Глава девятая

Летом 1921 года была создана Центральная комиссия по проверке, пересмотру и чистке рядов партии. На местах тоже начали работать такие комиссии. Местным партийным органам они не подчинялись, назначались Центральной комиссией и ей были подотчетны.

В письме ЦК РКП (б) "Об очистке партии", обращенном ко всем партийным организациям и напечатанном в газетах, было сказано: "Нет звания выше, чем звание революционера-коммуниста, члена Российской Коммунистической партии. Добьемся того, чтобы это звание носили лишь те, кто его действительно заслужил".

Центральный Комитет партии, В. И. Ленин придавали исключительно важное значение этому событию в жизни коммунистов, предостерегали от перегибов, требовали от местных комиссий объективности и настоящей партийности в подходе к каждому коммунисту.

В ночь перед собранием я долго не мот заснуть. Задавал себе вопрос: так ли жил, как требует партия? Перед глазами прошла вся моя жизнь, такая похожая на судьбы многих моих сверстников, с оружием в руках защищавших революцию.

Собрание проходило 19 ноября 1921 года. После работы в красном уголке собрались сотрудники комендатуры и бойцы отряда особого назначения при ЦК РКП (б). Присутствует вся партийная ячейка - 65 человек, и беспартийных пришло не меньше. Обстановка строгая, торжественная: все сознают ответственность происходящего. Каждый коммунист встает и отчитывается перед присутствующими. Им решать, достоин ли ты состоять в рядах ленинской партии. Расскажет коммунист о себе, ответит на вопросы членов партии и беспартийных, и председательствующий предлагает ему на время покинуть зал. Обсуждение идет уже без него.

- Дымов Захар Александрович, прошу к столу...

Биография моя заняла три минуты. Осталась в памяти одна фраза: "Революцию встретил всей душой".

- Ну, а кроме души, чем ты ей помог? - спросил, как мне тогда показалось, очень сурово пожилой курьер из беспартийных, участник революции 1905 года.

- С 1917 года служу революции с оружием в руках...

Сейчас трудно сказать, сколько времени шло обсуждение, мне оно показалось вечностью. А когда позвали в зал, председатель объявил:

- Собрание постановило: утвердить Дымова Захара Александровича в рядах партии. - И добавил: - Единогласно.

Сколько лет минуло с тех пор, а не забыть тот день.

Первым поздравил меня с радостным событием Ференц Патаки. Домой я вернулся поздно, а он ждал меня в нашей комнате. Обнялись мы, расцеловались. Вдруг у меня за спиной раздался голос Семена Бирюкова. Он только что пришел с дежурства и уже сбегал за кипятком. Мы сели чаевничать. На блюдечке - три кусочка сахара, чайник заварен плиточным чаем, его где-то раздобыл Семен. Я достал из тумбочки банку варенья и твердые, как гальки, домашние пряники на патоке: получил с оказией из Саратова посылку с письмом от сестер и матери. Мать делилась радостью, что семья перебралась из подвальной комнаты в светлую и просторную, на втором этаже. Жильем обеспечил завод.

Ференца мы не видели месяца два, он уезжал в пограничные районы страны. По представлению Дзержинского его назначили начальником управления пограничных войск ВЧК. В Киеве он встречался с Лайошем Гавро и привез мне от него письмо, в котором тот сообщал, что собирается приехать в Москву по служебным делам.

За чаем конечно же зашел разговор о сегодняшнем собрании. Ференц рассказал нам, что в одном небольшом украинском городке на собрании, где шла партийная чистка, был выявлен петлюровец, а в другом - с партбилетом оказался бывший белогвардеец, отличавшийся особой жестокостью в расправе с пленными красноармейцами.

Чистка вымела из рядов партии немало вражеских элементов. Но разве только в этом ее значение? Каждый из нас, пройдя суровую проверку, глубоко прочувствовал, сколь высоко звание коммуниста. Укрепился авторитет партии среди трудящихся, выросло к ней доверие народа.

Вскоре на собрании в ВЧК обсуждали Ференца. С гордостью за друга слушал я, как говорили о нем товарищи.

- Он принял нашу пролетарскую революцию, как свою, полюбил наш народ, как свой, и в смертный бой пошел за нашу страну, - сказал о Патаки И. К. Ксенофонтов.

Много доброго сказано было и о моем друге Семене Бирюкове. Он работал на заводе в Никополе. Позже штурмовал Зимний, громил контрреволюционеров в Поволжье, где мы и познакомились в 1918 году. В Казани Бирюков возглавлял интернациональный батальон имени Карла Маркса, в состав которого входили бойцы более двадцати национальностей. Вспоминается эпизод, связанный с ликвидацией контрреволюционеров в Казани.

Весной 1918 года в казанскую губчека пришла шифровка из Москвы: раскрыта белогвардейская организация, так называемый "Союз защиты родины и свободы". Обнаружены явки в Казани. Выяснилось, что мятеж решено начать именно с этого волжского города, куда уже перебралось около пятисот кадровых офицеров. Сигналом к мятежу должно послужить ожидавшееся выступление английских и французских войск против Советской России. Казань привлекала белогвардейцев тем, что в ее сейфах хранился золотой запас Советского государства.

Казанские чекисты установили, что один из организаторов заговора офицер Сергей Сердобольский скрывается в Раифском монастыре. Здесь получили пристанище многие заговорщики. Настоятель монастыря Варсонофий был ярым врагом Советской власти.

Семен Бирюков послал туда небольшую группу своих бойцов во главе с комсомольцем, сотрудником губчека Дмитрием Копко. Они должны были произвести разведку и арестовать заговорщиков.

Монастырь находился в верстах тридцати от Казани. Добрались до него поздно. Красноармейцев радушно встретили монахи, накормили. А когда они уснули, их связали и отдали озверевшей толпе кулаков. Те сбежались из окрестных деревень по призыву монахов, объявивших, что приехали безбожники грабить монастырь и глумиться над его святынями. Красноармейцев убили, а Дмитрия Копко и бойца Лавриновича сожгли заживо.

На другой день Семена разыскал знакомый деревенский активист, все видевший своими глазами.

Около полуночи в Раифу вновь выехал сводный отряд чекистов, рабочих порохового завода, бойцов интернационального батальона численностью двести человек. Ехали степью, затем углубились в лес. Деревни объезжали стороной, сворачивая с дороги. На рассвете, когда лес наполнился голосами птиц, спешились. Копей повели под уздцы. Отряд, возглавляемый Бирюковым, у стен монастыря столкнулся с вооруженной толпой кулаков, подкулачников и религиозно-фанатичных крестьян.

Заговорщики сложили оружие лишь после ожесточенного сопротивления, а главари мятежников - князь Ухтомский и поручик Сердобольский - сбежали. Чекисты обезвредили их позже.

Встретились мы с Семеном уже в Москве, куда он прибыл по вызову ВЧК. Наше знакомство переросло в дружбу.

Был Бирюков человек спокойный, рассудительный, физически крепкий, настоящий богатырь - почти два метра ростом и в плечах косая сажень. И, как многие сильные, мужественные люди, отличался он добродушием, любил шутку и сам за словом в карман не лез. Привыкший к труду с малолетства, он ни минуты не мог пробыть без дела. Была в характере Семена какая-то основательность, надежность. На него всегда можно было положиться: не подведет, поможет, выручит...

23 декабря 1921 года в Большом театре открылся IX Всероссийский съезд Советов, на первых заседаниях которого мне довелось присутствовать. Я понимал всю грандиозность событий, свидетелем которых был, и старался глядеть во все глаза, слушать, не проронив ни единого слова.

Со всех концов страны съехались в Москву делегаты. По одежде, по лицам людей можно было определить, кто они, какую жизнь прожили. Тут и деревенские кожушки, и рабочие полупальто, комиссарские кожанки и шинели и на их фоне - добротные костюмы зарубежных дипломатов, сотрудников торговых миссий, корреспондентов буржуазных газет... В зале холодно, гардеробы пусты.

- Слово по первому пункту повестки дня имеет товарищ Ленин! - объявил Михаил Иванович Калинин, председательствовавший на этом заседании.

Зал на какие-то секунды замер. И в этой тишине откуда-то из первых рядов послышалось изумленно и радостно:

- Ленин!

- Ленин! - вырвалось у тех, кто первым увидел Владимира Ильича.

Встал президиум.

Я взглянул на ложи, заполненные иностранцами. Там тоже все встали и аплодируют. Одни сдержанно, как бы по обязанности, чтобы хозяев не обидеть, другие в знак вежливости, а третьи - от души.

Был среди них и журналист из Германии, сумевший здраво разобраться в наших делах. В отчете о работе этого съезда в газете "Франкфуртер цейтунг" он писал: "Небольшого роста человек в темном пиджачном костюме с мягким воротником короткими шагами быстро подходит к самой рампе. Его встречает буря рукоплесканий, и в этом слышится, сколь велик авторитет Ленина... Просто, естественно говорит Ленин, обращаясь к многолюдной аудитории. Так говорят, когда знаешь, чего хочешь, и когда чувствуешь, что ведешь за собой массу. Ленин располагает всеми данными и пускает в ход и статистические аргументы, и смелую убежденность свою, и тонкую иронию... Он совершенно спокоен. Только изредка замечаешь нервное движение пальцев, когда перелистывает немногие заметки, куда занесены его цифры. Вообще же он говорит вольно, шагает взад и вперед вдоль рампы... Ленин - оратор, который внутренне потрясает аудиторию. Он доминирует над ней авторитетом, корни и истоки которого находятся вне зала".

На этом съезде Владимир Ильич с удовлетворением констатировал в своей речи: "Первый раз приходится мне давать такой отчет в обстановке, когда прошел целый год, и ни одного, по крайней мере крупного, нашествия на пашу Советскую власть со стороны русских и иностранных капиталистов не было".

Ленин с благодарностью говорил о поддержке трудящихся многих стран, солидарности, которая помогла нам одержать победу. Говоря о миролюбивой политике нашего государства, Владимир Ильич предостерег тех, кто уже вынашивал новые планы интервенции. "Мы не допустим этого ни в коем случае, - сказал он, - и станем, как одни человек, чтобы отстоять свое существование".

Как ни пытались буржуазные правительства многих стран оставить нас в изоляции, этого им не удалось добиться, говорил Ленин. У нас уже сложились и складываются известные отношения с капиталистическим миром.

Буржуазная Европа уже торгует с нами. Мы получили первые пятьдесят шведских и немецких паровозов из тысяч заказанных. Буржуазные правительства вынуждены торговать с нами, так как "есть сила большая, чем желание, воля и решение любого из враждебных правительств или классов, эта сила - общие экономические всемирные отношения...".

Тяжелое экономическое положение страны, трудности перехода к мирному строительству были использованы оппозиционерами, чтобы вызвать в партии разногласия и, навязав дискуссию, отвлечь ее от решения насущных задач. Это проявилось прежде всего в вопросе о роли профсоюзов в построении социалистического общества. За время гражданской войны профсоюзы значительно ослабели. Партия поставила вопрос об отказе от военных методов работы в профсоюзах и переводе их на широкую демократическую основу.

Оппозиционеры постоянно выступали против линии партии, вели дело к расколу партийных рядов.

В эти напряженные дни Ксенофонтов наказывал нам, ответственным дежурным по секретариату ЦК партии, быть особенно бдительными. "Чека, будь начеку!" - часто повторял он нам.

Война отгремела, но только не для чекистов. Во многих районах страны еще действовали недобитые, ушедшие в подполье остатки белогвардейских банд, не сложили оружия анархисты и эсеры. Нет-нет да и вспыхивали контрреволюционные мятежи. Мы все еще были на линии огня, где требовались бдительность, мужество, смекалка.

В те месяцы я редко виделся с Ференцем Патаки, Начальник отдела ВЧК по борьбе с бандитизмом был загружен до предела, постоянно выезжал в губернии. Особенно часто он бывал на Украине, где немало еще гуляло по полям всяких "батек", а южные города кишели уголовниками.

Совнарком Украины в 1921 году принял постановление: "Объявить фронт борьбы с бандитизмом делом такой же государственной важности, каким был фронт борьбы с белогвардейскими генералами и каким является борьба с хозяйственной разрухой".

В Харьков приехали Феликс Эдмундович Дзержинский и Ференц Патаки с группой чекистов. При их непосредственном участии украинские чекисты создали Особую ударную группу по борьбе с бандитизмом, которую поручено было возглавить Федору Яковлевичу Мартынову. У нас в ВЧК все знали Мартынова как человека редкой храбрости. Он участвовал в подавлении контрреволюционного мятежа в Москве, был награжден за боевые заслуги Почетным оружием и орденом Красного Знамени. Ксенофонтов часто ставил нам в пример Федора Яковлевича, когда хотел сказать о качествах, необходимых каждому из нас, - бдительности, находчивости, бесстрашии.

Ф. Я. Мартынов был талантливым организатором, воспитал не один десяток преданных революции чекистов, обезвредивших немало заговорщиков и бандитов. Федор Яковлевич гордился своими сотрудниками и заботился о них, осуждая ненужный риск. Так, два его сотрудника в Одессе, обнаружив сборище заговорщиков - не меньше тридцати человек, - сумели разоружить и арестовать всю группу. Мартынов вынес благодарность участникам операции, но в то же время строго выговорил им за то, что они не связались с ЧК, прежде чем войти в дом заговорщиков. Кроме храбрости, говорил Федор Яковлевич, нужны и предусмотрительность и осторожность.

Познакомил меня с Мартыновым Ференц Патаки в конце 1921 года, когда Федор Яковлевич приезжал в Москву по его вызову.

Поздно вечером я сидел за книгами. Вошел Патаки, а с ним плечистый, чуть повыше среднего роста мужчина.

- Мартынов, - представился он, - Федор Яковлевич.

- Устрой-ка ты его, пожалуйста, переночевать, - попросил Патаки.

Ференц Владиславович попрощался и ушел. Мы с Федором Яковлевичем разговорились. Выяснилось, что он знаком с Лайошем Гавро.

Встречались мы с Мартыновым и после, когда я переехал из общежития в Брюсовский переулок. Он бывал у меня, когда приезжал в Москву, а я как-то гостил у него в Одессе. Федор Яковлевич много рассказывал мне о своей работе. Собирая материал для этой книги, я обратился к архивам, чтобы восстановить в памяти некоторые имена и фамилии. И нашел записи, сделанные в те годы самим Мартыновым. Они вновь вернули меня к тревожной молодости...

Федор Яковлевич участвовал в Великой Отечественной войне, командовал особым отрядом в тылу врага. Партизаны знали его под именем Старик. В 1942 году, в одном из боев Мартынов был тяжело ранен. С Большой земли за ним прислали самолет, вывезли в Москву, но врачи уже ничем не могли помочь этому бесстрашному и мужественному человеку.