Глава вторая. Крестовые походы в освещении католической и протестантской историографии XVI-XVII вв.

Следующий этап историографии крестовых походов совпадает с эпохой Реформации и Контрреформации в Западной Европе. Обособление этой стадии историографического развития, да еще обозначаемой столь архаически, на первый взгляд кажется чем-то искусственным и, во всяком случае, лишенным определенности. Действительно, обособляя Реформацию и Контрреформацию в историографическом плане (применительно к данной теме), мы как будто придаем этим терминам едва ли свойственное им расширительное значение: ведь период, о котором пойдет речь ниже, заполнен самыми разнообразными историческими процессами и явлениями, никак не укладывающимися в рамки указанных двух понятий. Это эпоха ранних буржуазных революций, происходивших под знаменем протестантизма и кальвинизма (Германия, Нидерланды, Англия); но это и эпоха укрепления феодально-абсолютистских монархий, которое освящалось и поддерживалось католической церковью (Франция, Испания, Португалия и др.). Тем не менее нам представляется предпочтительной такая, внешне, быть может, несколько старомодная (в терминологическом аспекте) периодизация, ибо, как мы увидим далее, историография священных войн XI-XIII вв. более всего испытала на себе непосредственное воздействие именно тех сторон исторической жизни XVI-XVII вв., которые имели прямое касательство к Реформации и Контрреформации (понимаемых, конечно, не в конфессионально-теологическом, а в социально-политическом смысле, как и принято в марксистской медиевистике).

В эту эпоху в отличие от предшествующей значительно оживляется интерес западноевропейских историков к крестовым походам XI-XIII вв. Основной причиной такого оживления было обострение идеологической борьбы в разлагавшемся феодальном обществе, которая по тогдашним условиям принимала религиозную форму. Кроме того, интерес этот обусловливался, как и раньше, международной политикой - событиями европейских войн против турок, что делало и историю минувших войн христианства с исламом политически актуальной. Наконец, повышенный интерес к крестоносной тематике определялся развертыванием колониальной экспансии западноевропейских государств в Азию и Африку, прежде всего в страны Леванта. Важную роль в этой экспансии играли, в частности, франко-турецкие капитуляционные договоры (1535, 1604, 1673 гг. и т. д.), предоставлявшие крупные привилегии французскому купечеству и обязывавшие все прочие государства, торгующие с Левантом, перевозить свои товары только на кораблях французского флота^*. Французская экспансия охватывает не только Восточное Средиземноморье, но и Тунис^**. Колониальная политика уже тогда нередко прикрывалась религиозными соображениями и осуществлялась при деятельном участии католической церкви^***.

^*(См.: A. Martineau, Le commerce francais, p. 21-22.)

^**(О войнах и дипломатии Франции в Тунисе в XVII в. см. в ст.: Р. Энгельгардт, Франция и Тунис, - УЗКишГУ, т. 65, 1963, стр. 98-108.)

^***(См. об этом в кн.: Н. Loth, Kolonialismus, S. 6 f.f.)

Выражением возраставшего внимания историков (как идеологов католицизма, так и Реформации) к священным войнам против мусульман в далеком прошлом была прежде всего начавшаяся еще с конца XV в., но ставшая гораздо интенсивнее в XVI и в начале XVII в. публикация нарративных источников по истории крестовых походов. В это время появляются многочисленные печатные издания и переводы латинских хроник, главным образом Первого крестового похода. Еще в 1470-1472 гг. в Кёльне была впервые напечатана пользовавшаяся наибольшей известностью в средние века "Иерусалимская история" Роберта Реймского; она переиздавалась затем в 1533 и в 1584 гг. и была переведена на ряд европейских языков^*. В 1549 г. в Базеле вышло первое печатное издание "Истории деяний в заморских землях" Гийома Тирского^**, переиздававшейся позднее, в 1564 и 1583 гг., и также неоднократно переводившейся^***; в 1584 г. вышла в свет хроника Альберта Аахенского^****. Эти произведения займут в дальнейшем господствующее положение среди источников по истории Первого крестового похода, использовавшихся историками вплоть до середины XIX в.

^*(В 1486 г. - голл. пер.; в 1552 г. - итал.; по крайней мере, три немецких издания - 1584, 1629, 1659 гг. См.: F. Kraft, Heinrich Steinhowels Verdeutschung, S. 8. Ср.: A. Potthast, Bibliotheca, vol. II, p. 978. Ф. Крафтом было высказано предположение, что "История крестового похода", выпущенная Боймлером в Аугсбурге в 1482 г., также являлась переводом хроники Роберта Монаха (см.: F. Kraft, Heinrich Steinhowels Verdeutschung, S. I ff.); впрочем, Г. Зибель считал это издание лишь немецкой версией французского романа "Les Traits et Gestes du preux Godefroid de Bouilon" (см.: Н. Sybel, Geschichte des ersten Kreuzzuges, S. 157).)

^**("Belli sacri historia", ed. P. Poyssenot, Basileae, 1549.)

^***(В 1503 г. - исп. пер., в 1562 г. - итал., в 1573 г. - франц. См.: A. Potthast, Bibliotheca..., vol. I, p. 560-561. Ср.: Н. Е. Mayer, Bibliographie, № 1206, S. 60-61.)

^****(Первое издание без указания автора под названием "Chronicon Hierosolymitanum", ed. Rein. Reineccius, Helmstadii, 1584. Ср.: A. Potthast, Bibliotheca..., vol. I, p. 30.)

Начинают издаваться и хроники последующих крестовых походов (XII-XIII вв.). В 1522 г. уже упоминавшийся ранее немецкий гуманист-протестант Иоганн Авентин опубликовал краткий походный дневник Тагенона Пассауского (конец XII в.), участника Третьего крестового похода, описавшего действия немецкого ополчения под предводительством Фридриха I Барбароссы. Авентин выпустил это "Описание азиатского похода Фридриха"^* под видом подлинного сочинения пассауского клирика, предварительно, однако, обработав текст в гуманистическом духе (понадобились долгие усилия позднейших исследователей-текстологов, чтобы обнаружить "подделку"^**).

^*(Имеется в виду: "Tagenonis Descriptio", - MGHSS, t. XVII, 1861, p. 509-523.)

^**(См.: М. Kaufmann, Das Tagebuch des Tageno, Wiirzburg, 1924; H. Steinacker, Aventin, - MIOGF, Bd XLI, H. 1-2, 1926, S. 159-184.)

В 1585 г. в Париже Блэзом де Виженэр, а затем в 1601 г. в Лионе "наследниками Гийома де Ровиль" было издано "Завоевание Константинополя" прославленного историка и дипломата, одного из предводителей Четвертого крестового похода - Жоффруа Виллардуэна^*. Спустя несколько лет "наследники Доменико Николини" опубликовали в Венеции латинский перевод мемуаров этого крестоносца, выполненный еще в 1573 г. Паоло Раннузием^** [позднее, уже в середине XVII в., их вновь издал Ш. Ф. Дюканж (1610-1688)^***]. Все это были пока еще разрозненные издания отдельных, частично известных и раньше памятников.

_*(Имеются в виду: В. de Vigenere, L'histoire de VIIIehardouyn; Chronique de VIIIehardouin. Впрочем, еще раньше, в 1572 г., произведение Ж. Виллардуэна было напечатано в Венеции - по рукописи, открытой в 1551 г. и приобретенной венецианским посланником в Нидерландах Фр. Контарини. От этого первого издания до настоящего времени не обнаружено ни одного экземпляра, хотя известно, что рукопись Контарини (она также пропала) была использована в лионском издании. См. подробнее о ранних изданиях Виллардуэна в кн.: VIIIehardouin, La conquete, Introduction, p. XL ss., а также: Б. Примов, Жофроа дьо Вилардуен, - ГСУ, т. XLV, 1948/49, кн. 2, стр. 7.)

^**(Ниже цит. по: "De bello Constantinopolitano", ed. altera. Следует, впрочем, иметь в виду, что это "второе" раннузиево издание мемуаров Виллардуэна на самом деле есть не что иное, как копия первого, недоступного нам издания 1609 г. [его выдал за новое - на основе уцелевших экземпляров - предприимчивый венецианский книгоиздатель Марио Антонио Броджоли (Brogioli)]. "Новое" издание было снабжено посвящением и предисловием, написанным Джакомо Каффарелли и помеченным 29 сентября 1634 г. Еще в 1604 г. венецианец Джироламо Раннузий издал итальянский перевод мемуаров Виллардуэна (G. Rаоnuziо, Delia guerra). Подробнее о сочинении П. Раннузия см. выше, стр. 51 и сл.)

^***(Du Cange, Histoire de l'empire de Constantinople. Ср.: Б. Прим о в, Жофроа дьо Вилардуен, стр. 7. По данным А. Потхаста, Дюканж использовал латинский перевод 1573 г. (A. Potthast, Bibliotheca, vol.ll, p. 1094). Следует считать недоразумением утверждение Б. Т. Горянова, будто Дюканж через несколько лет после выпуска собственного издания мемуаров Виллардуэна "написал "Histoire de l'empire de Constantinople sous les empereurs francais" - труд, положивший в известном смысле начало "историческому обоснованию" колониальных притязаний французской буржуазии на Ближнем Востоке". См.: Б. Т. Горянов, Критический обзор..., - ВВ, V, 1952, стр. 244. К сожалению, в изданном посмертно курсе Е. А. Косминского также говорится, чго Дюканжу принадлежит "крупная работа" в области латинских древностей, - в качестве этой "крупной работы" фигурирует упомянутое сочинение Виллардуэна, изданное прославленным составителем Glossarium'a. См.: Е. А. Ко с минский, Историография, стр. 131. Аналогичный ляпсус находим и в Советской исторической энциклопедии, где хроника Виллардуэна, изданная Дюканжем, названа первой работой, в которой ученый выступил как "самостоятельный исследователь" (см.: СИЭ, т. 5, М., 1964, кол. 431). Исследовательский характер в действительности носило другое сочинение историка - "Наблюдения к Виллардуэну" ("Observations sur VIIIehardouin", Paris, 1657).)

Новая веха на этом пути была воздвигнута в начале XVII в.: в 16ll г. выдающийся французский ученый-гуманист Жак Бонгар (1554-1612)^* издал двухтомное (in folio) собрание нарративных памятников по истории крестовых походов под общим названием, которым некогда озаглавил свою хронику Гвиберт Ножанский: "Gesta Dei per Francos"^**. В первом томе были впервые напечатаны хроники итало-норманнского Анонима ("Деяния франков"), французов Бодри Дольского, Раймунда Ажильского, Фульхерия Шартрского, Гвиберта Ножанского, норманна Готье Канцлера, немца Оливера Схоластика; кроме того, здесь же были помещены хроники Альберта Аахенского, Роберта Реймсского, Гийома Тирского и Жака Витрийского (первая и третья книги его "Historia Orientalis"). Второй том собрания Бонгара был почти целиком отведен сочинению венецианца Марино Санудо Торселли (1270-1314) "Книга тайн верных креста о возвращении Св. Земли". Построенное на материалах хроник XII- XIII вв., оно содержало проект завоевания Египта и возвращения таким путем Св. Земли, проект, который, по утверждению ряда позднейших исследователей, представлял собой самую раннюю попытку разрешения восточного вопроса^***. К сочинению Санудо примыкал напечатанный также во втором томе бонгарова издания трактат безвестного автора "De recuperatione Terrae Sanctae". В дальнейшем издатель намеревался, как это видно из общего Предисловия, присоединить к двум предшествующим еще один, третий, том, куда бы вошли наряду с опущенными ранее латинскими армянские и восточные материалы, равно как и "Чтения" (редакции) уже напечатанных памятников^****. Проект этот не был реализован; тем не менее мысль о включении в коллекцию "Armeniaca et Tartarica" не осталась без последствий: зерно, брошенное Бонгаром, даст свои всходы, хотя и через долгое время.

^*(Он начал свою ученую деятельность изданием в 1581 г. произведении римского историка Юстина. См. подробнее о Ж. Бонгаре: К. М ullег, Jacques Bongars..., S. 82 f. Эта статья К. Мюллера, являющаяся сводкой ряда работ о Бонгаре, осталась неизвестной Л. Бэм (см.: L. Воеhm, Gesta Dei, S. 62, Anm. 94.))

^**(Полное наименование бонгаровой коллекции приведено на стр. 375 данной работы.)

^***(Sanudо, Liber secretorum - Bongars, Gesta Dei, t. II. См.: S.M. Girardin, Les origines de la question d'Orient, - RDM, t. LI, livr. du 1 mai, p. 54 ss. H. П. Соколов ("Венецианская империя", стр. 18) ошибочно ссылается на мартовскую книжку журнала, не указывая даже страниц (там же, стр. 458, прим. 32).)

^****(Bongars, Gesta Dei, Praef., p. LVI: Indicem varium et copiosum IIIustrandae historiae, ut et lectiones diversas in III tomurn rejecit... ipse auctor, quo et Armeniaca complecti, et Tartarica cum quibusdam hie omissis opusculis, constituit.)

Неутомимый искатель и собиратель рукописей, Бонгар, таким образом, опубликовал в своем собрании тексты около двух десятков нарративных памятников крестовых походов XI-XIII вв. Они были изданы на основе манускриптов, частью изученных им в библиотеках Гейдельберга и Кембриджа, частью купленных или полученных в дар от различных лиц^*.

^*(Любопытно, что в задуманный составителем третий том предполагалось включить книгу путешествий Марко Поло (см.: К. Мullег, Jacques Bongars..., S. 88).)

Собрание источников, выпущенное Бонгаром, по своим масштабам стоит в одном ряду с последующими эрудитскими публикациями средневековых памятников, предпринимавшимися в XVII-XVIII вв. мавристами и болландистами. Не будет поэтому ошибкой утверждать, что "Gesta Dei per Francos" открывают эпоху эрудитской историографии. Примечательно, что в первом томе "Gesta" содержалась значительная часть текстов, которые вновь увидели свет уже во второй половине XIX в. - в критически изданной французской Академией надписей коллекции "Recueil des Historiens des croisades" (пять томов серии "Historiens occidentaux"^*). Ж. Бонгар был, несомненно, одним из ранних представителей эрудитской школы^**.

^*(См. стр. 238 и сл. данной работы.)

^**(Труд Ж. Бонгара вовсе выпал из поля зрения О. Л. Вайнштейна; даже имя этого выдающегося эрудита не упоминается в его книге "Западноевропейская средневековая историография" (М. -Л., 1964).)

Название коллекции, заимствованное им у Гвиберта Ножанского, показывает, что по своей идейной направленности двухтомник примыкает к другим однотипным собраниям ортодоксально-католических эрудитов того времени. Этот факт интересен в особенности потому, что сам Бонгар был кальвинистом; но ведь он недаром в течение почти четверти века служил такому государю, как Генрих IV, - и в бытность его королем Наваррским, преданным кальвинизму (до 1589 г.), и тогда, когда, став французским монархом de jure, он утвердил свои права на трон de facto, перейдя в 1593 г, в католическую веру. Бонгар был крупным дипломатом и выполнял немало ответственных дипломатических поручений этого государя в Германии, Дании, Голландии и Англии^*. Симптоматично и то, что первый том своего труда Бонгар посвятил преемнику Генриха IV - католичнейшему Людовику XIII.

^*(См. подробнее: К. Мullег, Jacques Bongars, S. 84 ff.)

Все эти обстоятельства позволяют заключить, что, какими бы сугубо учеными ни являлись соображения, побудившие Бонгара предпринять издание свода памятников крестовых походов, его идейные мотивы были вполне ортодоксальными в религиозном отношении и национально-монархическими- в плане политической ориентации издателя. Еще гуманист Павел Эмилий, выполняя заказ французской короны, постарался, как мы видели, увековечить наряду с прочими и крестоносные деяния французов. В придворно-аристократических кругах Франции, конечно, сильнее, чем в других странах, сохранялись исторические воспоминания о былых завоеваниях французского рыцарства на Востоке, проводившихся под знаком креста. Политическая ситуация XVI-XVII вв. могла только способствовать гальванизации этих воспоминаний.

В обстановке европейских войн с Османской державой все большую роль в общественно-политической жизни страны, как уже говорилось, приобретал турецкий вопрос. Дальнейшее укрепление могущества королевской власти было неразрывно связано не только с упрочением и расширением ее внутриполитических, но и внешнеполитических позиций: в период расцвета абсолютизма получила широкое распространение идея величия Франции. Эта идея в свою очередь питала и представление о том, что именно на французских венценосцев, потомков Карла Великого и Людовика IX Святого, возложена миссия сокрушить владычество полумесяца^*. Появлению и утверждению такого взгляда не могли помешать внешне мирные и даже дружественные отношения с Турцией, установившиеся еще в правление Франциска I и упрочившиеся в начале XVII в. при Генрихе IV. Не приходится поэтому удивляться, что Жак Бонгар, ученый-дипломат короля, "променявшего мессу на Париж", предпринял попытку подкрепить идею величия Франции с помощью солидной публикации документально-исторического материала, который бы воочию свидетельствовал, что и в прошлом господь, ополчаясь против "неверных", всецело полагался на силу оружия французов, т. е. действовал per Francos. Иначе говоря, побудительные мотивы, толкнувшие Бонгара к составлению "Gesta Dei per Francos", заключались в стремлении прославить героическое прошлое французских chevaliers, главной опоры абсолютной монархии Бурбонов, заставив заговорить источники, т. е. воспеть его, так сказать, документально.

^*(См.: J. V. Gellhаus, Kreuzzugsideen, S. ll ff., 22 ff.)

Коллекция Бонгара была типично эрудитской не только по вызвавшим ее к жизни мотивам, по своему идейному наполнению, но и по научному уровню и характеру, по своей научной целенаправленности. Значение этого издания определялось данной в нем первичной систематизацией огромного материала, ранее скрытого за семью печатями. Отныне история крестовых походов могла строиться на основе гораздо более широкого, чем прежде, и, что весьма важно, обозримого круга нарративных источников. Не случайно собрание Бонгара на протяжении почти двух с половиной веков оставалось единственной в своем роде компактной коллекцией свидетельств современников.

Меньшую ценность имело изданное еще в конце XVI в. кипрским доминиканцем Этьеном Люзиньяном собрание документов (писем, актов и пр.), отражавших стремления западноевропейских государей, пап и князей обеспечить себе различные права и прерогативы в Иерусалимском королевстве^*. Эти материалы (автор посвятил свой труд сенату Венеции) в большей мере касались истории взаимоотношений Западной Европы с ее "колониями", чем собственно истории крестовых походов и Франкского Востока.

^*(E. de Lusignan, Les droits et prerogatives, Paris, 1586.)

Итак, издание источников - таков один из признаков повысившегося интереса к истории крестовых походов. Другим признаком было появление исторических трудов, трактовавших крестоносную тему. Общие взгляды на исторический конфликт католического Запада с мусульманским Востоком XI- XIII вв., проводившиеся в них, стоят в первую очередь в прямой связи с религиозно-политическими распрями Реформации и Контрреформации. Историография крестовых походов ярко отразила столкновение двух мировоззрений: старой, стремившейся упрочить свои пошатнувшиеся позиции, феодально-церковной идеологии и зарождавшейся новой идеологии - идеологии рыцарей наживы, а также тех элементов дворянства, которые по каким-либо (во всяком случае, небескорыстным) причинам предпочли встать под знамена лютеранства или кальвинизма. Соответственно этому в концепциях крестовых походов, выдвинутых авторами XVI-XVII вв., рельефно выступают две различные (внешне и по существу) точки зрения на священные войны за гроб господень: провиденциалистско-апологетическая - в трудах историков феодально-католического лагеря, богословско-критическая - у историков реформационных течений.

В свою очередь работы каждого из этих главных направлений могут быть разделены на несколько групп.

Ортодоксально-католическое направление в XVI в. по-прежнему представляла паломническая литература. Ее наиболее примечательным произведением была изданная неким Файерабендом во Франкфурте "Путешественная книга Св. Земли" (1584) - сборник описаний паломничеств с XII по XVI в.; он открывался изложением истории Первого крестового похода, представлявшим собой немецкий перевод "Иерусалимской истории" Роберта Монаха^*.

^*("ReyBebuch des heyligen Lands", Frankfurt, 1584. Этот сборник получил широкое распространение; к описанным в нем 18 паломничествам в издании 1609 г. были добавлены еще 3; переиздавался в 1629 и 1659 гг. См.: F. Kraft, Heinrich Steinhowels Verdeutschung, S. 37.)

Труды такого рода несли на себе отпечаток политико-религиозных устремлений католических авторов. Их целью служило разжигание фанатизма. Впрочем, формально эти мемуары и путеводители имели сугубо практическое назначение, т. е. создавались как руководства для паломников; тем не менее по своему духу они представляли собой религиозно-политические творения и составлялись ради осуществления задач, выдвигавшихся церковниками. Характерно в этом смысле соображение, которое приводил первый издатель франкфуртской "Путешественной книги" Файерабенд, объясняя причины, побудившие его выпустить в свет свой сборник. "Читая о бесчеловечной тирании турок, - писал он, - христиане проникнутся состраданием к угнетаемым турками собратьям и исполнятся желанием обрушиться против нехристей, дабы вновь отвоевать у них и страну и людей"^*.

^*(Цит. по: F. Кгaft, Heinrich Steinhowels Verdeutschung, S. 38.)

В конце XVI и в XVII в. аналогичные в принципе, но так или иначе "усовершенствованные" и во многом дополненные тенденции дали себя знать в исторических трудах идеологов Контрреформации и абсолютизма.

Владычество католичнейших сеньоров Запада в завоеванных ими областях прославлялось во "всеобщей истории" государств крестоносцев (Палестина, Кипр и Армения), составленной в конце XVI в. упоминавшимся уже доминиканским теологом Э. Люзиньяном^*.

^*(E. de Lusignan, Histoire generale, s. 1., 1580.)

Апологетическую линию в изображении крестовых походов продолжали "Церковные анналы" кардинала Чезаре Барония (1538-1607). Это одно из крупнейших исторических произведений периода Контрреформации конца XVI - начала XVII в.^*, направленных против основных идей протестантской исторической литературы. В XI том этого монументального труда, составлявшегося в течение 30 лет^**, включены обстоятельно, в эрудитской манере документированные экскурсы в предысторию и отчасти историю Первого крестового похода, связанные с освещением политики папства. Бароний описывал прежде всего дипломатическую и проповедническую деятельность папы Григория VII, подготовлявшего крестовый поход на Восток. В "Анналах" в частности, помещены письма папы: к графу Гийому Бургундскому (февраль 1074 г.), от которого Григорий VII требовал выставить рыцарское ополчение для войны против сарацин (в соответствии с обещанием, данным им еще папе Александру II^***); ко всем католикам (март 1074 г.) и к немецким князьям (март 1074 г.^****) - с призывом оказать помощь "братьям нашим, живущим за морем, в Константинопольской империи (fratribus nostris, qui ultra mare in Constantinopolitano Imperio habitant)"^*****. На основании послания папы к Генриху IV (декабрь 1074 г.) автор сообщал о более чем 50-тысячном рыцарском войске, собранном Григорием VII, который намеревался самолично возглавить поход на Восток, предпринимавшийся, по мнению Барония, "ради великого блага христианской веры"^******.

^*(См. О Баронии и его труде: О. Л. Вайнштейн, Западноевропейская историография, стр. 348 и ел., там же - библиография.)

^**(R. Могghen, Storiographia, p. 23.)

^***(...scribens, ab eo secundum promissionem suam factam Alexandra Рарае pracdecessori suo milites exigit ("Annales ecclesiastici", ad annum 1074, cap. XLIX, col. 594).)

^****("Annales ecclesiastici", ad annum 1074, cap. L, col. 594, cap. LI, col. 595.)

^*****("Annales ecclesiastici", ad annum 1074, col. 595.)

^******(Jam plusquam quinquaginta mIIIia militum religiosae militiae nomert dederat, et ipse Gregorius erat in procinctu profectionis in Orientem, ut magno christianae religionis bono... Sarracenos exerc'itu expugnaret etc. ("Annales ecclesiastici", ad annum 1074, cap. LII, col. 595).)

Таким образом, историк-кардинал не только оттенял мысль о глубине истоков священной войны, задуманной еще в понтификат Григория VII, изображая самое организацию ее как высочайшую заслугу папства, но и подчеркивал исключительно благочестивые мотивы, якобы руководившие при этом апостольским престолом: Григорий VII намеревался "возвратить на путь правой веры восточную церковь, отделившуюся от западной", и одновременно - армян, "совершенно отклонившихся от католической веры (Orientalem Ecclesiam... ab Occidentali divisam..., Armenos a fide Catholica penitus aberrantes, ad rectae Fidei tramitem restituere)". Вместе с тем его целью являлось "дойти до Иерусалима (Hierosolymam pervenire)"^*.

^*("Annales ecclesiastici", ad annum 1074, cap. LII, col. 595.)

Развивая далее эти апологетические представления, Бароний в таком же духе повествовал о Пьяченцском и Клермонском соборах, созванных Урбаном II в 1095 г. и непосредственно подготовивших почву для священной войны. По материалам ряда хроник XII в. (Урсбергенской и хроники известного своей приверженностью к папству Бернольда Констанцского^*) Бароний излагал вначале просьбы, с которыми послы византийского императора Алексея I и сам он в грамоте на имя Урбана II якобы обратились в Пьяченце (март 1095 г.) к папе, "прося его оказать помощь против язычников и защитить от них святую церковь"; это обращение будто бы вызвало незамедлительный отклик в душе римского первосвященника: он тотчас потребовал от присутствовавших на соборе клятвенного обещания двинуться на войну в поддержку императора против язычников^**.

^*(К слову сказать, в "Анналах" он именуется Бертольдом.)

^**("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap. III, col. 851-852.)

Сообщение Барония интересно тем, что представляет собой одну из ранних фальсификаций предыстории Первого крестового похода в католической литературе; впоследствии эту версию событий безоговорочно принимали многие исследователи (А. Флиш, Д. К. Мэнро, П. Харанис и др.), старавшиеся оттенить благородство мотивов, определявших восточную политику папства, якобы продиктованную его бескорыстной заботой о благополучии братьев-христиан и единстве церкви^*.

^*(См. подробнее: М. А. Заборов, Византийская политика..., - CB, XIV, 1959, стр. 27-33.)

Повествуя далее о Клермонском соборе, Бароний полностью цитировал утвержденные здесь 32 канона^*, вслед за чем подробно останавливался на самом "выдающемся" деянии собора, ради которого он, собственно, и был, как утверждает историк, созван, - на выступлении Урбана II, бросившего клич к походу в Св. Землю и к войне против "неверных"^**. Опираясь на текст "Истории" Гийома Тирского, Бароний повторял его рассказ о паломничестве Петра Пустынника в Иерусалим, предшествовавшем клермонской речи папы, о видении, бывшем тут амьенскому монаху, о том, как он посетил затем иерусалимского патриарха Симеона: Петр Пустынник получил от него грамоту, где были изложены жалобы на неистовства "неверных турок (infidelium Turcorum)" и содержался призыв о помощи; эту грамоту он вручил папе.

^*("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap, XXV-XXVII, col. 859- 860.)

^**(Sed praecipuum fuit IIIud, cuius causa potissimum IIIud concilium indictum et collectum fuit, ut in eo indiceretur expeditio in Terram Sanctam ("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap. XXXIII, col. 861).)

Единственная критическая поправка, которую ученый кардинал вносил в традицию, восходившую к Гийому Тирскому, состояла в том, что идея оказания поддержки единоверцам была, по мнению Барония, внушена амьенцу непосредственно богом, явившимся ему, "когда он молился в иерусалимском храме", а отнюдь не при помощи письма, якобы упавшего с неба, "как [о том] сообщают многие"!^* Внося эту поправку, Бароний с гордым сознанием поборника исторической правды заявлял: лжи избегает лишь тот, кто "старается черпать чистую воду не где-нибудь, как только в первоисточниках"^**. После чего, следуя хронографической традиции, он воспроизводил представление о божественных истоках крестового похода: Петр Пустынник, писал историк, был человеком, "посланным богом и вдохновленным святым духом для [возбуждения] священной войны"^***. Но и здесь Бароний вносил в привычное представление поправку, на этот раз действительно существенную. Хотя крестовый поход являлся божественным по своему происхождению, все же - и автор решительно акцентировал это обстоятельство - "самым первым, кто сказал слово и послужил зачинщиком такого исполинского предприятия, был папа Урбан II"^****. Ничего принципиально нового в подобной постановке вопроса не было: ведь и хронисты (Гвиберт Ножанский, Роберт Реймсский и др.) освещали историю папских деяний и прежде всего папской проповеди, непосредственно возбудившей крестовый поход. Бароний, однако, в большей мере переносил центр тяжести событий на их земную основу, отчего и вся картина предыстории похода 1096- 1099 гг. получала более реальный характер. Вместе с тем вновь и вновь подчеркивалось, что организация крестового похода составляет историческую заслугу папства: главным вдохновителем священной войны был Урбан II, произнесший "слово".

^*(...per visum, dum oraret ad sacrosanctum templum..., non autem per Epistolam de coelo lapsam, ut plures sunt fabulati ("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap. XXXIV, col. 862).)

^**(Quod solum vitat, qui non aliunde, quam ab originariis fontibus puram curat haurire aquam ("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap. XXXIV, col. 862).)

^***("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap. XXXIV, col. 862.)

^****(...attamen primarius dux verbi, atque promotor tantae molis operis Urbanus Pontifex erat ("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap. XXXIV, col. 862).)

В этой связи Бароний передает два варианта речи в Клермоне: тот, который приводится Гийомом Тирским^*, и другой, излагаемый в английской хронике Вильяма Малмсбэрийского^**. Бароний считает необходимым привести обе редакции, включая английскую, "дабы она не погибла" - "ne pereat" (самое хронику Вильяма Малмсбэрийского он обнаружил в Ватиканской библиотеке)^***, ибо и эта "другая речь", т. е. версия английского хрониста, тоже, "мы полагали, должна быть освящена вечностью (alium sermonem Urbani Papae... perpetuitati consecrandum putavimus)"^****.

^*("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap. XXXV-XLII, col. 862-864.)

^**("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap. XLII-XLIX, col. 864-867.)

^***("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap. XLII, col. 865.)

^****("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap. XLII, col. 865.)

В заключение Бароний кратко упоминает о проповеднической деятельности в пользу крестового похода, развернутой французским епископатом по распоряжению Урбана II, а также проводившейся им самим после Клермонского собора^*.

^*("Annales ecclesiastici", ad annum 1095, cap. L., col. 867-868.)

В других местах "Анналов" отмечаются лишь отдельные события Первого крестового похода, известия о которых Бароний заимствует главным образом у Гийома Тирского и Бернольда Констанцского^*. При этом историк старается смягчить описания всякого рода неблаговидных поступков крестоносцев. Упомянув о массовых еврейских погромах, произведенных в начале выступления первых крестоносных отрядов, Бароний выискивает обстоятельства, смягчающие вину убийц: он обращает внимание читателя на то, что крестоносцы ведь сохраняли жизнь иудеям, "которые, отрекшись от иудаизма, признавали христианскую веру"^**.

^*("Annales ecclesiastici", ad annum 1096, cap. XI, col. 874 sq.)

^**(...datur tantum IIIis venia, qui Christianam Fidem, abiurato Judaismo, profiteri vellent ("Annales ecclesiastici", ad annum 1096, cap. XI, col. 875).)

В центре внимания Барония находится взятие Иерусалима крестоносцами в 1099 г. Он сообщает о нем как об "удивительном триумфе" Урбана II^*. Кардинал Бароний не упускает случая вновь напомнить, что именно папа был инициатором священного похода^**. Ко времени захвата Иерусалима Урбана II уже не было в живых, но, по словам автора, он, этот "святейший [человек], коему не было равных в почестях земных трудов, заслужил получить триумф в небесах"^***.

^*(Sed non praetereat, quod at triumphum pertinet Urbani Papae, nimirum eodem tempore contigisse capi Hierosolymam civitatem ab exercitu Christiano ("Annales ecclesiastici", ad annum 1096, ad annum 1099, cap. XXVI, col. 945).)

^**(...ciuis sanctae expeditionis (ut vidistis) idem Urbanus promotor fuit ("Annales ecclesiastici", ad annum 1096, ad annum 1099, cap. XXVI, col. 945).)

^***(Sed igitur in coelo meruit sanctissimus triumphare, cui non erat in lerris par laboribus honor ("Annales ecclesiastici", ad annum 1096, ad annum 1099, cap. XXVI, col. 945).)

Как мы видим, все изложение материала у Барония мало чем отличается от повествований латинских хроник крестовых походов XII в. и, как у них, подчинено одной цели - превознесению Иерусалимской войны 1096-1099 гг. в качестве великого и достойного памяти потомства деяния папства.

Было бы, однако, неверным ставить знак равенства между концепцией Барония и представлениями классиков латинской хронографии крестовых походов XII в. Полемическая, антипротестантская направленность произведения этого кардинала сказалась в том, что хотя он и повторял россказни хронистов о божественных истоках священной войны (Петр Пустынник в Иерусалиме), однако, по сути дела, на первый план в построении Барония выступал земной фактор, непосредственно обусловивший крестовый поход: этим фактором являлось папство, его политика. Крестовый поход - заслуга Григория VII и в особенности Урбана II, он "наипервейший вождь слова (primarius dux verbi)", он - подлинный "возбудитель священной войны (promotor belli sacri)": такова главная идея Барония.

Прославление крестовых походов составляло идейное содержание и ряда трудов католических авторов конца XVI и XVII в., рисовавших историю священных войн, как таковую. К числу этих трудов принадлежит обширная (в шести книгах) "История Константинопольской войны и императоров Комнинов, восстановленных галлами и венецианцами" упоминавшегося ранее венецианца Паоло Раннузия. Его труд представляет собой латинский перевод мемуаров Жоффруа Виллардуэна "Завоевание Константинополя"^*. По собственному признанию переводчика, он следовал своему оригиналу "до ногтя (sequitur ad unguem)". Тем не менее перевод этот не является текстуальным; скорее его можно назвать авторизованным, и в этих рамках труд Раннузия - первое в ученой литературе сочинение по истории Четвертого крестового похода.

^*(См. стр. 43 данной работы.)

Войны с турками, в которых Венеции принадлежала в XVI-XVII вв. столь активная роль, несомненно оказали свое влияние на само возникновение замысла и направленность этой работы. Приходившая в упадок республика действовала с переменным успехом, то одерживая блистательные победы (при Лепанто в 1571 г.), то испытывая серьезные неудачи (потеря Кипра в том же году). Не удивительно, что венецианский сенат поручил Раннузию написать "Историю Константинопольской войны". Автор понял свою задачу. Его произведение было пронизано католическими (в плане восхваления папства) и героико-патриотическими мотивами. Предпосылая истории Четвертого крестового похода краткий очерк войн с "неверными" до конца XII в.^*, Раннузий указывает на усилия римских пап, предпринимавшиеся для организации этих войн, и подчеркивает благочестивый характер их крестоносной деятельности. Урбан II, согласно его рассказу, бросил Европу против Азии ради "спасения веры христианской (Christianae salutis fidei)"^**.

^*("De bello Constantinopolitano", p. 5 sq.)

^**("De bello Constantinopolitano", p. 6.)

В таком же духе изображаются и причины возбуждения Иннокентием III Четвертого крестового похода: сей великий папа "был убежден в благочестивой причине" предприятия и потому "побуждал к нему благочестивых рыцарей"^*. Сами они рисуются автором в эпических тонах - спасителями законных константинопольских императоров. Иннокентий III, задумав крестовый поход, недаром обратился прежде всего к галлам: ведь "из всех народов они - самые воинственные по природе (sic! - М. 3.) и более всего преданы религии"^**. В воспевании доблестных подвигов галлов и венецианцев - основной пафос сочинения Раннузия (поскольку его можно признать "соавтором" Виллардуэна).

^*(...piae causae suasor, Innocentius Tertius, Pontifex Max. pios milites hortabatur ("De bello Constantinopolitano", p. 3).)

^**(IIIe, ex omnibus populis, unos primum Gallos, ut natura bellicosissimos, ita religioni deditissimos. legationibus incitat ("De bello Constantinopolitano", p. 7).)

Политическая тенденция "второго издания" книги явственно сформулирована в посвящении кардиналу Ришелье: автор этого Dedications многословно распространялся здесь о "замечательных деяниях стольких героев всей Галлии, которые заполнили славой своего имени не только Восток, но и весь мир"^* (и которые были, разумеется, предтечами "величайшего героя", т. е. самого первого министра Франции, "ныне вновь возбуждающего и распаляющего древнюю доблесть галлов"^**).

^*(...cum res praeclare gestas contineat tot Galliae Heroum, qui non Orientem modo sed Orbem Universum fama sui nominis impleverunt ("De bello Constantinopolitano", p. 7 Dedicatio).)

^*(Tibi Heroum Maximo, qui antiquam IIIam Gallorum virtutem rursus exeitas, earn incendis et inflammas ("De bello Constantinopolitano", p. 7 Dedicatio).)

С научной точки зрения работа Раннузия интересна лишь тем, что хотя автор в основном следовал повествованию Жоффруа Виллардуэна, однако он привлек также известия венецианских (Марино Санудо), греческих (Никифор Григора) и даже арабских историков (Абу-ль-Феда). В качестве источников Раннузий использовал, кроме того, "Историческое зерцало" доминиканца Винцента из Бовэ и сочинения гуманистов XV-XVI вв. (Ф Бьондо, Платины и др.)^* - сочетание, которое достаточно красноречиво говорит об уровне критичности этого автора. Впрочем, принцип пересказа источников, которому он следовал, ее и не требовал.

^*(Подробный перечень источников Раннузия дает Джакомо Каффарелли. См. стр. 71 прим. 11 данной работы.)

Крестоносная тема привлекла к себе также внимание французского историка и филолога Ш. Ф. Дюканжа. Он не ограничился изданием хроники Виллардуэна и "наблюдениями" к ней^*. Им было задумано и начато капитальное просопографическое и генеалогическое исследование истории королевских, княжеских и других феодальных династий, обосновавшихся в Восточном Средиземноморье в конце XI - начале XII в. Это исследование должно было, по замыслу историка, осветить и фамильные связи латинских государей и сеньоров как с Западной Европой, так и с Востоком (Византия, Армения и др.).

^*(См. стр. 71 данной работы, прим. 12.)

В течение многих лет Дюканж собирал необходимые для такого исследования свидетельства источников. Он наметил план задуманного труда ("Lignages d'Outre-mer"), обозначил главы и успел частично систематизировать огромный материал, извлеченный из текстов XI-XVI вв. (по Иерусалимскому и Кипрскому королевствам). Однако ученый не сумел завершить свой труд. Его рукопись была предана забвению и почти 200 лет пролежала в библиотеке Мазарини. О ее дальнейшей судьбе мы расскажем позднее, здесь же заметим, что содержание этого манускрипта свидетельствует о колоссальном объеме обработанных французским эрудитом источников и широте его намерений.

Действительно, Дюканж привлек к исследованию помимо хроник крестовых походов Иерусалимские ассизы, картулярии (в частности церкви св. Гроба, духовно-рыцарских орденов), эпистолярные памятники (письма иерусалимских королей, императора Фридриха II, Бернара Клервоского, многих римских пап - Иннокентия IV, Климента IV, Климента V и др.) дипломы, акты пожалований, дарений, торговые договоры и пр. Полнота и обилие данных, которые историк в обычной эрудитской манере сравнивал, уточняя те или иные факты (прежде всего хронологические даты), устанавливая степень родства лиц, являвшихся объектом изучения, происхождение их прямых наследников, родственные отношения и т. д., позволили ему успешно справиться с поставленной задачей. Дюканж нарисовал, пусть вчерне, детальнейшую картину сеньориальных связей, охватывавшую не только собственно Иерусалимское королевство и его субвассальные владения (Антиохия, Триполи, Эдесса)^*, но также Кипрское королевство Люзиньянов^**, Великую и Малую Армению^***, притом в хронологических рамках, которые выходили далеко за пределы эпохи крестовых походов (так, генеалогия государей Кипра прослеживалась до начала XVI в.).

^*(Du Cange, Les families, p. 7-48.)

^**(Du Cange, Les families, p. 49-104.)

^***(Du Cange, Les families, p. 106-155.)

В своей работе Дюканж представил внутридинастическую и междинастическую преемственность королей и наиболее значительных князей, светских и церковных, а также многих феодальных владетелей среднего ранга. Мы находим у него родословные десятков сеньоров (Арсура, Бейрута, Бетсана, Хайфы, Кесарии, Яффы и Аскалона, Лаодикеи, Сидона, Тира и др.^*) и даже рыцарей, владевших лишь отдельными крепостцами и замками (Бланшгард, Ибелин и др.)^**. Кроме того, Дюканж составил подробные списки лиц, последовательно занимавших высшие государственные должности в Иерусалиме, Антиохии, Триполи и на Кипре (сенешалов, коннетаблей, маршалов, камерариев, виконтов и шатлэнов)^***.

^*(Du Cange, Les families, p. 221ss., 227ss., 248ss., 263ss" 274ss., 338ss., 380ss., 431ss., 496ss. e. a.)

^**(Du Cange, Les families, p. 240ss., 360 ss.)

^***(Du Cange, Les families, p. 615-645, 649-656, 657-662.)

Особо были выделены перечни иерусалимских и антиохийских патриархов^*, архиепископов (Тира, Кесарии, Бетсана, Албары, Тарса и пр.)^**, епископов (Акры, Бейрута, Вифлеема и др.)^***, аббатств и аббатов Иерусалимского королевства^****.

^*(Du Cange, Les families, p. 713-738.)

^**(Du Cange, Les families, p. 749-754, 756-758, 759-763, 765, 772-774, e. a. e9 Ibid., p. 777-780, 781ss., 784-793.)

^***(Du Cange, Les families, p. 817-842.)

В завершение всего шли перечни великих магистров тамплиеров, госпитальеров и рыцарей Тевтонского ордена⁷¹.

^****(Du Cange, Les families, p. 869-893, 893-896, 901-906/)

Идея, составлявшая основу всего труда Дюканжа, заключалась в том, чтобы изобразить французское владычество на Ближнем Востоке в эпоху крестоносных завоеваний как прочный и длительно действовавший исторический фактор и тем самым раскрыть глубокие корни, которые пустили на Востоке французское рыцарство и церковь; церковный строй Иерусалимского королевства преподносился в особо хвалебных тонах^*. Однако подлинная ценность сведений, собранных Дюканжем, ни в коей мере не сводится к тому, в чем он сам ее усматривал, хотя и эти сведения (даты жизни и правления того или иного сеньора, его матримониальные связи, титулатура и т. д.) представляют интерес в фактическом плане.

^*(Du Cange, Les families, p. 709.)

Значение материалов Дюканжа определяется в первую очередь тем, что он заполнил генеалогические схемы данными, весьма существенными для истории государств крестоносцев в более широком смысле слова, - известиями источников, проливавших свет на различные стороны экономической, социальной и политической жизни крестоносных владений. Не ставя перед собой задачу систематического и полного освещения этих сюжетов, Дюканж тем не менее сплошь да рядом приводит немаловажные сообщения о событиях (иногда в виде кратких упоминаний), характеризующих порядки Латино-Иерусалимского государства и сопредельных государств Латинского Востока: мы узнаем из этих мимолетных, но всегда документированных заметок то о пожаловании трети городов венецианцам^*, то о льготах, предоставлявшихся орденским рыцарям, о дарениях в пользу церковных учреждений земель с сидевшими на них крепостными, о лишении вассалов их наследственного достояния сеньорами^**, о вражде последних между собой^*** и т. д.

^*(Du Cange, Les families, p. 342.)

^**(Du Cange, Les families, p. 432.)

^***(Du Cange, Les families, p. 479 e. a.)

В этом смысле труд Дюканжа, несмотря на известную узость целей, ставившихся автором-эрудитом, в определенной степени закладывал основы истории господства французской феодальной знати в Восточном Средиземноморье во времена крестовых походов.

Из трудов прокатолического направления XVII в. заслуживают быть отмеченными произведения двух французских иезуитов: "Жизнь достопочтенного Петра Пустынника" Пьера Утремана (1591 -1656)^* и "История крестовых походов для освобождения Св. Земли", принадлежащая видному историку церкви, фавориту Людовика XIV - Луи Мэмбуру (1610-1686)^**. Оба автора трактовали тему в духе возвеличения феодально-католического средневековья и в этом смысле следовали тем же общим принципам, что и кардинал Ч. Бароний. Иначе говоря, П. Утреман и Л. Мэмбур также, по сути дела, воспроизводили взгляды католических хронистов средневековья. Только эти историки-иезуиты несколько модернизировали их концепции - в духе приспособления к политическим нуждам французского абсолютизма XVII в. и культурным запросам образованного слоя аристократии того времени.

^*(P. d'OuItreman, La vie du Venerable Pierre l'Hermite, Valencienne, 1631; Paris, 1645. Об этом сочинении см.: Н. Hagenmeyer, Peter d. Heremite, S. 3, Anm. 1.)

^**(L. Maimbоurg, Histoire des croisades, 3 vol., 3-me ed., Paris. 1684-1685 (первое издание, согласно выдержке из королевской привилегии, предпосланной тексту цитируемого нами издания, было выпущено в 1675 г. См.: L. Maimbourg, Histoire des croisades, Extrait du Privilege du Roy). О Л. Мэмбуре см.: Н. Sуbel, Geschichte des ersten Kreuzzuges, S. 163 f.; L. Boehm, Gesta Dei, S. 64-66.)

В определенной степени интерес Л. Мэмбура к крестоносным сюжетам поддерживался, по-видимому, обстоятельствами, связанными с активизацией ближневосточной политики Франции при Людовике XIV. Примечательно, что как раз в начале 70-х годов XVII в. немецкий философ Г. В. Лейбниц (1646-1716) предложил французскому королю детально разработанный проект завоевания Египта, обосновав его наряду с прочими соображениями и аргументами исторического порядка, почерпнутыми в истории крестовых походов.

В декабре 1671 г. Лейбниц обратился к "христианнейшему государю" с кратким наброском своего проекта ("Consilium Aegyptiacum"), в котором увещевал Людовика XIV "сочетаться браком" с Египтом, этой "Голландией Востока", считая, что подобный акт "соответствовал бы интересам рода человеческого и христианской религии"^*. Спустя некоторое время, в январе 1672 г., Лейбниц представил Людовику XIV более развернутое обоснование проекта - "Размышления относительно наилучшего совета, который может быть ныне дан могущественнейшему королю"^**. Вслед за тем с аналогичной же целью им был написан обстоятельнейший ученый трактат ("Justa dissertatio"), всесторонне доказывавший целесообразность, необходимость, выгодность и легкость для Франции овладения Египтом^***. Наконец, осенью 1672 г. Лейбниц составил сводку всех этих документов, где в форме тезисов вновь изложил свой проект, а также приводившиеся ранее в его пользу экономические, политические, религиозные и прочие доводы^****.

^*(G. W. Leibniz, Consilium Aegyptiacum, p. 218: Regem Franciae Ђt Aegyptum inter se maritari, generis humani et Christianae religionis anteresse putavi.)

^**(G. W. Lebniz, Synopsis meditationis, p. 225 sq.)

^***(G. W. Leibniz, Justa dissertatio, p. 267 sq.)

^****(G. W. Leibniz, Breviarium, p. 383 sq.)

В плане нашего исследования существенна историческая мотивировка, содержавшаяся в этих документах. В первоначальном наброске философ напоминал Людовику XIV о том, как Петр Отшельник (по мнению Лейбница, на Клермонском соборе 1095 г.) "воспламенил Европу на священную войну", причем его действия не были разумными^*. Далее в проекте воспроизводятся различные эпизоды последующих крестоносных войн, в которых Запад терпел неудачи, например поход Фридриха I Барбароссы, Филиппа II Французского и Ричарда I Английского в конце XII в. Причина неудач, убеждает Лейбниц короля, была всегда одна и та же: поглощенные мыслью о Иерусалиме, христиане отказывались от овладения "господином моря и торговли" - Египтом. В этом состояла их ошибка^**. Для подкрепления своего тезиса философ взывает к авторитету некоего легендарного мудреца-прорицателя времен Третьего крестового похода - это был сириец, попавший в плен к французским рыцарям под Акрой. Король Филипп II, оказывается, часто советовался с ним de belli ratione, и тот будто бы постоянно внушал ему: "Немыслимо сохранить Иерусалим и христианское владычество на Востоке, иначе как овладев Египтом, для чего надлежит прежде всего завоевать Дамиетту"^***.

^*(G. W. Leibniz, Consilium Aegyptiacum, p. 218.)

^**(G. W. Leibniz, Consilium Aegyptiacum, p. 218.)

^***(G. W. Leibniz, Consilium Aegyptiacum, p. 218.)

Более всего Лейбница занимают последние крестовые походы (XIII в.). Он называет "мудрым понтификом" Иннокентия III, поскольку именно этот папа "повелел двинуть войско в Египет (expeditionem decrevit in Aegyptum)"^*. Самым тщательным образом Лейбниц, по его собственным словам, "исследовал происхождение" египетского похода Людовика IX (huius originem inquisivi diligentius)^**. Он изучил также проект Марино Санудо^***.

^*(G. W. Leibniz, Consilium Aegyptiacum, p. 218.)

^**(G. W. Leibniz, Consilium Aegyptiacum, p. 218.)

^***(G. W. Leibniz, Consilium Aegyptiacum, p. 219.)

В итоге Лейбниц пришел к заключению, целиком оправдывавшему его собственные предложения Людовику XIV: "Только из-за того, что христиане пренебрегли Египтом, они потеряли Св. Землю (cuius solius neglectio effecit, ut Christiani Terrain Sanctam amiserint)"^*. Отсюда само собой вытекало, что нынешнему королю французскому надлежит исправить исторические ошибки, допущенные прежними государями.

^*(G. W. Leibniz, Consilium Aegyptiacum, p. 220. В различных вариантах все эти рассуждения повторяются и в "Justa dissertatio", p. 268-269, и в "Breviarium'e", p. 383-384.)

Возможно, что Л. Мэмбур, придворный историк "короля-солнце", был знаком с содержанием записок немецкого философа, и это сыграло некоторую роль в его обращении к истории крестовых походов. Но в сочинении, написанном им, были проставлены уже другие акценты.

Мэмбур, известный главным образом своей резко антипротестантской "Историей лютеранства" (1680)^*, непосредственно примыкавшей по своей концепции к "Рассуждению о всемирной истории" Ж. Б. Боссюэ (1681), рисовал крестовые походы как славное событие западной истории, прежде всего истории Франции и ее христианского рыцарства. Руководимое церковью, оно совершило во имя веры свой величайший героический подвиг, увековечив в нем память о своей преданности католицизму. Автор идеализировал и превозносил рыцарей и князей, участников и предводителей крестоносных войн. Так, вожди Первого крестового похода в особенности изображались им в самых светлых, сплошь хвалебных тонах. Мотивы их участия в походе, по Мэмбуру, были абсолютно безупречны. С нескрываемым восхищением перечислял автор имена многих представителей благородного сословия, двинувшихся в заморские края под знаменами Готфрида Бульонского, Робертов Нормандского и Фландрского, Раймунда Тулузского и других сеньоров^**. Все крестоносные графы, герцоги, бароны - это "избранные из дворян и храбрейшие в их государствах (elite des Gentilshommes, et des Braves de leurs Etats)". Они одарены исключительными доблестями: Гуго Вермандуа, брат короля Филиппа I, - "исполненный чести, добродетели и безукоризненной честности, до крайности отважный (plein d'honneur, devertu et de probite, extremement brave)"^***; граф Сен-Жилльский "в глубине души располагал всеми добрыми качествами, которые можно только пожелать для великого князя (possedait... dans le fond de Fame toutes les bonnes qualitez qu'onpeut souhaiter, pour en faire un grand Prince)"^****; таковы же и рыцарь-герой Танкред Отвилльский, и герцог Роберт Нормандский ("прямой, искренний и твердой веры - franc, sincere et d'une bonne foi")^*****, и прочие из наиболее выдающихся крестоносцев Первого похода.

^*(L. Maimbourg, Histoire du Lutheranisme, Paris, 1680. Об этой работе см.: F. Schnabel, Quellen, S. 275 ff., 284 ffv)

^**(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 76 ss.,. 78 ss. e. a.)

^***(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 77, 78.)

^****(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 95.)

^*****(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 101.)

Если Мэмбур сталкивается с фактами, которые явно противоречат развиваемому им представлению о крестоносных сеньорах как о бескорыстных поборниках дела божьего, он с иезуитской изворотливостью, дополняющей его пирронизм, старается уйти от оценки таких фактов. Упоминая об отправлении в крестовый поход Боэмунда Тарентского, историк очень неопределенно говорит о мотивах его присоединения к французским отрядам, проходившим через Италию: Боэмундом руководила "то ли великая ревность к славе божьей, то ли он полагал, что это был удобный случай возобновить войну против Алексея и овладеть по крайней мере какой-то частью его империи". Однако Мэмбур тут же спешит компенсировать ущерб, который может причинить репутации этого вождя христова воинства такое чуть ли не кощунственное суждение. "Как бы то ни было, - пишет историк, совершая salto mortale и смягчая свою оценку, - но не мне судить о намерениях (Боэмунда. - М. 3.), как это обычно принято, в особенности у историков, которые искажают [своими домыслами] мотивы хитрых людей"^*.

^*(Quoy qu'il en soit..., ce n'est pas a moy de juger dcs intention que les hommes, et sur tout, les Historiens, у ont d'ordinaire, pour contrefaire les habiles (L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 91).)

Классовые и конфессиональные позиции Мэмбура явственно сказались и в изображении им похода Петра Пустынника. Причину его неудачи он отчасти видит в опрометчивом поведении самого Петра, в том, что этот амьенский монах взял на себя чуждые ему обязанности военного командира; он не смог с ними справиться потому, что "на нем не было благословения господа, который желает, чтобы каждый действовал соответственно своему положению и рангу, как это делается в армии"^*; воины Петра не выказывали ему послушания "ни как священнику, ни как генералу, хотя он-то хотел быть и тем и другим"^**. Но главное, что, по Мэмбуру, обрекло на провал предприятие Петра Пустынника, Вальтера Голяка и других вождей бедняцкого воинства, это более всего претящий историку-аристократу дух анархии, которым были одержимы крестьянские ополчения. Мэмбур не жалеет красок, чтобы живописать внушающие ему отвращение преступные деяния "этого зверья из подонков народа Франции, Лотарингии и Германии (ces brutaux de la lie du peuple de France, de Lorraine, et d'Allemagne)", "без дисциплины, без страха перед богом и людьми"^*** и пр. Коль скоро оба бедняцкие скопища, последовавшие за отрядами Петра Пустынника (Готшалка и Эмихо Лейнингенского), погибли еще в Венгрии, - это произошло "по вполне справедливому приговору господнему"^****: высказывание вполне в духе латинских хронистов! Историк-иезуит считает крестоносцев-бедняков "ложными крестоносцами (ces faux Croisez) (sic! - M. 3.)"^*****, "бешеными варварами", которые прикрывают свое "варварство" благочестивыми предлогами^******. Их предприятие потерпело фиаско потому, что "бог отказал им в поддержке - он не хотел, чтобы наследие его сына было отвоевано осквернителями, теми, кто скорее являли собой его врагов (par les mains profans de ceux qui declaroient plus ses ennemis)"^*******; "дабы восторжествовала справедливость, - не устает автор внушать читателю, - бог покарал их за столько преступлений, погубив руками турок тех, кто так недостойно предавал крест бесчестию"^********.

^*(II... ne reussit pas n'aiant plus la benediction de Dieu, qui veut que chacun garde son ordre et son rang comme on ait dans une armee (L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 54).)

^**(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 58.)

^***(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 58.)

^****(...par un tres-juste jugement de Dieu (L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 59-60).)

^*****(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 59.)

^******(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. .61.)

^*******(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 62.)

^********(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 69-70.)

Характерны некоторые политические тенденции мэмбурова сочинения. Начав с описания ситуации, сложившейся на Ближнем Востоке ко времени крестовых походов (арабские, затем турецкие завоевания), изложив далее легенду о паломничестве Петра Пустынника, обрисовав Клермонский собор и передав основные события крестоносных войн XII-XIII вв. (повествование заканчивалось рассказом о падении Акры в 1291 г.), Мэмбур продлевал крестовые походы до... сражения при Лепанто (1571). Другими словами, он включал в них историю борьбы христианского мира против турок и после 1291 г. Особо останавливался автор "Истории крестовых походов" на антитурецких усилиях папства (Николая V, Каликста III, Пия II). Мэмбур, таким образом, использовал свою тему не только для прославления героического прошлого французского дворянства, но и для восхваления пап и других католических иерархов, выступавших организаторами борьбы с "неверными". Большое место, в частности, историк уделял деятельности превознесенного традицией аббата Бернара Клервоского, "знаменитого французского прорицателя", "совершившего столько замечательного", "человека живой и тонкой души"^* и т. д. и т. п.

^*(См. восторженный панегирик в честь Бернара Клервоского: L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre III, p. 309-310.)

В первую очередь, однако, история священных войн далеких времен служила Мэмбуру для панегирика Людовику XIV, которому был посвящен труд этого ученого-иезуита. Упомянув в посвящении о недавних победах французского оружия над Империей, Испанией, Голландией, "врагами куда более опасными, нежели египтяне, арабы, персы и турки"^*, Мэмбур заявлял, что, "если бы его величество правил в век крестовых походов или если бы век крестовых походов передвинулся в эпоху Людовика Великого", можно не сомневаться в том, что "царство Иисуса Христа в Св. Земле было бы основательно укреплено", а участие других христианских держав свелось бы только к тому, чтобы признать торжество Людовика XIV^**. Одержавший блистательные победы, "коим дивится весь свет", только один этот великий государь, по льстивому заверению Мэмбура, - единственный со времени крестовых походов герой, "кто в состоянии был бы совершить столь огромное и трудное дело"^***. По размаху героических деяний французской знати крестовые походы и европейские войны абсолютной монархии Людовика XIV ставились историком на один и тот же уровень.

^*(L. Maimbourg, Histoire des croisades, Epitre Auroi, p. A3.)

^**(L. Maimbourg, Histoire des croisades, Epitre Auroi, p. A4.)

^***(L. Maimbourg, Histoire des croisades, Epitre Auroi, p. A2.)

Хотя тенденциозность в подаче материала Мэмбуром выступает достаточно откровенно, его труд, с точки зрения принципов повествования, которых придерживался автор, интересен некоторыми новшествами. Прежде всего, в отличие от хронистов, Мэмбур строил свою "Историю крестовых походов" не хронологически, а прагматически. Вообще говоря, эта черта французской медиевистической историографии проявится в качестве типичной несколько позднее - уже с середины XVIII в., когда станет заметным постепенный переход, если прибегнуть к определению, сформулированному А. П. Кажданом применительно к византиноведению, "от пересказа и комментирования хроник... к осмыслению их материала"^*. Книга Мэмбура в этом плане, видимо, опередила византиноведческую литературу, что вполне объяснимо: латинские источники тогда были известны несравненно лучше византийских. Любопытно, что и сам историк усматривал новизну своего труда именно в его прагматичности. В начале первой книги он указывает, что хотя "многие и до него повествовали об этом предмете - и в сочинениях, специально посвященных крестовым походам, и в общих трудах по истории своих стран, поскольку они в большей или меньшей степени участвовали в крестовых походах, - но никогда еще не рассматривали крестовые походы совокупно, как единое целое, в той непрерывной цепи их причин, результатов и обстоятельств, при которых они протекали, в их взаимосвязи и со всеми последствиями"^**.

^*(А. П. Каждан, Загадка Комнинов, стр. 55.)

^**(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 3-4. Вообще прагматический подход к истории крестоносных войн, стремление выявить их внутренние движущие силы все шире внедряются в католическую историографию с конца XVII - начала XVIII в. Пройдет всего лишь несколько десятилетии со времени выхода в свет труда Мэмбура, и аббат Клод Флэри в своей "Церковной истории" (С. Flеurу, Histoire ecclesiastique) нарисует картину крестовых походов, близко предвосхищающую концепцию, созданную вскоре после этого рационалистами эпохи Просвещения: он откажется излагать чудеса и видения, станет приписывать крестовым походам всякого рода благие результаты и т. п.)

Тем не менее и Мэмбур некритичен по отношению к источникам, и его произведение, в сущности, компиляция из хроник, преимущественно Гийома Тирского (события до конца XII в.) и Марино Санудо (события XIII-XIV вв.); Мэмбур, впрочем, учитывал различные хроники - он ссылается на Одо Дейль-ского, анонимные "Деяния Людовика VII", Жака Витрийского, Матвея Парижского и других хронистов. Компиляция эта была составлена во вкусе придворной знати того времени и написана наподобие увлекательного романа на исторический сюжет, служащего прославлению абсолютистской Франции, ее короля, дворянства и католической церкви.

Историческое мышление автора оставалось в основе своей теологическим, хотя и с проникавшими в него элементами психологизации повествования и отчасти даже чертами тонкого рационализирующего скепсиса, вообще свойственного пирронистской историографии XVII в. Мэмбур, например, словно бы и не разделяет полностью веру средневековых латинских хронистов в сверхъестественное вмешательство в историю, но и не высказывает открыто негативного отношения к их воззрениям. Он выбирает средний путь, либо предоставляя самому читателю судить об истинности или ложности чудесных событий крестовых походов, либо пытаясь рационалистически объяснять чудеса, видения и тому подобные вымыслы, передаваемые хронистами. С точки зрения этого иезуита, папский легат в Первом крестовом походе Адемар де Пюи потому отказался признать подлинность св. копья, найденного в Антиохии, что был "весьма образованным" человеком: он "знал, что, когда рассказывали о видениях, это могли быть также обман или заблуждение"^*. Однако автор уходит от какого-либо ясного решения вопроса о св. копье, довольствуясь лишь замечанием, что находка реликвии, "вера в нее, во всяком случае, произвела прекрасное действие на дух всего войска", которое "не сомневалось больше в божьем покровительстве и в предвкушении победы требовало лишь одного - дать бой [противнику]"^**.

^*(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre II, p. 176.)

^**(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre II, p. 178-179.)

В самом начале своего сочинения Мэмбур предпринимает попытку рационалистически истолковать уже упоминавшуюся выше легенду о видении Христа Петру Пустыннику в иерусалимском храме. Историк связывает этот факт с психологическим состоянием амьенского монаха: "Когда он заснул во время своей молитвы, то либо пылкость, с которой он исполнял свое дело, ради коего отправился в Палестину, настолько разгорячила его воображение, что оно продолжало работать во сне еще сильнее, чем наяву; либо бог хотел поставить сновидение на службу своему делу, как он некогда поступал с пророками, - ему (Петру. - М. 3.) привиделся Иисус Христос"^*. Повествуя позднее о чудесах, которые будто бы творил Бернар Клервоский, Мэмбур, с одной стороны, как будто выражает сомнение в истинности этих чудес, поскольку "историки, передающие их, не приводят никаких доказательств"; с другой стороны, однако, он старается внушить своему образованному читателю, живущему в век успехов точного знания, что ведь и "в те времена (т. е. когда писали хронисты. - М. 3.) такого рода вещи подвергали столь же строгой проверке, как и ныне". А вместе с тем конечный вывод автора выглядит достаточно двусмысленно: "Я полагаю, - заявляет Мэмбур, - что всякий волен верить в чудеса, как ему будет угодно, - это нисколько не умаляет выдающейся святости Бернара"^**.

^*(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre I, p. 12.)

^**(Je croy qu'il est libre a chacun d'en croire ce qu'il lui plaira, sans rien diminuer de l'eminente Saintete de Saint Bernard (ibid., livre II, p. 319).)

Как видим, автор комбинирует признание божественного начала в истории с рассудочным подходом к его истолкованию. Это утонченное благочестие во вкусе пирронистов XVII в. пронизывает весь труд Мэмбура. Особенно характерно следующее рассуждение ученого-иезуита, которое он приводит, рассказывая о первых неудачах крестоносцев под Иерусалимом, когда, для того чтобы избежать осады, они предприняли попытку взять Иерусалим приступом: такой совет был им дан "от божьего имени" неким отшельником с Масличной горы. Они было последовали ему, однако, "вскоре поняли, - пишет Мэмбур, - что во всякого рода делах, тем более на войне, опасно предавать забвению правила искусства и пренебрегать разумом, слепо следуя указаниям откровений; им не должно слишком доверяться, ибо весьма часто они бывают ложными; но если бы они даже были истинны (et que quand meme elles seroient vraies) (sic! - M. 3.), никто не обязан верить в них, не имея доказательств. Долг каждого всегда состоит в том, чтобы повиноваться разуму и здравому смыслу (эти слова: "raison" и "bonsens" - то и дело употребляются Мэмбуром. - М. 3.), которыми господь, кроме своего божественного слова, наделил человека, чтобы он руководствовался ими в своих поступках"^*. Так адаптация историком-иезуитом вкусов подготовленного придворного читателя, отказ от повторения явных нелепостей (чудеса, легенды и пр.), расписываемых хронистами, сочетается в изложении Мэмбура с изощренной религиозностью^**.

^*(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre III, p. 232.)

^**(Г. Зибель считал, будто Мэмбур "еще колебался между религиозным воодушевлением и скептицизмом" (Н. Sуbel, Geschichte des ersten Kreuzzuges, S. 164).)

С этим связаны и свойственные книге Мэмбура антиисторические тенденции. Выше уже приводилось его суждение об "образованности" папского легата Адемара Монтейльского^*. Точно так же Бернар Клервоский выступает под пером историка вовсе не фанатично-непримиримым цистерцианским монахом середины XII в., а оказывается довольно обходительным церковником-придворным, который, по словам автора, в отличие от Петра Пустынника "умел превосходно сообразовывать мудрость и разум с куртуазностью и благочестием"^**.

^*(См. стр. 59-60 данной работы.)

^**(L. Maimbourg, Histoire des croisades, t. I, livre III, p. 318: qui savoit admirablement l'art d'accorder la sagesse et la raison avec la grace et la devotion...)

В целом труд Л. Мэмбура является образцом апологетически-ортодоксальной, но по-своему утонченной интерпретации истории крестовых походов французским историком скептической школы^*, идеологом абсолютизма и католицизма. Их всемерное прославление и героизация с позиций просвещенного благочестия и восхваления царствующего монарха - главные черты его концепции, являющейся, в сущности, модификацией установок "Церковных анналов" Ч. Барония.

^*(Интересные соображения о пирронистских тенденциях в историографии XVII в., критике ею чудесного и т. д. см.: J. H. Brumfitt, Voltaire, p. 1-2, 34 и др.)

Начиная с эпохи Реформации, а именно в трудах историков-протестантов, прокладывает себе, однако, дорогу и иное, негативистское, критическое истолкование истории крестовых походов. Раньше всего оно было выдвинуто в немецкой историографии начала XVI в., которая в это время, по выражению Е. А. Косминского, "делается служанкой теологии" (как лютеранской, так и католической)^* и подчиняется задачам ведшейся тогда вероисповедной полемики.

^*(Е. А. Косминский, Историография, стр. 98.)

Едва ли не первым историком, высказавшим новую точку зрения на крестовые походы, был антиклерикально настроенный баварский протестант Иоганн Авентин (1477-1534)^*. Его интерес к этой теме был в значительной мере продиктован политически актуальным звучанием турецкой проблемы в Германии первой четверти XVI в. Один из своих исторических трактатов Авентин прямо посвятил выяснению "причин войны христиан с турками". Этот трактат ("Причины турецкой войны") был написан в 1526 г., ознаменованном турецким триумфом при Мохаче, и переработан три года спустя - ход событий излагался до неудачной осады турками Вены в 1529 г.^**. Давая исторический обзор конфликтов христиан с сарацинами и турками, Авентин останавливался и на истории крестовых походов XI-XIII вв.^***. Крестоносная тема затрагивалась также в главном, созданном за несколько лет до того труде Авентина - в "Баварской хронике".

^*(Подробнее библиографию трудов Авентина и исследований о нем самом см.: F. Fueter, Geschichte der Historiographie, S. 194 f., О. Л. Вaйнштейн, Западноевропейская историография, стр. 334, прим. 26 (автору осталось неизвестным исследование американского историка Дж. Страуса [G. Strauss, Historian Aventinus, Cambridge (Mass.), 1963], где, кстати, дана исчерпывающая библиография (р. 263- 278). Анализ общеисторических воззрений Авентина см.: F. X. Wegelе, Historiographie, S. 267 ff.; F. Schnabel, Quellen, S. 102 ff.; G. Strauss, Historian Aventinus, p. 179 sq.; см. также: О. Л. Вайнштейн, Западноевропейская историография, стр. 332 и сл.)

^**(Aventinus, Ursachen des Tiirkenkrieges, S. 171-242.)

^***(Aventinus, Ursachen des Tiirkenkrieges, S. 233-235.)

Концепция крестовых походов, развивавшаяся Авентином, и его отношение к ним еще двойственны. Как и произведения других немецких историков-гуманистов, окрашивавших историю крестоносных войн на Востоке в националистические тона, "Баварская хроника" Авентина тоже до некоторой степени проникнута немецко-героическими мотивами (хотя звучат они не столько в общегерманском, сколько скорее в локальном, баварском диапазоне). Считая по крайней мере первые четыре крестовых похода религиозными войнами "христиан и немцев"^* против сарацин и признавая заслуги рыцарства в борьбе с "неверными", Авентин, писавший свой труд по поручению герцогов Баварских^**, всячески подчеркивает участие и заслуги в этих войнах немецких государей и князей, прежде всего баварцев. Главари Первого похода - герцог Готфриди его братья - это, по Авентину, немецкие князья: они собрали "большое войско в Германии"^***. Готфрид Бульонский в глазах историка - маркграф Андорфа и Нимвегена (или Гельдерна)^****. "Отняв у сарацин Иерусалим, Антиохию, Сирию", этот маркграф со своими воинами, по мнению историка, "совершил прекрасное дело (hat das pest getan)"^*****. На завоевание Иерусалима с ним двинулись герцог Вельф Баварский, его братья Оттон и Эрхард, граф Генрих Ритбургский и бургграф Регенсбургский - также немецкие владетели^******. Из прочих участников похода Авентин упоминает лишь графа Роберта Фландрского, да и того превращает в "Рупрехта" (graf Ruprecht in Flandern)^*******. Весь поход "в Азию против сарацин" был начат, как он пишет, "из Европы и немецких земель"; в один ряд с завоеванием Иерусалима ставится... смерть герцога Вельфа на Кипре^********.

^*(Свой краткий рассказ о Первом крестовом походе Авентин начинает словами: "В это время произошел большой и первый поход христиан и немцев за море (Dies zeit ist der groB und erst zug der christen und Teutschen gewesen iiber mer)", -Aventinus, Bayerische Chronik, Buch V, Cap. 42, S. 304). К слову сказать, четвертым крестовым походом Авентин считал поход, подготовленный Генрихом VI в ll97 г. (см.: Aventinus, Ursachen des Tiirkenkrieges, S. 234).)

^**(См.: F. Schnabel, Quellen. S. 100 ff.)

^***(Aventinus, Bayerische Chronik, S. 304.)

^****(Aventinus, Bayerische Chronik, ср.: его же, Ursachen des Turkenkrieges, S. 233.)

^*****(Aventinus, Bayerische Chronik, ср.: его же, Ursachen des Turkenkrieges, S. 233.)

^******(Aventinus, Bayerische Chronik, S. 304-305.)

^*******(Aventinus, Bayerische Chronik, S. 304.)

^********(Aventinus, Ursachen des Turkenkrieges, S. 233.)

Участники второго "общеимперского заморского похода против неверных сарацин" - это опять-таки прежде всего немецкий король Конрад, герцог Фридрих Швабский, будущий император, и его братья - епископ Оттон Фрейзингенский, герцог Генрих Баварский, герцог Вельф III и "многие другие светские и духовные князья и господа (vil ander fursten und herrn, geistlich und weltlich)" из Германии^*: все они "отправились в поход, за море, чтобы спасти тамошних христиан (zogen tiber mer, die christen daselbst zu retten)"^**. Примечательные факты этого предприятия, заслуживающие, с точки зрения Авентина, упоминания, - кончина фогта Фридриха Регенсбургского (в Иерусалиме), болезнь герцога Вельфа, поспешившего с дороги вернуться через Сицилию на родину, и особенно бракосочетание византийской принцессы Феодоры, племянницы императора Мануила, с герцогом Баварским^***.

^*(Aventinus, Bayerische Chronik, Buch VI, Cap. 24, S. 331; его же, Ursachen des Tiirkenkrieges..., S. 233.)

^**(Aventinus, Bayerische Chronik, Buch VI, Cap. 24, S. 331; его же, Ursachen des Tiirkenkrieges..., S. 331.)

^***(Aventinus, Bayerische Chronik, Buch VI, Cap. 24, S. 331; его же, Ursachen des Tiirkenkrieges..., S. 332.)

Третий крестовый поход в изложении Авентина - это тем более немецкая экспедиция с героем-императором Фридрихом Барбароссой во главе^*. Имена французского и английского королей, также участвовавших в походе ll89-ll92 гг., в "Баварской хронике" вовсе опущены и лишь мельком приведены в трактате "Причины турецкой войны"^**. Фридрих Барбаросса, по Авентину, "самый верный и воинственный князь во всем мире"; именно потому за помощью к нему обратился "греческий император Константинопольский", приславший своих послов на Нюрнбергский рейхстаг^***. И в рассказе об этом походе историк обстоятельно перечисляет немецких вождей-крестоносцев (герцог Фридрих Швабский, герцог Бертольд Меранский и пр.); он воздает энергичные похвалы Фридриху Барбароссе, едва услышав о приближении которого, сарацины в Сирии уже готовы были отступить - "так они устрашились его прибытия (so erschracken si ab dises kaisers zuckunft)"^****.

^*(Aventinus, Bayerische Chronik, Buch VI, Cap. 24, S. 331; его же, Ursachen des Tiirkenkrieges..., Buch VII, Cap. 7, S. 353-354.)

^**(Aventinus, Ursachen des Turkenkrieges, S. 234.)

^***(Aventinus, Bayerische Chronik, S. 353.)

^****(Aventinus, Bayerische Chronik, S. 353-354.)

Но в работе Авентина, испытавшей явное влияние реформационной идеологии, слышатся уже и другие ноты: осуждение крестовых походов - папских предприятий, порожденных "мрачными суевериями" католицизма; войн, которые, будучи вызваны "помрачением" христианства римскими папами, привели лишь к страшному кровопролитию и бессмысленной растрате сил Западной Европы. В сдержанной форме это негативное отношение протестантского историка к папским священным войнам проявляется уже при описании первых четырех походов. Авентин старательно и с едва скрытым порицанием отмечает бесчинства первых крестоносцев^*; он скептически констатирует бесплодность осады Дамаска в ll48 г.^** и гибель массы христианских воинов от голода^***; историк не устает говорить о невзгодах крестоносцев Третьего похода; он отмечает безрезультатность Четвертого похода (Генриха VI). После смерти Фридриха Барбароссы, которую предрешили "бог, и природа, и счастье (got und die natur und das gluck)"^****, немецкое войско в Сирии поразила чума, "люди умирали, как скот (fielen die leut wie das vieh dahin)", "никто не возвратился оттуда (kam niemant davon)": все войско погибло, "словно бог не хотел, чтобы хоть один член его остался в живых, поскольку верховный вождь был мертв (ab gleichsam got nit wolt, das kein glid davon mit dem leben solt komen, so das oberist haubt, der Kaiser tod war")^*****. Тщетны были усилия крестоносцев, высланных Генрихом VI: хотя в поход двинулась большая армия из Германии, но "все было напрасно (aber alles vergebens)"^******.

^*(Aventinus, Buch V, Cap. 43, S. 305.)

^**(Aventinus, Ursachen des Turkenkrieges, S. 233.)

^***(Aventinus, Ursachen des Turkenkrieges, S. 233.)

^****(Aventinus, Bayerische Chronik, Buch VII, Cap. 9, S. 354.)

^*****(Aventinus, Bayerische Chronik, Buch VII, Cap. 9, S. 354.)

^******(Aventinus, Ursachen des Turkenkrieges, S. 234.)

В дальнейшем, переходя к рассказу о крестовых походах в Египет, Авентин явно не в состоянии больше держаться этого умеренно-горького тона: он выражает свое возмущение бессмысленными походами за море, продолжавшимися по инициативе папства в XIII в. Враждебный к Риму, автор "Баварской хроники" саркастически писал в своем кратком рассказе о Пятом крестовом походе: "Духовенство предвещало по книге "Откровение Иоанна", что наступает час изгнания сарацин, и потому папы послали в Германию своих проповедников, которые должны были уговорить народ, рыцарей и князей на такой поход. Они много разглагольствовали, чтобы возбудить каждого к походу, вроде тех, которые до сих пор принесли так мало пользы всему христианству (so bisher wenig nutz gemainer christenheit pracht het), в результате чего произошло много зла и бессмыслицы (darausvil iibels und unrats entstuend). Некоторые полагали, что могут делать все, что им заблагорассудится, - они мстили своим врагам и убивали их; едва только они вешали на себя крестик (alsbald sie nur das creuzlein an sich hengten), как уже считали, что у них все пойдет словно по маслу и что за все свои грехи они будут прощены", - "ведь так им говорили нелепые проповедники"^*. В результате неудачи, постигшей крестоносцев на берегах Нила в 1221 г., они "с позором вернулись восвояси, в Германию, и более уже не помышляли о земле обетованной, поняв, что, если попытаются выгнать сарацин, лишь распрощаются с жизнью (das sie nur mit leben davon kamen, das sie die Saracen also weg ziehen liessen)"^**.

^*(Aventinus, Bayerische Chronik, Buch VII, Cap. 17, S. 362-363.)

^**(Aventinus, Bayerische Chronik, Buch VII, Cap. 17, S. 363.)

В еще более осуждающем тоне говорит Авентин об энтузиазме, возбужденном церковниками во время детских крестовых походов; историк прямо связывает эти предприятия с "дьявольским наущением": "Черт попутал также детей предпринять большой поход (Es bracht auch der teufel ein grofien zug von kindern auf); они устремились в него как безумные, думая, будто в них вселился святой дух (mainten, es war der heilig geist in in)...)". И далее в кратких, но сильных выражениях он повествует о плачевной участи детей, которые - все до единого - погибли от рук пиратов^*.

^*(Aventinus, Bayerische Chronik, Buch VII, Cap. 17, S. 364.)

Следует признать все же, что осуждающие ноты у Авентина еще только намечаются; основная тема, в связи с которой он касается событий крестовых походов, - активная роль в них баварских герцогов; негативное отношение к священным войнам средневековья и в "Баварской хронике" и в "Причинах турецкой войны" в целом проступает еще довольно умеренно.

Свое дальнейшее развитие оно получило в знаменитом своде богословско-протестантской историографии второй половины XVI в. - в "Магдебургских центуриях" Матвея Власича (1520-1575)^* и в некоторых комментариях (Р. Райнекция - к хронике Альберта Аахенского, 1584 г.). Наиболее полное выражение эта концепция обрела уже в XVII в. - в книге англиканского теолога-историка Томаса Фуллера (1608-1661) "История священной войны"^** и в "Беспристрастной истории церкви и еретиков" немецкого пиетиста, профессора истории и придворного проповедника в курфюршестве Саксонском - Готфрида Арнольда (1666-1714) ^***. Для всех этих авторов крестоносные войны - отнюдь не геройско-благочестивые предприятия "истинного христианства"; они лишь результат своекорыстной политики папства, отвергаемой всевышним. Папы римские возбудили крестовые походы ради увеличения своей власти - именно потому они и потерпели неудачу: ее ниспослал бог. Крестовые походы не были делом благочестия, не были богоугодным делом, это был плод корыстолюбия римских первосвященников, суеверий и заблуждений Запада, образовавшихся в итоге деятельности католических церковников. Следовательно, крестовые походы - событие богопротивное, дело рук дьявола, антихриста, "Gesta Diaboli per Francos", как остроумно формулировал впоследствии Э. Гиббон точку зрения этих антикатолически настроенных авторов^****.

^*(См.: F. Schnabel, Quellen, S. 285 f.; W. Nigg, Die Kirchengeschichtsschreibung, S. 48ff.; E. Fueter, Geschichte der Historiographie, S. 249-253; R. Morghen, Storiographia, p. 18 sq.; см. также: Е. А. Косминский, Историография, стр. 98 и ел. и О. Л. Вайнштейн. Западноевропейская историография, стр. 346 и cл.)

^**(Th. Fuller, The History of the Holy Warre, Cambridge, 1631. переизд. в 1640, 1647, 1663 гг. и др. См. об авторе: J. E. Bailey, The life of Fuller, особенно р. 173 sq.)

^***(Arnold, Historie. См. об авторе: F. X. Wegele, Historiographie, S. 788 ff.; F. Dibelius, Gottfried Arnold; F. Floring, Kirchenhistoriker; E. Seeberg, Gottfried Arnold; H. Dorries, Geist und Geschichte.)

^****(Э. Гиббон, История упадка, стр. 432, прим. 2.)

Отчетливо выраженный антипапизм - наиболее характерная черта представлений историков-протестантов различных направлений. Он чрезвычайно ярко проявился в рассуждениях немецкого протестантского историка Матвея Дрессера о причинах Первого крестового похода (эти рассуждения первый издатель хроники Альберта Аахенского, Райнерий Райнекций, включил в Приложение к изданию, содержавшее трактат об "Алексиаде" и о хронике Жуанвилля)^*. Дрессер считал, что к проповеди крестового похода папу Урбана II побудили не какие-либо высокие, благочестивые, а сугубо земные мотивы. "Может быть, вы скажете, - писал друг Райнекция, - что это был благочестивый план - отвоевать храм господа и поднять христиан ради восстановления христианства в Палестине? - Нет: в нем не содержалось ничего благочестивого". Более того, по мнению Дрессера, в плане похода, предложенного Урбаном II, вообще "нельзя усмотреть ничего, кроме обмана и пустого суеверия"^**. Этот тезис подкреплялся типично протестантскими доводами: проект похода был неугоден богу и не мог соответствовать божьим предначертаниям - "напротив, для бога Иерусалим был ненавистен; бог хотел, чтобы он был уничтожен, чтобы в нем не осталось камня на камне. Это была не благословенная, а проклятая земля, которой надлежало навеки быть превращенной в развалины". Отсюда следовал вывод: "Значит, желать открыть храм господа, восстановить его почитание и основать королевство в стране, откуда сам бог изъял и свой культ и откуда он удалил свой храм - это было ненавистное суеверие. Папа грубо заблуждался, коль скоро возлагал надежды на этот земной Иерусалим, ибо сам господь желал, чтобы он был разрушен до основания, уничтожен, с тем чтобы сердца и помыслы христиан устремились к небесному Иерусалиму"^***.

^*(Привожу по кн.: "L'Esprit des croisades", vol. I, p. XI.)

^**(L'Esprit des croisades", vol. I, p. XII.)

^***(L'Esprit des croisades", vol. I, p. XII.)

Итак, уже сам по себе проект похода ради восстановления христианства в Палестине являлся в основе своей ложным, он был плодом суеверия. Недаром крестовые походы и завершились провалом: это произошло потому, что ими предводительствовали католические священники и римский папа. "Никогда нельзя будет увидеть успешную войну, возбуждаемую или направляемую папой"^*, - заканчивает свое рассуждение Дрессер.

^*(L'Esprit des croisades", vol. I, p. XIIp. XIII.)

В таком же антипапском духе строилась книга англиканского теолога Т. Фуллера, в которой изложение фактического материала доводилось до падения Акры в 1291 г. Кроме того, автор рисовал историю военно-монашеских орденов, особо останавливался на суевериях времени крестовых походов, последствиях этих войн для развития военного дела и т. д. Излагая предысторию Первого крестового похода, Т. Фуллер утверждал, будто Урбан II направил Петра Пустынника в Иерусалим, чтобы по возвращении оттуда в качестве божьего посланца этот монах служил целям папы, который организовал поход на Восток исключительно ради собственной выгоды. Сущность всей концепции историка сформулирована в обобщающем заключении об исходе священной войны, длившейся 194 года: это была война "самая продолжительная по времени, - писал он, - самая дорогая по денежным расходам, самая жестокая по своему кровопролитному характеру; по ложным воззрениям, она была самой священной, в действительности же, по своим подлинным целям и намерениям - самой политической войной [из всех], которые когда-либо знавал мир"^*. Кембриджский историк писал так за десять лет до английской буржуазной революции, во время которой он выступил на стороне умеренных пресвитериан ^**, противников тяготевшего к католицизму Карла I Стюарта. В только что приведенной оценке крестовых походов звучало решительное осуждение Фуллером одного из наиболее крупных исторических предприятий католической церкви: крестоносные войны были объявлены жестоким порождением корыстной политики римского престола, крайне дорого к тому же обошедшимся европейскому человечеству.

^*(Привожу по: J. E. Bailey, The life of Fuller, p. 177, note 97.)

^**(См.: J. W. Thompson, Hist. Writing, p. 634.)

Это представление было подкреплено и наглядно - весьма любопытным рисунком, открывавшим книгу Фуллера в ее первом издании (1631)^*. На верхней части рисунка изображены люди всех сословий, в богатом снаряжении, с оружием в руках отправляющиеся из Европы к иерусалимскому храму, представленному на нижней половине картинки: перед храмом лежат убитые; несколько отчаявшихся беглецов из бедноты устремляются обратно, на родину. Два героя крестоносной эпопеи, стоящие справа и слева от церкви (олицетворение Европы), передают пессимистический смысл всего изображения-он дан в надписи: "We went out full, but return empty" ("Мы двинулись в путь изобильными, а возвращаемся ни с чем").

^*(Издание 1631 г. нам недоступно; описание рисунка дается по тексту книги Дж. Бэйли (Bailey, The life of Fuller, p. 175).)

Отрицание всякого положительного значения папских крестовых походов (и с религиозной и с мирской точки зрения) и, напротив, утверждение их исторической пагубности - таков был внутренний смысл концепции Т. Фуллера. Впоследствии Г. Зибель не без основания считал его одним из первых историков, поставивших вопрос об исторической необходимости и правомерности крестовых походов, - проблема, которая нередко рассматривалась и в трудах более поздних исследователей^*.

^*(H. Sуbel, Geschichte des ersten Kxeuzzuges, S. 163.)

Аналогичная концепция развивалась три четверти века спустя после выхода в свет книги Фуллера немцем Готфридом Арнольдом в его полемически заостренной "Беспристрастной истории церкви и еретиков" (Г. Дэрриэс справедливо называет ее "Kampfschrift")^*. Этот труд, написанный в конце 90-х годов XVII в.^** и произведший огромное впечатление на умы своего времени (а позднее и на Вольфганга Гёте)^***, по мнению самого Арнольда, якобы в равной степени чужд и антикатолическим тенденциям "Магдебургских центурий" и прокатолическим - "Церковных анналов" Ч. Барония (отсюда название: Unparteyische Kirchenund KetzerHistorie)^****. В действительности, однако, в "Беспристрастной истории" проводилась проникнутая пнетистским мистицизмом, восходившая к А. Г. Шпенеру и Ф. Я. Франке^***** протестантская -общеисторическая концепция, включавшая и своеобразное истолкование крестовых походов. Критические установки по отношению к священным войнам папского Рима в XI-XIII вв. здесь были высказаны с еще большей резкостью и законченностью, чем в "Магдебургских центуриях" (общую зависимость арнольдова сочинения от этого труда констатировал Э. Фютер)^******.

^*(H. Dоrries, Geist und Geschichte, S. 20.)

^**(H. Dоrries, Geist und Geschichte, S. 59-64 (Exkurs: Die Entstehungszeit der Kirchen-und Ketzergeschichte).)

^***(H. Dоrries, Geist und Geschichte, S. ll - 12.)

^****(H. Dоrries, Geist und Geschichte, S. 13.)

^*****(H. Dоrries, Geist und Geschichte, S. 14.)

^******(E. Fueter. Geschichte der Historiographie, S. 268.)

Арнольд, историк пиетистского толка, считавший католиков-папистов врагами "истинного христианства", уже паломничества XI в. изображал как следствие лживых поповских проповедей и суеверий. Он очень кратко упоминал о паломничествах к святым местам, в частности об одном из наиболее массовых паломничеств в 1064 г., возглавлявшемся архиепископом Майнцским; Арнольд полагал, что "не стоит труда рассказывать о том, как продолжались и умножались суеверия и фиглярничанье попов (wie sonst der aberglaube und die gauckeleyen der Pfaffen... fortgesetzt und vermehret worden, verlohnt nicht die muhe)"^*; эти "обольстители-наставники" могли иметь успех потому, что, по его словам, "большинство, живя в мрачной темноте, вовсе не ведало христианства (da die meisten in der dicken finsternis Christentum nicht einmal kennten)"^**.

^*(Arnold, Historie, Buch XI, Cap. II, 9, S. 329.)

^**(Arnold, Historie, Buch XI, Cap. II, 10, S. 330.)

Собственно же крестовые походы, которых сами восточные христиане вовсе и не хотели^*, были, по Арнольду, всего-навсего обманом суеверного народа папой римским и теми, кто шел с ним заодно, преследуя одни только мирские цели - расширение собственного господства. Когда, пишет он, из Палестины прибыл Петр Пустынник и рассказал о бывшем ему откровении, "в силу которого христианам Запада надлежало двинуться на помощь христианам Востока, это было для папы и для попов весьма желанным делом (dieses war dem Pabst und den Pfaffen eine gewundschte sache), ибо таким образом они ослабляли власть князей и могли тем временем ловить рыбку в мутной воде (weil sie dadurch die macht der Potentates schwachen und indessen im truben fischen konten)"^**. И далее: "Папы и попы повели этих злосчастных рыцарей вовсе не из любви к греческим единоверцам (gar nicht zur liebe gegen Griechischen Gemeinen), которым они должны были помочь; напротив, они (т. е. папы и попы. - М. 3.) испытывали радость, когда оба народа накидывались друг на друга, сами же они в это время, как господа, вершили судьбы [мира] и могли все дальше распространять свою власть (es war ihre freude, wenn die beiden nationen in einander gerichten, und sie indessen herren spielen und ihre herrschaft weiter ausbreiten mochten)"^***. Арнольд с каким-то если не злорадством, то своего рода внутренним удовлетворением рассказывает о страшных убийствах и массовом кровопролитии, учиненных во время Первого крестового похода. Гневно-иронически пишет он о еврейских погромах, произведенных первыми крестоносцами: "Прежде всего они подвергли избиению всех евреев и этим самым засвидетельствовали свои прекрасные намерения (und damit eine probe von ihrer schonen intention ablegten)"^****. В этом же тоне характеризуются и итоги всей Иерусалимской войны: "Таков был плод этой так называемой христианской помощи, которая заключалась в одном сплошном кровопролитии, пожарах, разбоях и убийстве (Dieses war die frucht der so genennten christlichen htilfe, welche in lauter blutvergiesen, sengen und brennen, rauben und morden bestund), причем погибло бесчисленное множество христиан, которые ничего от этого не получили, кроме того, что герцог Бульонский провозгласил себя королем в Иерусалиме, а прочие предводители поделили между собой завоеванные земли"; "в остальном же они не стали благодаря этому более благочестивыми или более святыми, а сделались только более кровожадными и безбожными (und im iibrigen dadurch nicht frommer oder heiliger, sondern blutgieriger und gottloser wurden)"^*****.

^*(Arnold, Historie, Buch XI, Cap. II, 10, S. 330.)

^**(Arnold, Historie, Buch XI, Cap. II, 9, S. 329.)

^***(Arnold, Historie, Buch XI, Cap. II, 10, S. 330.)

^****(Arnold, Historie, Buch XI, Cap. II, 10, S. 330.)

^*****(Arnold, Historie, Buch XI, Cap. II, 10, S. 330.)

Увенчивает все эти отравленные полемическим ядом рассуждения следующее: "Итак, все десять походов (столько всего их насчитывают) прошли попусту: так бог печальным их исходом доказал, что это не было его делом (da Gott durch den jammerlichen ausgang wiese, das es sein werk nicht ware)". Положение восточных христиан не стало легче после крестовых походов; зато папа - и в этом Арнольд усматривает единственный, притом, разумеется, негативный результат крестоносных войн - удерживал крестоносцев как своих телохранителей - salve guardie, "которую он направлял против всех, кто был ему неугоден (die er wider aller ausschickte, so ihm nicht zu gefallen waren)"^*.

^*(Arnold, Historie, Buch XI, Cap. II, 10, S. 330.)

Разумеется, воззрения протестантских историков на крестовые походы были ограничены рамками их конфессиональных убеждений и методологии истории. Отличие их взглядов от концепции католических авторов сводилось прежде всего к тому, что крестовые походы как гглод папской политики объявлялись делом не бога, а антихриста - дьявольскими, гибельными и проклятыми войнами, предпринятыми вопреки божьей воле. Несомненно, однако, что по-своему критичный подход историков-протестантов к теме, будучи также основан на богословском понимании истории в его лютеранском или кальвинистском обличье, потенциально открывал возможности более объективной оценки событий, нежели тот, которого придерживались историки католического направления. Безусловным завоеванием протестантской историографии крестовых походов можно считать выделение политики папства в качестве реального фактора, вызвавшего крестоносное движение. И хотя сама по себе эта политика, вернее, ее истоки еще не были выведены за пределы вмешательства сверхъестественных сил в историю (причины крестовых походов, включая деятельность папства, - дьявольское наущение), но все-таки в понимание темы был внесен новый, земной, а именно политический компонент. Точно так же и в осуждении крестовых походов историками-протестантами, хотя оно имело чисто конфессиональные основания, несомненно, содержалось рациональное зерно - тезис о гибельности и бесплодности крестоносных войн для христианского мира.

Особо следует отметить исследовательские труды протестантской историографии, посвященные частным, чисто фактологическим вопросам. Как ни узка проблематика подобных произведений, однако то были первые собственно аналитические работы: их авторы ставили своей задачей выделить и подвергнуть (в доступных им пределах и возможностях) анализу конкретные сюжеты, видимо существенные, по мнению этих ученых, для верного понимания крестовых походов.

Самый значительный среди такого рода опусов исследовательского характера - "Хронология к истории священной войны" гельмштедтца Г. Мейбома^*: это наиболее ранний в историографии труд по хронологии крестовых походов.

^*(H. Meibоmius, Chronologia ad historiam belli sacri, Helmstadii 1584.)

Выбор проблемы, сделанный немецким историком, был, несомненно, удачен: последовательность событий крестоносных войн в повествовательных источниках содержит столько неясностей и путаницы, что упорядочение хронологической канвы этих предприятий - необходимейшее условие реконструкции их истории. Не случайно и впоследствии, три с лишним столетия спустя, хронологический аспект событий 1096-1099 гг. привлечет к себе самое пристальное внимание виднейшего знатока священных войн - Г. Хагенмейера^*. Что касается рассматриваемой работы, то занятия хронологией вообще составляли важную сферу деятельности эрудитов, и имя Г. Мейбома в этом отношении, может быть поставлено в один ряд с именами Ж. Ж. Скалигера и Д. Пето - зачинателей научной хронологии^**.

^*(Имеется в виду: H. Hagenmeyer, Chronologie, - ROL, vol. VI- VIII, Paris, 1899-1901.)

^**(См. О них: О. Л. Вайнштейн, Западноевропейская историография, стр. 375 и сл.)

В плане историографическом существенными представляются не столько конкретные результаты исследования Мейбома, сколько сама по себе попытка изучения хронологии крестоносного движения, предпринятая автором. Поставить такую задачу значило косвенным образом выразить недоверие существующей традиции! Несомненно, трактат Мейбома (пусть методы, применявшиеся историком, были несовершенны и выводы - поверхностны) по-своему пробивал брешь в "крепостных сооружениях" идейного противника протестантских ученых - католической историографии.

В целом, думается, протестантская трактовка крестовых походов имела двойственное значение. В некотором смысле концепция протестантов являлась шагом назад сравнительно с подходом к этому сюжету гуманистов (особенно итальянских историков), поскольку предполагала все же (правда, больше на словах) вмешательство сверхъестественных начал в историю. Но с другой стороны, те же историки-протестанты вели дальше линию мирского, светского толкования крестоносных войн, намеченную гуманистами. И. Авентин, Т. Фуллер, Г. Арнольд и другие выдвинули представление, согласно которому решающим фактором при возбуждении крестовых походов были политические мотивы папского престола; вразрез с апологетическими установками историков контрреформационного лагеря они указали на отрицательные для общественного прогресса последствия крестовых походов. Отдельные же ученые, разрабатывавшие частные вопросы темы, явственно ставили под сомнение католическую традицию, пусть это сомнение и распространялось еще только на область хронологии. Рациональное зерно, брошенное в почву протестантами, даст первые всходы (уже не на богословской, а на рационалистической почве) в трудах историков и философов Просвещения^*.

^*(Промежуточное положение между протестантской концепцией и рационалистическими суждениями просветителей занимают представления гельмштедтского историка-теолога Иоганна Лоренца Мосгейма (1693- 1755), развивавшиеся в его "Компендиуме": L. Моsheim, Compendium Historiae, Helmstadt, 1737. Этот протестант, вообще чуждый узкотеологической постановке историко-церковных проблем (см. о нем подробнее: Е. Fueter, Geschichte der Historiographie, S. 269-271; R. Mогghen. Storiographia, p. 26 sq.). в принципе тоже осуждал крестовые походы; он также утверждал, что они были более бедственны, чем благодатны по своим последствиям; Мосгейм указывал, в частности, что во время этих войн были истреблены "лучшие и благороднейшие фамилии", а благодаря реликвиям, доставленным с Востока, возросли суеверия. L. Моsheim, Compendium Historiae, S. 629 ff. (§ VI: Mala ex his bellis orta). Однако его общая точка- зрения была все же гораздо более умеренной и сдержанной, нежели у просветителей.)