Глава 3. Н. А. Бестужев в Чите и Петровском заводе (1827-1839) [1954 Барановская М.Ю.

Чита в то время была маленькой деревушкой заводского ведомства и являлась временным острогом для собранных всех вместе декабристов. Весной 1828 года в Чите начали строить временную тюрьму, для которой сами декабристы заложили фундамент.

В 1828 году в Читу пришло известие о попытке И. И. Сухинова (члена Южного общества, участника восстания Черниговского полка) организовать вместе с группой уголовных каторжан восстание на Зерентуйском руднике.

Сухинов отличался революционной пылкостью и стойкостью характера; он задумал разоружить военную стражу рудника, освободить уголовных арестантов и пойти в Читу, чтобы освободить товарищей-декабристов. Один из уголовных оказался предателем и выдал Сухинова. Николай I приказал судить Сухинова и его сообщников военно-полевым судом. Накануне казни Сухинов повесился на ремне от своих кандалов. Попытка, предпринятая Сухиновым, испугала Николая I и сибирскую администрацию. Опасаясь бунта всей Восточной Сибири, он приказал собрать декабристов со всех заводов в одно место.

В Читинской тюрьме уже находилось восемь перевезенных сюда с Благодатского рудника декабристов, осужденных по I разряду: С. Г. Волконский, В. Л. Давыдов, Артамон Муравьев, братья А. и П. Борисовы, Е. П. Оболенский, С. П. Трубецкой и А. И. Якубович. Сюда же прибыли М. Н. Волконская и Е. И. Трубецкая - первые жены, последовавшие вслед за осужденными мужьями, чтобы разделить с ними их изгнание.

Первое время Н. и М. Бестужевым было очень тяжело в Читинской тюрьме. Их поместили в маленьком домике, спали они на общих нарах, где на каждого приходилось места не больше аршина. В новом, временном каземате нары были заменены деревянными кроватями, стало немного просторнее. Женатым даже разрешили построить дома. Чтобы никого не стеснять и не мешать товарищам, Н. Бестужев устроил в комнате антресоли и оборудовал себе там небольшую мастерскую.

Декабристов заставляли работать на улице и заравнивать овраги, поэтому у них очень быстро изнашивалась обувь; Н. Бестужев чинил им башмаки, шил новые, вязал чулки и носки, шил фуражки и латал одежду товарищей. К нему скоро присоединились М. Бестужев, Розен, Оболенский, П. С. Бобрищев-Пушкин, Торсон и Фаленберг. Под руководством Н. Бестужева они вскоре сделались хорошими мастерами и стали шить щегольские фуражки, добротные башмаки. Позднее они обеспечивали детей товарищей верхней одеждой.

С помощью одного только перочинного ножа Н. Бестужев смастерил часы с горизонтальным маятником^*, а во дворе острога устроил солнечные часы. Волконский, П. Борисов, М. Кюхельбекер и Розен занимались огородами, парниками и цветниками. Стараясь облегчить их труд, Н. Бестужев создал по своему проекту машину для поливки растений. Вместе с братьями А. и П. Беляевыми Торсон занялся изучением сельского хозяйства и земледелия. Торсон увлекся идеей механизирования крестьянских работ и принялся за изготовление моделей жатвенной и молотильной машин.

^* ("...это было истинное, великое художественное произведение... Эта работа показала, какими необыкновенными и гениальными способностями обладает он..." (А. П. Беляев. Воспоминания, цит. соч., стр. 173).)

Николай I постарался поставить декабристов в самые тяжелые условия каторжного режима. Это, понятно, не дало Н. Бестужеву возможности развернуть свои блестящие дарования. Обширные планы научных и литературных трудов рухнули. И, тем не менее, долгие годы каторги и ссылки не сломили его. Даже в невыносимых условиях Читинской тюрьмы он постоянно занимался науками, литературой, искусством. Благодаря женам декабристов он получил инструменты для занятий различными ремеслами и все необходимое для живописи.

Жены декабристов принимали деятельное участие не только в жизни своих мужей, но и в жизни их одиноких товарищей. Декабристам было запрещено переписываться с родными, и только благодаря женам семейные и их товарищи не утратили связи с внешним миром.

В Чите Н. Бестужев сделал по памяти портреты отца, матери, сестры Елены Александровны и Л. И. Степовой. Эти портреты-миниатюры он выполнил на кости.

На портрете Степовой нам впервые встречается подпись Н. Бестужева по-французски "N. Bestougeff" и дата: 1827. Зарисовывая своих товарищей, которые отбыли срок и отправлялись на поселение, Н. Бестужев стал пользоваться акварелью не будучи знаком с ее техникой. Однажды он увидел работу известного художника П. Ф. Соколова, создателя русской акварельной живописи. Это был портрет героя Отечественной войны 1812 года Н. Н. Раевского. Дочь Раевского - М. Н. Волконская показала этот портрет Н. Бестужеву, который был поражен смелостью и мастерством художника. Портрет Н. Н. Раевского отличался замечательным сходством, прекрасным рисунком и яркостью красок.

М. Н. Волконская попросила Н. Бестужева скопировать портрет своего отца; когда копия была готова, она отослала подлинник обратно к родным.

Копия портрета Раевского была первой пробой писать манерой Соколова. Несмотря на то, что Н. Бестужев сделал копию со всей тщательностью, она не блещет высокими достоинствами.

Несколько освоившись с акварельной живописью, Н. Бестужев начал писать портреты своих товарищей.

В Чите он сделал тринадцать портретов декабристов, уходивших на поселение, в том числе и два портрета брата Александра по памяти. Александр, поселенный в Якутске, встретившись с декабристами, направляющимися из Читы в разные места на поселение, писал братьям в Читу 16 июня 1828 года: "Видел портрет, нарисованный тобою, почтенный Николай, и толпа воспоминаний наполнила сердце. Если можно, сделай мой: усы вниз и без бакенбард"^*.

^* (М. И. Семевский. Александр Бестужев в Якутске. Неизданные письма его родным. 1827-1829. "Русский Вестник", 1870, стр. 236.)

До нас также дошел портрет С. Г. Волконского работы Н. Бестужева читинского периода (автокопия в карандаше, несомненно с акварельного портрета), местонахождение которого нам неизвестно^*.

^* (См. приложение № 1. Каталог портретов декабристов работы Н. А. Бестужева, читинского периода (1828-1830).)

Н. Бестужев писал портреты своих товарищей в двух экземплярах. Один портрет оставался у него, другой он отдавал переходившему на поселение. По этому поводу М. Бестужев писал в своих "Воспоминаниях": "...у нас с ним (т. е. с братом Николаем.- М. Б.) было намерение составить по возможности полные биографии всех наших товарищей, и брат имел намерение приложить их к коллекции портретов, нарисованных им акварелью с изумительным сходством, несмотря на то, что некоторые из портретов, за спешностью отправления оригиналов на поселение, были сняты в несколько часов"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых. Изд. 1931 г., стр. 321.)

Среди декабристов, этих передовых представителей своего класса и своей эпохи, были ученые, техники, изобретатели, поэты, писатели, певцы, музыканты и художники, выявившие свои разнообразные дарования в казематах Читы и Петровского завода.

В Чите Н. Бестужеву было трудно заниматься живописью: не было ни помещения, ни достаточного освещения, не хватало материалов. А самое главное, - в тюрьме приходилось писать урывками, таясь от глаз тюремной администрации.

А. А. Бестужев-Марлинский. Сделан по памяти. Акварель. 1828-1830 годы. Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Ленинград

У Н. Бестужева и других декабристов хватало времени на все. Тюремное начальство в лице коменданта С. Р. Лепарского не особенно обременяло их обязательной работой. Декабристы в Чите начали интересоваться естественными науками, изучали иностранные языки, ремесла, занимались переводами, хоровым пением, музыкой и живописью. Естественными науками занимались братья А. и П. Борисовы, Вольф и Якушкин.

Вадковский, Н. Крюков, Ивашев, Юшневский и Свистунов были блестящими музыкантами. Прекрасными пианистами были Лунин и Одоевский; Игельстром играл на флейте и гитаре, Фонвизин и Фаленберг - на скрипке. В Чите, несмотря на тесноту, декабристы слушали квартеты в таком исполнении: первая скрипка - Вадковский, вторая - Н. Крюков, альт - Юшневский и виолончель - Свистунов. К тому же Юшневский был виртуозом-пианистом. Он, Вадковский и Свистунов были весьма образованными музыкантами. Трубецкой в совершенстве знал теорию музыки. Отличными певцами были С. Кривцов, братья А. и Н. Крюковы и Тютчев. Вадковский и Свистунов организовали хоровое пение.

Художники-декабристы, помимо Н. Бестужева, представлены довольно значительным рядом имен: Д. М. Андреевич, И. А. Анненков, П. И. Борисов, Д. И. Завалишин, В. П. Иващев, И. В. Киреев, М. С. Лунин, А. М. Муравьев, Н. П. Репин, П. И. Фаленберг и А. И. Якубович. Последний к тому же был и силуэтистом.

Пришло время, и декабристам разрешили с конвоем выходить за ворота тюрьмы. Ознакомившись с Читой и ее окрестностями, с ее привлекательным местоположением и изумительной природой (о чем декабристы и их жены говорят в своих письмах и "Записках"), художники-декабристы сделали много любопытных видовых зарисовок. Некоторые из них создавались коллективно. Фаленберг - полковник квартирмейстерской части, инженер по образованию, изучал топографически тот вид, который должен был стать сюжетом рисунка, и планировал его на бумаге, а художники, уже на основе этого плана, вырисовывали отдельные детали.

В собраниях Государственного Исторического музея (Москва) хранится акварель Н. Бестужева, изображающая художников-декабристов, возвращающихся в сопровождении конвоя в тюрьму после зарисовок окрестностей Читы. Н. Бестужев написал ряд пейзажей, зарисовал виды тюремного двора, парники и цветочные клумбы, устроенные декабристами; дома их жен и коменданта.

Н. А. Бестужев рисует в Чите. Автопортрет. Акварель 1828-1830 годов. Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Ленинград.

30 августа 1829 года с декабристов сняли цепи, "т. е. нас избавили от телесного наказания,- говорит М. Бестужев,- на которое по закону не имели права осуждать"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 155.)

Многие декабристы, сняв несколько колец с кандалов, оставили их себе на память.

Первое время, когда не разрешалось зажигать огня, в долгие зимние вечера они занимали друг друга рассказами. М. Кюхельбекер и К. Торсон - о кругосветных путешествиях, Корнилович - из русской истории (он много занимался ею и был издателем альманаха "Русская Старина"), Н. Бестужев - рассказами из истории русского флота. Участники Отечественной войны 1812 года и заграничных походов 1813-1814 годов Бригген, Волконский, Давыдов, Лунин, Никита Муравьев, Швейковский, Репин, Трубецкой, Фаленберг, Фонвизин, Штейнгель и Якушкин рассказывали о боевых подвигах русской армии, о Бородинском сражении и взятии Парижа, о пребывании в Париже русской армии и т. д.

В Чите после долгого перерыва "начался высокий темп умственной жизни"^* декабристов. Здесь они нашли для себя духовную пищу; их родные и близкие через "благодетельных дам" (жен декабристов) посылали им книги, журналы и газеты. Вспоминая об этом периоде, Розен писал И. Пущину в 1843 году в Ялуторовск, где последний находился на поселении: "Какие получаете вы ведомости и журналы, их было изобилие в Чите"^**.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 155. Комментарии М. К. Азадовского к стр. 248, стр. 754.)

^** (Письмо А. Е. Розена П. И. Пущину. ОРЛБ, шифр М/7521, л. 49.)

Совершенно в других условиях находился на Кавказе Петр Бестужев; обстоятельства сложились для него чрезвычайно неблагоприятно. Тяжелая солдатская служба, незаслуженные унижения и оскорбления со стороны низшего начальства; отсутствие людей, с кем можно было бы перекинуться словом; отсутствие книг, без которых ему трудно было существовать, о чем он, приведенный в отчаяние, писал постороннему человеку в Петербург: "...рассудок жаждет и грустит без пищи умственной"^*. Такая жизнь сделала его мрачным, нелюдимым; все яснее становились признаки психического угнетения, которые продолжали прогрессировать и закончились тяжелым душевным недугом, преждевременно сведшим его в могилу. Зная от родных, как живут старшие братья в Чите, П. Бестужев мысленно не раз переносился к ним, жалея о том, что он не попал вместе с ними туда.

^* (Письмо П. А. Бестужева к Ф. В. Булгарину. "Русская Старина", 1901, т. II, стр. 405.)

Из Ахалцыха в октябре 1828 года П. Бестужев писал матери и сестрам: Nicolas et Michel (Николай и Михаил.- М. Б.) дышут свежим воздухом, говорите Вы? Я знаю более - они не влачат, как другие, оков тяжких, живут вместе, имеют досуг для мечтаний"^*.

^* (Письмо П. А. Бестужева к матери и сестрам из крепости Ахалцых от 1 февраля 1828 г. ЦГИА, ОЛФ. Фонд 279. Архив И. Д., Е. Н. и В. Е. Якушкиных. Оп. № 1, ед. хр. 314, л. 4.)

В 1828 году Петр Бестужев был произведен в унтер-офицеры. При штурме Ахалцыха он был ранен. В Куринском пехотном полку он заболел тяжелой психической болезнью, и в 1832 году, после долгих мучительных хлопот, его, наконец, удалось привезти в Сольцы. В течение восьми лет он жил в состоянии тяжелой душевной болезни, принося немало страданий матери и сестрам, особенно когда болезнь приняла буйный характер. В 1840 году П. Бестужев был перевезен в Петербург и помещен в больницу для умалишенных, где вскоре и умер.

Павел Бестужев, после отбытия срока наказания в Бобруйской крепости только за то, что носил фамилию Бестужевых, был переведен на Кавказ, дослужился до чина поручика и в 1835 году вышел в отставку.

Жизнь Александра Бестужева в Якутске протекала в несколько лучших условиях. И тем не менее его угнетало бездействие. Он нигде не мог применить свои знания и способности. Его прошение о зачислении в действующую армию на Кавказ "было уважено". В апреле 1829 года А. Бестужев был определен "на службу рядовым в один из действующих против неприятеля полков Кавказского отдельного корпуса", с тем, однако же,- спешил подчеркнуть мстительный царь,- "чтобы в случае оказанного отличия против неприятеля не был он представлен к повышению"^*.

^* (Б. Л. Модзалевский. К биографии А. А. Бестужева-Марлинского. "Былое", 1906, кн. XI, стр. 305.)

В 1830 году закончили строить тюрьму в Петровском заводе. В августе того же года Лепарский назначил переход туда декабристов. Они были разделены на две партии. Порядок следования декабристов был выработан самим Лепарским. Путь их лежал по тракту из Читы на север через Вершиноудинскую, затем Хоринскую степи к Верхнеудинску, а оттуда в сторону от большого тракта через поселения "семейских" и Тунгуйскую бурятскую степь, через Мухоршибир и Харауз в Петровский завод. Переход был совершен в 48 дней, с остановками через два дня на третий. Проводниками декабристов и конвоя были буряты.

Переход декабристов воспел их певец А. Одоевский:

^* А. И. Одоевский. Полное собрание стихотворений. М.-Л, изд. Academia, 1934, стр. 190-191.

Поход был отрадным явлением в тюремной жизни декабристов. "Шествие наше,- говорит декабрист Н. И. Лорер,- было радостное, почти торжественное; дорогой восхищались мы свободой, природой, рвали полевые цветы, могущие украшать любую петербургскую оранжерею"^*.

^* (Н. И. Лорер. Записки декабриста. М., ГИЗ, 1930, стр. 150.)

Места, где они шли, были живописны. Ландшафт природы в Забайкалье, берега Селенги, Яблоновый хребет удивляли и восхищали их; они "простаивали несколько времени, глядя на окружающие окрестности"^*. М. Бестужев и Штейнгель вели путевые дневники. Н. и М. Бестужевы составили особый словарь для объяснения с бурятами. Художники-декабристы Ивашев, Киреев, А. Муравьев и Якубович зарисовывали виды и их дневки.

Переход из Читы в Петровский завод. Акварель А. И. Якубовича. Альбом семьи Давыдовых. Гос. Исторический музей

^* (Н. В. Басаргин. Записки. Изд. "Огни", 1917, стр. 131.)

"Между нами,- говорит в своих "Воспоминаниях" декабрист А. П. Беляев,- было много живописцев, обладавших весьма серьезными дарованиями, и потому поход наш был изображен в самых живых картинах как в движениях, так и в стоянках; хотя эти картины были в малом масштабе, но они были так талантливо набросаны, что все лица были узнаваемы"^*.

^* (А. П. Беляев. Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. 1805-1850. СПБ, 1882, стр. 236.)

Грусть охватывала декабристов при виде простора необъятной дали, "где люди жили, трудились, горевали и радовались свободно по-своему". Декабристы проходили бурятскими степями, любовались табунами, при которых были конные пастухи с ружьями, луками и стрелами. Во время пути были "...заметны избы на русскую стать"^*. На остановках расставлялись бурятские юрты, рядом ставили караулы и снаряжали пикеты "при чистых речках и красивых местностях". "И точно,- говорит в своих "Записках" Н. В. Басаргин,- были местности восхитительные"^**. Вечером в лагере декабристов загорались огни, завязывались горячие споры, обсуждались подробности восстаний в Петербурге и на юге, просматривались только что полученные газеты и журналы.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. "Дневник путешествия нашего из Читы в Петровский завод", стр. 331.)

Известие об июльской революции во Франции оживило всех. Где-то раздобыли "шипучего" и на радостях выпили. "Всю ночь,- свидетельствует в своих "Записках" М. Н. Волконская,- среди заключенных раздавалось пение и крики "ура". Часовые недоумевали, как могли заключенные, входя в казематы, развлекаться пением. Дело в том, что солдаты ничего не понимали в политике"^*.

Юрта Н. и М. Бестужевых, Торсона, Розена и Громницкого - ученика Н. Бестужева по разным ремеслам (так как ее обитатели, кроме Розена, по словам М. Бестужева, являлись "мастеровыми") - обеспечивала все удобства во время путешествия. В ней были раскладные стулья, стол и пр. Н. и М. Бестужевы и Торсон, как бывшие моряки, изготовили матросские койки из парусины, которые привешивались к четырем кольям, благодаря чему они спали не на земле. Во время дождя юрты промокали, "но мы,- говорит М. Бестужев,- ...люди мастеровые, мы... нашли средство избавиться беспокойств на ночь"^*. Как-то во время перехода путников захватил сильный дождь, они продрогли и даже в юрте не могли согреться; тогда Н. и М. Бестужевы устроили из дерна особую печь, чтобы дым не расходился по юрте, как в жилищах бурят, а уходил в хахирхай (в круглое отверстие вверху).

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 326-328.)

На дневках и в пути декабристы продолжали свои научные занятия и ботанические исследования. Они играли в шахматы, и неожиданно для них буряты оказались блестящими знатоками этой игры. В пути произошла встреча с тайшой - племенным вождем бурят, управляющим родовым улусом и всем пле менем, старейшим родоначальником.

Жены декабристов следовали за мужьями. Во время перехода из России к мужьям присоединились А. В. Розен и М. К. Юшневская. Население - русские и буряты - встречало декабристов по пути их следования с радушием и сочувствием. Во время перехода Н. и М. Бестужевы сблизились со многими бурятами, которых позднее встретили на поселении.

В Тарбагатае, богатом селении староверов (когда-то переселенных сюда из Вятки), которых называли "семейскими", Н. Бестужев дал совет мельнику, как устроить плотину так, чтобы она не разрушалась. Через некоторое время в Петровский завод к Н. Бестужеву пришел мельник с подарками и поблагодарил его. Кланяясь в пояс, он говорил: "Спасибо, наладил, и колеса вертятся и толчея стучит на всю деревню"^*.

^* (С. В. Максимов. Николай Александрович Бестужев (по его письмам). "Наблюдателе", 1883, т, III, стр. 107.)

В Петровском заводе в течение нескольких лет бездействовала распиловочная мельница с водяным приводом. Механизм ее считался окончательно испорченным. Лепарский направил туда Н. Бестужева и Торсона; через несколько часов механизм был исправлен, колеса завертелись и мельница, к большому удивлению заводских чиновников и рабочих, начала снова пилить.

К Петровской тюрьме декабристы подошли с пением "Марсельезы".

Первое впечатление от каземата было гнетущее. Темные камеры без окон наподобие стойла для лошадей обрекали людей на жизнь без света. Кругом - железные заборы, закрывавшие все, кроме неба. Но бодрость духа не покидала декабристов.

Н. Бестужева поместили в камере № 39, рядом, в камере № 40 - М. Бестужева. В тюрьме Петровского завода, где находилось около ста заключенных, сложилась здоровая трудовая обстановка тесного товарищеского коллектива. Заключенные создали тюремную артель по обслуживанию казематного общежития.

Крушение политических надежд, личная катастрофа, тюрьма и каторга не сломили декабристов; они нашли опору друг в друге, моральную поддержку в обществе товарищей.

Гордые строки ответного послания декабристов А. С. Пушкину ярко отразили их настроение. В стихах певца декабристов Одоевского хорошо передана их глубокая вера в правое дело, за которое они пожертвовали свободой и пошли на тяжелые страдания. Они свято верили, что из брошенной ими искры возгорится пламя.

Слова А. Одоевского "Из искры возгорится пламя" (из "Ответа декабристов на послание Пушкина в Сибирь") были взяты В. И. Лениным в качестве эпиграфа к газете "Искра".

В тюрьме декабристы не утратили интереса к вопросам, которыми они жили до декабря 1825 года. Они, как и до восстания, толковали о политике, спорили, обсуждали современное положение России, которую беззаветно любили. Мысли о народе, об освобождении его от произвола и унизительного рабства, о новом устройстве общественной и государственной жизни никогда не переставали волновать декабристов. Они верили в свой народ, в его силы, и страстной мечтой многих из них было видеть Россию в числе передовых, культурных, экономически развитых стран.

Декабристы постоянно следили за событиями в России и Западной Европе. По пути в Петровский завод, как мы уже говорили, они узнали об июльской революции во Франции. В Петровскую тюрьму к ним доходили вести о революции в Бельгии, о восстаниях в Саксонии, Баварии, а также в итальянских государствах - Парме, Модене и Романье.

Мы, к сожалению, не знаем, как декабристы реагировали на дошедшую до них весть о восстании новгородских военных поселений 11 июля 1831 года.

С большим интересом декабристы встречали каждое сообщение о событиях в Польше. Заключенные в Петровской тюрьме узнали о том, что в Варшаве перед восстанием, в начале 1831 года, в одном из костелов поляки отслужили панихиду по пяти казненным товарищам декабристов.

В "Записках" Басаргина мы находим следующие строки:

"Мы читали с жадностью, тем более, что тогдашние события в Европе и самой России, когда сделалось польское восстание, не могли не интересовать нас"^*.

А. Одоевский откликнулся на польское восстание стихами "При известии о польской революции". Его приветствие восставшим звучало гимном свободе:

Заключенные много читали. Родные и друзья посылали в Петровский завод книги и журналы на русском и иностранных языках. Е. Ф. Муравьева постепенно переслала своему сыну Никите всю его богатейшую библиотеку^*. Родные выписывали декабристам газеты и журналы, а также все новинки русской и иностранной литературы. В Петровской тюрьме, как и до восстания, очень любили древних: Плутарх, Тит Ливии, Цицерон, Тацит и другие были у каждого почти настольными книгами^**. В конце 1831 года среди книг, присланных родными заключенным, оказалось два тома с атласом под заглавием: "Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света в продолжение 1819, 1820 и 1821 годов на шлюпах "Восток" и "Мирный".

^* (Большая часть библиотеки Никиты Муравьева хранится в библиотеке Московского университета им. М. В. Ломоносова.)

К чести бывшего начальника К. Торсона Ф. Ф. Беллинсгаузена нужно сказать, что несмотря на выход в свет описания путешествия в 1831 году, он всюду без всяких комментариев сохранил имя Торсона. Он лишь переименовал остров, названный первоначально именем Торсона, в остров Высокий. Это обстоятельство несомненно должно было поднять душевное состояние Торсона, у которого периодически усиливались приступы ипохондрии.

Остров Торсона. Акварель. 1820 года. Художник М. Михайлов. Гос. Исторический музей

Для многих декабристов годы в заключении стали школой и временем особенно насыщенной событиями культурной жизни. Интенсивная умственная деятельность началась в Чите и еще больше развернулась в Петровской тюрьме, которую они назвали "Петровской академией". Через тридцать лет А. П. Беляев в письме к Е. П. Оболенскому вспоминал об этом времени: "...Ты справедливо сказал, что Чита и Петровский были поистине чудной школой нашей и основой нашего умственного и духовного воспитания. Какие вопросы там не обсуждались, какие идеи там не разрабатывались, тогда еще без малейшей надежды на их осуществление"^*.

^* (Письмо А. П. Беляева к Е. П. Оболенскому. ИРЛИ (ПД). Фонд Оболенского 606.32.)

В "Петровской академии" военные науки преподавали Никита Муравьев и Репин, философию - Оболенский, историю русской литературы - Одоевский, историю средних веков - Спиридов, русскую историю - Муханов, физику, химию и анатомию - Вольф, астрономию - Вадковский.

Занятия проводились в большом зале, который предназначался для общих обедов и ужинов заключенных; но так как они обедали и ужинали каждый отдельно в своем коридоре, то помещение это стало служить аудиторией. Здесь же читались доклады, устраивались диспуты и, по инициативе П. А. Муханова, - литературные вечера. Муханов хорошо знал и любил русскую литературу. В 20-х годах его статьи печатались в петербургских и московских журналах; он был близок с Грибоедовым, Пушкиным, В. Кюхельбекером, Корниловичем, Вяземским и особенно с Рылеевым, который посвятил ему свою думу "Ермак".

В каземате Муханов был организатором и председателем литературных вечеров. Декабристы-литераторы выступали с чтением своих стихов, повестей и рассказов, к чему их побуждал Муханов. Он, по словам М. Бестужева, "...упросил некоторых дам написать в Петербург к родным и попытать - не будет ли позволено нам печатать наши сочинения, т. е. сочинения всего нашего литературного кружка, так как, по его мнению, уж очень довольно было написано очень дельного по всем отраслям литературы. Дамы согласились. Писали в Петербург - в Петербурге просили, ходатайствовали, и ответом было молчание"^*.

^* (Воспоминания Бестужевым. Изд. 1931 г., стр. 233.)

Еще из Читы Одоевский каким-то образом переслал Вяземскому сборник стихов, написанных лично им и его товарищами. Сборник они назвали "Литературный альманах". Гонорар за это издание должен был пойти в пользу больных и нуждающихся заключенных, но альманах не увидел света. В том же письме, как предполагает Розен, к Вяземскому, Одоевский писал еще о задуманном им альманахе "Зарница"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых. Изд. 1931, стр. 270.)

Чтецом произведений (как своих, так и товарищей) был Н. Бестужев. Читал он, по свидетельству М. Бестужева, мастерски, что позднее подтвердили селенгинские и кяхтинские жители Старцевы и Лушниковы.

В первый день российской вольности - 14 декабря в общей аудитории устраивался торжественный обед, за который "с великой радостью и гордостью" садились декабристы. 14 декабря 1835 года хор под управлением Свистунова (солист А. И. Тютчев) исполнил революционную песню, написанную Вадковским на слова М. Бестужева "Что ни ветр шумит во сыром бору", вызвавшую восторг всех декабристов.

В первое время по прибытии декабристов в Петровский завод, когда еще жены жили вместе с мужьями в их камерах, фортепиано выкатывали в коридор, и заключенные слушали романсы, арии из опер и дуэты. Их исполняли М. Н. Волконская и Е. П. Нарышкина, обладавшие прекрасными голосами. Нередко они пели в сопровождении скрипки Вадковского и виолончели Свистунова.

III

С первого дня жизни в Петровской тюрьме декабристы начали знакомиться с местным населением. На железоделательном заводе трудились, кроме горнозаводских служителей (рабочих), так называемые приписные крестьяне с детьми: дети и тех и других "приписывались" к заводу с 2 лет и начинали работать с 10. С ними вместе работали и "кандальники" (осужденные на каторгу преступники, с которых не снимали кандалов и во время работы). В нечеловеческих условиях проходили рабочие часы этих "отверженных" людей, "большая часть преступлений которых, - говорит М. Бестужев, - была вынуждена порочным устройством нашего общества: то были жертвы бесчеловечия помещиков или начальников, то отчаяния оскорбленного отца, мужа или жениха, то случайного разгула... и еще чаще - произвола нашего бессовестного и бестолкового суда"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 168.)

В таких же условиях работали и служители (рабочие) и приписные крестьяне с подростками. Рабочий день всех - и взрослых и подростков - зачастую превращался и в трудовую ночь, так как на заводе действовала одна только доменная печь. Люди в лохмотьях и войлочных накидках пробивали первобытными орудиями производства брешь в домне; вырвавшись из печи, огненный ручей, чугуна нередко наносил смертельные ожоги работающим. Люди ценой своей жизни выплавляли металл из руды. Рабочие, дети и каторжники в цепях толпились у одной печи; окрики начальства, гул голосов, стук молотов у ручных горнов - все вместе взятое представляло тяжелую картину ада, как называли свою каторжную работу служители на заводе.

Камера декабриста С. Г. Волконского в Петровском заводе. Акварель Н. А. Бестужева. Начало 30-х годов XIX века. Гос. Исторический музей

Не считаясь ни с чем, людей заставляли работать от зари до зари, жестоко наказывая рабочих и "кандальников" за малейшие провинности.

Тюремная администрация, боясь влияния декабристов на каторжных, решила не допускать их к работе на заводе. Декабристов заставили два раза в день ходить на мельницу молоть на ручных жерновах муку. Однако то, чего так боялась администрация тюрьмы, нельзя было предотвратить никакими мерами. С первых же дней, как только заключенных поселили в каземате без окон, жены декабристов забили тревогу. Через своих влиятельных родных в Петербурге они получили разрешение Николая I на незначительное переустройство. Началась перестройка каземата. Прорубили окна, переложили печи и т. д. Работы производили уголовные каторжные, их было, по словам М. Бестужева: "сотни... работавших в первые годы внутри каземата"^*. Те же каторжные обслуживали заключенных. Через них все "злоупотребления, укрывавшиеся от Лепарского, доходили до нас прямым путем" (т. е. от мастеровых или же через прислугу нашу, всю составленную из каторжных), говорит в своих "Воспоминаниях" М. Бестужев^**.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 168.)

Декабристы явились защитниками несчастных "отверженных" и рабочих завода от ничем не сдерживаемого произвола начальства, которое бесстыдно грабило этих несчастных и самих декабристов. С помощью своих родных в Петербурге декабристы добились установления порядка на заводе и соблюдения законов в отношении всех работавших. "И зато какою чистосердечною привязанностью, какою бескорыстною любовию платили нам эти отверженцы общества! В продолжение всей нашей петровской жизни никто из прислуги не погрешил против нас ни словом, ни делом, - говорит М. Бестужев. - Несмотря на сотни кандальников, работавших в первые годы внутри каземата, у нас не было слуху о пропаже нам принадлежащего, когда они имели к тому тысячу случаев"^*. Об этом же говорит в своих "Записках" и Н. В. Басаргин^**.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 169.)

^** (Н. В. Басаргин. Записки, цит. соч., стр. 161-162.)

В число кандальников попало много бывших крепостных Аракчеева, сосланных после убийства его любовницы Настасьи Минкиной. Безвинно осужденные рассказывали об этом изверге. Впервые за всю свою жизнь крестьяне Аракчеева были согреты человеческим состраданием и вниманием: в каждом из них декабристы видели человека.

Представители администрации не могли не признать, что декабристы вели себя в высшей степени благородно. Н. Бестужев и Торсон стали весьма полезными на заводе людьми. Что бы ни случилось - зальет ли штольню водой, испортятся ли шланги насосов, - служители бежали к Н. Бестужеву и К. Торсону.

С разрешения Лепарского они часто бывали на заводе. Государственные преступники перестраивали оборудование завода, налаживали примитивные доменные печи и чинили землечерпалки. Они же не раз предлагали заняться переустройством всех заводских цехов. Горное начальство не могло не считаться с разумными доводами и осуществило ряд выгодных предложений декабристов.

Когда управляющим завода стал один из передовых горных инженеров - Александр Ильич Арсеньев, положение рабочих и каторжных несколько улучшилось: "Он был истинный отец для служителей и кандальников, - говорил о нем М. Бестужев и тут же добавлял: - ...человек прямой, бескорыстный, честный и благонамеренный"^*. Благодаря Арсеньеву Лепарский ослабил надзор за декабристами; они приходили учиться у заводских мастеров слесарному и литейному делу и вместе с Арсеньевым совершали длительные прогулки, уходя далеко от каземата. Арсеньев часто посещал каземат и принимал участие в музыкальных и литературных вечерах декабристов. Они его считали "своим" близким по духу человеком. Особенно сблизился Арсеньев с Н. и М. Бестужевыми и К. Торсоном. Незаурядный администратор и специалист, Арсеньев поставил на ноги сильно запущенный Петровский завод, а также немало сделал и для улучшения производства, доказав, что "...из петровского чугуна можно делать железо не хуже шведского"^**.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 170.)

Во всех его начинаниях деятельно участвовали Н. Бестужев и К. Торсон. Когда по делам службы в 1837 году Арсеньев поехал в Петербург, он взял с собой целый ящик писем декабристов. Н. и М. Бестужевы писали своим родным, рекомендуя Арсеньева, как "человека, каких немного на свете... Вы можете себе представить, что мы в нем теряем... А что теряет в нем наш завод, это я предоставляю вам самим сделать заключение", - писал матери, сестрам и братьям М. Бестужев^*.

^* (Н. А. Бестужев. Статьи и письма, цит. соч., стр. 276, 277.)

Декабристов сильно занимала судьба приписных к заводу крестьян, так как "их участь, - говорит М. Бестужев, - была горше каторжной"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 165.)

После окончания срока каторжников приписывали к деревне как поселенцев. Если в течение 5 лет после освобождения их ни в чем предосудительном не замечали, они получали право приписаться в город, а через некоторое время - получить гильдейские билеты и торговать наравне с купцами. А приписные крестьяне и рабочие оставались на заводе до конца своих дней. При потере трудоспособности их переводили на легкие работы - угольщиками, дровосеками и кузнецами.

"Я видел собственными глазами, - говорит М. Бестужев,- как 75-летний старик (Старченко), слесарь, умер, или, точнее, угас, работая у своих тисков... и, несмотря на мое ходатайство у начальников завода, с которыми мы были дружны, они ничего не могли для него сделать"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 166.)

Арсеньев, декабристы, жены декабристов делали все что могли для облегчения участи "отверженных" людей - помогали подросткам-рабочим, детям "приписных" к заводу крестьян. "Дельный, умный Николай Бестужев, - говорит житель Петровского завода А. Першин, - не раз говорил и советовал барыням, чтобы они вместо мелкого благотворения положили хороший куш денег, на проценты с которого содержалось бы ремесленное училище на 50 учеников"^*. Однако создать такое училище не удалось.

^* (А. Першин. Воспоминания старожила. Петровский завод. "Забайкалье" (Чита), 1902, № 36, стр. 2.)

Когда в камерах прорубили окна и в них забрезжил свет, Н. Бестужев пристроил к своему окну подмостки. Эти подмостки механически поднимались и опускались, чтобы не загромождать помещения. Н. Бестужев зарисовал вид своей камеры с подмостками, однако местонахождение этой акварели нам неизвестно.

Н. Бестужев работал не покладая рук. Изобретательный техник, сапожник, токарь, слесарь, столяр, часовых дел мастер и фортепианный настройщик, он был нужен каждому. Когда у Юшневского испортилось фортепиано, Н. Бестужев и Торсон разобрали инструмент, заново натянули струны, и фортепиано опять стало источником радости для талантливого музыканта.

Н. Бестужев обучал техническим наукам и ремеслам своих товарищей, и многие из них, выйдя на поселение, зажили безбедно, принося пользу крестьянам, обучая их и улучшая систему земледелия и огородничества.

"Помню, - писал декабрист П. И. Фаленберг Н. Бестужеву, - как мы занимались в мастерской, под Вашим, Николай Александрович, руководством разными механическими работами, из коих выходили: часы, столы, планшеты и пр. Помню наши дежурства, огородничество"^*. Н. И. Пущин писал брату: "Напрасно ты не поучился у Ник(олая) Алек(сандровича) разным мастерствам. Он во всяком месте совершенно обеспечен по предмету отыскивать занятия. Трудно выразить, до какой степени это обстоит важно"^**.

^* (Из письма П. И. Фаленберга Н. и М. Бестужевым от 25 августа 1849 г., Шуша. ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых, фонд 604, № 15 (5584), л. 83-00.)

^** (Письмо Н. И. Пущина к И. И. Пущину в Туринск от 29 ноября 1839 г. ОРЛБ, шифр М/7577 л. об. 189.)

На токарном станке, который он сам сделал, Н. Бестужев вытачивал игрушки для детей декабристов. С помощью Торсона он всем детям, родившимся в Петровской тюрьме, устраивал колыбели, которые привешивались, по морскому способу, к потолку.

Одинокие и семейные декабристы на каждом шагу ощущали, каким нужным для них человеком стал Н. Бестужев. Его любили и уважали все окружающие. Он был со всеми близок и примирял иногда целые группы. Комендант Лепарский считался с Н. Бестужевым и видел в нем "море учености". По просьбе заключенных Лепарский разрешил на артельные средства устроить в каземате мастерские, где обучались различным ремеслам сами декабристы, дети ссыльных и заводских рабочих. Здесь под наблюдением Н. Бестужева выделывали мебель "под красное дерево" для камер декабристов и домов женатых. Лучшими столярами были М. Бестужев, П. Ф. Громницкий и П. С. Бобрищев-Пушкин. К. Торсон продолжал строить модели жатвенной и молотильной машин. Арбузов под руководством Н. Бестужева стал отличным слесарем. В переплетной и картонажной мастерской первыми были А. Борисов и М. Бестужев.

М. Бестужев предложил брату из звеньев цепей декабристов сделать кольца. Обложив их китайским золотом, Н. Бестужев сделал женам друзей, себе, братьям и близким кольца.

Получив через родных такое кольцо, А. Бестужев писал матери Прасковье Михайловне из Кутаиса: "Кольцо получено; благодарю Николая"^*. Ряд колец работы Н. Бестужева хранится в собраниях Государственного Исторического музея (Москва), в Институте русской литературы (Пушкинском доме) Академии наук СССР и Музее Революции (Ленинград). Они изготовлены с подлинным ювелирным блеском.

^* ("Отечественные записки", т. CXXXI, 1860, СПБ, стр. 75. М. И. Семевский. Александр Александрович Бестужев (Марлинский).)

По всему Забайкалью распространилась слава о мастерстве Н. Бестужева. С разрешения Лепарского к Н. Бестужеву приходили за советами забайкальские ювелиры и часовых дел мастера. Некоторые оставались у него учиться. Среди мастеров был и талантливый бурят Убугун Сарампилов, который специально приезжал в Петровский завод и был одним из лучших учеников Н. Бестужева. При поселении братьев в Селенгинске Сарампилов принес им в подарок собственные изделия.

Человек широкого кругозора, смелой мысли, Н. Бестужев в Петровском заводе занимался не только ремеслами, но и научной работой.

При тусклом свете сальной свечи Н. Бестужев вечерами читал свежие газеты и журналы, изучал новые труды экономистов и сам писал экономические и политические статьи. Он подготовил и прочел товарищам свой замечательный по тому времени трактат "О свободе торговли и вообще промышленности", в котором отразились его экономические воззрения, близкие экономическим идеям Пестеля. Как и Пестель, Н. Бестужев отрицательно относился к "аристокрации богатств", то есть к скоплению в одних руках земельных богатств и промышленных предприятий. Первые слова трактата проникнуты важным признанием:

"Странно, что по какому-то естественному ходу человеческих понятий, - говорит Н. Бестужев, - самые простые и ощутительные истины открываются после, нежели многосложные и мудреные проблемы, которыми человек сам загораживает себе дорогу на пути к этим истинам"^*. Какие же это "простые и ощутительные истины", которые открылись "после" и показали "многосложные и мудреные проблемы"? Одна из "мудреных проблем" была проблема народа, которую Н. Бестужев, как и другие декабристы, недостаточно учитывали до 14 декабря 1825 года.

^* (Н. Бестужев. Статьи и письма, цит. соч., стр. 93. Мысли, высказанные Н. Бестужевым в начале его трактата, для того времени были прогрессивными.)

Далее идут строки, проникнутые сочувствием к простому народу: "До сих пор, - говорит автор, - история писала только о царях и героях; политика принимала в рассуждение выгоды одних кабинетов; науки государственные относились только к управлению и умножению финансов, но о народе, о его нуждах, его счастии или бедствиях мы ничего не ведали и потому наружный блеск дворов мы принимали за истинное счастье государств, обширность торговли, богатство купечества поныне требуют иных сведений. Нынешний только век понял, что сила государства составляется из народа, что его благоденствие есть богатство государственное и что без его благодействия богатство и пышность других сословий есть только язва, влекущая за собою общественное расстройство"^*.

^* (Н. А. Бестужев. Статьи и письма, цит. соч., стр. 93.)

Камера М. Бестужева № 40 в Петровском заводе. Фотография с акварели Н. Бестужева 1837-1838 годов. Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Ленинград

Пестель считал английских капиталистов ("аристокрацию богатств") главным тормозом национального благоденствия. Он понимал также, что та или иная группа капиталистов всегда имеет решающее влияние на народ, основываясь "не на общем мнении, но на золоте и серебре, посредством коих подавляет общее мнение"^*.

В том же направлении шла и мысль Н. Бестужева: "По мере того, как распространяются сведения, как сообщения между народами становятся чаще и вернее, мы начинаем ближе и подробнее рассматривать положение государств, и то, что нам прежде казалось идеалом совершенства, последнею степенью благополучия, при точнейшем исследовании обнажается от всех признаков, обманывающих в отдельности глаза и воображение наше. Таким образом, чудо промышленности и торговли, Англия открывается со всем хаосом внутренних установлений, со всеми ярко блестящими красками богатства и нищеты, со всей необозримостью капиталов и долгов и, наконец, со всею запутанностью торговли и благосостояния целого народа"^*.

^* (Н. А. Бестужев. Статьи и письма, цит. соч., стр. 111.)

В своем трактате Н. Бестужев выступает за развитие торговли и промышленности, которые должны способствовать "благосостоянию целого народа" и "истинному счастию государства".

Вопросы экономики автор тесно связывает с политическим развитием государства и прежде всего с борьбой против самодержавно-крепостнического строя России.

"До сих пор во всех государствах Европы, - говорит Н. Бестужев, - даже не исключая тех, которые пользуются наилучшими конституциями, правительства не составляют одностихийного тела с остальной массою народа. В государствах деспотических глава правительства составляет все: его желания, воля суть законы; его нужды суть нужды государства; прочие сословия суть только колесо огромной машины, которой дает движение и направление пружина - деспот. Влечение человечества необходимо склоняется время от времени к свободе, то по такому же естественному побуждению деспотические правители стараются сохранить и свою неограниченность: следственно, выгоды народа, будучи противоположны выгодам главы государства, не соединяют того и другого в одно политическое раздельное тело. В государствах конституционных также не постигли еще сего единства, и хотя главною основою всех конституций служит правило: что все члены государства без исключения равны пред законом, но вместе с сим везде дают каждому сословию оного особенные права"^*. Здесь в качестве примера конституционного государства Н. Бестужев ссылается на английский парламент, где составляются мнения "по известному правилу, что сердце человека всегда там, где его имущество"^**.

^* (Н. А. Бестужев. Статьи и письма, цит. соч., стр. 162.)

"Если скажут, - говорит далее Н. Бестужев, - что в государствах конституционных министры ответственны пред законом, то на это легко возразить: что ответственность сомнительна там, где судии, т. е. парламентские члены, или подкуплены, или имеют выгоду в безнаказанности министров, способствующих своим управлением наживе большей части своих судей, и если вопли народные когда-нибудь возбуждают в благонамеренных людях желание спросить этой ответственности, то выходит почти всегда, как сказано в басне Крылова "Ручей и река", что:

Н. Бестужев сумел увидеть, что промышленный переворот вверг огромные массы народа в нужду, что скопление богатств в немногих руках приводит промышленность от периодов расцвета к периодам упадка, кризиса.

В своем трактате Н. Бестужев дал суровую критику буржуазного строя. "Если общество, назначая только буквою закона равенство прав, будет наказывать только явные грабежи и насилия, тогда закон представляет слабое обеспечение для граждан от притеснения монополий"^*. Таким образом, Н. Бестужев явился суровым обличителем западноевропейского и американского капитализма. Единственный среди декабристов, он сумел разглядеть язвы капитала.

^* (Н. А. Бестужев. Статьи и письма, цит. соч., стр. 147, 165.)

Больше того, Н. Бестужев по справедливости оценил и "американскую свободу", говоря, что "...после войны за независимость в Соединенных Американских Штатах каждый республиканец думал о своих выгодах, не наблюдая общих"^*, благодаря чему в Америке постепенно развивалась нищета и в 1830 году страну постиг экономический кризис.

Называя Россию страной земледельческой, Н. Бестужев пишет: "Земледелие должно процветать в России"; земледелие - "главный источник народного богатства и внешней торговли". Но "малому успеху в земледелии (в России. - М. Б.) существуют две причины: первая рабство, которое, делая человека неуверенным в своей собственности, заставляет его порадеть о улучшении оной и пренебрегать усовершенствованием своих работ, вторая и важнейшая есть недостаток сбыта, ибо ежели бы первая и не существовала, то достаточно одной последней, чтобы уронить хлебопашество"^*.

В своем трактате Н. Бестужев тесно связывал будущее экономическое могущество России с уничтожением крепостного права и существующего строя.

Разбирая вопросы о "благосостоянии целого народа", показывая их значение в общественной и государственной жизни, в своем замечательном труде автор высказал, в отличие от многих своих предшественников, смелые и оригинальные для того времени идеи. Трактат дает представление о том, какая значительная эволюция произошла в его экономических воззрениях после 14 декабря 1825 года.

В Петровском заводе Н. Бестужев написал свою повесть "Русский в Париже 1814 года". В ней выведен образ настоящего русского человека, офицера Глинского - участника Отечественной войны 1812 года и заграничных походов 1813-1814 годов. Умный, благородный, воспитанный и образованный молодой человек, Глинский всем своим поведением и отношением к побежденным французам обратил на себя внимание и разуверил "в предубеждении, которое вообще все французы имели против русских"^*.

^* (Рассказы и повести старого моряка. М., 1860.)

Во время пребывания русских в Париже Глинский жил в доме одной французской семьи. Своим отзывчивым характером, красноречием, он произвел на нее огромное впечатление и покорил сердце молодой графини де Серваль. В романе молодых людей Н. Бестужев с присущим ему знанием человеческого сердца и большим художественным тактом показал любовные переживания своих героев. Самое же главное заключается в том, что в образе Глинского автор любовно подчеркнул черты будущего декабриста.

Здесь же, в камере Н. Бестужева, декабрист Н. И. Лорер записал с его слов рассказ "Похороны"^*.

^* (Рассказ "Похороны" публикуется И. С. Зильберштейном в 60-м т. "Литературного наследства" - "Декабристы-литераторы", т. II, изд. Академии наук СССР.)

По просьбам товарищей и по особенному настоянию А. Г. Муравьевой - жены Никиты Муравьева, Н. Бестужев написал и прочел на одном из литературных вечеров в каземате "Воспоминание о Рылееве". Это произведение является одним из самых ранних и ценнейших памятников декабристской литературы. Ошибки найдутся у каждого мемуариста; но то положительное, что дал Н. Бестужев, не часто встретишь в мемуарных источниках XIX века.

"Воспоминание" имеет большую ценность в историческом отношении, потому что Н. Бестужев читал его в кругу товарищей, близко знавших самого Рылеева. Судя по тексту^*, они внесли ряд поправок. Однако "Воспоминание" имеет значение не только как мемуарное, но и как чисто литературное произведение. Это своего рода романтическая повесть. Н. Бестужев создал яркий романтический характер горячего патриота-революционера, сохранив в образе Рылеева и в окружающей его обстановке жизненно достоверные черты и детали. Через всю свою жизнь Н. Бестужев пронес чувство глубокой любви к Рылееву. Память о погибшем соратнике и поэте-патриоте была для него священна.

^* (Текст "Воспоминания о Рылееве". Собрание П. Я. Дашкова (Ф. ОП. 2, № 19, Л2-17). ИРЛИ (П. Д.).)

За все годы совместной жизни с Н. Бестужевым в Петровском остроге товарищи никогда не видели его праздным. Он всегда был чем-нибудь занят. Он деятельно помогал всем, кто выходил на поселение, обеспечивал каждого самым необходимым хозяйственным инвентарем. Отдыхал Н. Бестужев обычно в обществе детей. Он очень любил их. Дети в свою очередь быстро привязывались к нему. Какие замечательные, замысловатые игрушки сделал он своими руками. Н. Бестужев мог целыми часами резвиться и забавляться с детьми, рисовал им картинки, рассказывал сказки, учил их вырезывать картонажи и клеить их. Жены декабристов нередко спрашивали его, почему он не женат. Н. Бестужев отвечал: "Погодите, я вам это опишу". И действительно он написал рассказ "Шлиссельбургская крепость", посвященный им А. Г. Муравьевой. Н. Бестужев разъяснил в нем, что во имя долга революционер-заговорщик должен полностью отречься от личной жизни и не связывать свою судьбу с судьбой любимой женщины. Автор рассказа подчеркнул свою основную мысль эпиграфом, заимствованным из народной пословицы: "Одна голова не бедна, а и бедна, так одна".

Это и было красноречивым ответом на вопрос, - говорит М. К. Азадовский^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 626.)

Впервые рассказ был опубликован в сборнике "Рассказы и повести старого моряка. М., 1860". По цензурным соображениям он был переименован: вместо заголовка "Шлиссельбургская станция" поставили "Отчего я не женат?"^*.

^* (Н. Бестужев. Шлиссельбургская станция (Отчего я не женат). Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Истинное происшествие. Посвящено А. Г. Муравьевой.)

Н. Бестужев занимает первое место среди писателей-декабристов. Его рассказ "Шлиссельбургская станция", по словам литературоведа Б. М. Эйхенбаума, является жемчужиной декабристской прозы.

Когда декабристам было неофициально разрешено учить детей заводских служащих, Н. и М. Бестужевы организовали регулярные занятия. Особенно много времени уделял своим ученикам М. Бестужев. По его словам, "громкая слава нашего учения прокатилась из конца в конец, и нам стало жутко от просьб и молений за сыновей, братьев и пр."^*.

^* (Н. Бестужев. Статьи и письма. Письмо М. А. Бестужева к родным, цит. соч., стр. 277.)

Многие дети горнозаводских служащих, подготовленные Н. и М. Бестужевыми и другими декабристами, поступили в старшие классы Петербургского горного института и другие учебные заведения. На экзаменах их ответы вызывали удивление у всех присутствующих, хотя каждый из них догадывался, где они проходили подготовительные курсы. Способные дети бедных заводских служащих отправлялись в Петербург на средства, собранные декабристами^*.

Находясь в Чите и в Петровском заводе, братья Н. и М. Бестужевы переписывались с матерью, сестрами и братьями через жен декабристов. Мать и сестры расстались с Петербургом и проживали в Сольцах. Если им случалось приезжать в столицу, они останавливались у матери и сестры Константина Торсона.

Н. Бестужев давал родным дельные советы, касающиеся их маленького приусадебного хозяйства. После ареста братьев все заботы о семье и крестьянах (их было всего лишь 18 душ) легли на Елену Александровну.

С 1832 года кормильцем семьи стал А. Бестужев. Несмотря на трудные условия походной жизни, он обратился к литературе, писал повести и рассказы. В начале 30-х годов слава о нем прогремела по всей России. Под псевдонимом Марлинского он стал самым популярным романистом того времени. В нем видели "Пушкина прозы", "русского Бальзака".

Елена Александровна занималась издательскими делами брата Александра и вступила в деловые отношения с Гречем и Н. А. Полевым, которые печатали произведения А. Бестужева в издаваемых ими журналах и отдельными изданиями. С тех пор Н. и М. Бестужевым уже не приходилось мучиться мыслями о тяжелом материальном положении матери и сестер, у которых на руках был тяжело больной брат Петр.

В 1835 году А. Бестужев, получив от Н. А. Полевого большой гонорар, назначил Н. и М. Бестужевым (после окончания срока по выходе на поселение) 6000 рублей. "Для кого же я работаю, как не для братьев?"^*, - писал он им в 1835 году. Таким образом, существование братьев в дальнейшем было как-то обеспечено.

^* (Семевский М. И. Александр Александрович Бестужев (Марлинский). 1797-1837. "Отечественные записки", т. СХХХ, 1860, (май, июнь), т. СХХХI, 1860 (июль).)

В 1832 году Петровскую тюрьму постигло большое горе. Умерла А. Г. Муравьева (урожд. гр. Чернышева), жена Никиты Муравьева. Она была одной из тех жен декабристов, которые, по словам А. Одоевского, "узникам с улыбкой утешения любовь и мир душевный принесли".

О ней сожалели не только декабристы, но и каторжные. В них она видела людей и нередко оказывала им большую помощь. Н. Бестужев сделал гроб для А. Г. Муравьевой, обил его белой тафтой. Так как она в своей предсмертной воле хотела, чтобы ее прах был похоронен рядом с прахом ее отца в Петербурге, Н. Бестужев с разрешения Лепарского отлил на железоделательном заводе свинцовый гроб. Николай I отказал последнему желанию А. Г. Муравьевой, и ее похоронили в Петровском заводе. По рисунку Н. Бестужева на могиле А. Г. Муравьевой был поставлен памятник, сооруженный казачьим офицером забайкальского войска А. А. Посельским.

Среди декабристов в Петровской тюрьме был искусный врач, член Южного общества, штаб-лекарь II Южной армии Ф. Б. Вольф. Ученик выдающегося русского ученого, профессора Московского университета И. Е. Дядьковского, Ф. Б. Вольф прославился по всему Забайкалью и Восточной Сибири. Многих своих товарищей Ф. Вольф буквально вырывал из когтей смерти (однажды он спас также и Лепарского). Казематский врач Ильинский только числился при заключенных, но зато через родных своей жены - Старцевых оказывал им различные услуги и сделал декабристам много добра.

Художественное дарование Н. Бестужева развернулось главным образом в Петровском остроге. Николай Иванович Пущин писал брату И. И. Пущину: "Никол(ай) Алексан(дрович) не оставил привычки заниматься рисованием и многими другими мастерствами; в том случае мне бы очень хотелось служить ему комиссионером, и он кажется может быть уверен, что я буду в возможной степени исправен, лишь бы не затруднялся делать мне поручения"^*.

^* (Письмо Н. И. Пущина к И. И. Пущину от 12 сентября 1832 г. ОРЛБ, шифр М/7576, л. 91.)

Благодаря женам декабристов, в частности А. Г. Муравьевой, у Н. Бестужева было все необходимое для занятия живописью.

В Петровском заводе Н. Бестужев показал себя настоящим, осмыслившим свое мастерство, художником. Он писал портреты своих товарищей и их жен. Многие портреты, дошедшие до нас, помимо основной коллекции в собрании И. С. Зильберштейна, сделаны на гладком английском бристоле и на шероховатом ватмане кофейного оттенка с водяными знаками годов: "1831", "1834" и "1837". Работал Н. Бестужев быстро, делая иногда портрет в один-два сеанса.

Он обладал необыкновенной зрительной памятью, что позволило ему написать в Петровском заводе по памяти портрет К. Ф. Рылеева. Особенно художнику удалось изобразить удивительные глаза поэта-гражданина.

Излюбленными темами Н. Бестужева в живописи были также пейзажи. "Кроме портретов (портреты декабристов и другие работы Н. Бестужева. - М. Б.), лучшими и любимейшими его работами были виды Читы и Петровска", - говорит М. Бестужев^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 246.)

О своей любви к природе Н. Бестужев упоминает в одном из писем из Селенгинска к сестре Елене Александровне: "Я всегда любил природу... и спешу насладиться ею"^*.

^* (Письма из Сибири М. и Н. Бестужевых, стр. 84.)

В пейзаже Н. Бестужева вас захватывает убедительность передачи живой природы. Некоторые его работы показывают, как углублялся реалистический метод этого декабриста. В них поражает не только его живописное мастерство, но и его творческая способность расширять и углублять наше восприятие природы.

В Чите Н. Бестужев впервые познакомился с сибирской природой. Знания, полученные им в Академии художеств, он расширил в Чите и Петровском заводе теоретическими и практическими занятиями. Его маленькие акварели читинского периода, насыщенные воздухом и светом, свидетельствуют о растущем мастерстве. Легкими прикосновениями карандаша и акварели он передавал просторы замечательных окрестностей Читы, проявляя большую наблюдательность. Н. Бестужев видел разнообразие и красоту сибирской природы, находя для ее изображения верные тона акварельных красок.

Однажды в Чите декабристы любовались лунной ночью. Через несколько дней Н. Бестужев мастерски изобразил поразивший декабристов ночной пейзаж. Точность передачи ночного неба, луны и растительности по памяти были изумительны.

На одной из своих акварелей он запечатлел любимую им природу в яркий летний день. По берегу реки идет женщина; на коромысле она несет воду. Все залито солнечным светом, зелень деревьев и травы от этого кажется изумрудной. Бескрайние дали расстилающихся просторов. В этом рисунке пленяет и тонкость исполнения, и прозрачная голубизна в колорите, чистота и цельность восприятия природы.

Н. Бестужев хорошо изображал воду, зарисовывая реки Ингоду и Читу; яркими бликами передавал он течение Ингоды, поля и луга, отливающие блеском. Все это он давал на фоне гор, поросших густым лесом. Рисунки его отличаются мягкостью и прозрачностью отдаленных планов, теплотой воздушной перспективы и удивительного сибирского неба, которое так любили изображать декабристы-художники.

В акварелях Н. Бестужев раскрывал основное содержание каждого своего пейзажа: жизнь природы, расцветшей, ликующей и умирающей. В акварели "Осень" показан двор тюрьмы - место, огороженное высоким тыном; в углу большая клумба, устроенная декабристами, с зачахшими сорными травами вместо цветов. Осень уничтожила убор деревьев и все зеленые насаждения; на фоне белесовато-коричневого печального осеннего пейзажа, под свинцовым небом, уныло бродит корова. Порыжелая трава обильно смочена дождем. Во втором варианте изображено это же место; все пространство покрыто снегом, небо однотонное и холодное. За частоколом высятся горы с зелеными елями, кое-где под снежным покровом.

На одном из читинских пейзажей, о котором мы уже говорили, Н. Бестужев поместил и себя за рисунком; вдали видны горы, деревянная церковь, строения, каземат. Рисуя с птичьего полета Петровский завод, он также изобразил самого себя. Художник и часовой на переднем плане. Пространственное решение пейзажа построено на широких планах. Темные очертания гор замыкают широкий простор пейзажа. Но художник уводит взгляд зрителя вправо, где яркой зеленью выступает полоска молодого леса. В центре - каземат, вокруг него церковь и дома жителей. Все это полно воздуха и света. За воротами каземата видны декабристы, идущие на мельницу молоть муку.

Пейзажи Н. Бестужева проникнуты тончайшей поэзией и лирикой. Он изображал сибирскую природу, зарисовывал тюремный и каторжный быт, с любовью передавал быт народных масс, мастеровых, солдат и нищих, чего в Сибири до него еще никто не делал.

Солнечный день, идет починка дороги. Несколько человек работают; один отдалился и пьет воду, поданную ему босоногим мальчиком; рядом стоит женщина, повязанная платком, с ребенком на руках. Справа нищий старик, просящий подаяние.

Вид Петровского завода. Опять солнечный день, какая-то дымка разлита в воздухе, группа босоногих мальчишек пускает змея. Проходят ремесленник и нищий, другие прохожие. Действенную роль в этой акварели Н. Бестужев отвел высокому сибирскому небу, которое сразу приковывает к себе внимание богатством и тонкостью освещения в облаках.

Н. А. Бестужев пишет вид Петровского завода с птичьего полета. Автопортрет. Акварель. 30-е годы XIX века. Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Ленинград.

Замечателен еще один пейзаж - вид неизвестной местности, может быть, у Посольского монастыря, где Н. и М. Бестужевы прожили некоторое время после окончания срока заключения в Петровском, перед отъездом на поселение в Селенгинск. По зеленому склону невысокого холма медленно поднимается запряженная лошадь, за ней идут ободранный возница и двое мужчин с тяжелыми ношами на плечах. Н. Бестужев ведет глаз зрителя выше, к монастырской стене и башням; но они не довлеют над природой, а сливаются с широкими просторами и высоким небом.

Самым ценным в художественных работах Н. Бестужева является созданная им иконография декабристов. Ему мы обязаны незабываемыми образами лучших, передовых людей того времени, прочно вошедших вместе с их делом в народное сознание.

Исходной точкой портретного искусства является передача индивидуальности человека. Однако Н. Бестужев не ограничивался только этим. Поставив перед собой задачу создать правдивые образы своих товарищей, он широко использовал все-средства. Особенное внимание художник сосредоточивал на лицах портретируемых, выделяя их цветом и светом.

Н. Бестужев глубоко проникал в духовный мир декабристов. Некоторые портреты насыщены огромным содержанием. Каждая деталь, каждый штрих выявляют подлинные внутренние ценности, ум, силу воли человека. По свидетельству своего брата и товарища по заключению М. Бестужева, а также других товарищей, Н. Бестужев отличался поразительным умением улавливать и передавать в своих портретах главные черты характера. Вглядываясь в эти портреты, ощущаешь живых людей.

Лучшие портреты поражают своей художественной завершенностью. Жизненная убедительность образа неразрывно связана с изображением индивидуальных особенностей каждого лица. Вот, например, портрет И. И. Горбачевского. Какая сила, энергия и огромная воля чувствуется в его голубых глазах. Первый, кто привел 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь Московский полк и поднял знамя восстания, был М. Бестужев. Портрет 1838 года дает ясно понять, что его воля еще больше закалилась в тюрьме.

И. И. Горбачевский. Автокопия. Акварель. Н. А. Бестужев. 1839 год. Музей Революции. Ленинград

Замечателен портрет Лунина - члена первых тайных организаций. Он и в тюрьме и на поселении служил тайному обществу и "свои письма к сестре превратил в политические памфлеты - острое орудие, терзавшее противника"^* - Николая I. Мужественное лицо Лунина отмечено печатью нравственной силы, ума и смелости.

^* (Декабрист М. С. Лунин. Сочинения и письма. Редакция и примечания С. Я. Штрейха. II. Цит. соч. 1923.)

До нас дошло три портрета умнейшего и образованнейшего человека своего времени - Никиты Муравьева, одного из организаторов тайных обществ. На первом мы видим не пассивного члена тайного общества, каким он стал в 1824-1825 годах, не сторонника умеренных политических и тактических взглядов, не морально сломленного узника Петропавловской крепости.

Перед нами - крупнейший член Северного общества в начале его возникновения, республиканец по своим политическим взглядам, единомышленник Пестеля. Легкие точные мазки обрисовали прекрасную голову, обрамленную темными волосами. Энергичное лицо с живыми глазами говорит о духовном богатстве натуры. То же самое мы видим и на втором портрете: строгое лицо со следами душевных страданий, волосы, подернутые сединой; но какая жизненная сила в глазах, какая жажда деятельности! Это будущий автор метких, смелых примечаний к "Разбору донесений тайной следственной комиссии" в 1826 году. Это ближайший друг и единомышленник Лунина на поселении в Урике.

За свою борьбу против правительства Лунин в 1841 году был подвергнут аресту и заключению в Акатуе. Никита Муравьев, опасаясь обысков и ареста, сжег большую часть своих; бумаг.

Трубецкой писал Якушкину после ареста Лунина: "В Лунине он (т. е. Никита Муравьев. - М. Б.) потерял собеседника, которого ему никто из окружающих не заменил"^*.

^* (ЦГИА, ОЛФ. Фонд № 1143, оп. № 1, ед. хр. 45, л. 52.)

Н. Бестужев написал не один портрет И. Пущина, друга А. С. Пушкина и любимого своего товарища, человека большого сердца и редких моральных качеств. Об этом мы знаем из писем Н. и М. Бестужевых к своим родным и писем к И. Пущину его близких.

На одном портрете активнейший участник восстания 14 декабря 1825 года И. Пущин изображен со сложенными на груди руками. С необычайной любовью нарисовал Н. Бестужев человека, столь любимого всеми узниками Читы и Петровского завода, до конца дней сохранившего свои верования и убеждения.

Правдиво и просто сделаны художником портреты крупнейших представителей декабристского движения и других участников восстаний в Петербурге и на юге: С. Г. Волконского, В. Л. Давыдова, А. В. Поджио, А. П. Барятинского, П. И. Борисова, Н. А. Крюкова, С. П. Трубецкого, М. А. Фонвизина, Ф. Ф. Вадковского, М. Ф. Митькова, Ю. К. Люблинского, Д. А. Щепина-Ростовского, В. Н. Соловьева, Н. А. Панова, А. Н. Сутгофа. Среди них были также участники и герои Отечественной войны 1812 года, позднее вступившие в ряды тайных обществ. Большой глубины проникновения во внутренний мир человека достиг Н. Бестужев в портретах П. И. Борисова, А. П. Барятинского, А. В. Поджио, М. Ф. Митькова.

Ярко раскрыт духовный мир и в портретах А. А. Крюкова, Артамона Муравьева и А. И. Якубовича. Как верно схвачены индивидуальные черты первых двух. Видно, что это - заурядные люди, гурманы; А. А. Крюков к тому же любитель поиграть в карты; этой страсти он предавался и на поселении в Минусинске.

Капитан Нижегородского драгунского полка Якубович, не принадлежа к тайному обществу, 14 декабря принял непосредственное участие в восстании и был осужден по I разряду. Якубович и сам был одарен талантом художника, прекрасного силуэтиста; но, к сожалению, бреттер и дуэлянт пренебрег своим дарованием. Состоя на службе при А. П. Ермолове, Якубович участвовал на Кавказе в покорении Казикумыхского ханства. Его жизнь в горах прошла в отчаянных боевых схватках. Он был ранен черкесской пулей в лоб и постоянно носил черную повязку.

Наряду с этим Якубович был прекрасно знаком с политической экономией того времени. Из Петропавловской крепости он написал Николаю I письмо, в котором критиковал экономическую политику правительства. Это было письмо настоящего патриота, глубоко озабоченного будущим своей родины.

Якубовича и каторга не угомонила. Дух бреттерства не покинул его до конца жизни. Нам известны два портрета Якубовича работы Н. Бестужева: первый, о котором идет речь, 1831 года, находится в основной коллекции. Н. Бестужев писал этот портрет в Петровском заводе в каземате Е. П. Оболенского, с которым Якубович особенно подружился во время пребывания в Благодатном руднике. На портрете Якубовича - рядом с автографом - даты: "1831 год - 12-е отделение". Якубович изображен в белой расстегнутой рубашке, голова повернута влево; из-под сдвинутых густых черных бровей сверкают большие темные глаза. На лбу шрам от полученной на Кавказе раны, которой он так гордился в Петербурге.

Прекрасно написаны портреты М. М. Нарышкина, а также его жены Е. Д. Нарышкиной, разделившей с мужем годы тюрьмы и поселения. Бодростью, сознанием выполненного долга веет от этих портретов. Нарышкин будто ожил под кистью Н. Бестужева. Перед нами человек с устремленными вдаль добрыми глазами (второй портрет); лицо его освещено внутренним светом.

Весьма примечателен портрет М. Бестужева в берете (основная коллекция). Он написан с большой тщательностью от складок головного убора до мелких деталей одежды. На автопортрете Н. Бестужева изображен как раз тот момент, когда художник рисовал своего брата Михаила. В этом автопортрете ярко чувствуется личность Н. Бестужева. Умное энергичное лицо выражает высокую интеллектуальную одаренность.

Михаил Александрович Бестужев (1838). Н. А. Бестужев. Автокопия. Жидкое масло. 40-е годы XIX века. Селенгинск. Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Ленинград

Наряду с лучшими портретами этого периода могут быть поставлены портреты братьев А. и П. Беляевых, П. В. Аврамова, А. И. Одоевского, А. Е. Розена, Ф. П. Громницкого.

К сожалению, не все портреты декабристов, отбывавших каторгу в Чите и Петровском заводе, дошли до нас. Нам неизвестны портреты активных участников Северного и Южного обществ и Общества соединенных славян: Я. М. Андреевича, A. И. Борисова, Е. П. Оболенского, П. С. Бобрищева-Пушкина, B. И. Штейнгеля, А. О. Корниловича, А. С. Пестова, И. М. Спиридова, К. П. Торсона и З. Г. Чернышева. Несомненно, они были написаны Н. Бестужевым и могут быть еще выявлены исследователями.

Долгое время мы не знали о существовании портретов В. П. Ивашева, Н. Ф. Лисовского и И. Д. Якушкина, принадлежавших кисти Н. Бестужева. Первые два были обнаружены в основной коллекции Н. Бестужева, приобретенной И. С. Зильберштейном; портрет И. Д. Якушкина в настоящее время известен нам по фотографии 80-х годов XIX века с портрета 1835 года (?)^*.

^* (См. приложение № 2. Каталог портретов декабристов работы Н. Бестужева.)

Иван Дмитриевич Якушкин. С портрета Ш. Мазера (карандаш). 1850 год. Копия с портрета (акварель) 1835 года, работы Н. А. Бестужева (?). Фотография 1880-х годов. Гос. Исторический музей

Грустью, обреченностью веет от портрета Ивашева, мастерски написанного Н. Бестужевым. Один из близких друзей Пестеля, талантливый художник, блестящий музыкант и поэт, Ивашев, по окончании срока заключения был поселен в глухом углу Западной Сибири - Туринске. Здесь разносторонне одаренному, широко образованному знатоку различных языков негде было приложить свои силы. На первых порах скрашивала и облегчала его жизнь жена, прибывшая к нему из России молодой девушкой и вышедшая за него замуж в Петровском заводе. К несчастью, она умерла в 1839 году. Бездействие и тоска по любимой женщине скоро сокрушили его. Он умер через год после ее смерти внезапно, в самом расцвете своих жизненных сил.

Активного участника восстания на юге, члена Общества соединенных славян И. Ф. Лисовского Н. Бестужев зарисовал в теплых желтоватых тонах. Портрет Лисовского, как и портрет А. Ф. Бриггена, может быть отнесен к числу наиболее удачных работ читинского периода.

Облик одного из лучших людей и виднейших декабристов, И. Д. Якушкина, дышит благородством и гуманностью. С первого взгляда видно, с какой любовью писал Н. Бестужев своего товарища, отразив в портрете ум, сильный характер и нравственную чистоту революционера.

В Чите к декабристам для отбывания каторжных работ были присоединены поручики Литовского пионерского батальона, члены Общества военных друзей А. И. Вегелин и К. Г. Игельстром, участники Оренбургского тайного кружка, организованного провокатором И. И. Завалишиным, - поручик В. П. Колесников, прапорщики X. М. Дружинин и Д. П. Таптыков. Их портреты (кроме портрета X. М. Дружинина, который несомненно существовал, но был утрачен), дошли до нас в основной коллекции в собрании И. С. Зильберштейна и в карандашных автокопиях в коллекции И. Пущина.

Наряду с портретной галереей своих товарищей Н. Бестужев создал серию портретов декабристок.

Ценой невероятных усилий и огромных жертв замечательные русские женщины с помощью знатных родных вырвали у мстительного Николая I право на соединение с мужьями.

"На днях мы видели здесь проезжающих далее Муравьеву-Чернышеву и Волконскую-Раевскую, - писал П. А. Вяземский в 1826 году из Москвы А. И. Тургеневу. - Что за трогательное и возвышенное обречение. Спасибо женщинам: они дадут несколько прекрасных строк нашей истории. В них точно была видна не экзальтация фанатизма, а какая-то чистая, безмятежная покорность мученичества, которая не думает о славе, а увлекается, поглощается одним чувством, тихим, но всеобъемлющим, все одолевающим. Тут ничего нет для Галлереи, да и где у нас Галлерея? Где публичная оценка деяний?"^*.

^* (Переписка А. И. Тургенева с кн. П. А. Вяземским. Т. 1, 1814-1833. П., 1921, стр. 43.)

Вслед за мужьями в Благодатский рудник и Читу одновременно прибыли М. Н. Волконская, Е. И. Трубецкая, А. Г. Муравьева, А. В. Ентальцева, Е. П. Нарышкина, А. И. Давыдова, Н. Д. Фонвизина и Полина Гебль, вышедшая замуж в Чите за И. А. Анненкова. Позднее в Петровском заводе к ним присоединились М. Ю. Юшневская, А. В. Розен и Камилла Ле-Дантю, ставшая женой В. П. Ивашева. Все они разделили с мужьями суровые годы тюрем и поселений. В каземате они были друзьями и помощницами не только своих мужей, но и их товарищей.

О М. Н. Волконской говорит писатель, публицист и политический деятель И. Г. Прыжов, живший с 1881 года на поселении в Петровском заводе:

"Эта женщина должна быть бессмертной в русской истории. В избу, где мокро, тесно, скверно, лезет, бывало, эта аристократка - и зачем? Да посетить больного. Сама исполняя роль фельдшера, приносила больному здоровую пищу и, разузнав о состоянии болезни, идет в каземат к Вольфу, чтобы он составил лекарство"^*.

^* (И. Г. Прыжов. Декабристы в Сибири на Петровском заводе. ЦГЛА, Фонд 1227, л. 130.)

Мария Николаевна Волконская (рожд. Раевская). Н. А. Бестужев. Акварель. Чита. 1828-1830 годы. Местонахождение неизвестно

А. Г. Муравьева, Е. И. Трубецкая, Е. П. Нарышкина и другие женщины старались во всем помогать декабристам и их родным, приносить пользу жителям, рабочим железоделательного завода и их детям, а также всем "отверженным", то есть каторжным.

А. Г. Муравьева сумела организовать в Чите больницу, полностью оборудовать ее и получить через свою сестру С. Г. Чернышеву-Кругликову медикаменты, которыми снабжала декабристов и местных жителей.

Александра Григорьевна Муравьева (рожд. Чернышева). Н. А. Бестужев. Акварель. Петровский завод. Начало 30-х годов XIX века. Гос. Исторический музей. Москва

С помощью "декабристок" потерявшие связь с внешним миром заключенные стали получать от своих родных и близких письма, посылки и духовную пищу - книги, журналы, газеты, а также смогли писать через "благодетельных дам" своим родным.

"Слава страны, вас произрастившей! Слава мужей, удостоившихся такой безграничной любви и такой преданности таких чудных, идеальных жен. Вы стали поистине образцом самоотвержения, мужества, твердости при всей юности, нежности и слабости вашего пола. Да будут незабвенны имена ваши"^*, - говорит о женах декабристов в своих "Записках" декабрист А. П. Беляев.

^* (А. П. Беляев. Воспоминание о пережитом и перечувствованном. Цит. соч., стр. 216.)

С необычной мягкостью и лиризмом разработал Н. Бестужев образы "декабристок". В их портретах он показал всю их душевную силу, внутреннюю духовную красоту. В этих портретах он показал себя тонким психологом, подчеркнув живую одухотворенность их образов. Их портреты залиты ровным, мягким светом, пронизаны теплом.

Прасковья Егоровна Анненкова (Полина Гебль). Н. А. Бестужев. Автокопия. Акварель. Петровский завод. Начало 30-х годов XIX века. Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Ленинград

Подлинные портреты Н. Бестужев оставлял у себя, автокопии дарил товарищам и их женам. Портреты "декабристок", помимо основной коллекции (где имеются всего четыре акварели - Давыдовой, Ивашевой, Юшневской и Анненковой), дошли до нас в собраниях наших музеев и сохранились у потомков декабристов. Это автокопии акварельных портретов Ивашевой, Анненковой из основной коллекции, а также другие портреты. На этом основании можно заключить, что Н. Бестужев не один раз писал жен своих товарищей. До нас дошли портреты его кисти: Анненковой - два, Муравьевой - два, Волконской - три, Ивашевой - четыре.

Ивашева Камилла Петровна (рожд. Ле-Дантю). Н. А. Бестужев. Акварель. Петровский завод. Начало 30-х годов XIX века Собрание Е. К. Решко (правнучки В. П. и К. П. Ивашевых). Москва

Мы не знаем его портретов Ентальцевой и Фонвизиной, но они несомненно были. Однако имеется документ, свидетельствующий, что портрет Н. Д. Фонвизиной был написан Н. Бестужевым. Ниже мы приводим этот документ^*.

^* (См. приложение № 3. Каталог портретов жен декабристов работы Н. Бестужева.)

Декабрист Н. И. Лорер говорит в своих "Записках": "Помню, что Бестужев срисовал во многих экземплярах наше печальное жилище, и рисунки его рассеялись по всей России и даже попали к императрице, которая просила через III Отделение доставить ей виды жилищ наших дам и вклеила их в свой альбом"^*.

Камера № 11 - Л. Е. Розена. Акварель. 30-е годы XIX века. Гос. Исторический музей. Москва

Благодаря художникам-декабристам Н. Бестужеву, Репину и Ивашеву мы можем судить о тюремной жизни и быте декабристов и их жен. В своих рисунках Н. Бестужев давал не только портретную характеристику, но и показывал отдельные стороны быта (камера А. Е. Розена № 11). Иногда то или другое отходило на второй план и ярко выступали либо портретная характеристика (Н. Бестужев тщательно выписывал лица, платья жен декабристов, одежду и волосы их детей), либо, наоборот, на первое место выдвигалась характеристика быта (как это мы видим в камере № 23 у Н. А. Панова, где Н. Бестужев зарисовал и себя с письмом в руках, а также и в его камере - № 39, где он пишет портрет с И. В. Киреева; здесь же М. Бестужев). Тщательно выписаны портреты матери и сестры Елены Александровны, Е. П. Нарышкиной, развешенные на стенах, двое часов его работы, незатейливая обстановка камеры, токарный станок, на котором Н. Бестужев вытачивал игрушки для детей товарищей.

Н. А. Бестужев в своей камере № 39 (Петровский завод) пишет портрет И. В. Киреева. У стола М. Л. Бестужев. Акварель. 30-е годы XIX столетия. Тула. Художественный музей

По желанию товарищей он писал их портреты, зарисовывал их жилища, копировал те или другие изображения, которые по просьбе своих родных и близких жены посылали им в столицу. М. К. Юшневская писала С. П. Юшневскому: "На днях может быть сделают портрет твоего брата (декабриста А. П. Юшневского, - М. Б.)^*.

^* (П. В. Голубовский, проф. Письма декабриста А. П. Юшневского и его жены М. К. Юшневской из Сибири. Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца. Киев, 1904, кн. XX, вып. 2, стр. 93.)

М. А. Фонвизин, обосновавшись на поселении в Енисейске, в письме к И. Д. Якушкину в Петровский завод писал в 1835 году: "Николаю Александровичу Бестужеву присовокупи к тому, что я от всего сердца благодарю его за постоянную снисходительность его и доброту и за одолжение, которое он сделал нам, скопировав портреты жены (Натальи Дмитриевны. - М. Б.) для Марии Павловны (матери Н. Д. Фонвизиной - Апухтиной. - М. Б.), которая ему чрезвычайно обрадовалась"^*.

^* (ЦГИА, ОЛФ. Фонд (Якушкиных) 279, оп., ед. хр. 101, л. 56-об.)

Существуют также копии с копий, тождественные с портретами в основной коллекции в собрании И. С. Зильберштейна: братьев А. и П. Беляевых, В. Н. Лихарева, М. М. Нарышкина, С. И. Кривцова.

Нам известны и другие портреты декабристов, написанные в разные годы их пребывания в Петровском заводе: С. Г. Волконского, М. Ф. Митькова, С. П. Трубецкого, А. А. Крюкова и других^*.

^* (См. приложение № 3. Каталог работ Н. А. Бестужева.)

Из Малой Разводной (вблизи Иркутска), где декабрист А. П. Юшневский был на поселении, он писал брату С. П. Юшневскому 13 января 1841 года: "В 3-м письме от 3 ноября изъявляешь ты, мой друг, желание иметь мой портрет. Разумеется, что я тотчас исполнил бы его, если бы было в моей воле. В Петровском заводе, где мы были все вместе, оно очень легко было, но после рассеяния нашего товарищ (Н. Бестужев.- М. Б.), оказывавший всем нам услугу эту, остался по ту сторону Байкала в г. Селенгинске. Здесь же в целом крае нет даже плохого маляра"^*.

^* (П. В. Голубовский. Письма декабриста А. П. Юшневского и его жены М. К. Юшневской из Сибири. Киев, 1908.)

VII

Помимо основной коллекции, Н. Бестужев создал еще одну коллекцию портретов своих товарищей, скопировал их карандашом, и когда в 1839 году последний, оставшийся в Петровском заводе 1-й разряд готовился к выходу на поселение, "Н. Бестужев с общего желания декабристов передал свою коллекцию на память Горбачевскому, который оставался на поселении в Петровском заводе", - говорит внук друга Н. и М. Бестужевых М. М. Лушникова - художник А. А. Лушников^*.

^* (Заметки и поправки. По поводу издания М. М. Зензинова. Декабристы. 86 портретов. Воспоминания Лушникова. "Исторический вестник", 1906, IX, стр. 1053-1034.)

Несомненно, декабристы пожелали сделать хранителем этой коллекции И. И. Горбачевского (он оставался на поселении в Петровском заводе). После смерти Горбачевского в 1869 году эта коллекция перешла к Алексею Михайловичу Лушникову - сыну М. М. Лушникова. В 80-х годах художник-портретист Людвиг Питч перерисовал ее для отдельного издания. Однако это издание портретов декабристов по цензурным условиям увидело свет только в 1906 году. О судьбе коллекции этих портретов работы Н. Бестужева стало известно благодаря дочери А. А. Лушникова - Вере Алексеевне (жена народовольца И. И. Попова).

Она составила записку, в которой говорилось:

"Коллекция декабристов работы Николая Александровича Бестужева, сделанная им во время пребывания в каземате Петровского завода, была собственность Ив(ана) Ив(ановича) Горбачевского. От него досталась его приятелю Борису Васильевичу Белозерову (купец Петровского завода) и этим последним подарена Алексею Михайловичу Лушникову (кяхтинскому купцу); приблизительно в конце 60-70-х годов была дана Петру Ивановичу Першину для того, чтобы сделать фотографические снимки. По цензурным условиям сделать не удалось; помнится, что Зензиновы сняли с нее копии. Была возвращена Першиным обратно и вновь отправлена для передачи М. И. Семевскому в его распоряжение для издания. Но взявший ее, бывший кяхтинский комиссар Евгений Вильгельмович Пфаффиус умер в дороге (1884) и его жена передала коллекцию А. А. Буховскому в Иркутске, тоже умершему вскоре, и след ее потерян.

Коллекция состояла из большого числа портретов: 60, может быть до 100 и более. Нарисованы на матовой бумаге желто-белого цвета и с золотым кругом обрезом. Каждый портрет на отдельном листке и все сложенные вместе были толщиною может быть около вершка.

Нарисованы все карандашом обыкновенным; у некоторых одни контуры; некоторые оттушеваны - наложены тени, т. е. более вырисованы.

Женских портретов не было. Величина бумаги была в большой почтовый неразогнутый лист.

Приблизительно лица были одной величины. Сам Николай Бестужев или кто из его братьев нарисован был в рубашке с расстегнутым воротом, в подтяжках. С одного из этих портретов была получена А. М. Лушниковым фотографическая карточка, неизвестно где сделанная, кажется, тоже через Першина, живущего сейчас в Одессе.

Записано мною, дочерью Алексея Михайловича Лушникова, Верой Алексеевной Лушниковой (Поповой) со слов умершей в 1913 г. моей матери, Клавдии Христофоровны Лушниковой (Кондинской). Ее портрет также был написан Н. А. Бестужевым".

Об этой коллекции упоминает и И. Г. Прыжов: "До сих пор сохраняется в Кяхте "мадонна" у купца Лушникова, портрет девочки, сделанный Бестужевым там же у купцов Старцевых, портреты всей их семьи и шестьдесят семь портретов декабристов, которые он накидывал карандашом по мере того, как декабристы оставляли каторгу и каземат. Портреты эти были подарены им (т. е. Н. Бестужевым. - М. Б.) Горбачевскому. Если верить его дочери Александре Луцкиной, дело было так. Горбачевский, умирая, взял эти портреты и отдал ей, сказав: "Возьми их - у тебя будет кусок хлеба". Она взяла их и заперла в сундуке; но однажды в ее отсутствие пьяный ее брат Александр, подобрав ключи к сундуку, утащил эти портреты, и они, несомненно, погибли бы, пропитые в кабаке, если бы Б. В. Белозеров не купил их у него за пятьдесят рублей"^*.

^* (И. Г. Прыжов. Декабристы на Петровском заводе. ЦГЛА. Фонд 1227. л. 115.)

Н. Бестужев тщательно изучал технику живописи, так как проявлял к ней не только любительский, но и профессиональный интерес. Среди множества его заметок в записных книжках в богатейшем архиве Бестужевых попадаются и такие записи: "Берлинская лазурь может служить для небес и дальности, но не годится для состава сероватых или зеленых цветов других частей ландшафта по своей холодности и по своему вредному влиянию на некоторые краски. Самая лучшая есть индиго для всех соединений". "У древних живописцев, по свидетельству Плиния, были только четыре краски: белая - глина с острова Мелоса; желтая - аттическая охра; красная - синонус, красная глина Лемноса; черная - атраментум, общее имя черных красок. Оные приготовлялись из виноградных и давали черно-синюю"^*.

Поселившись в Селенгинске, в свободное от хозяйственных забот и занятий часы Н. Бестужев также занимался живописью. В письме к сестре Елене Александровне, он писал: "Сбирался было рисовать, да еще сбираюсь виды Селенгинска^*, но беспрестанно отрывают меня, то на постройку, то в огород, то в парник. Однако думаю, что зимою вы получите понятие о нашем прекрасном местоположении и за это ты пришлешь мне рисовальной ватманской бумаги малой руки, у меня совсем нет этой бумаги, зато богат бристольской для портретов, за нее я тебя очень благодарю^**. В другом письме есть такие строки: "Когда будешь в Питере, то сделай одолжение, на мой счет купи в Английском магазине красок водяных. Ящик должен состоять из 12 красок; белил вовсе не надо, но зато прибавить к этому количеству красок 1 кусок bleu de Prusse, 1 кусок Lake, 1 кусок гуммигуту, так, чтобы этих красок было по две..."^***.

^* (Видов Селенгинска Н. Бестужев не написал.)

^** (Письма из Сибири М. и Н. Бестужевых, цит. соч., стр. 85.)

Время от времени местные власти разрешали Н. Бестужеву выезжать в Кяхту для писания портретов. Занятия живописью на поселении служили Н. Бестужеву единственным средством к существованию.

Из портретов этого периода до нас дошло шесть. Особого внимания заслуживает портрет Кати Старцевой - дочери Д. Ф. Старцева. Это портрет цветущей, беспечной юности. Краски живут; розовое воздушное платье ложится мягкими складками. Подлинного совершенства исполнения достиг Н. Бестужев в портрете М. Н. Кондинской (рожд. Сабашниковой), сестры жены Д. Д. Старцева - Агнии Никитичны. Портрет А. Н. Старцевой не производит сильного впечатления; портрет же М. Н. Кондинской поражает проникновенным взглядом черных глаз; волосы, платье, свободное положение руки изумительны. Наряду с этим портретом может быть поставлен портрет пятилетнего ребенка - сына В. Н. Баснина - Сергея. Мальчик изображен в светлой рубашечке с цветным поясом: темные волнистые волосы до плеч, большие карие глаза, на протянутой руке изображена белая бабочка (по мастерству исполнения напоминающая кисть П. И. Борисова - художника-декабриста, блестяще рисовавшего фауну и флору Сибири). Так же хорош и последний портрет ссыльного поляка - талантливого художника Леопольда Немировского^* с характерным волевым лицом. Портреты помечены вязью "NB". Свежий колорит, замечательно мягкие переходы от света к полутонам и глубоким теням составляют главную прелесть этих портретов. Здесь Н. Бестужев дошел до высот художественного мастерства, достигнутых непрестанным вдумчивым трудом. Эти портреты можно поставить наряду с лучшими акварельными портретами наших мастеров 40-х годов XIX века; под ними мог бы поставить свое имя и П. Ф. Соколов.

^* (Автор портрета до 1950 года считался неизвестным и определен И. С. Зильберштейном. (См. приложение № 6. Каталог работ Н. А. Бестужева).)

В Селенгинске, как и в Петровском заводе, Н. Бестужев писал уже не акварелью, а маслом, о чем он сообщал М. Ф. Рейнике:

"Иногда я занимаюсь живописью масляными красками; акварель, которую я очень любил и в которой порядочно усовершенствовался, я оставил с тех пор, как надел на нос очки"^*. Об этом же он писал и Трубецкому: "Гляжу в очки, потому что глаза очень притупились; рисовать водяными красками не могу"^**.

^* (Письмо Н. А. Бестужева М. Ф. Рейнике от 8 мая 1852 г. ИРЛИ ПД (копия). Архив Бестужевых. Фонд 604, № 5598, лл. 66-83-об.)

^** (ЦГИА, ОЛФ. Фонд 1143, оп. № 1, ед. хр. 49, л. 2 (письмо Н. А. Бестужева С. П. Трубецкому от 14 мая 1846 г.).)

Заказы для строящегося селенгинского собора были большим подспорьем для Н. Бестужева. А. Е. Розен писал Е. П. и М. М. Нарышкиным: "...Николай (Бестужев. - М. Б.) расписал алтарь и написал образа для новой церкви в своем городе"^*. В Кяхтинском соборе он реставрировал иконы, писанные итальянскими мастерами. Н. Бестужев работал над усвоением масляной живописи; до нас дошел целый ряд его работ этого периода^**.

^* (Письмо Е. А. Розена к Е. П. и М. М. Нарышкиным. Январь 19, 1847. ОРЛБ. шифр М/5822, л/б.)

^** (См. приложение: каталог художественных работ Н. А. Бестужева. № 6. (Селенгинск. Кяхта. Иркутск).)

В свободное время он снимал со своей коллекции карандашные копии и копии видов Читы и Петровского завода.

После смерти Н. Бестужева его сестры переехали в Москву. Живя в большой нужде, они продавали его рисунки коллекционерам. Среди покупателей были К. Т. Солдатенков и П. И. Щукин. Часть автокопий - видов Читы и Петровского завода из музея Щукина поступила в собрание Государственного Исторического музея.

Нужда заставляла Н. Бестужева браться за неинтересные для него работы, о чем он писал 19 ноября 1851 года Трубецкому: "Нынче работаю изо всех сил по заказу одного барина и пишу два образа в рост: Спасителя и Иннокентия, чтоб заработать немного..."^*. Нужда постоянно преследовала Н. Бестужева; живописной работы в глухом Забайкалье не находилось. Художник не раз думал о том, что нужно бы съездить в Кяхту и Иркутск, повидаться с друзьями-декабристами, перекинуться с ними живым словом и одновременно потрудиться своей кистью. Но не на что было совершить это недолгое путешествие. Он писал Трубецкому: "Немного нужно на проезд в Иркутск, а не знаю - удастся ли и сбудется ли эта моя задушевная мысль? Мы живем хотя не бедно, однако только что сводим концы с концами, а потому нейдет мне для моих прихотей обременять целое семейство лишними издержками. Еще бы, если б здесь не было так глухо, я бы мог доставать кое-что, как и доставал в Иркутске, но случаи к тому так редки..."^**.

^* (ЦГИА, ОЛФ. Фонд 1143, оп. № 1, ед. хр. 49 (письмо Н. А. Бестужева С. П. Трубецкому от 19 ноября 1851 г., Селенгинск).)

"Водворение сестер, - говорит Н. Бестужев в другом письме к Трубецкому, - постройка нового дома для Мишеля (т. е. М. Бестужева. - М. Б.), которого все еще нам хочется женить, очень расстроили наши финансы. Но, может быть, по приезде г(енерал)-губ(ернатора) я похлопочу о возможности и постараюсь вспомнить старину, чтобы путешествие мое окупилось пребыванием в Иркутске"^*.

Во многих городах Восточной и Западной Сибири и в Забайкалье, у частных лиц, хранятся портреты и пейзажи, созданные Н. Бестужевым. Они переходят из поколения в поколение, с ними не хотят расставаться, помня, как много сделал селенгинский изгнанник вместе с другими декабристами для отсталой в то время Сибири.

Один из деятелей Забайкалья в области культуры, П. И. Першин-Караксарский, зять друга Н. и М. Бестужевых Д. Д. Старцева, говорит в своих "Воспоминаниях о декабристах": "Много портретов кисти и карандаша его (т. е. Н. Бестужева. - М. Б.) сохранилось и в семье моего тестя Дмитрия) Дм(итриевича) Старцева, селенгинского жителя. До настоящего времени, надеюсь, сохранились портреты декабристов, тоже карандаша Ник(олая) Ал(ександровича), бывшие у меня..."^*.

^* (П. И. Першин-Караксарский. Воспоминания о декабристах. "Исторический вестник", 1907, XI, стр. 543.)

Коллекция, о которой упоминает Першин-Караксарский, - вторая. О месте ее нахождения нам ничего не известно. Еще об одной - третьей коллекции, проданной в Петербурге Еленой Александровной, упоминает М. А. Бестужев в своем письме к М. И. Семевскому от 23 июня 1862 года: "Не могу понять тоже: какие портреты декабристов явились в продаже? Интересно было бы узнать: не копии ли это с коллекции портретов брата Николая, проданных сестрою Еленою кому-то"^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч. Письма М. А. Бестужева к М. И. Семевскому, стр. 453.)

До нас дошла еще одна коллекция карандашных портретов Н. Бестужева. Долгое время из-за отсутствия какой-либо документации мы не могли считать ее автором Н. Бестужева, хотя в этом у нас не было никаких сомнений. Копии были сняты им в 40-х годах, о чем говорит почтовая бумага большого формата, изумительное сходство с портретами основной коллекции, хранящейся у И. С. Зильберштейна. Письмо И. И. Пущина к Е. А. Бестужевой от 23 февраля 1858 года также не давало еще оснований считать автором коллекции Н. Бестужева.

И. И. Пущин, как и М. И. Муравьев-Апостол, собирал все, что было связано с памятью декабристов. Ряд копий с рисунков декабристов-художников, выполненных неизвестными нам художниками (возможно, польским изгнанником молодым Ципоцким и его товарищем, имя которого нам неизвестно) принадлежал И. И. Пущину, а теперь хранится в отделе рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, Институте русской литературы (Пушкинский дом), Академии наук СССР.

После амнистии 1856 года И. И. Пущин жил в своей подмосковной усадьбе - Марьине. В его большом собрании не было портретов декабристов и, желая присоединить к нему образы своих товарищей, он написал сестре своего друга Н. Бестужева - Елене Александровне:

"Добрая и почтенная Елена Александровна! Взглянув на этот листочек, вспомните того, который последний раз видел вас в 1849 году в Селенгинске.

Разлука с тех пор не мешала ему часто мысленно переноситься в ваш семейный кружок, особенно когда посетило вас горе! Я искренно разделил с вами потерю Вашу^*, когда узнал о кончине моего доброго Николая Александровича. Этому прошло много лет, но все не могу равнодушно вспомнить об истинно любимом мною и уважаемом товарище. В прошлом году летом навестила меня больного Катерина Петровна Торсон, от нее я узнал, что вы намеревались приехать в Россию, но, видно, не состоялось ваше намерение: иначе увиделись бы! - Теперь я к вам обращаюсь с просьбой: сделайте мне одолжение, пришлите мне на время портреты, нарисованные покойным Николаем. Я недолго задержу их и с благодарностью возвращу их вам сохранно. Пришлите их с почтой на мое имя в г. Бронницы, Московской губернии.

Позвольте надеяться, что вы будете так добры, не откажете дать мне весточку о себе и исполните мою просьбу. Посылку можно послать, надписав: с рисунками. Хорошо, если бы верная оказия, но мне хотелось бы скорее получить портреты.

С истинным уважением душевно вам преданный И. Пущин. С. Марьино, 23 февраля 1858 г."^*.

^* (Письмо И. И. Пущина Е. А. Бестужевой. ИРЛИ (ПД). Архив Бестужевых. Фонд 604, № 14 (5583), лл. 107-108.)

В 1858 году Е. А. Бестужева решила вместе с сестрами покинуть Селенгинск и переехать в Москву. Об этом она, по-видимому, писала И. И. Пущину и сама должна была доставить в Москву портреты. И. И. Пущин звал ее с сестрами к себе в Марьино. Выехав из Селенгинска, Е. А. Бестужева писала И. И. Пущину из села Услыминского:

"По приезде моем в Сибирь, мне всегда нравилась селенгинская поговорка: пошто, так и теперь на полпути бедственного нашего странствования, когда при въезде в здешнее селение от ужасных грязей и образовавшихся при теперешних заморозках колей рухнуло одно колесо, я невольно подумала, пошто этого не случилось^*, по крайней мере в Ялуторовске^** или в Тюмени, где бы мне было благонадежнее чинить.

^** (В Ялуторовске жили друзья И. И. Пущина - И. Д. Якушкина и М. И. Муравьев-Апостол.)

Но что делать, при всех неудобствах скорее ехать... доберемся ли мы до матушки Москвы Белокаменной? В свободное время для раздумья пришла мысль, что действительно, как вы упоминали в Ваших письмах, пошто бы не заехать к Вам, не доезжая Москвы.

Если б только на предыдущих станциях можно было получить от вас известие с какой и в какое, имя которого я забыла, можно было бы к вам проехать, где мне удобнее было распаковать мои чемоданы для доставления вам того, чего от меня просили. На что может быть мы и решились. Есть ли узнаем дорогу"^*.

^* (ГИМ, ОПИ. Письма к И. И. Пущину. 1858 г. Август-декабрь. ф. 282/ку. 292 № 50, л. 99.)

Приехав в Москву, сестры Бестужевы, по-видимому, навестили И. И. Пущина; Елена Александровна передала ему карандашные копии с акварельных портретов, о которых, может быть, И. И. Пущин и не знал. Он выразил желание их приобрести, так как у Елены Александровны была не одна скопированная коллекция.

О желании И. И. Пущина приобрести копии портретов своих товарищей мы знаем из письма Елены Александровны^*.

"...по желанию Вашему уведомляю Вас, равно как и о том, что желаемое Вами приобретение согласна уступить, есть ли не более, то, по крайней мере, за тысячу руб(лей) серебр(ом) потому наиболее, что нас сонаследников четверо, кроме 2-х маленьких детей брата Михаила".

Е. А. Бестужева продала карандашные копии своего брата И. И. Пущину. Через год он скончался. Его бумаги: несколько томов писем декабристов, родных и друзей, в том числе и коллекция портретов декабристов, перешли к младшему сыну декабриста И. Д. Якушкина - Евгению Ивановичу.

Е. И. Якушкин (1826-1905), выдающийся научный деятель в области обычного права, крупный общественный деятель, участвовал в революционном обществе "Земля и воля".

В 1853 году Е. И. Якушкин был командирован в Сибирь и в Ялуторовске встретился со своим отцом и декабристами, в том числе и с И. И. Пущиным. Е. И. Якушкин настойчиво уговаривал декабристов писать свои воспоминания. По его просьбе И. И. Пущин принялся за свои "Записки о Пушкине", которые являются ценнейшим вкладом в биографию великого поэта. Е. П. Оболенский написал "Воспоминания о Рылееве".

Пущинская коллекция портретов декабристов хранилась в семейном архиве Якушкиных и по смерти внука декабриста, сына Е. И. Якушкина - Е. Е. Якушкина, в 1930 году поступила сначала в Музей каторги и ссылки, а позднее - в Музей Революции СССР.

С 1948 года она хранится в Государственном Историческом музее.

На каждом портрете, скопированном Н. Бестужевым, И. И. Пущин проставил карандашом имя товарища; чтобы сохранить драгоценные изображения, к каждому из них он прикрепил лист тончайшей желтоватой бумаги.

Два письма Е. А. Бестужевой к И. И. Пущину и список "карандашных портретов работы декабриста Н. А. Бестужева"^*, составленный его внуком Евгением Евгеньевичем Бестужевым (филологом, московским педагогом и издателем многих документов по истории декабристов), подтвердили подлинность копий портретов декабристов работы Н. Бестужева. Он очень часто не датировал и не подписывал своих работ. Их принадлежность кисти и карандашу Н. Бестужева ныне подтверждается документами.

^* (ЦГИА. ОЛФ. Фонд 279 (Якушкиных), оп. № 1, ед. хр. 19.)

В Москве и Ленинграде у потомков друзей Н. Бестужева хранится ряд портретов его работы петровского и селенгинского периодов^*.

^* (См. приложение № 6. Каталог работ Н. Бестужева.)

VIII

В Петровском заводе Н. Бестужев начал свою работу о "Дешевизне хронометров" "и набрасывал заметки большого сочинения - "О часах"^*. Находясь за стенами тюрьмы с высоким частоколом, Н. Бестужев неустанно следил за достижениями отечественной науки и техники. Правящие круги царской России всячески принижали значение открытий русских техников и ученых и в то же время раболепно превозносили все иноземное.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 322.)

Понимая причины технической отсталости царской России, Н. Бестужев и декабристы все больше и больше убеждались в том, как богат самородными талантами великий русский народ.

Н. Бестужев в 1837 году рукой М. К. Юшневскрй писал брату Павлу:

"Говоря о ходе просвещения, нельзя также не упомянуть с некоторой гордостью, что по части физических применений мы, русские, во многих случаях опереживали других европейцев: чугунные дороги не новы; они существуют на многих железных заводах для перевозки руды бог знает с которой поры. Толкуют о новости артезианских колодцев: они у нас существуют с незапамятных времен: Англия, Франция и Америка захлопотали недавно о подводных лодках: у нас при Петре уже деланы были опыты^*. В Америке только Франклин открыл аналогию грома с электричеством: у нас Рихман убит при опытах с электрическим змеем, который он спускал с Ломоносовым"^**.

^* ("Московский телеграф", 1825, ч. VI, № 23. "Об изобретении подводных лодок в 1719 г.".)

^** (Бунт декабристов. 1825-1925. Л., изд. "Былое", 1926, стр. 97.)

Только человек, искренно и горячо любящий свою родину, мог в тюрьме писать эти строки, полные гордости за русскую науку и ее деятелей.

В Читинской и Петровской тюрьмах прошли лучшие годы жизни Н. Бестужева. В его душе, казалось, не было ни уныния, ни скуки, и все же сердце томила тоска по любимой научной работе.

Порой перо легко скользило по бумаге. Обладая незаурядным литературным талантом, Н. Бестужев в своих повестях и рассказах создавал чистым, простым языком яркие образы.

Не раз в тяжелые периоды тюремной жизни, опасаясь обысков, он уничтожал написанное. В одну из своих записных книжек того времени Н. Бестужев, никогда не поддававшийся пессимизму, занес запись, которую первый его биограф М. И. Семевский считал черновым письмом к В. П. Ивашеву:

"И я разноображу жизнь свою... Обвиваю колечки, стучу молотком, мажу кистью, бросаю землю лопатою; часто пот льет с меня градом - часто я утомляюсь до того, что не в силах пошевелить перстом, а со всем тем каждый удар маятника, каждый миг времени падает на меня, как капля холодной воды на голову безумного, ложатся как щелчки к наболевшему месту. Сказать тебе правду, Базиль, - я хочу жизни, а лежу в могиле - я обманут в своих расчетах.

Я сделал все, чтобы меня расстреляли, я не рассчитывал на выигрыш жизни - и не знаю, что с ним делать. Если жить, то действовать - а недеятельность хуже католического чистилища - и потому - я пилю, строгаю, копаю, малюю, а время все-таки холодными каплями падает мне на горячую, безумную голову - и тут же присоединяются щелчки по бедному больному сердцу"^*.

^* (Н. А. Бестужев. Статьи и письма, цит. соч. "Из записных книжек", стр. 245-246.)

"Если жить, то действовать"^*, думал Н. Бестужев. Обреченность на бездействие сокрушала его, как и некоторых других его товарищей.

Приближался срок выхода на поселение Торсона. Состояние его здоровья внушало братьям Н. и М. Бестужевым серьезные опасения. Торсон страдал ипохондрией; местом поселения ему назначали Акша-Акшинскую крепость в Забайкальской области среди бурятских кочевий. К счастью, в Акше с 1832 года жил П. В. Аврамов, весьма уважаемый Н. и М. Бестужевыми и всеми декабристами товарищ. Но через год после приезда Торсона Аврамов умер. Все свое хозяйство - дом и остальное имущество он завещал Торсону. Одиночество, наступившее после смерти Аврамова Торсон переживал очень тяжело, приступы болезни повторялись все чаще и чаще и он стал хлопотать о переводе в город Селенгинск Иркутской губернии, где и поселился в 1837 году. Через год к нему приехали мать и сестра, и только тогда Н. и М. Бестужевым не пришлось уже так сильно беспокоиться за своего друга.

10 сентября 1837 года братья Н. и М. Бестужевы из письма брата Павла узнали о гибели А. Бестужева при занятии русскими войсками мыса Адлер. 10 июня А. Бестужев был ранен и изрублен горцами на куски. Весть о гибели брата потрясла Н. и М. Бестужевых. Тяжело переносили ее также декабристы, находивщиеся в тюрьме и на поселении.

После настоятельных просьб Елене Александровне удалось добиться того, что местом поселения Н. и М. Бестужевым был назначен г. Курган.

Связанные крепкой дружбой с Торсоном, братья просили родных хлопотать о том, чтобы их поселили вместе с Торсоном в Селенгинске. Н. и М. Бестужевых беспокоило обострение болезни Торсона. Они надеялись заняться вместе с Торсоном хозяйством и какими-либо полезными делами. А. Бестужева уже не было в живых, и надо было заботиться не только о себе, но и о родных, с которыми они надеялись соединиться в Забайкалье. Задолго до отбытия срока Н. и М. Бестужевы стали, готовить все необходимое для будущей жизни на поселении.

10 июля 1839 года окончился срок тюремного заключения осужденных по I разряду, к которому были причислены и Н. и М. Бестужевы.

27 июля в 9 часов утра "...весь первый разряд, более нежели на 30 подводах тронулся из каземата, и в поднятой копытами лошадей пыли исчез Петровский завод", - пишет в своих "Воспоминаниях" М. Бестужев^*.

^* (Воспоминания Бестужевых, цит. соч., стр. 161.)

Братьям Н. и М. Бестужевым долго не разрешали отправиться в Селенгинск, и потому селение Посольское стало их временным местопребыванием. 31 числа они приехали в деревню Шигаеву (близь устья Селенги, впадающей здесь в Байкал). Здесь пришлось больше недели ждать прибытия судов, которые должны были перевезти всех, кроме Бестужевых, в Иркутск.

7 августа братья Н. и М. Бестужевы расставались, как им казалось, навсегда со своими товарищами и их семьями. За время 13-летнего пребывания в тюрьме они сроднились, делились горем и радостью, всем, что у них было. Не зная, будут ли они поселены с К. Торсоном, Н. и М. Бестужевы чувствовали себя одинокими и оторванными от всех близких и родных. Даже такой сдержанный и замкнутый в себе человек, как Н. Бестужев, не скрывал своих переживаний и писал об этом своим родным: "...мы с братом, проводя и простясь со всеми нашими соузниками... остались одни на берегу Селенги, в самом печальном расположении духа. Дружба, приязнь, привычка, все связи, соединявшие сердца наши, были разорваны; наше положение не оставляет никому надежды возобновить их, и потому судите, больно ли было нам и как кровянились сердца наши"^*.

^* (Письма из Сибири декабристов М. и Н. Бестужевых. Цит. соч., стр. 3. Изд. Иркутской секции научных работников, 1929.)

После отъезда товарищей Н. и М. Бестужевы отправились в Посольское, не зная, как долго предстоит им прожить здесь. Братья были неспокойны, ничем не могли заняться и находились, по словам М. Бестужева, "в положении путешественника, скучающего на станции за недостатком лошадей"^*.

Н. Бестужев был в мрачном состоянии духа. Мысль о том, что им придется остаться в пустынном Посольском, страшила его.

Вероятно, в последние дни пребывания в Петровском заводе Н. и М. Бестужевы вместе с товарищами встретились со штаб-лекарем Кяхтинской таможни Александром Ивановичем Орловым. Несомненно Орлов был одним из культурнейших представителей кяхтинской интеллигенции. В 30-40-х годах совместно с инспектором монголо-русской школы Б. П. Паршиным он издавал рукописные журнал "Кяхтинский литературный цветок" и газету "Кяхтинская стрекоза"^*. Хорошо знавший Орлова В. К. Кюхельбекер посвятил ему стихотворение, в котором именовал его "философом и поэтом".

^* (М. Азадовский. Очерки литературы и культуры Сибири, вып. 1. Иркутск, ОГИЗ, 1947, стр. 108.)

У живущих в Москве внуков иркутского купца В. Н. Баснина сохранился некогда принадлежавший А. И. Орлову альбом большого формата, в коричневом переплете. Альбом содержит в себе ряд записей Н. Бестужева, Е. П. Оболенского, А. П. и М. К. Юшневских, штаб-лекаря М. А. Дохтурова (племянника героя Отечественной войны Д. С. Дохтурова), Я. И. Безносикова и других представителей иркутской, кяхтинской и верхнеудинской интеллигенции. Здесь же рисунки (акварельные и карандашные) Н. Бестужева. На одном из них изображен дворик Петровской тюрьмы. В своих альбомных записях Оболенский и Юшневские выражают чувство горячей признательности Орлову за все то хорошее, что он сделал для них и чего они никогда не забудут.

Орлов был вместе с Н. и М. Бестужевыми, когда они в Посольском ждали разрешения ехать в Селенгинск.

Прощаясь с отъезжавшим в Кяхту Орловым, Н. Бестужев записал в состоянии душевной депрессии следующие строки в его альбом: "Странно, как играет судьба вообще всем родом человеческим. Кто не испытал на себе следов ее неумного определения? Кому не случалось переносить ее тяжелое испытание? Но верно каждый скажет со мною, что нет тяжелее несчастья отъемлемой надежды, надежды последней. Несчастный пловец видит гибель челна, чувствует, как свирепое море вырывает из-под ног его доску за доскою и, наконец, он вверяет свое спасение последней - она последняя его надежда -долго он держится за нее - но буря хлещет, слепит, бьет его - и увы... доска следует направлению волн и исчезает из окровавленных рук погибающего... что остается ему тогда? - опуститься в пучину.

Со многими случается... (слово не разобрано). Мне всегда бывало грустно, когда я встречался только случайно с добрыми людьми. Теперь эта встреча для меня еще больнее, когда судьба сводит меня с такими людьми, с которыми, полюбив их сердечно, я должен расстаться. Мое положение тогда становится похожим на погибающего пловца: мой корабль уже рассыпался и мимо меня, мимо рук моих только плывут спасательные доски, я не могу за них схватиться.

Прощайте, я погружаюсь в неизвестное - я слышу уже шум в ушах от рокочущей волны, которая поглотит меня. N. В. (Н. Б.). 1839, август (29.1)".

В тот день, когда Н. Бестужев сделал в альбоме Орлова свою полную грусти запись, пришло, наконец, долгожданное разрешение. Н. и М. Бестужевы выехали в Селенгинск.

Глава 3. Н. А. Бестужев в Чите и Петровском заводе (1827-1839)

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII