Глава четвертая

Пергам в эти годы был островом мира. Но все вокруг на этой безумной земле, какой она стала со смертью Александра, продолжало напоминать адский котел. За последние годы наметились еще два новых очага, которые уже дымились, готовые вспыхнуть пожаром.

Один - это Македония, где воцарился Филипп V, сын Деметрия II и внук Антигона Гоната. Еще с юности мечтал он о Великой Македонии, которая охватила бы всю Элладу.

Другой - по сути дела далекие от мира диадохов и эпигонов Италийский полуостров и Сицилия, где Рим и Карфаген, многоголовый сенат и одинокий Ганнибал, боролись друг с другом за власть.

Против Филиппа готовилась выступить Эллада, которая, как обычно, была разъединена, и даже приближающаяся опасность не могла ее объединить. Впрочем, в Греции, именно в западной ее части, сформировалось значительное объединение крестьянского, демократического характера - Этолийский союз, который в это время оглядывался вокруг в поисках помощи. Он нашел ее у Аттала - победителя галатов. Объединившись с ним, союз провозгласил Аттала одним из своих стратегов.

Филипп собирался выступить против Греции. После битвы при Каннах и поражения Рима он заключил договор с Ганнибалом. Намечался передел мира: Ганнибал должен получить Италию, Филипп - Грецию и острова. На этих условиях они договорились помогать друг другу.

Сейчас греческий Пергам должен был защищаться уже не на берегах Каика, ибо граница обороны отодвинулась далеко на север и на запад.

Пергамского царя неожиданно вовлекли в распрю между греками и римлянами. Само собой разумеется, Этолийский союз искал контактов с Римом. В самый разгар Второй Пунической войны, летом первого года 143-й Олимпиады, на острове Эгине, находившемся во владении Аттала, состоялась очень важная, можно сказать решающая, встреча Аттала с претором П. Сульпицием, который направился туда со своим флотом, желая произвести впечатление на восточных союзников и завербовать себе новых сторонников. Аттал не любил Рим, особенно после всего того, что узнал и услышал о нем. Можно сказать, он любил его так же мало, как соловей любит сороку. Но создавшееся положение требовало от него заключения союза. Египет был так ослаблен (с одной стороны, Карфагеном, с другой - Сирией), что был близок к тому, чтобы вообще лишиться влияния на Средиземном море. Сирия всегда была враждебна Атталу. С Македонией часто бывали натянутые отношения. Пергамское царство оказалось в опасности, тем более что тесть Филиппа - Прусий I, царь Вифинии, бряцая оружием, готовился к нападению на его северо-западную границу. Пергаму нужен был сильный союзник, а кроме Рима он не мог найти другого. Итак, союз с Римом становится свершившимся фактом. Двадцать пять римских, и тридцать пять пергамских пентер (римляне называют их квинкверемами) выступили против Филиппа и одержали над ним блестящую победу. Но в это время Прусий вторгается в Пергамское царство.

Потом началась Первая Македонская война - война Рима против Филиппа. Афины умоляли Аттала о помощи, и он охотно ее предоставил. Предоставил, не думая о том, что за это он получит звание почетного гражданина Афин, что его ожидает триумфальная встреча и что в честь его будет воздвигнут памятник.

Союз с Римом не был для Аттала большой радостью, не раз он думал о том, что имеет дело не с воинами, а с торговцами-спекулянтами, которых больше всего интересовали трофеи. Так бывало часто, достаточно вспомнить, например, совместный захват Атталом и легатом Л. Апустием острова Андроса.

Потом в войну вмешивается Антиох из Сирии и вторгается на пергамскую территорию. Атталу пришлось спешно направить посольство в Рим с энергичным напоминанием о том, что он может оказать помощь Риму в войне с Филиппом лишь в том случае, если Рим защитит Пергам от Антиоха. Иначе он будет вынужден вернуться домой, чтобы самому защищать свое царство. Сенат не ответил ни да, ни нет. Ведь Рим был также и в союзе с Антиохом и почитал за лучшее ограничиться увещеваниями последнего.

Наконец на стороне союзников выступил Ахейский союз, и Филипп понял, что не имеет больше никаких шансов на победу, особенно после поражения Ганнибала. Под Киноскефалами произошла последняя битва, и Филиппу пришлось пойти на мир. Тогда всем стало ясно, что понимают римляне под словом "мир". Филипп был вынужден отказаться от всех своих владений, кроме самой Македонии, уплатить высокую контрибуцию, сократить свою армию до пяти тысяч человек, а флот - до пяти судов. Правда, ему оставили звание и титул царя Македонии, но царская власть его была призрачной, полностью зависимой от милостей Рима.

Это было последним событием в жизни царя Аттала. Возвратившись домой, встреченный счастливой женой и сыновьями, радуясь блеску и красоте своего города, он умер в возрасте семидесяти двух лет от апоплексического удара. Скорбь охватила весь греческий мир, так как он не знал ни одного человека, жизнь которого была бы столь цельной, столь прямолинейной, который заслужил бы столько похвал благодаря своей справедливости, умеренности, честности, своей любви к искусству, как Аттал. Теперь взоры всех с надеждой устремились к сыну и наследнику Аттала - двадцатичетырехлетнему Эвмену.

В четвертом году 145-й Олимпиады начинается правление Эвмена II, которое продолжалось тридцать восемь лет. Первые годы его правления были омрачены войной, в которой пришлось принять участие и Риму и Пергаму.

Взаимоотношения с Римом не стали более близкими и дружественными, но союз продолжал существовать. Однако римский сенат действовал так, что временами казалось, будто он хочет отказаться от этого союза. Создалось впечатление, что сенат возвел в принцип бесцеремонное обращение с пергамскими царями (хотя Аттал незадолго до своей смерти и преподнес капитолийскому Юпитеру золотую корону весом 246 фунтов) и стал относиться к этолийским и ахейским союзникам почти как к своим подданным. Им приходилось все это терпеть. И не потому, что им нравилось, как сегодня их попирают, а завтра ласкают, а потому, что у них не было иного выхода. После устранения Филиппа Македонского наибольшей опасностью для Пергама стал Антиох Великий, царь Сирии. Рим тоже с опаской поглядывал на Антиоха, своего союзника. Так же относился к Риму и Антиох. Для Антиоха Азия уже стала мала, и он замахнулся на Европу. Риму, в свою очередь, показалась мала Европа, он начал наступать на Азию.

Антиох повсюду рассылает своих послов и тайных агентов, чтобы организовать коалицию монархов против республики - союз царей Азии и фиктивных правителей Европы против Рима. Он пытался внушить им, что благодаря этому союзу римляне будут изгнаны - это ясно каждому благоразумному человеку - и все монархи смогут жить в мире. Почти все, кто слышал эти речи, попались на удочку Антиоха. Не поверили ему лишь Эвмен и его братья, которые делили с ним радости и печали правления: Аттал - его постоянный заместитель и будущий наследник, Филетер - помощник Аттала и дипломат, Атеней - солдат и флотоводец. Они считали, что первая часть внушаемого Антиохом, может быть, и верна, вторая часть - ложь и обман. Конечно, путем решительного выступления и борьбы объединенных монархов против республики можно было спасти монархию, но не монархию, как таковую, а в первую очередь монархию Селевкидов. Между тем представлявший эту монархию Антиох перестал быть просто царем, но превратился в восточного деспота, наподобие прежних властителей Вавилона и Персии. Поэтому Эвмен отклонил предложение сирийского царя и ответил, что не в его правилах изменять уже заключенному союзу.

Через некоторое время из Антиохии неофициально прибыл новый посланец. Это был главный евнух, влиятельный советник и министр царя. Неся перед собой свой огромный живот, он проворно и торопливо прошел по более чем скромному дворцу Эвмена. Черные стекловидные глаза быстро ощупывали каждую мелочь. Своим резким, скрипучим, как у попугая, голосом изложил он Эвмену новые предложения своего повелителя.

- Ты же знаешь, Эвмен, что мой повелитель (пока он еще не сказал "великий царь") одну из своих дочерей выдал замуж за Птолемея Египетского, а другую - за Ариарафа Каппадокийского. Третью же, которая только сейчас становится взрослой, он готов выдать за тебя. В этом случае он отдаст тебе все те области, которые твой отец получил после войны с Антиохом Соте-ром, а потом утратил. Сейчас Каистр - южная граница твоего царства; пограничная линия идет оттуда на восток к Галатии. Мой повелитель пожалует тебе всю южную часть Малой Азии до Тавра и восточную - до границ царя Каппадокии, мужа твоей будущей свояченицы. Получив все это, ты удвоишь свое царство.

Глазки евнуха хитро подмигивают Эвмену, но тот молчит. Тогда руки посланца взвиваются в вопрошающем жесте и он восклицает:

- Ну, как тебе нравится мое предложение?

- Конечно, - отвечает Эвмен, и легкая улыбка трогает края его слишком полных и красных губ больного человека. - Конечно, это хорошее и чистосердечное предложение. Но ты должен меня извинить, Я хочу обсудить его с братьями и матерью. У нас нет никаких секретов друг от друга, и мы все решаем совместно. Может быть, ты захочешь пока посмотреть художественные произведения, выставленные в северной части святилища Афины? Среди них есть знаменитые шедевры, есть там и менее известные вещи. Осмотри их, и, если какая-нибудь тебе особенно понравится, мои скульпторы изготовят хорошую копию, чтобы отблагодарить тебя за все хлопоты. Может, это будет прекрасный Гермафродит, прислонившийся к дереву? Или Леда, которая по сути представляет собой эфеба^*, переодетого в женское платье?

^*(Эфеб - афинский термин, получивший в дальнейшем широкое распространение во всем эллинском мире. Так назывались достигшие 18-летнего возраста молодые люди, получившие после присяги гражданские права и проходившие особую двухлетнюю военную подготовку. - Прим. ред.)

Евнух захихикал, завертел белками глаз и колобком выкатился из дворца, следуя за приставленным к нему слугой. Эвмен потер нос и вздохнул. Для него гораздо приятнее и полезнее было бы почитать сейчас в библиотеке философа-неостоика или посидеть в мастерской Эпигона, который последнее время стал быстро стареть. Неплохо бы также подрезать деревья в саду. Это, конечно, интереснее, чем заниматься политикой. Он вздохнул еще раз и направился к матери и братьям.

Братья, особенно оба младших, пришли в восторг. Они стали доказывать Эвмену, как это почетно, когда самый крупный властитель предлагает одному из самых незначительных руку своей дочери. Еще больше их обрадовала возможность значительно увеличить территорию Пергамского царства безо всякой борьбы.

- Успокойтесь, мои дорогие, - прерывает их мать, Аполлония, седая, беззубая, вся в морщинах старуха. - Тише едешь, дальше будешь. Вы еще не спросили у Эвмена, что за это потребует другая сторона? Не думайте, что Антиох предлагает все это ради ваших или моих красивых глаз. Ну, Эвмен?

- Я еще не дал евнуху времени высказаться. Конечно, он будет требовать разрыва с Римом.

- И что ты об этом думаешь?

- Сначала я хочу услышать ваше мнение.

Теперь братья стали обсуждать этот вопрос, а их старая мать молчала, подперев свою красивую, чуть удлиненную голову рукой с тонкими синими прожилками. Аттал и Филетер готовы принять предложение Антиоха. Атеней колеблется.

- Ну а ты, мать?

- Мой милый мальчик, я старая женщина и никогда не вмешивалась в политику. Должна ли я делать это сейчас, когда мне уже недолго осталось до смерти? Ты знаешь, я не люблю римлян. Они всегда шумят больше, чем надо, а на самом деле были и всегда останутся варварами. Римляне отлично воюют, до еще лучше они умеют интриговать. Союз с Римом, как я говорила еще вашему отцу, это все равно, что союз с волком. Ты все время можешь ожидать, что в один прекрасный день он сожрет тебя. А Антиох? Лучше ли он? Конечно, нет. Его безграничное честолюбие, неумеренная жадность и стремление к власти день ото дня делают его все хуже и хуже. Союз с Антиохом - это союз со змеей. Переливаясь всеми цветами, она вертится, извивается, танцует под звуки флейты. Игра ее красок очаровывает тебя, и ты уже не замечаешь, как она опутывает твои ноги и через несколько мгновений обовьет тебя всего, переломает твои ребра и ты повиснешь мертвый в ее объятиях. Если бы это было возможно, я сказала бы: пусть Пергам останется Пергамом без Рима и Антиоха. Но я боюсь, что это невозможно, и вам надо самим решить, сумеете ли вы пройти между Скиллой и Харибдой или вам это не удастся. Я считаю, что нам надо выиграть время. Это пока единственное, что мы можем сделать. Так думал и ваш отец, когда заключал союз с Римом. Я боюсь, что нам придется сохранять верность Риму.

- Я тоже так думаю, мать. А теперь слушайте, дорогие братья. Простите, что я с вами так говорю, но я ведь старше и опытнее вас. Ни я, ни мы все, конечно, Антиоху не нужны. Своими дочерьми он торгует, как старый Харикл гусями на Верхнем рынке. Он отдаст их тому, с кого сумеет содрать побольше. Он хочет воспользоваться нами как орудием борьбы против Рима. В наших расчетах Рим должен всегда оставаться исходной точкой. Допустим, что Антиох победит. Тогда он в конце концов проглотит нас и в лучшем случае мне придется закончить свою жизнь его сатрапом. Если, напротив, победит Рим, дальнейшее существование нашего царства будет обеспечено. Не на вечные времена. Мать, ты права, и можешь мне поверить, я так же, как и ты, прекрасно вижу, чего стоят наши римские союзники. Но с ними мы, может быть, обретем безопасность на пятьдесят, сто, а возможно, и более лет. Потому что ростовщики и торговцы из сенатской республики не смогут так просто, не встречая сопротивления, засунуть весь мир себе за пазуху. Антиох оставил бы нам в крайнем случае всего лишь несколько лет мирного существования, а Рим - несколько десятилетий. Я же всегда считал, что не принуждение является решающей силой в ходе истории, а эллинский дух. Чем больше времени мы выиграем, чем глубже он может у нас укорениться, тем скорее сам Пергам станет источником его распространения.

Эвмен встает и идет к евнуху, который, смакуя, стоит перед мраморной группой в половину натуральной величины. Это возбужденный фавн, обнимающий гермафродита. Евнух быстро оборачивается, заслышав шаги царя.

- Я забыл задать тебе маленький вопрос, - говорит Эвмен небрежным тоном, - какой ответной услуги ожидает от меня царь за свои великодушные предложения?

- Совсем немного, почти ничего, - визжит евнух, считая, что его миссия счастливо завершена, - ты можешь даже сохранить всех своих римских друзей. Без сомнения, рано или поздно вспыхнет война, и, по всей вероятности, это произойдет в Малой Азии. - Он прерывает речь, опускает глаза и доводит свой звонкий голос до хриплого шепота. - Вспомни о своем предке, Филетере, Эвмен!

- Я не понимаю тебя.

- Так уж и не понимаешь? Когда война между Лисимахом и Селевком, предком великого Антиоха, была в самом разгаре, кто тогда помог Селевку? Филетер, который нанес удар в спину своему властителю и таким образом обрел Пергам. Если ты сердечно принимаешь своих союзников и следуешь за ними со своими войсками, то в удобный момент, когда дела у римлян будут обстоять плохо, ты сможешь поступить так же, как Филетер...

- Хватит! - кричит обычно спокойный и уравновешенный Эвмен, срывая от волнения голос. - Ты кичишься здесь своими знаниями событий прошлого, но они верны только наполовину. Ты извращаешь истину. Ты не имеешь права, не имеешь никакого права, понимаешь ли ты это, связывать с этим делом имя Филетера. Филетер не отпал от Лисимаха, потому что не в его правилах было менять свои взгляды ради выгоды так, как это делал Лисимах, который стал предателем и убийцей своего сына. Дело Селевка было справедливым, ведь он помогал вдове Агафокла и ее ребенку. Поэтому Филетер перешел на его сторону. Но и это, запомни хорошенько, он сделал, не поднимая оружия против своего бывшего государя! Предателем был Лисимах, а не Филетер. Нет, никогда Атталид не был неверным. Никогда он коварно не предавал союзников, которым присягал в верности! И Эвмен тоже не сделает этого, так как и он Атталид! Если ты сам придумал то, что сейчас предлагаешь, то ты - подлый негодяй. Если это сделал твой господин, то и он негодяй. Ты можешь так ему и передать. - Постепенно волнение Эвмена утихает и он продолжает уже совсем другим тоном: - Между прочим, мое предложение остается в силе. С какой статуи желаешь ты снять копию?

Евнух, может быть, для того, чтобы насладиться еще раз красотой произведений искусства, а может быть, для того, чтобы легче проглотить горькую пилюлю, медленно ходит по залу. Потом он показывает на совокупляющихся фавна и Гермафродита.

- Вот это будет воистину царский дар, Эвмен. Я очень благодарен тебе за него и не останусь в долгу. Ты много говоришь о верности, Эвмен, но будь осторожен, чтобы тебе не изменили те, кому ты верен!

Он падает ниц, целует сандалию царя и пятится задом из зала, как того требуют придворные обычаи в Антиохии. Эвмен с отвращением смотрит ему вслед и глубоко задумывается. Предупреждение было честным и доброжелательным - в этом он не сомневается. Знает ли евнух римлян лучше, чем он? А может быть, он знает еще что-то, что неизвестно Эвмену?

Несколько дней спустя в Элею прибыли римские послы, сенаторы П. Сульпиций и П. Виллий. Они хотят попасть в Антиохию и несут, как патетически они заявили, "войну или мир в складках своих тог". Но у Сульпиция вспыхивает приступ лихорадки, вынудивший его задержаться в Пергаме; Виллий остается вместе с ним. Оба они - образованные люди. Время проходит в долгих беседах о философии, особенно о стоической, о литературе, об искусстве, в частности, о молодом пергамце, ученике Эпигона, который отправился к этрускам и там завоевал себе славу и признание. Неожиданно для всех он покрыл этрусские саркофаги вольными сценами из греческой мифологии и демонами со змееобразными ногами.

С большим опозданием прибыли послы в Антиохию, и Антиох уже хорошо знал о их пребывании в Пергаме. Поэтому, когда после бесплодных (Переговоров римляне объявили Антиоху войну, он был твердо убежден в том, что их подстрекал Эвмен. Тот самый Эвмен, который с таким пренебрежением отказался от его дочери и от союза с ним - великим и могущественным. Полный ненависти к Эвмену, Антиох вопреки советам Ганнибала (который жил у него и охотно взял бы на себя функции полководца в войне, если бы этому не препятствовало тщеславие царя, принявшего его как гостя) направил свое войско к границам Пергамского царства и осадил его столицу. Войска Антиоха грабили и разрушали все на своем пути, страна была испепелена ими дотла. Антиох покинул даже свою единственную крепость на Европейском континенте - Лисимахию и предложил римлянам мир, лишь бы они не помешали ему отомстить Эвмену. Но консулы Л. Корнелий Сципион и Г. Лелий потребовали от Антиоха безоговорочного подчинения Риму. На это Антиох не мог согласиться, этого он не мог себе позволить, иначе стал бы сам себя презирать. И Антиох отступил от Пергама. Но войска его противников под водительством царя Эвмена и Сципиона форсированным маршем следовали за ним по пятам. При Магнесии в Сипилонских горах произошло большое сражение между хорошо оснащенными и сплоченными войсками Пергама и Рима, с одной стороны, и разношерстными, плохо организованными греко-македонско-сирийско-вавилонскими войсками Антиоха с их устаревшими колесницами и боевыми слонами - с другой.

Антиох был разбит так, как ни один Селевкид до него. Пятьдесят тысяч пехотинцев и три тысячи конников полегли на поле битвы. Многие из них были раздавлены колесами собственных боевых колесниц, другие затоптаны своими же убегающими слонами. Сам Антиох бежал в расположенные поблизости Сарды и там сдался на милость победителей. Публий Сципион Африканский, сопровождавший своего брата без официальных полномочий, продиктовал условия тяжелого мира. Антиох лишался всех своих владений в Европе и Малой Азии вплоть до Тавра и Галиса, облагался контрибуцией в пятнадцать тысяч эвбейских талантов и должен был выдать победителям всех боевых слонов и флот, который - так же строго, как и армию, - уменьшили до десяти судов (им к тому же было запрещено огибать Сарпедонское предгорье). Старший сын Антиоха - Эпифан был отправлен в Рим в качестве заложника. Рим потребовал и выдачи Ганнибала, однако тот успел своевременно бежать к царю Прусию в Вифинию. Антиоху оставили, правда, титул царя, а также власть над довольно-таки значительной территорией царства. Кроме того, он получил еще обычный титул "Друг римского народа".

Только Эвмен вернулся с победой в Пергам, как был вынужден снова его покинуть и направиться в Рим, ибо сенат по докладам своих консулов отдавал себе ясный отчет в том, что потрясающая победа под Магнесией была одержана в первую очередь благодаря Эвмену и его войскам. В течение года он жил в Риме и собирал ценные сведения о римских нравах и о римской "дружбе", при которой "друзьям" одной рукой оказывали чрезвычайные почести, а другой - забирали их обратно.

Эвмен вернулся домой на корабле в сопровождении целой комиссии из десяти сенаторов, которая должна была поделить антиохийские трофеи, в основном землю. Рим был еще не в силах организовать собственную провинцию Азию, поэтому он выступил в роли бескорыстного дядюшки, который вознаграждает своих вассалов за их заслуги и в то же время пытается склонить на свою сторону с помощью щедрых даров некоторые до того независимые государства. Республика Родос получила Карию и Ликию; греческим городам, раскинувшимся по побережью от Илиона до Милета, была гарантирована прежняя независимость. Македонии достался лишь скудный кусок - Деметрия и несколько областей близ фракийской и фессалийской границ, которые ей ранее принадлежали. Ахейский союз получил и так им уже завоеванную Спарту. Сами римляне претендовали только на Закинф и Кефаллению, поскольку они считали их трамплином на пути к Пелопоннесу. Щедро и по справедливости была вознаграждена верность Атталидов: Мизия, Ликаония, обе Фригии и Херсонес Фракийский с Лисимахией в Европе вдвое увеличили Пергамское царство, которое протянулось теперь от Тавра и западной границы Каппадокии до Геллеспонта и даже далее Геллеспонта, включив в свой состав и старую столицу Лисимаха.

Появилась еще и другая точка соприкосновения со старой династией Лисимаха. Когда Эвмен после заключения Апамейского договора возвратился в Пергам, он был торжественно встречен ликующими жителями. Он вступил в город во главе процессии, в сопровождении захваченных им трофеев - сирийских боевых слоновТеперь Эвмену пора бы и жениться, ведь ему уже исполнилось тридцать три года и он был одним из могущественных монархов Малой Азии, главой большой державы, лежащей между Македонией и Грецией, с одной стороны, и Сирией - с другой. Он стал человеком, с которым обязан считаться каждый, кто занимается политикой.

Кто же должен стать его женой и матерью будущих Атталидов? Об этом всюду шли разговоры. Сам Эвмен не проявлял никаких желаний. Его здоровье с течением времени не стало лучше, вся его сила - в голове, в мышлении, в умении управлять и лавировать. Сексуальные стороны жизни его не интересовали, скорее даже вызывали у него отвращение. Ему не нужна жена, он и без нее чувствует себя неплохо. К этому надо добавить еще одно: Эвмен и его братья в первую очередь были детьми своей матери. Всех других женщин Эвмен сравнивал только с ней, и все они в этом сравнении проигрывали. Не случайно добродетели Аполлонии - как матери, так и жены - вошли в пословицу, которая была в ходу всюду, где звучал греческий язык. Женщины, которую можно было бы сравнить с его матерью, для Эвмена не существовало. Но, конечно, ради сохранения династии брак был нужен; тем более что никто из его братьев не думал жениться.

- Выберите для меня какую-нибудь, - говорит Эвмен, и маленькая морщинка, которая пролегла между его довольно полным ртом и прямым узким носом, нервно вздрагивает. - Я возьму ее не глядя, мне все равно. Впрочем, не так уж все равно. Она должна быть красивой. Раз она будет рядом со мной, то мои глаза, по крайней мере, должны получать радость от ее созерцания.

Братья с матерью долго думали, пока не сошлись на Стратонике, дочери Ариарафа III, царя Калпадокии, хотя восковая портретная головка царевны и не произвела особого впечатления на царя Эвмена. Аполлония во всех подробностях изучила родословную невесты. Мать Стратоники звали так же, как л дочь; она была дочерью Антиоха II. Женой же Антиоха была Береника, дочь Птолемея II, а женой последнего - Арсиноя, дочь Лисимаха.

Таким образом, Эвмен женился на Стратонике, в жилах которой текла кровь почти всех поколений диадохов, но текла она так же вяло, как и кровь болезненного Эвмена.