Глава 2. Н. А. Бестужев - революционер-декабрист [1954 Барановская М.Ю.

В годы возникновения тайных обществ в России процесс разложения помещичьего строя сопровождался обострением классовой борьбы и ростом крестьянских восстаний. Усилились многочисленные волнения среди фабрично-заводских рабочих. В армии также начиналось брожение.

В стране еще не было силы, которая могла бы организовать и возглавить движение крестьянских масс; еще не было пролетариата. Были только "лучшие люди из дворян"^*, которые создали политическое движение; и руководство им, как указывает В. И. Ленин, принадлежало почти исключительно офицерам, и именно дворянским офицерам. В. И. Ленин очень четко определил историческое место декабристов, отметив, что они стояли у истоков русского революционного движения.

"В 1825 году Россия впервые видела революционное движение против царизма"^*, - писал В. И. Ленин, имея в виду вооруженное выступление декабристов.

Подчеркивая характерные черты декабризма, его революционность, непримиримость к самодержавию и крепостничеству, В. И. Ленин говорил и о "республиканских идеях декабристов"^*. В работе "Политический кризис и провал оппортунистической тактики" Ленин выявил классовый характер революционности декабристов, назвав ее "дворянской революционностью"^**. Он указал также и на основную особенность дворянской революционности: страшную отдаленность декабристов от народа^000***. Ленин подчеркнул, что революционность декабристов носила не пролетарский и не крестьянский, а дворянский характер.

В своих работах Владимир Ильич подчеркивал историческое значение движения декабристов и преемственную связь между декабристами и последующими поколениями русских революционеров. В своей замечательной работе "Памяти Герцена" В. И. Ленин писал: "...мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала - дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями "Народной воли". Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. "Молодые штурманы будущей бури" - звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.

На движение декабристов как на одно из крупнейших революционных событий в России указывал и И. В. Сталин. В ответ на замечание немецкого писателя Эмиля Людвига, что Романовы продержались 300 лет на русском престоле, И. В. Сталин сказал: "Да, но сколько было восстаний и возмущений на протяжении этих 300 лет: восстание Стеньки Разина, восстание Емельяна Пугачева, восстание декабристов, революция 1905 г., революция в феврале 1917 г., Октябрьская революция"^*.

^* (И. В. Сталин. Беседа с немецким писателем Эмилем Людвигом. Госполитиздат, 1933, стр. 7.)

Начало первому тайному обществу в России положили офицеры Семеновского полка. После возвращения гвардии из заграничных походов офицеры часто собирались в казармах и беседовали на политические темы.

Первое тайное общество получило название "Союз Спасения" или "Общество истинных и верных сынов отечества". В 1818 году вследствие разногласий между членами общества "Союз Спасения" распался.

Тогда же в Москве, в Хамовнических казармах, возник "Союз Благоденствия", сыгравший большую роль в русском политическом движении. Члены его обязывались "распространением между соотечественниками истинных правил нравственности и просвещения споспешествовать правительству и возведению России на степень величия и благоденствия". Целью "Союза Благоденствия" было введение представительного правления и освобождение крестьян. Организация носила революционный характер. В новый союз вошли все участники "Союза Спасения". Всего в нем насчитывалось более двухсот членов.

В эти же годы Н. Бестужев вступил в петербургскую масонскую ложу "Избранный Михаил"; к ней принадлежали будущие декабристы Ф. Н. Глинка, братья В. и М. Кюхельбекеры, Г. С. Батеньков, Ф. П. Толстой и другие. Какова была масонская идеология Н. Бестужева, остается невыясненным. Скорее всего, масонские идеи не имели первостепенного значения в его взглядах. С еще большей уверенностью можно сказать, что масонство не оказало в какой-либо степени вредного влияния на его революционное умонастроение. Н. Бестужев вступил в масонскую ложу, когда масонство уже приходило в упадок, уступая место тайным политическим обществам. Больше того, ложа, в которую вступил Н. Бестужев, отличалась от других лож традиционного религиозно-мистического характера.

Члены этой масонской ложи, как говорит советский исследователь В. Базанов, "...не задумываясь о потустороннем мире и не претендуя на открытие священных тайн, превратили фактически свою ложу в политический клуб"^*.

^* (В. Базанов. Вольное общество любителей российской словесности. Петрозаводск, Гос. изд. Карело-Финской ССР, 1949, стр. 96.)

Как свидетельствует в своих "Воспоминаниях"^* дочь одного из участников этой ложи, Ф. П. Толстого, все заседания и протоколы в ней велись на русском языке. Н. М. Дружинин установил, что ложа "Избранный Михаил" была связана с "Союзом Благоденствия" и организационно^**.

^* (Е. Ф. Юнге. Воспоминания (1843-1860). М., книгоизд-во "Сфинкс" (1914). Историческая библиотека, т. X, стр. 114-115.)

^** (Н. М. Дружинин. Декабрист И. Д. Якушкин и его ланкастерская школа. М., Ученые записки Моск. гор. пед. ин-та, т. II, вып. I, 1941, стр. 65.)

В 1818 году было официально утверждено "Вольное общество любителей российской словесности". Будущие декабристы превратили "Вольное общество любителей российской словесности" в свой литературный центр. Бессменным председателем общества стал член "Союза Благоденствия" поэт Ф. Н. Глинка. В числе членов были К. Ф. Рылеев, А. О. Корнилович, А. С. Грибоедов, В. К. Кюхельбекер и многие другие.

18 марта 1821 года Н. Бестужев вступил в общество сотрудником, 31 мая он стал уже действительным членом. Его брат А. Бестужев-Марлинский состоял членом общества с 1820 года. В 1824 году вступил в общество К. Торсон.

"Вольное общество" издавало журнал "Соревнователь просвещения и благотворения", доход от продажи которого поступал на благотворительные нужды.

В 1822 году Н. Бестужев был избран членом "цензурного комитета" (редакционной коллегии) и сделался главным редактором прозаических произведений. Вместе с тем он неоднократно выступал на публичных собраниях с чтением собственных литературных произведений и исторических работ.

Александр Бестужев дал следующую оценку этому литературному объединению: "Чтения публичные в литературных обществах, возбуждая соревнования между молодыми писателями, развивают и в публике вкус к родной словесности. Нередко те, которые приезжают туда, чтобы других посмотреть или показать себя, возвращаются домой с новыми понятиями и с полезнейшею охотою"^*.

^* (А. Бестужев. Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года. "Полярная звезда", карманная книжка на 1824 год для любительниц и любителей русской словесности, изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым. СПБ, стр. 117.)

На заседании 13 июня 1821 года Н. И. Гнедич выступил с вдохновенным словом об огромном общественном значении русской литературы, призывая сотрудников филиала "не преклонять благородного оружия своего перед врагами", "сражаться с невежеством, с пороками могучими", призывать на суд потомства "сильных мира". "Да будет же перо в руках писателя то, что скипетр в руках царя: тверд, благороден"^*.

^* (В. Г. Базанов. Поэты-декабристы (К. Ф. Рылеев, В. К. Кюхельбекер, А. И. Одоевский). М.-Л., изд. Академии наук СССР, 1950. стр. 34-35.)

Особый параграф устава "Союза Благоденствия", называвшегося по цвету переплета "зеленой книгой" (зеленый цвет - цвет надежды), предусматривал распространение "вольных обществ", утвержденных правительством, но негласно руководимых союзом через отдельных его членов. Одним из таких "вольных обществ" "Союза Благоденствия" было организовано в 1819 году общество "Зеленая лампа". На его заседаниях пропагандировались идеи английской конституции и велись вольнодумные разговоры. Членом "Зеленой лампы" был А. С. Пушкин, который в своем послании "к В. В. Энгельгардту" упоминает о том, что они говорили:

^* ("Послание к В. В. Энгельгардту"; написано в 1819 году, во вторую годовщину существования "Зеленой лампы" (1818-1820).)

Будущие декабристы в "Зеленой лампе" "чтением республиканских стихов и других отрывков, там читанных"^*, пытались влиять на развитие литературы и театрального искусства.

^* (П. Е. Щеголев. Зеленая лампа. "Пушкин и его современники", вып. VII, стр. 30-31.)

В 1818 году, при открытии варшавского сейма, Александр I произнес речь, в которой обещал дать конституцию России: "Я намерен даровать благотворное конституционное правление всем народам, Провидением мне вверенным"^*.

^* (Декабрист М. С. Лунин. Сочинения и письма. П., 1923, стр. 70.)

Передовая молодежь того времени, среди которой были будущие декабристы, дала правильную политическую оценку варшавской речи Александра I. Многие из них вскоре убедились в том, что "императору нравились внешние формы свободы, как нравятся красивые зрелища; ему нравилось, что его правительство внешне походило на правительство свободное, и он хвастался этим. Но ему нужны были только наружный вид и форма, воплощения же их в действительности он не допускал. Одним словом, он охотно согласился бы дать свободу всему миру, но при условии, что все добровольно будут подчиняться исключительно его воле"^*.

^* (Адам Чарторыжский. Мемуары, т. I, M., 1913, стр. 307.)

В октябре 1820 года в Петербурге восстал Семеновский гвардейский полк, один из любимых полков Александра I. В донесении, отправленном Александру I начальником гвардейского корпуса Васильчиковым, сообщалось, что "нижние чины выведены были из терпения от неблагоразумного и неосторожного поведения полковника Шварца". Восстание началось с того, что солдаты, собравшись на дворе казармы, потребовали освобождения одной из рот, арестованной в связи с тем, что она жаловалась на грубость и бесчеловечность командира полка Шварца, одного из типичных представителей "аракчеевской" фронтовой школы. В полку не проходило ни одного дня учения без палок. Шварц издевался над солдатами, дергал их за усы, заставлял плевать в лицо друг другу и терзал беспрестанными ученьями и шагистикой. Солдаты Московского и Преображенского полков и лейб-гренадеры громко выражали свое сочувствие семеновцам.

Генерал-адъютант А. А. Закревский писал, что каждый из командиров этих полков "почти не был уверен в своих подчиненных и страшился, чтобы у него того же не произошло"^*. А. X. Бенкендорф писал П. М. Волконскому: "Более чем вероятно, что если бы настоящая катастрофа потребовала вмешательства вооруженных сил, то сия последняя отказалась бы повиноваться, так как большая часть полков уже давно разделяла неблагоприятное мнение семеновцев о полковнике Шварце"^**.

^* (Бумаги гр. А. А. Закревского (т. 1). Изд. под ред. Н. Дубровина. Сборник Русского Исторического о-ва, т. 73, 1890.)

^** (Бумаги кн И. В. Васильчикова. О Семеновской истории. "Русский архив", 1875, III-IV.)

Н. И. Тургенев писал об этих событиях в своем "Дневнике": "Семеновцам в Государственном Совете, в английском клубе и великосветских салонах, говоря о событиях в Семеновском полку, все выражали сочувствие и негодование по адресу Шварца... Весь полк в крепости... солдаты показали необыкновенное благородство во время всего происшествия. Все им удивляются, все о них сожалеют"^*.

^* (Дневники и письма Н. И. Тургенева (1816-1824), т. III. Птг., 1924, стр. 61 (архив братьев Тургеневых).)

А. И. Тургенев сообщал П. А. Вяземскому 28 октября: "Семеновцы все еще в крепости и крепки мужеством и своею правдою и страданием. Всеобщее участие в их пользу"^*. Александр I был очень обеспокоен. Он узнал о событиях, находясь на конгрессе "Священного союза" в Троппау. Царь видел в них проявление роста освободительных идей в России^**.

^* (Переписка А. И. Тургенева с П. А. Вяземским. Т. I. 1814-1833. Под ред. и с примеч. Н. Н. Кульмана. Птг., 1921, стр. 111.)

^** (К. Ф. Рылеев перед 14 декабря выражал будущему декабристу Г. С. Батенькову сожаление по поводу того, что члены "Союза Благоденствия" не воспользовалась семеновской историей: "Один подобный случай был уже пропущен... Не должно повторять ошибок" (В. И. Семевский. Политические и общественные декабристов. СПБ, 1909, стр. 159).)

Движение в Семеновском полку было беспощадно подавлено. Полк был жестоко наказан и расформирован. Впоследствии некоторые рядовые этого полка, попав в другие части, стали проводниками освободительных идей в солдатские массы. Многие из бывших семеновцев приняли участие в восстании декабристов.

Через несколько дней после расправы с семеновцами во дворе казармы Преображенского полка были найдены две прокламации. Одна из этих прокламаций была обращена к солдатам Преображенского полка "от солдат семеновцев", а другая вообще к "воинам". Обе прокламаций были составлены в очень решительных революционных выражениях. Авторы прокламации называли царя "тираном", "сильным разбойником", "подлым правителем", описывали весь ужас крепостного права, тиранию дворян-помещиков, торговлю людьми, как скотом... Панический страх охватил правительство.

В связи с событиями в Семеновском полку при гвардейском корпусе была учреждена тайная военная полиция. Она вела наблюдение за поступками и образом мысли солдат и офицеров.

Реакция развернула свое наступление против просвещения и науки. Начался разгром университетов. Передовые профессора один за другим изгонялись из стен учебных заведений.

В те дни, когда лучшие люди петербургского общества были взволнованы семеновской историей и негодование против изувера Шварца еще больше раскалило ненависть к военно-бюрократическому режиму аракчеевщины, в десятой книжке "Невского зрителя" появилось стихотворное послание поэта К. Ф. Рылеева "К временщику", направленное против всесильного Аракчеева.

"Нельзя представить изумления, ужаса, даже можно сказать, оцепенения, каким поражены были жители столицы при сих неслыханных звуках правды и укоризны, при сей борьбе младенца с великаном. Все думали, что кары грянут, истребят и дерзновенного поэта и тех, которые внимали ему... Это был первый удар, нанесенный Рылеевым самовластью", - писал Н. Бестужев в своих "Воспоминаниях о К. Ф. Рылееве"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 12.)

Стихотворение Рылеева было его первым опытом гражданской лирики.

Поэт-гражданин огненными стихами заклеймил "верного" друга императора, главного мучителя русских крестьян и солдат, с бессмысленной жестокостью учреждавшего военные поселения в стране.

Дружба Н. Бестужева с К. Ф. Рылеевым началась в 1821 году. Они встретились в "Вольном обществе любителей российской словесности". Приезжая в Петербург, Н. Бестужев непременно посещал К. Ф. Рылеева. Александр Бестужев жил вместе с Рылеевым в доме Российско-Американской компании, где последний служил правителем дел. Все петербургские литераторы, бывавшие у Рылеева, стали знакомыми Н. Бестужева. В числе их был и Лев Сергеевич Пушкин, который часто знакомил всех собиравшихся у Рылеева с новыми стихами своего гениального брата.

Дружба Н. Бестужева с Рылеевым оборвалась только после трагической смерти последнего. Освободительные идеи целиком завладели их умами. Беседы о современном положении России, о французской буржуазной революции, об Отечественной войне 1812 года, об испанской революции давали богатую пищу уму. Рылеев делился с другом своими литературными замыслами. Н. Бестужев в свою очередь давал ему читать свои труды по истории русского флота. Он полюбил Рылеева, поэт стал одним из самых близких его друзей.

Рылеев относился к Н. Бестужеву с чувством глубокого уважения и всегда прислушивался к его советам. Стойкий, умный, выдержанный и рассудительный, Н. Бестужев стал для поэта самым большим авторитетом. Во всех делах, "требовавших холодного размышления, он (т. е. Рылеев. - М. Б.), - говорит Н. Бестужев, - всегда прибегал ко мне; в этом случае он делал мне честь предпочтения, не доверяя, как говорил он, ни собственной пылкости, ни Александровой опрометчивости"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 15.)

Рылеев, Н. и А. Бестужевы были связаны общностью политических и литературных взглядов, о чем говорит Н. Бестужев: "Насчет литературных занятий Рылеев и мы с братом составляли нечто целое. Ни один из нас не делал плана, не кончал сочинения, не показав другому"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 15.)

В 1822 году Рылеев и А. Бестужев предприняли издание альманаха "Полярная звезда", который должен был отображать литературные взгляды будущих декабристов и объединить все прогрессивное в русской литературе.

III

В начале 1821 года в Москве состоялся съезд представителей управ "Союза Благоденствия". В самом начале работ съезда было получено сообщение от петербургской думы о том, что правительству известно о существовании "Союза Благоденствия" и что оно следит за его действиями.

На московском съезде было объявлено о закрытии союза. Этим фиктивным актом хотели отвлечь внимание правительства и избавиться от ненадежных элементов, проникших в союз. В действительности же была проведена реорганизация союза; на основе одного возникли два тайных общества: "Северное" и "Южное", с новым уставом. По сравнению с Южным обществом Северное было первоначально более умеренным и в программе и в тактике. Южное очень скоро выступило за республику. Дума Северного общества, возглавляемая кн. С. П. Трубецким, кн. Е. П. Оболенским и Никитой Муравьевым, стояла за конституционную монархию.

В 1823 году И. И. Пущин, отказавшись, к негодованию своих родных, от служебной карьеры в гвардии, переехал из Москвы в Петербург и в качестве сверхштатного члена поступил в уголовную палату. Здесь он оказался сослуживцем Рылеева. Поступив в петербургскую уголовную палату раньше Пущина, Рылеев избрал наиболее приемлемую в то время форму общественного служения, получив должность по судебному ведомству.

Хорошо узнав поэта-гражданина, Пущин принял его в Северное общество. С приходом Рылеева деятельность тайной организации оживилась. Рылеев действовал очень энергично. Он ввел в общество ставших наиболее видными деятелями декабристского движения: - братьев Александра, Николая и Михаила Бестужевых. Рылеев вместе с Александром Бестужевым писал злободневные песни, которые явились в России одним из ранних опытов революционной поэзии с агитационно-пропагандистским назначением. "Рабство народа, тяжесть притеснения, несчастная солдатская жизнь изображались в них простыми словами, но верными красками", - говорит о них в "Воспоминании о Рылееве" Н. Бестужев^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 27.)

В тайное общество Н. Бестужев вступил зрелым человеком. К этому шагу он был подготовлен всем ходом своего духовного развития.

Отвечая на письменные вопросы следственного комитета в Петропавловской крепости, Н. Бестужев писал: "Присоединение же мое к обществу только направило к цели мои понятия и желания"^*. Он привлек в общество и К. Торсона.

В одной из бесед с Н. Бестужевым Торсон убедился, что для искоренения различных злоупотреблений в государстве необходимо "действовать обществом". Тогда Н. Бестужев открыл ему существование тайной организации и цель ее. "...Полагаясь на благоразумие человека, бывшего мне другом, я вступил в Общество"^*, - говорил на следствии К. Торсон, объясняя свое вступление в Северное общество, куда его ввел Н. Бестужев.

Самым лучшим отдыхом Н. Бестужев считал для себя беседы по воскресным дням на "русских завтраках" у Рылеева, которые неизменно состояли из нескольких кочанов пластовой капусты, ржаного хлеба и белого вина. Рылеев говорил: "Русским надо русскую пищу".

Здесь собирались все члены Северного общества: Никита Муравьев, братья А., Н. и М. Бестужевы, Г. С. Батеньков, И. И. Пущин, С. П. Трубецкой, А. О. Корнилович, А. И. Одоевский, Н. П. Репин, В. И. Штейнгель, братья В. и М. Кюхельбекеры, П. Г. Каховский, А. И. Якубович, Ф. Н. Глинка и другие. На завтраках у Рылеева обсуждалось каждое новое явление в литературе и публицистике, ставились вопросы изучения истории; будущие декабристы глубоко интересовались судьбами своей родины. У Рылеева говорили о современном положении России, о политике, о дикой реакции, охватившей Россию в связи с революционными событиями 1820 года на Западе. Все население страны открыто выражало свое недовольство политикой правительства.

Поведение "кочующего деспота" (как называл А. С. Пушкин Александра I за его частые и длительные поездки на конгрессы за границу), увлечение царя международными интригами и его пренебрежение к кровным интересам России оскорбляло патриотическое чувство представителей всех слоев общества. Братья царя занимались парадами и разводами, всячески третировали лучших офицеров и солдат.

У Рылеева бывали и не члены тайного общества, литераторы, близкие к декабристским кругам: лицейский товарищ и друг Пушкина поэт А. А. Дельвиг, Орест Сомов, Н. И. Гнедич и другие. В 1824 году здесь бывал и А. С. Грибоедов, приезд которого в Петербург совпал с возвращением Н. Бестужева с Гибралтара. Грибоедов привез свою только что законченную комедию "Горе от ума", которая имела огромный успех не только среди передовой молодежи, но и в самых широких кругах народа. Комедия с невероятной быстротой в тысячах списков разошлась по всей России. Ее читали, перечитывали, заучивали наизусть. "Горе от ума" явилось резкой обличительной сатирой на современное крепостническое общество. Будущие декабристы раньше кого бы то ни было поняли и помогли окружающим вернее понять и оценить удар, нанесенный Грибоедовым обветшалому феодально-крепостническому строю. С их помощью передовая часть молодежи стала рассматривать "Горе от ума" как средство агитации против крепостного права и самодержавия.

Брат Пушкина, Лев Сергеевич, читал его новые свободолюбивые стихи. Сам Пушкин словно незримо присутствовал у Рылеева. Не будучи членом тайного общества, Пушкин с полным основанием считал себя единомышленником декабристов. Его политическая лирика имела первостепенное значение для революционной агитации. Декабристы распространяли его антикрепостнические стихи в бесчисленном количестве.

Пушкин также оказал огромное влияние и на творчество поэтов-декабристов, которые вели неустанную борьбу против слепого подражания западным образцам. У Рылеева они оплакивали Байрона, смерть которого в 1824 году явилась крупным событием для всей Европы. Байрон вступил в Италии в тайное общество карбонариев, поставивших себе целью уничтожить деспотизм и установить свободные политические учреждения. Он был дорог декабристам как поэт, в творчестве которого звучали мотивы политического протеста и призыва к национально-освободительной борьбе. Участник войны за освобождение Греции от турецкого ига, поэт скончался в лагере под Миссолонгами. Пушкин, Рылеев и В. Кюхельбекер откликнулись на смерть поэта стихами. Стихотворение В. Кюхельбекера "Смерть Байрона" кончалось гневным вызовом реакционным кругам Англии, изгнавшим своего поэта из его отчизны, и поэтическим пророчеством о их неизбежной гибели.

В 1823 году в жизни тайной петербургской организации наступил перелом. Он явился началом идейно-политической борьбы между двумя группами - умеренной конституционно-монархической и группой революционной, республиканской, во главе которой в скором времени встал Рылеев.

Под его руководством Северное общество начинает свою деятельность в соответствии с политическими взглядами будущего левого крыла организации декабристов.

В общество вливается свежая струя в лице молодых членов - лучших офицеров гвардейских полков, расположенных в Петербурге. Будущие декабристы, пренебрегая обычной для дворянской молодежи карьерой, встали на путь революционной борьбы. При всем этом, их политические взгляды не всегда отличались четкостью и последовательностью.

Некоторые члены Северного общества не одобрили проекта конституции, предложенного Никитой Муравьевым. В этом проекте нашли свое отражение идеи большинства умеренных членов Северного общества. Никита Муравьев считал возможным сохранить монархию, лишь ограничив ее в правах. Аграрная часть проекта, отражавшая классовые интересы группы передового поместного дворянства - крупных землевладельцев, вызывала у наиболее революционно настроенных членов общества недоумение.

1824 и 1825 годы были самыми кипучими в жизни Н. Бестужева.

1 июля 1824 года Н. Бестужев отправился на фрегате "Проворный" под командой Ф. В. Казина из Кронштадта до Гибралтара.

Из Бреста Н. Бестужев писал брату Александру: "...пишу тебе, урвав первую свободную минуту... По краткости времени я не хочу тебе описывать ничего, узнаешь все после потому, что по обязанности своей должен все замечать... У меня три должности: на фрегате, по части историко-географической и по части дипломатической"^*.

^* (Н. В. Измайлов. А. А. Бестужев до 14 декабря 1825 г. Академия наук СССР. "Памяти декабристов". Сборник материалов, I, Л., 1926, стр. 42.)

В этом же письме Н. Бестужев просит брата "кланяться" Рылееву и всем товарищам по обществу.

О каком обществе говорит в своем письме Н. Бестужев - о Северном или о "Вольном обществе любителей российской словесности"? Несомненно о последнем, ставшем декабристским литературным центром.

Из показаний мичмана гвардейского экипажа В. А. Дивова (который узнал об этом от товарища Н. Бестужева по экспедиции, мичмана А. П. Беляева), видно, что во время плавания на фрегате "Проворный" Н. Бестужев "старался поселить в Казине свободный образ мыслей, а А. П. Беляев советовал: "Если есть брат, друг, родственник, то следует стараться обратить его"^*. Из показаний А. П. Беляева известно, что у Н. Бестужева в плавании к Гибралтару находился рукописный список "О необходимости законов" Д. И. Фонвизина. А. П. Беляев прочел и списал его^**.

Так уже в начале плавания к Гибралтару Н. Бестужев начал пропагандистскую деятельность на фрегате, стараясь вселять среди моряков "свободный образ мыслей"^*.

А. П. Беляев пишет в своих "Воспоминаниях" о том, как они были свидетелями расстрела "восставших за свою свободу испанцев" и под звуки марша Риэго, "совершившего переворот в Испании и потом погибшего на виселице", поднимали бокалы в память бессмертного героя свободы^*.

^* (Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном (1805-1850) А. П. Беляева. СПБ, 1882, стр. 125, 127 и 128.)

О настроениях Н. Бестужева красноречиво свидетельствуют написанный им очерк "Гибралтар" и "Путевые письма". В них Н. Бестужев с любовью зарисовал образы своих современников - испанских революционеров. Он говорит об их благородстве и мужестве. Живой свидетель расстрела "восставших за свободу испанцев", Н. Бестужев в таких словах описывает казнь одного из патриотов: "Перед расстрелом ему хотели завязать глаза платком. Он отказался сначала, - говорит Н. Бестужев, - но, увидя генерала О'Доннеля (О'Доннель - либерал и предатель. - М. Б.) в числе зрителей, схватил с нетерпением платок и сказал: "Не хочу осквернять последних минут моей жизни видом человека, предавшего отечество и пришедшего любоваться кровью сограждан". "С этими словами он был расстрелян", - заканчивает Н. Бестужев^*.

^* (Гибралтар (письма I-IV). Н. Бестужев. "Полярная звезда" за 1825 г. СПБ, 1825, стр. 193-224.)

"Так вводилась в сознание читателей, - говорит М. К. Азадовский, - романтическая фигура борца за свободу и клеймилось политическое предательство"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч, М. К. Азадовский. Мемуары Бестужевых, стр. 620.)

Поездка в Испанию еще больше усилила ненависть Н. Бестужева к крепостному строю и аракчеевскому режиму.

За успешное выполнение заданий адмиралтейского департамента по возвращении из Испании Н. Бестужев был произведен в капитан-лейтенанты.

Когда Н. Бестужев вернулся из дальнего плавания и ввел в Северное общество К. Торсона, Рылеев дал им для ознакомления проект конституции Никиты Муравьева. Рылеев жаждал знать мнение серьезных и преданных идее освобождения своей родины морских офицеров. Они много путешествовали и непосредственно наблюдали деятельность конституционных учреждений в ряде стран. Оба обнаружили интерес и начитанность в политических вопросах и очень зрело рассуждали о способах государственного преобразования.

Социально-политические взгляды Н. Бестужева выражены в его замечаниях на полях проекта конституции Никиты Муравьева. Это - второй вариант конституции; он переписан рукой Рылеева и сохранился в бумагах И. Пущина^*.

^* (Подлинник второго варианта конституции Никиты Муравьева с замечаниями Н. Бестужева. ОРЛБ.)

До нас дошло три редакции проекта конституции Никиты Муравьева. Академик Н. М. Дружинин подверг их всестороннему изучению в специальном труде "Декабрист Никита Муравьев"^*. Историк доказал, что ряд замечаний на втором проекте конституции, в частности замечание к параграфу о земельном наделе крестьянства (§ 24), принадлежит Н. Бестужеву.

^* (Н. М. Дружинин. Декабрист Никита Муравьев. М., изд. О-ва политкаторжан, 1933.)

В своих весьма скупых, но четких замечаниях на полях проекта представитель левой, демократической группы Северного общества Н. Бестужев требовал освобождения крестьян с землей и настаивал на расширении прав народного представительства^*. Его предложения шли значительно дальше критических поправок Торсона.

Н. Бестужев и К. Торсон вернули Рылееву муравьевский проект с дополнениями и замечаниями. Рылеев поддержал Н. Бестужева, склоняя Никиту Муравьева ввести в конституцию предложение о республиканском образе правления, о наделении крестьян землей за счет помещиков^*.

Н. Бестужев и К. Торсон расходились в понимании важнейших политических вопросов. Торсон оставался сторонником конституционно-монархического строя и незадолго до восстания стал заметно отходить от общества. Он боялся революционного переворота и возможных последствий.

Рылеев старался установить связь Северного общества с Балтийским флотом. Он поручил Н. Бестужеву и К. Торсону завербовать морских офицеров и создать ячейку тайного общества во флоте. Вместе с тем Рылеев поручил Н. Бестужеву и К. Торсону вести агитацию среди матросов и офицеров, считая, что при наличии сильной группы в Кронштадте можно будет поднять восстание. С началом действий в Петербурге Н. Бестужев и К. Торсон должны были быть готовы в Кронштадте с помощью членов общества "возмутить матросов, сменить начальство и принять город и крепость под свою команду"*. Осенью 1825 года Н. Бестужев вошел в состав думы Северного общества вместо выбывшего на длительное время из Петербурга Никиты Муравьева.

^* (Следственному комитету К. Торсон так характеризовал свой отказ от создания ячейки тайного общества в Кронштадте: "Таким образом действовать, значит возродить беспорядок, который после не удержать. Если везде так действовать, значит предать отечество еще большим ужасам, чем французская и гишпанская революция" (В. Д., т, I, стр. 194-198).)

В октябре того же 1825 года С. П. Трубецкой приехал в Петербург и сообщил Рылееву, что на юге два корпуса готовы к революционному выступлению и требуют помощи от северян. Рылеев не смог ответить решительно и определенно. Хоть общество численно за последние месяцы и выросло, но оно еще не было сплоченным и организованным. Рылеев прекрасно понимал это и не скрывал, что для решительных действий общество еще не готово, что он не в состоянии что-либо предпринять и тем более присоединиться к открытому революционному выступлению, хотя и надеялся на гвардейские полки.

Сообщение Трубецкого о достигнутом с Южным обществом соглашении об одновременном революционном выступлении (летом 1826 года на юге - при маневрах и смотре царем войск - 3-го и 4-го корпусов намечалось убийство Александра I; на севере - арест и вывоз царской семьи за границу и одновременно движение пехотных частей под командованием М. П. Бестужева-Рюмина на Москву и конницы во главе с С. И. Муравьевым-Апостолом на Петербург) было принято левым крылом Северного общества с огромным энтузиазмом. Соглашение, заключенное между обществами, еще более воодушевило северян. Оболенский, Каховский, А. и Н. Бестужевы, а с ними и другие энергично пополняли ряды общества новыми членами, готовя их к выступлению.

Рылеев был уверен в том, что когда придет время действовать открыто, полки будут с ними.

Умеренные члены общества, как Штейнгель, Батеньков и другие, стали также проявлять живейший интерес к делам тайной организации.

Но обстоятельства сложились так, что Северному обществу пришлось выступить раньше, чем предполагал Рылеев со своими товарищами. В половине ноября 1825 года в Петербурге стали распространяться робкие слухи о болезни Александра I, находившегося в Таганроге. 27 ноября стало известно о его смерти. Трубецкой сообщил Рылееву, что дворцовый караул, придворные чины, войска Петербургского гарнизона и правительственные учреждения присягнули его брату, императору Константину I.

Смерть царя и присяга на верность новому самодержцу застали Северное общество врасплох. Казалось, все планы были сорваны. В витринах магазинов появились портреты нового государя. Монеты с его изображением входили в обращение. Но Константин еще при жизни Александра I отрекся от престола и наследником негласно был назначен другой брат царя - Николай.

Константин в качестве командующего польской армией жил в Варшаве. Когда до него дошли вести о том, что ему приносят присягу, он отказался признать себя императором. В столице возникло неопределенное положение, наступило междуцарствие. Один царь, Константин, сидел в Варшаве и не торопился вступать на престол. Другой, Николай, переехал в Зимний дворец, но фактически не стал самодержцем. Братья то один, то другой, уступали корону и трон друг другу. Между Константином и Николаем шла переписка о престолонаследии. Курьеры метались между Петербургом и Варшавой. "Столица государства представляла тогда странное явление, - говорит в своих "Записках" Трубецкой, - был государь названный, но не было действительного, и никто не знал наверное, кто им будет"^*.

^* (С. П. Трубецкой. Записки, Лейпциг, 1874, стр. 5.)

В тот день, когда стало известно о смерти Александра I, к Рылееву тотчас бросился Н. Бестужев. К нему присоединился и К. Торсон. Между ними произошел разговор, который позднее был воспроизведен Н. Бестужевым в его "Воспоминании о Рылееве".

"Где же общество, - говорил Н. Бестужев, - о котором столько рассказывал ты? Где же действователи, которым настала минута показаться? Где они соберутся, что предпримут, где силы их, какие их планы? Почему это общество, ежели оно сильно, не знало о болезни царя, тогда как во дворце более недели получаются бюллетени об опасном его положении? Ежели есть какие намерения, скажи их нам, и мы приступим к исполнению - говори!"

"Это обстоятельство явно дает нам понятие о нашем бессилии. Я обманулся сам, мы не имеем установленного плана, никакие меры не приняты, число наличных членов в Петербурге невелико, но, несмотря на это, мы соберемся опять сегодня ввечеру; между тем я поеду собрать сведения, а вы, ежели можете, узнайте расположение умов в городе и в войске"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 30.)

Вечером у Рылеева собрались Трубецкой, Оболенский, Батеньков, А. и Н. Бестужевы. Совещание ни к чему не привело. Рылеев и братья А. и Н. Бестужевы, оставшись втроем, стали строить планы дальнейших действий и решили написать прокламации к войскам, намереваясь ночью распространить их по казармам.

Посоветовавшись друг с другом, они нашли такой способ пропаганды неудобным и разорвали написанные листы. Тогда они приняли смелое и отчаянное решение: пойти по улицам Петербурга и агитировать солдат. Они подходили к каждому часовому, останавливали каждого солдата и говорили, что "их обманули, не показав завещания покойного царя, в котором дана свобода крестьянам и убавлена до 15 лет солдатская служба". Солдаты слушали их с затаенным дыханием. Слова Рылеева и братьев А. и Н. Бестужевых быстро разнеслись по войскам. В этом они убедились при обходе улиц столицы на следующую ночь. Свои обходы по ночам они стали считать началом своих действий. Таким образом, они готовили войска "для всякого, - по словам Н. Бестужева, - случая, могущего представиться впоследствии"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 31.)

В этих ночных хождениях по городу Рылеев сильно простудился и заболел. Но, несмотря на болезнь, он продолжал фактически возглавлять Северное общество в эти дни и был душой всех его планов, его идеологом и вождем.

В столице стали распространяться слухи о завещании Александра I, касавшегося престолонаследия. Возможность воцарения Николая создавала в войсках неприязненное к нему отношение. Его не любили. Он был груб с офицерами и жесток с солдатами. В случае, если будут вторично приводить к присяге Николаю, было решено действовать. Сама обстановка складывалась таким образом, что Северное общество должно было взять на себя инициативу действия и под предлогом требования воцарения Константина не допустить присяги Николаю.

Рылеев, Трубецкой, Оболенский и другие руководители общества решили собрать гвардейский экипаж, Измайловский полк с коннопионерами и Московский полк (где особенно энергично действовал М. Бестужев) в одну боевую массу и организованно двинуть их к сенату для внушительной демонстрации; здесь же объявить о созыве собрания народных представителей, которое должно будет решить вопрос о форме государственного правления в России.

Рылеев с Оболенским были уверены, что с пятью-шестью полками этот план можно осуществить без пролития крови.

10 декабря стало известно об окончательном отречении Константина. В этот же день офицеры Финляндского полка члены общества Н. П. Репин и А. Е. Розен заявили Рылееву и Трубецкому, что рассчитывать на свой полк в случае выступления они не могут. Не оправдались расчеты и на другие полки. Тем не менее северяне не изменили своему решению. Именно в эти дни Северное общество приступило к подготовке решительных действий. В случае неуспеха восстания в Петербурге решено было с оружием в руках пробиваться к новгородским военным поселениям, поднять их и найти опору для дальнейшей борьбы^*.

^* (М. В. Нечкина. План государственного переворота в день восстания 14 декабря 1825 года. "Исторические записки", 1948, № 27, стр. 133-134. (Изд. Академии наук СССР).)

В эти дни особую энергию проявил Н. Бестужев. Он и сам позднее показал на следствии, что "действовал решительно"^*.

Несмотря на то, что Н. Бестужев в течение нескольких лет состоял на службе при адмиралтейском департаменте и не нес строевой морской службы, в морском гвардейском экипаже его хорошо знали и любили^*. Н. Бестужеву одному принадлежит заслуга создания крепкого ядра декабристов в гвардейском экипаже, в котором служили многие передовые, образованные моряки, члены филиала Северного общества.

^* (Е. А. Бестужева в 1858 году, будучи в Петербурге, говорила М. И. Семевскому (историку, позднее издателю и редактору журнала "Русская Старина"), что когда после ареста Н. Бестужева полицмейстер спрашивал ее, кто его знакомые, - "пол-Петербурга его любит, - отвечала я совершенно справедливо" (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 410).)

Н. Бестужев с большой осторожностью, исподволь, втягивая морских офицеров в беседы о политике, о странах, в которых существует республиканский порядок правления, узнавал образ мыслей офицеров и доказывал им необходимость изменения государственного строя России.

Выше уже упоминалось о том, какое влияние имел Н. Бестужев на молодого мичмана А. П. Беляева во время их совместного плавания к Гибралтару. Н. Бестужев принял в общество лейтенанта А. П. Арбузова, который до вступления в Северное общество "...питал либеральные мнения и мечтал о республике^*", а также лейтенанта М. Кюхельбекера.

^* (В. Д., т. VIII. "Алфавит декабристов". Л., ГИЗ, 1925, стр. 26.)

Через Арбузова Н. Бестужев вел работу среди моряков - офицеров и матросов. Н. Бестужев умело организовал агитацию, о чем он говорил на следствии: "... чтобы мне принять кого-либо в члены тайного общества, надобно было знать конечное согласие того человека, объявить ему о цели общества и предписать самому действия, сверх сего по приеме объявить о том Рылееву"^*.

Н. Бестужев не ошибся, избрав Арбузова своим помощником по пропаганде среди моряков и подготовке гвардейского экипажа к восстанию. Арбузов, непосредственно руководивший подготовкой восстания в гвардейском экипаже накануне восстания, являлся прямым исполнителем директив, исходивших от руководителей Северного общества. Об этом говорят и следственные дела моряков-декабристов. Арбузов был хорошо знаком с общим планом восстания 14 декабря, выработанным Управой общества, на заседаниях которой он присутствовал по рекомендации Н. Бестужева.

Заодно с Арбузовым действовали и другие моряки-декабристы: М. Кюхельбекер, братья А. и П. Беляевы. К активному участию в восстании были привлечены не только непосредственные члены общества, но и многие офицеры и матросы экипажа. На своем заседании 23 февраля 1826 года следственный комитет констатировал, что "большая часть офицеров Гвардейского экипажа... была в заговоре с Арбузовым и Бестужевыми" (т. е. с Николаем, Александром и Петром Бестужевыми. - М. Б.)^*. Вместе со старейшими членами общества действовали и только что принятые в него поручики лейб-гвардии гренадерского полка С. Н. Сутгоф и Н. А. Панов и другие полные энтузиазма и решительности молодые люди.

^* (ЦГИА. Фонд 48 (декабристов), д. 25, л. 172. Нам долгое время был неизвестен портрет Арбузова, самого деятельного и решительного соратника, Н. Бестужева, который помог ему 14 декабря 1825 года вывести на Сенатскую площадь гвардейский экипаж. Мы не сомневались в том, что портрет Арбузова, как и других декабристов, был написан Н. Бестужевым во время их совместного пребывания в Петровском заводе. В процессе окончания настоящей работы нам посчастливилось обнаружить в Государственном Историческом музее в архиве историка И. Е. Забелина коллекцию фотографий конца 50-х годов XIX столетия, выполненную Е. И. Якушкиным (сыном декабриста) с подлинных портретов декабристов работы Н. Бестужева. Среди них оказался и портрет А. П. Арбузова, о чем см. приложение: Каталог № 2. Портреты декабристов работы Н. А. Бестужева, Петровский завод (1830-1839).)

Именно в эти дни Рылеев сплотил вокруг себя своих верных соратников - Каховского, Оболенского, братьев А., Н. и М. Бестужевых, И. Пущина и Трубецкого и развернул свою деятельность в полную силу.

Днем 12 декабря Оболенский собрал у себя совещание офицеров гвардейских полков. На совещании присутствовал Рылеев. Собравшиеся обсуждали "большую или меньшую возможность, которую каждый имел, поднять роты и действовать на солдат". Некоторые офицеры сомневались в содействии своих однополчан.

Прервав выступления, Рылеев сказал, что они собрались здесь сегодня за тем, чтобы "обязаться честным словом быть на площади в день присяги с тем числом войск, которое каждый может привести"^*, если же не будет возможности этого сделать, пусть каждый явится сам.

Вечером того же дня, говорит в своих записках А. Розен, "был я приглашен на совещание к Рылееву и князю Оболенскому; там застал и главных участников 14 декабря. Постановлено было в день, назначенный для новой присяги, собраться на Сенатской площади, вести туда сколько возможно будет войска под предлогом поддержания прав Константина, вверить начальство над войском князю Трубецкому, если к тому времени не прибудет из Москвы М. Ф. Орлов. Если главная сила будет на нашей стороне, то объявить престол упраздненным и ввести немедленно временное правление из пяти человек, по выбору членов государственного совета и сената. В числе пяти называли Н. С. Мордвинова, М. М. Сперанского и П. И. Пестеля... В случае достаточного числа войск положено было занять дворец, главные правительственные места, банки и почтамт для избежания беспорядков"^*.

^* (А. Е. Розен. Записки декабриста. СПБ, 1907, стр. 63.)

Успеху действий в Петербурге должно было содействовать одновременное выступление на юге (на это указывал С. П. Трубецкой С. И. Муравьеву-Апостолу через его брата - молодого прапорщика квартирмейстерской части Ипполита Муравьева, который выехал к брату в Васильков 13 декабря)^*.

13 декабря северяне вызвали из Москвы в Петербург по делам тайного общества старейшего члена "Союза Благоденствия" - генерала М. Ф. Орлова^*.

Убийство царя (или, вернее, претендента на царский престол Николая) в самом начале восстания, при занятии Зимнего дворца, облегчило бы государственный переворот. Якубович, А. Бестужев и Каховский сами вызывались выполнить задачу, которая в эти решительные дни приобрела особенную остроту. Рылеев заявил на следствии: "...долго обдумывая план нашего предприятия, я находил множество неудобств к счастливому окончанию оного. Более всего страшился я, если ныне царствующий государь император не будет схвачен нами, думая, что в таком случае непременно последует междуусобная война; тут пришло мне на ум, что для избежания междуусобия должно его принести на жертву..."^*.

На вопрос следственной комиссии - "что предполагалось в случаях удачи или неудачи" - Н. Бестужев, вспоминая разговоры перед восстанием, показывал: "...в случае же неуспеха, ежели останется часть войска, то ретироваться на военные поселения и стараться поднять их; если же и это не удастся, то уже идти во внутренность России и объявлять вольность крестьянам"^*.

Кому же из декабристов пришла эта смелая мысль продолжать революционную борьбу вместе с военнопоселенцами и крестьянами? Ответа на это мы не находим.

Члены Северного общества перед восстанием прекрасно понимали, с какими неравными силами они идут на борьбу с царизмом. И тем не менее северяне все же приняли твердое решение действовать. "Мы мало были уверены в наших силах, - говорит Н. Бестужев. - Часто в разговорах наших сомнение насчет успеха выражалось очень положительным. Не менее того, мы видели необходимость действовать, чувствовали надобность пробудить Россию"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 32.)

В последние решительные дни, когда северяне готовились к вооруженному выступлению, Рылеев, как это свидетельствует Н. Бестужев, не один раз говорил: "Предвижу, что не будет успеха, но потрясение необходимо, тактика революций заключается в одном слове: дерзай^*, и ежели это будет несчастливо, мы своей неудачей научим других"^**.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 32.)

^** (Там же, стр. 32. Разрядка дана самим Н. Бестужевым.)

Днем 13-го Н. Бестужев, проходя мимо адмиралтейства, встретил едущего в коляске Батенькова. Как секретарь Сперанского, Батеньков был в курсе всех последних событий. Батеньков сообщил Н. Бестужеву, что Николай подписал манифест о своем воцарении. Утром 14 декабря войска должны были присягать вновь.

Вечером 13 декабря Оболенский сообщил Рылееву о том, что офицер Егерского полка Я. И. Ростовцев донес Николаю о готовящемся выступлении. При этом Оболенский вручил Рылееву копию письма Ростовцева Николаю. Рылеев поспешил к Н. Бестужеву и спросил его: "Что же, ты полагаешь, нужно делать?" На это Н. Бестужев ответил со всей решительностью:

"Не показывать этого письма никому и действовать. Лучше быть взятыми на площади, нежели в постели. Пусть лучше узнают, за что мы погибли, нежели будут удивляться, когда мы тайком исчезнем из общества, и никто не будет знать, где мы и за что пропали".

"Рылеев бросился мне на шею", - говорит Н. Бестужев. "Я уверен был, - сказал он (т. е. Рылеев.- М. Б.) с сильным движением, - что это будет твое мнение. Итак... Судьба наша решена. К сомнениям нашим, конечно, прибавятся все препятствия. Но мы начнем. Я уверен, что погибнем, но пример останется. Принесем собою жертву для будущей свободы отечества"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 32-33.)

В тот же вечер происходило последнее собрание северян у Рылеева. Перед началом совещания Оболенский, приехав к Рылееву, застал у него Каховского и И. Пущина.

"На вопрос Оболенского о плане действия Рылеев отвечал, что Трубецкой сообщит оный, но что должно собраться на площади- всем с тою ротою, которая выйдет первая; после того Рылеев, подойдя к Каховскому и обняв его, сказал: "Любезный друг, ты сир на сей земле, ты должен собою жертвовать для общества; убей завтра императора". Засим все обняли его, в том числе и Оболенский..."^*.

^* (В. Д., т. I. Показания Рылеева, стр. 188; показания Оболенского - там же, стр. 248.)

"Многолюдное собрание было в каком-то лихорадочно-высоко настроенном состоянии"^*, - говорит М. Бестужев.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 64.)

В последний раз собравшиеся проверяли свои ряды и подсчитывали силы. Этих сил было немного. И тем не менее они все надеялись на успех.

Северяне рассчитывали на Измайловский, Московский, Финляндский, Егерский и другие полки, а также на гвардейский экипаж и конную артиллерию. Не воспользоваться "...столь значительною силою было бы непростительное малодушие и даже преступление"^*, говорил Рылеев на следствии.

Согласно выработанному в последние дни плану Арбузов и Якубович должны были вывести гвардейский экипаж, пойти к казармам и поднять Измайловский полк. Михаил Пущин, младший брат И. Пущина, примкнувший за два дня до 14 декабря к Северному обществу, должен был присоединиться к ним с коннопионерным эскадроном; Н. Бестужев и Рылеев - находиться при гвардейском экипаже; А. Бестужев - стать во главе Московского полка, поднятого М. Бестужевым и Щепиным-Ростовским; Булатов - возглавить лейб-гренадерский полк, который должен был привести на площадь Сутгоф. После взятия Зимнего дворца Булатов должен был силами гренадерского полка занять Петропавловскую крепость. В помощь вновь избранному диктатору Трубецкому назначили Булатова и Якубовича.

Собраться постановили на Петровской (Сенатской) площади и присоединиться к той роте, которая выйдет первой.

Трубецкой распорядился, чтобы первые войска, пришедшие на площадь, заняли Зимний дворец и арестовали царствующую фамилию, участь которой решат учредительное собрание и великий собор.

В разгар совещания пришло известие о том, что командир Семеновского полка С. П. Шипов (бывший член "Союза Благоденствия") окончательно отказался присоединиться к северянам. Отказался от своего первоначального намерения и командир 2-го батальона Финляндского полка полковник Моллер, заявивший Н. Бестужеву и К. Торсону, что он "не намерен служить орудием и игрушкой других в таком деле, где голова не твердо держится на плечах"^*. Во всем Финляндском полку только один поручик Розен оставался надежным человеком. Арбузов отвечал за гвардейский экипаж. М. Бестужев и Сутгоф слабо ручались за Московский полк. Была еще надежда на то, что если утром 14 декабря полки, на которые надеялись северяне, не присягнут Николаю, можно будет сделать самое главное: не допустить сенат до присяги Николаю. Восставшие полки, заняв Зимний дворец и Петропавловскую крепость, пойдут к сенату и потребуют подписать манифест к русскому народу об аресте царской фамилии, установлении временного правительства и созыве великого собора народных представителей.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 34.)

На этом последнем совещании, где все готовы были принести себя в жертву отечеству, один Трубецкой, казалось, боялся открытого выступления. Еще 12 декабря Трубецкой, как говорил на следствии А. Бестужев, - "просился уехать, чтобы удержать от присяги 2-й корпус, но ему сказали, что он здесь надобен"^*.

Трубецкой не верил в успех восстания, не верил в то, что поднимутся полки, и советовал М. Бестужеву, Сутгофу, Арбузову и Михаилу Пущину не слишком уговаривать солдат. На возражения Рылеева и других Трубецкой говорил: "Хорошо нам говорить, мы не можем никого привести за собой и, следовательно, погубим только других"^*.

"Мы на смерть обречены, - говорил Рылеев. - Я становлюсь в ряды в роту Арбузова", - и здесь же, показав Трубецкому копию доноса Ростовцева Николаю, сказал: "...нам изменили; двор уже много знает, но не всё..."^*.

^* (Всеподданнейший доклад (верховного уголовного суда), 1826, стр. 48.)

О настроениях Рылеева в последние дни, предшествовавшие 14 декабря, о его решимости идти на смерть, даже предвидя трагическую развязку, говорит Розен, описывая совещание у Рылеева 12 декабря:

"Все из присутствовавших были готовы действовать, все были восторжены, все надеялись на успех, и только один из всех поразил меня совершенным самоотвержением... С особенным выражением в лице и в голосе сказал он мне: "Да, мало видов на успех, но все-таки надо начать; начало и пример принесут плоды". Еще теперь слышу звуки, интонацию - все-таки надо, - то сказал мне Кондратий Федорович Рылеев"^*.

Через 33 года, в знаменательный "торжественный, святой день 14 декабря"^* (1858 года) тот же Розен писал И. Пущину:

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 292.)

"Сегодня при многих воспоминаниях особенно вспоминаю тебя, любезный друг Пущин.

Этот день ведет дальше и дальше - и за все слава богу.

Теперь как-то странно вспоминать этот день и как-то знаменательно отзываются памятные слова Рылеева, когда он, предвидев возможность неудачи, сказал мне: "А все-таки надо". Истина берет свое"^*. В этих строках в письме к испытанному другу и бывшему соузнику И. Пущину старый декабрист Розен присоединялся к мысли других декабристов о том, что жертва, принесенная 14 декабря 1825 года, не была бесплодной.

^* (Письмо А. Е. Розена к И. И. Пущину. ГИМ ОПИ, фонд 282, ед. хр. 295 - "Письма к И. И. Пущину". 1858, август-декабрь, № 1-126.)

План, утвержденный накануне у Рылеева, по которому северяне выступали первыми, был нарушен уже утром 14 декабря.

В то время когда морской экипаж, подготовленный Н. Бестужевым, Арбузовым и другими к восстанию, ждал Якубовича, чтобы во главе с ним выйдя из казарм, присоединиться к измайловцам и конноартиллеристам и, захватив Зимний дворец, арестовать царскую фамилию^* (и при возможности уничтожить ее), Якубович в 6 часов утра явился к Рылееву и А. Бестужеву и заявил последнему о своём отказе выполнить взятые на себя обязательства.

В Московском, гренадерском и других полках офицеры-декабристы ждали сообщений о ходе действий Якубовича. В полках, готовых к восстанию, были уверены, что дворец уже захвачен.

Отказ Якубовича потряс А. Бестужева. Он тщетно уговаривал Якубовича, как говорит М. Бестужев, "ехать к артиллеристам и измайловцам"; храбрый кавказец "упорно говорил: "Вы затеяли дело несбыточное - вы не знаете русского солдата, как знаю я"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 36.)

Якубович поспешил к себе домой на Гороховую. Дела принимали опасный оборот. А. Бестужеву и Рылееву надо было на что-то решиться; время шло, необходимо было предупредить Арбузова об отказе Якубовича и направить вместо него в морской экипаж Н. Бестужева.

Рылеев и А. Бестужев поспешили послать с этим важным поручением в гвардейский экипаж Петра Бестужева. Известив Арбузова, он должен был спешно направиться к старшему брату.

Когда Торсон ушел в штаб морского министерства на свое очередное дежурство, Н. Бестужев направился в Морской музей. Здесь он увидел Петра, прочитал записку Александра и поспешил к Рылееву.

"Я дожидал тебя, - сказал он Н. Бестужеву, - что ты намерен делать?

- Ехать по условию в гвардейский экипаж, может быть, там мое присутствие будет к чему-нибудь годно.

- Это хорошо. Сейчас был у меня Каховский и дал нам с твоим братом Александром слово об исполнении своего обещания. Я же, со своей стороны, еду в Финляндский и гвардейский полки, и если кто-либо выйдет на площадь, я стану в ряды солдат с сумою через плечо и с ружьем в руках"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве.)

Несомненно Рылеев сообщил Н. Бестужеву о том, что еще утром Якубович вместе с Арбузовым в присутствии Каховского отказался вывести на Сенатскую площадь гвардейский экипаж. Н. Бестужев поспешил к казармам экипажа и стал у ворот ждать уведомления о выступлении Московского полка.

После ухода Рылеева с Н. Бестужевым А. Бестужев поспешил к родным. Как только брат Михаил явился от полкового командира, он сообщил ему об измене Якубовича.

"Итак, надежда на артиллерию и прочие полки исчезла, - сказал брату М. Бестужев чуть не со слезами на глазах. - Медлить нечего, пойдем в полк - я поведу его на площадь. Пойдем и уведем полк до присяги"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 69.)

Было уже 9 часов утра, и в это время случилось именно то, чего так опасались декабристы.

Николай огласил манифест о своем воцарении, и после заседания в Зимнем дворце ему уже присягнули государственный совет, сенат, синод и вслед за ними Преображенский, Конногвардейский и Семеновский полки.

Перед тем как восставшие должны были выйти на площадь, Корнилович отправился к Сперанскому сообщить ему о предстоящих событиях и получить его согласие на назначение в число членов временного правления.

"С ума вы сошли, - ответил Сперанский, - разве делают такие предложения преждевременно? Одержите сначала верх, а потом все будет на вашей стороне"^*.

^* (Д. И. Завалишин. Записки декабриста, т. II. 1904, стр. 59.)

В 10 часов на Гороховой улице показалась колонна Московского полка во главе с М. и А. Бестужевыми и Щепиным-Ростовским. Здесь к ним присоединился Якубович. Солдаты шли с развернутыми знаменами, с барабанным боем, с заряженными ружьями наперевес и с криками: "Ура, Константин!"

Колонна вышла на Сенатскую площадь в полном порядке и образовала у памятника Петру I каре. К восставшим поспешил присоединиться батальон лейб-гренадерского полка под предводительством Сутгофа. Батальон прошел через Петропавловскую крепость, но, торопясь к месту сбора, не догадался занять ее. Точно так же он мог овладеть Зимним дворцом, но увидев, что двор занят саперами, прошел мимо. Лейб-гренадеры стали рядом с Московским полком, слева, ближе к Неве.

При выходе из казарм М. и А. Бестужевым пришлось вступить в борьбу с командиром полка и старшим офицером, которые пытались остановить солдат. Щепин-Ростовский тяжело ранил обоих.

Восстание привлекло на площадь огромные толпы народа. Тут были и рабочие, строившие Исаакиевский собор.

Весть о происходящем тотчас же дошла до дворца. До этого Николай с тревогой ждал известий от полковых командиров о ходе присяги. Теперь он растерялся. Неуверенность в солдатах мешала ему действовать решительно. Отдав приказ привести батальон Преображенского полка, который казался ему наиболее надежным, Николай поспешил к главным дворцовым воротам. Площадь была полна народу. Николай стал читать и толковать манифест о своем восшествии на престол.

И. Пущин и Рылеев прибыли на площадь вскоре после прихода Московского полка. Оболенский пришел вместе с полком. К ним присоединились Одоевский, Каховский и другие.

Московский полк, роты лейб-гвардии гренадерского полка и примкнувшие к ним были крайне удивлены отсутствием диктатора Трубецкого. Ведь он должен был прибыть раньше всех на площадь и принять командование восставшими.

Тем временем по вызову Николая I пришел батальон Преображенского полка. Узнав об этом, царь во главе батальона выехал на площадь и распорядился стянуть туда присягнувшие ему части. Войска уже окружали площадь. Кавалерия расположилась вдоль адмиралтейства, коннопионеры на набережной, кавалергарды - у дома Лобанова-Ростовского. Сюда же подводили артиллерию, однако ждали, когда подвезут снаряды.

Николай не сразу воспользовался оплошностью восставших. Растерянность и на площади не покидала его. Вначале члены царской фамилии хотели убедить восставших разойтись. К ним подъехал брат царя Михаил Павлович, уверяя, что Константин отказался царствовать.

К каре восставших подъехал генерал-губернатор Петербурга М. А. Милорадович и стал убеждать их, что Константин действительно отказался от престола и законным государем является Николай. Милорадовича не захотели слушать. Оболенский ударил его штыком, а Каховский выстрелил и смертельно ранил его.

Артиллерийские полки и кавалерия, на которых накануне рассчитывали восставшие, не присоединились к ним. Николай I ждал прибытия Финляндского полка, но полк остановился на Исаакиевском мосту. Шедшей впереди ротой командовал Розен. Рота, а за ней и весь полк по его команде остановились и, простояв до конца восстания, не примкнули ни к той, ни к другой стороне.

В связи с отказом Якубовича все свои надежды Рылеев и другие руководители Северного общества обратили на Н. Бестужева. "Самая ситуация, - говорит М. В. Нечкина, - делала теперь его главным действующим лицом, на которое революционный штаб возлагал все надежды в важнейшем вопросе - примкнет или не примкнет к восставшим Морской экипаж"^*.

^* (М. В. Нечкина. Восстание 14 декабря 1825 года. М., изд. АН СССР, 1951, стр. 63.)

Больших трудов стоило мичману П. Бестужеву в это утро пробраться в казармы Московского полка и оттуда - в гвардейский экипаж. По распоряжению начальства до принесения присяги пропуск в казармы всем посторонним был запрещен.

Н. Бестужев вместе с братом Петром прошел в казармы экипажа, где все были в чрезвычайном волнении. Офицеры и матросы сомневались в отречении Константина и требовали подтверждения этого факта соответствующими документами.

Бригадный командир, начальник гвардейского экипажа С. П. Шипов тщетно уговаривал моряков присягать Николаю, но, как показал на следствии Н. Бестужев: "единогласно все офицеры, кроме штаб-офицеров, и все рядовые отказались"^*.

Офицеров, замеченных в неповиновении, Шипов приказал арестовать, предварительно отобрав у них оружие.

О действиях Н. Бестужева в гвардейском экипаже известно из следственных дел. Как мы уже указывали выше, Н. Бестужев провел большую агитационную работу с составом экипажа. Под его воздействием "для требования законов" к восстанию примкнули моряки, не бывшие членами общества. Декабрист мичман А. П. Беляев с восхищением говорил на следствии о Н. Бестужеве: "Вот человек, который в состоянии всякого переделать"^*.

С помощью Арбузова матросы прекрасно усвоили значение слова конституция и понимали, с какими требованиями они должны прийти к сенату. Все дни перед восстанием Арбузов ввиду занятости Н. Бестужева действовал лично и убеждал офицеров и матросов экипажа не присягать Николаю. Вместе с Арбузовым матросов агитировали братья А. и П. Беляевы, мичман М. А. Бодиско и другие.

Придя в казармы, Н. Бестужев, по словам Арбузова, застал офицеров экипажа "в сомнении о присяге"^*. Н. Бестужев, как говорит мичман В. А. Дивов, спросил ротных командиров: "Приготовлены ли у вас роты?" - и тут каждый уверял в своей роте"^**.

Когда раздались голоса: "Кто поведет матросов на площадь?" - Н. Бестужев сказал: "Кажется, мы все здесь собрались за общим делом и никто из нас не откажется действовать"^*. Впоследствии в своих показаниях Н. Бестужев говорил, что на его слова кто-то из молодых офицеров сказал: "С вами мы готовы идти..."; я, не дав кончить сей фразы, отвечал: "В этом деле надо откинуть самолюбие: у вас есть Арбузов; ему можете вы ввериться"^**. Офицеры, подчиняясь словам капитан-лейтенанта Н. Бестужева, готовы были идти с лейтенантом Арбузовым и слушаться его команды.

Н. Бестужев по предписанию Рылеева должен был с гвардейским экипажем пойти в Измайловский полк и вместе с ним прибыть на площадь. Для этого нужно было узнать о настроении измайловцев, на которых так рассчитывали северяне. Убедившись в готовности моряков, Н. Бестужев отправил мичмана В. М. Тыртова в Измайловский полк и ждал его возвращения. Вернувшись, Тыртов сообщил, что измайловцы присягнули и к ним в казармы никого не пускают. Время было упущено: явись Якубович рано утром к ожидавшим его измайловцам,- и полк, не желавший присягать Николаю, примкнул бы к восставшему гвардейскому экипажу.

Так случилось, что правильные расчеты Рылеева и его товарищей на Измайловский полк не оправдались по вине Якубовича.

Время уходило, необходимо было спешно действовать для вывода моряков. Н. Бестужев, стремясь набрать больше сторонников, пошел по квартирам экипажа. Об этом говорит в своих "Записках" сослуживец Торсона по 15-му экипажу С. И. Яновский, "Бунтовщики,- как называет он восставших, - склонили в заговор гвардейский экипаж. Бестужев (Николай.- М. Б.) кинулся было и в наш 15 экипаж"^*.

^* (Кашкаров В. М. Схимонах Сергий (Семен Иванович Яновский) и его записки. "Русский архив", 1912, стр. 567-570.)

Между тем батальон моряков был выведен для принесения присяги во двор. Шипов продолжал уговаривать офицеров и матросов присягать Николаю и готовился читать манифест о его воцарении. Шилова никто не желал слушать; все вышли из повиновения; дисциплина в экипаже была нарушена. Офицеры вступали в пререкания с Шиповым. В это время во дворе появился Н. Бестужев и, как свидетельствует Дивов, сказал: "Что они теряют время?"^*.

"Шипов, видя,- говорит в своих "Воспоминаниях" А. Беляев,- что не может убедить офицеров, пошел в казармы и в канцелярию, позвал ротных командиров. Мы, младшие, остались с батальоном, возбужденные в высшей степени началом действия"^*. Появившийся перед батальоном лейтенант Н. А. Чижов сказал, что "в Московском полку убили генерала и несколько рот побежали на площадь", тогда Н. Бестужев "начал их уговаривать, чтобы они пошли за ротными командирами"^**, арестованными Шиповым, и приказал братьям А. и П. Беляевым и другим членам общества освободить их.

^* (А. П. Беляев. Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. 1805-1850. СПБ, 1882, стр. 168.)

С Сенатской площади прогремели выстрелы (восставшие отражали атаки конной гвардии). Петр Бестужев крикнул: "Ребята, что вы стоите, слышите ли стрельбу, это ваших бьют"^*.

В это время, говорит в своих следственных показаниях мичман Дивов: "Кап(итан) лей(тенант) Бестужев подошел к кап(итану) лейт(енанту) Козину, стал его упрашивать, чтобы вел батальон на площадь, говоря: Николай Глебович, ради бога, веди батальон, медлить нечего, дело идет о спасении отечества, каждый миг дорог"; и не видя ответа, сбросил с себя шинель и сказал: "Если ты не поведешь, я принимаю команду"^*, и, скомандовав: "Ребята, за мной на площадь"^**, "выручать своих"^***, увлек моряков за собой.

Морской экипаж с развернутым знаменем впереди, во главе с Н. Бестужевым, Арбузовым, М. Кюхельбекером, П. Бестужевым и другими направился на Сенатскую площадь, где был встречен громовым "ура" московцами и лейб-гренадерами. Но, "когда я пришел на площадь с гвардейским экипажем,- говорит Н. Бестужев,- уже было поздно"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 37.)

Восставшие войска тщетно ждали диктатора Трубецкого и бездействовали. "Когда вышли на площадь, - говорил на следствии Каховский,- то все мы - Оболенский, Бестужевы, Одоевский, Пущин (Иван. - М. Б.), я и все прочие ждали Трубецкого"^*.

В этот день Рылеев мало находился на площади. Он, как свидетельствует Розен, "бросился во все казармы, по всем караулам, чтобы набрать больше материальной силы, и возвращался на площадь с пустыми руками..."^*. Трубецкой не являлся.

^* (А. Е. Розен. Записки декабриста, цит. соч., стр. 10.)

Рылеев прибегал на площадь и вновь убегал искать незадачливого "диктатора".

Когда гвардейский экипаж пришел на площадь, Рылеев, завидя Н. Бестужева, приветствовал его "первым целованием свободы". Обнимая Н. Бестужева, Рылеев сказал: "Предсказание наше сбывается, последние минуты наши близки, но это минуты нашей свободы: мы дышали ею, и я охотно отдаю за них жизнь свою"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 37.)

Вслед за гвардейским экипажем пришли и роты Гренадерского полка под предводительством Панова. Восставших было более трех тысяч человек. В их рядах не смолкало: "Ура, Константин, ура, конституция!".

Многочисленные толпы народа готовы были действовать заодно с восставшими. Имея на своей стороне такую силу, можно было думать о победе, но северяне ничего не предприниали и находились в нерешительности. Они все еще чего-то выжидали. В свою очередь и царь оставался в смятении. Он был настолько растерян, что даже приказал "приготовить на всякий случай экипажи", причем не дворцовые, а городские, чтобы ему с семейством можно было бежать из столицы.

И в такой благоприятный момент восставшие из-за неявившегося диктатора не решались ни на какие действия!..

Почти одновременно с гвардейским экипажем к революционным войскам вместе с киевским митрополитом Евгением Болховитиновым, дьяконами и прочим духовенством приблизился митрополит Серафим. В полном церковном облачении, трясущийся от страха, Серафим просил воинов разойтись и тем заслужить полное прощение государя. Восставшие, особенно моряки, с суровостью потребовали митрополита удалиться и не вмешиваться в дела, его не касающиеся.

А время все уходило, солдаты, одетые в одни мундиры, страдали от холода и тщетно ждали приказаний. Солдаты знали, зачем они на площади, и нерешительность начальников приводила их в недоумение.

Правительственные войска через народ дали знать восставшим: "Продержитесь только до темна, перейдем к вам"^*. Народ подбадривал солдат; в Николая и его свиту полетели камни. Рабочие со строительства Исаакиевского собора бросали в претендента на престол поленьями.

^* (Это были конногвардейцы и преображенцы. (Воспоминания Бестужевых, изд. 1931 г., стр. 144).)

Впоследствии Николай говорил принцу Евгению Вюртембергскому: "Самое удивительное в этой истории это то, что нас с тобой тогда не пристрелили"^*.

^* (Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской фамилии. ГИЗ, 1926, стр. 120.)

Измайловцы, "отказавшиеся решительно от присяги Николаю"^*, сильно избили Ростовцева, который стал их уговаривать присягать законному царю. Как свидетельствует М. Бестужев, Ростовцева, возвращавшегося из Измайловского полка, "Оболенский наградил оплеухой"^**. Итак, Измайловский полк, или измайловцы, как говорил М. Бестужев, "...ждали с минуты на минуту удобного случая, чтобы соединиться"^*** с ними. Революционным войскам готовилась неожиданная помощь со стороны кадет Морского и 1-го Кадетского корпусов. От них были присланы депутаты "испросить позволения прийти на площадь и сражаться в рядах восставших". "Благодарите своих товарищей за благородное намерение, - просил передать юным героям М. Бестужев,- и поберегите себя для будущих подвигов"^****.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 73.)

^*** (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 73.)

^**** (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 77.)

Казалось, все было на стороне тех, кто впервые вступил в единоборство с царизмом. Восставшие отражали натиски правительственных войск, гордо отвергли обещание "царского прощения", переданное им братом Николая Михаилом Павловичем, которого они также просили удалиться. Заполнявшие площадь все теснее смыкались с восставшими. Когда же М. Кюхельбекер и И. Пущин начали уговаривать их разойтись (потому что царские войска готовили пушки в сторону революционных войск), в народе отвечали: "Умрем вместе с вами"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, изд. 1931 г., стр. 147.)

А восставшие продолжали тактику выжидания, обрекая себя тем самым на неизбежное поражение. "...Бездействие поразило оцепенением умы, дух упал, ибо тот, кто на этом поприще раз остановился, уже побежден наполовину"^*, говорил позднее, вспоминая этот день, Н. Бестужев. "Раз восстание начато, - учил В. И. Ленин, - надо действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление. Оборона есть смерть вооруженного восстания"^**.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. "14 декабря 1825 года", стр. 41.)

Когда восставшие отбили несколько атак и уже не стало никаких надежд на появление Трубецкого, решено было избрать другого начальника.

Предложили руководство Н. Бестужеву, но он, как моряк, отказался. "И только к вечеру,- говорит Розен,- навязали начальство Оболенскому"^*. Но было уже поздно. Несмотря на то, что на стороне Николая была огромная сила, он, боясь наступающей темноты, приказал артиллерии быть наготове и окружить каре революционных войск. "Мы были окружены со всех сторон,- писал Н. Бестужев,- день смеркался. Вдруг мы увидели, что полки, стоявшие против нас, расступились на две стороны, и батарея артиллерии стала между нами с разверстыми зевами"^**.

^* (А. Е. Розен. Записки декабриста, Цит. соч., стр. 65, 70.)

^** (Воспоминания Бестужевых. Н. Бестужев. "14 декабря 1825 года", стр. 41.)

В тот момент, когда Оболенский собрал совещание, Николай решил действовать. В последний раз он послал к восставшим генерала Сухозанета. На предложение сдаться ему прокричали "подлеца" и просили прислать кого-нибудь "почище"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 41, 78.)

Сухозанет взмахнул шляпой с белым султаном - это было сигналом к пальбе.

Три картечных залпа по восставшим со стороны царских войск решили судьбу тех, кто впервые в истории России бросил вызов самодержавию.

Восстание было подавлено. Площадь оцепили со всех сторон.

Н. Бестужев описывает окончание дня 14 декабря: "Первая пушка грянула, картечь рассыпалась; одни пули ударили в мостовую и подняли рикошетами снег и пыль столбами, другие вырвали несколько рядов из фронта, третьи с визгом пронеслись над головами и нашли своих жертв в народе, лепившемся между колоннами сенатского дома и на крышах соседних домов. С первого выстрела семь человек, ошеломленные, упали... Другой и третий выстрелы повалили кучу солдат... Мертвые тела солдат и народа валялись на каждом шагу; солдаты забегали в дома, стучались в ворота, старались спрятаться между выступами цоколей, но картечь прыгала от стен и не щадила ни одного закоулка"^*. "Остальная развязка нашей политической драмы всем известна..."^**.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. 14 декабря 1825 года, стр. 42.)

^** (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве, стр. 38.)

В те минуты, когда восставшие бежали по Галерной улице и по Неве к Академии художеств, М. Бестужев, не потерявший присутствия духа, сделал попытку собрать своих солдат на Неве и двинуть их на Петропавловскую крепость. Лед под выстрелами проломился, люди стали тонуть, и спасти их не было никакой возможности.

Что же было нужно, чтобы добиться победы? Только одно - решительное наступление со стороны восставших. Однако этого-то и не было. Декабристы не приняли помощи народа, который подбадривал солдат и бросал в Николая камнями и поленьями. Действуя в интересах народа, они боялись его активности, не желая, а главное, не умея придать своему выступлению характер массового всенародного движения. А помощь народа в этот день могла по-иному повернуть судьбы восстания. Народ, выражал восставшим свое сочувствие и был готов по их зову итти за ними всюду и действовать совместно.

В этот день царская картечь вырвала из рядов восставших и стоявшего вместе с ними народа большое число жертв. Их общая кровь, пролитая за правое дело, обагрила снег на Сенатской площади. Если декабристы 14 декабря 1825 года и не добились гибели царизма и уничтожения крепостного строя, все же они нанесли им первый, весьма чувствительный удар.

Изучая историю движения декабристов, вчитываясь в их показания, мы убеждаемся в глубокой справедливости известного ленинского определения значения и классовой сущности декабризма.

Братья Н. и М. Бестужевы, представители дворянской интеллигенции, сыновья "простолюдинки", выросшие в глубоко демократической семье, воспитанные в ненависти к деспотизму и крепостничеству и в любви к своему народу, казалось, должны были не бояться его действия и скорее и легче других декабристов найти с ним общий язык. Но действуя в интересах народа, желая освободить его от позорного гнета крепостничества, жертвуя собой в неравной борьбе, они все же боялись "народной революции", о чем говорил Н. Бестужев. Тайное общество старалось подготовить таких деятелей, которые должны были "направить буйное стремление черни, которая не знает сама, чего она хочет"^*. А. Бестужев также страшился "народной революции", о чем говорил на следствии: "Мы более всего боялись народной революции, ибо оная не может быть не кровопролитна и не долговременна"^**.

В этих высказываниях со всей отчетливостью выявилась классовая ограниченность дворянских революционеров, которые силами дворянско-революционного меньшинства думали совершить государственный переворот.

У восставших, как мы уже выше указали, не было вполне разработанного плана. А для успеха вооруженного восстания необходимо проявить большое искусство.

Несвоевременное прибытие отдельных частей, отступничество Якубовича, Булатова и Трубецкого, долгие часы у сената в напрасном ожидании "диктатора" с большим чином, не дали декабристам возможности достичь того успеха, после которого, как сказал Сперанский Корниловичу утром 14 декабря: "Все будет на вашей стороне"^*.

^* (Д. И. Завалишин. Записки, цит. соч., т. II, стр. 111.)

Значение движения декабристов в истории нашей Родины огромно. В. И. Ленин писал: "...лучшие люди из дворян помогли разбудить народ"^*.

Одним из таких лучших людей был выдающийся декабрист Николай Александрович Бестужев, активный участник восстания, приведший на Сенатскую площадь гвардейский экипаж. Позднее, находясь в каземате Петровского завода, по просьбе своих товарищей Н. Бестужев написал "Воспоминание о Рылееве", в котором приводил слова вдохновителя Северного общества, обращенные к матери: "Если я успею... счастье россиян будет лучшим для меня отличием. Если же я паду в борьбе... ежели современники не будут уметь понять и оценить меня, - вы будете знать чистоту и святость моих намерений; может быть, потомство отдаст мне справедливость, а история запишет мое имя с именами... людей, погибших за человечество"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Н. Бестужев. Воспоминание о Рылееве стр. 10.)

Рядом с именем Рылеева история вписала и имена его верных соратников, жизнь которых была, принесена в жертву во имя счастья народа небезрезультатно, на что указывал Ленин: "Несомненно, эти жертвы пали не напрасно, несомненно, они способствовали - прямо или косвенно - последующему революционному воспитанию русского народа"^*.

VII

После того, как картечь Николая I рассеяла восставших, Николай Бестужев, потеряв из виду брата Александра во время отступления с площади, бросился в переулок и очутился в полуотворенных воротах, где столкнулся с хозяином владения, попросившим его войти в дом. На вопрос, кто он, "полная форма, штаб-офицерские эполеты, крест послужили достаточным ответом Н. Бестужева".

Хозяин оказался воспитанным под начальством А. Ф. Бестужева. Н. Бестужев открылся знакомому отца о своем участии в восстании. Гостеприимство, оказанное Н. Бестужеву незнакомым человеком, позволило ему переждать некоторое время, необходимое для того, чтобы затем беспрепятственно пробраться к себе на Васильевский остров^*.

^* (Имя хозяина дома, в котором были оказано гостеприимство Н. Бестужеву,- Алексей Яковлевич Ляшевич-Бородулич, отставной корреспондент Военно-учебного комитета. "Алфавит декабристов". Материалы, т. VIII, стр. 121.)

Идя домой, Н. Бестужев видел, как по приказу нового венценосца при свете зажженных костров спешили убрать следы крови. Через множество прорубей тела убитых спускали под лед в Неву. Спускали не только убитых, но и раненых.

Казачьи разъезды в городе напоминали о происшедшем. Н. Бестужев на мгновение забежал домой, оставил саблю, простился с матерью и сестрами и пошел пешком по льду в Кронштадт, чтобы оттуда бежать за границу.

Из "Дела Военного по флоту канцелярии № 1211 - "О розыске и аресте братьев Бестужевых и других участников 14 декабря 1825 года и др." мы знаем, что в то время, когда Н. Бестужев пробирался в Кронштадт, Николай I приказал "немедленно отыскать капитан-лейтенанта и мичмана Бестужевых и представить их лично к Его Величеству".

"Генерал Воинов, всегда усердный и расторопный, с немалым затруднением и опасностью отыскал мичмана Бестужева (Петра) и представил вице-адмиралу С. А. Пустошкину. Последний в 4 часа ночи донес о том государю, и тот изъявил свое удовольствие, что отыскан хотя один Бестужев, повелел его арестовать, связать руки и представить к себе, что и было исполнено. Бестужев был отдан дежурному генерал-адъютанту...".

15 декабря начальник морского штаба в[ице]-адмирал Моллер 2-й сообщил главному командиру Кронштадтского порта в[ице]-адмиралу Моллеру 1-му о "содержании под строгим арестом" его адъютанта мичмана Бестужева, "найденного виновным в подготовке чинов морского гвардейского экипажа и других полков к возмущению и в самом действии противу учинивших присягу на верность подданства Е. В. Государю Императору Николаю Павловичу", и вместе с тем просил "без огласки и с крайнею осторожностью стараться отыскать брата его, капитан-лейтенанта Бестужева (Николая), которого в СПБ сыскать не могли, и который находится, может быть, в Кронштадте".

Мать Бестужевых объявила полиции, что оба сына ее, и Николай и Александр (штабс-капитан Морского полка) действительно отправились в Кронштадт 14 декабря в 7 часов вечера, и начальник штаба, сообщая 16 декабря об этом вице-адмиралу Моллеру 1-му, прибавлял, что капитан-лейтенант Бестужев имеет в Кронштадте любовницу и просил "употребить самые деятельнейшие и самые строгие меры к отысканию обоих братьев, "укрывающихся, вероятно, под чужими именами, в непринадлежащем, а может быть, и в женском платье, и посему в тех домах, где по подозрению они скрываются, могут сделать обыск и по розыскании прислать их сюда, как государственных преступников, под строжайшим караулом". Но в "момент отправления" этого письма, прислан был к начальнику штаба от государя нарочный штаб-офицер, с уведомлением, что шт.-капитан Бестужев сам лично явился". В тот же день был разыскан и Николай Бестужев. Его отыскали за Кронштадтом, в Косном селении, и препроводили в Петербург под присмотром унтер-лейтенанта Киселева при трех нижних чинах.

При нем - (Н. Бестужеве) были найдены "книжник с ассигнациями на 250 рублей, серебром 4 рубля, кольцо золотое с бриллиантами, ключ железный, кошелек бисерный, часы золотые, цепочка золотая с аметистовой печатью и компас карманный в аплеке"^*.

^* (Центральный государственный архив (ЦПА). Военно-Морского Флота. Дела военные по флоту канцелярии № 1214, 2 отд., III секция, ЕГАФ. Последняя часть документа опубликована в "Воспоминаниях Бестужевых", стр. 269, изд. 1931 г.)

"В Кронштадт пришедши,- говорит Н. Бестужев в своем следственном деле,- нашел взятые все меры для останавливания всех проезжающих, но одежда моя позволила мне пробраться"^*.

Здесь Н. Бестужев прошел на квартиру Е. П. Абросимовой - вдовы инспектора штурманского училища, которая в тот день была в Петербурге. Ее слуга дал Н. Бестужеву тулуп, шапку и салазки.

В это время вошли муж Л. И. Степовой - М. Г. Степовой и П. А. Дохтуров - старший адъютант начальника Кронштадтского порта Ф. В. Моллера. Они объявили Н. Бестужеву прибывший из Петербурга приказ о его аресте. Но здесь личный враг Н. Бестужева М. Г. Степовой показал все благородство своей натуры. Обратившись к Дохтурову, который настаивал на аресте Н. Бестужева, Степовой сказал: "Мы не получили положительного приказания взять его, нас просили узнать, не здесь ли он, и я ничего не нашел. Пойдемте"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 127-128.)

Н. Бестужев, не теряя времени, сбрил баки, подкрасил лицо, переоделся и ушел на Кронштадскую косу (в 8 верстах от Кронштадта). Он явился на Толбухинский маяк с фальшивым документом за подписью начальника всех балтийских маяков Л. В. Спафарьева в качестве назначенного в штат прислуги.

В тот же день, 15 декабря, поздно ночью, Н. Бестужев был выслежен полицией, захвачен в доме фейерверкера Белорусова и отправлен в Петербург. В Петербурге его привезли к морскому министру А. В. Моллеру, от которого Н. Бестужев "выслушал приличное случаю стереотипно-начальническое поучение, ему связали руки веревкою и во всей форме, с крестом на груди, повели во дворец"^*. В Зимнем дворце, который, по меткому выражению декабриста М. А. Назимова, в эти дни напоминал "съезжую"^**, Н. Бестужев предстал перед генералом В. В. Левашевым. Немедленно сюда явился и Николай I. После беседы^*** Н. Бестужев был отправлен в Петропавловскую крепость и доставлен туда в 10 часов вечера с запиской Николая I: "Присылаемого при сем Николая Бестужева посадить в Алексеевский равелин под строгий арест, дав писать, что хочет"^****. Н. Бестужева заковали "в ручные железа" и поместили в 15-ю камеру. 17 декабря в 14-й камере поместили М. Бестужева, явившегося в Зимний дворец.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 128.)

^*** (А. Е. Розен. Записки декабриста, СПБ, 1907, стр. 76-77. О беседе Н. Бестужева с Николаем I сразу стало известно широким кругам населения Петербурга. Издатель "Благонамеренного" А. Е. Измайлов писал П. Л. Яковлеву (брату М. Л. Яковлева), лицейского товарища А. С. Пушкина: "Говорят, будто государь долго говорил с Ник(олаем) Бестужевым и сказал, что только одного умного человека (т. е. Бестужева) нашел между бунтовщиками". ("Памяти декабристов" цит. сборник, I, стр. 240). Во время производства следствия над декабристами А. П. Болотов, внук известного автора записок "Жизнь и приключения Андрея Болотова", писал своему деду: "Судопроизводство над преступниками еще не кончено и даже не слыхать, когда решится их участь. Про Николая Бестужева (одного из знаменитейших людей в сем бывшем происшествии) уверяют, что государь не только хочет его простить, но даже возвысить, ибо его ответами, его умом и характером он восхищен". "Из переписки Болотовых о декабристах и А. С. Пушкине". Публикация Н. А. Шиманова. "Литературный архив". Материалы по истории литературы и общественного движения Академии наук СССР (ПД), М.-Л., 1938, стр. 282.)

Флигель-адъютант Н. Д. Дурново, производивший по приказу нового царя аресты декабристов, в том числе и Рылеева, 14 декабря находился на Сенатской площади в свите Николая и был очевидцем и непосредственным участником того, что там происходило. 16 декабря он записал в своем дневнике: "Не проходит минуты, чтобы не находили и не сажали в тюрьму кого-либо из заговорщиков. Все Бестужевы в наших руках. Старший из них, морской офицер, - очень умный человек. Он был историографом флота, директором Адмиралтейского музея и членом всех ученых обществ. Его поймали за Кронштадтом"^*.

^* (Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина. Записки отдела рукописей. Вып. 3. Декабристы. 1939, Соцэкгиз. К истории восстания 14 декабря 1825 года (из дневника флигель-адъютанта Н. Д. Дурново), стр. 16.)

На следствии Н. Бестужев держал себя с большим достоинством. Он во всем проявил удивительную стойкость, не выражая никаких покаянных чувств, никого не оговаривая. В его показаниях видны его большой ум, твердый характер и цельность взглядов.

Н. Бестужев высказал все, что наболело на сердце у каждого из лучших людей того времени: "о язвах своего отечества", "о гнете феодально-крепостнического строя". "Предан будучи душевно своему отечеству, желая видеть его цветущим, не мог не соболезновать на все неустройства, существующие во всех частях. Видя расстройство финансов, упадок торговли и доверенность купечества, совершенную ничтожность способов наших в земледелии, а более всего беззаконность судов, приводило сердца наши в трепет"^*.

Говоря на допросах о различных фактах своей деятельности в Северном обществе и в момент восстания, Н. Бестужев старался затушевывать их политическое содержание. Он не раскрыл перед судьями своего участия в думе, не сказал о своей агитации среди солдат и матросов, умолчал многое о своих политических взглядах, философских идеях и экономических воззрениях. Ярко обрисовывая в "вопросных пунктах" неприглядную картину Российской империи, говоря "об удручении земледельческого состояния" России, он писал, что "...прекращение многих способов к обращению внутренней промышленности, притеснение внутренней торговли последним гильдейским постановлением, недостаток кредита для внешней торговли, недостаток финансов, пренебрежение во многих случаях дворянских сословий, наконец, строгость, с которою управлялись военные поселения, и неудовольствие войск - все это вместе подавало повод думать, что когда-нибудь неминуемо должно случиться великому государственному потрясению", т. е. народной революции. В других показаниях он подчеркнул, что свободолюбивые идеи "еще скорее распространялись от преследования"^*.

"Надежда на успех (восстания.- М. Б.) пишет далее в своих показаниях Н. Бестужев,- основана была на всеобщем неудовольствии против существующего управления и всеобщем желании какой-либо утешительной перемены к облегчению тяжести всех сословий..."^*.

Н. Бестужев обошел вопросы о своем отношении к республике и цареубийству, всячески при этом выгораживая Рылеева.

На одном из допросов генерал П. В. Кутузов, один из убийц Павла I, в мае 1826 года в присутствии всей следственной комиссии спросил у Николая Бестужева: "Скажите, капитан, как могли вы решиться на такое гнусное покушение?"

"Я удивляюсь,- отвечал ему Бестужев с обычным хладнокровием и находчивостью,- что это вы мне говорите".

"Бедный Кутузов почти что остолбенел, - говорит в своих "Записках" декабрист А. В. Поджио.- Сын убитого отца был здесь. Как бы то ни было, Кутузов за успешное убийство достиг всех почестей... а Бестужев умер в изгнании"^*.

^* (А. В. Поджио. Записки. "Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820 годов", т. I, M., изд. О-ва политкаторжан, 1931, стр. 26.)

В Алексеевской равелине Н. Бестужев оказался по соседству со своим братом Михаилом. Посредством изобретенной им тюремной азбуки Михаил завязал сношения с братом, перестукиваясь через стену. Азбука оказала братьям большую помощь в их ответах на "вопросные пункты" следственной комиссии. Комиссия выработала целую систему допросов, рас считанную на признание вины со стороны допрашиваемых во что бы то ни стало и оговора других. В этом смысле поведение братьев Н. и М. Бестужевых было безукоризненным.

VIII

В начале июля 1826 года следствие было закончено, и 12 июля верховный уголовный суд, заранее осудив и распределив виновных по разрядам, вызвал их для объявления приговора.

Осужденные вызывались в комендантский дом, расположенный в крепости, по разрядам. Н. и М. Бестужевы были осуждены по II разряду.

На другой день - на рассвете 13 июля, на кронверке Петропавловской крепости были повешены поставленные вне разряда Рылеев, Пестель, С. Муравьев-Апостол, М. Бестужев-Рюмин и Каховский. Всех остальных заключенных, кроме моряков, вывели на площадь перед крепостью и поставили в небольшое каре. С них сорвали погоны, знаки отличий и все вместе с мундирами бросили в костер. Затем осужденных поставили на колени и стали ломать над головой каждого подпиленные шпаги. Совершив таким образом обряд разжалования, осужденных нарядили в тюремные халаты и развели по казематам.

Почти одновременно с приведением в исполнение приговора в Петропавловской крепости на Кронштадтском рейде на флагманском корабле "Князь Владимир" был приведен в исполнение приговор над моряками по обряду морской службы.

В "Делах морского архива" находится документ "О приведении в исполнение высочайше конфирмованного приговора Верховного Уголовного Суда о 15 моряках-декабристах и о последующих о них распоряжениях".

Из этого документа мы узнаем о приготовлениях к исполнению приговора над моряками и о самом приговоре, исполненном на Кронштадтском рейде 13 июля.

"11 июля 1826 г. начальник Главного штаба его величества ген(ерал) Дибич сообщил начальнику Морского штаба высочайшее повеление о том, чтобы была приготовлена яхта, которая 13 июля по утру весьма рано могла бы принять из крепости (Петропавловской) под должным морским караулом всех преступников, морскому ведомству принадлежащих, и везти их прямо, не заезжая никуда, на адмиральский корабль адмирала Крона, где и разжаловать их непременно в тот же день по обрядам морской службы. А дабы, в случае противных ветров, не могло встретиться остановки в их доставлении непременно к назначенному времени, то чтобы для буксирования яхты был готов пароход"^*.

^* (ЦГА Военно-Морского Флота. Дела военные по флоту канцелярии № 1214, 2 отд., III секция, ЕГАФ, шканечный журнал № 3803 (без нумерации листов).)

Вице-адмирал Моллер 2-й сделал распоряжение о приготовлении для этой цели своей яхты-шхуны "Опыт". Кроме того, еще не зная точно числа преступников, приговоренных верховным судом к лишению чести, он приказал вместе с яхтой "быть двум барказам с закрытыми кантами, ибо яхта весьма малое число может вместить в себя людей". При этом вице-адмирал Моллер просил отправить преступников из крепости "в мундирах с эполетами" и "чтобы сабли, им принадлежащие, посланы были с офицером, который при них будет, дабы при разжаловании их соблюсти обряд"^*.

В предписании же, данном адмиралу Крону, обряд этот описывается таким образом: "Завтра (13) во вторник, когда с эскадры видно будет, что приближаются к оной шхуне "Опыт" с пароходом (может быть, с ними будут еще два баркаса с каютами). Тогда на адмиральском корабле "Князь Владимир" поднять на крюйс-стенге, при пушечном выстреле, черный флаг, по поднятии которого тотчас имеют съезжаться на корабль с каждого военного судна, на Кронштадтском рейде расположенного, "по одному старшему по командире офицеру, по одному лейтенанту и мичману и особо по одному гребному судну. По вводе преступников на корабль тотчас прочесть им чрез кого следует, в присутствии всего экипажа корабля и тех, которые сигналом призовутся, сентенцию Верховного уголовного суда, потом над головами преступников сломать их шпаги (подпилив прежде), сорвать с мундиров эполеты, также и самые мундиры и все сие бросить за борт в воду"^*.

Начальник морского штаба 12 июля просил министра юстиции доставить ему список преступников. Однако князь Лобанов-Ростовский в тот же день ответил ему, что "Верховный суд сейчас только приступает к объявлению осужденным преступникам приговора". Вслед за тем стал известен именной список преступников, которые принадлежали к морскому ведомству.

Все эти осужденные были доставлены на Кронштадтский рейд. При этом вице-адмирал Моллер 2-й пояснил адмиралу Крону, что вышеописанный обряд подлежит исполнению в точности лишь в отношении первых 10 осужденных, как лишенных чинов и дворянства, над которыми и "преломить сабли и пр.", прочих же пятерых "лишить только мундиров". В этом списке значилось 15 человек:

Имена	Приговорен судом	По высочайшему повелению
Лейт(енант) Арбузов Лейт(енант) Завалишин Мич(ман) Дивов	К смертной казни	К ссылке в каторжную работу вечно
Капи(тан)-лейт(енант) Бестужев Николай Капи(тан)-лейт(енант) Торсон	К политической смерти и вечной каторжной работе	К ссылке в каторжную работу вечно К ссылке в каторжную работу на 20 лет
Мич(ман) Беляев 1-й Мич(ман) Беляев 2-й	К ссылке в каторжную работу на 15 лет	К ссылке в каторжную работу на 12 лет
Лейт(енант) Кюхельбекер Мич(ман) Бодиско 2-й	К ссылке в каторжную работу на 10 лет	К ссылке в каторжную работу на 8 лет К ссылке в крепостную работу
Лейт(енант) Чижов	К ссылке на поселение	К ссылке на поселение
Лейт(енант) Бодиско 1-й	К ссылке на поселение	К написанию в матросы
Мич(ман) П. Бестужев Лейт(енант) Вишневский Мусин-Пушкин Акулов	К написанию в солдаты с выслугою и распределением в дальние гарнизоны	*

Шхуна "Опыт" и два баркаса с арестованными были пробуксированы мимо брандвахты большого невского фарвартера в 4 часа утра. В 1 час дня она прошла мимо нее уже обратно.

На корабле "Князь Владимир" высочайшее повеление было исполнено в точности. По докладу Моллера, "над 10-ю государственными преступниками сабли преломлены, эполеты оторваны, равно и мундиры их и брошены за борт по обряду морской службы, прочие же 5 лишены мундиров и сабель".

Под 13-м числом июля в флагманском шканечном журнале адмирала Крона имеется описание исполненного на Кронштадтском рейде, на флагманском корабле "Князь Владимир", обряда лишения чинов и чести над 15 осужденными государственными преступниками из морских офицеров (декабристами). Запись эта гласит:

"В 6 часов утра при пушечном выстреле приказал на корабле моем ("Князь Владимир" - М. Б.) поднять на крюйс-бремстеньгу черный флаг; вскоре после сего, по приказу, отданному от меня, согласно со секретным повелением, приехали на корабль со всех военных судов, стоящих на рейде, по одному старшему по капитану офицеру, по одному лейтенанту и особо по одному гребному судну. В начале 7-го часа пошел дождь... В 7 часов пришли из С.-Петербурга два казенных парохода, из коих у одного на буксире шхуна "Опыт" и 2 особенно устроенные барказа; по приближении к кораблю моему, оный остановился на якоре, другой же обходил вокруг корабля... В половине восьмого часа означенная шхуна и два барказа подведены были гребными судами к правому борту моего корабля, с которых и выведены были на корабль 15 человек государственных преступников из морских офицеров и поставлены на шханцах в средине построенного каре. Тогда обходящий вокруг корабля пароход стал на якоре. В скором времени, по прочтении им сентенции, выполняя данное мне высочайшее повеление над головами 10-ти человек приказал переломить саблю, сорвать с них эполеты и мундиры, выбросить все за борт, а остальных 5 человек лишить мундиров и сабель, из коих Бодиско 1-й, по окончании наказания, разжалован в матросы и отослан в Кронштадт, а другие обратно отосланы на те же суда с дежурным штаб-офицером морской артиллерии кап(итаном) 3 р(анга) Балашевым и на буксире того же парохода отправлены в С.-Петербург, после чего приказал спустить поднятый черный флаг и разъезжаться офицерам. Фамилии сих преступников следующие: кап.-лейт. Торсон, Николай Бестужев, лейтенанты Арбузов, Завалишин, Кюхельбекер, Чижов, мичманы Дивов, Беляев 1-й, Беляев 2-й, Бодиско 2-й, лейтенанты Бодиско 1-й, Вишневский, Мусин-Пушкин, Акулов, мичман Петр Бестужев"^*.

Греч, относившийся к декабристам крайне враждебно, в своих "Записках" так описал совершение приговора над Н. Бестужевым: "Обряд лишения чинов и дворянства был исполнен над флотскими офицерами в Кронштадте, на военном корабле. Их отвезли туда из петербургской крепости ночью (на 13 июля) на арестантском катере. Бестужев спокойно беседовал дорогою с командующими и караульными офицерами, не жаловался, не сетовал на судьбу. В Кронштадте он взошел по трапу на корабль бодро и свободно, учтиво поклонился собравшейся там комиссии адмиралов и спокойно выслушал чтение приговора.

- Сорвать с него мундир, - закричал один из адмиралов.

Два матроса подбежали, чтоб исполнить приказание благонамеренного начальства. Бестужев взглянул на них так, что они остолбенели, снял с себя мундир, сложил его чиннехонько, положил на скамью и стал на колени, по уставу, для переломления над ним шпаги"^*.

^* (Н. И. Греч. Записки о моей жизни. Памятники литературного быта. М.-Л. "Academia", 1930, стр. 483-484.)

Мы не сомневаемся в истине рассказа Греча. В его задачу не входила идеализация осужденных, но у него, как у журналиста, было большое знакомство среди всех слоев населения Петербурга, и, несомненно кто-либо из флотских офицеров, присутствовавших на гражданской казни декабристов, мог сообщить ему о достойном поведении Н. Бестужева.

После исполнения приговора над моряками их привезли поздно ночью в Петербург и хотели высадить на Английской набережной, чтобы сразу отправить "по канату" в Сибирь; но огромные толпы собравшегося народа заставили изменить это решение, и катеры с моряками направились к Петропавловской крепости, где их разместили по казематам.

Приговор верховного уголовного суда назначил тридцати одному осужденному по I разряду "смертную казнь отсечением головы". Николай I всем осужденным по I разряду заменил смертную казнь каторгой, двадцати пяти осужденным - вечной, шестерым - на двадцать лет с дальнейшей ссылкой на поселение. Н. и М. Бестужевы были осуждены по II разряду, но приравнены к I - к тем двадцати пяти осужденным, которым смертная казнь была заменена вечной каторгой. Позднее сроки осужденным сокращались. Братья Н. и М. Бестужевы пробыли на каторге 13 лет.

8 августа 1826 года Н. и М. Бестужевы были отправлены в Шлиссельбургскую крепость, где содержались вместе с И. Пущиным, А. С. Пестовым, Я. М. Андреевичем, И. В. Поджио и другими. Здесь им пришлось провести долгое время в одиночном заключении в тяжелых условиях. Как и прежде, заключенные сносились друг с другом лишь посредством тюремной азбуки, изобретенной М. Бестужевым еще в Петропавловской крепости.

"В Шлиссельбурге,- писал И. Пущин отцу из Иркутска в декабре 1827 года,- я ужасно сдружился с Николаем Бестужевым, который сидел подле меня, и мы дошли до такого совершенства, что могли говорить через стену знаками и так скоро, что для наших бесед не нужно было лучшего языка"^*.

^* (И. И. Пущин. Записки о Пушкине и письма. ГИЗ, 1927, стр. 104.)

В сентябре 1827 года Н. и М. Бестужевых вместе с Барятинским и Горбачевским в кандалах отправили в Сибирь. Не доезжая до Тобольска, лошади понесли, и они едва не погибли; только хладнокровие и находчивость Н. Бестужева спасли им жизнь. Фельдъегерь так плохо кормил их в дороге, так измучил их своей жестокостью, что они уж и не надеялись отдохнуть в Тобольске. В отдыхе особенно нуждался М. Бестужев. У него была пробита голова во время катастрофы с лошадьми, кандалы растерли ему ноги и он совсем не мог ходить. И действительно, по приезде в Тобольск им не дали отдохнуть и минуты; пересадив на другие телеги, отправили дальше. Проехав Тобольск, они встретили князя Б. А. Куракина, командированного с сенатором В. К. Безродным для обревизования Западной Сибири. Куракин, в частности, имел поручение от Бенкендорфа "собирать сведения относительно государственных преступников, находящихся в Западной Сибири, а также и о тех, которые прошли через Тобольск"^*.

^* ("Декабристы". Неизданные материалы и статьи. Труды Пушкинского дома под редакцией Ю. Г. Оксмана и Б. А. Модзалевского. М., 1925, стр. 99-127.)

4 ноября 1827 года Куракин доносил Бенкендорфу из Томска: "На сегодня я ограничусь донесением, что первого числа сего месяца четыре преступника большого заговора - бывшие штабс-капитаны князь Барятинский, Михаил и Николай Бестужевы и бывший поручик Горбачевский прошли через Томск, направляясь из Тобольска в Иркутск; я их видел, заставил их говорить, но в результате ничего не могу сказать Вам особенного на их счет; они не слишком удручены своим положением, не слишком безразличны к своей участи. Первое может объясняться, с одной стороны, привычкой к своему настоящему состоянию, продолжающемуся уже два года, а с другой - ужаснейшим мучением быть оставленными в четырех стенах так долго и без всякой помощи - мучением, которому, если им верить, они предпочитают всякие, какие только можно представить, каторжные работы; это пункт, по которому между ними не было никакого расхождения во мнениях"^*.

М. Бестужев говорит о встрече с Куракиным: "...не помню, в каком городе нас ожидал сенатор Куракин, имеющий (по его словам) приятное поручение от государя узнать о наших нуждах, не имеем ли жалоб, не желаем ли о чем просить его. Когда мы объявили, что ни в чем не нуждаемся, ни на кого не жалуемся, ничего не хотим просить у него,- я объявил просто, без всякой просьбы, что кузнец в Шлиссельбурге второпях заковал мои ноги в переверт, что железа растерли мне ноги и я не могу ходить.

- Чего же вы хотите? - спросил он с удивлением.

- Как чего, ваше сиятельство? Чтобы вы приказали меня заковать как следует; это должен был сделать наш фельдъегерь, но он не хотел.

- Извините, я этого сделать не могу,- ответил он, вежливо кланяясь.

Какова отеческая заботливость... - заканчивает свой рассказ М. Бестужев о встрече с Куракиным,- все делалось, чтобы морочить публику громкими фразами и милостивыми манифестами"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 140.)

По прибытии в Иркутск Барятинский, Н. и М. Бестужевы и Горбачевский были помещены в острог, где их посетил гражданский губернатор И. Б. Цейдлер. Он приказал расковать их, свести в баню, и впервые за два года они прочли некоторые газеты. В последний день их пребывания в Иркутске к ним пришел в острог Цейдлер и таинственно сообщил, что привезли Александра Бестужева вместе с Матвеем Муравьевым-Апостолом и что последний вечер и ночь накануне их отправления он разрешает всем троим братьям провести вместе. Счастью Н. и М. Бестужевых не было границ. Это была последняя их встреча с братом Александром^*.

^* (А. Бестужев после заключения в Роченсальме в конце 1827 года был отправлен по высочайшему повелению, минуя каторжные работы, на поселение в Якутск.)

Было начало декабря. В это время Ангара становится неспокойной и переезд через Байкал делается невозможным. Н. и М. Бестужевых с товарищами отправили кругоморской дорогой верхом. Накануне 14 декабря, дня знаменательного для всех декабристов, они прибыли в Читу. Их поместили в небольшом домике, который стоял отдельно от главного каземата. Здесь они впервые встретились с членами Южного общества: С. Г. Волконским, Ф. Б. Вольфом, П. В. Аврамовым и другими. И здесь же после двухлетней разлуки их встретил Константин Торсон, который познакомил их с новыми товарищами и тюремными законами.

Н. и М. Бестужевых, Барятинского и Горбачевского из Шлиссельбурга до Иркутска сопровождали жандармы Семенов и Борисов. В пути виднейшие деятели 14 декабря и активные члены Южного общества и Общества соединенных славян вели беседы о тайных обществах и восстаниях в Петербурге и на Юге.

По прибытии в Петербург жандармы донесли III отделению:

"Преступники были в кандалах... здоровы и равнодушны. Между разговорами слышали, что преступники говорили: "не сумели затеянное дело сделать"^*.

^* (ЦГВИА. Фонд 3. Канцелярия дежурного генерала Главного штаба. Опись 847. 1826-1827. Дело 544 "Об отправлении государственных преступников в Сибирь". Л., 198 и об. Подчеркнуто нами.)

В начале мая 1826 года, когда еще не было закончено следствие над декабристами, когда никто не смел поднять свой голос в их защиту, адмирал Н. С. Мордвинов, воспетый Рылеевым и Пушкиным^* (в случае успеха декабристы прочили его наравне с М. М. Сперанским в Верховное Правление), предугадывая ссылку декабристов в Сибирь, подал Николаю I проект "Устройства судьбы декабристов", "...участники недавнего заговора умерли для Европейской России и никогда не должны пользоваться в ней гражданскими правами,- писал Мордвинов,- но все они получили, за исключением очень немногих, тщательное образование; все они обладают необходимыми данными для того, чтобы снова стать людьми, приносящими пользу государству, а приобретенные ими познания могут способствовать овладению другими, еще более полезными". Мордвинов предлагал создать в Сибири академию, в которой должно преподавать "механику, физику, химию, минералогию, геологию, агрономию, положительные науки", которые, по мнению Мордвинова, могли содействовать процветанию Сибири, страны, которую природа щедро наградила своими дарами. Осужденные декабристы, по мнению Мордвинова, могли бы стать "профессорами перечисленных наук и возродиться для общественной пользы".

^* (К. Ф. Рылеев. Гражданское мужество. Ода Н. С. Мордвинову (1824); А. С. Пушкин. Н. С. Мордвинову (1825).)

Потеряв дворянство в России,- пишет Мордвинов, "им следовало бы предоставить право приобретения дворянства сибирского,- ...поскольку супруги этих несчастных,- как он называет декабристов,- выражают благородное желание следовать за своими мужьями и разделить их участь". Мордвинов предлагает также приравнять права будущих детей декабристов к правам "сибирского дворянства... и дети" их, - продолжает Мордвинов,- должны пользоваться правами, предоставленными академическому воспитанию"^*.

^* (Архив графов Мордвиновых, т. VIII. Предисловие и примечания В. А. Бильбасова. II, 1908, стр. 41-42. (На французском языке).)

На проект Мордвинова, как известно, Николай I не обратил никакого внимания, и он известен нам только благодаря черновику или копии, сохранившейся в архиве Мордвиновых.

Царя не интересовало устройство судьбы декабристов и тем более создание академии в Сибири, где первые дворянские революционеры могли принести огромную пользу стране. Приговорив пятерых из них к физической, а всех остальных - к гражданской смерти, Николай I хотел с корнем вырвать память о них и стереть их с лица земли.

Мордвинов был первым и, к его чести, единственным человеком, поднявшим свой голос в защиту обреченных, осмелившимся высказаться в верховном уголовном суде против смертной казни пятерых декабристов, поставленных вне закона.

Первая попытка свержения самодержавия закончилась трагически. Царизм жестоко расправился с первыми русскими революционерами. Пятеро крупнейших деятелей первого революционного движения были повешены, остальные приговорены к каторжным работам в рудниках, к ссылке в различные глухие углы Сибири, к заключению по крепостям и разжалованию в солдаты.

"Повешенные повешены, но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна"^*, - писал Пушкин П. А. Вяземскому.

^* ("Пушкин". Письма, т. II (1826-1830). Труды Пушкинского дома при Академии наук СССР. Под редакцией и с примечаниями Б. Л. Модзалевского. М.-Л., ГИЗ, 1928, стр. 15.)

Лучшие люди России, все те, кто мог служить ее честью и украшением, были раздавлены железной рукой Николая I.

"Я еще помню, - писал А. И. Герцен,- блестящий ряд молодых героев, неустрашимо, самонадеянно шедших вперед... В их числе шли поэты и воины, таланты во всех родах, люди, увенчанные лаврами и всевозможными венками... И вся эта передовая фаланга, несшаяся вперед, одним декабрьским днем сорвалась в пропасть и за глухим раскатом исчезла..."^*.