Глава 10 БОЛЕЗНЬ

Предметный урок, полученный правителем в дни выбо­ров, не пропал даром. Борис четко уяснил себе, что от знати зависит будущее династии, и старался заручиться поддержкой бояр. Свидетельством тому служили щедрые пожалования высших думных чинов. Княжеская аристо­кратия, казалось, вновь обрела то влияние в Боярской думе, которым пользовалась до опричнины.

Борис сохранил пост главы думы за удельным князем Федором Мстиславским. Самое высокое положение в его думе занимали бояре князья Василий, Дмитрий, Алек­сандр и Иван Шуйские.

После опричнины князья Ростовские на 30 лет лишились боярских чинов. Борис пожаловал высшие думные чины Михаилу Катыреву-Ростовскому и Петру Буйносову - Ростовскому. После многолетних унижений Ростовские попытались «пересидеть» Мстиславских и Шуйских и вернуть себе первенство в думе. Стародубские князья, изгнанные в свое время из думы, снова появились там. Васи­лий Хилков получил чин окольничего.

Опричнина сломила могущество князей Оболенских. Борис произвел в бояре Федора Ноготкова-Оболенского и использовал его блестящую родословную, чтобы подорвать местнические претензии Романовых.

Князь Андреи Куракин немало повредил Годунову в первые годы его правления, за что поплатился долгой ссылкой. После коронации Бориса он стал заседать в думе в боярском чине. Годунов не доверял князьям Голицыным, тем не менее пожаловал высший чин Василию Голицыну.

Скупее Борис жаловал чинами старомосковскую знать - Морозовых, Салтыковых, Шеиных, Романовых, Бутурлиных. Исключение он сделал лишь для своей многочисленной родни. За Годуновыми в думу, как помним, потянулись Сабуровы и Вельяминовы. Не­смотря на родство с царем, младшие из его «братии» заняли в думе сравнительно скромные посты. Борис Годунов старался доказать свое уважение к привилегиям аристо­кратии.

Получив высшую власть, Борис не вернул думному дворянству того влияния, которым оно пользовалось при Грозном. Число думных дворян при нем было невелико, а их роль незначительна. Бывшие сподвижники Годунова по опричнине рассчитывали на то, что его воцарение пе­ревернет вверх дном устоявшуюся систему местнических отношений, но их надежды развеялись вмиг. Когда Полевы и Пушкины дерзко «заместничали» с «великими» Салтыковыми, их сразу одернули и примерно нака­зали.

После 15 лет правления Годунов не страшился откры­тых выступлений и готов был подавить их силой. Но, под­верженный суевериям, он чувствовал себя беззащитным перед тайными кознями. Чтобы спастись от «порчи», Борис обязал подданных клятвой на кресте «царя, царицу и де­тей их на следу никаким ведовским мечтанием не испор­тить, ведовством по ветру никакого лиха не посылать», «людей своих с ведовством, со всяким лихим зельем и кореньем не посылать, ведунов и ведуней не добывать на государское лихо» (Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией, т. 2, с. 58-59).

Уже в первые годы царствования Бориса в Москве произошло несколько «колдовских» процессов. Первым заподозрен был в нарушении клятвы боярин Шуйский. В государственном архиве хранилось «дело доводное - извещали княж Ивановы Ивановича Шуйского люди Янко Иванов сын Марков и брат его Полуехтко на князя Ивана Ивановича Шуйского в коренье и в ведовском деле». Дво­ряне Марковы занимали видное положение в свите Шуй­ских, и власти дали делу ход. Борис получил повод к расправе со всем родом Шуйских. Но он предпочел проявить снисхождение. Иван Шуйский избежал опалы и даже не был отставлен от службы. Боярина спасло то, что он при­надлежал к верхам титулованной знати и не выступал против Бориса в дни междуцарствия.

При коронации Борис обещал править милостиво и никого не казнить. Его добрые намерения не осуществились. Героем первого политического процесса стал близ­кий родственник нового царя Богдан Бельский.

Летом 1599 г. Бельский возглавил военную экспедицию на Северский Донец. Власти поручили ему основать близ Азова новую крепость, получившую претенциозное название Царев-Борисов.

Царская печать

Воевода отправился в поход в сопровождении многочис­ленного «двора» и с огромным обозом продовольствия, собранного в собственных вотчинах. В подчинении Бельского находилось 3 тыс. дворян, стрельцов и казаков. Всю эту армию воевода щедро жаловал деньгами и платьем, поил и кормил из своих запасов. Он добивался популярности и достиг цели: слухи о его щедрости распространились по Москве, и ратные люди повсюду хвалили его.

Забыв об осторожности, Богдан Бельский без всякого уважения отзывался о Борисе, при этом он заявлял: «Пусть Борис Федорович царствует на Москве, а я теперь царь в Цареве-Борисове». Служилые иноземцы поспешили донести о его крамольных речах. Правительство переполо­шилось, отозвало Бельского из армии и отдало его под суд. После допроса свидетелей суд признал воеводу виновным, Бельский избежал тюремного заточения и казни, но для него изобрели наказание особого рода. «Мятежника» выставили к позорному столбу и лишили чести, выщипав, волос за волосом, всю его длинную бороду. Богдан Бельский потерял думный чин и отправился в ссылку в Ниж­ний Новгород. Знать со злорадством наблюдала за униже­нием бывшего опричного временщика.

Жертвой гонений стал не один только Богдан Бельский. На протяжении двух-трех лет все, кто активно противился избранию Бориса, либо подверглись прямой опале, либо были понижены в чинах.

Главный думный дьяк Василий Щелкалов к 1600 г. перестал быть печатником. Вместо него Годунов сделал хранителем царской печати своего давнего сподвижника Игнатия Татищева. С лета 1601 г. Щелкалова и вовсе от­ставили от дел. Современники утверждали, будто дьяк утратил и думные чины, и все имущество. Но, кажется, они были не вполне правы. Прошло три года, и думный дьяк Василий Щелкалов выставил в поле против самозванца полсотни вооруженных воинов из своих обширных вотчин. Как видно, опальный заслужил к тому времени прощение.

Наибольшим преследованиям подверглась семья бояр Романовых. Их дело началось совершенно так же, как и дело Ивана Шуйского. Дворянин Второй Бартенев, служивший в казначеях у Александра Романова, подал царю извет на своего боярина. Он сообщил, будто Романов хранит у себя в казне волшебные коренья и хочет «испор­тить» царскую семью. Подлинные документы о ссылке Романовых подтверждают, что они стали жертвами «колдовского» процесса. В них процитирована такая речь пристава, обращенная к закованному в железа Романову: «Вы, злодеи-изменники, хотели царство достать ведовством и кореньем» (Там же, с. 38). Телохранитель Бориса Конрад Буссов также отметил, что опальных Романовых обвинили в намерении извести царскую семью.

Русские источники дают лишь приблизительные сведения о времени падения Романовых. Заполнить этот пробел помогает вновь найденный источник - дневник польского посольства в Москве.

Полный текст дневника, по-видимому, утерян, однако в Рукописном отделе Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде хранится фрагмент его не­мецкой копии. Наибольший интерес представляет дневниковая запись, датированная 26 октября (2 ноября) 1600 г.

«Этой ночью,- записал один из членов посольства,- его сиятельство канцлер сам слышал, а мы из нашего двора видели, как несколько сот стрельцов вышли ночью из замка (Кремля.- Р. С.) с горящими факелами, и слышали, как они открыли пальбу, что нас испугало». Польские послы наблюдали за нападением правительственных войск на подворье Романовых. «Дом, в котором жили Романовы,- продолжал автор дневника,- был подожжен; некоторых (опальных.-Р. С.) он (Борис.-Р. С.) убил, некоторых арестовал и забрал с собой...» (Государственная Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, ОР, ф. Ф. Аделунга, ф. 7, № 193, л. 37).

Польские послы получили не вполне точную информа­цию относительно судьбы Александра Романова, будто бы казненного десять дней спустя. В действительности этот боярин стал главным обвиняемым в затеянном властями « колдовском» процессе.

По царскому приказу особая боярская комиссия во главе с Михаилом Салтыковым произвела обыск на захва­ченном подворье и обнаружила в казне Александра волшебные корешки. Найденные улики были доставлены на патриарший двор, где собрались Боярская дума и высшее духовенство. В присутствии их царь велел Салтыкову раскрыть принесенные мешки и «корение из мешков выкласти на стол».

В Боярской думе у Романовых нашлось много против­ников. Окольничий Салтыков непосредственно участвовал в следствии об их измене. Боярин князь Петр Буйносов-Ростовский распоряжался на опальном дворе Федора Романова после его ареста. Во время разбора дела в думе бояре, по словам близких к Романовым людей, «аки зверие пыхаху и кричаху». Будучи в ссылке, Федор Романов с горечью говорил: «Бояре-де мне великие недруги, искали-де голов наших, а ныне-де научили на нас гово­рити людей наших, а я-де сам видел то не одиножды» (Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией, т. 2, с. 38). Романовы имели все основания жаловаться на знать, заседавшую в Боярской думе. Княжеская аристократия давно выражала недовольство чрезмерным возвышением Романовых и теперь помогла Борису избавиться от них.

Братьев Романович обвинили в тягчайшем государст­венном преступлении- покушении на жизнь царя. Наказанием за такое преступление могла быть только смертная казнь. Борис долго колебался, не зная, как ему поступить с Никитичами. Опальные оставались в столице в течение нескольких месяцев. Наконец их судьба решилась. Федора Романова постригли в монахи и заточили в отдаленный северный монастырь. Его младших братьев отправили в ссылку.

Александр, Михаил, Василий Романовы умерли в изгнании. Их смерть поспешили приписать тайному указу царя. На самом деле удивительна была не погибель ссыльных, а то, что некоторые из них уцелели. Осужденных кормили скудной пищей и везли за тысячи верст в Си­бирь либо на берег Студеного моря при совершенном без­дорожье, в тяжких цепях, нередко в лютые морозы.

Судьба Федора Романова служит веским доводом про­тив предположения, будто Борис намеренно использовал ссылку, чтобы без шума уничтожить своих противников. Старший из Никитичей был главным претендентом на трон, но его Годунов отправил не в ссылку, а в монастырь. Вышло так, что монашеский куколь спас жизнь Федору Никитичу, но отнял у него шансы на обладание троном. Надеть на себя корону расстрига не мог. Борису этого было достаточно.

Царь подверг подлинному разгрому романовскую пар­тию в Боярской думе. Первым пострадал боярин князь Федор Шестунов, чей слуга донес властям на его зло­умышления. Царь щедро наградил доносчика, но не стал наказывать престарелого боярина. Шестунов умер под до­машним арестом своею смертью до опалы Романовых. Если бы он кончил жизнь в тюрьме или изгнании, Борису не­пременно приписали бы еще одно убийство.

Зять Федора Никитича, боярин князь Борис Черкас­ский, попал в тюрьму на Белоозеро. Он давно болел и умер в тюрьме довольно скоро. Другой зять Романовых, князь Иван Сицкий, угодил в монастырь. Опале подверг­лись князь Александр Репнин и дворяне Карповы.

После воцарения Романовых летописцы не пожалели красок, чтобы расписать злодейства Годунова и представить членов опальной семьи в ореоле мученичества. Из ле­тописей драматические эпизоды перекочевали и на стра­ницы исторических и литературных произведений. Один из героев трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» осу­дил весь режим и образ правления Годунова словами:

...Он правит нами, 

 Как царь Иван (не к ночи будь помянут). 

 Что пользы в том, что явных казней нет... 

 Уверены ль мы в бедной жизни нашей? 

 Нас каждый день опала ожидает, 

 Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы, 

 А там - в глуши голодна смерть иль петля.

В действительности методы управления Годунова мало напоминали методы управления царя Ивана. Даже в самые критические моменты Борис не прибегал к погромам, резне и кровопролитию, а его опалы отличались кратко­временностью. Судьба Романовых может служить тому примером. Через несколько месяцев после суда Борис рас­порядился смягчить режим заключения опальных, вернул из ссылки Ивана Романова и нарядил следствие по поводу жестокого обращения приставов с больным Василием Ро­мановым. Детям Федора Никитича и вдове Александра Никитича разрешили покинуть белозерскую ссылку и уехать в одну из родовых вотчин. Князья Иван Черкас­ский и Сицкие получили полное прощение и вернулись на службу. Филарета Романова царь велел содержать в Аптониев-Сийском монастыре так, чтобы ему «не было нужи».

Бориса всегда подозревали в коварстве. Вступив на трон, он осыпал милостями своих наиболее опасных сопер­ников. Александр Романов получил боярский чин, Ми­хаил Романов и Богдан Бельский стали окольничими. Не хотел ли он усыпить подозрения врагов, чтобы затем обрушить на их головы нежданную царскую месть? Сколь бы правдоподобными ни казались такие предположения, они все же не согласуются с фактами. До сих пор от вни­мания исследователей ускользало обстоятельство, оказав­шее заметное влияние на ход политической борьбы в годы царствования Годунова. Это обстоятельство - физическое состояние Бориса. Еще до коронации Бориса за рубеж стали поступать сведения о его тяжелой болезни. Один современник Годунова заметил, что тот царствовал шесть лег, «не царствуя, но всегда болезнуя». Врачи оказались бессильны исцелить его недуг, и царь искал спасения в молитвах и богомольях. В конце 1599 г. он не смог своевременно выехать на богомолье в Троицу, и его сын собственноручным письмом известил монахов, что причина задержки та, что батюшка его «недомогает». К осени 1600 г. здоровье Бориса резко ухудшилось. Один из чле­нов польского посольства, составивший рифмованное повествование о путешествии в Москву, замечает, что вла­стям не удалось утаить от всех болезнь царя и в городе по этому поводу поднялась большая тревога. После обсуж­дения дела и Боярской думе Бориса по его собственному распоряжению отнесли на носилках из дворца в церковь и показали народу, что он еще жив.

Слухи о близкой кончине Годунова искусственно воз­родили обстановку династического кризиса. Подготовляя почву для переворота, оппозиция распространяла в Рос­сии и за рубежом слухи о болезненности и слабоумии на­следника престола царевича Федора. Находившиеся в Мо­скве польские послы утверждали, будто у Годунова очень много недоброжелателей среди подданных, число строго­стей против них растет день от дня, но строгости не спа­сают положения. «Не приходится сомневаться,- писали поляки,- что в любой день там должен быть мятеж» (Там же).

Становится понятным, почему в такой обстановке пра­вительство выказало крайнюю тревогу по поводу действий Бельского и Романовых. Первый открыто добивался популярности в армии, вторые собрали в столице многочис­ленную вооруженную свиту. Польские послы потратили немало усилий на то, чтобы установить причины опалы Романовых. Собранная ими информация особенно инте­ресна потому, что она исходила от московитов, симпати­зировавших родне царя Федора. «Нам удалось узнать,- читаем в польском дневнике,- что нынешний великий князь (Борис.- Р. С.) насильно вторгся в царство и от­нял его от кровных родственников умершего великого князя Никитичей-Романовичей. Названные Никитичи-Ро­мановичи усилились и, возможно, снова предполагали за­получить правление в свои руки, что и было справедливо, и при них было достаточно людей, но той ночью великий князь [Борис] на них напал».

Дневниковая запись раскрывает подлинные причины гонений на братьев царя Федора. Тяжелая и продолжительная болезнь Годунова подала Романовым надежду на то, что они вскоре смогут вновь вступить в борьбу за об­ладание короной. Малолетний наследник Бориса имел со­всем мало шансов удержать трон после смерти отца. Но­вая династия не укоренилась, и у больного царя остава­лось единственное средство ее спасения. Он постарался из­бавиться от претендентов на корону и отдал приказ о штурме романовского подворья.

Борису удалось потушить мгновенно вспыхнувший конфликт и стабилизировать политическую обстановку в стране.

Во внешних делах Годунов стремился достичь длитель­ной мирной передышки и раздвинуть восточные пределы государства. Сибирский хан Кучум понес несколько поражений от царских воевод, после чего откочевал с Иртыша в Барабинские степи. В 1598 г. воеводы вновь построен­ного Тарского городка отправились по следам Кучума в глубь степи и подвергли разгрому его становища. Семья хана и множество его слуг попали в плен и были отосла­ны в Москву. Сибирское ханство перестало существовать. Ничто не препятствовало быстрому продвижению воевод на восток. С Иртыша и Оби русские сделали решитель­ный шаг к устью Енисея. Отряды, посланные «прове­дать» Мангазейскую землю, привели в покорность мест­ные племена и в 1600 г. прислали в Москву первый мангазейский ясак.

Царь Борис старался поддерживать мирные отноше­ния с Крымом и Турцией и искал мирного урегулирова­ния дел с Речью Посполитой. Спор из-за Ливонии обо­стрил противоречия между поляками и шведами и оконча­тельно устранил возможность восстановления мощной ан­тирусской коалиции. В 1601 г. Россия заключила 20-летнее перемирие с Речью Посполитой.

Сознавая, сколь необходимы России тесные хозяйст­венные и культурные связи с Западной Европой, Годунов деятельно хлопотал о расширении западной торговли. С помощью ганзейского города Любека он надеялся нала­дить морские сообщения через Ивангород- русский го­род на реке Нарове. Однако Швеция, располагавшая первоклассным флотом, разрушила эти замыслы. Ссылаясь на условия Тявзинского договора, шведы блокировали Ивангород с моря.

Ради поощрения торговли с Западом Борис осыпал щедрыми милостями немецких купцов, некогда пересе­ленных на Русь из завоеванных ливонских городов. Они получили от казны большие ссуды и разрешение свободно передвигаться как внутри страны, так и за ее пределами. Ливонцы должны были принести присягу на верность царю, и в дальнейшем их использовали не только в торговых, но и в политических целях. Для жителей Немецкой слободы снова открылась кирха в Кукуе.

Борис проявлял живой интерес к просвещению и куль­туре, к успехам западной цивилизации. При нем иноземцев в Москве было больше, чем когда-нибудь прежде. Бо­рис любил общество иноземных медиков, обосновавшихся при дворе, и подолгу расспрашивал их о европейских по­рядках и обычаях. Новый царь зашел столь далеко в нарушении традиций, что сформировал из наемников-нем­цев отряд телохранителей.

Годунов первым из русских правителей отважился по­слать нескольких дворянских «робят» за границу «для науки разных языков и [обучения] грамоте». При нем вла­сти проявляли заботу о распространении книгопечатания, вследствие чего во многих городах были открыты ти­пографии. Борис вынашивал планы учреждения в Рос­сии школ и даже университета по европейским образ­цам.

Годунов проявлял исключительную заботу о благоуст­ройстве столицы, строительстве и укреплении пограничных городов. При нем в жизнь Москвы вошли неслыхан­ные ранее технические новшества. Русские мастера соору­дили в Кремле водопровод с мощным насосом, благодаря которому вода из Москвы-реки поднималась «великой мудростью» по подземелью на Конюшенный двор. Заим­ствовав псковский опыт, Борис устроил первые в столице богадельни. В Кремле, подле Архангельского собора, он приказал выстроить обширные палаты для военных при­казных ведомств, в Китай-городе, на месте сгоревших тор­говых рядов,- каменные лавки. Мастера заменили старый, обветшавший мост через Неглинную новым, широким, по краям которого располагались торговые помещения. На Красной площади выросло каменное Лобное место с рез­ными украшениями и решетчатой дверью.

Строительство превратилось в подлинную страсть Году­нова. По его приказу мастера надстроили столп колоколь­ни Ивана Великого и приступили к возведению грандиоз­ного собора «Святая святых», призванного украсить цент­ральную площадь Кремля. Модель собора была готова, и строительные материалы свезены на площадь. Смерть Бо­риса, однако, помешала осуществлению его замысла.

Благодаря покровительству Годунова развернулся та­лант замечательного русского архитектора Федора Коня. Под руководством Коня русские строители опоясали Китай-город мощными укреплениями. На Красной площади, подле старой кремлевской стены, вдоль рва, поднялась вторая, зубчатая, стена. Федор Конь руководил возведе­нием каменного града в Астрахани и грандиозных кре­постных сооружений в Смоленске. Борис сам заложил смоленскую крепость, в сооружении которой участвовали «все города Московского государства», Крепость, снабженная 38 башнями, стала самым мощным оборонительным форпостом на западных рубежах страны.

Как истинный сын своего времени Годунов сочетал ин­терес к просвещению с верой в чудеса. Впрочем, в те вре­мена этому была подвержена не только Россия, но и За­падная Европа. Усомнившись в искусстве врачей, Борис искал помощи у колдунов и знахарей. Еще чаще он прибегал к средству, на которое всегда уповали благочестивые люди Древней Руси: усердно молился и ездил на бо­гомолье в святые места. Благочестие сослужило правите­лю плохую службу. Однажды, отчаявшись, он велел на­поить больного сына «святой» водой и в сильную стужу отнес его в храм Василия Блаженного. Так умер первенец Бориса, который со временем мог наследовать трон.

Несколько любопытных штрихов к биографии Годунова прибавляет история с женихом царевны Ксении герцо­гом Гансом Датским. Призванный в Москву в 1602 г. гер­цог опасно занемог. Обеспокоенный Борис прислал к датчанину всех своих докторов, но четыре дня спустя неожи­данно запретил им посещать больного и отменил все назначенные ими процедуры.

На основании этого эпизода летописцы возложили на Бориса ответственность за смерть герцога. Но их версия страдает многими несообразностями. Борис будто бы за­мыслил злое, узнав, что московские люди «всею землею зело» полюбили Ганса. На самом деле молодой лютеранин, всего месяц пробывший в Москве, не знавший языка и не общавшийся с населением, не пользовался среди москви­чей и тенью популярности. Более того, дружбой с иноверцем царь немало повредил своей репутации. Распоря­жения Годунова насчет лечения Ганса объяснялись достаточно просто. Видя бессилие медиков, столкнувшихся с неизвестной им желудочной инфекцией, царь положился на православного бога и велел раздать пищим богатую милостыню. Вслед за тем Борис лично посетил нареченного зятя и у его постели промолвил: «Да, немного понимают мои доктора в этой болезни». Тут же он пригрозил докторам, что им будет плохо, а толмач угодит на кол, если гер­цог умрет. Каждый раз при царском посещении у постели больного разыгрывалась одна и та же сцена. Борис рыдал, вместе с ним выли и кричали все бояре. В комнате стоял невообразимый шум. Один из членов датской свиты услы­шал и записал в дневник причитания царя. «Не заплакала бы и трещина в камне, что умирает такой человек, от которого я ожидал себе величайшего утешения,- воскли­цал Борис.- В груди моей от скорби разрывается сердце».

Современники считали Бориса удивительным оратором. Люди, знавшие Годунова, восхищались его речами. От природы он наделен звучным голосом и даром красноре­чия, писал о правителе Горсей. Младший современник Бо­риса, Семен Шаховской, называл его человеком «вельми сладкоречивым».

Тем же писателям принадлежат лучшие словесные портреты Годунова. Англичанин отметил величественные манеры Бориса, красоту его лица и неизменную приветли­вость в обращении. По словам Шаховского, Борис «цвел благолепием» и «образом своим множество людей превзо­шел». Обладая несокрушимой волей, Годунов производил впечатление мягкого человека. В минуту душевного волне­ния на его глаза навертывались слезы. Годунов поражал современников своим постоянством в семейной жизни и привязанностью к детям. Перечисляя добродетели царя, русские писатели подчеркивали его отвращение к бого­мерзкому винопитию.

Даже враги, отдавая должное Годунову, писали, что он мог бы совершить много великих дел, если бы не поме­шали ему неблагоприятные обстоятельства. Такое мнение высказывали и иноземцы, и русские писатели. Конечно, чтобы вполне оценить ту или иную похвалу, надо предста­вить, от кого она исходит. Почитатели Бориса были дворянами, которых особенно восхищала его щедрость к слу­жилым людям.

В полной мере русские писатели оценили достоинства Бориса уже после Смуты, когда трон заняли его ничтож­ные преемники. Хотя и явились после Годунова другие умные цари, дипломатично замечал И. Тимофеев, но их разум был лишь тенью его разума.

Овладев короной, Борис навлек на свою голову него­дование знати. Однако благодаря гибкой политике ему удалось сплотить верхи вокруг трона. Роковой для дина­стии Годунова оказалась ненависть низов. Борис воздвиг трон на вулкане.