Глава VI. Первое плавание через Атлантику

К августу 1492 года все было наконец готово. В ночь на 2 августа идущие в плавание моряки покаялись в своих грехах, получили отпущение и причастились в церкви Палоса, которая, по счастливому совпадению, была посвящена святому Георгию, покровителю Генуи. Колумб поднялся на палубу своего флагмана в первые часы пятницы третьего августа и подал сигнал к отплытию. Еще не встало солнце, как три судна снялись с якорей и с обвисшими на реях парусами, пользуясь утренним отливом, стали спускаться по Рио-Тинто. Чтобы обеспечить управление, были пущены в ход длинные весла. Когда корабли вышли в Сальтес и плыли мимо монастыря Ла-Рабида, моряки могли слышать, как монахи пели древний гимн "Iam lucis orto sidere" с его щемящим сердце припевом "Et nunc et in perpetuum", который можно перевести словами: "И ныне и вовеки".

Эта флотилия доброй надежды, успех которой должен был решительно изменить течение всей истории мира, двинулась в путь как раз в тот момент, когда у тех же берегов плыла другая флотилия - флотилия горя и скорби. С тем же утренним отливом воды Сальтеса покинул последний корабль с евреями, изгнанными Фердинандом и Изабеллой из Испании. День второго августа был для них страшным днем: еврей, оставшийся в пределах Испании после 2 августа, если только он не перейдет в христианство, был обречен на казнь. Тысячи несчастных беженцев, погрузив что было можно из своего скарба на переполненные корабли, плыли в более веротерпимые земли ислама или в одну-единственную христианскую страну, которая их принимала - в Нидерланды. Во всех документах, написанных рукой Колумба, нет ни одного слова сочувствия этому гонимому народу, позднее он даже выражал намерение не допускать их в те земли, которые он открыл. Но если бы среди испанских евреев оказался новый пророк, в это августовское утро он указал бы на флотилию Колумба и сказал бы своим несчастным единоплеменникам: "Вот корабли, которые, когда наступит срок, повезут сынов Израиля на край света".

План экспедиции, намеченный Колумбом, был прост, и в его простоте лежал залог успеха. Прочь неистовые встречные ветры, страшные, темные, неукротимые валы Северной Атлантики, уже задержавшие столько португальских мореходов! Он, Колумб, поплывет на юг, пользуясь преобладающими северными ветрами, пока не достигнет Канарских островов, и здесь повернет прямо на запад - во время своих плаваний к Африке он убедился, что зимние ветры на широте Канарских островов дуют с востока и что океан тут чаще всего спокоен, как сельский пруд. Но еще более важное обстоятельство заставляло Колумба идти на запад от Канарских островов: они находятся точно на 28 градусе северной широты, а это та самая линия, которая, по мнению Колумба, пересекала Японию, проходя перед этим через мифический остров Анталию - ожидаемый опорный пункт для дальнейшего продвижения на запад. До тех пор пока около сотни лет назад хронометр не стал общедоступным прибором при определении долготы, моряки обычно выходили сначала на широту того места, к которому стремились, а затем "шли прямо на запад" (или на восток), пока не достигали цели. Именно так Колумб предполагал попасть в Японию, которая, по его расчетам, находилась лишь в 2400 морских милях к западу от Канарских островов.

Первый этап путешествия был завершен меньше чем в неделю. Но тут, когда были уже видны Канарские острова, флотилия попала в штиль, который длился два или три дня. Колумб решил отправить "Пинту" в Лас-Пальмас¹ для необходимого ремонта; "Санта-Мария" и "Нинья" тем временем ушли на остров Гомеру - самый западный из Канарских островов, отнятых к тому времени испанцами у коренных жителей. Подойдя к острову, капитан-генерал (так мы должны называть Колумба в этом плавании, пока ему не было присвоено звание адмирала) послал матросов на берег: надо было набрать воды в запасные бочки, закупить хлеба и сыра и засолить местной говядины. Затем он направился в Лас-Пальмас, чтобы проследить за ремонтом "Пинты", и возвратился вместе с ней на Гомеру.

¹ (Лас-Пальмас - крупнейший город и порт острова Гран-Канария (28°07′ с. ш., 15°25′ з. д.))

2 сентября все три судна стояли на якоре в Сан-Себастьяне - порту этого острова. Здесь Колумб впервые встретился с донной Беатрисой де Бобадилья - вдовой бывшего губернатора острова. Беатрисе еще не минуло и тридцати, это была красивая дама, и Колумб будто бы влюбился в нее; если это и правда, то все же он любил ее недостаточно горячо, чтобы хоть сколько-нибудь задержаться на острове. Все вновь закупленные припасы были спешно доставлены на корабли и погружены в трюм. 6 сентября 1492 года флотилия подняла якоря, отрываясь от последнего клочка земли Старого Света. Ей оставалось лишь проплыть мимо скалистого острова Ферро, или Иерро. Благодаря ясной погоде горы Ферро и пик острова Тенерифе в двенадцать тысяч футов высотой не скрывались из виду до девятого сентября, но к вечеру этого дня на восточном горизонте исчез всякий признак земли: три корабля оказались в неведомом океане. Колумб лично дал курс: "На запад, не отклоняясь ни на север, ни на юг!"

Прежде чем подробно рассказывать о путешествии, позвольте остановиться на том, как корабли Колумба управлялись и как проходил на море день. Кораблевождение по звездам в ту пору находилось еще в начальной стадии, но грубое определение широты можно было сделать по высоте Полярной звезды над горизонтом и по ее положению относительно Сторожей - двух звезд Малой Медведицы. Широту довольно просто можно было исчислить также по высоте солнца в полдень, пользуясь имевшимися таблицами солнечного склонения. Но навигационные приборы - большой деревянный или медный квадрант и морская астролябия - были столь несовершенны, а качка корабля так мешала правильности отсчета, что большинство мореплавателей определяло широту только на суше. Колумб при прокладке курса и определении места корабля в море полагался почти целиком на счисление, то есть определял свое место на карте по трем элементам: направлению, времени и скорости хода.

Направление ему показывали один или несколько компасов, очень похожих на те компасы, какие до последнего времени применялись на маленьких судах: дисковая картушка, разделенная по окружности на 32 румба, (N, NtO, NNO, NOtN, NO и т. д.)¹, с магнитной стрелкой, указывающей север, надетой на шпильку, и помещенная в котелок с кардановым подвесом, чтобы уменьшить влияние качки судна на компас. Главный компас, которым пользовался Колумб, был установлен на кормовой надстройке, с тем чтобы вахтенный офицер мог следить по нему за курсом. Рулевой, правивший кораблем при помощи тяжелого румпеля, непосредственно соединенного с рулем, находился на главной палубе и мало что видел. У него мог быть второй компас, но по крайней мере на небольших кораблях он правил судном, выполняя команду с полуюта, и выдерживал заданное направление по ощущению румпеля. На парусных судах это возможно, но немыслимо ни на паровых, ни на моторных.

¹ (При переводе румбы обозначены начальными буквами названий стран света, которые были приняты для русского морского флота. Угол между двумя соседними румбами равен 11°15′)

Время на кораблях той эпохи измерялось посредством получасовой склянки, которая висела на бимсе таким образом, что песок свободно вытекал из нее. Когда песок высыпался весь, юнга переворачивал склянку, а вахтенный офицер делал отметку на грифельной доске. Восемь склянок составляли вахту; ударами в колокол, сохранившийся и на многих современных судах, давали знать, сколько прошло склянок. Верность времени, показываемого склянками, в ясную погоду можно было ежедневно проверять в полдень, в момент, когда солнце стоит в зените.

Определение пройденного расстояния являлось самым ненадежным элементом из всех трех вышеназванных. У Колумба не было ни ручного лага, ни другого прибора для измерения скорости движения кораблей. Офицеры, стоя на вахте, оценивали ее лишь на глаз и систематически записывали. Тщательно выверив журнал Первого плавания, капитан Мак-Элрой установил, что расчеты Колумба о пройденном расстоянии были преувеличены в среднем на 9 процентов. Это не помешало ему благополучно возвратиться в Испанию, так как, несмотря на ошибку в расстоянии, определение времени и курса кораблей было верным. Но в результате этой ошибки Колумб поместил открытые им острова гораздо западнее, чем это было в действительности.

Если даже соответственно скинуть лишнее расстояние, скорость Колумбовых каравелл все-таки вызывает удивление. Корабли в ту эпоху обычно делали от 3 до 5 узлов при легком ветре и до 9,5 при сильном, случалось, что их скорость достигала 12 узлов. В октябре 1492 года, двигаясь на запад, флотилия Колумба пять суток подряд шла со средней скоростью в 142 мили; а в лучшие из них прошла 182 мили, что дает в среднем 8 узлов. На обратном пути, в феврале 1493 года, "Нинья" и "Пинта" покрывали 198 миль в сутки, а временами их скорость доходила до 11 узлов. Любой нынешний яхтсмен гордился бы теми рекордами, которые в пятнадцатом столетии ставил великий адмирал, пересекая океан. Усовершенствования, внесенные в парусные корабли после 1492 года, коснулись больше остойчивости и удобства кораблей, чем их скорости.

Одной из причин, по которым Колумб хотел располагать двумя или больше кораблями, являлось его стремление спасти людей в случае крушения. Но он установил удивительный для своей эпохи рекорд - не потерял ни одного судна на море, если не считать "Санта-Марии", погибшей на рифах без единой человеческой жертвы.

Всякий комфорт и удобства на кораблях отсутствовали почти полностью. Пищу готовили на палубе в деревянном ящике, внутри которого был насыпан песок, а от ветра он сверху закрывался кожухом. Диета была однообразная: солонина, морские сухари, горох. Пили вино, пока оно не иссякло, и воду из бочек, нередко испорченную. Только у капитан-генерала и у капитанов кораблей были каюты с койками, остальные спали, где могли, не раздеваясь.

Моряки в тот век были людьми весьма религиозными. На каждом корабле юнга должен был встречать утреннюю зарю песней, начинавшейся так:

Благословен будь свет дневной, 
Благословен будь крест святой.

После этого он читал "Отче наш" и "Аве Мария" и просил благословения команде корабля. Юнга перевертывал склянку каждые полчаса тоже с песней. Так, например, когда било пять склянок, он пел:

Пять минуло, шесть пришло, 
Бог захочет, семь придет. 
Ход быстрей, усердней счет.

С заходом солнца, перед ночной вахтой, все матросы вызывались на вечернюю молитву. Церемония начиналась с того, что юнга зажигал лампу нактоуза¹ и пел:

¹ (Нактоуз - прикрепленный к палубе тумбообразный деревянный шкафчик для судового компаса)

Дай нам, господь, доброй ночи, 
Доброго плаванья дай кораблю, 
И капитану, и всей корабельной команде.

Потом все матросы пели "Отче наш", "Верую" и "Аве Мария", в заключение исполнялась "Сальве Регина". До нас дошел точный текст и музыка этой старинной бенедиктинской песни, но сам Колумб говорил, что "моряки поют или пересказывают ее всяк на свой лад", искажая без пощады мелодию и перевирая торжественную латынь. Но разве она - пусть искаженная - не возносилась к Святой Деве, под чьим покровительством все моряки чувствовали себя в безопасности?

Вот юнга перевертывает склянку восьмой раз и поет так:

Лишь в склянке Кончится песок - 
И время вахты минет. 
Мы доплывем, хоть путь далек, 
Господь нас не покинет.

А чудесной тропической ночью, когда корабли, стремясь на запад, вздымались и опускались на волнах, хлопали парусами и надували их, натягивали шкоты и отбрасывали носами пену, каждые полчаса юнга отмечал следующей песней:

Давайте господа молить, 
Чтоб в гавань счастливо приплыть. 
Защита паша Божья мать, 
Нас не коснется горе, - 
И нам ни смерч, ни ураган 
Не страшны будут в море.

Таков был повседневный ритуал на море, не меняющийся ни при какой погоде. А теперь мы возвратимся к событиям Колумбова плавания.

9 сентября, в день, когда исчезла за горизонтом последняя полоска земли, Колумб решил скрывать от своих подчиненных истинное расстояние, пройденное кораблями, и сообщать им ложное, чтобы они не испугались, узнав, что уплыли от суши так далеко. Но ввиду того, что Колумб ошибался в своих расчетах, преувеличивая пройденное расстояние, его "ложные" данные были ближе к действительности, чем "истинные"!

В течение первых десяти дней (с 9 по 18 сентября) дул ровный восточный пассат, и флотилия продвинулась к западу на 1163 морские мили. Это был медовый месяц плавания: "Que era plazer grande el gusto de las mañanas" - "Как чудесен был вкус утра!", - записал Колумб в своем "Дневнике". Эти слова тронут сердце любого, кто только плавал в пассатах, - ему придут на память и прелесть утренней зари, бросающей розовые отсветы на облака и паруса, и запах подсыхающей на палубе росы, он вспомнит и нечто такое, чего не было у Колумба, - первую чашку кофе. Каравеллы шли по северной границе северо-восточных пассатов, где ветер только начинает взрывать воду, и море было спокойным, а воздух, как отметил капитан- генерал в своем "Дневнике", "напоминал апрель в Андалузии; единственное, чего не хватало, это пенья соловья". Но если не было соловья, то за каравеллами летело множество других птиц: тут были буревестники, выискивающие себе пищу в волнах, вздымающихся у бортов кораблей, птица-боцман, получившая это название потому, что, как утверждают моряки, в хвосте у нее есть свайка¹, птица-фрегат - этот, говоря словами Уолта Уитмена, "воздушный корабль, никогда не спускающий парусов". Когда флотилия миновала зону полетов этих птиц, появились чайки. Тогда же флотилия впервые столкнулась с полями саргаосовых водорослей; скоро моряки поняли, что они ходу корабля не мешают. "Вижу много травы", - почти ежедневно записывал капитан-генерал. Однако морская трава беспокоила его гораздо меньше, чем замеченное им склонение стрелки компаса на запад, ибо в европейских водах склонение было восточное.

¹ (Свайка - такелажный инструмент, вроде шила, находится в хозяйстве боцмана. Хвост птицы-боцмана своими длинными перьями напоминает свайку)

19 сентября, десять дней спустя после отплытия от Ферро, флотилия вошла в зону переменных ветров и дождей. Приближался пункт, где по Колумбовой карте должен был находиться сказочный остров Антилия, и все матросы ждали, что они вот-вот увидят землю. Каетитан-генерал даже начал промеры глубин, прибегнув к свинцовому лоту, но и на 200 морских саженях лот не достал дна; это неудивительно, так как в тех местах глубина океана доходит примерно до 2300 морских саженей. Тем не менее моряки, на десятый день северо-восточного пассата уже разуверившиеся в возможности когда-либо возвратиться на родину, были ободрены переменой ветра.

В течение следующих пяти дней флотилия прошла лишь 234 мили. Пользуясь тихой погодой, с кораблей было легко переговариваться: могли появиться или остров святого Брендана, или Антилия, следовало быть начеку. Однажды во время таких переговоров с "Пинты" вдруг закричали "Эй, земля!" - и вое прямо против заходящего солнца увидели остров. Колумб опустился на колени и стал благодарить бога, затем приказал всем матросам пропеть "Слава всевышнему богу" и направил корабли к острову. Но острова не нашли, его не оказалось вообще. Это была просто гряда облаков на западном горизонте, похожая на землю - обычное явление на море. Мартин Алонсо Пинсон намеревался продолжить поиски острова, но Колумб запретил это, сказав, что "его цель - достигнуть Индий, и задерживаться не имеет никакого смысла".

Пассат возобновился, но дул весьма умеренно, и за следующие шесть суток, с 26 сентября по 1 октября, флотилия покрыла только 382 мили. При таких обстоятельствах матросы начали ворчать и жаловаться. Не видеть земли целых три недели им никогда еще не приходилось. Они уже раздражали друг друга, как это случается и ныне в долгих плаваниях даже тогда, когда есть определенное место назначения. Заняться, кроме обычной работы, людям в тихую погоду было нечем, разве что ловлей рыбы. Чувство обиды, реальной или вымышленной, стало всеобщим, матросы начали тайно сговариваться между собой. Испания была дальше и дальше каждую минуту, а что находится впереди? Может быть, ровным счетом ничего, кроме чего-то такого, что видит этот проклятый генуэзец. Заставим его повернуть назад или выбросим за борт!

В первый день октября ветер усилился, и за пять дней (с 2 по 6 октября) флотилия прошла 710 миль. На шестой день, когда корабли пересекли меридиан 65 градуса западной долготы и оказались прямо к северу от Пуэрто-Рико, Мартин Алонсо Пинсон направил свою проворную "Пинту" к корме флагмана и закричал: "Меняйте курс, сеньор, держите на юго-запад... Япония!" Колумб не понял, имеет ли Мартин Алонсо в виду, что они прошли мимо Японии и должны править теперь на юго-запад к Китаю или что в указанном направлении лежит Япония; но и Колумб и Пинсон хорошо знали, что флотилия проплыла более 2400 миль и что это как раз по их расчетам то самое расстояние, которое разделяет Канарские острова и Японию. Колумб, естественно, был смущен, но твердо держал курс по компасу на запад, благодаря же склонению, которое он не принимал во внимание, истинный курс его кораблей был на целый румб южнее.

7 октября мореходы были вновь обмануты миражем - появлением земли на горизонте, и в тот же день над каравеллами пролетели большие стаи птиц, они летели на запад-юго-запад - это был осенний перелет из Северной Америки в Вест-Индию. Колумб почел за лучшее следовать маршруту птиц, а не своей морской карте, и в тот же вечер соответственно изменил направление. Это была поистине удача - Колумб напал на кратчайшее расстояние к ближайшей суше. Теперь у матросов радовалась душа, когда они каждую ночь при полной луне (5 октября было полнолуние) глядели на летящие птичьи стаи. К 10 октября у них снова возросло возмущение. Тридцать один день в открытом море - и никакой земли! Даже по обманному счету Колумба они зашли на запад гораздо дальше, чем предполагалось. Это безумие - плыть и плыть на запад к несуществующей земле. Хватит. Пусть капитан-генерал поворачивает назад, иначе... Колумб, гласит запись, "ободрял матросов изо всех своих сил, говоря о выгодах, которые они получат в будущем; кроме того, добавил он, жаловаться бесполезно, поскольку он должен дойти до Индий, должен продолжать плавание, пока не найдет их с помощью нашего господа бога".

Это было характернейшее для Колумба проявление его фаталистической убежденности. Но даже он, считавший, что им руководит божественный промысел, не мог бы упорствовать бесконечно, если бы его не поддержали капитаны и офицеры. По одной версии Колумба будто бы выручил Мартин Алонсо Пинсон, крикнув: "Adelante! Adel ante!" Американский поэт перевел это словами: "Вперед! Вперед!" Но, если верить Овьедо, одному из первых историков плавания, беседовавшему с его участниками, именно Колумб убеждал Пинсона и Ла Косу плыть дальше, обещав им повернуть назад, если в течение трех суток не встретится земля. Если эта версия правдива, а я полагаю, что это так и есть, то капитан-генерал дал свое обещание 9 октября. На следующий день пассат усилился, позволив кораблям делать по 7 узлов, то же самое было и 11 октября, когда флотилия попала в мощное попутное течение. Однако теперь признаки суши, вроде веток деревьев с зелеными листьями и свежими цветами, стали встречаться столь часто, что моряки вполне примирились с решением капитан-генерала, и мятежные настроения и ропот исчезли, уступив место острому желанию увидеть берега Индии.

Вечером 11 октября, когда солнце опускалось за чистый горизонт, северо-восточный пассат стал переходить в шторм, и корабли летели со скоростью в 9 узлов. Однако Колумб запретил брать рифы на парусах: время, которое он определил для движения вперед, истекало. Сигналами он приказал нести вахту особо бдительно и, кроме годового жалованья, обещанного короной, назначил дополнительную награду тому, кто первый заметит землю. Эта решающая ночь была светлой и прекрасной, с поздно поднявшейся на небосклон луной, но таких яростных волн Колумбовы моряки еще не видели за все путешествие. Матросы были испуганы и возбуждены, офицеры - встревожены и раздражены, капитан-генерал - ясен и спокоен: он был уверен, что сейчас господь откроет ему обещанную Индию.

В 10 часов вечера, за час до появления луны, Колумбу и одному моряку почти одновременно показалось, что они видят свет - словно поднимается и опускается маленькая восковая свеча. Были и другие, кому также почудился этот огонек, но большинство не видело ничего; через несколько минут он исчез. В попытках найти объяснение, что это было или могло быть, исписаны целые тома. Однако моряку не требуется никаких объяснений. То был обман чувств, галлюцинация, вызываемая перенапряжением внимания. Когда вы не знаете, где вы в точности находитесь, и жаждете увидеть в ночной темноте землю, вам легко могут показаться и огни, и вспышки, вы можете услышать звон несуществующего колокола или шум берегового прибоя.

Рис. 2. Сан-Сальвадор (Гуанахани) или остров Уотлинг

Корабли мчатся по волнам, качаясь и разбрасывая брызги; луна серебрит вздымаемые носами буруны и дорожки кильватера. "Пинта" идет, вероятно, на четверть мили впереди "Санта-Марии". "Санта-Мария" плывет слева, а "Никья" - тоже на расстоянии четверти мили от "Санта-Марии" - справа. Вырывается вперед то один корабль, то другой, но все идут с такой скоростью, на какую только способны. Кончается шестая склянка ночной вахты: истекают последние минуты исторической эры, длившейся с первобытных времен. Еще несколько мгновений, и судьба перевернет склянку; песок из нее течет и ныне, и мы еще стоим у нее на вахте. От рождения Христа не было у человечества ночи столь значительной, как эта ночь.

В два часа ночи 12 октября Родриго де Триана, вахтенный на "Пинте", заметил нечто вроде белого утеса, мерцающего в свете луны, и протяжно крикнул: "Tierra! Tierra! - Земля! Земля!" Капитан Пинсон, убедившись, что это действительно так, дал выстрел из пушки (таков был условленный сигнал) и замедлил ход, чтобы флагман мог догнать "Пинту". Когда "Санта-Мария" подошла, Колумб закричал с нее: "Сеньор Мартин Алонсо, вы нашли землю! Вам пять тысяч мараведисов награды!"

Да, на этот раз это была земля - маленький остров из группы Багамских островов. Флотилия направилась к его обрывистым песчаным берегам с наветренной стороны и потерпела бы крушение, если бы стала держаться этого курса до конца. Но моряки Колумба были слишком опытными мастерами своего дела, чтобы допустить это. Капитан-генерал приказал убавить паруса и лечь в дрейф до рассвета - за ночь корабли отнесло параллельно берегу острова на юго-запад. На заре флотилия снова поставила все паруса, обогнула южную оконечность острова и, чтобы выйти к западному берегу, стала искать прохода в гряде встретившихся рифов. Корабли нашли его еще до полудня, выплыли к мелководному заливу, ныне называемому Длинным или Фернандес, и под защитой берега встали на якорь на глубине пяти морских саженей.

Здесь, на отлогом берегу, устланном белым сверкающим кораллом, произошла первая высадка Колумба. Капитан-генерал (по общему согласию в тот момент называемый уже адмиралом) съехал на берег в флагманской лодке, на которой развевался королевский штандарт Кастилии. Каштаны братья Пинсоны плыли в своих лодках, везя знамя экспедиции - зеленый крест на белом поле. "И когда все, воздавая благодарность нашему господу богу, стали на колени, обнимая землю со слезами радости, видя явленную им безграничную милость в том, что достигли ее, адмирал поднялся и дал этому острову имя Сан-Сальвадор - Святой Спаситель"¹.

¹ (Несмотря на некоторые различия в точках зрения, общепринято отождествлять этот остров с тем, который раньше назывался Уотлинг. Позднее его официально переименовали в Сан-Сальвадор)