Глава III. Литературная история и политическая роль "Сказания о князьях владимирских" в годы царствования Ивана Грозного
Широкое применение в политической практике Русского государства "Сказание о князьях владимирских" нашло себе в годы царствования Ивана IV. Хотя это произведение было создано еще при Василии III, но проследить, как им пользовалось правительство Василия III, не удается. Ни в одном официальном памятнике того времени оно не упомянуто. Впервые его идеи как идеи официальные, государственные были применены в 1547 г., когда особенно остро стал вопрос об усилении авторитета государственной власти. Судьба "Сказания" с этого времени становится значительной.
К 1547 г. положение в стране было очень обострено. Непрерывно шла борьба между отдельными боярскими группировками. Эта борьба привела к частичному возврату порядков феодальной раздробленности, захвату земель крупными феодалами, разграблению княжеской казны, ослаблению обороны страны*. Результатом было восстание летом 1547 г., носившее антифеодальный характер. Напряженное положение в стране заставило класс феодалов сплотить силы, в итоге чего к власти пришло правительство, которое должно было проводить политику централизации**. С февраля 1549 г. у власти стало правительство, известное в исторической науке под названием "Избранной рады".
* (С. В. Бахрушин. "Избранная рада" Ивана Грозного. Исторические записки, 1945, № 15, стр. 29.)
** (С. В. Бахрушин. "Избранная рада" Ивана Грозного. Исторические записки, 1945, № 15, стр. 30.)
О характере этого правительства еще нет единого мнения в советской исторической науке. И. И. Смирнов считает его дворянским правительством с антибоярской направленностью, опиравшимся на дворянство и посад. Руководящую роль в нем И. И. Смирнов отводит митрополиту Макарию, Захарьиным, Адашеву и Сильвестру*. Несколько иного мнения держится С. В. Бахрушин. Он предполагает, что это было правительство, в основном проводившее дворянскую политику, но компромиссный состав "Избранной рады" нашел отражение в ее политике - "рада" должна была делать некоторые уступки феодалам. Мнение о том, что в правительство входил митрополит Макарий, С. В. Бахрушин считает несостоятельным и вообще отрицает активную роль Макария в 50-х годах XVI в.**. Мы вернемся еще к вопросу о деятельности Макария в политической жизни тех лет, так как это будет иметь прямое отношение к нашей теме.
* (И. И. Смирнов. Иван Грозный. М., 1944, стр. 31.)
** (С. В. Бахрушин. "Избранная рада" Ивана Грозного, стр. 54.)
Одна из первых попыток укрепить государственную власть, расшатанную боярской борьбой, относится еще ко времени до восстания летом 1547 г. В феврале 1547 г. было торжественно совершено венчание Ивана IV на царство. Значение венчания для укрепления государственной власти единодушно отмечается в советской исторической науке. Об этом пишет С. В. Бахрушин*. Роль венчания подчеркивает и И. И. Смирнов: "Значение венчания на царство Ивана IV, т. е. принятия им царского титула, заключалось в том, что этим актом официально провозглашался самодержавный характер власти молодого царя, чем подрывалась почва под притязаниями княжат и бояр на руководящее участие в делах государства"**. На это же указывает и К. В. Базилевич: "Чтобы укрепить расшатанную верховную власть, близкие к Ивану IV люди с митрополитом Макарием предложили ему венчаться на царство"***.
* (С. В. Бахрушин. "Избранная рада" Ивана Грозного, стр. 30.)
** (И. И. Смирнов. Иван Грозный, стр. 26.)
*** (К. В. Базилевич. История СССР с древнейших времен до конца XVII века. М., 1950, стр. 276.)
Как уже было сказано раньше, венчание происходило в обстановке обострения классовых противоречий. Венчание было совершено митрополитом Макарием, который несомненно участвовал и в его подготовке. Даже С. В. Бахрушин, считавший, что Макарий не входил в правительство тех лет, признавал активную роль Макария в осуществлении этого важнейшего правительственного акта.
Макарий принадлежал к группировке иосифлян, которые стремились к союзу с великим князем. Он был пострижеником Пафнутьева Боровского монастыря, затем - архимандритом Лужского Можайского монастыря. В 1526 г. при митрополите Данииле Макарий был поставлен в архиепископы Новгорода*. В 1542 г., когда Иоасаф был смещен с митрополичьей кафедры и сослан в Кирилло-Белозерский монастырь, так как держал сторону Вельских, Макарий был поставлен на место Иоасафа.
* (К. Заусцинский. Макарий - митрополит всея Руси. ЖМНП, 1881, октябрь - ноябрь.)
К. Заусцинский полагает, что Макарий был поставлен митрополитом Шуйскими, но в дальнейшем будто бы не пошел за ними. И. И. Смирнов, напротив, считает его ставленником дворянства, когда последнее в 1542 г. свергло Вельских и когда власть перешла затем к Шуйским. "Гораздо важнее был другой результат январского переворота 1542 года, - пишет И. И. Смирнов, - заключавшийся в смене московских митрополитов, причем новым митрополитом стал новгородский архиепископ Макарий, выдвинутый на пост главы церкви служилыми людьми - участниками движения"*. По мнению И. И. Смирнова, с этого момента Макарий проводил политику централизации**. Несколько иначе смотрит на Макария С. В. Бахрушин. Он считает Макария идеологом самодержавия, но не признает за ним активной роли государственного деятеля. По мнению С. В. Бахрушина (как и по мнению К. Заусцинского), Макарий был поставлен митрополитом Шуйскими, но в годы их правления не имел авторитета. С. В. Бахрушин признает за ним инициативу в венчании молодого Грозного, но думает, что венчание было выгоднее всего Глинским***.
* (И. И. Смирнов. Иван Грозный, стр. 24.)
** (И. И. Смирнов. Иван Грозный, стр. 24-25. - См. также статью И. И. Смирнова "Иван Грозный и боярский "мятеж" 1553 г.", в которой он отводит место выяснению роли митрополита Макария в событиях 1553 г., так как считает его одним из активных политических деятелей 40-50-х гг. XVI в. (Исторические записки, 1953, № 43, стр. 171-172).)
*** (С. В. Бахрушин. "Избранная рада" Ивана Грозного", стр. 34-35.)
Таким образом, существует единое мнение, что Макарий был сторонником самодержавия, но о роли его в политических событиях мнения расходятся, и самые мнения эти выражены не всегда четко. Так, например, И. И. Смирнов, считая его "убежденным сторонником и идеологом самодержавного строя и врагом удельно-княжеского сепаратизма"*, недостаточно развивает и аргументирует это положение.
* (И. И. Смирнов. Иван Грозный, стр. 24.)
Иосифляне, к которым принадлежал Макарий, стремились к союзу с государственной властью, чтобы использовать ее в интересах усиления церкви. Иосифляне поддерживали светскую власть в борьбе с боярством, но Макарию приходилось лавировать между боярскими группировками до тех пор, пока не окрепла власть государя, в союзе с которым крепло и его положение. Такая точка зрения на характер политики, проводимой митрополитом Макарием, как мы увидим в дальнейшем, подтверждается фактами, связанными с венчанием на царство Ивана IV*.
* (Роль митрополита Макария в политических событиях 40-50-х годов AVI в. в Русском государстве рассмотрена в кандидатской диссертации С. О. Шмидта. По его мнению, правительство, пришедшее к власти в 40-х годах, было результатом компромисса между боярством, духовенством и дворянством (княжата и бояре, иосифлянин Макарий и средняя Прослойка - Адашев). С. О. Шмидт считает, что Макарий занимал заметное положение в правительстве, и полагает, что как раз в это время укрепилось положение церкви в государстве, а митрополита - при дворе. Макарий умело использовал обстоятельства для достижения власти, для оформления союза иосифлян с великим князем, для укрепления экономического политического положения церкви в государстве. Он руководил молодым государем, пытался проводить политику в интересах церкви при видимости слияния церковных интересов с интересами государства (С. О. Шмидт. Правительственная деятельность А. Ф. Адашева и восточная политика Русского государства в середине XVI столетия. Рукоп. канд. Дисс., БИЛ, стр. 47, 54, 91-93).)
Независимо даже от того, чья роль была активнее в событиях, связанных с венчанием на царство Ивана IV, - Глинских или митрополита Макария, - несомненно, что венчание на царство объективно служило делу укрепления самодержавия. Но в то же время, как покажет разбор материалов, связанных с венчанием, церковь в лице Макария преследовала свои цели. В акте венчания была подчеркнута роль церкви и ее главы, оно было использовано для поднятия престижа церкви. Недаром в связи с венчанием Ивана IV было сделано повышение в сане ряда церковных иерархов. Об этом не упомянуто в Никоновской летописи, но в одной рукописи, где кратко описано венчание, сказано совершенно определенно: "Тогда же царь государь дал троецкому игумену Ионе Сергиева монастыря место под чюдовскым архимандритом, а кириловскому игумену Афонасию подо андрониковскым архимандритом, а пафнутиевскому иосифовскому под богоявленскым игуменом, а преже того те игумены в местех не бывали"*.
* (Рукоп. ГПБ, собр. Софийск. библ., № 1516, л. 55 об.)
В основу чина венчания Ивана Грозного был положен чин венчания внука Ивана III - Дмитрия Ивановича. Однако венчание последнего не было венчанием на царство, оно было поставлением на великое княжение. Иначе говоря, венчание Дмитрия не сопровождалось изменениями в титуле. Ивану III необходимо было только придать факту поставления Дмитрия как можно больше гласности и узаконенности. Это поставление проходило в сложной обстановке борьбы различных группировок феодалов. Одна группировка поддерживала Софью Палеолог и ее сына Василия, другая - Елену и ее сына Дмитрия. Распространенная точка зрения, что за Софьей стояли слои, поддерживающие самодержавие, а за Еленой - боярская оппозиция, в настоящее время подвергнута сомнению. Я. С. Лурье связывает борьбу группировок о внешнеполитическими вопросами - о борьбой против Литвы*. Л. В. Черепнин считает, что суть этой борьбы заключена в следующем. Василия III держалась группа защитников интересов феодальных центров, Дмитрия же поддерживало боярство московское. Заговор защитников феодальных центров был раскрыт в 1497 г. Завершением всего было венчание Дмитрия и опубликование судебника**. Торжественный обряд венчания своего преемника и введение единого судебника были предприняты Иваном III, чтобы избежать рецидива феодальной борьбы и сохранить единодержавие. Назначение венчания в этой обстановке совершенно ясно.
* (Я. С. Лурье. Первые идеологи московского самодержавия. Ученые записки Ленинградского Государственного педагогического института им. А. И. Герцена, т. 78, 1948, стр. 83-107.)
** (Л. В. Черепнин. Русские феодальные архивы XIV-XV веков, ч. II. М., 1951, стр. 298-303.)
Венчание Дмитрия на великое княжение могло подсказать Макарию мысль о венчании Ивана IV; однако Макарий идет дальше - он венчает Ивана IV на царство, т. е. предпринимает шаг не только для сохранения великокняжеской власти, но и для поднятия ее значения.
В основу чина венчания на царство Ивана IV, как мы уже сказали, был положен чин поставления на великое княжество внука Ивана III - Дмитрия Ивановича*. Связь между ними установить нетрудно. Обряд в обоих случаях в общих чертах совпадает. Кроме того, имеются текстуальные совпадения в отдельных частях того и другого чина. В чине венчания Дмитрия Ивановича роль великого князя Ивана III в обряде венчания не менее активна, чем роль митрополита. Он принимает участие в поставлении, надевает княжескую шапку на внука, произносит поучения. Когда происходило венчание Ивана IV, отца его, как известно, уже не было в живых, но в чине его признается присутствие великого князя, который принимает участие в венчании так же, как Иван III в чине Дмитрия Ивановича.
* (Чин поставления на великое княжество князя Дмитрия Ивановича. Чтения ОИДР, 1883, январь - март, кн. 1, стр. 32-38.)
Из сказанного видно, что чин венчания Ивана IV зависит от чина венчания Дмитрия Ивановича. Однако чин венчания Ивана IV разработан более подробно. В него внесено описание устройства царского места, подробно рассказывается о том, как приносятся в церковь атрибуты царской власти. По сравнению с чином Дмитрия Ивановича вставлены речь Ивана IV и ответная речь митрополита. Кроме того, короткая поучительная речь митрополита в чине венчания Дмитрия Ивановича заменена в чине венчания Ивана IV длинным поучением Макария. Обе речи значительно отличаются друг от друга и своим идейным содержанием. Чин венчания Ивана IV дополнен также описанием того, как на царя, кроме княжеской шапки и барм, возлагается крест и ему передается скипетр и цепь. Затем, к чину добавлен "Чин и устав како подобает помазати царя". Чин венчания Ивана IV оканчивается упоминанием пира*. Нищие и убогие "обирают" царское место. Ни о каком пире в чине венчания Дмитрия Ивановича речи не было. Детальная разработка чина венчания Ивана IV дает право думать, что чин был составлен до венчания, составлен был именно для того, чтобы по нему потом совершить обряд.
* (Об этом также есть упоминания в ряде сходных между собой рукописей с заметками летописного характера о венчании (рукописи: БИЛ, собр. Ундольского, № 610; ГИМ, собр. Вострякова, № 1258; ГПБ, собр. Софийск. библ., № 1516; ГПБ, Q.XVII.67).)
Чин венчания Ивана IV был разработан с определенной и ясной целью - подчеркнуть актом венчания перед боярами и народом незыблемую власть царя. Однако в этом чине подчеркнуто, что власть царя дается ему не только от предков, но и от бога. Иосифлянская идея о теократическом характере царской власти выступает здесь вполне наглядно. Она высказывается особенно ясно в поучении митрополита царю.
В чине венчания Дмитрия Ивановича в речи митрополита Дмитрию сказано только следующее: "Господине и сыну, князь велики Дмитрей, божиим изволением дед твой князь великы пожаловал тебя, благословил великым княжьством. И ты, господине и сыну, имей страх божий в сердци, люби правду и милость и суд правой и имей послушание к своему государю и к деду, к великому князю, и попечение имей от всего сердца о всем православном христианьстве. А мы тебя, господина и сына своего, благославляем и бога молим о вашем здравии"*.
* (Чтения ОИДР, 1883, кн. 1, стр. 36.)
Поучение же Макария носит совсем другой характер. Оно построено на основе поучения Василия Македонянина для старшего сына Льва (Философа)*. Форма поучения испытала на себе следы византийского влияния, содержание же отражает чисто русские события: борьбу иосифлян за то, чтобы использовать власть великого князя в своих интересах. Кроме изложения идеи теократического характера царской власти, Макарий предлагает союз церкви и царя, причем руководящую роль оставляет за церковью. Царь должен держаться православной веры и действовать только с одобрения церкви. Он должен заботиться о церкви и о монастырях: "И паки ти глаголю, о боговенчанный царю: цело имей мудрование православным догматом, почитай излише матерь твою церковь"**.
* (Хр. Лопарев. О чине венчания русских царей. ЖМНП, 1887, октябрь, стр. 312-319.)
** (Чтения ОИДР, 1883, кн. 1, стр. 83.)
Таким образом, Макарий, являясь инициатором и главным участником обряда венчания, преследовал цели использования сильной царской власти в интересах церкви, но объективно он способствовал укреплению централизованной власти, оправдывая союз царской власти с иосифлянской частью церкви. Многие изменения, внесенные в чин венчания Ивана IV, были связаны с тем, что этот чин не был просто поставлением на великое княжение, а был чином венчания на царство.
Право русского государя венчаться на царство надо было обосновать. Поэтому в самом чине в ряде мест повторяется, что венчание совершается по "древнему нашему чину". С целью доказательства права Ивана IV венчаться на царство было создано вступление к чину. Вступлением послужила вторая часть "Сказания о князьях владимирских" первой редакции, которая была привлечена к чину недостаточно обработанной, о чем свидетельствует, как мы уже отмечали в главе I, сохранение упоминания 6496 г. в самом начале вступления. Год этот в "Сказании" относится к Владимиру Святославичу, а во вступлении к чину его по ошибке отнесли к Владимиру Мономаху. Новым сравнительно со "Сказанием" было название, зависящее от названия чина венчания Ивана IV (в свою очередь восходящее к названию чина венчания внука Ивана III) и придуманное специально для вступительной части: "Поставление великих князей русских, откуду бе и како начаша ставити на великое княжество". В "Поставлении" передается легенда о приобретении Мономахом венца и венчании его, содержание которой было привлечено и для составления самого чина венчания Ивана IV*. В чине венчания Дмитрия Ивановича легенда эта не была еще использована. Если в чине венчания Дмитрия Ивановича употреблены в обряде только бармы и шапка, то в чине Ивана IV подробно говорится еще и о "животворящем кресте": "...да благословит великого князя тем крестом животворящаго древа, на нем же распят бысть господь наш Исус Христос, что прислал тот крест греческий царь Костянтин Манамах на поставление к великым князем русскым с бармами и с шапкою, с Неофитом ефесскым митрополитом и с прочими посланникы"**. Текст этот кратко излагает в применении к "животворящему кресту" содержание легенды из вступительной части, т. е. "Поставления".
* (О включении легенды в чин венчания см.: В. Сокольский. Участие русского духовенства и монашества в развитии единодержавия и самодержавия в Московском государстве в конце XV - первой половине XVI в. Киев, 1902, стр. 182; М. А. Дьяконов. Власть московских государей. СПб., 1889, стр. 74.)
** (Чтения ОИДР, 1883, кн. 1, стр. 50.)
Так же как и место о "животворящем кресте", упоминания в чине венца и золотого блюда восходят к "Поставлению". Восходит к "Поставлению" и упоминание о золотой цепи, приносимой в числе подарков Владимиру Мономаху, причем о ней говорится почти теми же словами что и в "Поставлении": "И митрополит благославляет крестом да возлагает на него чепь аравитскаго злата, что прислал греческий царь Констянтин Манамах со святыми бармами и с царским венцем на поставление великих князей русских"*.
* (Чтения ОИДР, 1883, кн. 1, стр. 61.)
Следует впрочем иметь в виду, что в чине венчания Ивана IV упоминается еще и скипетр, который отсутствует в числе даров в "Поставлении". Митрополит, вручая его, говорит следующее: "О боговенчанный царю князь великий Иван Василевич всея Русии самодержец, приими от бога в данное ти скипетро правити хоругви великого царства росийскаго и блюди и храни его елика твоя сила"*. Иными словами, митрополит утверждает, что скипетр дается царю прямо от бога.
* (Чтения ОИДР, 1883, кн. 1, стр. 53.)
Таким образом, предположение, высказанное в первой главе, о связи "Поставления" с чином венчания Ивана IV подтверждается содержанием самого чина венчания. "Поставление" служит историческим введением к чину венчания и обоснованием венчания.
Назначение "Поставления" как обоснования права Ивана IV на венчание можно проследить и по записям о его венчании в летописях*. Общее между записями в Никоновской летописи и в Царственной книге заключается в том, что эти записи кратко излагают "Поставление" и чин венчания. Оба рассказа начинаются с упоминания венчания Владимира Мономаха; о венчании Ивана IV рассказывается как о совершившемся факте, с некоторой конкретизацией лиц, принимавших участие в этом обряде. Части рассказов, начинающиеся с описания возложения знаков царского достоинства на Ивана IV, и в Никоновской, и в Царственной книге совпадают. Начало в Царственной книге изменено. В Никоновской подчеркнута роль Макария в венчании тем, что не говорится об активном отношении к венчанию Ивана IV. В Царственной же книге, напротив, подчеркивается самостоятельность царя в решении венчаться.
* (ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 150-151; ч. 2, стр. 450-453. - В Львовской летописи сказано то же самое, что в Никоновской.)
В главе I уже упоминалось о заметках летописного характера с описанием венчания в ряде рукописей*. Приведенные в них записи много короче, чем в летописях, но они имеют некоторые подробности о венчании, которых в летописях нет. Интересно, что перед этими заметками, так же как перед чином венчания Ивана IV, идет "Поставление".
* (Рукописи: БИЛ, собр. Ундольского, № 610; ГИМ, собр. Вострякова, № 1258; ГПБ, собр. Софийск. библ., № 1516; ГПБ, Q.XVII.67.)
Вскоре после венчания Ивана IV на царство на дверцах царского места*, установленного в Успенском соборе в 1551 г., был вырезан текст повести о приобретении Владимиром Мономахом царского венца**, восходящей к "Поставлению". Повесть эта была помещена на дверцах в четырех больших кругах. Особые резные изображения отчетливо иллюстрировали текст. Вслед за этой повестью в рукописях помещены записи, в которых говорится о венчании Ивана IV, а затем сообщается об установлении царского места в Успенском соборе***.
* (Описание царского места дано в "Путеводителе к древностям и достопамятностям московским" (ч. I, M., 1792, стр. 33-35).)
** (Этот текст издан в кн.: И. Снегирев. Памятники московской древности. М., 1842-1845, стр. 27-28.)
*** (Рукописи: БИЛ, собр. Ундольского, № 373; ГПБ, собр. Погодина, № 1567; ГПБ, собр. Соловецк. монастыря, № 962 (852).)
Таким образом, "Сказание о князьях владимирских" нашло себе впервые вполне конкретное применение в идеологической борьбе за укрепление централизованного государства в самом обряде венчания Ивана IV, в чине этого венчания и в последующих мероприятиях. В дальнейшем мы увидим, что на протяжении долгого времени "Сказание" постоянно использовалось как памятник идеологии самодержавия.
Назначение "Поставления" как обоснования права венчания Ивана IV на царство подтверждается, между прочим, грамотой константинопольского патриарха 1561 г. несмотря на то, что легенда о приобретении Владимиром Мономахом царского венца в грамоте значительно изменена.
Вопрос о признании иностранными державами титула царя за Иваном IV после венчания не был решен полностью. Русскому государству необходимо было добиться этого признания, о чем свидетельствует, как будет видно в дальнейшем, русская дипломатическая переписка со странами Западной Европы. Европейские государства, в особенности Польско-Литовское, не хотели признавать за Иваном IV титула царя. Приходилось искать новые средства для доказательства права на царский титул. Может быть, этим было вызвано обращение Ивана Грозного к патриарху с просьбой утвердить за ним титул на вселенском соборе. Н. С. Чаев видит в обращении к константинопольскому патриарху выражение стремления Русского государства к признанию его "третьим Римом". В статье Н. С. Чаева говорится о том, что московское правительство, стремясь оправдать свои идеологические построения о роли Москвы как "третьего Рима", хотело добиться признания и оправдания их со стороны греческого патриарха и митрополитов; это и заставило Ивана IV "обратиться к константинопольскому патриарху за официальным подтверждением прав московского великого князя на титул царя"*.
* (Н. С. Чаев. "Москва - третий Рим" в политической практике московского правительства XVI века. Исторические записки, 1945, № 17, стр. 18-19.)
В 1557 г. в Москву приехал от патриарха митрополит Иоасаф с просьбой о материальной помощи*. "И удоволив столом государь митрополита и святогорцев дарми почтив, отпустил в Царьград, а х патриарху послал с митрополитом з грамотою Ивашка Волкова, а во Святую Гору бывшего архимарита Еуфимьева монастыря Федорита", - говорится в летописи о результатах поездки митрополита Иоасафа**. Содержание грамоты в летописи не приведено, но, как это явствует из самой грамоты, в ней заключалась просьба о благословении вселенским собором венчания на царство Ивана IV. "А которого для дела приняли есмя венчанье царства Рускаго, изволением и рукоположением и соборными молитвами о святем дусе отца нашего и богомолца Макария, митрополита всея Русии, и всего священного собора русские митрополии, и коликим милосердием и неизреченною милостию преблагаго господа бога и Спаса нашего Иисуса Христа взяли есмя царство Казанское и царство Астраханское со всеми их подлежащими, и как начальники тех царств, богохулные цари, со всеми их воинствы гневом божиим, яко огнем, нашею саблею потребишась, инии ж в наших руках просветишася банею святого крещения и обще с нами богу хвалу воздают, християнских же душ премногое множество тех царств разорении избавил бог от безбожных томительства; якож восхоте бог, сие и сотвори. О том о всем принося богу благодарение, х тебе есмя приказали словом с вашим посланником с митрополитом Иоасафом: и ты б его выпросил и хвалу воздал милосердному богу, излиявшему на нас премногую благодать свою, и нам бы еси о нашем венчанье благословенье свое соборне отписал своею грамотою с нашим посланником священноиноком Феодоритом"***. Посланному к патриарху архимандриту Феодориту был дан наказ требовать, чтобы благословение на царство было дано не только самим патриархом, но и утверждено на соборе.
* (Соборная грамота духовенства православной восточной церкви, утверждающая сан царя за великим князем Иоанном IV Васильевичем, 1561 г. Издана М. Оболенским. М.( 1850, стр. 29. - ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 275; т. XX. ч. 2, стр. 577.)
** (ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 278.)
*** (Соборная грамота..., стр. 32-33.)
В следующем году пришла грамота от патриарха, который благосклонно принял венчание на царство Ивана IV: "Такоже и о благовременном бывшем венчании твоем царском во царстве твоем от святейшего митрополита всея Россия Макария, нашего возлюбленного брата и сослужбника, благовосприято есть нам и достойно да будет царству твоему"*. В летописи нет упоминания об этой грамоте.
* (Соборная грамота..., стр. 36.)
Очевидно, из политических соображений в летопись не были включены известия о попытке добиться утверждения в царском сане Ивана IV вселенским собором. Только в 1561 г., когда была привезена утвердительная грамота, известия об официальном признании за Иваном IV царского титула были включены в летопись: "Сии же Констянтинаграда Иоасаф патриарх и вси митрополиты и архиепископи и епископи благословиша боговенчаннаго царя и великого князя Ивана Василиевича всеа Русии, еже быти и зватися ему царем законно и благочестно венчанному, вкупе от них и от их святыя церкви просвещение и благословение, понеже рода есть и крове царския, якоже они ркли на ползу всем благочестивым и христоименитым людем. Подписана же грамота лета 7069-го, индикта четвертаго"*.
* (ПСРЛ, т. XIII, ч. 2, стр. 334.)
Венчание на царство Ивана IV. Миниатюра из Царственной книги
В грамоте патриарха есть много для нас интересного и важного: "Понеже умерение наше исполносися и уверися не токмо от предания многих достоверных мужей, но уже от писанных показаний летописцев, яко нынешний царь московский, новгород-цкий, астраханский, казанский, нагайский и всеа земли великия России государь Иоанн изводится и родословится от породы и крове сущно царские, сиречь от нея приснопамятныя царицы государыни и дестины, сиречь владычицы, Анны, сестры самодержца царя Василия Багрянородного; та же Монамах благочестивейший царь Константин со... тогдашняго патриарха и сущаго тогда священного архиерейского собора пославша митрополита ефескаго и антиохийскаго патриарха и венчаша во царя благочестивейшаго и великого князя Владимира и дароваше тому царский венец на главу его и с камением честным... диадимою и иная царская знамения и одежды. Тем же и священнейшый митрополит московский и всеа великия Росии господин Макарий, оттуду пущен..., увенча того во цари законнаго и благочестивейшаго"*. Из приведенного текста видно, что грамота константинопольского патриарха была составлена на основании русских письменных источников. Были ли эти источники известны патриархии в письменных переводах с русского или в устном изложении, - сказать пока трудно.
* (Соборная грамота..., стр. 17-18.)
В самом деле, в грамоте патриарха 1561 г. с извещением Ивана IV об утверждении его собором в сане царя дано обоснование права венчания на царство Ивана IV и в основе этого обоснования лежит все та же легенда о Владимире Мономахе, которая изложена в предисловии к чину венчания - в так называемом "Поставлении". Только в грамоте история о приобретении Владимиром Мономахом царского венца рассказана несколько иначе. Владимира Мономаха венчают и посылают ему дары не из-за успешной войны против Константина Мономаха, а благодаря решению самого Константина, так как Владимир Мономах был царской крови по своей бабке - царице Анне, сестре Василия Багрянородного. Изменение это может быть понято как стремление константинопольского патриарха соблюсти авторитет Византии. Несмотря на это отличие грамоты от повести о Владимире Мономахе, в них есть общее: Константин посылает дары Владимиру Мономаху, и затем Владимир венчается. Сходство между грамотой патриарха и "Поставлением" в обосновании права на царский титул Ивана IV надо признать неслучайным. В дошедших до нас документах не упомянуто, что Иван IV вместе с просьбой об утверждении венчания для обоснования его сообщил и содержание легенды. В грамоте от Ивана IV говорится только о завоевании Казанского и Астраханского царств и о покорении неверных. Этот аргумент не раз упоминался и в дипломатической переписке, когда вставал вопрос о праве русского государя на царский титул. Надо думать, что повесть о Владимире Мономахе была сообщена собору отдельно русским послом - устно или письменно. Иначе совпадение между грамотой и повестью в обосновании права на царский титул объяснить нельзя.
Доказательства прав Ивана IV на царский титул, приведенные в "Поставлении", официально на Руси были приняты еще в 1547 г. Патриарху эти обоснования показались приемлемыми с внесением некоторых изменений. Патриарх предполагал, очевидно, повторить венчание Ивана IV и вместе о грамотой в 1561 г. прислал для этой цели митрополита; он хотел, чтобы венчание было совершено от его имени. Но правительство Ивана IV, блюдя высокий авторитет России, отказалось от этого. "Обращаясь на Восток, оно желало лишь получить оттуда признание царского титула, т. е. того, что было, по его мнению, исторически присуще главе Московского государства издавна"*.
* (Н. С. Чаев. "Москва - третий Рим" в политической практике московского правительства XVI века, стр. 19-21.)
Довольно продолжительные переговоры с константинопольским патриархом из-за грамоты на царский титул и упорная борьба за признание царского титула Ивана IV в дипломатических сношениях с Западом делают понятным появление второй редакции "Сказания о князьях владимирских". Раньше уже было выяснено нами, что появиться эта вторая редакция могла только после венчания Ивана IV и даже после 1551 г., когда было сделано "царское место", установленное в Успенском соборе. Но в то же время эта вторая редакция имеет прямое отношение к венчанию Ивана IV на царство. В рукописях в двух случаях после "Сказания о князьях владимирских" второй редакции следует чин венчания на царство Ивана IV. Это одно уже заставляет думать, что появление ее связано каким-то образом с венчанием Ивана IV. Кроме того, рассмотрение тех изменений, которым подверглось "Сказание" второй редакции сравнительно с первой, убеждает в том же самом. Изменению подверглась вторая часть "Сказания", т. е. та, которая имеет отношение к венчанию. К ней был добавлен тот самый подзаголовок, какой имеет вступительная часть к чину венчания Ивана IV. Вместе с тем, были добавлены некоторые даты жизни и смерти Владимира Мономаха, чего не было еще во вступительной части к чину венчания - "Поставлении". Этим, очевидно, придавался произведению характер большей документальности.
Все вышеизложенное дает право предположить, что составление этой редакции могло относиться к 1557-1561 гг., когда велись переговоры Ивана IV с патриархом об утверждении за Иваном IV царского сана. В данном случае было использовано все "Сказание", а не только его вторая часть, так как и первая часть "Сказания" была очень важна для обоснования перед патриархом прав на венчание: в этой первой части русская история связывалась со всемирной. Добавим еще и следующее соображение. Как мы увидим в дальнейшем, в 1555 г. составлен "Государев родословец", в котором была использована легенда о происхождении русских князей от Августа, отразившаяся в первой части "Сказания". Данная легенда с этой поры энергично применяется во внутриполитической борьбе и внешнеполитических переговорах. Естественно, что она должна была сыграть свою роль и в сношениях с константинопольским патриархом.
Может быть, появление второй редакции надо связывать с другим каким-либо подобным же событием, так как споры о царском сане в общеевропейском масштабе не были еще окончены. Как бы то ни было официальный характер и этой редакции "Сказания" неоспорим.
В царствование Ивана IV идеи "Сказания о князьях владимирских" были привлечены в политических целях не только в связи с его венчанием на царство, когда преимущественно использована была легенда о приобретении Владимиром Мономахом царского венца; не в меньшей степени служила целям укрепления централизации государства и поднятия престижа великого князя легенда о происхождении русских великих князей от Августа, римского императора. Ей также был придан официальный характер и использовалась она как в официальной политической литературе, так и в актах государственного назначения, начиная с 50-х годов XVI столетия. Она привлекалась в дипломатической практике, включалась в грамоты царя, его переписку. Ее идеи были заимствованы для "Государева родословца".
Задача выяснения роли "Сказания о князьях владимирских" в связи с родословцами исключительно сложна, поскольку вопрос о родословцах интересующего нас времени остается неясным, недостаточно разработанным. Время появления различных видов родословных, их хронологическая последовательность, значение, практическое использование в XV-XVI вв. остаются невыясненными. Поэтому и вопрос о включении идей "Сказания" в тексты родословных XVI в. не может быть полностью разрешен.
В исторической литературе установлено существование "Государева родословца" времени Ивана IV, но многие вопросы, связанные с ним, не выяснены. Им занимались А. Н. Барсуков и Н. П. Лихачев. А. Н. Барсуков считал, что первая попытка составления великокняжеского родословия принадлежала митрополиту Киприяну; под этим он понимал якобы принадлежавшую Киприяну "Степенную книгу". По мнению А. П. Барсукова, "Государев родословец" был составлен при Иване IV и хранился в Разрядном приказе; в 1687 г. он был переработан и получил название "Бархатной книги", которая и дошла до нас*. Более точно разработал вопрос о родословцах Н. П. Лихачев**. Он установил участие Адашева в составлении "Родословца" на том основании, что текст последнего кончался родом Адашевых, определил объем "Родословца" - 43 главы. "Важным указанием на состав и объем государевой родословной книги является известие описи дел, вынесенных из разряда в великий пожар 1622 г.: "А из Розряду в тот в большой пожар вынесено государевых дел: книга родословная, в коже, 43 главы""***. Вывод о том, что "Государев родословец" содержал 43 главы, Н. П. Лихачев подтвердил и сравнением ряда списков родословных с "Бархатной книгой".
* (А. П. Барсуков. Обзор источников и литературы русского родословия. СПб., 1887.)
** (Н. П. Лихачев. "Государев родословец" и род Адашевых. Летопись занятий археографической комиссии, вып. XI, СПб., 1903, стр. 44-135. - Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI века. СПб., 1888.)
*** (Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI века, стр. 358.)
В своем исследовании Н. П. Лихачев пришел к выводу, что "Родословец" создан в 1555 г.*. В самом деле, в него наряду с русскими княжескими родами были включены роды казанских И астраханских царей. Анализируя самый текст, где говорится об этих казанских и астраханских родах, Н. П. Лихачев заключил, что "Родословец" составлен после завоевания Казани, но до завоевания Астрахани**. Он обратил внимание на самый факт включения в царский "Родословец" родословия казанских, крымских и астраханских царей и литовских князей, увидел в этом идеологический смысл. "Можно проследить и систему, по которой составлялся этот родословец. Гордый покоритель Казани в первой и второй главе излагал происхождение ("начало" и "корень") своего рода и связывал его историю с историей Римских Кесарей, в третьей главе были отмечены разветвления царственного рода Рюрика, с четвертой начинался родословник знатных родов, бывших на службе великого государя Московского. Кого следовало записать прежде и выше всех, как не роды тех грозных владык, вольных царей, потомки которых по милости божией стали теперь служилыми людьми царя и великого князя! И вот в четвертой главе написаны роды Астраханских царей и Казанских царей, к которым присоединен и род Крымских царей, потому что из этого рода был царь "Сафакирей Казанской""***. Это наблюдение Н. П. Лихачева остроумно устанавливает идеологическую направленность всего "Родословца". Иван Грозный признавал высокое происхождение казанских и астраханских царей; покорение их царств, по мнению Грозного, поднимало еще выше его престиж и укрепляло права на царский титул. Такое отношение Ивана Грозного к покоренным казанскому и астраханскому царям характерно не только для "Родословца". Оно неоднократно подчеркивалось и в других случаях. Отстаивая за собой титул царя в сношениях с Польско-Литовским государством, Иван Грозный упоминал о покорении Астрахани и Казани, о том же он писал патриарху, прося его об утверждении в царском сане. Вслед за родословными казанских и астраханских царей в "Родословце" идут роды удельных князей, начиная с рода Гедимина.
* (Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI века, стр. 414.)
** (Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI века, стр. 414.)
*** (Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI века, стр. 415-416.)
Н. П. Лихачев в другой своей работе делает заключение, что хотя главной целью "Родословца" было подчеркнуть значение царя и великого князя, составление "Родословца", "в сущности было, конечно, делом боярской партии"*. Вывод этот он строит на том основании, что "в Родословце само собою, но весьма отчетливо, вырисовывалось происхождение князей-вотчинников, прибранных к рукам "кровопийственным родом", службы и заслуги боярства сводились воедино по родам и отдельным фамилиям"**. Незначительный род Адашевых, как полагает Н. П. Лихачев, мог попасть в родословную только благодаря тому, что в составлении родословия принимали участие Адашевы.
* (Н. П. Лихачев. "Государев родословец" и род Адашевых, стр. 48.)
** (Н. П. Лихачев. "Государев родословец" и род Адашевых, стр. 48.)
Таким образом, Н. П. Лихачев наметил и идеологическую сторону "Родословца" и связь его с современной политической
обстановкой страны. Служил ли "Родословец" делу укрепления государства или в какой-то мере он отражал интересы боярской группировки, каким образом "Родословец" мог быть использован государством, - на эти вопросы Н. П. Лихачев не отвечает. Чтобы решить их, надо привлечь богатый рукописный материал, необходимо выявить списки "Родословных", сравнить эти списки в полном составе как между собой, так и с другими видами родословных того времени. Безусловно, "Родословец" связан с политикой "Избранной рады". Окончательно решить все вопросы, имеющие отношение к "Родословцу", на страницах данной работы нет возможности. Тем не менее значение "Родословца" в поднятии престижа царской власти совершенно ясно.
По своему происхождению царское имя поставлено в "Родословце" выше всех других фамилий. Для этого в "Родословец" включена легенда о происхождении великих князей русских от Августа, императора римского. Н. П. Лихачев ограничивается только замечаниями о включении данной легенды в "Родословец", не рассматривая вопроса о том, для чего это было сделано. Между тем, легенда, включенная в состав "Родословца", имеет прямое отношение к разбираемому нами "Сказанию о князьях владимирских". Назначение ее ясно. Грозный не раз в дальнейшем указывал на свое знатное происхождение, когда ему надо было подчеркнуть незыблемость и величие своей власти.
Легенда была включена в "Государев родословец" 1555 г., но возникает вопрос: не использовалась ли она и раньше в родословных и в каком виде она была включена в этот "Родословец"?
До "Государева родословца", а затем и параллельно с ним, но независимо от него, существовало большое количество текстов родословных. Многие из них относились по своему возникновению ко времени Ивана III и Василия III. Перечисление великих князей русских в этих родословных шло от Рюрика через киевских князей к владимирским и от владимирских к московским. Такая схема полностью сохранена и в родословных времени Ивана IV. Для XV в. характерно упоминание, что Рюрик "пришел из немец"*. В ряде списков родословных того же времени говорится просто, что Рюрик "из варяг"**.
* (Рукописи: БАН, 13.3.22; БИЛ, собр. Румянц. музея, № CCXLVII; БИЛ. собр. Румянцева, № 358; БИЛ. собр. Троице-Сергиевой лавры, № 770; ГПБ, собр. СПб. духовн. акад., № 430.)
** (Рукописи: БИЛ, собр. Троице-Сергиевой лавры, № 765; ГИМ собр. Патриарш. библ., № 367; ГПБ, собр. Погодина, № 1577.)
Сохранилось большое количество списков родословных, которые начинаются упомянутой выше легендой о происхождении великих князей русских от Августа. В большинстве случаев изложение родословия великих князей в этих списках кончается упоминанием Ивана IV, в некоторых списках оно доведено до Федора Иоанновича*.
* (Рукописи: БАН, 17.15.19; БИЛ, собр. Румянцева, № 349; БИЛ, собр. Музейное, № 617; ГИМ, собр. Забелина, № 427; ГИМ, собр. Уварова, № 786, в 4-ку; ГИМ, собр. Уварова, № 570, в лист; ГИМ, собр. Уварова, № 206, в лист; ГПБ, Q.XVII.32; ГПБ, собр. Вяземского, F.141; ГПБ, F.IV.733; ГПБ, собр. Погодина, № 1522.)
Обычно в родословных перечисление князей заканчивается на "князе нынешнем", доводится до своего времени. На этом основании можно предположить, что легенда о происхождении великих князей русских от Августа впервые была включена в родословную, составленную не ранее, чем в царствование Ивана IV. Но тот список родословия, который находится в составе Воскресенской летописи, несколько противоречит такому предположению*. В летописи родословие также начинается рассказом о происхождении русских великих князей от Августа и кончается Иваном IV, но о последнем сказано следующее: "И по нем (т. е. после Василия III, - Р. Д.) седе на великом княжении сын его князь великий Иван, а остася после отца своего трею лет и трею месяц и десяти день. А дрьжа под ним царство Русскую землю мати его великая княгиня Елена"**. Отсюда можно заключить, что родословие, входящее в состав Воскресенской летописи, относится ко времени, когда еще жива была княгиня Елена Глинская, иначе говоря, включение легенды в родословие произошло раньше 1555 г. - года составления "Государева родословца".
* (ПСРЛ, т. VII, стр. 231-238.)
** (ПСРЛ, т. VII, стр. 238.)
Возможно, что в качестве вступления к родословной великих князей легенда о происхождении от Августа была использована уже при Василии III, при составлении одной из редакций Воскресенской летописи. Но особых данных для такого рода заключения пока нет.
Дошедший рукописный материал отчетливо свидетельствует, что "Родословец", составленный в 1555 г., имел в качестве своей вступительной части разбираемую легенду. Легенда эта читается сейчас и в "Бархатной книге". Для нас представляет интерес и самый факт включения легенды в "Государев родословец" и история этого включения.
Надо заметить, что тексты вступления в различных списках родословных имеют некоторые отличия друг от друга, но все они близки тексту первой части "Сказания о князьях владимирских". Некоторые списки родословных начинаются со вступления, которое рассказывает только о том, как Август поделил свои владения и Пруса поставил на реке Немане и по соседним местам. Другие же списки начинаются с разделения вселенной Ноем между сыновьями, а затем уже рассказ в них переходит к Августу. Об Августе и разделении им вселенной в том и другом случае рассказано одинаково. Когда изложение доводится до Рюрика и устанавливается его родство с Прусом, родственником Августа, текст вступления сливается с родословием великих князей русских. Который из этих текстов вступления был первоначально использован для родословных? Естественно предположить, поскольку оба текста вступления близки первой части "Сказания", что первоначально текст был полный, а потом он был сокращен и сохранен, начиная только от Августа. Однако сравнение текстов вступления со "Сказанием о князьях владимирских" и "Посланием" Спиридона-Саввы заставляет думать об обратном. Во всех вступлениях к родословным перед рассказом об Августе стоит фраза: "И Августу кесарю, обладающу всею вселенною и роздели вселенную братии своей". В различных списках эта фраза передается несколько по-разному. В "Послании" и в "Сказании" ее нет. Текст после приведенной фразы в родословных более близок "Посланию" Спиридона-Саввы, чем "Сказанию", так как в "Сказании" не говорится о Киринее, а в "Послании" и во вступлениях к родословным он упомянут. Поэтому можно думать, что в родословных со вступлением, начинающимся с разделения земель Августом, было использовано "Послание" Спиридона-Саввы, и упомянутая выше фраза была придумана как начало вступления, поскольку текст был взят из середины "Послания". Такой именно текст сохранила "Бархатная книга". В дальнейшем к этому виду вступления в начале была присоединена первая часть (от Ноя и до Августа) из "Сказания". Часть эта была присоединена именно из "Сказания", а не "Послания", что видно по ряду признаков, характеризующих текст "Сказания".
Каким бы, однако, путем не создавался текст вступления к родословным, остается бесспорным, что, будучи внесенным в "Государев родословец", он имел общегосударственное признание и использовался в целях укрепления самодержавия. Вступление к "Родословцу" утверждало за великим князем его высокое происхождение по сравнению со всеми другими князьями. Никто из князей не мог считать себя равным великому князю, на генеалогической лестнице он был поставлен выше всех. Великий князь и по сравнению с европейскими королями и князьями был не низкого происхождения, его престиж среди них был на высоком уровне. В 1576 г. сочли возможным и нужным перевести родословие великих князей русских на латынь, причем началось оно с Августа и Пруса*.
* (И. Н. Жданов. Повести о Вавилоне и "Сказание о князех владимирских", стр. 60-61.)
О времени проникновения "Сказания" в официальную летопись нельзя сказать определенно. Из дошедших до нас летописей "Сказание" впервые использовано в Воскресенской летописи. Воскресенская летопись составлена в 30-х или в 40-х годах XVI в. Установлено существование трех редакций этой летописи. Первая редакция доводит изложение до 1533 г., вторая редакция кончается 1537 г. и третья - 1541 г.*.
* (Д. С. Лихачев. Русские летописи. М.-Л., 1947, стр. 473-474.)
При составлении какой из этих редакций внесен был в летопись текст из "Сказания", установить не удается. Под 6367 г. в рассказ о призвании Рюрика вставлены сведения о его происхождении от Августа, императора римского, помещен текст о разделении вселенной Августом*, который ближе всего к тексту, приводимому во вступительной части "Государева родословца" 1555 г. В числе статей, помещенных перед текстом летописи, находятся статьи, посвященные родословию. Родословие великих князей русских начинается с введения, которое содержит рассказ о разделении вселенной Августом и о происхождении русских князей от него**. Родословие литовских князей*** не имеет отношения к тому, которое помещено у Спиридона-Саввы или следует после "Сказания" первой редакции. Оно совпадает с тем текстом, который помещен в "Государеве родословце" 1555 г. На основании этого можно предполагать, что оба родословия были включены в летопись из "Государева родословца", т. е. не ранее 1555 г. Однако может быть и обратное: из летописи текст взят для "Государева родословца". В летописный рассказ о Владимире Мономахе вставлена повесть о приобретении Владимиром Мономахом царского венца****. Сравнение ее с текстом известных Разновидностей этой повести не приводит к каким-либо определенным результатам. Повесть здесь приведена сокращенно. Среди даров, присланных Константином Мономахом, не упомянуты бармы, о венце добавлено разъяснение, что это "шапка Мономаха".
* (ПСРЛ, т. VII, стр. 267-268. - Тот же текст включен в летопись, которая начинается с "Повести временных лет", кончается 1286 г. (рукоп. ГПБ, F.IV.239, л. 48 об.; список середины XVI в.).)
** (ПСРЛ, т. VII, стр. 231.)
*** (ПСРЛ, т. VII, стр. 253-256, а также см.: рукоп. ГПБ, F.IV.239, лл. 128 об. - 129.)
**** (ПСРЛ, т. VII, стр. 23.)
А. А. Шахматов в своей работе "О так называемой Ростовской летописи", сравнивая эту летопись с Воскресенской, приходит к выводу, что сведения из "Сказания" были включены в одну из редакций общерусской митрополичьей летописи, составленную в начале XVI в., а затем уже из нее попали в Воскресенскую*. Свой вывод А. А. Шахматов строит на том основании, что в Ростовской летописи этих сведений нет, хотя в основе Ростовской и Воскресенской летописей лежит свод 1499 г. Заключение А. А. Шахматова подтверждает наше предположение о появлении "Сказания" не ранее начала XVI в., но не решает вопроса, при составлении какой из редакций Воскресенской летописи сведения из него были внесены в летопись. Между прочим, в Воскресенскую летопись, как и в "Государев родословец", было включено родословие литовских князей, отличающееся по своему содержанию от того родословия, которое приведено у Спиридона и помещено в большинстве случаев после "Сказания" первой редакции. Возможно, что включение в Воскресенскую летопись текстов, связанных со "Сказанием о князьях владимирских", но без следующего за ним родословия литовских князей, произошло в правление Елены Глинской, из-за родственных связей которой с литовскими князьями не могло быть признано родословие литовских князей, созданное Спиридоном.
* (А. А. Шахматов. О так называемой Ростовской летописи. М., 1904, стр. 43.)
Близок по своей тематике "Государеву родословцу" 1555 г. грандиозный памятник XVI в. - "Степенная книга". Весь исторический материал подчинен в ней идее самодержавной власти. Русская история изложена по "степеням" правления великих князей, начиная от Владимира Святославича. Связь с "Родословцем" обнаруживается не только в сходном перечислении великих княжений от киевских князей к владимирским, от владимирских к московским, но и в том, что происхождение русских князей выводится от Августа, римского императора, через Пруса к Рюрику. В основу теоретических построений обоих произведений о знатном происхождении русских князей положен один и тот же рассказ, который имеет прямое отношение к "Сказанию о князьях владимирских". Кроме того, в "Степенную" включена также повесть о приобретении Владимиром Мономахом царского венца.
Д. И. Прозоровский в статье, посвященной царским утварям, упоминаемым в легенде о приобретении Владимиром Мономахом царского венца, ставил вопрос о достоверности этой легенды, и пришел к заключению, что вариант ее, использованный в "Степенной книге", носит на себе отпечаток XVI в. и не может быть отнесен ко времени более раннему*. Рассказ "Степенной книги" о приобретении царского венца Д. И. Прозоровский считал основным, вслед за которым появились и другие варианты. И. Н. Жданов, возражая ему, доказал, что рассказ "Степенной" представляет позднейшую обработку, а сама легенда о венце появилась раньше и была включена в "Сказание о князьях владимирских"**. И. Н. Жданов видит глубокую связь между "Степенной" и "Сказанием". "Не представляет ли "Сказание о князех владимирских" отрывка того именно генеалогического труда, который приписывался (хотя бы ошибочно) митрополиту Киприяну? - спрашивает И. Н. Жданов, - схема, данная этим памятником, могла лечь в основу позднейших генеалогических работ, причем первоначальный текст мог подвергаться и сокращениям и добавкам. На той же генеалогической схеме, осложненной сводом исторических известий и сказаний, построена и "Степенная книга""***. И. Н. Жданов предполагает, что "Сказание" было основой более ранней редакции "Степенной", продолженной изложением исторических известий о представителях младшей линии мономаховичей - потомках Юрия Владимировича. Это весьма гипотетическое предположение не было подтверждено доказательствами. Больше того, история возникновения "Сказания о князьях владимирских", приведенная в работе И. Н. Жданова, не оправдывает его предположения.
* (Д. И. Прозоровский. Об утварях, приписываемых Владимиру Мономаху. Записки Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества, т. III, СПб., 1882.)
** (И. Н. Жданов. Повести о Вавилоне и "Сказание о князех владимирских", стр. 70-74.)
*** (И. Н. Жданов. Повести о Вавилоне и "Сказание о князех владимирских", стр. 81-82.)
Исследователь "Степенной книги" П. Г. Васенко доказал, что До макарьевской "Степенной" не существовало ничего на нее Похожего*. На составление "Степенной", по мнению П. Г. Васенко, наряду о родословцами оказало влияние "Сказание о князьях владимирских". В своем исследовании П. Г. Васенко писал: "...еще до "Степенной" была аналогичная попытка по родословной схеме расположить повествование о князьях русских. Мы разумеем известное "Сказание о князех владимирских". Это "Сказание" прямо или посредственно отразилось на рассказах "Степенной" о Прусе, брате Августа, и о венчании царским венцом Владимира Мономаха. Более чем вероятно, что редактор, или, быть может, инициатор "Книги степенной", знал указанное "Сказание". Весьма вероятно также, что оно оказало известное влияние на его идею о "Степенной". Поэтому мысль И. Н. Жданова о тождестве первоначальной "Степенной" со "Сказанием" имела известное основание"**.
* (П. Г. Васенко. "Книга степенная царского родословия" и ее знание в древнерусской исторической письменности, ч. 1. СПб., 1904, стр. 157.)
** (П. Г. Васенко. "Книга степенная царского родословия" и ее значение..., стр. 161.)
Связь между "Степенной" и "Сказанием" установить нетрудно. Сближает их не только идея единой самодержавной власти русских князей, но и заимствование в "Степенной" целого ряда фактических сведений из "Сказания". Происхождение русских князей ведется в "Степенной" так же, как в "Сказании", - от Августа, римского императора. В ""Сказании" и в "Степенной" приведено одно и то же описание обстоятельств, вызвавших венчание на царство Владимира Мономаха.
По мнению П. Г. Васенко, "Книга степенная" составлена в 1560-1563 гг.*. Памятник этот явился как бы обобщением большой идеологической работы, проведенной под руководством митрополита Макария. В нем завершено оформление идеологии царской власти Русского централизованного государства. Изложение русской истории по княжениям подчинено в "Степенной" политической идее самодержавия. Последовательность перехода власти от одного великого князя к другому сохранена четко: от киевских князей к владимирским, от владимирских к московским. "Степени" великих княжений те же самые и даны в такой же последовательности, как в "Государеве родословце", в котором также проведена линия перехода власти от киевских князей к московским.
* (П. Г. Васенко. "Книга степенная царского родословия" и ее значение..., стр. 217.)
"Степенная книга" строго следит за титулованием великих князей. Владимир Святославич и Владимир Мономах названы в ней царями. Подчеркнуто, что Даниил Александрович - князь Москвы, что Дмитрий Иванович - уже "князь русский". Иван III назван "государем и самодержцем всея Руси", такой же титул и у Василия III. Иван IV - "боговенчанный царь, самодержавный государь". Такое внимание к титулованию не случайно.
Как уже отмечалось, Ивану IV надо было закрепить за собой титул царя. "Степенная книга" в известной мере помогала этому, утверждая права на титул царя за Владимиром Святославичем и Владимиром Мономахом. Ссылки на венчание Владимира Святославича и Владимира Мономаха много раз приводились в качестве доказательства в дипломатических спорах с иностранными государствами о царском титуле Ивана IV.
Утверждая величие царской власти, "Степенная книга" в то же время отчетливо отразила церковную идеологию. Каждая "степень" содержит статьи, где приведены описания подвигов, "чудес" и жизнеописания. "Рассматривая содержание этих статей, мы видим, что за весьма малыми исключениями, они посвящены прославлению разных подвигов веры и благочестия, совершаемых представителями и представительницами рода Владимира Святого, описанию разных чудес и чудесных знамений и, наконец, житиям и сказаниям о святых митрополитах московских"*. П. Г. Васенко определяет "Степенную" как сборник агиобиографического характера**. Идея божественного происхождения власти проходит через всю "Степенную": "Иже убо существом телесным равен есть человеком царь, властию же достойнаго его величества приличен вышьнему, иже надо всеми, богу: не имать бо высочайша себе на земли, не преступим убо человеки высоты ради земьнаго царствия, благопим же бывает получения ради горняго царствия"***. Первая "степень" начата с Владимира Святославича, т. е. первого князя, крестившего Русскую землю. Составители "Степенной" посчитали уместным назвать его царем по той причине, что Владимир Святославич был венчан тогда же, когда принимал христианство. Идеи "Степенной", служившие возвеличению царской власти, были восприняты Иваном IV и использованы в политической борьбе. В целом же "Степенная" оставалась книгой церковного характера, сохраняя идеи официальной церкви.
* (П. Г. Васенко. "Книга степенная царского родословия" и ее значение..., стр. 170-171.)
** (П. Г. Васенко. "Книга степенная царского родословия" и ее значение..., стр. 331.)
*** (ПСРЛ, т. XXI, ч. 2, стр. 610.)
Какое же непосредственное отражение в "Степенной книге" нашло "Сказание о князьях владимирских"? Из "Сказания" взята легенда о происхождении русских князей от Августа, Кесаря римского, через Пруса и приведена дважды. В самом начале, когда речь идет о Рюрике, эта легенда передана сокращенно*. Несколько более подробно она рассказана там, где говорится о Владимире Святославиче**. В этом случае легенда изложена с эпизода, имеющего непосредственное отношение к вопросу Происхождения русских князей. "Не худа же рода бяху и не незнаема, но паче преименита и славна римскаго кесаря Августа, обладающего всею вселенною и единоначальствующаго на земли"***, - сказано об Августе. Дальше рассказывается о Прусе так же, как в "Сказании". Начиная с Рюрика, о котором говорится: "...от сего Пруса семени бяше вышереченный Рюрик и братия его"****, изложение идет снова не по "Сказанию".
* (ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 7.)
** (ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 60.)
*** (ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 60.)
**** (ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 60.)
Повесть о Владимире Мономахе включена в четвертую "степень" там, где рассказывается о Владимире Мономахе. Содержание, в основном, передается то же самое, что и в "Сказании", но текстуального совпадения между "Сказанием" и "Степенной" нет. В "Степенной" легенда изложена много короче, не говорится о подробностях подготовки похода и о самом походе. Рассказано только о том, какие дары прислал Константин Мономах, причем вместо барм стоит название "порамьница". "Степенная книга" подчеркивает благочестие Владимира Мономаха. Такая характеристика Владимира Мономаха отразилась и на рассказе о приобретении им царского венца, который он получил "мужества ради своего и благочестия"*. Объяснение перенесения даров на Русь дано следующее: "И не просто рещи таковому дарованию не от человек, но божиим неизреченным судьбам претворяюще и преводяще славу Греческаго царства на росийскаго царя"**. Ни о благочестии, ни о передаче славы с Греческого царства на Русь в повести, которая помещена в "Сказании о князьях владимирских", не говорится. В "Степенной" же этой повести о Владимире Мономахе придан церковный характер, - сосредоточено внимание не на том, почему русские великие князья имеют право носить титул царя, а на том, почему на Русь попали царские дары. Иными словами, повесть о Владимире Мономахе служит здесь другим целям, чем в "Сказании". Кроме мужества, славу русским князьям приносит благочестие, и слава с Греческого государства на Русское переходит по "промыслу божьему". Эта трактовка связана с идеями "третьего Рима", которые были сформулированы в свое время псковским старцем Елеазарова монастыря Филофеем***.
* (ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 188.)
** (ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 188.)
*** (Н. Н. Масленникова. Идеологическая борьба в псковской литературе. Труды ОДРЛ, т. VIII, 1951, стр. 194-195.)
Текст повести о приобретении Владимиром Мономахом царского венца, близкий к рассказу "Степенной", помещен и в "Четьих-Минеях" под 20 сентября - в "Похвальном слове на память Михаила Черниговского" Филолога черноризца*. Эта повесть в "Четьих-Минеях" вставлена в жизнеописание Андрея Ростовского, который будто бы венчался так же, как и его предок Владимир Мономах. Не решая вопроса о том, почему царский венец попал к Андрею Ростовскому, попытаемся сопоставить тексты повести, включенные в "Степенную" и "Четьи-Минеи". Тексты повести в том и в другом случае очень близки, но все же между ними есть различие, хотя и незначительное. В "Четьих-Минеях" вместо перечисления послов сказано только: "и от прочих святитель"; в "Степенной" же к этим словам добавлено: "митулинскаго и милитийскаго вкупе с митрополитом пришедших от Царяграда". Кроме того, имеется и следующее различие между текстами повести: в "Четьих-Минеях" она начинается как продолжение фразы об Андрее: ".. якоже прародитель его великий князь Владимер Манамах от греческаго царя"**, а в "Степенной" фразой: "Его же ради мужества и греческаго царя..."***.
* (Великие Четьи-Минеи, сентябрь, СПб., 1869, стлб. 1308-1336.)
** (Великие Четьи-Минеи, сентябрь, СПб., 1869, стлб. 1318.)
*** (ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 188.)
Связь между текстами повести в "Степенной" и в "Четьих-Минеях" несомненна. На основании сравнения текстов трудно сказать, был ли текст внесен из "Четьих" в "Степенную", или наоборот. Если предположить, что повесть была включена в "Слово" самим Филологом, то можно думать, что в "Четьих-Минеях" она ближе к своему первоначальному виду. О Филологе черноризце известно, что он был родом из Сербии и между 1534 и 1542 гг. им было написано "Похвальное слово Зосиме и Савватию"*. Очевидно, где-то в этих хронологических пределах написано им и "Похвальное слово на память Михаила Черниговского".
* (Творения святых отцов, год 17, книга 4. М., 1859, стр. 522-547.)
Рассказ о Владимире Мономахе, который помещен в "Степенной" и "Четьих-Минеях", трактует передачу царского венца как переход славы и благочестия из Константинополя на Русское государство. Появление такой трактовки в этих памятниках вполне объяснимо. Эти произведения - церковного характера, связаны они о деятельностью Макария, который, как известно, был сторонником самодержавия, но в то же время отстаивал руководящую роль церкви.
Идеи "Сказания о князьях владимирских" использовались правительством Ивана IV для идеологического укрепления власти централизованного государства. Они нашли отражение не только во внутренней политике Русского государства, но и в дипломатической деятельности времени Ивана IV.
Вопросам роли политических идей Русского централизованного государства в XVI в., главным образом во внешнеполитической борьбе, посвящена специальная работа Н. С. Чаева*. Правильно охарактеризовав международную обстановку, в которой пришлось выступать Русскому государству в XVI в., Н. С. Чаев показывает сопротивление Русского государства вовлечению его в антитурецкую коалицию и вскрывает ту задачу, которую решало Русское государство во внешнеполитической борьбе - борьбе за окраинные земли и выход к морю. Цель работы Н. С. Чаева состояла в том, чтобы выяснить использование идеологических построений Русского государства XVI в. русской дипломатией. Н. С. Чаев считает, что на домогательства Рима и Вены Русское государство ответило теорией "третьего Рима", в которую, по мнению Н. С. Чаева, составной частью вошли и идеи, заимствованные из "Сказания о князьях владимирских", - о происхождении русских князей от Августа и о царском венце. Но здесь же Н. С. Чаев замечает: "Однако" отнюдь не весь комплекс идей, разработанных в Москве в XVI в., был пущен тогда в оборот дипломатии. Так, например, идея о константинопольском наследии, как уже упоминалось, всячески избегалась московским правительством в соответствующих переговорах (вспомним ответы Василия III, а также Грозного - Поссевино)"**.
* (Н. С. Чаев. "Москва - третий Рим" в политической практике московского правительства XVI века, стр. 3-23.)
** (Н. С. Чаев. "Москва - третий Рим" в политической практике московского правительства XVI века, стр. 13.)
Таким образом, Н. С. Чаев противоречит сам себе. Трактуя использованные русским правительством политические идеи как теорию "третьего Рима", он исключает из них главное - идею константинопольского наследия и оставляет только то, что восходило к "Сказанию о князьях владимирских". И действительно, в дипломатическую практику того времени невозможно было включать теорию, утверждавшую преемственность от Византии. Она не отвечала внешнеполитическим задачам Русского государства. Идеи же, высказанные в "Сказании о князьях владимирских", не только не противоречили внешнеполитическим запросам Русского государства, но и способствовали его внешнеполитической борьбе.
Следует ли идеи "Сказания о князьях владимирских" считать выражением теории "третьего Рима"? Проследив отражение политических идей в дипломатической борьбе, мы убедимся, что, используя идеи "Сказания", русское правительство нигде и никогда не применяло во внешнеполитических переговорах в XVI в. теорию "Москвы - третьего Рима". "Сказание" преследовало несколько иные цели, чем утверждение преемственности власти из Византии, оно говорило о величии Русского государства и его древних традициях, что могло служить защите прав государства и государей; поэтому "Сказание" свободно и использовалось в дипломатической практике.
Обратимся к рассмотрению того, как идеи "Сказания о князьях владимирских" нашли себе применение в дипломатических сношениях своего времени. Применялись они, как мы увидим, главным образом в упорной борьбе за царский титул, которая, в свою очередь, находилась в неразрывной связи о борьбой Русского государства за пограничные земли, с одной стороны, и с отстаиванием своей полной равноправности на международной арене, с другой.
Дипломатические споры о титуле начались еще со времени Ивана III. Польско-Литовское государство упорно не хотело признавать за Иваном III титула "государь всея Руси". В признании этого титула оно видело утверждение прав русского государя также на те земли, которые во время феодальной раздробленности попали в руки Польско-Литовского государства*. Одновременно римский папа и германский император предлагали Ивану III со своей стороны титул короля, чтобы затем поставить Ивана III в некоторую зависимость от себя. Отказавшись от этих предложений, Иван III настаивал на признании за ним титула "государь всея Руси", принятого им по собственному изволению и по независимой от иностранных государств традиции, восходящей еще к XI-XII вв. Дипломатические споры из-за титула продолжались и при Василии III.
* (История дипломатии, т. I. M., 1941, стр. 198.)
Усиление Русского государства при Иване IV вынуждало его все больше и больше укреплять русский государственный авторитет на международной арене. Когда Иван IV присвоил себе Царский титул, пышно венчавшись на царство, он потребовал и от иностранных государей признания за ним этого титула. В свое время Иван III только в переписке с второстепенными государствами считал возможным титуловать себя царем, но уже Василий III называл себя царем при переговорах с послами Римской империи и Польско-Литовского государства, хотя по-
пытки внести титул "царя" в грамоты не увенчались успехом*. Иван же IV открыто заявил о своем венчании на царство и властно потребовал признания себя царем. Рост могущества Русского государства заставлял западноевропейские страны постепенно начать применять титул "царь" по отношению к Ивану IV**.
* (Сб. РИО, т. 35, СПб., 1882, стр. 710-760. - Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными, т. I. СПб., 1851, стлб. 316.)
** (История дипломатии, т. I, стр. 203.)
Естественно, что враждебнее всего титул царя должны были встретить в Польско-Литовском государстве. Политика Русского государства при Иване IV по отношению к Польско-Литовскому продолжала носить активный характер. Литва осталась главным противником Русского государства. Продолжалась та же борьба за западные земли Руси, а кроме того, усиливалась борьба за выход к Балтийскому морю, что привело к соперничеству все с той же Польшей из-за земель Ливонского ордена.
Продолжавшаяся при Иване IV борьба за царский титул, естественно потребовала новых аргументов. По документам дипломатической переписки с Польско-Литовским государством можно проследить упорную борьбу за признание царского титула, появление в это время новых построений, обосновывающих права на этот титул. В ответ на сопротивление польско-литовской дипломатии русские привлекают все новые и новые исторические данные. Это расширение аргументации находилось в прямой связи с развитием официальной идеологии Русского централизованного государства.
Русское государство продолжало настаивать на возвращении пограничных западных земель, поэтому шли бесконечные споры из-за них с Польско-Литовским государством и все чаще заключались только временные перемирия, вместо постоянного мира.
Русские дипломаты утверждали, что московские государи являются наследниками киевских князей и что поэтому все земли Русского государства с самого начала его существования принадлежат только русским государям: "И бояре говорили: панове! нам ваше писмо и в мысль не войдет: что есте писали, то вотчина вся извечная государей наших от прародителей; а ведомо, Панове, и вам гораздо, что предки государя нашего все теми городы владели, да и Киевом, и Волынью, и Полтеском, и Витебском, и всеми городы русскими; а рубеже был тем городом о Литовской землею по Березыню. Ино, Панове, пригоже вашему государю и досталных городов русских государю нашему поступитись, потому что те городы русские держат за собою государя нашего извечную вотчину"*. Русские утверждали таким образом, что все русские земли, в том числе и киевские, перешли по наследству от предков во владение русских государей и по праву принадлежат только им. Эти обоснования прав на земли Киевского государства были связаны общей исторической аргументацией с притязаниями Ивана IV на царский титул, потому-то признанию его так противилось Польско-Литовское государство. При Иване III польско-литовские дипломаты не хотели признавать за ним титула "государь всея Руси", но все же в конце концов должны были уступить. При Василии III и особенно при Иване IV борьба вновь разгорается, но уже за титул царя.
* (Сб. РИО, т. 59, СПб., 1887, стр. 274.)
После венчания Ивана IV на царство необходимо было добиться, чтобы все страны признали за ним царский титул. Русские начинают систематически вводить титул царя в дипломатическую практику. Впервые при Иване IV вопрос о титуле встает в переговорах о мире с польско-литовскими послами в 1549 г.*. Сразу же вокруг вопроса о титуле возникает спор, который переходит в длительную и ожесточенную дипломатическую борьбу. Чтобы заключить перемирие, русские временно вынуждены были уступить и не называть в королевской грамоте 1549 г. Ивана IV царем**.
* (Сб. РИО, т. 59, СПб., 1887, стр. 289-290.)
** (Сб. РИО, т. 59, СПб., 1887, стр. 291.)
В 1551 г. возвращается из Польши русское посольство. Посол докладывает, что не взял от короля грамоту, так как имя Ивана IV в ней было написано без царского титула. Посол дал и объяснение, почему он так долго задержался в Польше: "И король посылал по панов, и думал о том много, как написати, а его (посла, - Р. Д.) держали за тем четыре недели. И слышал, сказывает, ото многих людей, паны приговаривали, чтоб написати царем; и Горнастай отговаривал всем, что писати непригоже"*. В ответной грамоте Иван IV решил называть короля только великим князем**. В 1552 г. точно повторилось то же самое***. Посольство от московских бояр к литовским панам в 1553 г., обвиняя Польско-Литовское государство в том, что переговоры о мире оставались безрезультатными, заявляло польским панам: "... государь ваш име государя нашего пишет не по его царскому венчанию, а государь наш вашего именование королевское к государю вашему также не описует"****.
* (Сб. РИО, т. 59, СПб., 1887, стр. 349.)
** (Сб. РИО, т. 59, СПб., 1887, стр. 349-350.)
*** (Сб. РИО, т. 59, СПб., 1887, стр. 358-359.)
**** (Сб. РИО, т. 59, СПб., 1887, стр. 371.)
Необходимость тщательно обосновать и наглядно продемонстрировать право Ивана IV на царский титул вытекала из всей практики дипломатических сношений Русского государства с государствами иностранными.
Значение Русского государства на международной арене со времени Ивана III все возрастало. Русское государство представляло собой очень значительную силу, с которой Западной Европе приходилось постоянно считаться. Использовать эту силу, направить политику Русского государства в своих интересах пытались и папа римский, и Венеция и Германская империя. Чтобы привлечь на свою сторону Русское государство, все они со времени Ивана III стремились преподнести русскому государю королевский титул. Папа римский надеялся таким путем направить внешнюю политику и военную силу большого Русского государства против Турции и не оставлял надежды заставить его принять католичество.
Такие попытки предпринимались папой неоднократно и при Иване IV, но не приводили к нужным результатам. Папа римский отстаивал за собой право давать титулы. Польский король, признавая за папой это право в общей форме, в то же время опасался, как бы папа не дал титул русскому государю. Поэтому, когда в 1553 г. стало известно о намерении папы даровать королевский титул Ивану IV, в Польше воспротивились этому. Был созван сейм, который вынес решение хлопотать при папском дворе, чтобы в Русское государство не посылали посла папы, а если пошлют - то чтобы он был задержан в Польше при проезде. К папе был направлен посол Крыйский, который должен был потребовать, чтобы папа не давал Ивану IV королевского титула*. Посольство в Москву от папы не состоялось. Факт этот показывает, насколько Польско-Литовское государство было упорно в противодействие принятию титула русским царем.
* (Ф. Успенский. Сношения Рима с Москвой. ЖМНП 1884 № 8, стр. 398-400.)
Русское государство, начиная с Ивана III, с одной стороны, не прекращало борьбы за признание титула западноевропейскими государствами, с другой, - твердо и дальновидно отказывалось принять титул и от папы римского, и от германского императора. Принять титул из чьих-либо рук означало стать в определенную зависимость от тех, кто его дал. Нужна была осторожная, но последовательная политика в этом вопросе, которой и держалось Русское государство, отстаивая свою независимость и самостоятельность.
Римский папа и после 1553 г. неоднократно делал попытки привлечь русских к борьбе против Турции, но все они не приносили успеха. Благодаря сопротивлению Польши, не состоялось посольство от папы с приглашением на Тридентский собор 1561 г., как не состоялась и попытка завязать сношения с Русским государством в 1570 г. В 1576-1577 гг. готовилась новая миссия в Русское государство. Папа римский все еще не оставлял надежды привлечь русских к антитурецкой лиге и все еще отстаивал право давать титулы. Но и эта готовившаяся миссия также не осуществилась*.
* (Переписка пап с российскими государями в XVI веке. СПб., 1834, стр. 39-52.)
Если в сношениях с папой и Германской империей приходилось отказываться от их предложений и отстаивать право на тот титул, который присвоили себе великие русские князья, а с Польско-Литовским государством упорно бороться за признание его, - то совершенно просто вопрос решался в сношениях с Англией. Экономические, военные, культурные интересы Русского государства требовали общения с западноевропейскими странами. Главное устремление внешней политики Ивана IV лежало именно в этом направлении. Возможность установления торговых и иных связей со странами Западной Европы была обусловлена свободой выхода к Балтийскому морю. Однако Польша, Литва и Ливонский орден установили блокаду России. Ее надо было прорвать во что бы то ни стало. Поэтому возникновение прямых сношений с Англией через Белое море в 1553 г. имело существенное значение для Русского государства*. Но Иван IV не хотел ограничиться одними торговыми сношениями, он пытался вовлечь Англию в союз против Литвы и Швеции. Англии этот союз ничего не давал, и она не выразила желания вступить в него. Торговля же с Россией имела для Англии немаловажное значение, поэтому она постоянно стремилась поддерживать дружественные отношения с Россией и ни в коем случае не обострять их. В связи со всем этим вопрос о титуле русского государя решался в данном случае совершенно иначе, чем в сношениях о Польско-Литовским государством. Протестантская Англия сразу же признала царский титул за Иваном IV и даже именовала его императором**. В сношениях с Англией теория обоснования самодержавия не была нужна, поэтому в дипломатических переговорах с англичанами отсутствуют со стороны русских дипломатов длинные объяснения прав на царский титул. Это лишний раз подтверждает, что официальная теория Русского государства служила достижению конкретных целей, служила оружием дипломатической борьбы.
* (Ю. Толстой. Первые сорок лет сношений между Россиею и Англиею, 1553-1593 гг. СПб., 1875.)
** (Ю. Толстой. Первые сорок лет сношений между Россиею и Англиею, 1553-1593 гг. СПб., 1875. стр. 9, 13, 22, 28, 49, 90, 101 и др.)
Как уже было сказано выше, с Польско-Литовским государством приходилось спорить из-за титулования, надо было обосновать и доказать право русского государя на царский титул. С этой целью в дипломатическую переписку вводится теория происхождения на Руси царской власти. Упорное нежелание со стороны Литвы признавать права на этот титул заставляло русских прибавлять все новые и новые аргументы, и эти аргументы были теснейшим образом связаны с теми идеологическими мероприятиями, которые проводились внутри страны.
В самом деле, как мы уже видели выше, венчание на царство Ивана IV было идеологически подготовлено рядом сложных мероприятий: был разработан чин венчания, была привлечена легенда о приобретении Владимиром Мономахом царского венца; легенда эта обосновывала право русского государя венчаться на царство, показывая, что венчание на царство традиционно существовало в Русском государстве и до Ивана IV. Вся эта идеологическая подготовка оказалась затем полезной и во внешних сношениях Русского государства. Идеи, связанные с венчанием на царство Ивана IV, использовались в переговорах о мире в 1549-1553 гг. В этих переговорах нашло себе применение "Сказание о князьях владимирских".
Легенда о приобретении Владимиром Мономахом царского венца все чаще и чаще упоминается русскими дипломатами, объясняющими присвоение царского титула Ивану IV. Русские дипломаты утверждали: "А государь наш пишет свое име царем по своему царскому венчанию и по прародителя своего достоинству царя и великого князя Владимера Манамаха, и король бы ныне велел име государя нашего сполна писати"*.
* (Сб. РИО, т. 59, стр. 313.)
Польские послы в переговорах 1553 г. заявили, что прежде чем признать титул царя за Иваном IV, польский король должен согласовать свое признание с папой римским, германским императором и другими государями. На это русские ответили, что папа римский и Максимилиан называли в своих грамотах царем еще деда и отца Ивана IV. Русские дипломаты настойчиво повторяли, что обычай венчания в Русском государстве старый, что он не является нововведением Ивана IV, а существует еще со времени Владимира Мономаха. "И Баака Митрофанов и Иван Михайлов писарю Глебу говорили: Ян был на Москве, и в то время государь наш на свои государства царем не венчался и потому тогды государь наш в той грамоте царем не писан; а ныне, с божьею волею, государь наш на свои государства царем венчался по прежним обычаем, как был на государствах Русских царем и великим князем прародитель его Владимер Манамах Всеволодич, и то имя государь наш не чюжее взял, от своего прародителя"*. Обоснование права венчания на царство дано здесь такое же, как и в предисловии к чину венчания: утверждается, что венчание на Руси представляет собой обычай, заведенный еще Владимиром Мономахом. Во время переговоров в декабре 1550 г. было приведено описание того, каким образом Владимир Мономах получил царский венец и при каких обстоятельствах венчался: "Наш государь учинился на царстве по прежнему обычаю: как прародитель его, великий князь Владимер Манамах венчан на царство Русское, коли ходил ратью на царя греческаго Костянтина Манамаха, и царь Костянтин Манамах тогды прародителю государя нашего, великому князю Володимеру, добил челом и прислал к нему дары, венец царьскый и диядиму, с митрополитом ефесским кир Неофитом, и иные дары многие царьские прислал, и на царство митрополит Неофит венчал, и от времени именован царь и великий князь Владимер Манамах; и государя нашего ныне венчал на царство Русское тем жо венцом отец его Макарей митрополит, занже ныне землею Русскою владеет государь наш один"**. Это объяснение опять-таки представляет собой сокращенное переложение того введения, которое помещено перед чином венчания. Приводя все эти доказательства на право венчания Ивана IV, русские дипломаты подчеркивали, что право на царский титул унаследовано русскими государями исстари. Польским дипломатам говорилось, что имя царское Иван IV "нечужи взял", не со стороны, а "то имя царьское государя нашего от прародителей"***. Венчался же на царство Иван IV, так как "Ныне землею Русскою владеет государь наш один".
* (Сб. РИО, т. 59, стр. 287.)
** (Сб. РИО, т. 59, стр. 345.)
*** (Сб. РИО, т. 59, стр. 288.)
В результате мирных переговоров в июле-сентябре 1553 г. было заключено перемирие только на два года, и имя Ивана IV было внесено в грамоту без царского титула. Борьба за титул после этого не прекращается, а напротив обставляется новыми аргументами, которые также были связаны с развитием идеологических построений в политической литературе своего времени. В мирных переговорах 1554-1556 гг. появляются дополнительные доказательства в объяснении прав на царский титул. В январе 1554 г. в Литву было отправлено посольство, которому была дана следующая инструкция о том, как вести переговоры о титуле: "Нечто учнут Василья Михайловича с товарищи вспрашивати, почему князь велики зоветца царем. И Василью с товарищи говор ити: государь наш зоветца царем потому: прародитель его, великий князь Владимер Святославич, как крестился сам и землю Русскую крестил, и царь греческой и патриарх венчали ево на царство Русское, и он писался царем; а как преставился, ино и образ ево на иконах пишут царем"*. Затем в инструкции приведен рассказ о Владимире Мономахе, о присылке ему Константином Мономахом венца с митрополитом Неофитом. В заключение этого рассказа сделан вывод: "И после того времени, обычай в Русском государстве и по се время: который государь тем венцом венчаетца, то и пишетца царем русским и великим князем"**. Из этого вывода следовало естественное заключение: Иван IV тоже венчался на царство, а потому и называет себя царем.
* (Сб. РИО, т. 59, стр. 436-437.)
** (Сб. РИО, т. 59, стр. 437.)
В этой же инструкции для доказательства прав Ивана IV на царский титул приведен еще один аргумент - русские завоевали Казанское царство: "...и то, панове, место Казанское и сами знаете извечное царьское потому ж, как и Русское"*. Посольство в сентябре - декабре 1554 г. к этому "извечному" царству в качестве доказательства привлекло еще и "Астраханское"**.
* (Сб. РИО, т. 59, стр. 437.)
** (Сб. РИО, т. 59, стр. 452.)
В 1555 г. литовские паны обратились к московским боярам и митрополиту Макарию с просьбой похлопотать о продолжении перемирия. В ответной грамоте от имени митрополита Макария было сказано, что заключение перемирия задерживается из-за того, что в литовских грамотах титул Ивана IV пишут неверно, и дальше было приведено обоснование прав Ивана IV на царский титул, - то же, которое приводилось и в предыдущем году. Добавлено было только заявление, что германский император Максимилиан и турецкий султан в своих грамотах титул Ивана IV пишут полностью*.
* (Сб. РИО, т. 59, стр. 474-475.)
Объяснения эти в Литве нашли недостаточными, и в мирных переговорах в январе-феврале 1556 г. споры о титуле продолжались. Русские, чтобы убедить польских послов, показывали грамоты на имя царя из других государств*.
* (Сб. РИО, т. 59, стр. 505.)
В переговорах этих лет в числе аргументов в пользу прав Ивана IV на царский титул была ссылка на происхождение от Владимира Святославича. Выведение царского рода от Владимира Святославича являлось новым в дипломатической практике, но и здесь дипломатия полностью следует за теми теоретическими сочинениями, которые были созданы в Русском государстве к середине XVI в. Мысль об Иване IV как преемнике Владимира Святославича полностью перекликается с концепцией "Степенной книги", которая начинает первую "степень" Владимиром Святославичем. Возможно, что уже в это время начала складываться "Степенная книга", и идеи ее тотчас же были использованы в дипломатической практике. Однако может быть и так, что мысли о Владимире, "крестившем Русскую землю", навеяны до некоторой степени "Сказанием о князьях владимирских", где имя Владимира Святославича также упоминается.
В том же 1556 г. в Литву было отправлено посольство для присутствия при крестном целовании короля на договорных грамотах. Зная, что там также могут возникнуть споры по поводу царского титула, Иван IV дает наказ послам с разъяснением того, что им говорить по этому поводу. Приведены были все перечисленные уже доказательства*.
* (Сб. РИО, т. 59, стр. 527-528.)
Нечто новое содержится в речах послов к Сигизмунду - в объяснении раздоров между государствами и в разъяснении прав Ивана IV на царский титул: "...занже государство наше Русское от начала особне содержится нами, извечными государи русскими, почен от Августа, кесаря римского, и до Рюрика, иж был государем в Великом Новегороде, и от Рюрика правнуку его, блаженному, во святых поминаемому, Владимеру Святославичю"*. Дальше даются объяснения, которые уже приводились неоднократно. Введение в дипломатические споры именно в 1556 г. идеи генеалогической связи русских государей с императором Августом, позаимствованной также из "Сказания о князьях владимирских", отнюдь не является случайностью. Дело в том, что за год перед тем, в 1555 г., идея эта была использована для "Государева родословца"**. Здесь, в "Государеве родословце", мы впервые в государственных документах находим использование этой генеалогии. Согласованность в государственных делах была полная: как только идеологические мероприятия осуществляются с внутриполитическими целями, они тотчас же находят отклик и во внешнеполитической борьбе. Это говорит об активной роли идеологии в политической борьбе того времени и о политике Русского централизованного государства, устремленной на укрепление государства в двух его основных функциях: внутренней и внешней.
* (Сб. РИО, т. 59, стр. 519.)
** (Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI века, стр. 400-414.)
Впервые упомянутая в дипломатической переписке 1556 г., легенда о происхождении русских князей от Августа, императора римского, приведена пока еще в сжатом виде. В дальнейшем она часто повторяется, но уже в более развернутом изложении: прежде чем говорить о Рюрике, приводят обычно целиком рассказ о Прусе.
Во время Ливонской войны, когда шли военные действия, в мирных переговорах между Русским государством и Польско-Литовским русские не оставляли вопроса о титуле. Причинами дипломатических разногласий русские справедливо объявляли как вопрос о титуловании, так и споры о тех же киевских землях и Ливонской земле. Права на эти земли доказывались тем, что они искони принадлежали русским князьям: "Киев был прародителя нашего великого князя Владимера, и те все городы были к Киеву. А от великого князя Владимера прародители наши, великие государи великие князи руские, теми городы и землями владели"*. О Ливонской же земле говорилось: "... та земля извечно от прародителей наших наша, почен от великого государя русского Рюрика и до нас"**. В данном случае русские дипломаты имели в виду давнюю вассальную зависимость Ливонской земли и те дани, которые она уплачивала России в прежние годы.
* (Сб. РИО, т. 71, СПб., 1892, стр. 292.)
** (Сб. РИО, т. 71, СПб., 1892, стр. 56.)
В дипломатических спорах этих лет отчетливо заметно дальнейшее развитие идеологии самодержавия, которая привлекается для объяснения не только прав на титул, но и непосредственно для доказательства прав на присоединяемые земли. В переговорах о мире в 1563 г. о Ливонских землях русскими было заявлено: "А от цесарства нам тое земли имати не про што, будет он брат наш кому хочет подданным быти, то он ведает; а мы как есть государи почен от Августа Кесаря, обладающему всею вселенною, брата его Пруса его ж постави в березех Вислы реки во град Машборок и Торунь и Хвоиница и Преслава и Гданеск и иных многих городов по реку, глаголемую Немон, впадшую в море Варяжское, до сего часа по имяни его заветца Пруская земля. А от Пруса четвертоенадесять колено до великого государя Рюрика даже и до нас божиею благостию самодержцы есмя, а ни от кого кроме бога ничего не делаем, з божиею благостию свою честь держим и на своих государьствах государствуем, потому и сами о себе имянуемся"*. Текст о Прусе приведен здесь полностью по вступлению к "Родословцу".
* (Сб. РИО, т. 71, СПб., 1892, стр. 231.)
В годы Ливонской войны в дипломатических спорах, в речах послов, в спорах самого Ивана Грозного с польскими послами прослеживается более глубокое, чем прежде, осмысление идей самодержавной власти. Вопрос о государственной власти решается с еще большей четкостью, утверждается полная неограниченность власти царя, не зависящей ни от какой земной силы. О преемственности власти со стороны и речи быть не может, русские подчеркивают как раз то, что они не принимали власти ни от кого, их государи "никем не посажены".
Отчетливостью основной мысли идеологические построения в спорах с иностранцами отчасти обязаны писательской деятельности самого Ивана Грозного. В своей духовной грамоте он упоминает о передаче сыну царского венца, который был получен Владимиром Мономахом из Константинополя*. Идеи происхождения царской власти Иван Грозный затрагивает и в своих посланиях. В переговорах с иностранными послами он сам принимает участие и сам ведет споры, отстаивая величие Русского государства и царской власти**. В 1567 г. были отправлены послания - одно от имени бояр Сигизмунду II Августу и Гр. Хоткевичу, другое от имени Воротынского Сигизмунду II Августу. Оба послания принадлежали Ивану Грозному***. В этих посланиях Иван IV характеризует полную неограниченность своей власти, называя себя самодержцем. Свои права на "самодержавие" он объясняет тем, что русские государи "никем не посажены", "государи коренные", ведущие свое происхождение от Августа, императора римского. О происхождении от Августа и о характере царской власти он говорит в послании шведскому королю Иоганну III, в послании Полубенскому****.
* (Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.-Л, 1950, стр. 433.)
** (Д. С. Лихачев. Иван Грозный - писатель. В кн.: Послания Ивана Грозного. Серия "Литературные памятники", Изд. АН СССР, М.-Л., 1951, стр. 454.)
*** (Я. С. Лурье. Вопросы внешней и внутренней политики в посланиях Ивана IV. В кн.: Послания Ивана Грозного, стр. 469.)
**** (Послания Ивана Грозного, стр. 158, 200.)
Сношения с Германской империей при Иване IV связаны с тем же актуальнейшим для Русского государства вопросом - вопросом о Ливонских землях. "Московская опасность встревожила восточногерманских князей, не знавших, где остановится победоносное шествие русской армии"*. Часть князей настаивала на активном вмешательстве в Ливонские дела, активном действии против Русского государства. Император, правда, ограничился только объявлением блокады.
* (История дипломатии, т. I, стр. 201.)
В 1572 г. умер Сигизмунд II Август. Встал вопрос о новом избраннике на польский престол. Иван IV, стремясь использовать данное обстоятельство, ведет переговоры с Максимилианом II о разделе Речи Посполитой - предлагает ему Польшу, себе оставляет Литву и Ливонию*. Но успеха в этом политическом расчете Грозному добиться не удалось: на польский престол был избран Стефан Баторий.
* (Памятники дипломатических сношений..., т. I, стлб. 528-529.)
Дипломатическая переписка с Германской империей заполнена призывами императора к созданию антитурецкой лиги. Император как бы пытался отвлечь внимание Ивана IV от Ливонии и направить его против Турции. Вместе с тем, спор о том, кому должна была принадлежать Ливония, все время продолжался. Но в расчеты Ивана IV не входило объявление войны Турции, хотя набеги крымцев, их претензии на Астрахань, за спиной которых стояла Турция, наносили урон Русскому государству. Иван IV стремился к союзу с Турцией, поддерживал с ней торговые связи. Поэтому вопрос об антитурецкой лиге оставался открытым.
Официальное признание Руси царством, видимо, не было еще решенным в Европе. Германский император претендовал на исключительное право давать титулы. Чтобы привлечь русского государя к борьбе с Турцией, он в 1576 г. предлагал ему титул "всходного цесаря" и "все цесарство греческое на всход солнца"*. В ответ русские потребовали простого признания за Иваном IV титула царя "всея Руси", а не признания эфемерной "Восточной империи". Послам был дан наказ требовать внесения в грамоты царского титула Ивана IV**. После долгих прений империя уступила в этом принципиальном вопросе, и титул в грамоте был записан так, как того требовали русские: "Пресвятлейшему и велеможнейшему государю, царю Ивану Васильевичу, владетелю всея Руси, великому князю володимерскому, московскому и новгородскому, государю псковскому, смоленскому и тверскому, царю казанскому и астраханскому и иных"***.
* (Памятники дипломатических сношений..., т. I, стлб. 528-529.)
** (Памятники дипломатических сношений..., т. I, стлб. 604-605.)
*** (Памятники дипломатических сношений..., т. I, стлб. 714-715.)
Таким образом, русские добивались не греческих земель, не пышных прав на "Восточную империю", а заявляли о своем намерении "с божьею помочью доставати своего отечества, великого княжества Киевского, что за собою держит король польский, я его дети наших государств Русския земли"*. Теория "третьего Рима" для внешней политики никак не подходила, а напротив могла служить на руку другим державам. В свое время в ответ на предложение Ивану III королевского титула русские потребовали признания его государем "всея Руси", а на предложение Ивану IV титула "всходного цесаря" - признания его царем "всея Руси". В сношениях с Германской империей русскими дипломатами не приводились развернутые теоретические построения, здесь не нужны были длинные доказательства, потому что империя склонна была итти на уступки и довольно скоро действительно уступила. Но главные положения, которые в переписке с Польско-Литовским государством были обставлены многими доказательствами, можно видеть и здесь: русские государи не намерены были принимать титул из чьих-либо рук и утверждали, что власть им дана "от бога и от прародителей", что они "государи искони вечные".
* (Памятники дипломатических сношений..., т. I, стлб. 153.)
Длительная и изнурительная Ливонская война истощила силы Русского государства. Иван IV вынужден был искать мира с Речью Посполитой. Он обратился за посредничеством к папе Григорию XIII. Для этого в 1580 г. был послан в Рим Истома Шевригин. В результате в 1581 г. в Москву приехал посол от папы - Антоний Поссевино. Наряду с вопросом о мире со Стефаном Баторием, Поссевино затронул проблему, которая сильно волновала папу римского. Рим продолжал стремиться привлечь русских к борьбе с Турцией, заставить признать Флорентийскую унию*, и об этом-то повел свои речи Поссевино.
* (Памятники дипломатических сношений..., т. X. СПб., 1871, стлб. 83-84.)
Предложение борьбы с турками передает Поссевино я от Венецианского совета, который обольщает русского царя "царств своих расширением"*. Поссевино уверяет, что земли "на всход солнца" по праву принадлежат русскому царю, приобретение их увеличит его честь и "титлами умножит"**. На предложение папы, переданное с Поссевино, Иван IV ответил, что он согласен поддерживать дружеские отношения с папой, но не собирается отдельно выступать против турок, не возражая, однако, против борьбы с турками вообще.
* (Памятники дипломатических сношений..., т. X. СПб., 1871, стлб. 100-101, 103.)
** (Памятники дипломатических сношений..., т. X. СПб., 1871, стлб. 103-104.)
Поссевино передал Ивану IV обещание быть посаженным не только на "прародительской вотчине на Киеве, но и во царствующем граде"*. Однако на заверения о праве его на Константинополь Иван IV ответил: "государство всеа вселенныа не хотим". На предложения Поссевино о соединении церквей Иван IV также ответил отказом: "мы веру держим истинную хрестьянскую, а не греческую"; эту "истинную" веру принял Владимир Святославич. Таким образом, по мысли Грозного, русские блюдут чистоту православия не только после падения Константинополя, но верны этой религии с начала христианства на Руси. Они никому и ничему не наследуют, а хранят верность обычаям со времен Киевского государства. Русский царь не претендует на роль царя всего Востока; он царь на своей Русской земле. Все эти ответы Грозного важны потому, что идеи их близко переплетаются с основными мотивами теории русских государей: верности традициям Киевской Руси и отстаивания своей независимости.
* (Памятники дипломатических сношений..., т. X. СПб., 1871, стлб. 300.)
Во внешней политике все положения теории о происхождении власти на Русской земле направлены на закрепление независим мости Русского государства. "Никоторое государство нам высоко не было"*, - отвечал Иван IV в споре с Поссевино. Иван IV утверждал неограниченность своей власти - не мистической (царь для всех христиан), а власти над объединенными русскими землями: "...государство наше Русское от начала особне содержится нами, извечными государи русскими..."**. Идеи Грозного утверждали распространение власти только на русские земли, утверждали, что все они подвластны русскому царю. Иван IV так заявлял Поссевино: "... ино правда есть, что мы не москвичи: Москва город збудован после того, как наше государство в Русском государстве стало лет мало не со сто спустя, да так божьим изволением наше государство столечное в том городе утвердилося"***.
* (Памятники дипломатических сношений..., т. X, стлб. 208.)
** (Сб. РИО, т. 59, стр. 519.)
*** (Памятники дипломатических сношений..., стлб. 229-230.)
Теория происхождения власти русских государей преследовала вполне определенные цели, была теснейшим образом связана с потребностями Русского централизованного государства, с исторической действительностью и была действенным оружием в руках русского правительства. Борьба с Польско-Литовским государством велась за отвоевание земель, некогда принадлежавших Киевскому государству, она велась из-за земель Ливонского ордена. Это была не только военная борьба, но и дипломатическая и идеологическая. Польско-Литовское государство упорно не хотело признавать титул московских государей как государей "всея Руси", так как признание этого титула было равносильно признанию прав Москвы на собирание всех русских земель, в том числе и тех, которые находились еще в составе Польско-Литовского государства. Эта борьба началась со времени Ивана III. При Иване IV она вылилась в форму борьбы за признание царского титула. Политическая теория строилась на основе истории Русского государства. Она вытекала из того, что московские великие князья смотрели на себя, как на наследников земель Киевского государства. Поэтому в дипломатической переписке с Польско-Литовским государством шла длительная и ожесточенная борьба за признание титула русских государей. В этой борьбе развивалась политическая теория Русского государства, главным моментом которой было стремление прочно обосновать права русских государей на их титул, заставить противников Русского государства признать этот титул, с чем был связан целый ряд конкретных практических выводов во внешней политике Русского государства. Вместе с тем идеологические моменты, которые нашли отражение и применение во внешнеполитической борьбе, были тесно связаны с развитием идеологических основ централизованного государства во внутренней политике.
При общем широком размахе идеологических мероприятий по укреплению власти и авторитета ее в централизованном государстве во второй половине XVI в. "Сказание о князьях владимирских" явилось одним из первых произведений, которое с успехом могло служить этим целям, так как по существу своему затрагивало основные идеологические вопросы, вокруг которых шли споры во внутренней и внешней политике Русского централизованного государства. Поэтому "Сказание" нашло себе такое широкое применение в царствование Ивана IV.
Проследив использование "Сказания о князьях владимирских" в политической жизни Русского централизованного государства, убеждаемся, что характер применения его идей как во внутренних целях, так и во внешнеполитической борьбе подчинен единым задачам. Идеи "Сказания" как часть идеологии феодального строя являлись активным элементом в общем ходе развития централизованного государства.
|
|
При использовании материалов проекта обязательна установка активной ссылки:
http://historic.ru/ 'Всемирная история'