Типология орудийного набора

Сущность классификации как логической операции заключается в; раскрытии объема понятия (в данном случае предмет или группа предметов) путем перечисления понятий, которые по отношению к нему видовые [Формальная логика, 1977]. При этом необходимо использовать принятое в логике правило деления объема понятия, производимого через признак единого порядка.

Наиболее распространенной системой, позволяющей упорядочить разнообразные каменные орудия является классификация верхнепалеолитических индустрий, предложенная Сонвиль-Борд и Перро [Sonneville - Bordes D. et J. Perrot, 1954, 1955, 1956a, 19566; Черныш, 1957], охватывающая 91 тип кремневых орудий. Заслуживает также внимания классификационный список для палеолита Енисея, предложенный 3. А. Абрамовой [1975а, 1979а, с. 106-111], насчитывающий 82 типа. Подобная система послужила основанием для создания аналогичного списка для индустрий бассейна Томи, в который вошли и некоторые типы енисейских стоянок. Предлагаемый список (табл. 41) считается открытым, ибо количество типообразующих признаков включается неограниченно [Гвоздовер, Григорьев и др., 1974].

Все орудия разделены на 15 категорий. Это ретушированные пластины, скребки, резцы, долотовидные орудия, проколки, скребла, выемчатые, зубчатые орудия, галечные орудия, ножи, остроконечники и бифасы. Полностью список всех групп представлен лишь в Ш. I. Первые 13 категорий свойственны Б. II, для И. II не характерны номера 5, 14, 15, для Шум. I - 5, 7, 8, 10, 14, 15. Построение гистограмм свидетельствует примерно об одинаковых тенденциях развития орудийного набора на трех памятниках (Б. II, И. II, Ш. I). Что касается Шум. I, то для имеющегося числа свойственно иное распределение, однако различия могут носить и случайный характер из-за малочисленности форм. Под формой орудия с технической точки зрения, понимается результат двух основных моментов: типа заготовки и характера вторичной обработки, влияющего на форму рабочего края [Бонч-Осмоловский, 1940, с. 86]. Эти моменты, отражающие два этапа обработки кремня, нашли место в предлагаемом списке. Определение сочетания признаков и их значений, а также достоверности их выделения произведено на основании статистического метода [Синицын, 1977].

Таблица 41. Сравнительная характеристика орудийного набора стратифицированных памятников

Наиболее характерной формой орудийного набора являются ретушированные пластины (Б. II. - 30,1%, III.I - 28,7, И. II - 22,7, Шум. I - 16), встречающиеся в обычных вариантах лицевой и брюшковой продольной, реже поперечной отделки. Результаты трасологического изучения необработанных пластин в Шумихе I, выявленных Г. Ф. Коробковой, показали, какие функции ими выполнялись: одно- и двулезвийные ножи для разделки туш, строгальные ножи с одним и двумя лезвиями для дерева, боковые одно- и двулезвийные скребки. Н. А. Кононенко проработана не-значительная часть коллекции из Бедарево II и Шорохово I. Так, в Б. II выделены слабо изношенные ножи по мягкому материалу, скобели для подчистки, боковые скребки с одним и двумя лезвиями: в Ш. I - ножи по мягкому материалу, скобели, связанные с обработкой кости, резцы, проколки. То есть функции пластин были разнообразными.

Скребки также характерны для памятников Томи (Б. II - 10,8%, Ш. I - 17,6, И. II - 13,6, Шум. I - 16%). Обычны скребки концевые на. пластинах и отщепах. Обращают внимание скребки стрельчатые (Ш. I), с "носиком" (Ш. I и И. II), двойные и микроформы (Ш. I). Скребки Б. II в целом выглядят архаичнее, они все более высоких форм, напоминают "ориньякоидные" образцы.

Резцы (Б. II - 11,9%, Ш. I - 10,1, И. II - 4,5, Шум. I - 12%) на памятниках Томи исключительно угловых и срединных форм. Ни в одном случае, в том числе и в подъемном материале, не зафиксировано боковых вариантов.

Долотовидные орудия типичных (pieces esquillees), выделенных французскими авторами форм отсутствуют, хотя на некоторых изделиях и имеется брюшковая чешуйчатая подтеска. Скорее всего они атипичного характера. При выделении данной категории нами учитывалась также и забитость противоположного конца. Для палеолита Томи данные орудия редки, равно как редки и проколки.

Скребла являются той категорией орудийного набора, которые в сочетании с некоторыми другими орудиями придают известную архаику верхнепалеолитическим индустриям Северной Азии [Окладников, 19506, с. 144]. На некоторых памятниках они весьма представительны. Так, многочисленностью скребел отличается Афонтова Гора II [Ауэрбах, Сосновский, 1932], на других енисейских памятниках афонтовской культуры (Кокорево II и III, Таштык I, II), как правило, их больше 40% [Абрамова 1979 а, с. 112]. Обращаясь к рассмотрению данных орудий в томских памятниках, следует признать, что их удельный вес достаточно низок. Так, в Б. II - их 4,4%, Ш. I - 3,9, И. II - 9,1, Шум. I - 4%. Обращает внимание обилие скребел на памятниках подъемного характера (Ильинкаг Лачиново, Старокузнецк), но в контексте с другими орудиями они не являются чем-то особенным и присутствуют в пропорциях, обычных для стратифицированных комплексов. В достаточном объеме от общего количества инвентаря находятся скребла и их заготовки в кладе у пос. Аил.

Группа зубчато-выемчатых орудий (у нас она разделена на выемчатые и зубчатые) весьма специфическая категория верхнепалеолитических индустрий в большей степени характерна для мустье. В памятниках Сибири данные орудия обычны для Ачинской стоянки [Аникович, 1976]. В томском палеолите зубчато-выемчатые образцы встречаются постоянно. Они отсутствуют лишь в Шум. I, видимо, в Томской стоянке, в кладе у пос. Аил, среди стратифицированных комплексов и в Шум. II среди подъемных материалов. В Б. II выемчатые формы составляют 15%, Ш. I - 19,9, И. II - 15,9%. По количеству выемок выделяются одинарные и двойные орудия. Двойные формы имеются лишь в Ш. I (13,4%).

Архаические формы имеют также так называемые галечные орудия, нашедшие свое воплощение в чопперах и чоппингах, отмеченные уже в довоенное время исследователями палеолита Сибири [Герасимов, 1931 г с. 7; 1935, с. 106; Ауэрбах, Громов, 1935, с. 237; Сосновский, 1934, с. 281 ]. Разработкам классификационных признаков галечных орудий Сибири, а также реконструкции процессов их изготовления уделял большое внимание А. П. Окладников [1959, с. 16; 1964; 19686, с. 42; 1972]. Классификация подобных форм енисейских стоянок была предложена в 1972 г. З. А. Абрамовой [1972а], а изучение их производственных функций с точки зрения функционального анализа проведено В. Е. Щелинским [1972]. Для палеолита Томи галечные орудия малохарактерны. В стратифицированных памятниках их найдено единицы (Б. II - 2,1%, Ш. I - 0,9, И. II - 2,3, Шум. I - 8%).

Такая категория, как ножи, отражает не функциональные, а морфологические признаки, главным из которых является наличие обушка. По Борду, нож - это обушковая форма, крутой край которой противолежит неретушированному, но могущему нести следы утилизации [Воrdes, 1961, p. 33]. В. П. Любин, рассматривая данные изделия, отмечал, что под ножом принято понимать отщепы и пластины, поперечное сечение и края которых подобны сечениям и краям современных металлических ножей: один продольный край таких предметов, обушковый, является утолщенным, тупым, другой - лезвийный, - острым, неотделанным [Любин, 1977, с. 89]. Основными признаками, которые отличают данные изделия, являются обушок и необработанный рабочий край. При изучении индустрий с Томи подобные орудия выделены в первую очередь по наличию обушка. Что касается рабочего края, то он у некоторых изделий оказался "классическим" - следы псевдоретуши, зазубренность, неровная нить лезвия, у других же - ретушированным. При этом обушки практически не отличались, в то время как ретушь морфологически имела отличия от ретуши скребловидных форм (более ровная, пологая, краевая, не ступенчатая). Что касается заготовок, то они в основном пластинчатые. Численно эти изделия незначительны и характерны для всех памятников, где есть выемчатые орудия и т. д. В Б. II - их 2,1%, Шум. I - 4,4, И. II - 9,1%.

К нетипичным формам орудийного набора томского палеолита относятся остроконечники (Шумиха I и клад) и двусторонне обработанные изделия (Шумиха I, Ильинка III), отщепы с ретушью, представляющие зачастую аморфную группу.

Группировки сходных индустрий, рассматривающиеся как локальные проявления, обычно воспринимающиеся в качестве археологических культур, впервые выделены на многослойных верхнепалеолитических памятниках Русской равнины [Рогачев, 1957; Григорьев, 1970, с. 43].

Ныне под археологической культурой в палеолите принято понимать устойчивое сочетание типов каменного инвентаря [Григорьев, 1972а, с. 15]. Она представляет собой объективную совокупность остатков материальной культуры, воспроизводимых типологическими определениями, находящихся в прочной взаимосвязи и ограниченных во времени и пространстве. Культура - это явление территориального, хронологического и генетического порядка [Григорьева, Исламов, 1974]. Постулируя ее, нужно исходить не из единичных или нескольких признаков, а из всей суммы показателей культурных остатков - этого неразрывного комплекса фактов [Любин, 1972, с. 26].

Локальные различия, основанные на типологии каменных индустрий и дополненные характеристикой разнообразных подразделений культурного слоя, признаются не только на верхнепалеолитических [Бадер, 1961; Гвоздовер, 1967; Григорьев, 1968; Островский, Григорьев, 1966; Григорьев 1970], но и на нижнепалеолитических материалах [Алпысбаев, 1972; Любин, 1970, 1972, 1977; Ранов, 1972], что определяет современный этап развития археологии первобытного периода [Аникович, 1981, с. 21] по отношению к предыдущим.

Технико-типологические особенности томских индустрий позволяют поставить вопрос об их региональных отличиях от памятников и культур сопредельных территорий.

Большинство палеолитических памятников бассейна Томи, за исключением единичных случаев, происходит с высоких террас. Вопрос о датировке памятников в данных условиях является наиболее сложным. Трудность его решения заключается в практическом отсутствии фаунистических остатков, образцов, пригодных для радиометрического датирования, в слабой разработанности вопросов, связанных с четвертичной геологией данного района, и, наконец, с условиями залегания культурных остатков.

Культурные слои стратифицированных местонахождений залегают либо в кровле лессовидных суглинков высоких террас (имеется в виду III и IV - Ш. I, И. II, Шум. I, Томская стоянка, клад у пос. Аил), либо в лессовидных суглинках склоновых отложений этих террас, и тоже в кровле их (Б.П, Сарбала III). Что касается подъемных сборов с памятников, на которых выяснены стратиграфические позиции, то они также происходят из кровли лессовидных отложений вышеуказанных речных террас (Ильинка III, IV, Кузедеево V, Митино, Шорохово II, Шумиха II). Геолого-стратиграфическое обоснование памятников с выходом на относительное датирование пока результатов не дает, кроме утверждения, что лессовидные отложения данных террас, в том числе и их кровля, определяются верхнеплейстоценовым возрастом. Если допустить предположение об идентичных разрезах III террасы левого берега Томи Новокузнецкого района и правильности (?) датировки "бедаревского" разреза, то кровля суглинков, включающая слои Шорохово (оба пункта), Ильинка II, III, IV, Митино и некоторых памятников Кондомы (Кондома II, III, V), датируется норильской (сартанской) стадией зырянского оледенения [Лаврентьев, Рябчикова, 1969, с. 51], по С. А. Архипову, или норильской стадией сартанского оледенения, по Н. В. Кинд [1974]. По схеме С. А. Архипова в Западной Сибири данная стадия характеризуется субаэральными лессовидными отложениями, протяженность ее примерно от 12 000 до 10 000 тыс. лет, т. е. она венчает плейстоценовые отложения [Архипов, 1971, с. 191]. Если это так, то памятники на высоких террасах, происходящие из кровли суглинков, перекрывающих верхнюю погребенную почву, датируются самым концом верхнего палеолита. Что касается местонахождений на склонах данных террас, то их датировка еще более затруднена, ибо расчистка отложений как в Б. II, так и в Сарбале III никаких погребенных почв и их фрагментов не выявила. Затрудняется синхронизация отложений и в районе памятника Шум. I, ибо, на наш взгляд, "шумихинская" терраса по своим отложениям и по мощности цоколя отлична от III террасы и является более древней. Это допущение основано в первую очередь на строении террасы. Рыхлые отложения, мощность которых около 3,5 м, перекрывают 20-30-метровый цоколь. Они представлены русловыми и пойменными осадками, нарушенными криотурбациями и облессованными покровными суглинками, включающими культурный слой памятника.

Фаунистические остатки, в основном единичные, происходят из Томской стоянки (мамонт), Б. II (лошадь, бизон), Ш. I (лошадь), Сарбала III (лошадь?). Остатки костей на трех последних памятниках по степени сохранности определены Н. Д. Оводовым как верхнеплейстоценовые. Отобранные образцы на спорово-пыльцевой анализ с местонахождений Шум. I, Б. II, И. II оказались "пустыми", выделены лишь единичные споры Dry- opteris и кочедыжниковых папоротников. Плохая сохранность органического материала объясняется наличием сильной карбонатизации, определяемой по известковатому налету, карбонатным трубочкам, образованиям и стяжениям.

Таким образом, единственным надежным в настоящее время методом датировки изучаемых культурных остатков является детальный анализ полученного кремневого инвентаря, т. е. метод археологический.

При объединении памятников в определенную совокупности встает вопрос об их относительной одновременности, ибо имеются очевидные вариации в материальной культуре, отдельные из которых, видимо, свидетельствуют о хронологической изменчивости. Другими словами, это вопрос относительной хронологии индустрий одной культуры. Приступая к его решению, следует подчеркнуть возможность применения нескольких приемов. Первый, по всей вероятности методически не очень верный для палеолита Северной Азии, заключается в анализе так называемых "архаических" черт. И действительно, "сибирский" палеолит как категория классификации определен в одновременном существовании верхнепалеолитических типов и категорий каменного инвентаря и категорий, характеризующих более древние эпохи. Именно в этом заключаются черты его своеобразия, сформулированные для Енисея еще Г. П. Сосновскими в одинаковой степени справедливые для всей Сибири [Сосновский, 1934, с. 267]. На подобного рода смешение обращали внимание еще первые исследователи палеолита Северной Азии, пытаясь интерпретировать это явление. Начиная с А. А. Спицына, ряд специалистов объясняли наличие архаических черт зависимостью от качества материала [Спицын, 1915, с. 170-171; Ауэрбах, 1930, с. 30; Бонч-Осмоловский, Громов, 1932, с. 55]. Иначе подошел 148 к решению данного вопроса Г. П. Сосновский, рассматривая эти черты как пережитки прежних эпох [Сосновский, 1935, с. 281-289]. И действительно, если рассматривать данную архаику как пережиточное явление, то количество подобных орудий должно быть больше в наиболее ранних индустриях верхнего палеолита. Следуя этому допущению, подобными чертами обладает ряд памятников Томи: клад у иос. Аил, где особенно много скребел и их заготовок. Из подъемных материалов выделяются памятники Лачиново I, Салтымаково, Старокузнецк, Ильинка III, так как в них выразительны серии скребел и галечных форм. Однако общие тенденции изучения палеолита Северной Азии свидетельствуют о другом.

А. П. Окладников, рассматривая подобное явление, отрицал наличие пережитков, приводя в пример Мальту и Буреть. Эти памятники в то время были более древними, чем, скажем, енисейский палеолит, но в них изделия, подобные мустьерским и ашельским формам, очень редки [Окладников, 19506, с. 147; 1950а]. Последние же А. П. Окладников ставил в зависимость от потребностей общества. В настоящий момент это объясняется иной культурой данных поселений, но сам по себе пример можно считать достаточно удачным. И когда появилась возможность судить о начале верхнего палеолита на территории Северной Азии, можно с уверенностью говорить, что "наличие древних форм" сохраняется как на ранних этапах его развития, так и на поздних, а их количественная характеристика порой противоречива. Правильность мнения А. П. Окладникова иллюстрирует З. А. Абрамова на примере "жизни" этих орудий в последующие эпохи [Абрамова, 19796, с. 187]. Таким образом, этот путь может считаться недостаточно удачным, хотя в строгом подходе к морфоописанию артефактов возможно (?), видимо, выявление иных технико-типологических качеств, скажем, наиболее ранних скребел по отношению к поздним. Но это уже операция сравнительного порядка.

Приблизиться к решению задачи, на наш взгляд, можно на основании анализа техники торцового расщепления. Все дело в том, что при раскопках памятника Б. II не было встречено ни одного предмета, который можно было бы определить как торцовый нуклеус. Их отсутствие регламентируется также тем, что здесь нет и микропластинок, непосредственных производных торцовой техники. Рассматривая критерии периодизации и культурной принадлежности палеолитических памятников Сибири, З. А. Абрамова в числе многих признаков указывала на появление клиновидных нуклеусов, которые являются хронологическим показателем [Абрамова, 19756, с. 20]. Клиновидные ядрища, как и торцовые, известны в памятниках Томи. В техническом плане они направлены на решение одной задачи, а именно получение правильной, прямоостной заготовки с параллельными краями и гранями - пластинки и микропластинки. В таком случае определение времени появления техники торцового ядрища на имеющихся материалах Северной Азии в какой-то степени обосновано. Здесь уместно отметить, что настоящее решение подобной хронологической задачи археологическим путем в высшей степени зависит от состояния эмпирической базы, которая по мере развития может свидетельствовать о более сложной картине как отдельного регионального характера, так и общего территориального североазиатского. Примечательно, что среди подъемного материала Ильинки III, Лачиново имеются нуклеусы, с торцовым принципом расщепления, а на Кузедеево V, материал которого происходит из аналогичных условий, что и клад, известен атипичный клиновидный нуклеус.

Появление торцовой техники, очевидно, связано с верхним палеолитом, ибо в нижнепалеолитических индустриях, известных на территории Северной Азии, она будто бы не выявлена [Окладников, 1971а, 1970, 1979; Окладников, Деревянко, 1968, 1973а; Окладников, Оводов, 1972; Окладников, Муратов и др., 1973; Окладников, Адаменко, 1966; Руденко, 1960; Анисюткин, Астахов, 1970; Медведев, 1973, 1975; Абрамова, 1981].

Среди памятников и культур начала верхнего палеолита торцовое расщепление, реализуемое на клиновидных формах, присутствует лишь в дюктайской культуре северо-востока Азии, выделенной Ю. А. Мочановым [1969а, 19696]. К начальным этапам этой культуры, определяемой малохетским теплом и коношельским похолоданием' каргинского межледниковья, отнесены стоянки Эжанцы, Усть-Миль II, Ихине I и II, где вместе с крупными подпризматическими нуклеусами клиновидные составляют основу первичного раскалывания [Мочанов, 1977, с. 214, 223-224]., Подобное явление не отмечено ни в осиновской культуре Дальнего Востока, где присутствуют галечные и леваллуазские черты [Окладников, Деревянко, 19736, с. 65; 1973а, с. 19-20], ни в толбагинской [Базаров и др., 1982, с. 161] или варварино-толбагинской [Константинов, 1979, с. 9-10]. Оно также не наблюдается в культуре Забайкалья (Толбага - слой 3 и 4, Варварина Гора, Санный Мыс - слой 6,7 [Базаров и др., 1982; Окладников, 1974а, 1971б; Окладников, Кириллов, 1980, с. 176; Константинов, 1973, 1980]), которая, судя по радиометрическим датам, соответствует каргинскому потеплению (от малохетского до липовско- новоселовского тепла) и началу сартанского похолодания, его гыданской стадии. Кстати, стоит отметить, что отсутствие торцовых форм считается одним из показателей толбагинской культуры [Окладников, Кириллов, 1980, с. 54]. Нет торцовых форм и на Макарово IV, что на верхней Лене, до сартанского времени, возможно, даже раннекаргинского [Аксенов, Шуньков, 1978], и в Малой Сые (бассейн Енисея), имеющей весьма ранние даты (34 500±450, 33 060±300 (СО АН-1286, 1287)) [Ларичев 1978; Муратов, Оводов и др., 1982]. Таким образом, присутствие торцовой техники на начальных этапах дюктайской культуры вроде бы свидетельствует о достаточно раннем ее изобретении, хотя существует мнение о небезупречности датировки дюктайских индустрий [Абрамова, 1979в ].

На памятниках раннесартанского времени торцовая техника встречается далеко не везде. Продолжает существовать она в дюктайской культуре (Нижне- и Верхне-Троицкая стоянки), хотя эволюции в клиновидных формах не наблюдается [Мочанов, 1977, с. 58-69]; появляется в Забайкалье (Амаголон, слой 4, Танга, объединенные вместе с другими более поздними памятниками типа Чиндант, Икарал и т., д. в группу стоянок тангинского типа) в форме гобийских ядрищ [Кириллов, 1973, с. 24-26; 1975; Окладников, Кириллов, 1980, с. 9-20]. На Лене, возможно, этим возрастом датируется Макарово III, однако ни микропластицок, ни торцовых форм там нет [Лынша, 1974]. В Приангарье картина еще более сложная. Если в Мальте и Бурети торцовая техника вроде бы не выявлена [Абрамова, 1968, 1972а], хотя и отмечается зарождение подобной [Абрамова, 1978, с. 29], то в VII и VI горизонтах Красного Яра, близких по времени Мальте и обладающих забайкальскими параллелями, гобийские нуклеусы обычны [Медведев, 1966, с. 15]. На Енисее ранним возрастом датирована Афонтова Гора II (20 900±300 (Гин-117)) с развитой торцовой техникой, однако уже неоднократно отмечалась условность этой датировки, ибо она основана на образце, отобранном из современного разреза [Абрамова, 19716, с. 277]. Там же на Енисее известны Тарачиха и Афанасьева Гора, стратиграфически более ранние, чем памятники новоселовской и кокоревской группировок, в которых торцовой техники нет [Абрамова, 19796, с. 192-193; Лисицын, 1980, с. 10].

Гораздо более однородная картина наблюдается в последующие этапы сартанского оледенения, от интерстадиала, следующего за гыданской стадией, и до конца сартана, т. е. примерно от 16-15 тыс. лет [Кинд,; 1974, табл. 17]. Эта техника есть на памятниках Дальнего Востока (VII -

VI-слои поселения Ушки I) [Диков, 1977, с. 43-65], продолжает существовать в дюктайской культуре (Усть-Дюктай, Авдеиха, Кухтуй и т. д.) [Мочанов, 1977], практически известна на всех памятниках Забайкалья (Санный Мыс - 3-5-й горизонты, Куналей, Студеное - 14-19-е слои) [Базаров и др., 1982, с. 102 -105], присутствует на Верхней Лене (Макарово II - III-IV горизонты) [Аксенов, 1974], известна в Приангарье (верхний комплекс Красного Яра, Федяево, Шамотный завод, Кулакове I, Черемушник II - 2-й слой) [Абрамова, 1962, 1972а, с. 256; 1978, с. 28; Астахов, 1963; Тарасов, 1978, с. 56; Лежненко, 1974], на Енисее как в кокореской, так и афонтовской культурах [Абрамова, 1979а, 19796]. Наконец, торцовые формы есть на ряде позднесартанских памятников Алтая и Западной Сибири.

Если принять допущение о повсеместном распространении торцовой техники во второй половине сартанского оледенения^*, а также то, что она представлена именно в это время в палеолите Енисея, территориально наиболее близкого и хорошо изученного района, местонахождение Бедарево II, где нет торцовых форм, вполне возможно датировать более ранним временем чем первая половина сартана и признать, что оно, видимо, характеризует наиболее ранний этап палеолитической (бедаревской) культуры Томи, на котором насителям - племенам оставленных артефактов - не была еще известна торцовая техника. Не исключено и то, что хронологически данный памятник, возможно, соотносится (?) с гыданской стадией сартанского оледенения. Памятники типа Ш. I и И. II знаменуют уже следующий этап развития этой культуры. Стратиграфически они относятся к заключительным этапам сартанского оледенения. По индустрии И. II кажется несколько старше Ш. I, где достаточно хорошо развита техника торцового нуклеуса, в том числе есть микроформы, микроорудия, которые в индустрии первого памятника выражены несколько слабее.

^* (Речь идет не о ранних формах проявления торцового принципа в североазиатских индустриях, а о повсеместном его распространении.)

Наличие черт сходства в материальной культуре, наблюдаемых на уровне техники первичного расщепления, вторичной обработки и классификации орудийного набора, и различий, объясняющихся, видимо, изменениями хронологического порядка, позволяет рассматривать Б. II (сл. 2), И. II (сл. 2), Ш. I и целый ряд подъемных материалов как хронологические этапы одной культуры томского палеолита, для обозначения которой предлагается наименование "бедаревская". Культура эта, судя по имеющимся материалам, характерна для сартанского времени, т. е. последнего оледенения Северной Азии.

Общая характеристика ее выглядит следующим образом. Наличие техники параллельного принципа снятия (одно-, двухплощадочные формы,5 а на более поздних этапах также торцовые) (рис. 83), позволяло ее носителям создавать пластинчатую доминирующую основу орудийного набора при незначительных добавлениях отщеповых форм. Орудийный набор, создающийся за счет основных приемов вторичной обработки (ретуширования, резцового скола, реже подтески), характеризуется: пластинами с ретушью, среди которых обычны пластины и пластинки с брюшковой и лицевой продольной отделкой; скребками - концевыми на пластинах и на отщепах; резцами исключительно угловыми и срединными; выемчатыми орудиями разнообразных типов; зубчатыми ножами с естественными гладкими и реберчатыми обушками; небольшой примесью архаических орудии (скребла, остроконечники, галечные формы); немногочисленными долотовидными формами и проколками.

Однако выделение целого ряда североазиатских локальных подразделений, их абсолютная и хронологическая оценка предполагают более детальное описание в бедаревской культуре комплекса признаков, как обычных, так и редко встречающихся, на основании которых определяется степень сходства и отличия ее от синхронных культур как сопредельных, так и более удаленных территорий.

Рис. 83. Рабочая таблица развития техники параллельного принципа снятия (Шорохово I), I - группа однопдощадочнцх ядрищ; II - группа двухплощадочных ядрищ

Сырьевая база бедаревской культуры имеет местную основу. Все без исключения породы, встречающиеся в культурных слоях, происходят из русловых отложений III-IV террас. Палеолитические племена собирали сырье на галечниковых пляжах или в обнажившихся участках террас. Наиболее характерная порода - кремень, которого на памятниках более 70%. Наибольшее предпочтение отдавалось черным, светлым и темным разновидностям. Остальные породы, рассмотренные при описании памятников, малохарактерны.

Наиболее древняя ступень культуры, для которой не характерны нуклеусы торцового принципа снятия, пока представлена одним памятником - Бедарево II. Здесь же стратиграфической зачисткой вскрыт более древний нижележащий горизонт, кремни которого находят аналогии во 2-м слое. Технику первичного расщепления определяют параллельные одно- и двухплощадочные нуклеусы, причем первых немного больше. Среди двухплощадочных форм доминируют односторонние, чуть меньше двусторонних со снятием в параллельных, но противолежащих плоскостях. Двусторонние в продольно-поперечном снятии и трехсторонние редки. Достаточно редким элементом следует признать леваллуазское определение, хотя отдельные его признаки присутствуют на параллельных нуклеусах. Заготовкой для орудий преимущественно служила пластина (73,9%), снимающаяся в основном за счет получения фасетированных площадок. Наблюдается определенная закономерность в подготовке площадок для снятия отдельных сколов (см. табл. 8), что безусловно отражает внутреннюю картину технической целесообразности при снятии необходимой заготовки. В целом памятник имеет достаточно высокий индекс подправки площадок продуктов расщепления (95%) и индекс фасетированных площадок (40,6%), позволяющих снимать относительно правильные по своей огранке заготовки.

Техника вторичной обработки определяется тремя приемами (см. табл. 40), для нее характерно, прежде всего, лицевое оформление орудийных частей. Так, на лицевое ретуширование приходится 56,8%, а на выемчатый скол - 66,7%, почти в два раза реже встречается брюшковая отделка. Что касается ретуши, то, кроме лицевой и брюшковой разновидностей, встречаются противолежащая и бифасиально-краевая, но частота их использования позволяет говорить о достаточно редком применении. Подтеска не отмечена.

Орудийный набор памятника разнообразен. Основное место здесь принадлежит ретушированным пластинкам и пластинам с лицевой и брюшковой отделкой продольного края. Редки пластинки с противолежащей ретушью. Специфическими являются пластинки с косоретушным концом лицевой отделки и пластинки с притупленным краем. Скребки выразительны. Первое, что их отличает от скребков других памятников, в том числе и подъемных, - высокая форма. И действительно, они несколько архаичны, более грубой формы, массивнее, чем их "последователи". Ретушь, оформляющая не только рабочий край, но и часть продольных частей заготовок, крупная, высокая. Эти скребки напоминают известные ориньякские формы. Обычны скребки на пластинах - концевые, в меньших пропорциях - скребки на отщепах и как редкие отмечаются боковые формы и скребки с ретушью по периметру. Резцы - двух видов: угловые, их более всего среди имеющихся форм (54,5%), и срединные. Среди последних отмечаются вариации, больше асимметричных показателей. Долотовидные орудия редки. Выразительны выемчатые орудия, изготовленные на пластинах и отщепах двумя приемами: ретушью и выемчатым сколом. Все они разнообразны и не образуют каких-либо устойчивых совокупностей. Зубчатые орудия количественно малы и изготовлены на отщепах. Ножи представлены в одном варианте - с естественными галечными обушками.

Другим компонентом культуры в целом и орудийного набора в частности являются архаичные категории орудий, в которых могла также скрываться высокая производительность труда [Feustel, 1973, р. 31]. Нужно отметить, что ножи и выемчатые изделия отнюдь не редки в мустьерское время, но эти изделия отличаются качеством отделки, равно как и формой заготовки, они далеко не похожи на своих предшественников, т. е. больше подходят под термин верхнепалеолитические изделия. Процент "древних" орудий низок. Он представлен скреблами (4,4%) и чопперами (2,1%). Среди скребел присутствуют продольные на отщепах с выпуклым краем лицевого оформления, поперечные на отщепах с прямым краем и продольные на плитках.

Таким образом, материальная культура первого этапа характеризуется преимущественным распространением верхнепалеолитических элементов с небольшой примесью архаичных форм.

Следующий этап бедаревской палеолитической культуры связан с появлением и развитием основных принципов торцового снятия. В настоящий момент подобных индустрий большинство. Это как стратифицированные местонахождения (И. II, Ш. I), исследованные стационарно, так и памятники, у которых пока только выявлены стратиграфические позиции (Шорохово II, Кузедеево, V, Митино) и, наконец, пункты с подъемными сборами (Ильинка I, II, IV, Бедарево III, IV, Лачиново I и т. д.). Все имеющиеся местонахождения обладают рядом объединенных признаков в технологии изготовления артефактов и их основ. Для выяснения основных закономерностей в развитии индустрии привлечены материалы двух памятников: И. II и Ш. I, исследованных на относительно больших площадях. По ряду признаков, думается, что памятник Шум. I чуть моложе, чем И. II, но по основным параметрам памятники мало чем отличаются друг от друга.

Техника первичного расщепления так же, как и в предыдущем случае, основана на параллельных принципах раскалывания. Сохраняются одно- и двухплощадочные формы. Если первых нуклеусов в процентном отношении примерно столько, сколько и в Б. II (Ш. I - 62,9%, И. II - 66,3%), то двухплощадочных ядрищ становится меньше. Сохраняются основные вариации нуклеусов, различные в количественном отношении, правда, в И. II нет двусторонних одноплощадочных нуклеусов и трехсторонних. Как и на предыдущем этапе, основное количество принадлежит односторонним формам, превосходящим остальные. Одно- и двухплощадочные нуклеусы известны практически на всех памятниках, в том числе и подъемных. Среди одноплощадочных форм появляются ранее неизвестные ядрища - двусторонне-сопряженные, отличающиеся тем, что имеют две соприкасающиеся рабочие плоскости на узкой и широкой стороне. Данные нуклеусы можно поставить во взаимосвязь с торцовыми формами, из них некоторые отличаются от предыдущих лишь размерами. И действительно, одноплощадочные односторонне-сопряженные ядрища встречаются на Томи только вместе с торцовыми, что заметно даже на подъемных материалах. В целом в И. II этих нуклеусов больше (33,4%), чем в Шум. I (20,4%). Вторая отличительная черта отхмечаемых памятников заключается в присутствии торцовых ядрищ, технику оформления которых нельзя приравнивать к широко известным клиновидным нуклеусам. Они преимущественно небольшие по размерам, в зависимости от количества торцовых сторон, откуда снимались чаще всего микропластинки, выделяются односторонние и двусторонние формы. Двусторонние торцовые ядрища происходят лишь из Шум.1. В общем же торцовых нуклеусов в Шум. I больше (21,5%), чем в И. II(12,5%). Примечательной деталью торцовых форм является то, что их широкие плоскости тоже несут негативы снятых с них пластин, т. е, как своеобразные тыльные поверхности или латерали они рассматриваться не могут. В данном контексте их возможно поставить во взаимосвязь с одноплощадочными односторонними и двусторонне-сопряженными формами, что мы и попытались проиллюстрировать выше на примере памятника Шумиха I. Это, видимо, свидетельствует о местном "изобретении" техники торцового снятия. Клиновидные нуклеусы для памятников бедаревской культуры почти не характерны. Единичные экземпляры их были найдены лишь в подъемных сборах Шорохово II, Ильинки II, Кузедеево V. Причем обработка боковых сторон, а самое главное нижнего ребра, противоположного ударной площадке, позволяет их отнести в разряд атипичных. Что касается более архаичных приемов расщепления камня, то они есть, но незначительны. На долю радиальной техники приходится 6,2% - И. II и 1,4% - Ш. I. Одно ядрище, правда, двустороннее, встречено в кладе, и несколько односторонних известно в Ильинке III. Леваллуазские приемы представлены в одном случае в Шум. I, хотя леваллуазские заготовки, в основном треугольные отщепы второго снятия, есть и в некоторых подъемных сборах (Усть-Тала, Мундыбаш III), где они единичны.

В качестве заготовок для орудийного набора служили пластина и отщеп. Подсчитанные общие индексы пластинчатости (Ш. I - 71,3%, И. II - 59,6%) свидетельствуют о преобладании первого вида заготовки. Более низкий индекс в Ильинке объясняется большим количеством скребел и скребков на отщепах, что, видимо, является следствием фациальности. Кстати сказать, общий индекс фасетированности в И. II тоже ниже всех (21,1% - И. II, 36,5% - Ш. I), равно как и индекс подправки (90,8% и 92,4%). В целом это чуть меньше, чем в Б.П, но там немного больше индекс пластин и меньше процент архаических форм-скребел. Таким образом, индексы пластинчатости, фасетирования и подправок площадок можно поставить в определенную взаимосвязь. Необходимость в архаических изделиях на более поздних этапах развития индустрий повлекла к снижению двух последних индексов, так как отщеп, используемый для них, в техническом плане сколоть, видимо, проще, потому что требовалось для этого, очевидно, меньше затрат в подготовке площадок.

Техника вторичной обработки претерпела незначительные изменения. Так, в И. II есть два изделия, несущих подтеску, но тоже достаточно аморфную. В ретушировании как в И. II (94,4%), так и в Ш. I (74,1%) более зна-чительна, чем в Б. II (56,8%), доля лицевой ретуши, брюшковой меньше (8,6 и 21,3%). Совершенно не отмечается бифасиально-краевая ретушь. В Ш. I представлена чередующаяся ретушь, не отмеченная в Б. II. В целом для данных памятников менее значительна, чем в Б. II, доля резцового скола.

Орудийный набор памятников характеризуется теми же категориями с некоторыми изменениями в типах каменного инвентаря. Как и в предыдущем случае, значительна доля ретушированных пластин, хотя их и становится несколько меньше (И. II - 22,7%, Ш. I - 28,7%). Основная роль принадлежит пластинкам с лицевым и брюшковым продольным ретушированием. Но если пластинки с ретушью на спинке остаются практически в прежних пропорциях (И.11 - 60%, Ш. I - 46,1%), то пластин с брюшковой ретушью становится намного меньше (И. II - 10%, Ш. I - 12,3%). Сохраняются также пластинки с косоретушным концом со спинки, в Ш. I есть 2 экз. с брюшковым оформлением и одна пластинка с лицевым пряморетушным концом. Вообще данная категория изделий в Ш. I более разнообразна, здесь присутствуют типы, неизвестные в Б.I и И. II. На втором этапе повышается доля скребков (И. II - 13,6%, Ш. I - 17,6%), в типах которых наблюдается большее разнообразие. Меньше становится концевых на пластинах. На отщепах концевых форм в И.П больше, чем в Б. II, но меньше, чем в Ш. I. Наблюдаются новые типы скребков, среди которых следует отметить скребки с "носиком", известные как в И. II, так и в Ш. I, а также в ряде подъемных материалов. Значительная роль в индустрии Ш. I принадлежит микроскребкам (30%). Здесь же обнаружен один экземпляр двойного скребка. Сравнивая скребки с предыдущим местонахождением, можно наблюдать их эволюцию: они становятся менее высокими, более геометризованными. Резцы остаются в прежних наименованиях, хотя количественно они разнятся, даже внутри этапа. Долотовидные орудия и проколки также незначительны. На втором этапе повышается роль выемчатых орудий. В И. II - 15,9%, а в Шум. I их уже почти 20%. Примечательно, что выемчатые орудия являются неотъемлемой частью любого памятника, в том числе и подъемного. Практически сохраняются те же типы данных орудий, что и на предыдущей ступени, добавляется один тип (с одним лицевым негативом на пластинах), неизвестный в Б. II. В Шум. I появляются двойные формы, среди которых выделяется пять типов (табл. 41). Зубчатые орудия, как и в Б. II, незначительны, хотя в И. II при четырех экземплярах они составляют 9,1%. Появляются продольные и поперечные формы на пластинчатых основах, отсутствующие в Б. II. Повышается количество ножей (Б. II - 9,1%, Ш. I - 4,4%). Если на предыдущем этапе присутствовали ножи с естественными обушками, то позднее- определяются гладко- и реберчато-обушковые формы. Пластинки с притупленным краем не характерны. Архаические формы орудийного набора также составляют незначительный процент. Так, на долю скребел в И. II приходится 9,1% при четырех экземплярах, в Ш. I - 3,9%. Отличительной чертой скребел является то, что устойчивого количества внутри вы-деленных типов они не составляют, кроме того, скребла рознятся и внутри этапа. Следует отметить, что как и в И. II, так и в Ш. I присутствует специфический тип скребла - продольные на отщепах с выпуклым краем и "шипом", которых нет в Б. II.

Аналогичные скребла есть и в Ильинке III. В целом же скребла раз-нообразны: есть продольные и поперечные варианты с прямыми и выпуклыми краями, скребла на гальках с прямыми и выпукло-вогнутыми краями, скребла угловатые. Галечные орудия малохарактерны. Их известно буквально единицы. Наконец, в Ш. I обнаружен один остроконечник не-больших размеров, составляющий 0,4%. На отдельных памятниках подъемного характера архаических элементов чуть больше, чем в рассматриваемых комплексах. Это касается Ильинки III, Лачиново I, где обнаружено значительное количество скребел, Старокузнецка с обилием галечных форм и скребел. Однако относить данные пункты в другой хронологический этап, равно как и объединять в иную культуру у нас нет оснований, ибо весь сопроводительный инвентарь находит полное соответствие в индустриях И. II и Ш. I. Это касается и всех нуклеусов, в том числе и торцовых, и орудийного набора, его основных категорий. Да и скребла, кроме, пожалуй, двустороннего из И. III, и галечные орудия подъемных материалов не представляют ничего необычного. Клад у пос. Кузедеево в целом тоже "архаичен", но все его изделия: и нуклеусы, и скребла, и остроконечник находят аналогии в И. II и Ш. I. Рядом с кладом обнаружен памятник Кузедеево V в аналогичных стратиграфических позициях, описанных А. П. Окладниковым. Стационарных исследований Кузедеево V еще не проводилось, но и сейчас можно сказать, что там есть такие же скребла, нуклеусы, торцовые нуклеусы, выемчатые орудия и т. д. Таким образом, материал из клада вписывается в контекст дальнейшего развития томских индустрий и не представляет собой ничего особенного. Наличие архаических форм в палеолите Томи следует объяснять, видимо, фациальными, хозяйственными особенностями ряда памятников и их индустрий. В заключение следует отметить одно двустороннее орудие из Ш. I. Из подъемных материалов происходит еще один бифас (скребло) из Ильинки III. Единичность бифасов свидетельствует о малом распространении их в индустриях культуры.

Рассматривая вопрос об окружении бедаревской культуры, следует отметить, что она имеет определенные черты сходства с сопредельными памятниками и культурами как одновременными ей, так и более древними. Совокупность инвентаря в целом, свойственного этой культуре, позволяет говорить о ней как об отдельном "организме" среди культур Западной Сибири, Алтая и Енисея, относящихся к верхнепалеолитическому времени.

Некоторые черты сходства в инвентаре с бедаревской культурой имеют Сростки, открытые в 1935 г. Г. П. Сосновским. Памятник расположен на III террасе (50-80 м) р. Катунн, в ее песчано-глинистой толще [Сосновский, 1940, с. 115] и датируется концом сартанского времени [Цейтлин,

1979,с. 67]. Судя по геоморфологическому положению, а также по страти-графическому залеганию, памятник, видимо, одного времени с местонахождением И. II, И. III, т. е. соответствует второму этапу культуры. Некоторые аналогии можно усмотреть в призматических нуклеусах, описанных Г. П. Сосновским, у которых одна сторона покрыта фасетками от сколов, а другая занята галечной коркой: в скреблах, отдельные из которых аналогичны орудиям из Ильинки III, Лачиново, клада: в резцах, представленных также исключительно угловыми формами. Отмечены также немногочисленные выемчатые орудия [Сосновский, 1941]. Однако по общему облику инвентарь Сросток отличен от памятников Томи. Это, прежде всего, касается формы заготовки. Если в Сростках основной заготовкой для изготовления орудий является отщеп, пластин и пластинок там обнаружено немного, ретушированных пластин - еще меньше, а такая категория, как скребки, вся изготовлена на отщепах, то племена Томи предпочитали пользоваться в первую очередь пластиной. Несколько отличается и количественное распределение орудий, например скребел, являющихся в Сростках самой многочисленной категорией (26%). Индустрия Сросток находит, по всей вероятности, свое дальнейшее развитие в раннеголоценовых памятниках Алтая [Цейтлин, 1970], таких как Усть-Сема, сопка Талицкая, Майма [Окладников, Владыкин, 1967; Лапшин, Кадиков, 1981], где орудий на пластинах становится больше. Наблюдается "микролитизация" каменного инвентаря, а также появление новых типов.

На территории Западной Сибири в настоящий момент известен целый ряд палеолитических памятников второй половины сартанского времени. Однако некоторые из них: Волчья Грива, Венгерово 5, Ново-Тартасская стоянка [Окладников, Григоренко и др., 1971; Фирсов, Орлова, 1971; Деревянко, Молодин, 1974; Окладников, Молодин, 1978, 1981], - наряду с обилием фаунистических остатков, обладают небольшим количеством расщепленного кремня. Часть памятников, например Могочино, опубли-кована пока фрагментарно [Матющенко, Аникович, Ложникова, 1974; Аникович, 1973; Петрин, Смирнов, 1976]. На Иртыше, в 140 км от г. Омска, известно местонахождение Чернозерье II, занимающее уступ II левобережной террасы и имеющее четыре культурных горизонта, 2-й и 3-й из которых сближенные, а 1-й и 4-й выявлены на небольших участках вскрытой площади [Петрин, 1974; Цейтлин, 1979, с. 55-61]. Судя по публикациям, принципиальной разницы в материальной культуре отдельных слоев не наблюдается. Техника первичного расщепления памятника во многом не ясна в связи, видимо, с малочисленностью нуклевидных форм, хотя отмечается из 2-го и 3-го слоя наличие двух призматических нуклеусов [Петрин, 1974]. В качестве заготовки для орудий преимущественно использовался отщеп, по крайней мере, скребки в основном изготовлены из них. Кроме скребков встречаются ретушированные пластины, в том числе и "ножевидные", единичные долотовидные орудия и проколки, а также резцы; некоторые, судя по описанию, относятся к угловым формам [Петрин, 1974]. В 4-м горизонте обнаружено два скребла [Петрин, 1972], в 1-м встречены костяные основы, в которых сохранились кварцитовые вкладыши [Петрин, Сосновкин, 1976; Викторов и др., 1971]. Во всех горизонтах обнаружены кострища. Материалы бедаревской культуры во многом отличны от указанного памятника. Это касается качественного и количественного распределения категорий орудий, формы их заготовки, а также, по всей вероятности, и техники первичного расщепления. В культурных слоях Черноозерья отсутствуют ножи обушковых форм (данным термином там характеризуются ретушированные пластины), зубчато-выемчатые орудия, скребки на пластинах и т. д.

На севере Курганской области в бассейне правобережья р. Тобол в 1970 г. обнаружено местонахождение Шикаевка, исследованное в течение ряда лет [Беспрозванный и др., 1973: Генинг, Петрин, 1972]. Памятник приурочен к покровным отложениям II надпойменной террасы р. Тобол. Осадки, перекрывающие культурный слой, несут следы мерзлотных текстур (система морозобойных полигональных трещин), и два горизонта карбонатизации, рассматривающиеся как этапы почвообразования. Морозобойное растрескивание датировано концом сартанского времени, горизонты карбонатизации соотнесены с двумя позднесартанскими интерстадиалами, а возраст культурных осадков соответственно определен в 13000 лет [Петрин, Цейтлин, 1976]. Раскопками вскрыто два почти полных скелета мамонтов, среди которых находилось 35 изделий на пластинчатых заготовках, воспринимаемые как геометрические формы (преимуществен-но асимметричные трапеции) с крутой лицевой ретушью. Памятник имеет ближайшее продолжение в янгильской мезолитической культуре Южного Урала [Петрин, 1975; Петрин, Цейтлин, 1976; Матюшин, 1976, с. 161] и представляет собой, по всей вероятности, изолированное явление в палеолите Западной Сибири.

Определенные черты сходства обнаруживают памятники бассейна Томи и с материалами Ачинской стоянки на Чулыме, приуроченной к склоновым отложениям лога и датируемой С. М. Цейтлиным началом позднесартанского похолодания [Цейтлин, 1979, с. 49-51]. Публикации памятника позволяют составить о нем достаточно четкое представление [Авраменко, 1963; Аникович, 1976]. Техника первичного расщепления представлена грубопризматическими нуклеусами, по очертаниям приближающимися к конусовидным. Немного одноплощадочных односторонних и двухплощадочных ядрищ со снятием во встречном направлении и продольно-поперечным принципом получения заготовок. Для нуклеусов Ачинской стоянки совершенно нехарактерно использование торцовых ядрищ, хотя отмечаются единичные случаи использования вторичных форм со снятиями, произведенными с узкой грани [Аникович, 1976, с. 159]. Характерной чертой данных продуктов стоянки является их полное истощение, что свидетельствует о максимальном использовании сырья. Преимущественной заготовкой для орудий являлась пластинка, что характерно и для бедаревской культуры. Однако способ получения ее здесь несколько иной. Это заметно по особым типам нуклеусов и по оформлению их ударных площадок перед снятием. Для сколов Ачинской коллекции характерны, прежде всего, галечные площадки [Аникович, 1976, с. 157], далее идут гладкие и затем уже фасетированные (19%). На памятниках же Томи наблюдается обратная тенденция: больше схожих черт можно обнаружить в орудийном наборе. Это касается скребков, и особенно концевых вариантов на пластинах и отщепах и "микроформ", ретушированных пластин. И там и там имеются пластинки с ретушированными усеченными концами, встречаются группы зубчато-выемчатых орудий. В принципе, имеются одинаковые тенденции использования незначительного количества архаических средств - скребел, галечных форм и т. д. Однако о полном тождестве говорить нельзя. В Ачинской стоянке имеются острия, проколки, орудия с подтеской нижнего конца, пластинки с притупленным краем, отсутствующие в материалах томских местонахождений. Положение, ранее выдвинутое И. М. Гайдуком, о том, что Томская стоянка, а также сборы в Старокузнецке относятся к ранней поре верхнего палеолита, должно быть снято, как не имеющее реальных доказательств, равно как и термин для их обозначения - "томско-ачинская ранняя верхнепалеолитическая культура" [Гайдук, 1968, с. 7]. Вновь полученные материалы даже при некоторых схожих чертах показывают разнородные индустрии Томи и Чулыма.

Полученные материалы бедаревской культуры позволяют обратиться к вопросу о Томской стоянке, известной с конца проШ. Iого столетия. Памятник расположен на высокой 40-метровой террасе, в Лагерном саду, на окраине г. Томска. Культурный слой приурочен к основанию лессовидных суглинков [Абрамова, Матющенко, 1973, с. 16]. Вместе с костями мамонта, лежавшими в полном беспорядке, были обнаружены немногочисленные кремни, среди которых мало орудий и нуклеусов. Так, отмечаются: два угловых резца, скребок, два маловыразительных долотовидных орудия и 5 пластинок с лицевой продольной ретушью; из нуклеусов имеется одно-площадочная односторонняя форма, воспроизведенная по фотографии у Н. Ф. Кащенко [Абрамова, Матющенко, 1973]. На основании пластинчатой основы индустрии делался вывод о возможном отнесении памятника к кругу культур Мальты и Бурети через Ачинскую стоянку [Абрамова, Матющенко, 1973, с. 22]. Ныне полученные материалы бедаревской культуры позволяют говорить о чертах сходства ее с Томской более северной стоянкой. И действительно, в обоих случаях мы имеем пластину как основную заготовку для орудий, часто не совсем правильных очертаний; все перечисленные орудия, равно как и ядрище, на Томской стоянке имеют полное сходство с памятниками среднего течения р. Томи, что позволяет его включить, видимо, в круг распространения бедаревской культуры. Ну а том, 158 что она обладает сходством с Ачинской стоянкой, нет ничего удивительного, ибо и другие памятники, где гораздо лучше представлены и техника первичного расщепления, и орудийные компоненты, находят, как это было показано выше, некоторые аналогии с палеолитом Чулыма.

Наиболее изучен из сопредельных территорий палеолит Енисея, где выделены две культуры: афонтовская и кокоревская, хронологически соответствующие сартанскому похолоданию [Абрамова, 1966, 1979а, 197961. Памятники этих культур зафиксированы также в пределах верхнего участка Енисея [Васильев, 1981; Астахов, Васильев, 1981J. Большинство стоянок связано с аллювием II террасы (Таштык II, Тележный лог, Забочка и т. д.), некоторые расположены в аллювии I террасы (Переселенческий пункт, Бирюса), а также в их покровных образованиях (Новоселовский кирпичный завод) и в конусах выноса оврагов (Каменный лог) [Равский, Цейтлин, 1965]. После заполнения ложа Красноярского водохранилища появились памятники и в покровных образованиях III и IV террас [Абрамова, 19716; Лисицын, 1979]. Характеризуя енисейские индустрии, З. А. Абрамова отмечала, что для кокоревской культуры характерна пластинчатая основа, в то время как носители афонтовских индустрий предпочитали в качестве заготовок использовать отщеп [Абрамова, 19716, 1975в]. В этом смысле предпочтительнее сравнить томский палеолит с кокоревским проявлением енисейского палеолита, определяемым как пластинчатое. К данной культуре относятся следующие памятники: Кокорево IV (нижний слой поселения имеет дату 15 460±320 и 14 320±330), Кокорево I (для 3-го слоя получены даты 14450±150, 13 300±50, для 2-го - 12 940±270), Новоселово IV (11600±500), Новоселово VI, Первомайское, Аешка [Астахов, 1966; Абрамова, 1969, 19756, с. 22; 19796]. Близость томского палеолита и кокоревских индустрий заключается в первую очередь в технике первичного расщепления, а именно в тех нуклеусах, которые достаточно долго называли "галечными". Как на Енисее, так и на Томи обычны одноплощадочные односторонние формы для снятия пластин, двухплощадочные односторонние и двусторонние ядрища в продольно-поперечном и противолежащих вариантах, наконец, торцовые нуклеусы. Но вместе с тем существуют и определенные различия, что прослеживается прежде всего в наличии техники клиновидного ядрища. Если для кокоревских памятников они представляют постоянный компонент, то для бедаревской культуры совершенно нехарактерны. Имеются лишь единичные экземпляры аморфных очертаний. В орудийном наборе также отмечаются определенные схожие черты. Это прежде всего касается ретушированных пластин, представляющих большинство в сравниваемых материалах, скребков, особенно концевых разновидностей. Но так же, как и в технике первичного раскалывания, имеются и достаточно существенные расхождения. Так, например, в резцах кокоревских памятников некоторая доля принадлежит боковым формам (для Кокорево I - 1,2%, Новоселово VI и VII - по 0,8%), совершенно нехарактерным для памятников Томи, да и, видимо, для всей Западной Сибири; несколько больший отпечаток на енисейские стоянки накладывает архаика - она выше, чем в томских стоянках, выше процент скребел, остроконечников, галечных орудий, причем более разнообразных. Наконец, в палеолите Томи отмечены категории, не свойственные Енисею (зубчато-выемчатые орудия, орудия обушковых форм).

Единичные связи томского палеолита на уровне техники первичного расщепления можно отметить и с афонтовской культурой Енисея, что не противоречит мненню З. А. Абрамовой об имеющихся общих чертах афонтовской и кокоревской культур [Абрамова, 19756, с. 23].

Таким образом, материалы сопредельных территорий свидетельствуют, очевидно, о правомерности выделения бедаревской культуры, обладающей комплексом признаков, свойственных только ей. Однако отмечаются некоторые связи с одновременными памятниками Алтая, Енисея и Чулыма, вместе с которыми томские стоянки представляют южносибирский палеолитический пласт. Схожие черты касаются лишь отдельных сторон и

приемов получения заготовок, техники первичного раскалывания, вторичного оформления, орудийного набора, а не всех компонентов, частота совместной встречаемости которых, их количественное и качественное распределение позволяют судить о региональных различиях отдельных культур.

Характеризуя признаки отличия местонахождения Шумиха I, следует сразу оговориться, по каким параметрам должно проходить сравнение с местонахождениями бедаревской культуры. Учитывая фациальные особенности памятника и относя его в ранг мастерской, надо отметить, что, по всей видимости, не все компоненты каменного инвентаря представлены там в полной мере, как на памятниках Новокузнецкого района. И действительно, тенденции накопления материальных остатков в мастерской иные, чем на более долговременных памятниках. В мастерской в первую очередь откладываются продукты первичного расщепления, исключая заготовки, которые после превращения их в орудия, уносились на места более длительного обитания. Следовательно, орудийный набор и соответственно техника вторичной отделки фрагментарны и не способны служить целям сравнения, что мы, собственно говоря, и наблюдаем на памятнике. Характеристика даже незначительного числа орудий на поселении будет более объективна, ибо в мастерской выбрасывались вещи в большей степени не функционально сработанные, т. е. когда происходит стабилизация рабочей кромки, а сломанные в процессе их изготовления или, когда вторичную обработку прерывают сырьевые погрешности, неточности заготовки и т. д. То есть в данном случае отбор орудийной части регламентируется умением мастера выбрать сырье и обработать камень.

Таким образом, для целей сравнения в большей степени подойдет техника первичного расщепления, которая на Шумихе I имеет существенные отличия. Это, в первую очередь, касается навыков оформления ударных площадок, остатки которой фиксируются на сколах. Если снятие удлиненных заготовок в бедаревской культуре происходило в основном за счет увеличения фасетирования, все той же дуги нуклеуса, то в Шумихе было достигнуто умение получать пластины за счет гладких площадок. Существуют отличия и в эволюции площадок на других сколах. Значительно отличаются и общие индексы фасетирования и подправок (см. табл. 38). Среди нуклеусов отличия кроются в тех или иных формах. Среди одноплощадочных ядрищ в Шумихе наблюдаются аналогичные варианты, что и в бедаревской культуре; здесь присутствуют односторонние, двусторонне-сопряженные и несопряженные формы, характерные почти для всех памятников. Двухплощадочные же нуклеусы представлены лишь одним вариантом - односторонним. Двусторонние (2 варианта) и трехсторонние формы, присутствующие на памятниках бедаревской культуры, для Шумихи не характерны. И здесь, возможно, ссылкой на незначительное количество материала уже не обойтись, ибо вряд ли на долговременных памятниках данные нуклеусы откладывались, а на мастерской, где техника первичного раскалывания должна проявляться в большей степени, их нет. Следующее существенное отличие - это наличие клиновидной техники в Шумихе, нехарактерной для бедаревских памятников. И если принцип снятия микропластинок с торца известен по многим памятникам, то его реализация во многом отлична, так как техника клиновидного нуклеуса, имеющая в своей основе двустороннюю обработку заготовки, принципиально отлична от торцовых форм, свойственных второму этапу культуры. Однако это не должно затушевывать возможность их происхождения от одних видов ядрищ. Что касается архаических приемов расщепления, то они в Шумихе реализуются на радиальной технике.

Вторая основная черта, свойственная Шумихе, заключается в наличии техники фрагментации исходных заготовок. Этот прием совершенно не отмечен ни среди стратифицированных памятников бедаревской культуры, ни среди подъемных сборов, сколы которых весьма значительны. Прием фрагментации, присутствующий здесь, не совсем обычен: заготовка разрубалась не ударом по лицевой или брюшковой поверхности, а ударом по краю, напоминающему тем самым резцовый диагональный скол.

Что касается орудийной части коллекции, то, как уже отмечалось, она незначительна и не годится для сравнения. В принципе полученные типы орудий известны и на памятниках бедаревской культуры. Отметим лишь обушковые скребла, представленные только в Шумихе. Но этот факт не является существенным, ибо обушковые орудия известны и в бедаревской культуре. В Шумихе I отсутствуют и такие орудия, как зубчатовыемчатые, ножи и т. д., но пока можно лишь догадываться, что это явление неслучайное.

На Томи обнаружен еще один памятник, во многом напоминающий Шумиху I. Это - местонахождение Шумиха II, расположенное по соседству с мастерской. Памятник еще не исследован, пока только выявлен культурный слой, стратиграфически одновременный слою Шумихи I, да и террасе, на которой расположены памятники. Полученные материалы, хотя и подъемного характера, свидетельствуют, что и здесь есть не только одноплощадочные нуклеусы, но и клиновидные, что и здесь присутствует фрагментация заготовок, типы и категории орудий, в том числе и обушковые скребла, аналогичные мастерской. Пока в Шумихе II, хотя и сборы многочисленны, не встречено ни одного ножа, зубчато-выемчатого орудия.

Таким образом, наличие определенных свойств памятников Шумиха I и II позволяет поставить вопрос об их отношении к памятникам типа Ильинка, Шорохово и т. д. Иными словами, имеем ли мы проявления другой культуры, или перед нами локальный вариант культуры бедаревской. Для решения этой задачи необходима вся сумма технико-типологических показателей индустрии в целом. Мы же сегодня имеем лишь представление о технике первичного раскалывания, которая при всех существующих отличиях обладает и схожими чертами, например в нуклеусах параллельного принципа снятия. В обоих случаях имеется проявление пластинчатой основы индустрий. В Шумихе об этом позволяет судить достаточно высокий процент пластинчатых заготовок и анализ рабочих плоскостей нуклеусов. Правомерно предположить, что основная часть орудий на памятниках Шумиха I изготавливалась из пластин. По орудийной части наши суждения будут в любом случае предварительными, гипотетичными, так как она практически отсутствует. Отметим лишь, что имеющиеся орудия не являются столь необычными и отличными от памятников бедаревской культуры. Учитывая все это, а также территориальную близость памятников мы склонны в настоящее время говорить не об отдельной культуре (ошибочность выделения культуры на основании одного памятника, кстати, уже отмечалась А. П. Окладниковым [1982, с. 83]), а о локальном варианте, учитывая при этом не только отличия, но и черты сходства. Самые близкие аналогии, опять-таки по технике первичного расщепления, Шумиха I обнаруживает в памятниках кокоревской культуры Енисея, для которой характерны и одноплощадочные, и двухплощадочные, и клиновидные нуклеусы, а также пластинчатая основа.

Таким образом, Шумиха в рамках общих черт стоит ближе к Енисею, чем памятники бедаревского круга.