Глава двадцать первая

Мне надлежало явиться к А. В. Хрулеву, заместителю наркома обороны, начальнику Главного управления тыла Красной Армии. В назначенный час я был у него, в кабинете уже находилось человек десять. Одни были в военной форме, другие, как я, в гражданской.

- Вы поступаете в распоряжение командиров инженерных частей и соединений, - начал совещание Хрулев, - враг намерен прорваться к Волге. Сталинградское направление все больше вызывает у нас тревогу и озабоченность. Вот туда мы вас и направляем. Строительство оборонительных сооружений и коммуникаций там идет полным ходом, но людей, как и везде, не хватает, местные товарищи просят помочь им, прислать еще специалистов... Спустя несколько дней я у лее был под Сталинградом. Военная обстановка настоятельно требовала ускорить строительство новых оборонительных сооружений и коммуникаций. Достаточно сказать, что только весной и летом 1942 года были построены важные железнодорожные магистрали, ведущие к Сталинграду.

4 августа 1942 года открылось сквозное движение по линии Кизляр - Астрахань. Эта магистраль связала Кавказ с Рязано-Уральской железной дорогой, а через станцию Урбах - с Центром и Средней Азией. В спешном порядке была построена переправа через Волгу. Для нас, строителей, большим праздником стал день, когда первый состав из шестидесятитонных цистерн с бензином переправился через Волгу и ушел в направлении Сталинградского фронта.

В сентябре 1942 года меня срочно вызвали в штаб стройки с дальнего объекта за Волгой, где я проверял дополнительное укрепление железнодорожного полотна, - дорога работала с такой большой нагрузкой, что металлические конструкции порой не выдерживали, требовался постоянный контроль. В штабе сказали, что получен приказ первым же самолетом отправить меня в Москву.

Через полчаса на старенькой "эмке" я выехал на полевой аэродром. Было холодно. Когда мы подъезжали к летному полю, пошел дождь. Вылет отложили на неопределенное время. Попутчики мои - генерал и какие-то люди в армейских полушубках - собрались в крохотной мазанке, где когда-то зимовали чабаны. В ожидании посадки вели неторопливые разговоры. Худощавый военный стал рассказывать, как расценивает иностранная пресса мужество и стойкость защитников Сталинграда. Запомнились процитированные им слова: "Русский Севастополь держался дольше, чем вся французская армия. Один Сталинград оказывает более упорное и сильное сопротивление, чем вся Европа".

На посадку позвали уже под утро. Насквозь промерзший "дуглас" с заплатами на фюзеляже благополучно доставил нас на Внуковский аэродром столицы. Прямо из диспетчерской я позвонил в ЦК дежурному и доложил, что прибыл. В ответ услышал, что должен тотчас явиться в Государственный Комитет Обороны.

В Комитете мне поручили возглавить строительство газопровода Елшанка - Саратов.

Поиски газа в районе Саратова начались в 1939 году. Инициатором их был профессор Борис Александрович Можаровский. Но поиски поначалу оказались бесплодными, и работу свернули, несмотря на доказательные письма Бориса Александровича в Наркомат нефтяной промышленности и Совнарком. Правда, в самом Саратове остались люди, твердо убежденные в успехе предприятия. Их стараниями и был открыт первый газовый фонтан у деревни Тепловка. Инженер Л. А. Кузнецов и его коллеги составили геологическую карту, на которой после долгих размышлений и споров выбрали многообещающий по всем признакам участок. Война диктовала свои темпы, работали от темна до темна. Осенью 1941 года первую скважину в районе Елшанки заложил геолог И. И. Енгуразов и сразу же попал на газовый слой. Его скважина давала в сутки 800 тысяч кубометров газа. Огромная удача, которая приравнивалась в то время к удару по врагу на фронте. Теперь Саратов с его крупными промышленными предприятиями получит дешевое топливо.

- Мы идем на большой риск, - сказал мне нарком И. К. Седин. - В мирное время никто бы не отважился тянуть газопровод, имея лишь одну продуктивную скважину. Но у нас нет иного выхода.

- Придется одновременно со строительством газопровода вести разведочное бурение, - сказал я. - Будем мы иметь такую возможность?

- В полной мере! - ответил нарком. - Я уже вызвал опытных буровиков из Уфы и Баку. Вышки подбросим вам, как только позволит погода. Сроки сжатые, а объем работ непомерно велик... В Саратове организуется трест "Саратовгаз", вы назначаетесь его управляющим. Так что постарайтесь!

Звонить в наркомат на первых порах мне пришлось чуть ли не каждый день. И просить, и спорить, и доказывать.

Саратовский обком партии объявил строительство газопровода фронтовой стройкой. Каждый житель города должен принять участие в его сооружении. Люди понимали - газ жизненно необходим.

"Наш удар по гитлеровцам! Не отдадим им Волгу!" - прочел я на фанерке, прибитой к телеграфному столбу, возле которого старшеклассники одной из саратовских школ, получив отведенный им участок трассы, начали прокладывать траншею для газопровода. Тысячи горожан рыли тогда траншеи, помогали сварщикам, монтажникам.

Вся трасса была разбита на участки, закрепленные за коллективами предприятий и учреждений. Работа везде началась одновременно. Холодные осенние дожди превратили почву в вязкую, непроходимую грязь. Затем ранние морозы сковали землю. Ни киркой, ни ломом, ни топором ее не возьмешь. Хоть зубами грызи! Разложить бы по всей трассе сухие поленья да оттаять землю... Но где взять дрова - в степном Поволжье они привозные. Даже в госпиталях учитывалось каждое полено.

Вдобавок ко всему начались бомбежки: гитлеровцы засекли наши буровые. Пришлось еще рыть траншеи для укрытия людей.

Немало трудностей ждало нас впереди. Как выяснилось, в Саратове нет обещанных стальных труб для газопровода, а есть только чугунные. Я немедленно связался с Наркоматом нефтяной промышленности.

Седин стал меня успокаивать, объясняя, что сейчас нет никакой возможности найти стальные трубы. Сталь идет на пушки и танки. Будем надеяться, что ваши чугунки мерзлая земля сожмет, подбетонирует, а к весне мы в Совнаркоме выхлопочем стальные трубы...

Сколько уж лет минуло с той поры, а когда начинаю вспоминать пережитое, вижу перед собой тоненькую бледную девушку-подростка с лопатой в руках. На ней старенькое пальтишко, мужская шапка с кожаным верхом. Большие голубые глаза полны слез. Она старается сдержать их, кусает губы, но слезы сами катятся по щекам. Девушка заметила, что я гляжу на нее и поспешно отвернулась, сдернула рукавички, стала дуть на озябшие пальцы. Я шепнул мастеру, чтобы отпустил ее домой.

- Не пойдет! - сказал он твердо. - И вся бригада не уйдет, пока норму не выполнит. Грунт сегодня попался очень каменистый. А плачет она... У нее отец в госпитале умер от ран.

Что такое шестнадцать километров трассы? Пробить траншею на такое расстояние при современной технике - сущий пустяк. Но нам каждый метр давался с большим трудом. Трубоукладчики шли навстречу друг другу от Елшанки и от Саратовской электростанции. Каждый день мы выпускали специальный бюллетень, в котором сообщалось, что сделано за сутки, как выполняется график работ, кто идет впереди.

Все с нетерпением ожидали результатов бурения второй скважины: а вдруг она ничего нам не даст? И какая была радость, когда ударил второй фонтан! По мощности он превзошел первый. Буровики пробили скважину намного раньше срока, отпущенного им но нормам военного времени.

А 28 октября 1942 года, через полтора месяца после начала строительства газопровода, трубоукладчики встретились на трассе. Елшанкский газ пошел на городскую электростанцию.

Во дворе электростанции собрались строители, геологи, жители города. Секретарь обкома партии П. Т. Комаров поздравил всех с выполнением задания Государственного Комитета Обороны.

Почетное право зажечь газ было предоставлено тем, кто шел впереди, - буровикам мастера Пожидаева. Он поднес к трубкам горящий факел. Послышался шум, словно вздох гигантского существа, и мгновенно жаркое газовое пламя охватило всю топку.

...Я всегда с большой теплотой вспоминаю свой первый завод. Оттуда идет счет моему рабочему стажу, там научили меня уважать человека труда, гордиться принадлежностью к рабочему классу.

Моего первого завода нет уже в Саратове. Но каждый завод напоминает мне его. Один небольшой наш заказ был поручен заводу, который, как почти все предприятия Саратова, целиком переключился на выпуск оружия и боеприпасов. Иду я с представителем завода по цеху, где и должен изготовляться наш заказ. И вдруг окликает меня кто-то. Оглянулся. Машет мне рукой высокий, худой старик. Я вернулся, подошел к нему. Положив рашпиль возле тисков, протягивает он мне руку, и я сразу узнаю проницательные голубые глаза и высокий лоб с залысинами.

- Дядя Игнат! - радостно вырывается у меня.

- Он самый! - смеется старик. - Узнал, значит, своего спасителя? - Он оглядывает меня с головы до ног. - Эвон как ты раздался-то! А ведь был тогда такой же, как эти желторотые воробышки...

Вокруг Игнатия Васильевича Широкова усердно шлифовали, скребли, швабрили, пилили, точили детали мальчишки в промасленных форменках ремесленного училища, бросая на меня любопытные взгляды. Старик повернулся и, представляя им меня, сказал, что когда-то, очень давно, тоже меня учил.

Сколько времени прошло со дня нашей последней встречи! Дядя Игнат не только защитил меня тогда от злого мастера, он еще на многое глаза мне раскрыл, свел меня с большевиками.

Слушал я Игната Васильевича, и вставали передо мной картины минувшего. Впервые на заводе я услышал о том, что рабочие сами будут управлять не только заводами, но всей страной. Вспомнил, как собрались мы тогда на первое заседание Совета рабочих депутатов, где выступал Кирилл Плаксин.

Немало старых большевиков, профессиональных революционеров, борцов за рабочее дело мне посчастливилось знать, а то и работать вместе с ними, восхищаться их кристальной честностью, самоотверженностью и силой воли. Кирилл Иванович Плаксин стоит среди них особо. Ведь он был первым коммунистом, с которым меня свела жизнь.

А однажды встретился мне старый человек с седенькой бородкой, в пенсне и потертом пальтишке с бобровым воротником. Лицо его показалось мне знакомым.

- Бородино" помните? - обратился он ко мне как к давнему знакомому, поблескивая удивительно живыми, молодыми глазами. - Читали?

И тут я вспомнил, где видел этого человека. Встретились мы впервые в районе Сталинграда. Над степью показались фашистские самолеты. Мой шофер резко вывернул руль и направил "эмку" в степную балку, по счастью оказавшуюся метрах в двухстах от дороги. Балка была полна народу. В сухом бурьяне испуганно припали к земле женщины и старики. Как я потом узнал, они готовили здесь траншею для бетонной трубы, которая должна была лечь под полотно железной дороги. Собрались как раз пообедать. А дед этот не прятался, сидел в окружении мальчишек из ремесленных училищ.

- Да ешьте вы, не бойтесь! - сказал он женщинам спокойно. - Они другую цель ищут!..

Очевидно, дед пользовался здесь авторитетом, потому что женщины ему поверили, стали садиться, потянулись к алюминиевым мискам с кашей. И мальчишки не прятались, - задрав головы, они глядели в небо и спорили, что за самолеты идут - бомбардировщики или штурмовики.

- А что дальше? - начали тормошить деда, когда самолеты скрылись. - Расскажите.

Дед демонстративно повернулся спиной в сторону ушедших самолетов и продолжил рассказ:

- Кто только не нападал на Русь, но, какой бы тяжелой ни была война, русские всегда одерживали победу, - заключил дед и, поглядев на часы, поднялся. Ребята тоже вскочили все разом.

- Вот оно, наше Бородино! - указал он рукой на дымящийся у горизонта Сталинград. - Отсюда фашисты покатятся до самого Берлина, как французы катились от Москвы.

Я потом узнал, что это бывший учитель - Илья Федорович Приходько. Когда началась война, он обратился с просьбой дать ему какое-нибудь дело по силам. Илье Федоровичу сказали, что дело есть, но очень беспокойное, хлопотливое - быть воспитателем в ремесленном училище.

Одинокий учитель, которому было уже далеко за семьдесят, перебрался в общежитие к "ремеслу" - так сами себя именовали мальчишки - и вскоре стал для них как отец. Его слушались, советовались с ним. Я сам был свидетелем одной сцены. Двое ребят подрались. Илья Федорович, проходя мимо, не остановился, не стал разнимать, а бросил единственную фразу: "Поберегите вашу злость для фашистов!" И этого было достаточно - драчуны виновато опустили глаза и разошлись.

- А ведь я по вашу милость, - сказал он мне тогда в заводоуправлении. - От Игнатия Васильевича я узнал, что вы с Лениным встречались. Не отстану от вас, пока не побеседуете с моими ребятами.

Первым делом Илья Федорович провел меня по цеху, где работали его воспитанники. Я увидел, как гордится он своими мальчишками, радуется их успехам, как переживает их неудачи.

- Глядите! Этот будет большим мастером, - показан он мне на юного токаря, стоявшего у станка на ящике, перевернутом вверх дном, - старательный парнишка! На фронте у него отец и два брата.

- Сколько процентов ты кладешь сегодня на мой пай? - спросил Илья Федорович у другого подростка.

- Тридцать! - радостно ответил тот.

Илья Федорович одобрительно кивнул и подошел к верстаку, за которым рослый ремесленник обрабатывал рашпилем железную болванку, налегая всем телом на инструмент.

- Две детали запорол начисто! - пожаловался он Илье Федоровичу. - Никогда со мной такого не бывало... Норму выполнил, но на ваш пай процентов пять только смогу дать...

- Норма - это полторы нормы, - объяснил мне Илья Федорович, когда мы отошли. - Меньше никто не дает.

А сверх полутора норм ремесленники записывали на счет своего наставника, на его "пай", как они говорили.

На доске показателей механического цеха я увидел против фамилии старого мастера цифру - 470. Зашел в другой цех. Точно такая же картина - Илья Федорович Приходько на первом месте. А деньги, которые ему начислялись, он передавал в фонд обороны.

Слушал я Илью Федоровича и думал: сколько же в эти трудные годы по всей нашей стране беззаветно преданных Родине ветеранов ведут за собой и воспитывают подростков, ребят, проводивших на фронт отцов и братьев. Часто и сами воспитатели получали "похоронки" на своих сыновей, но утром шли в цех к мальчишкам, и глаза у них были сухими. А мальчишки - особый народ, они все чувствовали и старались работать еще лучше, чтобы ободрить и порадовать своего наставника.

Со дня пуска первой очереди газопровода работы у меня поубавилось, но забот стало еще больше: даже в зимнее время мы теряли много газа на пути к электростанции, а что будет, когда земля оттает?

- Дырявый карман у тебя, дорогой! - сокрушенно говорил начальник геологической партии Ф. С. Сатаров, когда узнал о растущей потере газа.

Я и сам прекрасно понимал, что в таком "кармане" скоро вообще ничего не унесешь. Еще несколько раз звонил в наркомат, просил стальные трубы, но мне отвечали, что сталь нужна фронту.

А дела на фронте улучшились за эту зиму. Эвакуированные заводы работали на полную мощность. Наши войска получали все больше танков и самолетов, самоходных пушек и автоматического оружия. Была прорвана блокада Ленинграда. В феврале 1943 года я получил письмо от брата Леонида, командовавшего отрядом морской пехоты на Ленинградском фронте. Начиналось оно словами: "Мы выстояли, Захар!"

Да, мы выстояли, потому что не только на фронте, но ив тылу героизм стал нормой жизни советских людей. Недосыпали, недоедали, мерзли, горестно переживали утраты и неудачи, но выстояли!

...Как и ожидалось, с наступлением тепла потери газа резко возросли. Надо было срочно принимать моры. Секретарь обкома партии П. Т. Комаров отправил меня в Москву, где как раз проходило совещание наркомов, и в повестку дня был включен вопрос о трубах для нашего газопровода. Я ждал решения, не находя себе места. Под вечер раздался телефонный звонок:

- Товарищ Дымов? С вами говорят из секретариата председателя Совнаркома. Ваш вопрос решен положительно. Заказ оформите у Тевосяна.

И. Ф. Тевосян был наркомом черной металлургии. Как на крыльях полетел я к нему. С Иваном Федоровичем у меня еще в 30-е годы сложились добрые отношения: работая в Наркомтяжпроме, часто встречался с ним.

Встретил меня нарком приветливо. Он уже знал о положении дел, так что мне ничего не пришлось объяснять. Иван Федорович сказал, что уже составлена заявка на имя директора Челябинского трубопрокатного завода.

- Получай документы и в аэропорт, - сказал мне на прощание нарком. - Я позвоню в Челябинск секретарю обкома, попрошу оказать тебе содействие.

В течение часа я оформил все документы. Зашел в Главгазтоппром, получил командировочные, а главное - короткий документ, подписанный заместителем начальника Главгазтоппрома при СНК СССР Ю. И. Боксерманом. В нем говорилось:

"Распоряжением Совнаркома СССР от 15 октября 1943 года... тресту "Саратовгаз" выделено 600 тонн нефтепроводных труб для обеспечения работы оборонных предприятий и электростанций гор. Саратове в осенне-зимний период 1943/44 г.".

В Челябинске первое, что привлекло мое внимание, - это стоявшие на путях два эшелона с трубами нужного мне диаметра. Я глядел на них как завороженный, не в силах оторвать глаз. Вот бы их сейчас к нам, в Саратов!

Но оказалось, что трубы, которыми я любовался, предназначались одному из оборонных предприятий. Я пошел в обком партии и стал говорить о том, в каком бедственном положении находится Саратов, из-за того что чугунные трубы выходят из строя. Госпитали могут остаться без света и тепла, остановиться предприятия и пекарни.

Обком вошел в паше положение и договорился с товарищами оборонного предприятия, что те получат свои трубы через неделю. И в тот же вечер оба эшелона последовали в Саратов.

Я так боялся, что груз могут отправить не по назначению, что сам сопровождал его.

Трубы есть, теперь - за работу! За две недели мы заменили чугунные трубы стальными, и теперь газ поступал без потерь.

Потом была протянута и вторая нитка газопровода.