Ушаков на Средиземном море

1

Подводя итоги кампании 1787-1791 годов, Ушаков писал в своем отчёте командующего флотом:

"Во все оное время ни одно и малейшее судно не потеряно и в руки неприятеля из оного флота ни один человек не достался".

Это был славный итог, как бы служивший заветом, что так надо воевать и впредь.

Ушаков мог гордиться достигнутым. За короткое время разбив в четырёх сражениях многочисленные турецкие военно-морские силы, он показал всему миру, что Россия прочно утвердилась на Чёрном море, на древних своих берегах.

Действуя как флотоводец-новатор, Ушаков сочетал артиллерийский огонь с манёвром, постоянно сообразуясь с обстановкой. Для него не существовало канонов, то-есть каких-либо обязательных для всех случаев правил атаки; напротив, он действовал всякий раз особым путём.

Подобно Суворову, учившему, что воевать надо "не числом, а уменьем", Ушаков утверждал: "и невеликое число кораблей, хорошо снабжённых, могут навесть страх неприятелю". Совершенно новым было обыкновение Ушакова нападать на численно превосходящего противника и навязывать ему бой.

"Недорубленный лес опять вырастает", - говорил Суворов, придавая огромное значение своевременному преследованию и уничтожению неприятеля. Ушаков поступал точно так же: захватив в свои руки инициативу и по обыкновению связав флагманов боем, он обрушивал на вражеские суда огонь своей артиллерии, а когда они обращались в бегство, неотступно преследовал их, добиваясь полного уничтожения врага.

Ушаков хорошо понимал, что люди - матросы и офицеры - играют решающую роль в морском сражении, и, создавая свою новую тактику, опирался на боевые качества русского человека, соответствующим образом воспитывая своих людей.

Русский моряк по своим моральным и боевым качествам всегда отличался большой выносливостью, дисциплинированностью, храбростью, находчивостью. И Ушаков воспитывал и развивал в людях своих экипажей наступательную активность, уважение к боевой чести флага, быстроту соображения, взаимопомощь в бою.

Ушаковская школа была "толковой". В ней учили так, чтобы "всякий человек знал свою должность и место", как предписывал это петровский устав.

Учили настойчиво.

Фёдор Фёдорович - "для моциону" - посылал матросов бегом через салинг, заставлял привыкать к "скорому беганью" по снастям.

Командирам он говорил:

"Отдачу и прибавку парусов делать с отменною скоростью и сие повторять многократно, пока люди совершенно приучены будут. Исполнять всякую команду разом, словом сказать, мгновенно, дабы приучить людей к скорому и красивому управлению каждого дела!.."

И приучал.

От своих флагманов и командиров он требовал разумных, согласованных действий и объявлял в приказах по эскадре:

"Краса исполнения эволюции - в том, когда весь флот в различном движении, и всякий спешит исполнить ему должное..."

И вся эскадра - от флагмана до марсового - стремилась исполнить адмиральский приказ.

2

После подписания Ясского мира в Севастополе стало спокойно, и Ушаков целиком отдался новому делу - стал расширять город и порт.

Дела было много.

Город строился летом и осенью. Зимы и вёсны уходили на ремонт судов.

Качка ослабляла корабельные скрепы, солнце вытапливало смолу из палуб; всюду вылезала конопатка; осенними бурями рвало паруса.

Приходилось отдирать и проконопачивать обшивку, просмаливать такелаж, менять перетёртые снасти. В Севастополе некогда было отдыхать.

Каждый корабль имел свою пристань, где лежала его артиллерия и находились магазины со всеми припасами. Против пристаней Ушаков выстроил казармы для "морских служителей" - каменные, крытые черепицей, такие чистенькие, что любо было взглянуть.

На береговой круче в Южной бухте вырос большой двухэтажный госпиталь. Обширное адмиралтейство, мастерские и склады были построены по берегам Южной и Корабельной бухт.

Средств на строительство не было почти никаких, и всё делалось силами флотских экипажей. Матросы за скромную добавочную плату строили город - казённые здания и офицерские дома.

Никогда впоследствии Севастополь не рос так быстро, как в эти годы при Ушакове. Фёдор Фёдорович проводил дороги, рыл колодцы, открывал рынки; устроил перевоз через бухту на вольнонаёмных гребных судах.

В одной из лощин, прилегавших к рейду, он устроил сад для народного гулянья. Место это получило название Ушаковой балки.

Быстро застроилась вся гора на западной стороне бухты, а также ближайшие окрестности города. В старом доме Мекензи открылся театр.

1793 год принёс Ушакову повышение - чин вице-адмирала. Но в обращении с людьми Фёдор Фёдорович не менялся. Десять денщиков полагалось ему теперь по штату, но он не имел ни одного.

Он был всё так же прост, скромен и бескорыстен. Случалось, что город оставался без денег, и работам надолго грозила остановка. Фёдор Фёдорович ссужал контору порта - давал свои личные средства и говорил при этом: "В собственных деньгах должно быть щедрым, в казённых - скупым".

3

Между тем, в самом центре Европы бушевало пламя, которое, взметнул восставший Париж.

Четыре года прошло с того дня, как парижане по камням разнесли Бастилию и прикололи к шляпам трехцветные кокарды. Весть об этом ужаснула европейских монархов и вызвала ярость Екатерины II.

Узнав, что Людовик XVI отрёкся от своих прав, подписав конституцию, Екатерина сказала: "Можно ли помогать такому королю, который сам своей пользы не понимает!"

Тем не менее она всерьёз собиралась ему помогать.

Королевская Франция стала республиканской! Вдобавок приходилось вновь опасаться Турции, ибо Французская буржуазная республика, чтобы отвлечь от себя внимание России, подстрекала турок к войне.

И Екатерина составляла записки о мерах к восстановлению в Европе "порядка".

"Дело французского короля, - писала она, - есть дело всех государей... В настоящее время достаточно десяти тысяч человек, чтобы пройти Францию из конца в конец".

Но тут она ошибалась.

Австро-прусские войска попытались было это сделать и сперва потеснили республиканцев, но вскоре получили от них урок при Вальми^*, Преследуя неприятеля, французы заняли Ниццу, Савойю, Бельгию и левый берег Рейна. Их успех также оказался временным, но это была первая бесспорная победа революционных войск.

^*(Сражение у деревни Вальми во Франции (департамент Марны); произошло 20 сентября (1, октября) 1792 года.)

Один человек в России с особым вниманием следил за событиями, расценивая их как рождение нового военного искусства. Это был герой Измаила - Суворов, назначенный в Севастополь для постройки береговых батарей...

Зимой 1796 года волна крестьянских восстаний прошла по России.

Восстания эти были подавлены с необычайной жестокостью. В Севском уезде было убито 70 крестьян графа Апраксина; их зарыли в общей могиле и на ней поставили столб с надписью: "Тут лежат преступники против бога, государя и помещика, справедливо наказанные мечом".

А на Западе бурно развивались события.

Республиканские войска одерживали победы. Французский офицер Наполеон Бонапарт, за девять лет сделавший блестящую карьеру, был назначен главнокомандующим Южной армией и успешно сражался на итальянской земле.

Союзники, пытавшиеся уничтожить молодую Французскую республику, стали быстро выходить из войны. Первой сделала это Пруссия. Потом французы заняли Голландию, и она была провозглашена Батавской республикой. Заключила мир с Францией Испания - и не просто мир, а союз.

4

С приходом к власти во Франции крупной буржуазии 9 термидора (27 июля) 1794 года Республика вступила на путь захватов. Не прошло трёх лет, как это стало ясно всем европейским державам. Ведя борьбу за Италию, Директория стремилась также захватить ключевые позиции на Средиземном море. "Острова Корфу, Занте и Кефалония важнее для нас, чем вся Италия вместе", - доносил в главную квартиру генерал Бонапарт.

Корфу, Занте и Кефалония вместе с остальными островами Ионического архипелага достались Франции в 1797 году по Кампо-Формийскому миру. Это сделало её соседом Турции и открыло ей дверь на Балканы. В следующем году Бонапарт овладел Мальтой и перебросил морем войска в подвластный туркам Египет, чтобы оттуда угрожать британским владениям в Индии. Однако англичане истребили при Абукире французский флот.

Эта победа была одержана в ночь на 22 июля (2 августа) 1798 года английским адмиралом Нельсоном, атаковавшим французскую эскадру, стоявшую на якоре в Абукирской бухте в 20 милях восточнее Александрии. Французским флотом командовал адмирал Брюэс.

Застав неприятеля врасплох, Нельсон атаковал его авангард, причём половина английских судов устремилась между берегом и флотом противника, в результате чего авангард и центр французов были окружены.

Всё это весьма напоминало бой русской эскадры с турецкой при Калиакрии.

В 1791 году Ушаков точно так же начал сражение с турецко-алжирским флотом, пройдя между берегом и судами противника, и лишь малочисленность русских кораблей помешала Фёдору Фёдоровичу поставить неприятеля в два огня.

Отважный манёвр, который предпринял при Калиакрии Ушаков, семь лет спустя повторил при Абукире Нельсон. Манёвр этот принес английскому адмиралу мировую славу, но в описаниях Абукирской битвы никогда не упоминалось, что предшественником, а может быть, и учителем Нельсона был Ушаков.

В Абукирском бою Наполеону впервые изменила удача: с потерей боевых кораблей французским войскам был отрезан путь из Египта, и Средиземным морем овладел английский флот.

Международная обстановка изменилась с поразительной быстротой. Вторжение французов в Египет нарушило их многолетнюю дружбу с Портой. Перед лицом нараставшей в центре Европы опасности объединились три державы: Англия, Россия и Турция. Образовался небывалый в истории англо-русско-турецкий союз.

Русское правительство первое предложило Турции военную помощь, будучи осведомлено, что в ней сильно нуждается султан. При этом Россия действовала быстро и решительно. К Босфору была послана черноморская эскадра под командованием вице-адмирала Ушакова.

Император Павел послал вдогонку ему указ:

"Буде нужда потребует, можете действовать соединённо с Турецким флотом, как у Дарданелльских крепостей в Мраморном море, так и в самом Архипелаге; равномерно имея Мы союз с Великобританией и одну цель с нею: благосостояние соседственных Держав, позволяем вам, когда обстоятельства потребуют, действовать соединённо с Английскою эскадрою..."

Ушаков отправил в Константинополь предложение о помощи и остался крейсировать вблизи Босфора в ожидании ответа на запрос.

Незадолго до выхода эскадры к Босфору молодой петербургский сановник В. П. Кочубей писал русскому послу в Лондоне С. Р. Воронцову: "Адмирал Ушаков - невеликая птица... Я уверен, что хотя он и будет в виду Константинопольского канала, Порта не даст ему увидеть его".

Русский флот в Константинополе

Пренебрежительный тон Кочубея достаточно показателен для отношения высшего петербургского общества к Ушакову. Адмирал-новатор, слывший человеком простым, отнюдь не светским, к тому же чуждый домогательств и заискиваний, не пользовался благосклонностью в правительственных кругах.

С другой стороны, сомнение Кочубея имело под собой и другую, более реальную, почву. Было трудно поверить, чтобы Порта легко согласилась на предложение русского правительства, ибо после многочисленных военных поражений, нанесённых ей Россией, разумеется, питала к ней скрытую вражду.

В течение многих лет Оттоманская империя ориентировалась на Францию и как бы сдавала ей в аренду опеку над своим флотом. При этом турки руководствовались правилом: "Подерёмся - отдохнём, опять подерёмся", о чем свидетельствовал в своих записках Реис-Ахмед-эфенди, турецкий министр иностранных дел.

Поэтому Ушакову было предписано: войдя в Босфор, соблюдать величайшую осторожность, и Адмиралтейств-коллегия следующим образом проинструктировала его:

"...Сей союз будет ещё новый; завистников же и недоброжелателей будет много, то не подбили бы Порту переменить мысли. В таком случае, чтобы не задержали нашу эскадру; а для того и должно наблюдать, так сказать, все шаги и деяния, и в случае надобности оказать расторопность и решимость выходом, в которую либо сторону, что всё равно".

Но вопрос о военном союзе разрешился против ожидания быстро. Султан был слишком напуган высадкой Бонапарта в Египте, и ему уже было известно о гибели французского флота при Абукире. Это заставило султана решиться выступить против Франции, и русской эскадре было позволено войти в Босфор.

Победитель турок в четырёх сражениях, заставивший в 1791 году трепетать самый Константинополь, появился в турецкой столице во главе отныне дружественных военно-морских сил.

Сохраняя суровость и достоинство, он повёл переговоры и без труда договорился обо всех условиях. Порта присоединила к русской эскадре такую же турецкую под флагом вице-адмирала Кадыр-бея, согласившись, чтобы главнокомандующим соединёнными силами был Ушаков. Она предоставила также на время войны свободный проход русским судам в Средиземное море и дала указ своим пашам в Морее и Албании помогать Ушакову припасами и людьми.

Такой указ получил и наиболее непокорный вассал султана, почти полновластный правитель Албании - Али-паша.

Союзный флот направился в Эгейское море, имея целью освобождение занятых французами Ионических островов.

Перед выходом в море Ушаков написал своё первое письмо адмиралу Нельсону, в котором предлагал:

"...Ежели потребно наше подкрепление, то к воспомоществованию мы готовы..."

Кроме того, Фёдор Фёдорович сообщал секретные сигналы на случай встречи русских судов с английскими и писал о необходимости установить постоянную связь.

Осмотрев турецкий флот, Ушаков остался им недоволен.

Он нашёл, что хотя корабли весьма хороши и снабжены дорогой медной артиллерией, но такелаж непрочен, а матросы не знают своих мест на судах. При уборке парусов не соблюдалось никакого порядка, да и вообще он отсутствовал в султанском флоте. Дважды в день все собирались на шканцы для молитвы. Перекличку делали только раз за всю кампанию. Капитаны плохо знали, что такое компас, и его можно было найти лишь на одном (адмиральском) корабле.

Ушакову показали пушечное учение, и он роздал некоторым морякам награды. Но когда его спросили, какие им найдены недостатки, он строго ответил: "Беспорядочность и незнание судовых команд..."

Своими экипажами он мог гордиться. Выучка его людей была образцовой; о нарушении дисциплины он не слышал почти никогда.

Тем не менее на русской эскадре не всё было ладно. Некоторые офицеры жестоко обращались с матросами, и это вызывало среди них ропот. Два матроса, не стерпя побоев, бежали со своего корабля.

Ушаков пришел в ярость. Его охватил гнев на "морских служителей" и на командиров. Он нарядил следствие, затем сам составил бумагу с приметами бежавших и передал её для розыска беглецов местным властям.

5

8 сентября 1798 года соединённые эскадры вышли в поход.

В самом же начале плавания обнаружилась сложность положения Ушакова, и ему, быть может, впервые пришлось применить свои дипломатические способности, чтобы взять правильный политический курс.

Произошло это у острова Хиос. Турки отправились на берег - запастись водою и закупить припасов. Но хиосские греки, завидев "буйных галонджи", как называли они турецких матросов, немедленно заперли лавки и дома. Тогда Ушаков послал сказать Кадыр-бею, что если их совместное плавание так устрашающе действует на население, то не лучше ли им ходить порознь, условясь о месте встречи эскадр?

Это был прямой и умный ход, тотчас же возымевший действие: Кадыр-бей поспешно объявил жителям, что по первой же их жалобе будет без суда казнить своих матросов, и велел отпереть дома и лавки. После этого на острове открылась ярмарка, и "русские, турки и греки смешались, приветствуя друг друга".

Так Ушаков сразу же взял верную линию по отношению к своим союзникам, соблюдая при этом необходимый такт.

При освобождении острова Занте Ушаков удачно вышел из ещё более трудного положения. Жители острова, услышав от русского адмирала, что им предоставляется самоуправление, всполошились. Их охватил страх, что они не смогут сами себя защитить и что турецкие паши явятся на смену французам. Они кричали, что не надо им ни свободы, ни своих правителей, а нужно лишь одно - быть принятыми в подданство России, а без этого ни на что согласия не дадут.

Карта важнейших продвижений отрядов эскадры Ушакова в Средизесном море (1798-1800 гг.)

Всё это говорилось в присутствии турок и грозило вызвать серьёзные осложнения. Но Ушаков разъяснил островитянам, что в намерения императора Павла не входит завоевание Ионических островов.

Соблюдая неизменный такт по отношению к своим союзникам-туркам, Ушаков преследовал этим определённую цель. Своим безупречным обращением с турецкими морскими начальниками он стремился избежать какого бы то ни было недовольства Порты. Он не забывал, что в тылу русской эскадры остаются Проливы, которые турки в любую минуту могут закрыть.

6

Вскоре Ушакову пришлось столкнуться с албанским правителем Али-пашой.

Али-паша, человек способный, но алчный, коварный и необычайно жестокий, был полунезависимым вассалом Порты. Раболепствуя перед султаном, он непрочь был при случае от него отделиться и, располагая собственным небольшим наёмным войском, весьма заботился о расширении своих границ. У него были виды на Корфу, а также на Превезу и Паргу - города, расположенные на Албанском побережье. Города эти, занятые французами, никогда до того не были подвластны Порте. Тем не менее Али-паша решил овладеть ими и вырезать там всех христиан.

Медаль, выбитая жителями острова Кефалония в честь адмирала Ф. Ф. Ушакова

Ушаков поручил Сенявину овладеть сильно укреплённым островом Санта-Мавра, выделив для проведения этой операции два корабля, два фрегата и крупный десант.

Действуя весьма энергично, Сенявин быстро подавил сопротивление гарнизона.

Когда Ушаков освободил четвёртый по счёту Ионический остров - Санта-Мавра, ему стало известно о захвате Превезы и окрестностей Парги Али-пашою, об аресте в Превезе русского консула и об учинённой в обоих пунктах резне. Депутация паргиотов явилась к русскому адмиралу, умоляя его защитить жителей и доказывая, что спасти их может только переход в подданство русского царя.

Опять, как и в Занте, должен был Ушаков объяснять, что у него нет права приобретать для России новые земли. Но паргиоты настаивали. В отчаянии они уверяли, что им остаётся перерезать своих жён и детей и пойти против Али-паши с кинжалами. "Пусть же истребится, - кричали они, - весь наш несчастный род!.." Ушаков был растроган и, подумав, объявил им свое решение: согласившись принять Паргу под защиту соединённого флота, он велел жителям поднять в городе русский и турецкий флаги и обещал послать туда гарнизон.

Затем он отправил к Али-паше одного из своих офицеров с требованием освободить арестованного русского консула и прислать на эскадру людей и припасы, как это предписывал султанский фирман^*.

^*(Фирман - именной указ султана.)

Действуя от имени Порты, Ушаков связывал Али-пашу - мешал ему выступить открыто, ибо прямые враждебные действия против русского адмирала поставили бы Али в положение бунтовщика. Но албанский правитель был непрост. Он ограничился освобождением русского консула и ответил уклончиво, заверив Ушакова в своей преданности и дружбе, но требуемой помощи не прислал.

7

Ионические острова были освобождены - все, кроме Корфу.

Холмы, одетые лесом вечнозеленых деревьев, прорезали этот остров. Осеннее небо расстилалось над ними, синее и чистое, как кристалл.

Похожая на гигантский маяк, вздымалась на мысу Десидерио Старая крепость.

Союзный флот стал против острова, охватив его с севера, востока и юга плотным полукольцом кораблей.

Соединённая эскадра располагала 10 кораблями, 12 фрегатами, 6 бригами и несколькими кирлангичами, удобными для действий у берегов.

Сильнейшие укрепления защищали город. Венецианцы заложили их еще в XII веке. Они продолбили скалы, высекли подземные галереи, укрыли пороховые погреба в недрах горы.

Французы усилили оборону и сделали это с большим искусством: новые форты были устроены таким образом, что, если противник овладевал одним из них, он попадал под огонь остальных.

С моря город прикрывался крепостною оградой и островами Видо и Лазаретто. На Видо было построено пять батарей и сделаны засеки между ними, а доступ к острову преграждался бонами - бревнами на железных цепях.

Французы имели 3 ООО солдат, 650 пушек и запас продовольствия на полгода. В порту укрывалась их небольшая эскадра: два корабля, фрегат и несколько мелких судов.

Крепость Корфу - одна из самых сильных в Европе - ни разу не уступала еще открытой силе. В течение столетий считалась она неприступной, но русский адмирал решил её взять...

Осуществить это было крайне трудно. Отсутствие осадной артиллерии и малочисленность русских сухопутных войск угнетали Ушакова: на его эскадре (при общем числе 7 407 человек экипажа) было всего лишь 1 700 солдат.

"Если бы я имел, - писал Ушаков, - один только полк русского сухопутного войска, непременно надеялся бы я Корфу взять, совокупясь вместе с жителями, которые только одной милости просят, чтобы ничьих других войск, кроме наших, к тому не допускать".

"Брать сию крепость кораблями, - заявлял он, - есть дело в истории войн небывалое..."

Поэтому он очень нуждался в подкреплениях от Али-паши.

В то же время христианское население Корфу боялось помощи Али-паши, как, впрочем, боялось оно и помощи турок. Но у народа на острове Корфу был еще один - местный, внутренний враг...

Эскадра Ушакова в Буюк-дере. С литографии художника Бибикова

Как только андреевские флаги показались у Корфу, греки поспешили на русскую эскадру. Они предлагали помощь против французов, готовые не медля итти на крепость. Их лодки сновали между берегом и "Св. Павлом", приставая к его борту по нескольку раз в день.

Среди них были рыбаки, виноделы, торговцы шерстью и оливковым маслом - греческая беднота и люди скромного, среднего достатка, но ни одного человека из местных дворян.

Это бросилось Ушакову в глаза и заставило его призадуматься. Ему предстояло освободить Корфу и помочь жителям заново устроить своё государство. Он должен был хорошо разобраться, кто будет с ним и кто - против него...

Он быстро всё понял.

Оказалось, что деды и прадеды греческих рыбаков, виноградарей, шерстобитов, много лет живя под чужеземной властью, всё же сберегли свою веру и свой язык. Но те, которые называли себя господами, то-есть местные патриции или дворяне, давно перестали быть греками и стали похожи на итальянцев; многие из них владели землями в Нижней Албании и были сторонниками Али-паши.

Ушакову понравились приезжавшие к нему на корабль корфиоты. Глядя на них, он понял, что эти простые, грубоватые люди крепко надеются на русскую эскадру и что на них-то ему и придётся опереться в борьбе...

Началась осада.

На берегу были возведены батареи: против главных фортов поставили тринадцать самых больших корабельных пушек, а против укрепления Сан-Сальваторе - семь мортир.

Тем временем английский адмирал Нельсон испытывал досаду и беспокойство. Силы его были распылены; его эскадра разделилась на три части: одна из них стерегла остатки французского флота у Александрии; другая была послана для блокады Мальты; сам же Нельсон - всего с тремя кораблями - стоял в Палермо, озабоченный положением неаполитанского короля.

Французы разбили королевские войска, и в Неаполитанском королевстве началась революция. Король Фердинанд IV бежал в Неаполь, а оттуда - в Палермо. Нельсону пришлось спасать короля и его двор.

События на юге Италии приковывали Нельсона к Сицилии. Между тем, он считал для себя более важным участвовать в действиях у Ионических островов.

С борта корабля "Вангард" он любезно приветствовал Ушакова:

"...Спешу воспользоваться случаем, чтобы засвидетельствовать вам своё почтение и уверить в счастьи, какое ощущаю, находясь так близко к вам и трудясь вместе с вами для доброго дела наших государей..."

Но это не мешало ему в то же время писать в Константинополь британскому послу Смиту, что русским нельзя позволить "занести ногу на Корфу" и что, если допустят их утвердиться в Средиземном море, "Порта будет иметь порядочную занозу в боку".

Штурм острова Видо моряками эскадры Ушакова. С литографии художника Бибикова

А положение русской эскадры вскоре же после начала осады сделалось затруднительным. Турецкое правительство обязалось регулярно снабжать соединённый флот продовольствием, однако не присылало ничего.

Морского провианта в месяц на одного человека полагалось:

вина горячего - 28 чарок;

гороху-10 фунтов;

круп - 15 фунтов;

мяса солёного говяжьего-14 фунтов;

масла коровьего - 6 фунтов;

сухарей ржаных - 1 пуд 5 фунтов.

А на эскадре не было ни вина, ни гороху, ни круп, ни мяса, ни масла. Оставался лишь небольшой запас сухарей.

Ушаков в отчаянии писал правителю Морей - одному из тех, кто обязан был ему помогать:

"...Служители наши все неизбежно должны умереть с голоду; провианту у нас на эскадре нет, здесь достать не можно и надежды не имею получить его скоро. При такой крайности прошу ваше превосходительство: буде нет провианта заготовленного, приказать от всех обывателей в Морее сбирать печёный хлеб, сушить его в сухари и, сколько готово будет, наискорее прислать сюда. Я требую от вашего превосходительства именем Блистательной Порты и его Султанского Величества, чтобы непременно, во что бы то ни стало, поставили вы к нам нимало не медля сухарей, булгур^*, фасоль, водку или горячее вино..."

^*(Булгур - крупно молотая пшеница.)

На другой день Ушаков сделал к этому письму приписку:

"По изготовлении сего письма пришло из Патраса одно купеческое судно, нагруженное сухарями, всего до 700 контарей^*, они надлежат к Кадыр-бею, на Турецкую эскадру и, если он уделит нам половину, то на обе эскадры не более станет их, как на три дня..."

^*(Контарь - старинная мера веса - 11/г пуда (около 25 кг).)

С середины декабря морейский паша начал присылать продовольствие - ячменные сухари и бобы, совершенно не годные в пищу. Сухари покрывала плесень, а бобы не разваривались; получалась только чёрная, противная на вкус вода.

Люди питались сухарными крошками, да лишь изредка покупали у жителей мясо. В дождь и слякоть трудились они на батареях, голодные, в не просыхающей ни днём, ни ночью одежде. Число больных увеличивалось с каждым днём.

Ушаков закупил на Албанском берегу тысячу войлочных бурок и роздал матросам; бурки защищали от дождя и холода и служили одеялами во время сна. Эта мера спасла многих и облегчила положение десантных отрядов. С ещё большим рвением выполняли теперь моряки приказы своего адмирала, разделявшего с ними общую долю лишений и трудов.

Сам он служил примером, был деятелен и весел, во всяком случае старался таким казаться. Среди своих и среди турок, на палубе и в адмиральской каюте, его всегда видели одинаковым - бодрым, великодушным и неизменно прямым.

А бремя было нелёгким. Многое лежало на его плечах, доставляя досаду и беспокойство. Из Петербурга ему предписывали способствовать англичанам в блокаде Мальты, а Нельсон настаивал на его появлении у берегов Египта. "Египет - главное, - писал он, - Корфу - потом".

Но Фёдор Фёдорович именно в Корфу видел наиболее важное дело. Он только сожалел, что нет у него войск, осадной артиллерии, мало зарядов и, главное, пуль ружейных. "А что есть ружье, - говорил он, - ежели нет в нём пули? - ничто!"

Турки же и вовсе не хотели итти в незнакомые воды. Правда, Кадыр-бей не посмел бы ослушаться, но Фёдор Фёдорович хорошо знал, до чего это ему не по душе.

Фёдор Фёдорович не возлагал больших надежд на турок, но считал их резервом, который может быть полезен русским судам.

Отношения с албанским правителем весьма тревожили Ушакова.

Али-паша писал русскому главнокомандующему лукавые, льстивые письма и в то же время доносил в Константинополь, что Ушаков якобы присоединяет Ионические острова к России. Под разными предлогами откладывая доставку людей и провианта, он извещал местных пашей, что им не следует посылать подкреплений соединённой эскадре, так как он сам намерен доставить ей большое число войск.

Ушаков остро нуждался в десантных войсках, необходимых ему для действий против Корфу. Но, хорошо понимая, какой Али-паша опасный противник, он писал ему в высшей степени вежливо, беспощадно разоблачая коварство и обман:

"...Почтеннейшее письмо вашего превосходительства я получил. За выражаемую вами дружбу покорно благодарю. Я не имею времени объясняться подробно; но тогда дружбу вашу почту совершенною, когда войска требованные пришлются, о которых я повторяю мою просьбу: ни одного дня не замедлить; также не препятствовать другим, которые желали бы к нам войска свои послать".

Но Али-паша медлил, и Ушаков, не имея возможности более ждать, стал требовать. Тогда Али-паша признался, что у него есть причина не доверять русским; и он высказал её откровенно: адмирал должен сражаться против флота, а не осаждать крепости и брать острова.

Это был упрёк, попытка обвинить Ушакова в захвате Ионического архипелага. Тогда Ушаков решил добиться своего любым способом и написал Али-паше письмо. Требуя спешной присылки четырёхтысячного отряда и обещая щедро оплатить эту помощь, он настойчиво просил дать ему тот или иной ответ:

"Ежели же вы помогать нам не будете, то скажите нам наотказ, тогда мы станем сбирать отовсюду людей, откуда только возможно. Я последнего прошу от вас благоприятства: скажите нам единовременно: будете вы нам помогать или нет?.."

Это была косвенная угроза довести обо всём до сведения султана и лишить Али-пашу участия в штурме Корфу, т. е. обойтись без него. Зная корыстолюбие правителя, Ушаков приказал доставить Али-паше письмо и вместе с ним ценный подарок. По поводу же обвинений в захвате Ионических островов отвечал:

"Я послан помогать только Блистательной Порте Оттоманской и здесь - помощник, а не хозяин; послан я с кораблями воевать против флота неприятельского, а против крепостей воюю по случаю открывшихся обстоятельств, и сие не делает мне бесчестия, что я выгоняю из крепостей французов и тем обезопасываю места".

Твёрдость предъявленных условий в сочетании с обычным в турецких областях "бакшишем" оказали свое действие: Али-паша понял, что отлынивать долее невозможно, и послал Ушакову небольшой вспомогательный отряд...

Поведение Порты также беспокоило Фёдора Фёдоровича.

Из Севастополя к нему прибыло подкрепление - два корабля под командованием П. В. Пустошкина. Корабли эти долго стояли в Босфоре - их, несмотря на договор о союзе, не хотели пропускать.

Впрочем, договор был словесным. Только 23 декабря 1798 года скрепили его на бумаге и лишь после этого пропустили Пустошкина. Россия и Турция впервые договорились о совместной обороне Проливов от общего врага...

"Крайняя необходимость понудила нас требовать войск албанских, - писал Ушаков в Константинополь русскому посланнику Томаре. - Ежели французы осилят Неапольское владение и приблизятся к Ионическим островам, то могут застать русских, атакующих Корфу, - при высадке десантов - и прорваться в крепость, которую тогда уже взять будет невозможно. Потому необходимо, чтобы теперь усилили нас войсками и чтобы они во всём мне подчинялись совершенно, не отговаривались бы ничем и были бы они снабдены провиантом, жалованьем и патронами; патронов надобно иметь каждому пять-шесть комплектов... Все такие остановки и замедления повергают меня в крайнее уныние. Я привык дела, мне вверенные, исполнять с поспешностью, а замедления всякие бедствия и худые последствия наводят. Вот, милостивый государь, в каких обстоятельствах я теперь нахожусь".

Надо было спешить. На юге Италии дела шли всё хуже. Ушаков уже знал, что французы взяли Неаполь и что король оттуда бежал.

А пока приходилось беречь заряды, и батареи иногда молчали, не отвечая на выстрелы противника. "Недостатки наши во всём беспредельны!" - жаловался Ушаков.

Под проливным дождём, обстреливаемые из всех крепостных орудий, отбивали моряки атаки французов. Крепость, стеснённая с двух сторон, наступала; неприятель делал частые вылазки, но успеха не имел.

А голодали по-прежнему. То немногое, что доставлялось, было негодным, и матросы выбрасывали гнилой провиант в море. Фёдор Фёдорович долго терпел и, наконец, решился: послал верховному визирю Порты "малое количество сухарей и бобов", чтобы попробовал сам.

Французы знали, что люди Ушакова голодают, что у него слишком мало войск для десанта и что одним флотом крепость взять невозможно. Уверенные в этом, они, смеясь, говорили: "Русские хотят въехать в бастионы на своих кораблях".

8

17 февраля 1799 года Ушаков отдал приказ по эскадре:

"При первом удобном ветре от севера или северо-запада, не упуская ни одного часа, намерен я всем флотом атаковать остров Видо; расположение кораблей и фрегатов, кому где находиться должно, означено на планах, данных господам командирам..."

Штурм был намечен на 18 февраля.

За два дня до срока Фёдор Фёдорович разрешил не беречь больше зарядов и вести непрерывный огонь с новопостроенных батарей. Возведённые за последние дни на холме св. Пантелеймона, они сбили пушки с куртины, соединявшей Старую крепость с Новой. Все строения Старой крепости были разрушены, и французам пришлось перейти в казематы, защищавшие от ядер и бомб...

Двенадцать кораблей и одиннадцать фрегатов были главною силою Ушакова.

Но войск было мало; вовсе отсутствовали осадные пушки.

И он решился на самое опасное дело - бросить на штурм флот.

"Морской Устав" разрешал "иногда, когда того необходимость потребует, подводить под крепостные стены даже линейные корабли".

Но это был риск смертельный, грозивший такими потерями, что на него не отваживались адмиралы. С другой стороны, атака флотом могла оказаться очень успешной. Береговым батареям нельзя было выдержать такой поединок: любая из них уступала в силе бортовому залпу одного корабля.

Остров Видо, гористый и покрытый лесом, господствовал над крепостью и над городом. Этот ключ Корфу, сразу же правильно оценённый Ушаковым, имел сильную оборону из пяти батарей...

Вторые сутки дул северо-западный штормовой ветер; он свирепствовал больше ночью, а к рассвету утихал.

Фёдор Фёдорович, созвав военный совет, сообщил флагманам и командирам свой план действий: атаковать Корфу и Видо сперва сморя, а затем уже самую крепость - с суши; чтобы связать главные силы французов и не дать им возможности перебрасывать десанты на остров, одновременно открыть огонь по крепости с возведённых на берегу батарей.

Западнее города, в порту Гуино, находилось старое адмиралтейство. Порт был занят Ушаковым еще в начале осады, и там ремонтировались союзные корабли. Теперь там снаряжались гребные суда, днём и ночью шла подготовка к десанту. Отряды морских солдат и матросов готовились к штурму на берегу.

Они возвели укрепления, в точности похожие на бастионы острова Видо, насыпали вал, вырыли траншеи и рвы.

Ушаков распоряжался работами, присутствовал на ученье, показывал, как устраивать мосты из досок и лестниц; люди учились забрасывать ямы землёю, перетаскивать через рвы десантные пушки, упражнялись в стрельбе и штыковом бою.

Так повторялся опыт Измаила - те примерные восхождения на валы, преодоление рвов, штыковые бои и стрельбы, которые проводил под Измаилом Суворов, прежде чем бросить свои войска на штурм.

Рядовых Фёдор Фёдорович сам обучил делу, командирам он дал письменный наказ:

"Гребным судам с десантом промеж собой не тесниться и для того посылать их не все вдруг, а одно за другим. Передовые должны очищать дорогу по берегу, рытвины тотчас забросать землею или чем только возможно... Лестницы и доски могут служить мостами для переправы через выкопанные каналы и рвы... Вместо знамён иметь с собою флаги; флагов же иметь с собою до десяти и их поднимать на взятых батареях... Господам командующим пушки, снаряды, лестницы, доски, топоры, лопатки, веревки иметь в готовности положенными на гребные суда..."

Им было предусмотрено всё, до последней мелочи.

Его целью было навязать противнику свою волю. Он составил план штурма и для осуществления его разработал особые сигналы, по которым войскам надлежало атаковать Видо и Корфу. Этих сигналов было 132.

Утро 18 февраля^* стало утром штурма. Ветер дул прямо на остров Видо. От небольшого волнения тонкая пена покрывала Корфиотский залив.

^*(1 марта н. ст. 1799 года.)

Двухдневный шторм уничтожил боны, преграждавшие подступ к островным бухтам; цепи разорвало, а брёвна прибило к берегу, и теперь ничто не мешало высадить десант.

На рассвете Ушаков поднял сигнал:

"Приготовиться итти атаковать остров!"

Тотчас из порта Гуино вышли лодки и приблизились к кораблям и фрегатам. Суда взяли их к себе на бакштовы^*, и лодки стали у противоположных берегу бортов, укрытые от огня вражеских батарей.

^*Бакштов - буксир, веревка.)

Ушаков взмахнул рукой, и со "Св. Павла" ударила пушка - сигнал находившимся на суше войскам. Мгновенно молнии блеснули на обеих русских батареях - огонь открылся против всех укреплений Корфу, и войска с лестницами и фашинами приготовились итти на штурм.

Затем один за другим последовали сигналы флоту: "Атаковать остров Видо!" "Подойти на картечный выстрел!" "Стать на якорь шпрингом^*, чтобы удобнее действовать в желаемые места!"

^* (Шпринг - завезённый с кормы верп, то-есть малый якорь; на шпринг становятся для того, чтобы при любой перемене ветра или течения удержать судно повернутым бортом в определенном направлении.)

Подавая пример, "Св. Павел" первый направился К острову, и, распустив паруса, понеслись в атаку два фрегата. За ними двинулся и весь флот.

Ушаков приблизился к первой батарее, осыпал её градом ядер, затем подошёл ко второй и также дал залп. Он стал против третьей на картечный выстрел, развернувшись к берегу бортом. Так же разворачивались и другие русские корабли, занимая места, которые назначил им адмирал.

Только турки держались в отдалении, не умея быстро повернуться на шпринге. Ушаков знал об этом их недостатке - и поставил их во второй линии, позади своих кораблей.

Атакующие суда с трёх сторон охватили остров.

Французы растерялись. Затем они кинулись к калёным ядрам. Однако ядра эти не оправдали надежд.

Чтобы накалить ядро до нужного - вишнёвого - цвета, требовалось не менее часа. Ядер было заготовлено много, но стрельба ими велась медленно; кроме того, в ствол орудия приходилось класть пыжи из мокрого сена, а от этого порох часто сырел.

Противник не успел выпалить по второму разу, как фрегаты засыпали его картечью. При этом русские суда также терпели от огня.

С высот уже били по ним тяжёлые крепостные пушки, а калёные ядра вызвали несколько пожаров. Атака замедлилась, но с адмиральского корабля следили за всем зорко. - "Не взирая на опасность, производить действие!" - поднял сигнал Ушаков.

Флот сразу же грозно возвысил голос. Канонада усилилась. Не прошло минуты, и всё пространство над морем уже стонало. Воздушные дуги летящих бомб устилались искрами, едва заметными в свете наставшего дня.

"Сбивать стены и укрепления!" - взвился новый сигнал адмирала.

И зелень кустарников на берегу померкла, засыпанная вихрем щебня и пыли. Залпы кораблей ударили по батареям, сбивая с них камень, людей и пушки, обрушивая глыбы скал.

На "Св. Павле" перекликались боцманские дудки. Со всех трёх палуб тянуло терпкой пороховою гарью. Люди привычно и быстро чистили стволы, закатывали ядра и наводили. Сизый туман стоял вокруг них.

Фёдор Фёдорович ходил по верхнему деку и бросал отрывистые указания комендорам:

- Уменьшить пороху, чтобы выстрелы брали ближе!.. Поднять орудие, чтобы ядра далее шли!..

Вдруг он заметил, что одна из пушек всё время стреляла по какой-то ложбине, где совсем не было батарей. Он отыскал наводчика и остановился подле него, наблюдая. Комендор был из новых - "пустошкинский", недавно прибывший и взятый на корабль адмирала. Ни фамилии, ни имени его Ушаков не знал.

Матрос работал с азартом и уверенностью человека, отлично изучившего своё дело и не смущающегося тем, что за ним следят.

Ушаков смотрел на него и всё более убеждался, что видит этого человека впервые. У него были светлые брови и волосы и лицо белое, уже начавшее припухать от голода; фуфайка зелёного цвета и парусинные брюки - в заплатах; шея повязана чёрным бумажным платком.

- Замечаю: выстрелы не действительны! - строго сказал Фёдор Фёдорович. - Ты для чего же по пустому месту стреляешь?!

Матрос замер и вытянулся. Глаза его блеснули; они были синие со слезой.

- Никак нет, ваше превосходительство! Я палю в те места, где можно угадать укрывшегося неприятеля!..

- Гм... Прозорлив! - сказал Фёдор Фёдорович и пристально посмотрел наводчику в глаза...

Когда он вышел на шканцы, ему доложили, что командиры Сенявин, Войнович и Шостак ведут сильный бой с пятою батареей и французскими судами "Ла-Брюн" и "Леандр".

- Опросите их, - сказал он, - нельзя ли подойти к батарее на самое близкое расстояние и сбить оную? Тогда корабли неприятельские будут открыты... Пусть отвечают: красный флаг - на грот-брам-стеньге, означающий "да", то-есть "можно", и тот же флаг - на фок-брам-стеньге, ежели нельзя!..

Через несколько минут командиры были опрошены и ответили: все три корабля подняли красный флаг на грот-брам-стеньге, означающий "да"...

Приближался решительный миг высадки.

Атакующие посылали залп за залпом. А турки по-прежнему держались во второй линии, стреляя изредка - в промежутки между русскими кораблями или через них.

Ушаков хмурился и качал головой, когда, почти касаясь верхушек мачт, низко пролетали турецкие бомбы. Внезапно глухие удары сотрясли корабельный корпус: это союзный - турецкий - фрегат, стоявший за "Св. Павлом", всадил в его борт два ядра.

- Нас атакуют?! - насмешливо сказал Фёдор Фёдорович. - Бесподобно!.. - Он погрозил кулаком турецкому судну и поднял сигнал: "Не в то место стреляешь! Осмотрись!"...

Было 11 часов. Ушакову доложили, что пушки с батарей острова сбиты. Последовал приказ начать высадку, и люди кинулись на барказы, шлюпки и катера.

Шлюпки двинулись вперёд под прикрытием барказных и корабельных пушек, удачно пристали там, где было нужно, и матросы быстро вышли на берег сразу в трёх местах.

К удивлению всех, турки с охотой пошли в атаку. Они прыгали с лодок и по пояс в воде бежали к берегу, держа сабли над головою и кинжалы в зубах.

В трёх местах начался бой за батареи. Ушаков, припав к подзорной трубе, следил за штурмом. Перед ним мелькали дымки выстрелов, круглые шляпы русских матросов, треуголки и высокие меховые шапки французов.

- Умножить десант! - приказал он флаг-капитану, видя, что отряды высадились и уже ведут бой.

Он управлял штурмом Видо и в то же время действиями против крепости Корфу. Хриплым голосом произносил он слова команды, и сигналы следовали один за другим:

"Стрелять по кораблям!"

"Стрелять в Старую крепость!"

"Атаковать Капо-де-Сидерио!"

"Умножить десант!"...

На одной из батарей взметнулось полотнище русского флага.

- Умножить десант более и более!.. - прокричал Ушаков изо всей мочи.

И цветные флажки сигнала тотчас передали приказ судам...

Две тысячи человек высадилось на острове Видо. Это было немного против сильного гарнизона и пяти батарей. И всё же, в каких-нибудь полчаса две из них были взяты, хотя морякам пришлось штурмовать каждый камень, брать каждую щель.

Тогда последовал сигнал о начале общей атаки, и находившиеся на Корфу войска устремились на штурм. Их первый приступ был отбит. Но высаженные с кораблей десанты позволили усилить натиск, и моряки овладели бастионами. Русские заставили противника укрыться в цитадели и тотчас атаковали город с северной стороны.

Корабли въезжали в бастионы.

Моряки и солдаты, усталые и голодные, утверждали бессмертную русскую славу, вступая в твердыню, которую никто еще никогда не брал.

В клубах дыма и пыли лежал перед ними Корфу.

А на шканцах "Св. Павла" стоял хмурый, озабоченный человек, к которому сходились все нити этого небывалого штурма. Он видел всё - большое и малое, обнимая совокупность действий флота и войск.

Пушки кораблей продолжали громить цитадель Корфу и остров Видо. У двух не занятых еще батарей французы потеснили русские войска.

Моряки подали сигнал, прося прислать "сикурс"^*. Ушаков ответил: "Держаться храбро! Людей у вас достаточно! Сикурса более нет!"

^*(Сикурс - помощь.)

И они продержались до самого вечера, до первых звёзд, затеплившихся в пороховом тумане. Они заняли все батареи и подняли на них русские и турецкие флаги. Тогда турки начали резню.

Они брали французов в плен, тащили их на берег и, несмотря на крики "пардон!", отрезали им головы. Русские отдавали туркам последние свои деньги, спасая пленным жизнь.

Но число жертв росло. Тогда моряки, построясь в карре, поставили сдавшийся гарнизон в середину и оттеснили своих союзников, направив на них примкнутые штыки.

Пушки палили. Приближался рассвет, но еще было темно. Два французских офицера вышли из Старой крепости. Один из них держал факел, освещая дорогу, другой - белый флаг.

Русский катер помчал их к "Св. Павлу". Офицеры поднялись на корабль. Их провели в каюту главнокомандующего. Фёдор Фёдорович, утомлённый, рассматривал карту, держа в руке свечу.

Офицер подал письмо. Оно было без конверта и написано наспех косым, нетвёрдым почерком - рука писавшего, видимо, дрожала:

"Господину Фёдору Ушакову, командующему русским флотом.

Мы полагаем, что бесполезно подвергать опасности жизнь стольких храбрых русских, турецких и французских воинов в борьбе за обладание Корфу. Поэтому мы предлагаем вам перемирие на срок, который вы найдёте нужным, для установления условий сдачи этой крепости.

Главный комиссар Дюбуа Дивизионный генерал, Главнокомандующий французскими силами ШАБО".

Усталость сошла с лица Ушакова. Он положил перед собой письмо и сказал с усмешкой:

- Я всегда на приятные разговоры согласен...

И последний сигнал взвился на "Св. Павле":

"Прекратить и более не стрелять!"