Глава VII. Азия или не Азия?

Жители Гуанахани, как они называли этот остров, заметив три приближающихся морских чудовища, скрылись в прибрежних зарослях, но любопытство заставило их выйти оттуда. Увидев, что какие-то странно одетые человеческие существа появились на берегу, они боязливо приблизились к ним, принеся умилостивительные дары. Колумб, без сомнения, был уверен, что он находится в Индии, и назвал этих людей "индейцами", и на всех европейских языках коренное население Америки стало называться индейцами.

Встреченные Колумбом индейцы принадлежали к ветви тайнов, языковой группы аравак. Переправившись в долбленых челноках с материка, вооруженные всего-навсего деревянными копьями, они отвоевали в предшествующем столетии Багамские острова и большую часть Кубы у более отсталых сибонеев. Тайны выращивали кукурузу, ямс и другие растения, пекли хлеб из маниока, пряли хлопок и ткали из него ткани, изготовляли глиняную посуду. Испанцы с удивлением оглядывали их прекрасное телосложение и почти полную наготу; с острой заинтересованностью они заметили, что кое у кого из островитян в носу продеты подвески из чистого золота. Простодушие и благородство этих детей природы, их незнакомство с деньгами и железом, их нагота свидетельствовали каждому образованному европейцу, что это были выходцы из золотого века. "Они приглашали нас разделить с ними все, что у них было, и выказывали нам столько любви, словно хотели отдать все свое сердце", - писал Колумб. Пьетро Мартир¹, первый историк Нового Света, писал: "Они живут словно в том золотом мире, о котором так много говорили старинные писатели, когда люди жили просто и целомудренно, без насильственных законов, без распрей, судей и судов, следуя лишь зову природы". Колумб предпочел бы скорее встретить изощренных жителей Востока, чем "благородных дикарей", но по обыкновению он сумел повернуть в свою пользу и это обстоятельство. Он увидел, "как легко будет обратить этих людей и заставить их работать на нас". Иными словами, поработить их, но спасти их души. Именно от моряков Колумба, возвратившихся из этого плавания, как нам кажется, каждый испанец усвоил убеждение, что в Новом Свете белому человеку не надо делать никакой черной работы - бог дал для этого послушных туземцев.

¹ (Пьетро Мартир (Петр Мученик) - псевдоним переселившегося в Испанию в конце XV века итальянца Пьетро д'Ангьеры, автора дошедших до нас хроник (на латинском языке) "Декады о Новом Свете". Насколько известно, Мартир первый усомнился в том, что Колумб достиг Азии (письмо из Барселоны, 1493 год))

Колумб обследовал Сан-Сальвадор целых два дня. Это был чудесный остров, густо заросший тропическим лесом, но Колумб хорошо сознавал, что как бы интересно ни было открытие нового острова и людей золотого века, он все- таки должен доставить в Испанию какие-то доказательства посещения Японии или Китая, или множество золота и пряностей, - в противном случае плавание объявят неудачей. Жители Сан-Сальвадора знаками показали, что к западу и югу есть еще немало островов; Колумбу казалось, что эти острова - те самые, которые значатся на его карте к югу от Сипанго, и что если они не приведут его прямиком к золотой Японии, то послужат хорошим мостиком к Китаю.

Рис. 3. Курс флотилии Колумба среди Багамских островов

И вот, взяв шесть индейцев в качестве проводников, 14 октября Колумб плывет дальше. В тот же день он открыл второй остров, названный им Санта-Мария-де-ла-Консепсьон (Зачатия Девы Марии) - англичане называют его прозаически - Ромовая отмель¹. Жители этого острова во всех отношениях походили на жителей Сан-Сальвадора и тоже были весьма довольны подарками адмирала - красными колпаками, стеклянными шариками и колокольчиками для соколиной охоты. Этот стандартный для африканского побережья товар вполне оправдал себя и на Антильских островах, особенный успех имели колокольчики. Это были маленькие колокольчики диаметром в четверть доллара или в шиллинг, привязываемые к ловчим птицам; у них был нежный, как у бубенчиков, звон, и они очень нравились туземцам. Индейцы подплывали на своих пирогах к флагманскому кораблю Колумба, перебирали в воздухе пальцами рук и кричали: "Чак! Чак!" - что означало: "Еще колокольчиков, пожалуйста, еще". Большое впечатление производили на индейцев также металлические застежки для кружев, употреблявшиеся в те времена на мужских костюмах, и медные побрякушки от бубнов.

¹ (Ромовая отмель - небольшой остров Рам, расположенный к юго-западу от Сан-Сальвадора)

Туземные проводники адмирала, желая угодить ему, уверяли, объясняясь жестами, что на каждом следующем острове можно найти много золота, но, как оказалось, все эти острова - Лонг-Айленд¹, Крукед-Айленд, Форчун-Айленд, - ничем не отличались от Сан-Сальвадора. Это были низкие, в сплошных тропических зарослях небольшие островки, населенные миролюбивыми туземцами. Золота у них, если не считать немногих украшений, добытых ими откуда-то извне, не было. А откуда они получали золото, этого Колумб выяснить не мог по неумению объясниться с ними. Переводчик Торрес убедился, что его арабский язык совершенно бесполезен. Колумб первым из европейцев встретил здесь маис или кукурузу, ямс и сладкий картофель, увидел изготовленные из местного хлопка гамаки. Ему попалось на глаза дерево, в котором он прозорливо угадал хороший краситель. Но за исключением украшений на туземцах здесь не было никаких признаков золота.

¹ (Лонг-Айленд лежит у Северного тропика, к юго-западу от Сан-Сальвадора (за островом Рам); Крукед-Айленд расположен к юго-востоку от Лонг-Айленда; Форчун - небольшой остров близ южного берега Крукед-Айленда)

Когда адмирал и его проводники-индейцы стали понимать друг друга лучше, он узнал о большом острове, который они называли Кольба (Куба), и пришел к мысли, что это должна быть Япония или часть Китая. Он решил побывать там, и индейцы повели его туда обычным своим кратчайшим путем, который они проделывали на пирогах. Флотилия прошла проливом Крукед-Айленд¹ до юго-восточного края Большой Багамской банки. 27 октября, пройдя остров Раггед, корабли со свежим северо-восточным ветром быстро поплыли мимо мелей, ныне называемых банкой Колумбус, к тому месту, где, по словам индейцев, находилась Кольба. Утром 28 октября корабли уже входили в бухту Барнай (теперь в кубинской провинции Ориенте). Колумб записал в своем дневнике, что он никогда не -видел столь прекрасной гавани: деревья стройные и зеленые, но не похожие на наши, на некоторых яркие цветы, другие отягощены плодами, всюду раздается пение птиц. Но разве это была Япония? Где храмы с золотыми крышами, бронзовые пушки с драконоподобными жерлами, вельможи и дамы в тяжелой от золота парче?

¹ (Пролив Крукед-Айленд - морской проход между островами Лонг и Крукед)

Бедный Колумб! Он так старался найти среди обступивших его чудесных и невиданных вещей что-то такое, чем бы можно было компенсировать отсутствие восточных товаров, ибо заинтересовать высокопоставленных лиц в Испании описанием природы и населения Кубы было немыслимо. Он и не допускал дерзостной мысли, что перед ним вовсе не Восток, а какой-то новый мир.

На следующий день три корабля пошли на запад вдоль берега Кубы, сильно изрезанного бухтами, и Колумб ждал каждую минуту, что он наткнется на желанную флотилию китайских джонок. В гавани Хибара Колумб бросил якорь. Его корабли стояли здесь целых двенадцать дней, совершив лишь небольшую увеселительную прогулку к мысу Коваррубья¹.

¹ (Гавань Хибара - устье небольшой реки Хибары у северного берега восточной Кубы (21°07′ с. ш., 76°08′ з. д.). Мыс Коваррубья находится приблизительно в 60 километрах к северо-западу от Хибары)

Поскольку проводники с Сан-Сальвадора уверили местных индейцев, что чужеземные пришельцы на белокрылых чудовищах - чудесные люди, владеющие множеством хорошего товара, торговля шла бойко. Желая сделать Колумбу приятное, индейцы говорили, что золота много в глубине страны, в местах, называемых Кубанакан, что значило Средняя Куба. Адмирал, горевший желанием вручить верительные грамоты китайскому императору, воспринял "Кубанакан" как "Эль Гран Кан" - великий хан. Поэтому не оставалось ничего другого, как отправить к "Кубанакану" посольство. Главой его был назначен Луис де Торрес, знаток арабского языка, а в помощники ему дали опытного морехода Родриго де Херес, который однажды встречался с негритянским царьком в Гвинее и, по общему мнению, мог умело обойтись с языческими монархами. Посольский груз - дипломатический портфель (паспорт на латинском языке и королевские верительные грамоты к великому хану), приличествующие ханскому достоинству подарки и стеклянные шарики для выменивания у туземцев пищи - тащили проводники-индейцы. Минуя поля кукурузы, бобов и сладкого картофеля, посольство направилось к долине реки Какоюгин, где, как думали, находилась столица империи Ханбалык - резиденция великого хана. Увы, здесь оказалось лишь селение из пятидесяти хижин, крытых пальмовыми листьями, - ныне на этом месте стоит город Ольгин. Жители встретили испанцев как пришельцев с неба, местный касик задал им пир; индейцы окружили их и целовали им ноги, подносили свои скромные дары. Матросу Родриго все это весьма нравилось - такого приема он не видал даже в Африке, - но Торрес был обескуражен тем, что арабского языка тут совершенно не понимали. Разочарованию его не было границ: ведь он ожидал, что его встретят мандарины, что он войдет в громадный город с каменными зданиями, а не в эту деревню.

На обратном пути к бухте посольство неведомо для себя сделало открытие, которому предстояло сыграть куда более важную роль в человеческом быту, чем любому договору с Китаем. Как записал Колумб, посольство встретило "множество людей, идущих к своим деревням с горящими головнями в руках и травой, из которой они по своей привычке пили дым". Читатель без труда догадается, что это было первое знакомство европейцев с табаком. Тайны курили табак, свертывая сигары (они называли их тобако); та группа, на которую наткнулось посольство, несла одну большую сигару и при каждой остановке зажигала ее, затем каждый человек делал три или четыре затяжки, выпуская дым через ноздри. Когда все таким образом освежались, трогались в путь снова, а мальчики несли горящие головни до следующей остановки. После того, как испанцы осели в Новом Свете, они очень скоро начали курить табак и привыкли к нему, а через испанцев курение быстро распространилось по всей Европе, Азии и Африке.

Пока посольство выполняло свою миссию, Колумб подсчитал все пройденное расстояние и заключил, что он продвинулся в западном направлении на 90 градусов. При его преувеличенных представлениях о размерах Азии он должен был быть уже непосредственно у берегов Китая. И Колумб решил, что Куба - это "провинция Манзи", которую на полуфантастических картах тех времен он привык видеть в виде полуострова в юго-восточном углу империи. Адмирал пытался при помощи примитивного квадранта определить свое местонахождение по высоте Полярной звезды. К несчастью, вместо нее он по ошибке взял звезду Альфирк из созвездия Пефея, которая в тот ноябрьский вечер стояла прямо над Полярной звездой, и, таким образом, пришел к выводу, что Куба лежит под 42 градусом северной широты, то есть на широте полуострова Кейп-Код! Конечно, от знал, что ошибся, поскольку океан он пересек по 28 градусу северной широты, и в своем Письме о Первом плавании шпроту северного берега Кубы он определил в 26 градусов, - 5 градусов из них все же были лишними.

Адмирал начал собирать коллекцию растений, при помощи которой он мог бы убедить всех в Испании, что побывал хотя бы на краешке азиатского материка. Имелся, например, кустарник, напоминавший по запаху корицу, - он и сошел за корицу; гомбо-лимбо Колумб считал азиатской формой камеди, которую он видел на Хиосе; мелкие, несъедобные местные орехи¹ отождествлял е кокосами, упоминаемыми Марко Поло. Кокосовая пальма давно стала неотъемлемой деталью карибского пейзажа, и мы забываем, что она, как и бананы, была завезена туда испанцами. Матросы выкопали какие-то корни, которые маэстро Санчес объявил китайским ревенем - ценным лекарством, привозимым из Китая в Европу, но оказалось, что это нечто другое, столь же дешевое, как и обыкновенный ревень.

¹ (Орехи - вероятно, плод растения Juglans insularis)

А золота все-таки не было. Когда испанцы спрашивали о нем, индейцы показывали куда-то вдаль. Они говорили, что существует остров Бабек, где люди собирают золото на морском берегу при свечах и делают из него слитки. Эти ложные слухи вызвали первый раскол среди высшего командования экспедиции. Мартин Алонсо Пинсон, не спросив на то разрешения адмирала, ушел на "Пинте", спеша первым добраться до Бабека. Он попал на остров Большой Инагуа¹, лежавший в том направлении, куда указывали индейцы, и, разумеется, не нашел золота ни со свечами, ни с другими источниками света.

¹ (Остров Большой Инагуа (21° с. ш., 73°20′ з. д.) находится к северу от Наветренного пролива, отделяющего Кубу от Гаити)

Колумбова "Санта-Мария" вместе с "Ниньей" (капитан которой Висенте Яньес Пинсон остался верным Колумбу навсегда) поплыла вдоль великолепных берегов провинции Ориенте к востоку. Величественные горы вставали прямо из моря, через промежутки в несколько миль берег рассекали реки, образующие при своем впадении в море удобные, хорошо укрытые гавани. Колумб зашел в бухту Танамо¹ с ее узким, как горлышко бутылки, входом - внутри нее, "точно алмазная россыпь", поднимались одетые лесом островки, некоторые из них были с плоскими, "словно столы", вершинами. Затем он побывал в живописной гавани Кайо-Моа - прежде чем войти в нее, надо отыскать проход в бурунах, потом перед вами открывается, как сказал Колумб, "лагуна, в которой могли бы спокойно поместиться все корабли Испании". Особая прелесть этой столь мирной и удобной гавани, раскинувшейся между стеной величественных гор и барьером рифов, окаймленных белой пеной, выражена Колумбом в словах, которых она вполне заслуживает. Но у него был зоркий глаз и в делах практического характера - пока матросы везли его в лодке по устью реки, он оглядывал поросшие сосной склоны гор и сказал, что эти сосны послужат строевым лесом для испанского флота. Потомки тех сосен ныне пилятся на заводе, приводимом в движение горным потоком, отдаленный грохот которого Колумб слушал ноябрьским воскресеньем 1492 года.

¹ (Бухта Танамо находится на северном берегу восточного выступа Кубы (20°40′ с. ш., 75°20′ з. д.); Кайо-Моа - в пятидесяти километрах восточнее Танамо)

Пользуясь бризом, вовремя подувшим с запада, Колумб двинулся дальше и осмотрел еще не менее девяти маленьких бухт, от которых взбегали к высоким горам поросшие лесом долины. Он миновал похожую на наковальню гору Эль-Юнке, которая прикрывала бухту Баракоа, - Колумб удачно сказал, что бухта кругла, "как чаша для супа". В этом весьма удобном для колонизации месте в 1512 году было основано первое испанское поселение на Кубе. Но золота в Баракоа не оказалось, и флотилия Колумба ушла отсюда, как только позволил ветер. К рассвету 5 декабря она была уже близ мыса Майей - крайней восточной точки Кубы. Полагая, что перед ним оконечность азиатского материка, соответствующая мысу Сан-Висенти в Европе, Колумб назвал это место мысом Альфы и Омеги - здесь, по его мнению, кончался Восток и начинался Запад.

Флотилия пересекла затем Наветренный пролив и к вечеру была у бухты Сен-Никола-Ле-Моль на Гаити - бухта получила такое название потому, что Колумб вошел в нее в день этого излюбленного детьми святого. Индейские проводники заявляли Колумбу, что на этом большом острове, родине их предков, можно найти золото; и на этот раз они не ошиблись. Стоит заметить, что остров этот спас репутацию Колумба, ибо, явись он в Испанию с коллекцией, которую к тому времени собрал, про него оказали бы: "Этот генуэзец нашел несколько любопытных диких островов, жители там прямо-таки выходцы из золотого века, но Индией - Индией там и не пахнет!"

Рис. 4. Северо-западное побережье Эспаньолы

Проворная "Нинья" успела войти в гавань Сен-Никола-Ле-Моль тем лее вечером, а "Санта-Мария" дрейфовала с береговым бризом поблизости и бросила якорь в гавани лишь на следующее утро. Днем адмирал засек свое местонахождение по четырем точкам: по мысу Дю-Моль, по острову Тортуга и по двум другим мысам Гаити, лежащим восточнее; сделано это было столь точно, что мы можем указать место стоянки Колумба и па современной карте.

Попутный бриз донес два Колумбовых корабля до бухты Мустик, где они задержались на пять суток из-за восточных ветров и дождя. Именно здесь адмирал, "видя величие и красоту этого острова и его сходство с испанской землей", наименовал его La Isla Española - Испанским островом¹. Здесь же трое моряков поймали молодую и красивую девушку, совершенно голую, с одной золотой подвеской в носу, и доставили ее на борт. Адмирал "отослал ее на берег самым достойным образом", приказав нарядить девушку в кое-какое одеяние, взятое из матросских сундучков, и украсить побрякушками и соколиными колокольчиками, хотя она давала понять, что предпочитает остаться с молодыми людьми. Решение Колумба было верным - девица оказалась дочерью касика. На следующий день девять испанцев, провожавших девицу, получили в большом селении с двумя-тремя тысячами жителей все, что хотели: еду и напитки, попугаев и девушек.

¹ (На картах он обычно называется Эспаньолой, так как название Гаити совпадает с названием одной из республик, расположенных на этом острове)

К 15 декабря корабли вышли в пролив Тортуга, к устью Труа-Ривер, прозрачному горному потоку, текущему по долине, которую Колумб удачно назвал Райской долиной. На следующий день, когда флотилия стояла, близ берега, к ней подошло около пятисот местных жителей во главе с гоношей-касиком, который нанес адмиралу официальный визит. Побывавший до этого на борту у Колумба касик с Кубы не произвел на него особого впечатления, но теперь все было по-другому. Касик обедал наедине с Колумбом в его каюте и держал себя с королевским достоинством. Помимо того, и он и его свита были богато украшены золотом! Колумб проводил касика по всем правилам морского этикета, со свистом в дудку, и дал салют двадцатью одним пушечным выстрелом. И снова он подумал, что здешнее население вполне можно эксплуатировать: оно "очень трусливо" и будет "повиноваться приказаниям и наполнять любую работу, сеять и делать все, что понадобится". Чудесная возможность, размышлял Колумб, для испанских королей, чьи подданные явно не любили тяжелой работы!

На рассвете 20 декабря корабли подошли к бухте Акюль, красота которой столь ошеломляюща, что, описывая ее, адмирал исчерпал весь свой запас эпитетов. Вне всякого сомнения, Акюль является одной из красивейших бухт мира. Между расступившимися высокими горами, у входа в долину, виднеется острый пик, вот уже сто пятьдесят лет увенчанный (каменной цитаделью Анри Кристофа, короля Гаити. В 1492 году туземцы были здесь еще более наивны и простодушны, чем в соседних местах; женщины не прикрывали своего тела ни единым лоскутом, и мужчины не видели ничего дурного, если их жены и дочери появлялись в таком виде перед чужеземцами. И здесь было тоже немало золота. Аппетиты испанцев на него разгорались с каждым днем.

В ночь с 22 на 23 декабря и утром 23-го к "Санта-Марии" приплыло с тысячу туземцев на пирогах и сотен пять добралось вплавь, хотя корабль стоял на якоре более чем в трех милях от берега. Если бы индейцы и белые заранее соизмерили свои силы, то таких беспорядочных встреч испанцам следовало бы избегать, так как туземцы легко могли бы захватить корабли. Однако в тот момент подобная мысль мирным тайнам даже не приходила в голову.

В Акюль прибыл гонец от Гуаканагари - кашка области Марьей, на северо-западе Гаити; это был гораздо более значительный властитель, чем тот, которого Колумб принимал несколькими днями раньше. Гуаканагари прислал адмиралу великолепный пояс с пряжкой в виде маски из сплошного золота и просил адмирала посетить его. Колумб не стал дожидаться второго приглашения, так как все в его глазах говорило за то, что там, в землях Гуаканагари, находились залежи золота; помимо того, центральная часть острова называлась Сибао, что так напоминало Сипанго, Японию. Итак, 24 декабря, еще до рассвета, "Санта-Мария" и "Нинья" покинули бухту Акюль, и все матросы предвкушали веселое Рождество при дворе Гуаканагари, который мог оказаться императором Японии!

Однако судьба решила по-иному. Подул противный ветер, и корабли за целый день не могли преодолеть нескольких миль, разделяющих Акюль и бухту Караколь, у которой расположилась столица Гуаканагари. К одиннадцати часам ночи, когда сменялась вахта, "Нинья" и "Санта-Мария" попали в штиль: они находились в тот момент восточнее Кап-Аитьен в Лимонад-Пасс, близ гряды рифов. На кораблях, после пиршества с индейцами, длившегося ночь напролет, все до крайности утомились, и, поскольку море было спокойно, а ветер стих и ходила лишь мертвая зыбь, чувство полной безопасности - самая опасная иллюзия, какой только может поддаться моряк, - овладело флагманским кораблем. Ушел спать даже сам адмирал - он не ложился уже двое суток, а рулевой отдал румпель в руки мальчика и тоже отправился вздремнуть вместе со всеми вахтенными.

Ровно в полночь, когда через несколько часов должен был забрезжить день Рождества, "Санта-Мария" села на коралловый риф, села так мягко, что никто и не проснулся от толчка. Мальчишка-рулевой, почувствовав, что руль во что-то уперся, закричал; первым выбежал на палубу адмирал, за ним капитан Ла Коса и все матросы. Поскольку на рифе оказался только нос корабля, Колумб решил снимать каравеллу с кормы и приказал Ла Косе с командой моряков на лодке завезти якорь назад. Вместо того чтобы выполнить приказание, лодка направилась к "Нинье". Капитан Висенте Пинсон не принял ее и послал на помощь еще одну лодку со своего корабля. "Нинья" - потому, что ее вахтенные были более бдительны, чем на флагмане, или потому, что ее несло по другому направлению - миновала риф благополучно.

То ли вследствие трусости Ла Косы, то ли вследствие его недисциплинированности время было упущено, и судьба "Санта-Марии" была решена. Зыбь все выталкивала и выталкивала ее на риф, а кораллы прорезали у нее днище. После того как трюм наполнился водой, Колумб приказал покинуть корабль - он рассчитывал, что с рассветом его можно будет легче снять с рифа. Мог помочь и прилив, если бы он хоть немного повысил уровень воды.

Когда наступило утро, подданные Гуаканагари и сами испанцы, прилагая огромные усилия, старались снять корабль, но было уже поздно. Удалось спасти лишь оснастку, различные запасы и предназначенный для туземцев товар - все это индейцы охраняли самым честным образом и (так записал сам адмирал) не похитили ни одного крючка.

Колумб, с его глубокой убежденностью в том, что им руководит господня воля, хотел осмыслить, что означает эта неожиданная катастрофа. И вот ему уже ясно: господь указует ему основать в этих местах поселение, оставив здесь экипаж "Санта-Марии". Гуаканагари тоже склонял Колумба к этому - касику хотелось, чтобы в его распоряжении было огнестрельное оружие для борьбы с врагами на острове. Моряки наперебой стремились записаться в поселенцы, так как они уже видели немало золота и были уверены, что здесь они станут богачами. Колумб дал приказ разбить на берегу укрепленный лагерь и назвал его Villa de la Navidad (город Рождества), в память дня катастрофы, которая, как он упорно думал, произошла к его же благу.

Навидад - первая со времен норманнов попытка европейцев утвердиться в Новом Свете - скоро был выстроен. Расположен он был, вероятно, у песчаной косы, ныне называемой Лимонад-Борд-де-Мер, близ которой есть удобная якорная стоянка. Форт строили главным образом из дерева, оставшегося от "Санта-Марии". Поселенцев было тридцать девять человек, преимущественно с флагмана, но частично и с "Ниньи", возглавлял их Диего де Арана - друг Колумба. Адмирал оставил им значительную часть ОБОИХ продовольственных запасов, почти все товары для туземцев и лодку с флагмана. Поселенцы получили задание обследовать местность и решить, где лучше строить постоянную факторию; они должны были скупать золото и не обижать туземцев.

Теперь Колумб уже не сомневался в том, что он нашел путь в Азию. Пусть Эспаньола не Япония, но это огромный и богатый остров близ берегов Китая, и население здесь вполне можно обратить в христианство и эксплуатировать. У него, Колумба, сейчас достаточно золота в руках, чтобы убедить самых закоренелых скептиков в том, что земля изобилия и сокровищ им наконец открыта.

На второй день нового, 1493 года Гуаканагари и Колумб устроили прощальное пиршество. Чтобы произвести соответствующее впечатление на туземцев, с палубы "Ниньи" дали залп по останкам "Санта-Марии"; касик угощал всех моряков. Выразив друг другу в последний раз взаимную любовь и уважение и горячо обнявшись, новоявленные союзники расстались, и адмирал поднялся на борт "Ниньи". На ней он поплывет в Испанию, вместе с "Пинтой", если последняя найдется, если же нет - он возвратится на одной "Нинье". Дождавшись попутного ветра и возвращения с берега всех задержавшихся там моряков, "Нинья" на рассвете 4 января тронулась в путь, и обратное плавание через океан началось.