Бегство от возмездия [1966 Кладт А., Кондратьев В.

В Омске царила паника. Быстро развивалось наступление Красной Армии. Под ее натиском бежали отборные части колчаковцев. Тревожные сводки с фронтов заставляли чиновников колчаковского правительства и "эмиссаров" иностранных держав все чаще думать о том, как бы побыстрее удрать на восток, подальше от наступающей Красной Армии.

В тылу у белых одно за другим разгорались вооруженные восстания рабочих, солдат и крестьян. Сибирские партизаны, расширяя район своих действий, пополнялись все новыми и новыми бойцами. Их отряды в ряде мест грозили прорваться к линии железной дороги и отрезать пути к отступлению колчаковцам и интервентам. Над Омском и другими городами кружили краснозвездные самолеты. Они сбрасывали листовки, и эти листовки были страшнее пуль, страшнее бомб.

Прячась от офицеров, солдаты с жадностью читали воззвание ВЦИК и СНК РСФСР к трудящимся Сибири за подписью М. И. Калинина и В. И. Ленина. "Сибирская реакция, - говорилось в воззвании, - несмотря на поддержку иностранных пушек и горы золота, разбита и бежит на восток. Час освобождения рабочих и крестьян Сибири приближается..."

Не в силах остановить крушение своей власти, Колчак предписал своему правительству выехать в Иркутск. Фронт трещал по всем швам, и стало ясно, что дни колчаковской власти в Омске сочтены. Именно тогда английский генерал Нокс вышел из себя и бросил в лицо колчаковским министрам:

- Мы доставили в Сибирь сотни тысяч винтовок, сотни орудий, тысячи пулеметов, несколько сот тысяч комплектов обмундирования, снаряжения... Мы сделали все, что могли, черт возьми, а вы...

Лозунг "Спасайся, кто может!" овладел власть имущими. На городском вокзале творилось что-то невероятное. В толпе бегущих выделялись высшие белогвардейские офицеры, представители иностранных держав, члены колчаковского правительства. Все они пытались прихватить с собой награбленное добро...

К 31 октября 1919 года по распоряжению Колчака золотой запас был полностью перевезен из Омского отделения банка на городскую станцию и подготовлен к вывозу на восток. Перевоз золота из банка производился ночами, под усиленным конвоем. И все же один мешок с золотом из вагона № 344036 пропал. В нем было 60 тысяч золотых рублей. Вместе с ним в неизвестном направлении исчезли два доверенных офицера Колчака.

Кулябко хотел было дать показания о личности бежавших, но его резко оборвал начальник контрразведки:

- Не мешайся под ногами, старик; молчание - вот твое золото.

Ценности были размещены в пульмановских вагонах, вокруг которых стояли офицерские посты с пулеметами. Все 29 вагонов были поставлены на санитарный путь, на некоторых из них ярко выделялись красные кресты. И вот 12 ноября последовала команда: следовать на восток. "Золотой эшелон" уходил на восток под грохот пушек Красной Армии, которая стремилась к "столице" Колчака. А через два дня, 14 ноября, красные воины уже были на улицах города. Омск снова стал советским.

Бегство "верховного правителя" первое время совершалось в полной тайне. Пока его поезд не прибыл в Новониколаевск, белогвардейские газеты наперебой уверяли, что Колчак находится на фронте и вдохновляет "свои доблестные войска на новые подвиги".

Литерные поезда с Колчаком и золотом двигались крайне медленно. Железнодорожные станции и полустанки были забиты эшелонами с чехословацкими войсками, вагонами с ранеными. Высланный вперед бронепоезд расчищал дорогу.

В Новониколаевске задержались до 1 декабря. Поезд с золотом, следовавший за литером "Д", пополнился здесь двумя ящиками с золотыми слитками весом более 4 пудов, прихваченными белогвардейцами из Пермского отделения банка.

Длительная остановка произошла на станции Тайга, где белочехи захватили все пригодные для них паровозы и никого не хотели пропускать вперед раньше своих эшелонов. Вызванный к Колчаку чешский комендант станции в ответ на упреки "верховного правителя" надменно заявил, что адмиралу придется подождать...

Взбешенный Колчак созвал экстренное совещание своих командиров. Он потребовал принять самые энергичные меры для продвижения поездов и приказал главнокомандующему своими войсками генералу Сахарову лично обеспечить это. Сконфуженный генерал оправдывался в своем бессилии, ругал союзников, требовал чрезвычайных полномочий.

Адмирал, ежась от холода, все глубже утопал в своем черном кресле и все больше поддавался мрачным мыслям. Его впавшие глаза были полузакрыты. Слова Сахарова, казалось, убаюкивали потерявшего покой и сон "правителя".

- Хорошо, генерал. Действуйте. Порядок должен быть восстановлен.

Поезда в тот же день проследовали дальше, но на другой день опять остановились. И снова - экстренное совещание. Колчак окончательно впал в истерику, чувствуя, что даже самые приближенные к нему лица перестали считаться с его волей. Теряя силы, Колчак слабеющим голосом выкрикнул: "Каппель!" Так генерал Каппель, тот самый, что участвовал в захвате золотого запаса в Казани, тот самый, которого нещадно били потом красные части под командованием В. И. Чапаева, теперь превратился в нового главнокомандующего бегущих колчаковских войск.

11 декабря Жанен в своем дневнике сделал запись: "Адмирал одержим манией величия и наивным лукавством умопомешанного. Известно, что он вел по прямому проводу переговоры с Семеновым, побуждая его двинуться сюда, чтобы повесить министров, обещая ему даже часть вагонов с золотом, которые он за собой тащит"^*.

Чем дальше шли поезда на восток, тем чаще и длительнее случались остановки. Около поездов стали обычными жаркие споры и стычки, часто переходящие в потасовки между колчаковцами и белочехами. Последние, ссылаясь на предписание своего командира генерала Сырового и приказ Жанена от 12 декабря 1919 года, силой овладевали паровозами и прицепляли их к своим составам.

"На станции Красноярск задержан поезд верховного правителя и верховного главнокомандующего русских армий, с попыткой отобрать силой паровозы... Требую немедленного извинения... Отмените ваше распоряжение" - так писал Каппель генералу Сыровому.

Еле сдерживая себя от гневных слов и ругательств, командующий подыскивал корректные слова, нервно перечеркивал неподходящие фразы. Но вот вагон резко качнуло, и перо выпало из рук, брызнула жирная клякса на стол.

- Ваше превосходительство. Чехословаки только что отцепили... наш паровоз.

- О черт! Срочно свяжите меня по прямому проводу с их генералом Сыровым.

Разговор был бурным. Каппель, выйдя из себя, не нашел ничего лучшего, как вызвать, чехословацкого генерала на дуэль. Тот терпеливо все выслушал и спокойно ответил: "Мне сейчас некогда".

По дороге поступали одно сообщение тревожнее другого. Красная Армия стремительно продвигалась вперед. 14 декабря был взят Новониколаевск. Из тайги к железной дороге все смелее выходили сибирские партизаны. К середине декабря они вплотную подошли к Нижнеудинску, Тулуну и Зиме. А утром 21 декабря на столе адмирала появилась новая телеграфная лента, она сообщала о восстании рабочих и солдат в Черемхове и прекращении прямой связи с Иркутском.

Это известие особенно встревожило колчаковцев и белочехов.

"Что произошло в Черемхове?", "Какие шансы беспрепятственного продвижения поездов верховного правителя и золотого запаса?" - подобные вопросы без конца летели по проводам на восток.

Но ответы были настолько путаны и противоречивы, что вносили еще большую сумятицу в свиту Колчака.

Отрезанный от своей разваливающейся армии и "совета министров", Колчак окончательно превратился в омертвевшего авантюриста, хотя имя его по-прежнему являлось синонимом крайней реакции, террора и ужаса.

Первыми от него постарались отмежеваться белочехи, выступившие со специальным меморандумом, в котором открыто обвиняли колчаковцев в творимых ими ужасах, "потрясших весь мир". Говоря о своем "нейтралитете", белочехи стремились побыстрее и любой ценой вырваться за Байкал и далее - к Владивостоку. С этой позицией чехов молчаливо соглашался генерал Жанен, неохотно отвечавший на запросы Колчака.

23 декабря Колчак снова послал телеграмму с вопросом: "Каково положение в Черемхове и Иркутске?"

В ответ - долгое молчание, а затем - никаких утешительных известий.

А между тем эшелон с золотом тащился вслед за поездом Колчака и также подолгу простаивал на станциях и полустанках.

Густо падавший снег окутал крыши вагонов и неподвижные фигуры часовых, стоявших на переходах между вагонами. Часовые из караульного полка еле-еле выдерживали два часа дежурства.

"Когда же кончится эта собачья жизнь? - думал все чаще солдат Алексей Семенов, застывший на посту у головного вагона. - Вот везем золото, а для кого? Куда?"

Обо всем этом хотелось поговорить с другими солдатами охраны, но такой откровенный разговор мог закончиться плачевно. О том же думали в томительные ночные часы и многие другие солдаты, которые насильно попали в белую армию и вот теперь волею судьбы оказались в охране таинственных вагонов, опечатанных многими пломбами.

Колчаковские офицеры запрещали солдатам разговаривать о назначении поезда, о том, какой груз они везут. Только некоторым из них удалось узнать, что они охраняют золото, которое белые захватили у Советской власти.

Солдаты пытались наладить более тесные связи с финансовыми работниками поезда, но офицеры почти всегда как тень вставали между ними.

...На рассвете 27 декабря 1919 года колчаковские поезда прибыли на станцию Нижнеудинск. Их отвели на запасный путь. "Придется постоять на станции", "Нет паровозов", "Нет угля", "Пути перерезаны партизанами", - слышалось повсюду.

Поезда с Колчаком и золотом застряли тут надолго. Все эти дни Колчак и его приближенные офицеры выясняли обстановку и лихорадочно искали пути спасения. Вот что писал об этом впоследствии генерал-лейтенант Занкевич, сопровождавший Колчака до самого Иркутска: "В версте от станции Нижнеудинск поезд был остановлен сигналом. Дежурный офицер с паровоза доложил мне, как начальнику штаба адмирала, что к нему явился чешский майор в сопровождении двух офицеров и сообщил, что согласно приказанию, полученному им из штаба союзных войск в Иркутске, поезд адмирала и поезд с золотым запасом должны быть задержаны на станции Нижнеудинск до дальнейших распоряжений.

На мой вопрос, как надлежит понимать это распоряжение и что предполагает он предпринять во исполнение полученного приказания, чешский майор (командир чешского ударного батальона майор Гассек) заявил мне, что он намерен разоружить конвой адмирала. Я ответил ему, что абсолютно не согласен на эту меру, и предложил майору запросить по прямому проводу дополнительных указаний и разъяснений штаба союзных войск.

Адмирал, которому я немедленно доложил о происшедшем, одобрил мои распоряжения. Через несколько часов майор Гассек явился ко мне и сообщил дополнительные инструкции, полученные им из штаба союзных войск от генерала Жанена. Инструкции эти заключались в следующем: 1) поезда адмирала и с золотым запасом состоят под охраной союзных держав; 2) когда обстановка позволит, поезда эти будут вывезены под флагами Англии, Северо-Американских Соединенных Штатов, Франции, Японии и Чехословакии; 3) станция Нижнеудинск объявляется нейтральной. Чехам надлежит охранять поезда адмирала и с золотым запасом и не допускать на станцию войска вновь образовавшегося в Нижнеудинске правительства; 4) конвой адмирала не разоружать; 5) в случае вооруженного столкновения между войсками адмирала и нижнеудинскими разоружить обе стороны, в остальном предоставить адмиралу полную свободу действий.

Последний пункт ясно указывал, что союзники уже не рассматривали адмирала как верховного правителя.

Одновременно с этим майор Гассек передал мне телеграмму генерала Лохвицкого на имя адмирала, в которой генерал советовал адмиралу приостановить дальнейшее движение в Иркутск. (Вскоре по оставлении Омска генерал Лохвицкий был послан адмиралом в Иркутск с поручением организовать войска иркутского гарнизона.)

Начался период нижнеудинского сидения, продолжавшийся около двух недель.

Чехи окружили станцию своими караулами, непосредственная же охрана поездов адмирала и с золотым запасом неслась чинами адмиральского конвоя. К этому времени никакой связи ни с фронтом, ни с тылом, ни с союзниками у нас уже не было, и все сведения о происходившем, весьма притом скудные, получались нами от охранявших нас чехов. Высокие эмиссары были еще в Иркутске.

Еще до прихода в Нижнеудинск адмирал, получив сведения о восстании в Иркутске, отдал атаману Семенову приказание занять город Иркутск и ликвидировать восстание. Бои в Иркутске шли сначала с переменным успехом, потом успех окончательно склонился на сторону восставших.

В это-то именно время чехами была получена новая инструкция из Иркутска из штаба союзных войск, а именно: если адмирал желает, он может быть вывезен союзниками под охраной чехов в одном вагоне; вывоз же всего адмиральского поезда не считается возможным. Относительно поезда с золотым запасом должны были последовать какие-то дополнительные указания. Это новое распоряжение поставило адмирала в чрезвычайно трудное положение.

В поезде адмирала находилось около 60 офицеров и около 500 солдат конвоя. Ясно, что разместить всех этих людей в одном вагоне возможным не представлялось. По приказанию адмирала мною была послана Высокому эмиссару Японии, господину Като, телеграмма приблизительно такого содержания: "Адмирал настаивает на вывозе всего поезда, а не одного только его вагона, так как он не может бросить на растерзание толпы своих подчиненных. В случае невозможности выполнить просьбу адмирал отказывается от вывоза его вагона и разделит участь со своими подчиненными, как бы ужасна она ни была".

При создавшемся положении оставался еще один выход - правда, проблематичный - уйти в Монголию. От Нижнеудинска к границе Монголии идет старый почтовый, ныне почти заброшенный, тракт длиною в 250 верст; границу этот тракт переходит по перевалам высотою до 2,5 тысячи метров - почти непроходимым в зимнее время: по ту сторону границы на тысячи верст простирается огромная пустыня Гоби, где нет ни сел, ни городов, а лишь изредка встречаются кочевья монголов. Возникла мысль искать спасения в походе в Монголию. Адмирал был горячим сторонником этой идеи. Я должен был принять на себя начальствование этой экспедицией. Переговорив конфиденциально, по поручению адмирала, с майором Гассеком, я получил от него заверения, что со стороны чехов никаких препятствий нашей экспедиции сделано не будет; мало того, чехи дали нам сведения о силах большевиков, занимавших тракт, в предвидении нашей попытки пробиться на Монголию.

Адмирал глубоко верил в преданность солдат конвоя. Я не разделял этой веры, тем более что большевики Нижнеудинска засыпали конвой прокламациями, требуя его перехода на их сторону. Адмирал собрал чинов конвоя и в короткой речи сказал им, что он не уезжает в Иркутск, а остается здесь, предложил желающим остаться с ним, остальным он предоставляет полную свободу действий. На другой день все солдаты конвоя, за исключением нескольких человек, перешли в город, к большевикам. Измена конвоя нанесла огромный моральный удар адмиралу, он как-то весь поседел за одну ночь.

Решено было пробиваться на Монголию с одними только офицерами. Поздно вечером я собрал старших офицеров в вагоне адмирала, чтобы отдать распоряжения для похода, который был решен на следующую ночь.

Когда распоряжения были отданы и я уже хотел отпустить офицеров с разрешения адмирала, один из старших морских офицеров (моряки обслуживали броневик, охранявший поезд адмирала) обратился к адмиралу со словами: "Ваше Высокопревосходительство, разрешите доложить". - "Пожалуйста". - "Ваше Высокопревосходительство, ведь союзники соглашаются вас вывезти". - "Да". - "Так почему бы вам не уехать в вагоне, а нам без вас гораздо легче будет уйти, - за нами одними никто гнаться не станет, да и для вас так будет легче и удобнее". "Значит, вы меня бросаете!", - вспылил адмирал.

Когда мы остались одни, адмирал с горечью сказал: "Все меня бросили". После долгого молчания он прибавил: "Делать нечего, надо ехать". Потом он сказал: "Продадут меня эти союзнички". Я ответил адмиралу, что отданные союзниками до сего времени распоряжения не дают оснований для таких предположений, но что, если у него есть сомнения, я самым настойчивым образом советую ему этою же или ближайшею ночью переодеться в солдатское платье и, взяв с собою своего адъютанта лейтенанта Трубчанинова, скрыться в одном из проходивших чешских эшелонов. (Эвакуировавшиеся чехи беспрепятственно принимали и вывозили в своих эшелонах спасавшихся от большевиков наших офицеров.)

Для большей верности, я предлагал адмиралу в течение 48 часов скрывать от всех его исчезновение. Адмирал задумался и после долгого и тяжелого молчания сказал: "Нет, не хочу я быть обязанным спасением этим чехам".

Я ответил адмиралу, что, если у него есть сомнения, я еще раз настойчиво советую ему прибегнуть к указанному мною способу уйти от большевиков. Но после долгого внутреннего колебания адмирал все же решил ехать в вагоне.

Я составил телеграмму на имя господина Като, что адмирал ввиду изменившейся обстановки согласен на выезд в одном вагоне.

Дабы разместить адмирала и 60 офицеров, пришлось взять пульмановский вагон, в коем адмиралу было отведено маленькое купе, а в остальных купе по 8-10 человек поместились офицеры; некоторым пришлось за неимением места разместиться в коридоре на полу. Вагон с адмиралом был прицеплен к эшелону 1-го батальона 6-го чешского полка.

К этому же эшелону был подцеплен и вагон председателя совета министров В. Н. Пепеляева, который по пути со станции Тайга присоединился к нам в Нижнеудинске.

Славный и трудный путь прошли бойцы и командиры 262-го стрелкового Красноуфимского полка по военным дорогам Урала и Сибири. На снимке: командир 3-го батальона этого полка Н. П. Паначев вместе со своими боевыми товарищами. Это они охраняли золотой запас Советского государства от Иркутска до Ачинска

В тылу колчаковцев и интервентов бушевало пламя народного восстания. Борьбой рабочих и крестьян Сибири руководили большевики-ленинцы. На снимке: заседание Иркутского ревкома, возглавившего восстание в Иркутске против Колчака. Второй справа - председатель ревкома А. А. Ширямов. Начало 1920 года

Значительную роль в возвращении золотого запаса республики сыграли шахтеры и партизаны Черемховского района во главе с большевистским комитетом. На снимке: Е. В. Бердникова (Елена) - руководитель этого комитета. Декабрь 1919 года

Доставку золотого запаса республики из Иркутска в Казань возглавил чекист Александр Косухин, человек кристально честный и безгранично преданный революции... Март 1920 года

Вот один из интересных документов, связанных с возвращением золотого запаса из Иркутска в Казань. Акт о передаче охраны 'золотого эшелона'. Сопровождавшие и охранявшие его берегли каждую крупинку золота. Благодаря их усердию драгоценности были сохранены для советского народа

Н. С. Казановский - сотрудник Иркутского губфинотдела. Под его руководство был принят золотой запас в Иркутске и доставлен в Казань

Охрану 'золотого эшелона' от Ачинска до Казани несли бойцы Интернационального полка. На снимке: их командир, славный сын венгерского народа Иштван Варга, с честью выполнивший почетное задание. Фото 1920 года

Перед отъездом из Нижнеудинска я получил от Като телеграмму, в ответ на посланную мной с просьбой адмирала о вывозе всего его поезда, а не одного только вагона. Телеграмма Като гласила, что высокие эмиссары сделали все, что могли; большего сделать они не могут ввиду все осложняющейся обстановки, громадности расстояний и общего возбуждения в Иркутске, вызываемого действиями войск Семенова"^*.

Рабочие-железнодорожники, руководимые большевистским подпольем, бойкотировали снабжение бегущих белогвардейцев подвижным составом. Один за другим выходили из строя паровозы, вагоны "случайно" сталкивались при маневрировании, портились железнодорожные стрелки и т. п.

Белочехи расстреляли нескольких машинистов, были взяты заложниками группы рабочих и крестьян, но и после этого удавалось составлять и отправлять на восток лишь три-четыре состава, сверх меры набитые чехословаками.

Генералу Каппелю и остаткам армий Колчака ничего не оставалось, как покинуть свои теплушки и где пешком, а где на лошадях, боясь попасть в руки партизан и Красной Армии, удирать на восток по заснеженным таежным дорогам.

"Великое сидение" Колчака на станции Нижнеудинск закончилось тем, что 4 января 1920 года его перевели в отдельный вагон под охрану чехословацких войск. Дальнейшая его судьба зависела от шатких заверений Жанена и Като. Правда, у него появился новый спутник - В. Н. Пепеляев, но говорить им уже было не о чём. Все было в прошлом.

"Чешская охрана, - информировал об этом генерал Жанен колчаковских министров в Иркутске, - получила от меня приказ защищать его, а также поезда с золотым запасом, следующие вместе с ним".

По существу, Колчак превратился в заложника у чехов и, как показали дальнейшие события, не без выгоды был использован ими в собственных интересах. Для приличия было объявлено, что он взят под "высокую руку" союзных держав. Над поездом были вывешены флаги стран Антанты, включая и русский андреевский флаг.

Эти действия белочехов объяснялись реальной обстановкой, сложившейся к тому времени. Чехи уже знали, что и в Черемхове, и в Иркутске власть колчаковцев фактически пала, что вот-вот сибирские партизаны, согласовав свои действия с 5-й советской армией, выступят из тайги и перережут железную дорогу.

Действительно, в конце декабря партизанский отряд под командованием Н. А. Бурлова вышел на подступы к станции Ту лун, находившейся в 120 километрах от Нижнеудинска. Отдельные партизанские отряды тогда же вышли к линии железной дороги. Чехословаки вынуждены были вступить с ними в мирные переговоры...

К сожалению, партизаны в то время не имели достаточных сил для успешной борьбы на два фронта - против белогвардейцев и белочехов. Н. А. Бурлов вынужден был заключить с последними компромиссное соглашение. Чехословацкое командование гарантировало невмешательство в боевые операции партизан, а последние гарантировали пропуск эшелонов с частями чехословаков, следовавших во Владивосток.

Боевые действия сибирских партизан активизировались в связи с успешным продвижением вперед Красной Армии. Радостные вести с фронта вызывали большой подъем среди трудящихся Сибири, подымали их на решительную борьбу с ненавистными угнетателями.

Колчак, не видя никакого иного выхода из создавшегося положения, полностью подчинился требованиям чехов и союзников. 5 января 1920 года он оставил следующую запись в своем дневнике: "Сегодня я начал передачу поезда с государственными ценностями под охрану чехословацкой вооруженной силы".

В вагоны с золотом были перенесены 20 ящиков с монетой, которые хранились в купе "верховного правителя". Причем это было далеко не все золото, которое хранил у себя Колчак.

В тот же день адмирал после мучительных раздумий подписал акт об отречении от верховного правления в России в пользу генерала Деникина^*.

^* (Деникин, узнав об отречении Колчака, тотчас написал ему письмо с требованием передачи в его распоряжение золотого запаса. А несколько позже видный деятель русской контрреволюции Нератов писал по поручению Деникина Сазонову в Лондон: "Мысль о необходимости надежного помещения за границей находящегося в Сибири золотого запаса, передача права распоряжения этим запасом правительству генерала [Деникина] представляется бесспорной... Необходимо немедленно вывезти золото за границу, депонировав его на хранение с целью получения под обеспечение им по мере надобности кредитов в Англии, С. А. С. Штатах, Японии, приблизительно в равных долях..." (см. "Исторический архив", 1961, № 6, стр. 99).)

Вечером того же дня чехословацкое командование провело осмотр вагонов с золотым запасом. Рядом с пломбами отдела кредитных билетов банка и государственного контроля появились пломбы чехословацкой охраны, и у вагонов была выставлена военная команда из чехов. Ими командовали майор Кадниц и капитан Эмр. Русской частью охраны командовал подполковник Сургутанов. Попытка чехов полностью взять на себя "охрану" золотого запаса успеха не имела, так как русские солдаты ответили категорическим отказом на предложение капитана Эмра оставить свои посты. Решение солдат поддержали Н. С. Казановский, Н. П. Кулябко и другие банковские сотрудники, бывшие в эшелоне. Чехословацкому командованию пришлось согласиться оставить у вагонов с золотом и русскую команду. Среди этих солдат были А. Семенов и С. Жуков, которые давно уже задумывались над тем, какое место им занять в бурно разворачивавшихся событиях. Во время стоянки в Нижнеудинске они сумели установить связи с местными рабочими и железнодорожниками и с их помощью правильно ответить на мучившие их сомнения. Их желания целиком отвечали планам предстоящей борьбы за народное золото...

Прошло несколько дней, и поезда с Колчаком и золотым запасом вывели на главный путь. 10 января, догоняя только что ушедшие вагоны с Колчаком, тронулся на восток и поезд с золотом, охраняемый смешанной командой из русских и чехословацких солдат.

Что ожидало их впереди? Какие испытания сулила им бегущая навстречу снежная и, казалось, бескрайняя сибирская тайга?

В тревожных раздумьях миновали Тулун, в районе которого оперировали крупные партизанские отряды, затем Шерагул. Медленно проследовали Куйтун. Поздно вечером 11 января, когда вот-вот должна была заблестеть огоньками станция Зима, "золотой эшелон" внезапно остановился в поле. По боевой тревоге чехословаки окружили поезд усиленными нарядами. Пулеметы, установленные на крышах вагонов, готовы были смертоносным огнем озарить темноту подступавшей к вагонам тайги. По приказу майора Кадница всем русским категорически был запрещен выход из вагонов. По существу, это был арест. Так прошли два часа... Затем поезд медленно двинулся дальше.

Что же случилось? Оказалось, что на станции Зима партизаны из Балаганской дивизии Н. В. Дворянова, выйдя к железной дороге, предприняли попытку захватить поезд с Колчаком. Не обращая внимания на сорокаградусный мороз, бойцы 5-го Зиминского партизанского кавалерийского полка, возглавляемые И. М. Новокшановым, обложили станцию и овладели всеми паровозами. Был отцеплен паровоз и от поезда, в котором под охраной пулеметной роты находился адмирал Колчак.

Начав переговоры с чешским комендантом со странной фамилией Ваня, И. М. Новокшанов потребовал выдачи Колчака и следовавшего за ним "золотого эшелона". Белочехи напомнили партизанам о тулунском соглашении с Н. А. Бурловым.

- Это соглашение на Колчака и русское золото не распространяется, - ответил Новокшанов.

Чехи не приняли во внимание заявление представителя партизан. Тогда зиминцы, прежде чем вернуть паровозы чехам, добились согласия последних посадить в вагоны с Колчаком представителя партизан - храброго разведчика Соседко.

- Так-то будет вернее, - решили Новокшанов и его товарищи, хотя и понимали, что эта мера недостаточна.

...В тревожной тишине, готовой ежеминутно взорваться кипящим боем, прибывший на станцию Зима "золотой эшелон" менял паровоз. По требованию Казановского чехи разрешили осмотреть и произвести смену русских постов у вагонов. Сопровождаемый чешским унтер-офицером Сливой, проявлявшим подозрительную торопливость, дежурный чиновник Госбанка С. В. Колпаков обошел эшелон. В свете узкого луча фонарика Колпакова на вагонах тускло блестели свисающие пломбы. Кажется, все в порядке. Смена караулов, и снова в путь. Еще несколько перегонов - и Черемхово. В эту ночь почти никто не спал. Особенно нервничали чехи, о чем-то бурно спорившие между собой.

Всем было ясно, что события нарастают с неимоверной быстротой.

На исходе ночи, когда едва-едва забрезжил рассвет, в морозном воздухе, заглушая мерный стук колес, прогремел выстрел. Это стрелял солдат С. Жуков, вставший на станции Тыреть на пост у вагона № 566027 и не обнаруживший на его дверях пломб.

После тщательного осмотра вагона была установлена пропажа 13 ящиков на сумму 760 тысяч рублей золотом.

Произведенные тут же следствие и обыски не дали каких-либо результатов. В акте о пропаже золота было зафиксировано, что две пломбы - отдела кредитных билетов и государственного контроля оказались срезанными каким-то режущим инструментом, а третья пломба, навешенная чехословацкой охраной в Нижнеудинске, висела на оборванной бечеве.

Капитан Эмр, командовавший чехословацкой охраной, написал по этому поводу объяснение: "Пломба, висевшая на бечеве, до вскрытия вагона производила исправное впечатление, и ее повреждение обнаружено только после ее снятия щипцами"^*.

По настоянию Н. П. Кулябко в акт о пропаже золота в пункт 9 была сделана приписка: "На основании сего, а также принимая особенно во внимание: 1) что при осмотре вагонов вечером 11 января с. г. на ст. Зима все пломбы были целы и 2) что пломбы, навешенные на бечеве на ст. Нижнеудинск представителями чехвойск, принимавшими золото под свою охрану, оказались на ст. Тыреть оборванными, а другие две пломбы, висевшие на проволоке, оказались отрезанными, установили, что выемка тринадцати ящиков из вагона № 566027 могла произойти лишь на ст. Зима или на перегоне между этой станцией и ст. Тыреть".

Это происшествие, похожее на чудо и покрытое тайной, взбудоражило всю охрану "золотого поезда". Впоследствии в окрестных местах люди долго говорили о пропавшем золоте, создавая вокруг него легенды о закопанных в придорожной тайге кладах.

А поезд, в котором никто не смыкал глаз, продолжал свой путь. В тот же день начались новые, бурные события.