Лекция 6: Китай в первой половине I тысячелетия н.э.

Упадок и гибель рабовладения в Китае.

С правления Гуан У-ди (25—57 гг. н. э.), пришедшего к власти на волне восстаний трудового населения и недовольной части господствующего класса, начинается Младшая династия Хань. Жестоко подавив народные движения, Гуан У-ди, однако, вынужден был пойти навстречу некоторым требованиям повстанцев, он даже объявил о намерении вернуться к «добрым временам» Лю Бана. За время восстаний многие рабы вырвались на свободу; Гуан У-ди оставил им ее; кроме того, он неоднократно объявлял амнистии осужденным; еще до воцарения Гуан У-ди провозглашал свободу (больше на словах) продавшимся в рабство из-за голода или насильно обращенным в рабство во время всеобщей смуты. Действительно были освобождены государственные рабы, попавшие в рабство из-за нарушений законов Ван Мана, и в ряде областей империи некоторые категории частных рабов, незаконно приговоренных по суду к рабству(Речь шла о нарушеениях «Закона о продаже людей и захвате в рабство», обнародованного Гуан У-ди в 30—31 гг. н. э.). Указом 35 г. было запрещено клеймить рабов, и, наконец, тогда же было ограничено право хозяев убивать своих рабов. Был отменен закон о позорной казни рабов на базарной площади, причем в указе заявлялось (официально—впервые), что раб по природе своей— человек.

Восстания 17—25 гг. способствовали консолидации класса рабовладельцев в целом и тем самым реставрации империи. Если при Ай-ди и Ван Мане любые попытки ограничить частное рабство и вторгнуться в права землевладельцев вызывали с их стороны отчаянное сопротивление, то теперь, после того как правительство Гуан У-ди взяло на себя и успешно справилось с функцией подавления восстаний рабов и бедняков, частные собственники уже не протестовали против законов Гуан У-ди о рабах, в том числе и ограничивающих самоуправство господ: большинство сознавало уже, что эти меры необходимы, тем более что в главном Гуан У-ди отстаивал интересы землевладельцев и рабовладельцев. Обнародованный им «Закон о продаже людей», несмотря на вводимые там ограничения, безусловно способствовал упорядочению, а тем самым и дальнейшему развитию работорговли — этого важного источника частного рабства. Кроме того, стал изменяться и характер землевладельческих хозяйств, в первую очередь самых крупных. Ко времени Гуан У-ди относятся многочисленные упоминания о большом количестве у землевладельцев так называемых гостей — кэ, или бинъ кэ(Термин бинь кэ можно перевести как «добровольно подчинившийся гость».). Так, в 52 г. за участие в мятежах «сильных домов» было казнено несколько тысяч лично зависимых от них бинь кэ. Видимо, в это время многие хозяйства использовали «гостей», правда, «за неимением рабов». Категория кэ определялась так: «Это те, кто своей земли не имеет, но берет у богатых и возделывает ее» («Хань ту»).

Волнения 17—25 гг. охватили Северный Китай от Шаньдуна до Ганьсу и прокатились широкой полосой примерно в 300 км, захватив прежде всего районы междуречья Хуанхэ и Янцзы. Но особенно пострадала от военных действий столичная область. Чанань была разгромлена. Знаменитый канал Чжэнго и гидротехнические сооружения в бассейне р. Вэй были разрушены, и вся сложная оросительно-мелиоративная система Вэйбэй вышла из строя. Этот важнейший экономический район Западно-Ханьской империи пострадал настолько, что на восстановление в нем хозяйственной деятельности у новой династии не хватило возможностей. Кроме того, здесь, видимо, особенно значительны были позиции крупнейшей землевладельческой знати — «сильных домов», сторонников сепаратизма, резко оппозиционно настроенных в отношении Гуан У-ди. Сыграли свою роль и возобновившиеся набеги сюнну, частично снова «осевших» в Ордосе и угрожавших непосредственно Чанани. После казни Ван Мана их вожди даже претендовали на престол Ханьской империи, провозгласив было своего ставленника новым императором династии Хань.

В связи с изменением экономической и политической ситуации Гуан У-ди перенес столицу из Чанани на восток, в Лоян. Для восстановления ирригационных сооружений на Хуанхэ и приведения в порядок хозяйства страны были предприняты энергичные меры, в частности касающиеся упорядочения денежного обращения. Поощрялось земледелие и шелководство, бедноте выделялись на льготных условиях государственные земли (гун тянъ), а после подавления мятежа 52 г.— земли опальных «сильных домов». Были сделаны налоговые послабления.

Постепенно империя Хань вновь обрела внешнеполитическое могущество мировой державы. В 43 г. был опять подчинен отложившийся было Северный Вьетнам, а народно-освободительное движение вьетов жестоко подавлено. Во второй половине I в. (при умелом использовании китайцами раскола сюнну на «северных» и «южных»( Сюнну еще в I в. до н. э. разделились на две ветви: одна ушла на запад, другая осталась у границ Северного Китая. В середине I в. н. э. эта часть сюнну раскололась на «северных», откочевавших на северо-запад, и «южных», переселившихся на территорию Ханьской империи, в Ордосский край. Южные сюнну стали первыми из кочевников, образовавших (в начале IV в.) в Северном Китае «варварское государство».) ) восстановилось влияние Китая в Восточном Туркестане, во время военных кампаний было взято в плен якобы до 200 тыс. кочевников.

Образцом гражданина в официальной истории династии изображен известный рабовладелец, заслуженный военный Ма Юань (14 г. до н. э.—49 г. н. э.), прославившийся усмирением вьетов и удостоенный почетного звания «главнокомандующего — сокрушителя волн». Сказанная им перед кончиной (на поле брани с гуннами) фраза стала знаменитой: «Командиру подобает быть доставленным домой в шкуре боевого коня, а не умирать дома в постели, в окружении сыновей и внуков».

Особенно отличился как в войнах с «северными» сюнну, так и на дипломатическом поприще в Западном крае ханьский полководец Бань Чао (32—102) — брат историка Бань Гу, назначенный наместником Западного края. Он был одним из организаторов мощной антисюннуской коалиции племен динлинов и сяньби, с успехом осуществляя традиционную внешнеполитическую линию империи Хань: «варваров уничтожать руками варваров».

По мере продвижения империи Хань на северо-запад обострялись ее отношения с Кушанским царством. В 90 г. Бань Чао в Средней Азии разбил войска кушанского царя Канишки — скрытого союзника сюнну, поддерживавшего врагов империи Хань в Западном крае, после чего кушаны некоторое время посылали в Китай дары. Один из эмиссаров Бань Чао достиг Персидского залива; вновь, хотя и ненадолго, был установлен Шелковый путь — важнейшее звено на торговой оси Лоян (ранее Чанань) — Рим.

Международная китайско-римская торговля, оставаясь непрямой, приобрела к этому времени довольно регулярный характер. Упоминания о китайских товарах проникают даже в художественную литературу, их можно встретить у Горация, Вергилия, Птолемея, Плиния Старшего( Торговля между Ханьской империей и Римом впервые началась в 36 г. до н. а. и была возобновлена при Августе.). В I в. н. э. в «Великую страну Цинь», как китайцы называли Римскую империю, отправилось ханьское посольство; правда, оно дошло лишь до римской Сирии.

Одновременно китайцам удалось через Верхнюю Бирму и Ассам установить связи с Индостаном и наладить морское сообщение из портов Вьетнама (в частности, из известного римлянам под названием «Каттигара» порта в Бакбо) до восточного побережья Индии, а через Корею — и с Японией.

Развитие внешнеторговой экспансии империи Хань в направлении стран южных морей, государств Южной Индии и Шри Ланки становится особенно заметным во второй половине II в. н. э.— с утратой ханьского контроля над Великим шелковым путем.

Внутри страны происходит рост производительных сил. Проводились крупные ирригационные работы; поддержание в порядке ирригационных сооружений имело особенно важное значение в Северном Китае, где из-за специфических геологических условий прорыв плотин приводил к страшным бедствиям. Для помола зерна вместо ручных зернотерок начали применять примитивные водяные мельницы, агротехнические изобретения Старшей династии Хань получили большее распространение, были придуманы воздуходувные кузнечные мехи, действовавшие при помощи водяного колеса с вертикальным валом, и водоподъемный насос. Однако распространение все эти нововведения получают лишь с III—IV вв. н. э.

При Младшей династии Хань в. империи ясно определились два направления социально-экономического развития. Главным из них оставалось рабовладение.

Рабовладельческие хозяйства продолжали существовать, хотя труд рабов применялся теперь прежде всего в специфических видах производства (выращивание камфарных и лаковых деревьев, пастьба скота, рыбные и соляные промыслы). Для земледелия, если не считать ирригационных работ, рабский труд не был характерен. Жалобы на непроизводительность его появились уже во второй половине Старшей династии Хань (в правительственной дискуссии «О соли и железе» и докладе сановника Гун Юя); теперь они усилились. Это было связано, в частности, с усовершенствованием навыков труда и хозяйственных' методов — не менее важным показателем подъема производительных сил, чем технические достижения. Развивается новый тип полеводства, требовавший тщательного ручного ухода буквально за каждым растением в поле; рабский труд для этого не годился. Получают развитие сложные хозяйства крупнейших собственников земли, где применялся труд зависящих от них (но лично еще свободных) земледельцев(Исследователи отмечают двойственность их положения: они сохраняли право приобретать землю, но не могли самовольно покинуть арендуемый ими участок господской земли.). Процесс концентрации земли принял неслыханные размеры: новые землевладельцы, никак не связанные с чиновной знатью, иногда обладали имениями, тянувшимися «от области до области». Их влияние распространялось на всю округу, включая и мелкие города. Эти земельные магнаты назывались, как мы уже знаем, «сильными домами». Они имели тысячи рабов, табуны коней, стада крупного и мелкого скота, владели большими мастерскими, значительную часть персонала которых составляли закованные рабы, наживались на торговле и ростовщичестве. На полях этих огромных имений было крайне трудно, а то и невозможно организовать необходимое наблюдение за рабами. Здесь использовался труд бу цюй (посаженной на землю личной стражи) и всякого рода кэ — «гостей», «полевых работников», «гостей-приживальщиков», «нахлебников» и др. Эта группа, напоминающая клиентов или колонов, существовала на правах арендаторов (дянъ кэ) или на положении отроков-рабов (тун ли). Часто нужда заставляла задолжавшую бедноту брать в издольную аренду и обрабатывать землю «сильных домов» на тяжелых условиях. В обширнейших поместьях, имевших по нескольку тысяч «гостевых дворов», наметился переход к предфеодальным формам хозяйствования. Второе направление социально-экономического развития в империи Младших Хань и представляло крупное землевладение, где устанавливались отличные от рабовладельческих отношения, игравшие все более важную экономическую роль.

В государственном секторе получили распространение так называемые тунь тянъ («поля при селении—тунь»). Впервые эта форма государственного полеводческого хозяйства возникла на северо-западных границах империи на рубеже II—I вв. до н. э., но затем нашла применение во внутренних областях империи (что, возможно, свидетельствует об усилении значения императорской собственности). Для изучения этих хозяйств имеются крайне редкие для древнего Китая источники — подлинные документы хозяйственной отчетности на бамбуковых планках. Сельскохозяйственные работы здесь выполняли поселенцы и их семьи, которым выдавали посевной материал, земледельческие орудия и скот: урожай (целиком или в размере 60%) сдавался в казенные амбары, откуда земледельцы получали натуральные выдачи и одежду. Выдачи и выполненные работы строго учитывались. Несмотря на тяжелые условия эксплуатации, жители этих селений не были все же рабами в юридическом смысле (так как известны случаи их дальнейшего порабощения властями), но находились на положении государственно-зависимых, прикрепленных к земле землепользователей. Это аграрное устройство, видимо связанное и с воссозданием общин, получило дальнейшее развитие и стало в известной мере прообразом государственной «надельной системы» — цзюнъ тянъ, нашедшей широкое применение со второй четверти III в. н. э., уже после падения ханьской династии, в китайских предфеодальных государствах периода так называемого Троецарствия и в раннефеодальной империи Цзинь.

Между тем ко второй половине II в. ханьский Китай снова потерял Западный край, хотя заинтересованность империи в нем была несомненна. Восстановление империей Младших Хань в I в. международной торговли по Великому шелковому пути и овладение торговыми путями на северо-востоке и юго-западе явилось мощным стимулом для развития товарно-денежных отношений, роста частного предпринимательства и накопления личных богатств. В феноменальном росте фамильных состояний и безудержном мотовстве богатейших домов современники усматривали чуть ли не первопричину оскудения государственной казны и массового разорения земледельцев. Два крайних полюса социальной действительности — скопление несметных сокровищ в руках немногих собственников (в частности, тех, кто был связан с торговлей и ростовщичеством) и обнищание массы мелких и средних собственников — обозначились к началу II в. с предельной остротой. Создавшееся положение многие деятели рассматривали как катастрофу для государства и связывали его с чрезмерным распространением товарно-денежных отношений.

Представление о том, что торговля и монетное обращение являются «червем», подтачивающим благосостояние государства, сложилось у ряда древнекитайских экономистов давно, в предимперский период. С конца II в. до н. э. в докладах на высочайшее имя появляются предложения запретить деньги и изъять металлическую монету из обращения. Однако объективная действительность, вызвавшая к жизни эти внешне схожие настроения, в разные периоды была различна.

В предимперскую эпоху, когда распространение товарно-денежных отношений стимулировало развитие рабовладельческих хозяйств, работавших на продажу, такое отношение отражало прежде всего реакцию общественных слоев, наиболее пострадавших от «победного шествия денег», в первую очередь прежней знати. Вместе с тем оно показывало реакцию правящих кругов — идеологов «фацзя», не связанных со старой знатью, но ставящих превыше всего интересы авторитарного государства, которые, по их мнению, ущемлялись новой денежной знатью. Эти воззрения шли вразрез с развитием рабовладельческой экономики той эпохи.

Теперь обстоятельства переменились. В условиях укрупнения рабовладельческих хозяйств, изменения самого их характера при усиливающейся натурализации хозяйства дальнейшее расширение и углубление денежных отношений (обусловленное также и политическими причинами(В частности, притязаниями фиска: подушный, а зачастую и поземельный налог, составлявший важнейшую статью доходов империи, правительство пыталось исчислять в деньгах.)) становилось отрицательным фактором, подрывающим экономику общества в целом. Вызванные этим противоречием общественные сдвиги давали себя знать во всех областях жизни и объяснялись современниками по-разному, но, как правило, пагубностью денег, как таковых. Подлинная причина этого кризисного явления заключалась в том, что достигнутый к тому времени уровень товарно-денежных отношений не соответствовал существовавшему тогда характеру производства. Поскольку в древности производство из-за низкого уровня производительности труда в целом носило натуральный характер, постольку товарно-денежное обращение затрагивало лишь относительно небольшую часть производимого продукта и капитал был торговоростовщическим, т. е. к производству не имел прямого отношения. Таким образом, рост денежных накоплений не стимулировал производства. И если оборотную сторону обогащения частных домов в империи Хань многие современники видели только в безмерной роскоши и беспредельном расточительстве—на фоне все возрастающей бедности подавляющего большинства населения и за его счет,— то в некотором смысле они были недалеки от истины.

Все это привело к обострению внутренней борьбы в правительстве и самом императорском доме. Две группировки боролись при ханьском дворе за влияние на императоров, в какой-то мере отражая две указанные тенденции общественно-экономического развития. Во внешней политике это были линии на ее активизацию и на затормаживание. Сначала одержала победу первая, и ее выражением были успехи Бань Чао, действовавшего в Западном крае в течение 30 лет. Но вскоре, и не случайно, взяла верх вторая. Еще во времена Бань Чао придворные советники настаивали на прекращении походов в Восточный Туркестан. После его смерти наместничество в Западном крае было уничтожено. Сын Бань Чао еще некоторое время продолжал дело отца. Однако государственной поддержки его деятельность уже не встречала, а в сложнейшей обстановке Западного края это означало постепенную сдачу империей ключевых позиций на Великом шелковом пути. Уже с конца первого десятилетия II в. северные сюнну при поддержке владетелей Западного края возобновили набеги на Китай. Активизировались племена цянов. Северные и северо-восточные границы империи стали подвергаться нападению сяньби, занявших прежние кочевья сюнну. У династии едва хватало сил для обороны границ.

На отказ от активной внешней политики повлияла и наметившаяся в первой четверти II в. убыль числа налогоплательщиков государства. Во 2 г. н. э.— в конце правления Старшей династии Хань — в Китае впервые была проведена перепись населения по числу хозяйств и душ, показавшая соответственно цифры: 12 233 062 и 59 594 978, т. е., как и обычно в древности, около пяти душ на хозяйство. При Младшей династии Хань составление фискальных списков стало одним из важнейших мероприятий имперской администрации. «История Младшей династии Хань» сохранила нам данные поголовного учета податного населения, производившегося примерно через каждые десять лет вплоть до середины II в. н. э. Столь пристальное внимание к проблеме народонаселения и регулярная регистрация основных непосредственных производителей государства обнаруживают жизненную важность для империи этой проблемы. В самом начале правления Младшей династии Хань перепись зафиксировала всего 21 млн. человек, но в течение длительного правления Гуан У-ди имел место неуклонный рост числа налогоплательщиков, количество которых к концу I в. н. э. достигло 53 млн. человек, что означало соответствующее возрастание доходов казны. Однако уже через полтора десятка лет и перепись показала убыль подданных империи почти на 10% — и * это в то время, когда, по свидетельству источников, у империи «не было дел», т. е. ни внутренних смут, ни внешних кровопролитных войн. Важная статья государственных доходов оказалась под угрозой. И хотя войны с кочевниками стоили жертв, однако причина этого неблагополучного экономического положения была глубоко внутренней. Не срабатывала одна из основных функций государства: непосредственного изъятия прибавочного продукта у основной массы трудового земледельческого населения (притом что сельское хозяйство было важнейшей отраслью общественного производства в империи). Сокращение количества налогоплательщиков не означало, конечно, их физической гибели, но знаменовало их гибель «гражданскую», поскольку они отдавали себя под покровительство частных лиц. Это положение принципиально отличалось от того, которое вызывало тревогу ханьских политических деятелей примерно за полтора-два столетия до этого. Тогда донесения местных властей сообщали, что, несмотря на сокращение поземельного налога до 1/зо доли урожая, бедняки в действительности лишаются половины в пользу богачей — обычно своих кредиторов, что вынуждает бедный люд закладывать поля и отдавать членов семей в рабство. Речь шла об общинниках, попавших в долговую кабалу, но остававшихся в числе граждан — налогоплательщиков империи. Ни о какой личной зависимости бедствующего люда от частных лиц тогда не было речи, во всяком случае как о массовом явлении. И тогда и сейчас государство пеклось о своих доходах, о налогоплательщиках империи, и болезненно реагировало на их сокращение, но за внешним сходством явлений скрывалось их принципиальное различие. Многие должники и теперь продавали членов своих семей и даже себя в рабство, но общая тенденция развития становилась иной. Заметно возрастало число маломощных семей, «добровольно» отдающих землю «сильным домам» с условием пользования ею на правах лиц, лично зависимых от земельных магнатов. К концу II в. под покровительством отдельных крупнейших представителей «сильных домов» находилось по нескольку тысяч кэ, бу-цюй и дянь-кэ. Практика перехода под покровительство формально ве носила характера торговой сделки, не скреплялась актом купли-продажи земли и не означала порабощения личности должника. Фиксировались отношения личные, патронажные; фактически они приводили к переходу распоряжения землей должников и значительной части доходов с нее к заимодавцу или другому «покровителю» обедневшего общинника и к потере в конечном итоге последним какой-то доли своей гражданской свободы.

Патронаж привязывал отдавшегося под покровительство к земле, что, очевидно, было в интересах обеих заинтересованных сторон. Если доведенные до разорения земледельцы отдавались под покровительство крупных собственников, попадали в личную зависимость от них, то такой ценой они сохраняли известные владельческие права на свои участки. Покровительство патрона, видимо, освобождало их самих и от уплаты государственных налогов. О том, что в основе этих процессов часто лежали долговые сделки, можно судить по постоянным упоминаниям источников об огромном количестве должников у земельных магнатов.

Из подданных государства, его свободных граждан, попавшие в долговую кабалу лица теперь превращались в людей, лично и поземельно зависимых, вышедших из-под фискального надзора имперской администрации. Для государства этот процесс означал потерю доходов, для земельных магнатов — их приобретение, причем явно в ущерб государству(Очевидно, к концу описываемого периода «гостевые дворы» получают какой-то официальный статус и начинают учитываться властями на предмет налогообложения, но не как самостоятельные хозяйства, а как податные единицы, подчиненные «сильным домам», приписанные к ним.)

Создалась своеобразная ситуация: общинники — основные налогоплательщики государства могли распоряжаться своей землей, передавать ее на определенных условиях другим лицам, в частности «сильным домам», которые, в свою очередь, также имели право распоряжаться своими поместьями, расширяя их до любых мыслимых пределов. Государство же, чьими подданными они являлись, не имело реальной возможности помешать этому. Таким образом, ни императору, ни ханьскому государству не принадлежала и в это время собственность на всю территорию империи, на которую распространялся их публично-правовой суверенитет.

Но с течением времени — по мере ослабления императорской власти — главы «сильных домов» постепенно присваивали себе и публично-правовые функции государства (или часть их). Магнат почти «естественно» делался носителем судебно-правовой власти для своих «зависимых», как бы становясь между ними и государством. Новая зависимость могла ассоциироваться в их глазах с патриархальной зависимостью младших родичей в домашней общине, которые в пределах каждой большой семьи и ранее фактически были лишены собственности на средства производства. Коммендация вела к изменению гражданского статуса общинника, отдавшегося под патронат частного лица. В хозяйствах «сильных домов» по мере их укрупнения возникали в зачаточном виде те формы отношений собственности, которые делали магнатов в собственных глазах принципиально неотличимыми от правителей, а их поместья — неотличимыми от государств. Так постепенно в одном лице соединялись публично-правовые функции суверена и частноправовые функции собственника, которые в рабовладельческом обществе не совпадали. Но процесс этот здесь едва лишь начинался.

Многим политическим деятелям империи казалось, что можно воспрепятствовать концентрации земли у «сильных домов» и задержать процесс обезземеливания общинников, прижимая торговцев и искусственно сокращая приток в страну богатств, чрезмерно разжигающих страсть к наживе. Одно это убеждение могло представляться достаточным основанием для изменения внутренней и внешней политики империи. Стремление к личному обогащению противопоставлялось государственным интересам страны и мыслилось основным источником финансовых бедствий империи. Но действительная причина происходивших процессов коренилась в намечавшемся изменении характера общественного производства. Новые формы личной зависимости и поземельных отношений становились доминирующими в крупных поместьях, свидетельствуя о снижении товарности частных хозяйств, дальнейшей натурализации производства, изменении способов выжимания прибавочного продукта.

При таких формах внеэкономического принуждения, как рабство, крупнейшие хозяйства не только не могли бы функционировать как полеводческо-земледельческие, но оказались бы во многих случаях просто не обеспеченными достоянной рабочей силой.

Латифундиальное рабовладельческое хозяйство на больших пространствах поместий «сильных домов» было практически невозможным, как из-за трудности надзора за рабами и из-за боязни рабских восстаний, так и потому, что это должно было изменить я полеводческий характер этих владений, ибо латифундии в их чистом виде, как правило, приводят к замене огородничества и зернового земледелия скотоводством или другими экстенсивными формами сельского хозяйства (что и наблюдалось в империи Хань с рубежа нашей эры). А это последнее обстоятельство само по себе обрекало их на гибель, поскольку земледелие оставалось основной отраслью ханьской экономики. Хозяйства, продолжавшие ориентироваться на рабский труд, экономическая невыгодность которого проявлялась все больше и больше в условиях натурализации экономики, оказывались менее жизнеспособными, чем крупное землевладение, где доминировали иные, более гибкие формы зависимости мелких производителей. Деградация рабовладельческого хозяйства на определенном уровне развития была связана также и с этим фактором.

Отсутствие перспектив развития при старом типе экономики, видимо, главная причина гибели рабовладельческой империи Хань.

Конечно, указанные процессы в разных частях империи протекали неодинаково, однако общая тенденция экономического развития в сторону усиления натурализации так или иначе давала себя знать, отражаясь на эволюции государства и являясь одной из глубоких причин изменения курса внешней и внутренней политики правящих кругов империи.

Советники настаивали на действенном использовании рычагов государственной машины для противодействия сокращению количества налогоплательщиков и уменьшению числа свободного общинного населения. Многие полагали, что как массовое обнищание, так и усиление мощи богатейших семей, противостоящих государственным интересам, были неизбежным следствием сильнейшей коррупции государственного аппарата, вымогательства властей и роста налогов и повинностей. Все это действительно имело место и с начала II в. стало принимать угрожающие размеры. Утяжеление податного бремени было вызвано и тем, что уменьшение числа налогоплательщиков естественным образом вело к увеличению налогов для оставшейся массы гражданского населения империи.

Это должно было, в свою очередь, повести к усилению процесса коммендации. Целые общины (наличие их засвидетельствовано источниками) могли превращаться из собственников в «держателей» земли у «сильных домов», поскольку за недоимки каждой семьи перед властями отвечала вся община. Последующие переписи показали всю тщету усилий правительства добиться в этом вопросе хоть какого-то улучшения. Когда в 146 г. обнаружилось дальнейшее сокращение податного населения — причем за один только год на 4%,— наиболее дальновидные государственные деятели сочли это показателем агонии государства, тем более что в то время сильнейший голод поразил центральные районы империи. Регистрируемая государством площадь'пахотных земель заметно сокращалась. Число податного населения катастрофически падало (от 50 млн. единиц в середине II в. до 7,5 млн. в середине III в.), что лишь отчасти можно объяснить голодом, эпидемиями и военными действиями. Государство все увеличивало налоговый гнет, цены на продукты непомерно поднялись, в результате «люди превратились в людоедов, и кости мертвецов были разбросаны по всей стране»,— сообщает «История Младшей династии Хань». Начался стремительный упадок товарно-денежных отношений: хозяйства «сильных домов» все в большей степени становились самодовлеющим целым со своими мастерскими и внутренними рынками, а крестьянство — еще свободное — не имело средств для участия в товарообороте. Городская жизнь замирала. Чиновники предлагали исчислять все сборы в зерне и тканях, и наконец в 204 г. был издан указ о замене всех денежных налогов натуральными, а в начале 20-х годов III в. указом была «отменена» монета.

Начиная со второй четверти II в. в Китае непрерывно вспыхивали локальные восстания; за полвека их зарегистрировано почти сто. Из-за разрушения плотин наводнения на Хуанхэ несли неисчислимые бедствия сотням тысяч семей. Особенно губительным было наводнение 153 г. Малолетние императоры оказывались пешками в руках враждующих придворных группировок гаремных евнухов и «ученых» чиновников. Их распри, доходившие до вооруженных столкновений в столице, отражали накал внутриполитической борьбы центробежных и центростремительных сил; выразителями первых выступали «сильные дома», домогавшиеся в своих поместьях не только экономической, но и политической независимости. Усиление к середине II в. их влияния в общественно-политической. жизни знаменовало собой упадок императорской власти.

В 184 г. вспыхнуло грандиозное восстание «Желтых повязок». Его возглавил основатель тайной даосской секты, маг-врачеватель Чжан Цзюэ, назвавшийся Учителем Высшей добродетели. Он уже в течение десяти лет проповедовал учение «Путь Великого Спасеиия». Учитель предвещал, что несправедливым порядкам империи Хань, конспиративно именуемой «Синим небом», скоро будет положен конец и наступит новая эра «Желтого неба» («Желтым небом» Чжан Цаюэ называл и себя самого, выступая в роли божественного спасителя человечества от ала греховного мира «Синего неба». Его учению не чужды были эсхатологические настроения.) — всеобщего благоденствия. Ему удалось завоевать себе множество сторонников. Они тайно в общинах обучались военному делу. Чжан Цзюэ создал трехсоттысячную армию, организованную в 36 отрядов: это было возможно в условиях полного разложения ханьского государственного аппарата и крайнего обострения политической борьбы различных группировок господствующего класса. Деятели секты проникли даже в придворные круги. Но незадолго до назначенного дня восстания главный агент Чжан Цзюэ в столице был выдан и казнен, а за ним схвачены и другие его сторонники, действовавшие в Лояне. Чжан Цзюэ дал сигнал к повсеместному немедленному выступлению. Число повстанцев нарастало лавиной. Восставшие брали города, громили имения, затопляли поля, сжигали правительственные здания, убивали богачей и чиновников, открывали тюрьмы, освобождали рабов. Везде создавали пункты даровой раздачи продуктов питания. В движении принимали активное участие рабы, но основной контингент, видимо, составляли разоряющиеся мелкие собственники и зависимый люд. Показательно, что повстанцы ограничивались захватом имущества и продовольствия и не выдвигали требований перераспределения земли, столь характерных для позднейших крестьянских движений. Идея уравнительного наделения землей появляется в учениях даосских сект начиная лишь с IV в.

Восстание ширилось, а при дворе тем временем шла грызня клик, обвинявших друг друга в случившемся. Императорская армия оказалась бессильной против сил повстанцев, и дело подавления восстания взяли в свои руки главари из «сильных домов», создавшие частные армии. Сражаясь не на жизнь, а на смерть в открытых боях, повстанцы не могли устоять в борьбе с противниками, более опытными в стратегии, которым удавалось разъединять их и разбивать по частям. Чжан Цзюэ умер в разгар восстания; борьба продолжалась, но в течение года основные силы «Желтых повязок» были разбиты. В ознаменование победы над повстанцами у главных ворот столицы была сложена целая башня из сотен тысяч отрубленных голов. Однако по стране прокатились волны новых движений, поддержанные пограничными племенами, и они были окончательно подавлены только к 205—208 гг. Беспримерной жестокостью отличился при этом полководец Цао Цао.

После подавления восстаний началась война между усмирителями. Этим воспользовались сюнну. Об их страшном нашествии и разорении ими «Цветущего Китая» донесла воспоминания «Песня о скорби» — народная песня тех времен. Опасной силой стали сяньби, организовавшие союз племен и начавшие вторжение в Китай на северо-востоке. Вообще с первой четверти II в. варварские вторжения в Китай участились, и в дальнейшем интенсивность их все возрастала. При этом варвары попеременно заключали соглашения то с «сильными домами», то с поднимающими против них восстания эксплуатируемыми массами.

В ходе междоусобиц «сильных домов» Цао Пи, старший сын Цао Цао, основал в Северном Китае новое царство Вэй (около 220 г.), но и два его соперника основали свои царства—У (на юго-востоке и юге страны) и Шу (в Сычуани и других западных областях страны); время существования этих государств называется «Троецарствием». Земельные магнаты в это время забрали в свои руки столь обширные пространства, что это привело к вооруженным конфликтам между ними и государством. Обе стороны призывали на помощь отряды кочевников: сяньбийцев, ухуаней, южных гуннов. В этих царствах постепенно устанавливались предшествующие феодальным и раннефеодальные отношения, ибо к земельным магнатам переходила не только экономическая, но также политическая власть и юрисдикция.

С того времени, когда в руки нового, экономически уже ведущего господствующего класса, эксплуатирующего путем принуждения работников, не лишенных собственности на все средства производства, перешла и политическая власть, можно считать переход от древнего (рабовладельческого) к средневековому (феодальному) общественному строю законченным. Этот переход в Китае происходил на протяжении двух-трех веков, завершившись окончательно к середине I тысячелетия н. э. Толчком, который был необходим для распада старой политической системы и перехода власти в руки нового класса, в Китае послужило не столько варварское вторжение (как это было в Римской империи), сколько народные восстания. Но окончательному утверждению феодализма также содействовали завоевания кочевых племен, которым подвергся Северный Китай.

История Китая с начала «Троецарствия» (220 г.) до образования сильной феодальной империи Тан (618 г.) была наполнена непрерывными внутренними и внешними усобицами. В Северном Китае с начала IV в., в связи с вторжением кочевников, начинают возникать многочисленные «варварские» государства, а в период V—VI вв. весь север был объединен под властью сяньбийского племени тоба. Однако «варварское» завоевание не захватило южной части страны.

Наиболее характерным идеологическим явлением и признаком серьезных социально-психологических перемен в Китае первых веков нашей эры является ясно наметившаяся тенденция к превращению ряда социально-философских учений древности в религиозно-философские — если не прямо в религиозные — доктрины. В конфуцианстве все более усиливаются идеи о сознательном вмешательстве Неба в жизнь людей и воздаянии за хорошие и дурные дела.

Закреплению идеологических устоев империи послужила теоретическая разработка ханьскими конфуцианцами учения о «Полномочии Неба» и их мифа о раннечжоуской империи, созданной по воле Неба. Конфуцианская традиция выставляла императоров династии Хань преемниками царей Чжоу и Лу, причисленных к богам, и способствовала теократическому оформлению императорской власти.

В конфуцианстве образовались два толка (один исходил из письменной традиции, другой—из устной). О разногласиях внутри этих «школ» или «толков» свидетельствуют соборы, на которых с окончательным решением выступал император — фактически как глава церкви, чье мнение непогрешимо. Утверждение конфуцианской ортодоксии проходило в ожесточенной борьбе толков, логически завершавшейся казнями инаковерующих. Собор конца I в. н. э. признал «ложной» всю апокрифическую конфуцианскую литературу — весьма обширную в это время. Во II в. был высечен на камне «государственный экземпляр» «Пятикнижия», знаменуя окончательное утверждение древнего канонического ортодоксального конфуцианства. С этого времени нарушение конфуцианских заповедей каралось смертью как «наитягчайшее преступление». «Добродетельнейшие» же причислялись императором к «лику святых» согласно их прижизненным рангам; «наиправеднейшие» из числа верноподданных чиновников удостаивались «соуслаждения жертвами» с божествами в храме Конфуция; правда, канонизация их предусмотрительно производилась лишь посмертно.

Параллельно с начавшимися гонениями на «ложные», «еретические» учения в стране стали распространяться тайные секты религиозно-мистического толка.

В сторону превращения в религиозное учение продвинулся оппозиционный даосизм: во II в. это уже настоящая религия. Основателем религиозного даосизма считается Чжан Лин (середина II в.), которого его приверженцы называли «учителем». По профессии он был врачом, жил на юго-западе империи, в Сычуани, где проповедовал свое учение «Путь пяти мер риса» о достижении бессмертия. Считалось, что сам Лаоцзы через посредство Духов поручил Чжан Лину осчастливить людей, его пророчества привлекали к нему толпы народа. Многочисленная паства жила замкнутой колонией под его руководством, вызывая серьезные опасения властей. Чжан Лин положил начало особым даосским религиозным организациям. По преданию, Чжан Лин вместе с учениками, как и другие «бессмертные», при жизни вознесся на небо, не оставив после себя тела для погребения, эта характерная для даосской религии легенда была, видимо, вызвана отрицанием культа предков как части религии конфуцианской.

Как всегда при возникновении догматической религии, в даосизме начали образовываться секты. Проповедью всеобщего равенства перед богами даосская ересь привлекала к себе самые широкие массы. С даосскими сектами бьш связан и буддизм толка Махаяны, ставший влиятельным в Китае при Младшей династии Хань. К тому времени буддизм из этико-философского учения вполне определенно превратился в религию со своим каноном доктрин. В дальнейшем религия даосов немало восприняла от более организованного буддизма. Со II в. в Китае появились буддийские монастыри. Они давали покровительство разоряющимся земледельцам и местным собственникам, включившись, таким образом, в общий процесс феодализации китайского общества.

Однако импульсы для создания философских учений и научных достижений типа, характерного для эпохи расцвета рабовладельческого общества, при Младшей Хань далеко не были исчерпаны. Так, упоминавшийся выше философ Ван Чун (27— 97), был одним из крупнейших материалистов древности тогда, когда в Европе время античного материализма давно миновало. По Ван Чуну, основу мира составляет материальная субстанция; все в природе возникает путем, ее естественного сгущения. Источником познания являются чувства, а не мистическая интуиция древних мудрецов, как утверждают конфуцианцы; мертвые не превращаются в духов — таковы важнейшие постулаты его «Критических рассуждений» — острополемического произведения, направленного против конфуцианской ортодоксии. Ван Чун страстно и убежденно выступает как горячий апологет империи Хань, провозглашая ее абсолютное совершенство и незыблемость ее устоев. Он воспевает империю как наивысший образец государственного строя, но обращается к разумному ее началу, долженствующему, как он надеется, при надлежащем рациональном управлении страной обеспечить всеобщее процветание.

Слабый и болезненный человек, Ван Чун отличался необыкновенно широкими познаниями, а благодаря выработанному им строгому ежедневному режиму, диете и соблюдению комплекса гигиенических мер и терапевтических приемов прожил очень долгую и весьма плодотворную жизнь, показав пример стойкости и жизнеутверждающего оптимизма. Он разработал научно обоснованную систему жизненного режима и правил сохранения здоровья, противопоставив свой лечебно-профилактический метод бесплодным поискам бессмертия и ритуалам культа предков и конфуцианских норм поведения, только вредящим здоровью — этому «единственному богатству человека».

Значительны были и научные открытия в Китае этой эпохи. В теоретической обработке эмпирических данных значительный вклад был внесен даосской натурфилософской школой. В I в. до н. э. в Китае — впервые в истории (по преданию, Цай Лунем) —была изобретена бумага. Чжан Хэн (78—139) создал глобус, воспроизводивший движения небесных тел, а также самый древний в мире прототип сейсмографа. В области математики ханьскйе ученые впервые в мире выработали представления об отрицательных числах. Фань Шэнь-чжи создал трактат по агрономии и почвоведению, появились также трактаты по медицине и фармакологии. Выше упоминалось о важном достижении этого времени в области магнетизма — изобретении удивительно остроумного прибора, названного «указателем юга». Сначала он применялся лишь для гадания, но с I в. н. э. стал использоваться по своему прямому назначению — как мореходный компас. В это же время была создана и оригинальная конная «повозка, указывающая на юг», на которой было установлено механическое устройство, фиксирующее отклонение дышла от заданного направления «север — юг».

Ханьскйе ученые смогли вполне точно описать явления резонанса и законы гармонии. Была установлена уникальная «абсолютная» система единиц измерения, в которой основной линейной мерой служила длина эталонной трубки бамбуковой свирели, рассчитанной на определенную ноту. По длине такой трубки умещалось 90 просяных зерен. Диаметр зерна служил минимальной мерой длины, а его вес — минимальной мерой веса.

Свои естественнонаучные взгляды ханьскйе мыслители нередко выражали в стихотворной, обычно одической форме. Так, в ханьском трактате II в. в поэтической форме постулируется необходимость выравнивания весов в соответствии со сжатием и расширением от холода и жары.

Традиции историографии продолжал историк Бань Гу, а после его смерти — его сестра, поэтесса Бань Бяо — единственная женщина-историк во всем древнем мире; ими была составлена официальная «История Ранней династии Хань» («Цянь Хань шу»).

Ханьское время отмечено творчеством многих талантливых поэтов и поэтесс — авторов лирических стихов и ритмической прозы. Императоры собирали при дворе известных поэтов и мыслителей, знатоков песен, направляя их творчество на прославление самодержавия империи. В среде аристократии тоже процветало меценатство.

Произведения лучших поэтов, испытавших влияние «Музыкальной палаты» — «Юэ фу», реалистичны по содержанию, отражают волнения и горести эпохи. Вместе с тем литература отдает дань анакреонтической и сказочной тематике, получают распространение книги легенд, насыщенные фантастическими описаниями.

Популярность приобретают своего рода театрализованные представления — особенно связанные с обрядовыми действиями,— весьма поощряемые властями, ибо организация зрелищ входила в задачу государственного управления Ханьской империи. Появились зачатки сценического искусства. Однако драма как род литературы так и не получила развития в древнем Китае.

Текстологические штудии, широкое комментирование памятников старины, изучение диалектов и лексикологии (в словаре «Шо вэнь») свидетельствуют о появлении и развитии в Ханьском Китае филологии.

Ханьское изобразительное искусство и в этот период попрежнему отличает реалистическая трактовка образов и сюжетов. Таковы рельефы из Сычуани (I в.), свободные по композиции, с элементами перспективы; здесь среди прочих мы находим рыночные сцены, сцены охоты, жатвы, изображение тяжелого труда в соляных рудниках. Замечательны росписи II в. из Ляодуна. Знамениты рельефы того же времени из склепа семьи У (в Шаньдуне), где наряду с сюжетами религиозно-мифологического и назидательного характера изображены охоты, сражения, торжественные выезды, сцены приготовления пира и приема гостей. Они отличаются четкостью композиции, притом что многочисленные фигуры часто заполняют все поле рельефа.

В империи Хань, так же как и в Цинь, существовал обычай хоронить вместе с покойником как заменители натуры глиняные изображения всего, что окружало его при жизни. Эта терракотовая погребальная пластика широко представлена в могилах и знати,, и простого народа. Мы находим здесь модели зданий и различных транспортных средств, скульптуры людей и животных (как мелкие, так и в натуральную величину), в том числе баранов, свиней, овец в загоне, коней, собак, носильщиков с грузом, воинов, скоморохов, певцов, танцовщиц, кормилиц, углекопов и других слуг за работой, многофигурные группы и целые сюжетные композиции. Художники проявляли жизненную наблюдательность, форма изделий отличалась простотой и изяществом.

Высокого мастерства достигло лаковое производство, зародившееся еще в эпоху Чжаньго, чему способствовало развитие горнорудного дела (в частности, добыча киновари и других минеральных красителей) и деревообделочного ремесла. Центры лакового производства сложились во многих районах империи. В ханьское время изготовление лаковых изделий было рассчитано на широкое рыночное производство и массовое распространение. Совершенством лаковых изделий особенно славилась область Шу-ба в Сычуани — вообще одна из самых экономически развитых областей империи. Работа в этом материале была более приспособлена к передаче наследственного мастерства художников-ремесленников, чем живопись или рельеф, дававшие больше простора для индивидуального творчества, и именно здесь четче всего намечаются черты будущих средневековых условных канонов китайского искусства.

Цинь-ханьская и непосредственно предшествующая ей эпоха в принципе имела то же значение для дальнейшего культурно-исторического развития Китая, и даже шире — всей Дальней Азии(Мы принимаем вслед за Г. Г. Стратановичем данный термин как наиболее удачный для обозначения широкого круга стран Восточной и Юго-Восточной Азии, связанных с древнейших времен известной культурно-исторической общностью.), что и греко-римская античность для европейской истории. В этом смысле мы можем говорить об этом времени как о периоде дальневосточной античности, заложившей основы той культурной традиции, которая прослеживается на протяжении десятков веков, вплоть до нового и новейшего времени.

Литература:
Степугина Т.В. Китай в первой половине I тысячелетия н.э./История Древнего мира. Упадок древних обществ.- М.:Знание, 1983 - с.130-147

Сон в нефритовом павильоне - купить книгу на сайте "Читай-город"