Глава пятая

Крыша походного шатра давила как каменные своды - от неизвестности так тяжко было. На лицах приближенных будто застыл один вопрос: "Ответят что?". И отводил глаза Нурхаци в сторону, чтобы вопрос проклятый перед глазами не маячил. И от ожиданья этого, казалось, время свой бег остановило. И дни и ночи, как бусины на нитке, казалось, перебирала чья-то равнодушная рука, и это ожерелье времени, которое не рвалось, давило горло как удавкой. И днем и ночью все одно и то же: "Каков будет ответ?".

От вопля, который поутру всю ставку поднял, неопределенность ожиданья исчезла вмиг. Словно покров тумана липкий дыханьем жарким солнце иссушило. От крика дух переводя, гонец заговорил членораздельно: "От наших, что стоят в дозоре самом крайнем, прислали сообщить: "Войско никаньское идет!". О том же уведомили следом примчавшиеся гонцы и от других дозорных отрядов.

- Тьма! - в голос говорили присланные из дозоров. А численностью каково то войско, доподлинно никто не знал, кроме самих китайских полководцев.

Однако в точности успел узнать Нурхаци, что четверо тех и каждый по отдельности идет своим путем. Сказать верней, торит дорогу в расчете захватить Нурхаци и ставку разорить его.

Сжав кулак, он руку вытянул вперед и медленно разжал его, палец большой запрятал под ладонь. Изобразил подобие четырехзубой остроги. Повел ею вокруг, пальцами шевеля: "Глядите все". Когда решил, что насмотрелись вдоволь, рукой махнул и опустил ее. "Я в молодости знал одного, - сказал вроде некстати, - всего три пальца на руке ему оставил зверь, а все равно стрелком был знатным. А тут к нам тянется четырехпалая рука. Увесиста и велика. Пускай па нашей даже будут пальцы полностью, а все равно она в сравненье с той вроде того, что мальчишка силой станет мериться с мужчиной. А потому, - прищурил глаз Нурхаци, - мы станем пальцы эти по отдельности ломать, не дав им воедино сжаться".

Все было гладко на бумаге, когда в Пекине кисточкой по ней водили. Четыре линии, темнея тушью, легли спокойно па безответную бумагу, сходясь в той точке, где логову Нурхаци следовало быть. Местоположение его известно. Долина Хету Ала. Сюда вернулся жить он несколько лот назад. На месте бывшего здесь поселенья построил новый город. Известен он у нас, в Срединной, как Синцзин и в Чаосяпь - как Сипгён. Обвел его стеной из камня и несколько ворот проделал в ней. Звериные повадки в этом тоже проявились. Та живность, что под землей в поре живет, ход не один, как правило, имеет, чтобы надежнее было сбежать, когда в дыру примутся воду лить или у входа разведут огонь. Ворот в Синцзине, как доподлинно известно, девять всего. По трое па южной и северной сторонах, двое - па восточной и одни на западной. А всех сторон четыре опять же. И с четырех сторон мы логово обложим.

Одно войско пойдет через проход Фушуньгуань, проходом Яхугуапь пройдет другое, а остальные войска, два, которым будут помогать дружины ехесцев и корейские отряды, направятся соответственно от Сапчагоу и Хугуанчэна.

План предстоящего похода цзинлюэ Ян Хао привел в восторг. "Достойно Суньцзы самого! - воскликнул он, когда с раскладкой ознакомился. - Коль так задумано, верный конец Нурхаци ждет, а Синцзину, его столице новой, не устоять! С землей сравняется. Нет, в Поднебес- ной есть великомудрые мужи, подобные Суньцзы и Уцзы!" На лесть тут не скупиться были особые причины. В жизнь претворить план по уничтожению Нурхаци Пекин доверил Яну. И щедро изливая славословья, рассчитывал цзинлюэ доброхотов своих отблагодарить, которые, видно, и к составлению плана были сопричастны. А в том, что эти восхваленья дойдут до них, сомнений не было. У клики евнухов, которые вершили империи делами, свои глаза и уши имелись не только в чертогах Сына Неба, но повсюду. Дунчан, Тайный приказ, был вездесущ и многолик.

"У человека конечности четыре, а управляет ими голова. И потому она от рук и ног особо отстоит. Так и у нас сейчас. Я вроде головы, войска, которые ведут Ду Сун, Ма Линь, Лю Тип и Ли Жубай, вроде конечностей. И мне как голове быть надлежит особо", - так рассуждал цзин-люэ, решив не оставлять Шэньяна. Спокойнее чувствовал себя он здесь, нежели в ставке полевой. Шатер - он Не надежен, того гляди - стрела пробьет шальная.

Сидя в Шэньяне, цзинлюэ, водя по карте пальцем, представлял, как войска Нурхаци ставку окруя^ают. И мысленно Ян Хао уже видел, как с вестью о победе в Шэньян на взмыленных конях гонцы несутся. Иначе быть и не могло. Цзинлюэ в это твердо верил. Да как оно иначе быть могло, когда в поход пошло немного-немало целых 240 тысяч. Нурхаци ж против них сумеет выставить каких-то тысяч 60^*. "Да и оружье-то какое у него? В отличие от пас, пушек нет и в помине, а что до ружей, то, наверное, раз-два - да и обчелся".

^* (Li Ung Bing. Outlines of Chinese history. - Shanghai, 1914, p. 288.)

Ян Хао, цзинлюэ, по комнате прошелся. Встал у окошка, постоял. "Я вроде сделал все, что мне посильно было. А, собственно, что можем мы? Ведь все в руках всевышних сил, нам, людям, не подвластных вовсе. Теперь пойдет все так, как вольно Гуаньди". Пред тем как войскам пойти в поход, свечки поставили ему и подношенья.

Сама земля маньчжурская, казалось, насторожилась и затаилась. Безмолвно, теснясь друг к другу, как ратники перед сраженьем, стояли деревья. Они широко расставили свои руки-ветви, норовя не пускать чужаков в долины. Ручьи и речки, ужавшись за зиму и не набравшись сил из-за запоздалой весны, бежали неприметно, неслышно распластавшись своим подвижным телом на русле. Не слышен был обычный птичий гомон, и звери затаились в норах и чащобах.

Желтый дракон, хищно оскаливший зубастую пасть, казалось, спустился с полотнищ знамен на маньчжурскую землю, и она тревожно замерла под тяжестью многотысячных толп людей, повозок, пушек. Такого нашествия ей уже давным-давно не доводилось испытывать. Нестройными рядами брело по маньчжурской земле воинство Сына Неба. Шло оно разворотить осиное гнездо, что свил Нур-хаци, а племя все его под корень вырезать. Иначе не знать покоя Поднебесной. Так войску начальство объявило. А рядовое воинство, что под знаменами с драконом шло, вся эта безликая толпа, меньше всего пеклась о Поднебесной. Ее вело в чужие, маньчжурские, пределы лишь серебро, которым далекая столица купила, их увечья или жизнь, да ожидание добычи. Наемная орда шла отрабатывать задаток и, грабя, поживиться - не землю защищать, где предки жили испокон веков. "И стоит разве в пекло одурело лезть? - так рассуждал, наверное, не один вояка, - когда деньги получены? Хватит того, что карабкаюсь по сопкам, продираюсь через чащобу леса и волоку притом копье и меч. И столько нас, что ведь потом не разберешь, кто лез вперед, кто прятался за спину".

"Вот не одно уж ли осталось за спиной, а дикарей все не видать. Наверное, застанем мы врасплох их, - так рассудил Ду Сун, - и потому надо спешить". Хотелось очень уж Ду Суну управиться с Нурхаци самому и не делиться почестями, славой с остальными тремя цзянцзю-нями. На них смотрел он с самого начала как на соперников своих и только. "Любой ценой я буду первый, - играя желваками, Ду Сун упрямо про себя твердил. - А этот сброд, которого начальник я, жалеть причины нет. Пускай передние для задних выстилают дорогу через эти топи и ущелья.

Вот па пути река. Конечно, это Хунехе-Бира. Какой еще быть здесь? Вода ее спокойна, но мутна, и потому она на вид, как пыльная, но зыбкая дорога. По ней ногами не пройдешь. Не проползешь на животе. Лодки нужны. Они, однако, где-то сзади. Обозы тянутся, известно".

- Лодок не ждать! - команду дал Ду Сун. - Этот ручей пройти кто может как. Кто вплавь, кто бродом. И скорей!

Сколько ко дну пошло, сколько отстало - не до того было Ду Суну. Вот где-то тут уж должно быть логово Нурхаци. Скорей туда!

Он храбрый воин был, Ду Сун, и только. В стремленье своем скорее взять врага за горло он так спешил, что не успел разведать, где тот и что. Нурхаци же и его люди, оставаясь невидимыми сами (земля родная их тоже хранила), внимательно следили", куда ведет свои войска Ду Сун. Какой-то посвист вдруг раздался, и эхо, отзовясь, угасло. Ко звукам этим оставался Ду безучастен: "Что птичьи дела ему?". И невдомек храбрейшему Ду Суну, что был не посвист это птиц, а разговор вели дозорные Нурхаци.

- Со мной сейчас три старших сына и племянник, который мне как сын родной. Они, сыны мои, давно уже не сосуны. Как не сейчас попробовать им силы и показать, на что они способны. А пестуном, - немного поразмыслив, - Эйду им будет, так решил.

Вот и завиднелись горы впереди, вернее, пара сопок, слитых в основанье Сарху. А уж от них до ставки Нурхаци каких-то ли 60. Они б, конечно, не заняли столь много времени, коль ехать просто в паланкине да по наезженной дороге. А тут - трона войны. Она извилиста, узка, на пей самой препятствий тоже много. Вот встало на пути селение Гяйфан. Оно подобно валуну легло в развилке сопок. Часть войска своего Ду Суп оставил осаждать Гяйфан, куда уже приспели на подмогу сыновья Нурхаци, о чем еще не знал Ду Сун. Гяйфан оставив осажденным в стороне, Ду Сун пошел в обход. А у подножия Сарху его уж ждал Нурхаци с войском основным.

Сраженье вспыхнуло после полудня и ночью еще длилось. Ночная темень равно застилала глаза китайцам и маньчжурам, но все равно они не в равном положении оказались. Маньчжурам, в отличье от китайцев, чужими не были здешние места. Знакомы были каждая низина, возвышенье, и знали потому и ночью, куда ступить, а где залечь. Врага не видя пред собой, китайцы принялись напропалую палить из ружей. Урона маньчжурам пули мало причиняли, зато люди Ду Супа выказывали свое расположенье. По вспышкам пороха китайцев маньчжуры били из луков. От смертоносных стай маньчжурских стрел китайцам не было спасенья. А поутру, забрезжил чуть рассвет, маньчжуры врукопашную со всех сторон пошли.

Войско Ду Супа перестало существовать. О том он не успел узнать, упав навзничь с пробитым горлом, пальцами вцепившись в редкую траву.

Пошевелив затекшими пальцами опущенной книзу руки, Нурхаци, подняв ее к лицу и повернув ладонью, пальцем большим указательный пригнул. "Уж нету одного", - с удовлетворением деловито произнес он. И следом уже, заботы не скрывая, добавил: "Больше осталось".

"Страшнее враг не тот, что впереди, а тот, что за спиной", - внушал Ма Линь помощникам своим, пред тем как выступить в поход. И словно в подтвержденье слов своих глазом косил (Ма от рожденья крив был на левый глаз), и казалось, что он высматривает кого-то сзади. И войско так повел свое Ма Линь, с оглядкой, чтоб с тылу не ударили маньчжуры.

Едва лишь от Телина отойдя, Ма часть войска оставил для прикрытья, а с остальным, не торопясь, отправился вперед. Спешить не надо, опять же говорил Ма Линь, поскольку силы надо сохранить для схватки, и потому привалы делал он частенько.

Прикрытие, которое Ма Линь оставил у Телина, Нур-хаци мигом смахнул, вроде того как в половодье поток сметает заплот из хвороста и глины, и ринулся на основные силы. От неожиданности оторопев, Ма Линь толком не знал, что предпринять. Распоряженье отдавал одно, а следом говорил другое. Войско его пришло в смятенье, чем только помогло маньчжурам. "Нам не спасти наших людей", - сильней обычного кося, скороговоркой пробормотал Ма Линь, слюну сглотнув от напряженья. - "Коня подать?" - опередив начальника, спросил порученец Ма Линя. В ответ тот только головой кивнул.

Со свистом в ушах от быстрой езды скакал обычно медлительный Ма Линь с горсткой помощников своих, спеша укрыться за стенами Кайюани. Ехеские ополченцы, которым надлежало помогать Ма Линю, услышав о разгроме его войска, в свои пределы вернуться поспешили, чтоб избежать встречи с маньчжурами Нурхаци.

А между тем к ставке Нурхаци Лю Тин уж приближался. Числом китайцам уступая, маньчжуры норовили их сдержать при помощи завалов. Но дерево бессильно пред огнем: люди Лю Тина наловчились завалы поджигать на расстоянии. И оттого духом воспрянули китайцы.

- Хватило б только пороха, чтобы дотла сжечь логово, - прикидывал Лю Тин, лицо кривя от дыма.

- Начальник где? Начальник где? - послышались где-то поблизости голоса.

- Пойди-ка узнай, в чем дело там, - сказал Лю Тип своему порученцу. - Да если что серьезное, веди самих тех, кто кричал.

Лю Тин, мельком взглянув на троих ратников, что привел к нему порученец, объявив, что их прислал Ду Сун, торопливо развернул листок бумаги. И сразу бросилось в глаза - в спешке писал Ду Сун. Размашисто, неровно знаки легли. Немудрено: уведомлял Ду Суп, что он теснит Нурхаци, и пусть скорей спешит Лю Тин на помощь, чтобы не дать сбежать злодею.

Ничуть не усомнившись в том, что люди присланы Ду Супом: печать его письмо скрепляла, Лю Тин повел войско свое туда, где ждал уже Нурхаци. Как обмануть Лю Тина, он продумал все. Средь взятых в плен китайцев нашел таких, которые за щедрую награду согласье дали отнести письмо Лю Тину. А печать, которою письмо скрепили, действительно была Ду Суна. На поясе висела у пего, когда среди убитых Ду Супа опознали.

Едва войско Лю Тина приблизилось к подошве сопки Абдали, из зарослей послали тучу стрел маньчжуры. Их предводитель, четвертый бэйлэ Хунтайджи, довольно хмыкнул, увидя,, как стрелы разят никаней. Перед приходом их бэйлэ сказал людям своим: "Стрелять начнете разом все, когда они покажутся у края той ложбины". Все точно выполнили, как наказал он, и потому в" какой-то миг телами мертвыми взбугрилось поле.

В отличие от Ма Линя Лю Тип не растерялся. Сам выступил вперед, смятение среди своих людей остановил, и те приняли бой. Упорное сраженье разыгралось, и вот, в самый разгар его Лю Типу донесли: "Идет подмога к нам!". Потом и сам Лю явственно увидел, как с запада к нему войско китайское идет. В том, что оно китайское, сомнений не было: одежда и знамена о том наглядно говорили. "Но что это? - глаза округлив, закричал Лю Тип. - О, небо..." Было прибывшие на помощь люди рубить, колоть взялись бойцов Лю Тина. Это пришел на помощь брату своему бэйлэ Дайшань. - И сообща они покончили с войском Лю Тина и с ним самим.

О сопку ветер бился несколько дней кряду. В неистовство как будто приводил его тяжелый шелковый стяг, водруженный на вершине сопки. Толстое древко знамени под ударами ветра гудело, но не сгибалось, а полотнище то разлеталось, то опадало. Затихал в бессильной ярости ветер, отступаясь на время от стяга, чтобы с новыми силами приняться за него.

- Вон оно, чаосяньское войско, - срывающимся от радости голосом закричал юцзи Цяо Ицзи, показывая на знамя, и поспешил со своими людьми к спасительной сопке.

За остатками отряда Цяо неотступно шли маньчжуры бэйлэ Амина и Хурханя. Им не терпелось добить уцелевших после недавней схватки.

Переведя дыханье, юцзи сбивчиво рассказал, что весь отряд его разгромлен, что, видно, неоткуда ему и Кану ждать подмоги. "Наши пешие ратники и ваши воины, - поведал Цяо, - считай, все полегли в урочище Фуча. Того бы не было, наверное, - вздохнул юцзи, - если б не ливень. Он вымочил весь порох и оружье огненного боя, которого у дацзы не было, стало без пользы. Стрелам же дацзы дождь помехи не составил".

Досады не скрывая, рот Кан кривил: "Считай, навел на нас людей Нурхаци этот юцзи". Но вслух сказал тому: "Конечно, будем держаться вместе. Тут, - жест широкий сделал, - места хватит всем. Так что располагайтесь".

Едва юцзи ушел к своим, Кан горестно вздохнул: "Ёнван прогневался. Знать, не доволен он, что мы на рать пришли сюда. Причин тем более не вижу, - сказал следом себе, - идти наперекор наказу государя".

"Не двигаться, стоять па месте", - распоряженье отдал товансу войску своему. А исиум, что распластался на боевом знамени, ощерив пасть и вытянув длинный раздвоенный язык, как будто недовольный тем, что сказал Кап, весь трепетал и бился' в ярости, бессильный не то что защитить, но и сойти на землю с ткани. И словно в зпак согласья с ним задорно развевался конский хвост у древка, а на оконечности его - павлиньи перья. "Подумать можно, - горько усмехнулся Каи, - что мы победители, а не Ногаджок". И, к стягу подойдя, негромко бросил порученцу: "Убрать его".

- А как же быть с чяндэ? - осведомился у старшего его помощник бесстрастным голосом с видом таким, как будто спрашивал: "А отпадет сегодня ночью тот желтый лист на дубе одряхлевшем, что рядом с чяндэ?".

Кан промолчал. Не глядя на Кима, вяло махнул рукой, подумав: "Будь что будет. А ведь чяндэ, - мелькнула мысль, - на время делается. В походе только. А он окончен, видно".

- Горчичный стебель, - пробурчал себе под нос Ким, но так, что слышал Кан. Раздумывать не стал, однако, тот, подразумевал кого иль что помощник: или его, Кана, или уже ненужное строенье.

Уединившись у себя в шатре походном, Кан склонился над листом бумаги. Потом велел позвать толмача Пак Сон Ге. "Вот тебе письмо. Свезешь к людям Ногаджока, - сказал негромко. - И дождись ответа".

Выйдя из шатра, Кан глядел, как, осторожно ступая, конь Пака спускался вниз. Раздался посвист ветра. И, как показалось Киму, в нем звучало злорадство. Уже не растрачивая себя на схватки со стягом, ветер настойчиво дул Паку в спину и в зад его лошади, словно подгоняя, чтобы шла быстрее.

Иод настороженными взглядами четырех бэйлэ Пак Сои Ге чувствовал себя неловко. Делая над собой усилия и часто облизывая пересыхавшие губы, он пересказывал точь-в-точь все, что было написано в письме Кана. "Мы пришли сюда не по желанию, - говорил Пак, стараясь, чтоб голос звучал как можно убедительней. - Ранее вакэ совершили вторжение в нашу страну. Захватили наши города, грабили нашу землю. Когда мы бедствия великие терпели, "Отец Чосоп", то бишь владыка Минской державы, помог нам войском своим, и вэном были изгнаны. Ныне ради лишь того, чтобы отблагодарить правителя Высокой страны за доброе дело, и пришли сюда".

Увидя, что последние слова вызвали недобрую ухмылку у одного из бэйлэ и смешок у другого, Пак сбился и, уже горячась, продолжил: "Если вы успокоите нас, то мы тут же перейдем на вашу сторону". Судорожно сглотнув слюну, Пак кончил так: "Там, в ставке главноначаль-ствующего Каиа, только наши корейские войска. Из минских ратников у нас укрылись лишь один юцзи да сопровождающие. Их, само собой, вам выдадим".

- Ладно, - ответил старший бэйлэ, Дайшань, - ты обожди пока ответ. Дадим его тебе мы вскоре.

Ждать времени, однако, не было совсем. В том бэйлэ отдавали все себе отчет. Пересылать отцу письмо да ждать потом еще ответа - дело грозило затянуться и надолго. А войско чоухяньское-то было цело, и всякое могло случиться. Посовещавшись мел? собой, бэйлэ так сказали Пак Сон Ге: "Если вы намерены нам покориться, то пусть сперва к нам явится ваш главный военачальник. Иначе - будем воевать".

Послание ответное прочтя, Каи порешил из-за себя поторговаться. Сам не поехал он к маньчжурам, а послал к ним человека, чтоб так сказал: "Если мне сегодня ж, перед закатом, выехать, то опасаюсь, как бы войско мое не всполошилось и не разбежалось. Поэтому пусть первым к вам сдаваться придет мой помощник".

- Согласны, - бэйлэ отвечали Кану.

Лоснящийся от жира рот бэйлэ Дайшань утер ладонью левой руки, а правой хлопнул по плечу рядом сидевшего Кана. Тот слегка поежился. "Ты верно поступил, - повернув к Кану раскрасневшееся от вина лицо, прохрипел Дайшань. - Ведь за пять дней каких-то мы обратили в грязь такую рать никаньскую огромную. А уж твоему-то войску где было перед нами устоять? Да ладно. Пей сейчас и ешь. Мы угощаем, а наш отец тебя еще получше встретит".

Поутру Кана и прочих корейских военачальников повезли в ставку Нурхаци. Отъехав немного, Кан придержал коня и оглянулся. На вершине скалистой сопки Гулаку уже не развевался его, товансу, стяг. Задержав взгляд на вершине, Кан скользнул взором по подножью сопки и тронул коня. Скала живо напоминала превратности собственной судьбы: то сидел в чяндэ на вершине горы как предводитель войска, то трапезовал у ее подножья с теми, против кого пришел воевать. "О, Небо, - подумал про себя Кан и негромко вздохнул. - Все мы выполняем свой долг перед вышестоящими. Только по-разному. Юцзи Цяню долг велел повеситься. Мне - в дружбе нашей клясться дикарям".

Кан, спешившись, пошел, куда его вели. Привычный сам приказывать другим, он шел сейчас туда, куда ему велели. "А кто велел-то? Кто? Всего-то навсего дикарь, хотя и имя есть, чтоб как-то отличаться среди ему подобных дикарей".

А вот и он. Сидит на троне вроде. И издали уже желтеет, словно персик зрелый. Одежды желтые напялил на себя, а рожу-то умыл в последний раз когда? И сам забыл, наверное. Он не одни встречать собрался нас. Вокруг него по сторонам толпятся молодицы. В ушах серьги с каменьями блестят. А этих баб-то он зачем собрал тут?"

- Остановись, - за рукав Кана взял какой-то дородный маньчжур, - не приближайся больше и поклонись нашему государю.

Кан встал, но не сдержался: "В моей стране я занимал достаточно высокое положение и благодаря ему заслужил стоять гораздо ближе". Кана провели вперед, и он небрежно преклонил колени один раз и встал. Лицо Нурхаци исказила недовольная гримаса, он заерзал на место. Что-то негромко выкрикнул. Сопровождавший корейских военачальников дородный маньчжур побежал к Нурхаци и подобострастно склонился перед ним. Выслушав указания, подскочил к Кану и, зло вращая глазами, стал трясти за плечо: "Кланяйся, кланяйся с почтением!". У стоявшего сзади Кана Кима кровь отлила от лица: "Какое уни-женье для полководцев вана!". Но когда настал его черед, безропотно пал ниц перед Нурхаци.

Раздался в двери стук. Почтительный и в то же время торопливый. Ян Хао сам поспешил к дверям. Из рук секретаря бумаги выхватив, стоя прочел. Сообщали, что войска Ду Суна и Лю Типа продвигаются вперед.

Известия такие получив, Ян Хао оставаться в помещении уже не мог. Ему как будто места не хватало. Вышел во двор и мерить стал его шагами. Всем существом своим он чувствовал - событие большое близко уж к за-вершеныо. А между тем какое-то тревожное томленье давало знать себя. Что-то мешало полностью уверовать, что вот еще немного - и весть победная придет. И чтобы веру укрепить свою, Ян Хао поспешил в кумирню Гуаньди.

Гяйфан... Груды камней и трупы. То и другое - дело человечьих рук. На месте деревянных хижин Нурхаци распорядился было возвести строения из камня. Его здесь не было в достатке, и Нурхаци приказал камень возить с окрестных гор. Чтоб дело не стояло, одни грузили камень на телеги, в которые впрягли волов, другие стены тут же возводили. Однако немного выложить успели: нагрянул с войском тут своим Ду Суп. И вот остались от него теперь тела вразброс: земля маньчжурская принять их не спешила. Давала насытиться зверью и птицам. Тем более от незваных пришельцев они немало претерпели.

Нурхаци медленно объехал городище. Под ним бывалый копь храпел надсадно, шел неохотно и, шею круто изогнув, косил глазами вбок. "Ну, ну, спокойно, - к луке седла пригнувшись, Нурхаци ладонью потрепал коня, - такое видел ты уже". А самому себе сказал: "Да нет, такого не было еще, чтоб столько уложили наповал. Да и кого? Никаней.

Вот здесь, в Гайфане, они сперва споткнулись, а дальше уж пошло. И потому в Гяйфани мы доложим Небу о победе и жертвы в благодарность принесем ему".