Глава двадцатая

Летом 1939 года меня направили в Дагестан, где пришлось принять трест "Даггаз". Моим заместителем стал Ф. В. Патаки.

Трест находился в Дербенте - старинном городке с тихими улочками, стиснутыми глиняными дувалами. Над ними высокие горы, на горе - древняя крепость. А неподалеку от нее в невзрачном домишке, ничем не отличавшемся от других, помещалась наша контора. Было в ней всегда тихо: сотрудники почти постоянно в горах на буровых или на заводах.

Появился в Дагестане горный поселок буровиков. Своим рождением он был обязан газовой скважине. Назвали его "Дагестанские огни". Поначалу все сошлись было на другом названии "Факел Дагестана", но бригадир буровиков, азербайджанец Фридун Алиев, и его парни вдруг запротестовали: "Это же не единственный фонтан газа! Мы откроем еще десятки таких. Сколько огней в Дагестане загорится!"

А теперь это город и значится на всех наших картах.

Удивительные ребята были в бригаде Алиева, настоящие энтузиасты. А в свободное время все увлекались чтением. Многие из них учились заочно. Трудно было поверить, что эти парни из горных азербайджанских селений еще несколько лет назад были неграмотными.

Книги - первое, что бросилось мне в глаза, когда я первый раз зашел к ним в большую брезентовую палатку. Ровными рядками стояли они на самодельной полке, лежали на скамейках, и это было одной из примет времени. У всех было велико желание учиться, больше знать и уметь.

Давно небольшое газовое месторождение в Дагестане привлекало внимание специалистов. Предполагали, что в этом районе находятся значительные запасы природного газа.

Долго не удавалось найти новое месторождение. В наркомате наш оптимизм не очень-то разделяли. С трудом приходилось добывать оборудование. Оно шло туда, где успех был более вероятен. Теперь вот, спустя полвека, читаю о себе: "...трестом руководил Захар Александрович Дымов... Человек кипучей энергии, Дымов настойчиво добивался расширения поисков газа в Дагестане. Он убеждал работников наркоматов, что в Дагестане можно найти и газ, и йод, и бром. Редко кто мог выдержать бурный натиск З. А. Дымова".

З. А. Дымов (слева) и Л. М. Гавро. Москва, 1923 г

Так писал в журнале "Знамя" бывший начальник Главгазтоппрома Ю. И. Боксерман в 1975 году.

Это взгляд со стороны через много лет. Действительно, я упорно доказывал многим людям в наркомате, что успех близок. Приходилось и отбиваться, опровергать довольно веские доводы в том, что поиски рациональнее прекратить. Ведь перспективность разведочных работ в большинстве случаев угадываешь почти интуитивно, опираясь на опыт. А это малоубедительные аргументы для тех, от кого зависело обеспечение поисковых работ всем необходимым.

Но вот в районе Дузлака ударил мощный газовый фонтан. Нашла газ бригада Фридуна Алиева.

22 июня 1941 года... Спросите любого, кто пережил войну, и он с поразительной точностью опишет вам события этого дня. Я вижу этот день словно в перевернутый бинокль - отдаленно, но очень четко.

В субботу вечером мы с геодезистами выехали в горы, чтобы прикинуть, как лучше провести дорогу к одной из наших буровых, вернее, к тому месту, где она будет стоять. Обследовав местность, мы, к радости своей, неожиданно нашли удачное решение. Дорога получалась значительно короче горной тропы, по которой мы поднимались, и сулила большой выигрыш во времени, экономию нескольких десятков тысяч рублей, отпущенных на строительство.

Думали, что проведем в горах все воскресенье, а управились за четыре часа. Веселые, довольные, спускаемся по тропе к дороге, где нас ждет полуторка. И почти одновременно с нами подходят к ней буровики.

- Война! - крикнул нам Алиев издали.

У меня замерло сердце. Война... Нет, не хотелось верить, что это случилось.

У конторы треста собрались все наши сотрудники. Проводим митинг. Открывает его Ференц Патаки. Проникновенно говорил Ференц Владиславович о высоком моральном духе нашего народа, который не сломить, не покорить:

- Это война особенная, ее нельзя рассматривать только как схватку двух враждующих государств. Это прежде всего испытание социального и нравственного духа двух миров, смертельный поединок между фашизмом и социализмом. Нам будет нелегко, но победим, конечно, мы, и только мы.

Слово берет Алиев. Горячий, вспыльчивый, он теперь старается говорить спокойно.

- Как только мы узнали о вероломном нападении фашистской Германии на нашу Родину, решили всей бригадой пойти в военкомат и сказать: "Дайте нам оружие и отправьте на фронт, туда, где сейчас льется кровь наших братьев". Но всей бригадой мы не можем пойти воевать. Мы ищем газ, и если найдем еще одно место рождение - это большая помощь нашему народному хозяйству в военное время, - продолжал Алиев. - Бригада может несколько человек послать на фронт без ущерба для нашего дела. Оставшиеся будут работать за своих товарищей...

Буровые бригады объявили себя мобилизованными и единогласно решили перейти на военное положение. На здании конторы появился лозунг: "Наш фронт - газ!"

Вскоре пришел приказ наркомата готовиться к частичной эвакуации. Перед нами была поставлена задача вывезти все ценное оборудование и на новом месте, в Средней Азии, развернуть производство. Демонтаж оборудования надо было провести срочно. А многие наши рабочие уже получили повестки и ушли в армию. Их заменили женщины, подростки.

С фронтов приходили неутешительные вести, в семьях появились "похоронки". Но я не видел у наших людей чувства растерянности, уныния, потому что мы верили в победу.

Наше предприятие обосновалось под Кокандом и в очень короткий срок на базе местных природных ресурсов наладило производство. Устанавливая оборудование, мы тут же по ходу дела меняли технологическую карту и обучали местных рабочих новым для них специальностям.

Оглядываясь назад, в то суровое лихолетье, не могу не сказать об организаторском таланте Ференца Патаки. В немалой степени благодаря ему коллектив смог в столь сжатые сроки выполнить большой объем работы. Патаки сутками не уходил с площадки, где устанавливалось оборудование. Жена его, Наташа, часто приносила ему обед, а иногда и ужин прямо на рабочее место.

Ференц Владиславович - единственный из моих старых друзей-интернационалистов, с которым мне посчастливилось проработать бок о бок несколько лет в мирное время. Жизнь у него сложилась беспокойная, кочевая, но, на каком бы посту он пи находился, работал с полной отдачей. В 1923 году ЦК партии направил Патаки в Туркестан. Там он работал заместителем директора 1-й Туркестанской государственной текстильной фабрики. Хозяйственная работа увлекла Патаки и, чтобы лучше разбираться в ней, он поступил на экономическое отделение общественного факультета Среднеазиатского университета. А закончил он университетское образование уже в Москве.

В 1925 году его отзывают из Туркестана и назначают председателем ревизионной комиссии по текстильным трестам трех областей: Пензенской, Тамбовской и Ульяновской. Очень скоро он так сумел наладить работу, что через два с половиной месяца его по совместительству назначают председателем ревизионной комиссии нескольких туркменских трестов.

Это было трудное время, когда подорванная экономика страны требовала постоянного контроля партии. Его и призваны были осуществлять ревизионные комиссии. Ф. В. Патаки постоянно в разъездах. В сложной работе ему помогали приобретенные знания экономики, прямота характера, бескомпромиссная взыскательность к нерадивым хозяйственникам. Строгий, дотошный ревизор был грозой для тех, кто стремился ловчить, прикрываться "объективными" причинами, обмануть государство.

В 1927 году, когда ревизионные комиссии были упразднены, Ференца Владиславовича назначили проректором Коммунистического университета трудящихся Востока. В последующие годы он выполнял ряд других ответственных поручений партии на различных участках хозяйственного и культурного строительства, работал в аппарате Центрального Комитета.

Мой друг жил интересно, ярко, работал увлеченно, не жалея сил для нашего общего дела.

Беда обрушилась неожиданно. По чьему-то злому навету он был снят с работы, исключен из партии. Со своей бедой Ференц Владиславович пришел ко мне.

Я попросил секретаря нашей заводской партийной организации собрать бюро и рассказал товарищам, какой это замечательный человек, Ференц Владиславович Патаки, сколько он сделал для нашей революции, для Советской власти. Сказал, что произошла явная ошибка, в которой, я уверен, разберутся.

- Знаю его с 1920 года и верю как самому себе, - заключил я.

Патаки возглавил на заводе пластмасс имени Баранова, где я был директором, профессиональное обучение молодых рабочих. А когда я получил назначение в Дагестан, Ференц Владиславович тоже поехал туда.

В январе 1942 года, как только была получена первая продукция на эвакуированном предприятии, меня вызвали в Москву. Ференц Владиславович провожал меня, вид у него был расстроенный. Он тяжело переживал, что в такое грозное время находится в тылу. Еще в Дагестане Патаки дважды обращался в военкомат с просьбой отправить его на фронт, но ему отказали из-за возраста и болезни. Однако Патаки считал, что может быть полезным его немалый военный опыт. Он стал писать в Москву.

Наталья Иосифовна хорошо знала характер своего мужа и не пыталась его отговаривать.

Прощаясь с Ференцем Владиславовичем, я пытался утешить его: смотри, мол, я здоров, а ведь тоже получил отказ. Однако Патаки передал со мной еще одно письмо в Наркомат обороны.

Просьбу Ференца Владиславовича я выполнил, говорил о нем в Управлении мобилизации и комплектования Наркомата обороны. Меня заверили, что вопрос о назначении Патаки решится в ближайшее время. В начале лета 1942 года он получил вызов в Москву.

Приехав в столицу, я не узнал города. От домов к проезжей части тянулись противотанковые ежи, витрины магазинов были заложены мешками с песком, на стадионах, в скверах и парках стояли зенитные батареи. "Не отдадим Москву! - призывали плакаты. - Все для фронта, все для победы!"

...Иду я к площади Ногина, и вдруг навстречу деловито шагает Никита Филиппович Зайцев, бывший председатель завкома нашего завода.

Н. Ф. Зайцев, комиссар батальона, героически сражался с гитлеровцами на подступах к Москве в 1941 г

Никита в дубленом полушубке, грудь перетянута портупеей, на боку планшетка. А лицо уставшее, запали воспаленные глаза. Обрадованные встречей, мы расцеловались. Накануне я уже звонил на завод и знал, что Зайцев повел на фронт ополченцев. Двести человек записали тогда в ополчение. В основном тех, кто служил в армии или воевал в гражданскую. Желающих было больше, но не останавливать же производство - завод работал на оборону. Никита Филиппович стал комиссаром батальона, защищавшего столицу на наро-фоминском направлении.

Я пригласил его в ближайшую столовую пообедать, а заодно и поговорить. Времени у обоих в обрез, прикинули, что в полчаса уложимся.

Никита снял полушубок, и я увидел у него на груди орден Красного Знамени. Виски у моего товарища совершенно белые, а ведь он еще совсем молод...

В первых числах декабря 1941 года битва за Москву вступила в решающую фазу. Особенно опасное положение сложилось на центральном участке фронта. Рано утром 1 декабря враг нанес мощный танковый удар в направлении Наро-Фоминска и за одни сутки продвинулся на 25 километров, достигнув Апрелевки.

Когда сводка о прорыве дошла до Берлина, поступило распоряжение - оставить в газетах за 2 декабря пустые полосы для сообщений о взятии Москвы.

Защитники столицы знали, что отступать дальше некуда. И они стояли насмерть. В этом чудовищном пекле, где в декабрьские морозы воздух был горяч от смертоносного металла, где наши контратаки следовали одна за другой, и находился Зайцев со своими ополченцами. Им было приказано оборонять кирпичный завод - опорный пункт на правом фланге дивизии.

Это произошло пятнадцать дней спустя после подвига панфиловцев у разъезда Дубосеково. Уже потом стал известен клич, который бросил в критическую минуту боя политрук Клочков: "Отступать некуда - позади Москва!" Тогда у кирпичного завода под Наро-Фоминском, оказавшись в тылу у противника, ополченцы ничего не знали об этом. Но есть глубокая закономерность в том, что комиссар Зайцев произнес слова, смысл которых тот же самый: "Мы отсюда не уйдем - нет для нас позади места на земле..."

Двое суток - 1 и 2 декабря - они вели яростный бой с гитлеровцами, наступавшими на Наро-Фоминск со стороны деревень Горчухино и Елагино. Гитлеровцы атаковывали позиции ополченцев вновь и вновь, но всякий раз откатывались назад. Бойцы не отступили и тогда, когда половина их погибла. Даже когда поняли, что соседние подразделения отошли и они окружены. Оставался ничтожный шанс ночью пробиться к лесу и попытаться соединиться со своими. Но комиссар Зайцев и оставшиеся в живых девятнадцать бойцов решили стоять до конца, отвлекая на себя силы противника. Так они оказались в тылу наступающих фашистов. Немецкое командование послало специальный отряд уничтожить русских. Но и на этот раз, оставив на поляне у завода почти полсотни трупов, не выдержав стойкости ополченцев, гитлеровцы в панике бежали за реку Нару.

В ночь с 3 на 4 декабря ополченцы напали с тыла на три опорных пункта, захваченных накануне противником, - деревни Афанасьевну, Ивановку и Савеловку. Разгромив в них большие силы гитлеровцев, они к рассвету соединились со своей дивизией. А через два дня наши войска перешли в контрнаступление и выбили врага с берегов Нары...

После войны жители Наро-Фоминска поставили на месте ожесточенных боев обелиск Славы. Из надписи на нем мы узнаем, что в декабре 1941 года 38 бойцов народного ополчения Куйбышевского района Москвы во главе с комиссаром батальона Зайцевым Н. Ф. держали стойкую оборону кирпичного завода.

Никита Филиппович прошел всю войну. Был несколько раз ранен, контужен. Мы с ним дружим до сих пор, часто встречаемся, бывали не раз у обелиска Славы под Наро-Фоминском. Память его и сегодня хранит все подробности боя, который он вел здесь в начале зимы сорок первого.