Положение дворянства в местном управлении и сельском хозяйстве.(7-я лекция)

Екатерина находила двойную пользу в комиссии 1767 г. 1) для себя самой и 2) для русского общества. В депутатских наказах и речах вскрылись нужды и желания разных классов населения, потребности времени и средства, которыми могло располагать правительство для их удовлетворения. «Комиссия Уложения, — писала Екатерина, — подала мне свет и сведения о всей империи, с кем дело имеет и о ком пещись должно». И общество, по мнению Екатерины, через комиссию стало ближе к правительству. «Многие стали, — по ее словам, — 0 цветах судить по цветам, а не яко слепые о цветах; по крайней мере, стали знать волю законодавца и по оной поступать». Но в этой двойной пользе от комиссии была и капля горечи. Мало отрадного было узнать автору Наказа, с кем приходилось иметь дело: приходилось иметь дело с людьми, которые, правда, судили о цветах по цветам, как зрячие, но при этом показали, что они не дорожат цветами и даже не понимают их. В Наказе им были предложены лучшие цветы западноевропейской мысли: равенство, вольность, общее благо, а они отвечали, что видят эти цветы и ничего кроме цветов в них не видят. С своей стороны они потребовали плодов, самых грубых, но питательных плодов вроде расширения крепостного права, исключительных сословных привилегий, господства в местном управлении. При всей разноголосице требований, при всей прихотливости местных вкусов депутаты ссылались на ту же Западную Европу, откуда Наказ нес им такие прекрасные идеи, только не на Европу, которая мыслила и мечтала в ученых кабинетах и на профессорских кафедрах, а на Европу, которая правила, торговала, работала. Можно думать, что комиссия имела решительное влияние на направление деятельности Екатерины, а так как Екатерина хотела руководиться в своей деятельности западноевропейскими идеалами и образцами, то комиссия не могла не оказать действия и на направление западного влияния в России. Она не годилась для составления свода законов, но, как совершенно справедливо говорила Екатерина, трудно было придумать собрание, целесообразнее составленное, если нужно было узнать, что думала и чего желала страна. Торжественная обстановка комиссии, пестрота ее этнографического и социального состава, важность задачи — все это возбуждало энергию и самолюбие ее ораторов, а чтение Наказа, вызывавшее слезы в слушавших его депутатах, приводило умы в то благодушное, разрыхленное настроение, когда охотно высказываются не только показные, расхожие мысли и чувства, но и такие, которые обыкновенно откладывают про запас, приберегая их для домашнего обихода. И действительно, ораторы комиссии высказывались так нараспашку, что сторонний наблюдатель мог чувствовать самый темп их мысли, самую температуру их желаний. Что же оказалось? Береженные про запас мысли вскрыли такую нескладицу интересов, такой черствый сословный эгоизм, такую неурядицу общественных отношений, что все это привело бы в раздумье всякого реформатора, желавшего устроить такую страну по советам Монтескье и Беккариа. Екатерина настолько знала механизм общества, чтобы не решиться во имя неиспытанных идей ломать веками установленный порядок. Однако эти идеи были провозглашены так громко, что неловко было совсем отказаться от них. Сама комиссия указала императрице выход из этого затруднения. Она действительно подала Екатерине свет и сведение о том, с кем приходилось иметь дело и как следовало поступать: слезы умиления депутатов при чтении Наказа не мешали им заявить самые суровые и неуступчивые требования. Значит, приходилось иметь дело с обществом впечатлительным, но недостаточно поворотливым, с людьми, у которых мысль восприимчивее и гибче их привычек .

Этому указанию и следовала Екатерина в своей правительственной деятельности: не вооружаясь прямо против основ туземных порядков, она хотела привить к ним чуждые им идеи. Эта прививка шла таким порядком: веяния, шедшие из-за границы, новые идеи допускались в ежедневном обороте мнений, как украшения правительственной деятельности и общественной жизни, проводились в частных беседах императрицы, в великосветских гостиных и даже в казенных школах, в литературе, иногда и в предисловиях, к законам, но не далее; самые законы своим содержанием только укрепляли туземные факты, завязавшиеся задолго до Екатерины, или осуществляли желания, настойчиво заявленные в комиссии 1767 г. Так сложилась усвоенная Екатериной политическая программа, которая может быть выражена такими немногими словами: литературная, салонная и педагогическая пропаганда идей века и законодательное закрепление чуждых им фактов места. Она была донельзя национальной, патриотичной во внешнеи политике, благодушно либеральной, гуманной в приемах управления, в обращении с людьми, с подданными и осторожно консервативной в законодательстве . Эта программа хотела сказать русскому обществу: живите по-русски, только думайте по-европейски. Идеи поверх фактов, отношений, как облака, разнообразя пейзажи, но не изменяя профиля страны .

Эта встреча с глазу на глаз не похожих друг на друга идей и житейских отношений — вообще редкий момент в истории. У нас это случилось во второй половине XVIII в.19, и этот момент в нашей истории не лишен драматизма, потому что такая встреча неизбежно вызывала брожение в умах, недоразумения 20 и затруд­нения21 в отношениях. Гармония жизни требует полного согла­сия понятий и отношений. Люди не выдерживают продолжитель­ного разлада своей мысли и жизни, особенно когда мысль, овла­девшая умами, оказывается выше жизни. В таком случае либо мысль пригнется до уровня жизни, либо жизнь расстроится под действием мысли. Будем наблюдать, как разрешался у нас этот разлад до конца XVIII в.

Господствующее положение дворянства.

Как мы уже не раз говорили, проводником западного влияния у нас суждено было стать передовому сословию русского общества — дворянству. Как оно исполнит свою задачу, это зависело от положения, какое оно займет в обществе после своей служебной эмансипации, от того нового общественного дела, которым оно наполнит открывшийся ему досуг. Это место и это дело указаны были сословию двумя важнейшими законодательными актами Екатерины: губернскими учреждениями 7 ноября 1775 г. и жалованной грамотой дворянству 21 апреля 1785 г. Первый акт указал сословию место в областном управлении, второй — окончательно определил его положение как землевладельческого класса среди сельского населения.

Губернские учреждения.

Закон 7 ноября 1775 г. «Учреждение для управления губерний» совершенно перестроил губернское управление, созданное Петром Великим. Влияние новых политических идей, какие тогда проводились на Западе, явственно отразилось в некоторых основаниях губернской реформы Екатерины, и прежде всего во введенном ею новом областном делении. Отвлеченный разум тогдашней философии мало ценил пространство и время, главные условия исторической жизни, и в губернском делении Екатерины не приняты были во внимание ни география, ни история страны; основанием его принята была одна статистика, количество населения: предписано было разделить Россию на 50 губерний, т. е. таких геометрических клеток, из коих в каждой было бы по 300—400 тыс. обывательских душ, не стесняясь при этом чертеже ни пространством новых областей, ни прежним исторически сложившимся областным делением, точно Россия была нетронутая американская прерия, населенная бизонами, или школьная доска, на которой по трафарету можно было чертить какие угодно геометрические построения. Благодаря тому случилось, что архангельский губернатор управлял пространством более чем в l/г раза шире того, каким правил тогда король Франции. Губернии подразделялись на уезды с населением в 20—30 тыс. жителей в каждом. Устройство губернского управления и суда носило на себе резкий отпечаток двойственного влияния, под которым составлено было положение 7 ноября; с одной стороны, влияние политических идей западных публицистов, с другой — туземных русских преданий и потребностей. В учреждениях 1775 г. строго проведено было начало разделения ведомств, провозглашенное в Наказе и заимствованное у Монтескье. Эта была тогда модная политическая идея: без строгого разделения властей публицисты тогда не понимали правильного государственного порядка.

В губернских учреждениях Екатерины администрация в обственном смысле была обособлена от судебного ведомства, суд гражданский отделен от уголовного. Главным административным моментом было губернское правление с губернатором или наместником во главе. Это учреждение полицейское и распорядительное, обязанное смотреть за порядком и тишиной в губернии, объявлять и приводить в исполнение указы высшего правительства, блюсти за правильным течением дел в других учреждениях.

Финансовые дела ведает губернская казенная палата, под руководством которой действуют казначейства губернские и уездные, собирающие и хранящие казенные доходы. Особенно сложное устройство дано было суду. Он был разделен па три инстанции или ступени. Из них высшую составляли две губеря ские палаты, одна — уголовных дел, другая — дел гражданских; среднюю инстанцию образовали три губернские сословные судебные места: верхний земский суд для дворян, губернский магистрат для купцов и мещан, верхняя расправа для класса вольных хлебопашцев; наконец, низшая инстанция состояла также из трех сословных уездных мест: уездного суда для дворян, городового магистрата для купечества и мещанства и нижней расправы для вольных хлебопашцев, где было достаточно населения этого звания. Уездные сословные суды были подчинены сословным губернским, а последние судебным палатам. Влияние западных публицистов, обнаружившееся в таком «ложном расчленении управления и суда, сказалось еще в двух учреждениях, впервые явившихся при Екатерине и не имевших ничего себе подобного в прежней «истоме русского административного и судебного устройства. То были губернский совестный суд и приказ общественного призрения. Первый ведал дела уголовные, в которых источником преступления была не сознательная воля, а несчастие либо стечение печальных обстоятельств, малолетство, безумие, фанатизм31, суеверие и т. п., и дела гражданские, по которым обращались к нему сами тяжущиеся. В этом суде дела решались пе прямо на основании улик формальных, доказательств, но по убеждению или совести судьи, обязанность которого в гражданских и мелких уголовных делах состояла прежде всего в том, чтобы помирить тяжущиеся стороны.

Приказ общественного призрения водал школы, сиротские дома и другие благотворительные учреждения — такие дела, которые дотоле не входили в круг ведомства особого правительственного места. Может быть, под совместным влиянием западных веяний и туземных потребностей возник состав присутствия обоих этих учреждений: как в том, так и в другом председатели назначались правительством, а заседатели выбирались тремя сословиями: одни — дворянством, другие — городским торгово-промышленным населением, третьи — вольными хлебопашцами. Точно так же и в других перечисленных учреждениях присутствию дано было коллегиальное устройство; только в высшигубернских учреждениях административных и судебных и председатели и заседатели назначались правительством, именно Сенатом; в средних судебных местах председатели назначались от короны, а заседатели выбирались на три года сословиями. В низших уездных учреждениях все присутствие избиралось сословиями. Мысль открыть местным обществам посредством этих выборов некоторое участие в управлении и суде, как и соединить в совестном суде и приказе общественного призрения для совместной деятельности представителей разных сословий, дотоле разобщенных, может быть и была навеяна законодательнице извне, но в то же время, несомненно, удовлетворяла туземной потребности. Еще очевиднее обнаружилось туземное влияние в устройстве уездной полиции, органом которой был нижний земский суд. Если в уездных губернских сословных судах еще равномерно распределено было участие сословного представительства, то в этом нижнем земском суде, полицейская власть которого простиралась на все население уезда без различия сословий, решительное преобладание дано было одному сословию — дворянству: как председатель его земский исправник или капитан, так и постоянные заседатели избирались одним дворянством. В таком составе нижнего земского суда надобно признать прямое влияние заявленного дворянством в комиссии 1767 г. желания руководить уездным управлением.

При введении изложенных губернских учреждений, которое длилось лет двадцать по изданию положения 1775 г., завершено было и корпоративное устройство дворянства, т. е. удовлетворено и другое желание сословия, заявленное в той же комиссии. Положение 1775 г. установило трехлетнее уездное собрание дворянства для избрания уездного предводителя и других лиц на должности, замещаемые по выбору сословия. При введении новых учреждений в каждой губернии все дворянство съезжалось в губернский город и здесь выбирало своего губернского предводителя. Так возникли губернские дворянские собрания. Право выбирать губернского предводителя и составлять губернское сословное общество или корпорацию формально было признано за дворянством каждой губернии в жалованной грамоте этому сословию, данной 21 апреля 1785 г. Эта грамота окончательно определила и закрепила все права дворянства, как личные, так и корпоративные. Права личные, признанные за каждым дворянином, состояли в том, что он признавался полным собственником своего недвижимого имущества с крепостным его населением включительно, не платил лично никаких податей и не нес рекрутской повинности, мог быть судим только себе равными, мог быть наказан только по суду, свободен от телесного наказания, без судебного приговора не мог быть лишен своего звания, которое передает жене и детям; приговор по преступлению дворянина не мог быть исполнен без высочайшего утверждения. Права корпоративные состояли: в сословном самоуправлении и суде и в праве ходатайствовать перед верховной властью о нуждах сословия. Введение губернских учреждений 1775 г. вместе с жалованной грамотой внесло в дворянское общество, рассеявшееся по губерниям, большое оживление. Периодически, раз в три года, дворяне каждой губернии собирались, облеченные в сословный мундир , тогда же им пожалованный, в губернских (или уездных) городах и здесь производили выборы среди речей, пиров и увеселений, какими угощали их собратия, предводители и сам губернатор. Прислушиваясь к толкам и речам на этих дворянских съездах, иностранцы считали их опасными в политическом отношении: два француза, путешествовавшие по России в начале 1790-х годов, наслушавшись этих речей и толков, пророчили в своих путевых записках, что рано или поздно эти собрания непременно подадут сигнал к великой революции. Это пророчество было совершенно несбыточно по самому характеру, какой получили на деле сословное дворянское самоуправление и то участие в местном губетгаском управлении, какое дано было дворянству Положением 1775 г. и грамотой 1785 г. Это участие выражалось главным образом в дворянских съездах и выборах на известные должности. В губернском городе через каждые три года для местного дворянства наступала на несколько дней периодическая суета ораторская, избирательная и гастрономическая; но на дворянских собраниях не читали ни докладов об общем положении дел в губернии, ни отчетов выборных должностных лиц о своих действиях за прослуженное трехлетие, не производилось ревизий и поверок их деятельности. Таким образом, дворянство не имело побуждения постоянно следить за положением дел в губернии и за ходом выборного управления. Окончив выборы, дворяне разъезжались по своим усадьбам и до следующего съезда спокойно предавались своим домашним занятиям, зная своего уездного предводителя и капитана-исправника и мало заботясь о ходе дел в губернии. Значит, участие в местном управлении не задавало дворянству серьезной работы, не было постоянным и ровно напряженным делом, а вспыхивало на короткое время, раз в три года; это было не сословное самоуправление, даже не наблюдение за ним, а только периодическая поставка выборных лиц на известные должности местного управления.

Но по крайней мере для сельских занятий дворянство имело полный досуг в крепостной деревне. Какое положение создалось здесь для сословия? Здесь, конечно, ему было больше серьезного дела. С губернским городом его связывали вопросы управления, общественного порядка и сословного интереса, все вопросы более или менее отвлеченные. В деревне у каждого дворянина были интересы личные, жизненные и непосредственные; сельское хозяйство и власть над крепостными, как сельскохозяйственными орудиями. К тому же и вопрос о крепостном праве вступил тогда в новую фазу, усложняя отношение к нему дворянства. До закона 18 февраля 1762 г. это право опиралось на обязательную службу дворянства, которая давала ему политический смысл и оправдание; неся служебную повинность, дворянин нуждался в труде крепостных рабочих, доставлявшем ему средства для службы. С отменой обязательной службы крепостное право теряло свой прежний смысл, становилось средством без цели, следствием без причины. Таким образом, вопрос об этом праве сам собою становился на очередь: нужно было ли отменить это право, или дать ему новый смысл; во всяком случае, необходимо было точно определить взаимные отношения владельцев и крепостных. Эти отношения были тогда очень неопределенны и даже стали менее определенными, чем были прежде. Так, в XVII в. власть землевладельцев над крепостными была поставлена в известные границы: крепостные имели право жалобы на владельцев. Но эти границы в XVIII в. постепенно стирались. Влиятельные и компетентные люди указывали Екатерине с начала ее царствования на необходимость точного законодательства о крепостном праве. Так, граф Петр Панин в записке 1763 г. писал императрице, что следует ограничить беспредельную власть помещиков над крепостными, которые обременены непосильными поборами и работами. Панин настаивал на необходимости точно определить законом размеры крестьянских работ и оброков в пользу господ. Мы видели, что и в комиссии 1767 г. поднимались робкие голоса Коробьина и других депутатов об ограничении помещичьей власти. Но они были заглушены возражениями и требованиями расширить область и пределы крепостного права. Екатерина, которая принуждена была зачеркнуть в своем Наказе почти все, что было там написано против крепостного права, была смущена и раздражена этими требованиями и выразила это в одной резкой записочке, где читаем: «Если крепостного нельзя признать персоною, следовательно, он не человек; так его слотом извольте признавать, что к немалой славе и человеколюбию от всего света нам приписано будет. Все, что следует о рабе, есть следствие сего богоугодного положения и совершенно для скотины и скотиною делано». Чтобы понять важность этого вопроса, достаточно припомнить, что по третьей ревизии, произведенной в начале царствования Екатерины, крепостных крестьян в великороссийских губерниях оказалось около 53% всего сельского населения.

Екатерина придумала такую цену мнениям защитников крепостного права, что ее законодательство не только не стеснило, но и расширило как область крепостного права, так и пределы помещичьей власти. Она продолжала жаловать в награду за службу населенные имения и раздала в частное владение до 400 тыс. ревизских душ. Крепостное право распространено было при ней на области, где его прежде не было. В Малороссии до Екатерины продолжался переход крестьян от одного владельца к другому. Екатерина указом 1783 г. запретила этот переход и водворила в Малороссии крепостное право, захватившее здесь около миллиона вольных крестьян. С другой стороны, некоторые ее указы усиливали господскую власть над крепостными. В царствование Елизаветы с целью заселения Сибири разрешено было помещикам ссылать туда крепостных «на поселение за предерзостные поступки» без права возвращать их из ссылки. Екатерина указом 1765 г. превратила это право ссылки на поселение в право ссылать на каторгу с дозволением возвращать сосланных. Указом 22 августа 1767 г., изданным, следовательно, в то время, когда комиссия слушала статьи Наказа о свободе и равенстве, решительно воспрещены были жалобы крепостных на помещиков под страхом кнута и ссылки в каторжную работу без срока.

В жалованной грамоте 1785 г. было предоставлено дворянству право полной собственности на его недвижимое имение со всем, что в нем находится, и таким образом молчаливо распространено это право и на крепостных людей, как на часть сельскохозяйственного инвентаря землевладельца. Таким образом, помещичья власть над крепостным, лишившись прежнего политического оправдания, стала при Екатерине в более широкие юридические пределы.

Это расширение власти поставило помещиков в новые отношения к крестьянам и создало им своеобразное землевладельческое положение.

Под покровом крепостного права сложилось у русского дворянства очень своеобразное сельское хозяйство. До половины XVIII в. обязательная служба дворянства не позволяла ему принимать непосредственное участие в сельском хозяйстве, входить в непосредственное сношение с крестьянами; живя постоянно в городах, дворяне возлагали ближайшие сельскохозяйственные заботы на своих приказчиков или старост. Благодаря тому в помещичьем хозяйстве установилась до половины XVIII в. двоякая система эксплуатации имений — оброчная и барщинная. Где было выгодно, помещик эксплуатировал значительную часть своей земли посредством барщины, руками крепостных крестьян; в противном случае он отдавал почти всю свою землю крестьянам, обложив их оброком. До половины XVIII в. оброчная система если не преобладала над барщинной, то была распространена не меньше ее. Во второй половине века дворянство стало свободно от обязательной службы: по расчету Екатерины, сделанному в 1780-х годах, из полумиллиона дворян только 10 тыс. состояло на службе. Можно было ожидать, что сословие воспользуется своим досугом и непосредственно займется сельским хозяйством. В руках дворянства сосредоточивалось огромное количество самой производительной силы страны — земли, и поэтому сословию открывалась возможность стать руководителем народного хозяйства в России. Случилось как раз наоборот. Дворянство не только не покинуло оброчной системы хозяйства, но постепенно расширяло ее, устраняясь от непосредственного ведения своих сельскохозяйственных дел. Екатерина в своем Наказе пишет: «Все деревни почти на оброке». В конце ее царствования люди, знакомые с делом, жаловались на вредные следствия, выходившие для народного хозяйства из господства оброчной системы в помещичьих имениях. Легко понять причины этого торжества оброчного хозяйства над барщинным, т. е. побуждениня, заставлявшие дворян устраняться от непосредственного руководства своим сельским хозяйством. Царствование Екатерины началось многочисленными местными восстаниями крестьян, которые потом слились в громадный Пугачевский бунт. Напуганные этими мятежами, дворяне в большинстве не решались покидать города, где чувствовали себя безопаснее. Другую причину указала Екатерина в своем Наказе: «Не быв вовсе или мало в деревнях своих, помещики обложат каждую душу по рублю, по два и даже до пяти рублей, несмотря на то, каким способом их крестьяне достанут сии деньги». Значит, оброчное хозяйство предпочиталось как наиболее удобное и вместе с тем как наиболее доходное: оно избавляло помещиков от всех мелких хозяйственных забот, связанных с непосредственной барщинной эксплуатацией имения, и от необходимости проводить бессонные ночи в деревне в ожидании крестьянского мятежа; вместе с тем при неограниченном праве помещика возвышать оброк оброчная система давала такой доход, какого при тогдашних условиях сельского хозяйства в России и неподготовленности к делу самих землевладельцев помещик не мог бы получить от барщины. И так оправдалось мнение Волынского, который в 1730 г. думал, что дворяне, привыкши служить, а не заниматься сельским хозяйством, и по освобождении от обязательной службы не сумеют и даже не захотят им заниматься, а будут скорее разбоем и пристанодержательством хлеб себе добывать. В продолжение всего царствования Екатерины душевой оброк постепенно возвышался, так что к концу этого царствования крепостная душа платила больше чем вдвре сравнительно с платежом в начале его.

Но чтобы обеспечить исправный платеж оброка крестьянами, нужно было установить строгое управление ими. Качество вотчинного управления измерялось доходностью вотчины: давало имение хороший доход — значит, оно хорошо управлялось. Вот почему все внимание дворян было обращено на устройство крестьянского управления. Закон давал им полный простор в этом отношении. Помещик был полным распорядителем крестьянского мира, населявшего его вотчину, наблюдал за благонравием и порядком среди него, являлся здесь властью законодательной и судебной, установлял общественные и хозяйственные отношения крестьян. Памятники XVIII в. сохранили нам обильные свидетельства о том, с какой свободой, часто с каким капризом помещики установляли эти отношения, судили и наказывали крестьян, распоряжались их трудом. Таким образом, помещики заняты были не столько операциями по разработке земли, сколько распоряжениями по управлению крестьянами. Заботы о развитии земледельческой культуры, о применении к земледелию усовершенствованных орудий и приемов постепенно отступали на задний план; задачей помещичьего хозяйства стало управление крестьянами, а не культура земли. Благодаря крепостному праву и даровому крепостному труду помещик, предназначенный стать образцовым агрономом и руководителем народного хозяйства, превратился в полицейского управителя крепостных душ. Даровой труд избавлял его от необходимости искать технических усовершенствований сельского хозяйства. Помещик эксплуатировал не землю с помощью крестьян, на ней живших, а крестьян посредством земли, на которой они жили. Так русское дворянское землевладение благодаря крепостному праву превратилось в душевладение. Такой взгляд на себя начали усвоять и размышлявшие лучшие помещики конца XVIII в.: они считали себя «наследственными чиновниками, которым правительство, дав землю для населения, вверило через то попечение о людях, на оной жить имеющих». Крепостное право, дав такое полицейское направление сельскому хозяйству в дворянских имениях, тем самым оказало вредное влияние и на хозяйственное положение дворянства. Благодаря даровому крестьянскому труду, каждая новая потребность помещичьего хозяйства удовлетворялась простым наложением новой работы на крестьян. Потому помещик не имел побуждения копить оборотный капитал, изобретать новые источники дохода посредством лучшей эксплуатации своего имения. Отсюда развились главные недостатки помещичьего хозяйства, существовавшие до самой отмены крепостного права: отсутствие бережливости, предприимчивости, предусмотрительности равнодушие к усовершенствованным приемам земледелия, к техническим изобретениям в сельском хозяйстве других стран. Простор власти, возможность все получить даром, посредством простого приказа из конторы, заменяли оборотный капитал и сельскохозяйственные знания.

Далее, крепостное право оставило и крестьян без надлежащего технического руководства. Обложив крестьян оброком, помещик предоставлял обработку земли опытности самого крестьянина; он не приходил к последнему на помощь ни с техническим знанием, которого не имел сам, ни в большинстве случаев с достаточным оборотным капиталом, которого не сберегал. Обложенные тяжелым оброком, крестьяне принуждены были обращаться к работам на стороне, к отхожим промыслам, чтобы восполнить недостаток своего сельскохозяйственного бюджета, и таким образом отрываться от семейств и домашних занятий. Во всем этом надобно видеть источник недостатков, какими досих пор страдает сельское хозяйство у крестьян: отсюда их неуменье переходить от рутинных приемов земледелия к усовершенствованным, их наклонность пахать возможно больше и неуменье или неохота пахать лучше, их непривычка к интенсивному хозяйству и т. п. Такое положение создано было крепостным правом для дворянства в местном управлении и в сельском хозяйстве. Корпоративное устройство и сословные привилегии уединили его, вывели из состава русского общества, а крепостное право оставило его без живого дела и в деревне. Так дворянство стало в одно и то же время одиноко в обществе и праздно дома; это общественное уединение и этот домашний досуг дворянства стали источниками, почвой, на которой выросли и распустились нравы и вкусы, господствовавшие в русском обществе во второй половине XVIII в. У зажиточного дворянства не было серьезного дела ни в губернской канцелярии, ни в вотчинной конторе; оставались кабинет и гостиная; здесь оно и изыскивало средства наполнить свой 24-часовой досуг. Оно должно было заимствовать эти средства со стороны, из привычных уже источников западноевропейской культуры. Понятно, что именно должно было понадобиться ему из этого культурного запаса — это предметы, удобные для приятного размышления в кабинете и для занимательного разговора в гостиной: все нетревожно -меланхолическое, что способно вызвать досужее раз­думье, идя с Запада, поступало в русский барский кабинет; все веселое, легкое, забавное, занимательное — в русскую барскую гостиную. На это и рассчитано было школьное и домашнее воспитание сословия во второй половине века.