Глава VIII. Обратный путь

Когда Колумб вышел из Навидада, он намеревался плыть прямо в Испанию; надо было спешить, чтобы Пинсон не опередил его и не явился туда с добрыми вестями первым. Но сутками позже адмирал увидел, что с подветренной стороны идет "Пинта". Вечером на борт флагмана поднялся Мартин Алонсо и дал убедительный отчет о том, где он был и что делал эти три недели, самостоятельно плавая на "Пинте". Он побывал на острове Большой Инагуа и убедился, что россказни о сборе золота со свечами - сплошной вымысел, затем плавал вдоль берегов Эспаньолы и стал на якорь в Пуэрто-Бланко. Отсюда группа моряков проникла в Сибао и нашла там много золота. О гибели "Санта-Марии" Пинсон услышал от индейцев и тотчас же решил вернуться и помочь адмиралу. Колумб был склонен забыть старое, поскольку он получил новые ободряющие сведения о золоте и поскольку нуждался в спутнике. В ту эпоху никто не пускался в дальнее плавание без сопровождения, если только его можно было обеспечить.

Выжидая попутного ветра, с тем чтобы обогнуть полуостров Монте-Кристи, перед которым стояли корабли, Колумб обследовал нижнее течение реки Яке-дель-Норте и обнаружил там самородки золота величиной с чечевицу. Деревенские женщины с большим старанием моют там золото и поныне. Когда у них скапливается золота столько, чтобы наполнить ствол индюшачьего пера, они несут его в город и делают нужные закупки.

В полдень 8 января "Нинья" и "Пинта" снова легли на курс в Испанию. Проходя у берегов Эспаньолы, они побывали в Пуэрто-Плата (такое название Колумб дал гавани по серебряным облакам, стоявшим над окрестными горами) и отдали якоря у входа в бухту Самана, где впоследствии Соединенные Штаты устроили свою военно-морскую базу. Именно здесь, на мысе, поныне называющемся мысом Стрел, испанцы впервые встретили туземцев, вооруженных луками и стрелами, - прием был отнюдь не дружелюбный. Это были сигуайо, ветвь тайнов; оружие у них имело такое распространение потому, что они оборонялись от постоянных набегов карибов с Пуэрто-Рико. Сигуайо успокоились, когда испанцы, захватив одного из них, не причинили ему никакого вреда, а отпустили его на берег, одарив красной тканью и колокольчиками; после этого началась, хотя и с предосторожностями, оживленная торговля. Одного или двух сигуайо даже уговорили плыть вместе с группой других индейцев в Испанию.

В среду 16 января, за три часа до восхода солнца каравеллы покинули бухту Самана. Впереди предстояло тяжелое плавание, надо было решить труднейшую мореходную задачу. Это возвращение явилось гораздо более тяжким испытанием для Колумба, испытанием его мужества, мореходного искусства и уменья командовать людьми, чем любое из его прежних плаваний. Лелея мысль о сделанном им величайшем географическом открытии всех времен и зная, что оно не принесет никакой пользы до тех пор, пока он не привезет радостную весть в Испанию, Колумб противоборствовал стихиям и человеческим слабостям с таким рвением, какого он никогда не проявлял ни раньше, ни потом.

До того как плыть в Испанию, адмирал намеревался проверить рассказы об амазонках, которые он слышал у тайнов. Тайны говорили, что на острове Матинино, впоследствии Мартинике, живут одни лишь карибские женщины - мужчин они допускают ж себе один раз в год и, получив, что нужно, сразу изгоняют их с острова. Появление такого мифа, может быть, объясняется тем, что карибские женщины ходили в сражения вместе с мужчинами и даже одни, если мужчин не оказывалось. Колумб стремился попасть на этот остров не столько из любопытства, сколько из желания получить лишнее доказательство того, что он побывал на Востоке, ибо небылицы "о Мужском и Женском островах" рассказывал Марко Поло; последний помещал эти острова в Индийском океане, что было отражено и на глобусе Бехайма. Однако предполагаемый визит к амазонкам не состоялся из-за перемены ветра, подувшего с запада. Для тех мест и для того времени года это было необычным явлением, и адмирал решил не упускать столь благоприятного случая - он взял курс на Испанию.

Западный ветер скоро стих, снова подул восточный пассат, и каравеллы еле двигались вперед, стараясь идти правым галсом, как можно круче к ветру. Современные парусники могут приводиться против ветра на четыре румба (45 градусов), а особо быстроходные - даже круче. "Нинья" и "Пинта" были способны идти крутым бейдевиндом под углом в пять румбов (56 градусов), если море спокойно, но обычно они шли под углом в шесть румбов (67,5 градуса); к тому же "Пинта" не могла идти очень круто против ветра из-за треснувшей бизань-мачты. На деле все это означало, что, если ветер дул с юго-востока, каравеллы держали на востоко-северо-восток; если же ветер дул прямо с востока, то, стремясь выйти на Испанию, они были вынуждены держать не иначе как на северо-северо-восток; когда же ветер был северо-восточный (пассаты нередко дуют с северо-востока), адмирал вел свои каравеллы левым галсом, на востоко-юго-восток.

Так "Нинья" и "Пинта" плыли весь январь, неизменно отклоняясь к северу, и все же понемногу приближаясь к Испании. Когда корабли плыли близ северной границы пассатов, на море было тихо; к счастью, ветер нес суда через штилевую полосу между 30 и 33 градусами северной широты, которые моряки называют Конскими широтами. Корабли благополучно пересекли Саргассово море - им выпал редкий случай проплыть со свежим ветром в полнолуние через тот волнистый луг, который образуют водоросли. Это поистине красиво и радует не только глаз, но и слух - звук бегущей воды сменяется мягким шуршанием стеблей и листьев, встревоженных кораблями. Сам не сознавая того, Колумб воспользовался наилучшим стратегическим планом, какой только был возможен для того, чтобы быстрее достичь Испании. Если бы он поплыл прямо на Испанию (как это случилось позднее, при возвращении в 1496 году), ему пришлось бы большую часть пути двигаться против ветра, тогда как это глубокое отступление на север вынесло его на широту Бермудских островов, в зону буйных западных ветров.

В последний день января вновь подул западный ветер, а четырьмя сутками позже, когда адмирал на глаз определил по Полярной звезде, что достиг 37 градуса северной широты, то есть широты мыса Сан-Висенти (в действительности широты Гибралтара), он взял курс прямо на восток. Вследствие магнитного склонения истинный курс был около 80 градусов, и поэтому флотилия Колумба вышла к Азорским островам. Погода тем временем изменилась, стало холодно, подул штормовой ветер. Четверо суток каравеллы проходили в среднем по 150 миль, а однажды за двадцать четыре часа покрыли расстояние почти в 200 миль, временами скорость хода достигала одиннадцати узлов.

Даже в наше время, когда парусное судно, равное по длине "Нинье" или "Пинте", идет со скоростью одиннадцати или двенадцати узлов, то это заслуживает внимания. Стоит ли говорить, что каравеллы Колумба обладали превосходными мореходными качествами? Гонимые крепким ветром, они неслись по темно-синим, увенчанным белыми гребнями волнам океана. Они плыли и ослепительно ярким днем и звездной ночью, когда, маня на родину, в небе сверкают Орион и иные знакомые созвездия. Едва ли хоть один моряк сочтет судьбу Колумба печальной, несмотря на несчастья, постигшие его в конце жизни - он проделал чудесные плавания и наслаждался восхитительной погодой, почти всегда сопутствовавшей ему. Но у него были и тяжкие переживания - одно из самых ужасных уже ждет его теперь.

К ночи 7 февраля штормовой западный ветер утих, и в течение двух дней каравеллы, почти не испытывая качки, медленно продвигались вперед. 9 февраля они получили возможность снова взять курс на восток. На следующий день, чтобы иметь возможность для переговоров, корабли подошли друг к другу, и капитаны и кормчие стали выяснять свое местонахождение. Все, включая Колумба, думали, что они плывут гораздо южнее, чем это было на самом деле, и все, кроме Колумба, считали, что они уже вышли на меридиан восточных Азор; Колумб же справедливо полагал, что они находятся почти прямо к югу от острова Флориш¹, и решил, если это будет возможно, плыть на один из Азорских островов.

¹ (Флориш - крайний западный остров Азорского архипелага (39°27′ с. ш., 31°12′ з. д.) находится приблизительно в 500 км к западо-северо-западу от Сан-Мигела, ближайшего из островов восточной группы архипелага (37°45′ с. ш., 25°28′ з. д.). Как видно из приведенных координат, разница в долготе между ними составляет более 51/2 градусов)

Он еле-еле сумел осуществить свой план. "Нинья" и "Пинта" попали в зимнюю непогоду - непогоду той зимы, которая вошла в историю как одна из самых холодных и свирепых. В тот год потерпели крушение сотни судов, генуэзская гавань была покрыта льдом, в Лиссабоне штормы не давали кораблям выйти в море месяцами. Центр зоны чрезвычайно низкого давления двигался к северу от Азорских островов, дули яростные юго-западные и западные ветры (с силой от 9 до 10 баллов по шкале Бофорта), и каравеллам пришлось пересекать три бореальных фронта.

12 февраля "Нинья", уже почти лишенная парусов, летела по ветру, борясь за свою жизнь. На следующее утро ветер чуть ослабел, а затем усилился вновь, корабль захлестывали накатывающиеся против ветра страшные волны. Изобарическая кривая вытянулась, как и при урагане "Эдна" в 1954 году, который буйствует сейчас, когда я пишу. В результате ветры противоположных направлений подошли чрезвычайно близко друг к другу. Бушующее море вздымало губительные волны, которые с ужасающей силой обрушивались на палубу, а "Нинье" к тому же недоставало балласта, так как запасы уже истощились. Под зарифленным гротом - единственным из оставшихся парусов, - с низко спущенным реем, она плыла в общем все-таки на северо-восток; адмирал и капитан Висенте Пинсон по очереди сменяли друг друга на вахте и, предупреждая рулевого внизу, следили за каждой набегающей волной. Малейшая оплошность - и судно будет поставлено лагом, опрокинуто и затонет, а "Пинта" не сможет подобрать и спасти в такой шторм ни одного человека.

На следующую ночь, с 13 на 14 февраля, каравеллы потеряли друг друга из виду и уже не встречались вплоть до прихода в Испанию. Они были на волосок от гибели. В нашем распоряжении нет сведений, как боролась со стихией "Пинта", но экипаж "Ниньи" ко дню святого Валентина утратил почти всякую надежду на спасение. Офицеры и матросы трижды тянули жребий, кому идти на поклонение к какой-нибудь прославленной святыне, если они спасутся, но ветер только усиливался. Тогда вей команда дала обет "идти процессией в одних рубашках к первой встречной святыне Богоматери". Ветер начал стихать. Колумб впоследствии признавался, что он был напуган в такой же мере, как и любой на корабле. Отчаявшись в опасении каравелл и всех своих моряков, в самый грозный час бури он записал на пергаменте главное из своего журнала, завернул рукопись в -вощеную ткань, поместил в бочонок и кинул его за борт в надежде, что, может быть, кто-нибудь найдет и прочитает рассказ о его открытии. Бочонок никогда не был обнаружен, но доверчивым коллекционерам до сих пор приносят поддельные версии Колумбова "Секретного судового журнала".

15 февраля с восходом солнца впереди совершенно ясно стала видна земля. Колумб безошибочно решил, что перед ним один из Азорских островов, но какой именно, он не знал. Ввиду того, что в этот момент ветер сменился на восточный, прошло трое суток, пока "Нинья" сумела подойти к острову и стать на якорь. Адмирал направил на берег лодку и узнал, что остров этот - Санта-Мария, самый южный из Азорских. Каравелла бросила якорь близ селения под названием Nossa Senhora dos Anjos - Наша Владычица ангелов. Там была маленькая церковь, посвященная богородице, построенная на месте, где богоматерь вместе с ангелами когда-то явилась одному рыбаку. Моряки могли здесь помолиться и главное исполнить обет, который они дали в разгар бури на море.

Тут произошел инцидент, который сейчас может показаться самым комичным во всей истории Первого плавания. Моряки Колумба привезли потрясающие вести о событии, значительнее которого мир не знал ничего со времени падения Римской империи, об открытии, которое таило неисчислимые блага для Европы и ее жителей - и как же по началу встретили этих героев? Когда они в знак покаяния в одних рубашках молились в маленькой церкви, на них "напало почти все селение", и половину команды посадили в тюрьму. Португальский губернатор острова заподозрил моряков Колумба в том, что они незаконно плавали в Западную Африку. Комендант даже подплыл к "Нинье", чтобы арестовать на борту Колумба и еще кое-кого из команды - они хотели направиться на молебствие позже. Адмирал не пустил его на борт и заявил, что, если моряки не будут освобождены, он откроет стрельбу по городу и возьмет заложников. Пока губернатор размышлял, что ему делать, вновь разыгралась буря; у "Ниньи" лопнул якорный канат и ее отнесло к острову Сан-Мигел, а потом вновь прибило к острову Санта-Мария. Последнее было весьма кстати, так как на борту "Виньи", кроме Колумба и капитана, находились только три моряка да индейцы. К моменту, когда "Нинья" возвратилась, португальский губернатор уже успел с пристрастием допросить арестованных и, выяснив, что интересы его короля ни в коей мере не ущемлены, выпустил моряков и выдал на всю команду свежей провизии, в которой Колумб весьма нуждался.

24 февраля адмирал вновь взял курс к испанским берегам. Расстояние до мыса Сан-Висенти, куда он прежде всего рассчитывал доплыть, составляло 800 миль, на что при господствующем северном ветре должна была потребоваться неделя. Но зимой в этой части океана, принося беднягам морякам всяческие напасти, обычно держится низкое атмосферное давление, а зима 1493 года была необыкновенно суровой. Когда "Нинья" отошла от острова Санта-Мария примерно на 250 миль, налетел новый ураган, и каравелле пришлось бороться с ним уже до конца плавания. Два циклона, медленно двигаясь на восток, захватили "Нинью" на целых шесть суток и потрепали ее еще более жестоко, чем тот шторм, который она выдержала к западу от Азорских островов.

Беда надвинулась 26 февраля. Ветер зашел к юго-востоку, заставив "Нинью" плыть на востоко-северо-восток. "Это было мучительно, - писал Колумб, - пережить такую бурю, когда мы были почти у дверей дома". На следующий день и ветер и море разбушевались еще сильнее; трое суток каравеллу сносило с курса. В ночь на 2 марта "Нинья" вошла в теплый фронт циклона, ветер подул с юго-запада, и каравелла легла на свой курс, но в ту же ночь ее настиг холодный фронт, и бешеный шквал сорвал и растерзал закрепленные фок и бизань-парус, превратив их за несколько минут в клочья. Колумбу оставалось лишь одно - плыть без парусов, что он и сделал. Гневное море безжалостно бросало и раскачивало "Нинью", а 3 марта ветер сделал новый поворот и подул с северо-запада. Это была тыловая часть циклона, и, как при циклоне, поразившем Новую Англию 11 сентября 1954 года, она оказалась хуже передней. Сумрак зимнего вечера сгущался; мореходами овладела тревога. Колумб и его кормчие, счислявшие путь, знали, что их песет прямиком на скалистые берега Португалии и что только чудо может спасти каравеллу от удара об утесы.

В начале седьмого часа, когда село солнце, наступил кризис. В небе сверкали молнии, волны заливали корабль с обоих бортов, ветер дул с такой свирепостью, что, "казалось, поднимал каравеллу на воздух". К счастью, была луна и, несмотря на облака, достаточно светло, чтобы разглядеть появившуюся впереди, примерно в пяти милях, землю - это было в семь часов вечера. Чтобы отойти от берега, Колумбу пришлось осуществить следующий трудный. маневр, хорошо известный всем старинным мореходам. Береговая линия шла с севера к югу, ветер был северо-западным; Колумб приказал поставить единственный маленький четырехугольный фок, сохранившийся в рундуке, и направил захлестываемую волнами каравеллу на юг, параллельно берегу, чтобы ветер дул в корму, с правого борта. После ударов, которые нанес "Нинье" ураган, она подчинилась рулю и превосходно выполнила опасный поворот; не удивительно, что она стала любимицей адмирала.

Утром 4 марта Колумб определил, что он видит мыс Рока, выступающий в океан от гор Синтры, к северу от устья Тежу. С одним-единственным парусом, на волосок от гибели судна, адмирал, естественно, предпочел войти в Тежу и стать на ремонт в Лиссабоне, а не плыть дальше вокруг мыса Сан-Висенти в Испанию. Он прекрасно сознавал, что идет на огромный риск, отдавая себя в руки короля Жуана II - безжалостного властителя, который дважды отверг его, но, по всей видимости, Колумб стремился подать весть о своем открытии в Испанию, во что бы то ни стало спасти свое судно и экипаж. Итак, с восходом солнца "Нинья" обогнула мыс Рока, миновала Кашками, где рыбаки подивились, видя, что такое маленькое судно плывет из открытого моря, прошла дымящийся перекат в устье реки и в девять часов утра бросила якорь в Белене - внешнем порту Лиссабона.

Стать на якорь в покойной и безопасной гавани после схваток с ураганом - какое это всегда чудесное ощущение, какой отдых для моряка! Но у адмирала и его измученной команды было полно забот. Прежде чем плыть в Испанию, "Нинье" необходим ремонт, а разрешит ли это король Жуан? И что же все-таки случилось с "Пинтой"?

Действия португальцев поначалу обещали мало хорошего. Близ "Ниньи" стоял на якоре большой военный корабль; старшим офицером там был Бартоломеу Диаш, открывший мыс Доброй Надежды, а капитаном - один видный офицер королевского флота. Скоро Диаш на лодке, с оружием, подплыл к "Нинье" и приказал капитану Колому (под этим именем он знал Колумба) явиться на борт военного корабля и дать о себе отчет. Колумб со слался на свой титул адмирала Океана Моря и ответил отказом. Но он показал свои верительные грамоты, которые удовлетворили и Диаша и капитана; последние появились на "Нинье" с визитом вежливости "под барабаны и трубы" и предложили доставить продовольствие и все, что только нужно адмиралу. Колумб к тому времени уже послал письмо королю Жуану, прося разрешения войти в Лиссабонский порт, и 8 марта придворный доставил ответ, в котором король не только удовлетворял просьбу Колумба и приказывал бесплатно снабжать "Нинью" всем, в чем только есть нужда, но и приглашал адмирала с визитом к себе, в королевскую резиденцию. Колумб почел за благо принять приглашение, хотя это и означало лишнюю задержку с отплытием, кроме того он боялся, что своим визитом португальскому королю до того, как он сделал доклад королеве Изабелле, он обидит ее; Изабелла и в самом деле была обижена. Итак, взяв двух-трех спутников и несколько самых выносливых индейцев, Колумб высадился в Лиссабоне и нанял караван мулов, чтобы ехать к королевскому двору. Бедные индейцы! После ужасающей качки и мучений на море им пришлось теперь коченеть на мулах, продвигаясь по узким и грязным дорогам Португалии. Чтобы проехать тридцать миль до монастыря Святой Марин Добродетельницы, где находился в ту пору двор Жуана II, понадобилось двое суток.

Жуан II принял Колумба сверх ожидания любезно, но придворный хронист пишет, что в душе король был взбешен: рассказ адмирала звучал словно неслыханная сказка, и Жуан опасался, что вновь открытые земли лежат в той зоне, на которую Португалия имеет преимущественные права. Придворные убеждали Жуана, что было бы благоразумно убить этого хвастуна тут же (подобно тому, как незадолго до того король избавился от своего надоедливого шурина), но, к счастью, Жуан отказался. Король вынужден был признать, что его индейские визитеры выглядят совсем не так, как любые африканцы, которых он видел или о которых слышал. Два индейца особенно поразили короля тем, что с помощью бобов показали приблизительное расположение Антильских островов; король с досады бил себя в грудь и восклицал: "Почему я упустил такую прекрасную возможность?"

Индейцы эти оказались в самом деле замечательными географами. Они оказали Колумбу - и Колумб повторил это в своем "Письме о Первом плавании", - что остров, называемый Матинино, является ближайшим к Испании островом на Карибоком море, а вторым - Чарис (Доминика). Это очень близко к истине, и адмирал, как мы увидим далее, во время Второго плавания держал курс прямо на этот угол Малых Антильских островов.

11 марта Колумб и его спутники, сопровождаемые отрядом кавалерии, выехали от короля, но должны были сделать крюк, чтобы в монастыре овитого Антония под Каштанами посетить королеву Португалии. "Плавание" на мулах так раздражало Колумба, что в Альяндра на Тежу он покинул свою кавалькаду, нанял лодку и поплыл вниз по реке к "Нинье". За время его разъездов каравелла была уже вновь вооружена парусами, оснащена и нагружена свежими запасами продовольствия, топлива, воды и, вне всякого сомнения, вина. Она была готова к последнему переходу, весь экипаж находился на борту, и следующим утром, 13 марта, отважная маленькая каравелла подняла якорь, покидая Лиссабон.

Как это ни странно, но оказалось, что "Пинта" шла вслед за "Ниньей", вне поля зрения Колумба, но и не так уж далеко. Она не попала на Азорские острова и, таким образом, избежала тех бурь, которые в конце пути обрушились на "Нинью". В последние дни февраля она вошла в порт Байону близ Виго в северной Испании. Мартин" Алонсо Пинсон, которого Колумб подозревал в стремлении опередить его и первым явиться с вестью об открытии, попытался сделать именно так. Через всю Испанию он направил письмо Фердинанду и Изабелле в Барселону, сообщая о своем прибытии и прося разрешения явиться лично и доложить о плавании. Государи дали знать, что они предпочтут выслушать вести от самого Колумба. Тогда "Пинта" поплыла из Байоны в Палое.

Ранним утром 14 марта "Нинья" обогнула мыс Сан-Висенти и прошла мимо того места, где семнадцать лет назад Колумб выплыл на берег после морского сражения. А в полдень 15 марта с только что начавшимся приливом она вошла в устье Рио-Сальтес и бросила якорь у Палоса. С тем же приливом пришла и "Пинта". Увидев, что "Нинья" спокойно стоит в гавани, словно находится здесь уже целый месяц, Мартин Алонсо Пинсон был совершенно сражен. Будучи старше Колумба по возрасту, после тяжелого плавания, обескураженный отповедью короля и королевы, вынести нового удара Пинсон не смог. Он тут же уехал с "Пинты" в свое имение близ Палоса, слег и умер, не протянув и месяца.

Так закончилось 224-дневное величайшее плавание в истории человечества. Последние слова Колумба в его "Дневнике", относящиеся к тому времени, дошли до нас:

"Из этого плавания я заключаю, что воля Господа была чудесным образом явлена посредством многих дивных знаков, поданых Им во время плавания воем и лично мне, столь долгое время пребывавшему при дворе Ваших высочеств, выступая против мнения столь многих высоких персон Вашего двора, бывших против меня и утверждавших, будто это предприятие безумно, но которое, как я надеюсь, с помощью Господа нашего послужит к вящей славе христианства, что сейчас отчасти уже и свершилось".

Даже в момент своего триумфа, когда его упорство, интуиция, мореходное мастерство и успех удостоились господней акколады¹, Колумб не мог сдержаться, чтобы не напасть на глупцов, скептиков и ученых, которые раньше лишь насмехались и не верили в него. В области науки почти каждому пионеру приходится немало пережить, прежде чем его идеи -пробьют себе дорогу, а если он лишен средств и ничего не может без них сделать, ему остается ждать, перенося насмешки, обман, оскорбления, любые проявления вражды. Но когда он, наконец, добивается своего и побеждает, ему лучше молчать обо всем этом и даже благодарить тех, кто не верил в него и не оказал ему никакой помощи. Колумб никогда не умел этого делать. Он не мог написать почти ни одного письма или доклада без язвительных замечаний по адресу своих недоброжелателей, а те, разумеется, не оставались в долгу и, вместо того чтобы поддержать его и воздать ему должное, всячески старались унизить и очернить его.

¹ (Акколада - обряд посвящения в рыцари. Здесь - в фигуральном смысле)