Больше всего указанных названий имеется в Польше (по подсчетам И. П. Филевича - 158); в Западной Украине около 20; в Калужской области - 9; в Венгрии - 7, т. е. как раз на окраине той территории, которая предположительно отводится будинам(П. И. Шафарик, И. П. Филевич и большинство прежних и современных ученых склонны видеть в будинах предков славян без каких-либо веских доказательств. Между тем корень буд \ бут известен многим индоевропейским языкам: ср. английское bud - «почка», building - «здание», «постройка»; немецкое buddeln «копать», «выкапывать», Budе - «лавка», «балаган», «ларек»; чешское boudova - «здание», «постройка»; украинское будiвля, будова - «постройка», будинок - «отдельно стоящая постройка» и др. Однако больше всего дериватов этого корня мы встречаем в литовском и латышском языках: ср. литовское buda - «будка», «конура», butas - «квартира»; латышское buda - «хижина», «лачуга», buv - «строительство», buvakment - «строительный камень»).

Признание А. А. Вержбовским «балтизма» будинов и выдвинутое нами положение о проживании летто-литов-цев в позднее время (середина I тыс. до н. э. - первые века нашей эры) южнее среднего течения Днепра и границы лесостепи сегодня еще не получили сколько-нибудь широкого признания. Указанную территорию принято рассматривать в качестве одного из основных ареалов, в пределах которого происходило формирование этнического ядра славянства(«По различным оттенкам языковых связей, - пишет Ф. П. Филин, - можно предположить, что прародина индоевропейцев находилась где-то в южнорусских степях между Дунаем - на западе и Приуральем - на востоке. В составе этого ареала на западе жили кельты, затем германцы. К югу и востоку от германцев обитали балты, а к югу от этих последних - славяне. Земли по северному побережью Черного моря были заняты иллиро-фракийцами, а позже продвинувшимися с востока ираноязычными скифскими племенами. На северо-востоке славяне соприкасались с южными финно-уграми, в частности с мордвой, жившей в древности, как полагают, южнее и западнее своих нынешних мест расселения» (Ф. П. Филин. Образование языка восточных славян, стр. 147).

Такого взгляда на проблему расселения основных европейских народов придерживаются большинство современных исследователей. Споры между отдельными учеными ведутся лишь по вопросу о более точном определении западных и восточных границ очерченной территории да о принадлежности к славянам того или иного из древних племен, известных по письменным источникам и археологическим данным в пределах отмеченного ареала).

Поэтому все, что говорилось выше о южном проживании и связях летто-литовских племен в античную пору, а может быть, и несколько позднее, следует считать лишь гипотезой, которая нуждается еще в строгой научной проверке(Болгарский языковед Младенов обратил внимание на ряд лексических и структурных совпадений, имеющихся также между болгарским и балтийским языками, а советский славист С. Б. Бернштейн обнаружил такие же параллели между балтийскими и другими южнославянскими языками. По Илличу-Свитычу общие балто-южнославянские лексические совпадения исчисляются несколькими десятками. Г. Краэ идет еще дальше и устанавливает наличие ряда балто-итало-кельтских изоглосс и общих гидронимов, связывающих Прибалтику с Адриатикой. Указание на связь древнейших «протобалтийских диалектов с иллирийскими» содержится также в работах языковедов Н. Иокля и Б. В. Горнунга (В. В. Горнунг. Из предыстории образования общеславянского языкового единства. V Международный съезд славистов. София, 1963, стр. 110 и прим. 32)).