Победы Черноморского флота под командованием адмирала Ушакова [1950 Шторм Г.П.

Война началась в августе 1787 года внезапным нападением турецкой эскадры на фрегат "Скорый" и бот "Битюг", стоявшие у Кинбурнской косы.

Почти все морские силы Турции были сосредоточены в Чёрном море. Двадцать пять боевых судов и двадцать восемь транспортов прибыли к Очакову для блокады Лимана. Командовал ими разбитый русскими при Чесмё алжирец Хуссейн-бей.

Французские инженеры укрепляли очаковские бастионы, углубляли рвы и одевали их камнем. Европейские державы не остались безучастными к усилению России на черноморских водах: шведские, прусские и английские офицеры помогли туркам разработать оперативный план.

Он был направлен к тому, чтобы разрезать линию русских коммуникаций, идущую по Бугу на Кинбурн - Перекоп - Севастополь. И так как Черноморский флот к началу войны оказался разделённым между Севастополем и Херсоном, было решено разбить его по частям.

Турки намерены были овладеть Кинбурном, кинуться на Херсон, уничтожить верфи и затем перебросить десант в Крым. В их руках был ключ Лимана - Очаков. Он запирал Херсон и угрожал сообщениям флота. Русские должны были во что бы то ни стало овладеть этим ключом.

Стотысячная армия под начальством Потёмкина двинулась к Очакову, но задержалась под Елисаветградом, так как была еще не готова. Чтобы выиграть время, Потёмкин решил перейти к обороне, удерживая всеми силами Херсоно-Кинбурнский район.

Защита его была поручена Суворову. Избрав Херсон своею главной квартирой, он приказал построить пять батарей на островах, прикрывавших днепровское устье, сформировал отряды вооружённых жителей и снарядил суда для обороны города со стороны реки.

В Кинбурне он возвёл в самых угрожаемых местах батареи и установил наблюдение за неприятелем.

Между тем Потёмкин, вынужденный воздерживаться от наступательных операций на суше, решил немедленно ввести в действие флот.

24 августа он приказал Черноморской эскадре выйти в море, всюду искать противника, невзирая на его превосходство, и "не мыслить ни о чём, кроме победы или смерти".

"Где завидите флот турецкий, - писал он Войновичу, - атакуйте его во что бы то ни стало, хотя бы всем пропасть".

31 августа севастопольская эскадра из трёх кораблей и семи фрегатов взяла курс на Варну, имея приказ истребить стоявший там флот.

Войнович, перед началом войны произведённый в контр-адмиралы, находился на корабле "Слава Екатерины", на "Св. Павле" шёл Ушаков, теперь уже капитан-бригадир.

8 сентября в Варнском заливе, близ мыса Калиакрия, эскадру захватил шторм.

На одном фрегате сломало фор-стеньгу. Войнович подал сигнал: стать на якорь, вызвать со всех судов плотников и послать их на фрегат. Стеньгу поставили, но когда собрались отправить мастеровых обратно, ветер усилился, стало заливать шлюпки. Плотники так и остались на фрегате. А Войнович поднял сигнал: снявшись с якоря, итти к Варне, что означало итти в самые опасные места.

К ночи погода и вовсе разыгралась. Кинулись убирать паруса - поздно! Полетели мачты и стеньги, и - как на зло - плотников нет: все на фрегате. А ветер - всё пуще, пену понесло выше корабля.

Матросы втихомолку ругали Войновича: "Вот что нам сделала Варна - сделалось угарно. А более - от нашего флагмана: нельзя без рассудка в море ходить!"

Плохой такелаж изорвало ветром; на судах появились течи. Фрегат "Крым" всю ночь палил из пушек, требуя помощи. Корабль "Мария Магдалина" лишился мачт и руля.

Эскадра была рассеяна. "Крым" пропал без вести. "Марию Магдалину" течением отнесло к Босфору, и она была захвачена турками. На "Славе Екатерины" переломало все мачты и воды прибыло до десяти футов: матросы помпами, вёдрами и ушатами отливали воду в продолжение двух дней.

Ушакова несколько суток носило по морю. Уже совсем погибали, когда показался берег. Думали - Феодосия, Крымские горы, но ошиблись: это было Кавказское побережье. Ушаков сказал: "Лучше в море погибать, нежели у турка быть в руках!.." Кое-как, с великим трудом приладили к фок-мачте небольшой парус и поворотили от берегов абхазских в море. "Св. Павел" терпел жестокое бедствие. Только самообладание командира и безграничное доверие к нему команды спасли от гибели корабль.

Моряки-черноморцы с потерями вышли из первого испытания, но ни на минуту не потеряли присутствия духа. Один Войнович не скрывал страха и сокрушался по поводу утраты своих вещей, денег и табакерки, забывая о том, какой урон из-за него понёс флот.

Почти все суда нуждались в ремонте. "Крым" и "Мария Магдалина" считались пропавшими.

А турки, видя ослабление русского флота, перебросили в Очаков до пяти тысяч войска, решив начать атаку Кинбурна как раз в то время, когда в Севастополь возвращались рассеянные бурей суда.

Высаженные у Кинбурна турками пять тысяч солдат были наголову разгромлены Суворовым. Из всего десанта спаслось только семьсот человек.

Победа была полная. После Кинбурнскогэ боя турки сняли блокаду Лимана, и Эски-Хуссейн увёл эскадру к турецким берегам.

Успех Суворова объяснялся главным образом его решительностью. Она имела славную традицию, восходящую к военному искусству Петра I.

Но флот также был детищем Петра, и решительная тактика на море прямо указывалась петровским "Морским Уставом".

Традиция русского военного искусства для армии и флота была одна.

И все же случилось так, что о ней мало-помалу забыли во флоте. В этом была повинна школа, которая предписывала адмиралам осторожность, уча их не доводить столкновений до боев.

В конце XVII века строжайшие боевые инструкции появились в британском флоте. Их составили адмиралы Рук и Рессель. Они сочинили непреложный 19-й параграф, который гласил:

"Если адмирал и его флот находятся на ветре у неприятеля и растягиваются в боевую линию, авангард флота адмирала должен направиться на авангард неприятеля и всему флоту вступить в сражение от авангарда до арьергарда последовательно каждым своим кораблём".

Это означало, что адмиралы должны вести бой только в строе кильватерной колонны, двигаясь параллельно противнику так, чтобы авангард находился против авангарда, центр - против центра, арьергард - против арьергарда. Флотоводцы стремились к нанесению равномерного удара по всей линии. Бой был не искусством, а лишь простым взвешиванием сил.

Атаковать превосходящими силами часть флота противника не допускалось. Нельзя было нарушить строй даже для оказания поддержки товарищу. Командиры быстроходных кораблей и фрегатов должны были равняться по самому тихоходному своему кораблю.

Но нелепость не ограничивалась сохранением строя. Начинать атаку разрешалось, только заняв наветренное положение. Сперва стремились выиграть ветер. До этого не начинали боя даже со слабейшим противником, а на выигрыш ветра иногда уходило несколько дней.

Инициатива была скована. Командирам отдельных кораблей не разрешалось выходить из линии. Отсюда и выражение "линейный корабль", утратившее свой прежний смысл в наши дни...

Боевые инструкции британского флота с сугубой строгостью предписывали осторожность. В 60-х и 70-х годах XVIII века в Россию было приглашено много английских морских офицеров. Это не могло не повлиять на русских моряков.

Англичане приносили нечто чуждое духу русского военного искусства: все они находились под властью рутины, даже наиболее способные из них.

Многие русские командиры, обучавшиеся в Англии, придерживались общепризнанной нерешительной тактики. Войнович был наиболее жалким её представителем.

Но Ушаков твёрдо верил, что тактика эта доживает последние дни.

Надо было дерзать! - жизнь властно толкала к этому.

Парусами управлять точно и быстро и особо обучать такому искусству матросов.

Первый удар наносить флагману противника, ибо всякий неприятель (в особенности турки) после этого должен притти в расстройство.

Поражать неприятеля прицельной стрельбою (в грядущих сражениях артиллерии будет принадлежать многое, если не всё).

Ушаков просматривал петровский "Устав Морской" и по-новому читал знакомые строки: "Капитанам и командорам кораблей не стрелять из пушек по неприятелю прежде, нежели они толь близко придут, чтоб можно вред учинить".

При большой пловучести деревянного корабля потопить его было делом нелёгким. Слова "Устава" означали, что сходиться с противником надо как можно ближе, а затем - громить его залпами всего корабельного борта.

И Ушаков решил сделать старинное русское искусство "огневого боя" таким же грозным, каким оно было при Петре I, а если удастся, то ещё грозней.

У черноморцев уходило на выстрел минуты четыре. Но Ушаков добивался большей быстроты и сноровки. Он требовал, чтобы канонир помнил завет Петра, оставленный им морским артиллеристам: "стрелять как возможно скоро, однако ж с доброю приделкою, дабы действительно выстрелы были, а не гром один".

Ушаков жаждал помериться силами с противником. Но к этому отнюдь не стремилось начальство: Войнович боя не искал.

А турецкий флот весной 1788 года опять подошёл к Очакову.

В течение всего мая он маневрировал, угрожая Кинбурну.

7 и 17 июня турки дважды пытались уничтожить русские суда в Лимане, но потеряли два корабля и укрылись под защиту очаковских батарей.

А Войнович по-прежнему не предпринимал никаких действий.

"Севастопольский флот невидим... - писал Суворов. - Войнович в пространстве, быть может, он маневрирует, как академик"^*.

^*("Академией" Суворов в шутку называл потёмкинский штаб.)

Поведение Войновича возмущало Потёмкина: все его понуждения оставались напрасными - Марко Иванович в море не выходил.

Но в севастопольском адмиралтействе кипела работа. Люди "переменялись на две вахты". Из Херсона на волах доставляли мачты; их доделывали и ставили на повреждённые суда эскадры. Ушаков сам следил за ремонтом. Работали день и ночь.

18 июня турецкий флот сделал попытку уйти в море, но попал под огонь кинбурнских пушек, запутался в трудном фарватере и, обстрелянный лиманской эскадрой, потерял 5 кораблей, 2 фрегата и ещё несколько судов. После этого он ушёл, оставив под Очаковым только свою гребную флотилию. Но её вскоре заблокировал русский гребной флот.

18 же июня в море вышел Войнович. Марко Иванович сделал это, положившись во всём на командира своего авангарда.

И он мог быть вполне спокоен: авангардом командовал Ушаков.

Море было свежее и ветер встречный, когда вышли из Севастополя. Эскадру Войновича составляли два корабля и восемь фрегатов; за ними следовали двадцать три мелких судна, годных для разведывательной службы и крейсерства у берегов^*.

^*(Состав сил Черноморского флота в сражениях 1788-1791 годов различными источниками указывается по-разному. Это расхождение объясняется тем обстоятельством, что во времена Ушакова русские фрегаты более чем 40-пушечного ранга нередко сражались в линии и числились в ряду кораблей.)

Войнович держал флаг на корабле "Преображение". Ушаков шёл на "Св. Павле". Перед выходом в море он приказал:

- Люди расписаны по местам... Каждый знает своё место и спешит исполнить ему должное... В неприятеля стрелять только ближними, прицельными залпами. До подхода на пистолетный выстрел огня не открывать!..

- Могу ручаться за успешные действия авангарда, ежели будет дозволено мне поступать безбоязненно.

- Делай, батюшка, как знаешь, - ответил Марко Иванович и предоставил Ушакову свободу, махнув рукой на всё...

Крейсеры донесли, что капудан-паша Эски-Хуссейн получил подкрепления и сам ищет встречи с русской эскадрой.

Но неприятеля нигде не было видно. Войнович держался между Очаковым и Березанью. Турки не появлялись.

Когда Войнович приблизился к Хаджибею, крейсеры вновь донесли: флот противника - под парусами и лавирует в сторону Севастополя.

Наконец, 29 июня на эскадре заметили турецкие суда.

Они находились близ острова Фидониси, к востоку от устьев Дуная. С этого дня их уже не теряли из виду. 1 июля Войнович прислал Ушакову записку:

"Любезный товарищ! Мне бы нужно поговорить с вами. Пожалуйста, приезжай, если будет досуг. 20 линейных кораблей насчитал!"

Ушаков усмехнулся. У него не было ни досуга, ни желания говорить с Войновичем.

Утром следующего дня шлюпка доставила новое письмо:

"Если подойдёт к тебе капитан-паша^*, сожги, батюшка, проклятого! Надобно нам поработать теперича и отделаться на один конец. Если будет тихо, посылай ко мне часто свои мнения и что предвидишь? Будь здоров и держи всех сомкнутыми, авось избавимся..."

- "Авось избавимся!" - повторил Ушаков, скомкал письмо и скрипнул зубами. - А вот, как избавиться от тебя?!.

В тот же день флоты сблизились. Теперь можно было разглядеть противника. Ушаков, стоя на шканцах, смотрел в подзорную трубу.

Он определял ранг судов и прикидывал в уме соотношение сил обоих флотов.

У турок было 17 кораблей и 8 фрегатов; 24 мелких судна держались за ними "в замке".

Ушаков насчитал 1100 неприятельских пушек. У Войновича было 550 орудий. Общий вес турецкого залпа составил бы 410 пудов металла. Вес русского залпа - едва 160 пудов.

Русские корабли, не обшитые медью, обрастали ракушками, травою и уступали турецким в быстроте хода; пушки, наспех отлитые на Баташевских заводах, были малокалиберными. Потёмкин отзывался о них с негодованием: "Кинулись лить такие, кои легче, и наделали множество пистолет".

Флот турецкий был гораздо сильнее русского. Но стал он таким недавно. Из всех народов, живших вблизи Средиземного моря, турки последними завели себе парусные суда.

Еще недавно корабли их были громоздки, плохо вооружены и черпали воду нижними батареями при самом слабом ветре. Экипажи их не знали своего дела, а командирами становились те, кто больше за это платил.

После Чесменского боя началось преобразование турецкого флота. Французские инженеры построили Порте много судов по чертежам тулонского адмиралтейства, снабжённых сильной артиллерией, лёгких в ходу. На них появились греки - хорошие опытные матросы. Но обучить турок по-прежнему было трудно: они служили на флоте только в летнее время, осенью же уходили домой.

За проигранные сражения Порта стала жестоко наказывать своих адмиралов и капитанов. И турки теперь сражались отчаянно. Их корабли было легче потопить или сжечь, чем заставить спустить флаг...

На рассвете 3 июля, при тихом северо-восточном ветре, эскадры стали сходиться. Капудан-паша Эски-Хуссейн надеялся одолеть русский флот.

Подошедший к русской эскадре крейсер принёс добрые вести: Потёмкин обложил с моря и суши Очаков и сжёг укрывавшиеся в его бухте турецкие гребные суда.

Это сильно подняло дух команд перед боем. Весть мгновенно разнеслась по кораблям и фрегатам, и "ура" прокатилось по ним, как залп.

Совсем рассвело. Ясно обозначался остров Фидонисн.

Внимание всех теперь было приковано к турецкому флоту. Он находился к северо-западу в быстро исчезавшей пелене тумана. Ушаков в подзорную трубу следил за противником, наблюдая то самое, что видел уже не раз.

Турецкий флагман обходил свой флот и давал словесные указания каждому командиру...

Артиллерии унтер-лейтенант Копытов стоял рядом с Ушаковым.

- Фёдор Фёдорович! - недоумевая, спросил он. - Что это делает капитан-паша?!

Ушаков опустил трубу и повернулся к унтер-лейтенанту. Лицо его было красно, кожа во многих местах лупилась от солнца. Острые молодые глаза щурились в светлых лапках морщин.

- На сигналы в бою не надеется, - сказал он с усмешкой, - и на своих командиров также. Сигналов в дыму не увидят и будут в незнании, что им делать. Вот и наставляет их словесно... У турок всегда так: флагмана разобьешь, и они бегут.

- А со стороны поглядеть - силища! - произнес Копытов.

- Практикованным, - весело сказал Ушаков, - весьма выгодно подраться против неискусства! Противник - нерегулярный, хотя и силён...

Эски-Хуссейн тем временем строил флот к бою. Из пяти кораблей он составил арьергард, из шести - центр, из шести - авангард и сам пошёл в авангарде. Ушаков приказал итти курсом, параллельным противнику, чтобы выяснить намерения капудан-паши,

Около полудня турки стали спускаться на русскую эскадру, стремясь обойти и окружить её авангард.

Ушаков отдал приказ передним своим фрегатам прибавить парусов и обогнуть голову турецкого флота. Это дало бы ему возможность поставить неприятеля в два огня.

"Св. Павел" и фрегаты "Берислав" и "Стрела", рванувшись вперёд, пошли как бы в авангарде у противника. Эски-Хуссейн понял грозившую ему опасность и тоже усилил парусность. Оба флота изо всех сил старались выиграть один у другого ход.

Командные слова долетали с вражеской эскадры. Вслед за ними отчаянный крик поднимался на всех турецких судах. Матросы порознь тянули снасти, спорили и даже вступали между собою в драку. Плохо управляемые суда их слишком растянулись. Русские же приближались в сомкнутом строю.

Авангарды сошлись в два часа пополудни. Старший флагман русской эскадры находился еще за островом, и руководство боем взял в свои руки Ушаков. Не дожидаясь сигнала Войновича и ничуть не заботясь о сохранении строя, он обрушился на врага с одним кораблём и двумя фрегатами; против каждого из них было по три и четыре турецких корабля.

С обеих сторон открылась жестокая канонада. Но турки вели огонь беспорядочно и то из одних, то из других орудий. Русские же стреляли только "прицельными залпами" и разряжали свои борта полностью в самый упор.

Расписанные по местам люди работали дружно. На батареях не видно было никакой суеты.

Через полчаса два передовых турецких фрегата были отрезаны от своего флагмана и, не выдержав русского огня, обратились в бегство.

Бежавшие фрегаты поставили капудан-пашу под удар, и Ушаков кинулся на него с превосходящими силами. К этому он и стремился. Атаковать флагмана и связать его боем было вернейшим средством привести в смятение турецкий флот.

Эски-Хуссейн, когда его фрегаты проходили мимо контр-галсом, стал осыпать их ядрами, требуя, чтобы они возвратились в строй.

Но они бежали, и капудан-паша бросился их преследовать.

- Бездельник! - закричал Ушаков. - Да он их сам, без моей помощи разобьёт! - и приказал усилить огонь по флагману.

Вся тяжесть боя легла на Хуссейна. А русский арьергард громил растянувшуюся эскадру противника и не давал её судам прийти на помощь капудан-паше.

Ушаковцы разряжали свои борта с великим искусством: "Св. Павел" действовал, как одна огромная пушка. Унтер-лейтенант Копытов сам наводил орудия и потом считал пробоины в корпусе адмиральского корабля.

Ветер становился горячим. Всё было накалено. По лицу Ушакова текли струйки Пота. Он сорвал с головы парик и утерся им, как полотенцем.

В слепящем блеске и зное лежало древнее Русское море, которое Пётр I завещал добыть потомкам...

И Ушаков ответил, как Пётр говаривал на своих верфях:

Уже на одном турецком корабле была сбита мачта, на других - стеньги; потоплена одна шебека^*. В пятом часу дня корабль капудан-паши повернул на другой галс и стал уходить.

^*(Шебека - длинное трехмачтовое (обычно корсарское) судно с вооружением от 12 до 40 пушек.)

Русские фрегаты пустили ему вдогонку залп и разбили у него всю корму, так что большие доски полетели в воду.

За бежавшим турецким флагманом устремился и весь его флот.

Ушаков гнался за ним до наступления сумерек. Но турки быстро уходили на юго-запад - их спасала лёгкость в ходу...

Это была победа. Первая большая победа Черноморского флота.

Уже при звёздах Ушаков выстроил на верхней палубе команду.

- Поздравляю, - сказал он, - с первой генерального нашего флота баталией!.. Одна доверенность ваша ко мне совершила сии успехи! Отечество не забудет вас! Спасибо, братцы!.. - и он поклонился матросам и командирам в пояс.

Утром на корабль прибыл Войнович. Едва завидев Ушакова, он кинулся к нему с объятиями и расцеловал его в обе щеки.

- Ну, батюшка, - сладко пропел он, - поступил ты весьма храбро - дал капитану-паше порядочный ужин! Мне всё видно было! А флотик наш заслужил чести - устоял против этакой силы!..

- И чести заслужил и награды, - твёрдо сказал Ушаков.

- Да, Марко Иванович, подаю вам о сём рапорт... Я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей. Они действовали с такой сноровкой, что, казалось, каждый учился стрелять по цели. Особенно же отличились унтер-лейтенант Копытов и командиры фрегатов - Шишмарёв и Лавров.

- Так, так, душенька... - Войнович пожевал губами и сказал внезапно изменившимся тоном: - Но я-то сего своими глазами не видал!

- Вижу, Марко Иванович, несогласие ваше и хотел бы знать причину.

- Прежде времени награждать не следует. Еще люди не успели себя показать.

- Они себя показали достаточно! Противник мог действовать пятью кораблями на каждый из наших и был на ветре, тем не менее чувствительно поражён. К тому же речь идёт о первой на здешнем море нашей генеральной баталии. Она есть свидетельство, что русская морская сила уже может быть грозною для неприязненных нам держав!

Ушаков говорил спокойно, усилием воли сдерживая негодование.

Войнович, словно испытывая его терпение, протянул:

- Не зна-а-аю! Как князь^* взглянет... А он - не думаю, чтобы тобою доволен остался... Ты ведь, друг мой, поступил не во всём разумно: без сигнала моего начал сражение и бой вёл не по правилам - из линии вышел, нарушил строй!

- Все движения эскадры были исполнением указа вашего превосходительства, ибо я, условясь с вами заранее, словесное дозволение на то получил!

Войнович опешил. Он и впрямь позабыл, что еще в Севастополе предоставил своему флагману свободу действий.

- Прошу вас, - сказал он, - на меня не посетовать: должен обратиться к делам...

У себя в каюте он сел писать письмо Потёмкину: "...Удостойте щедротою и покровительством исходатайствовать мне за болезнию увольнение от службы..."

Но рука остановилась. Он отложил в сторону черновик.

Войнович и всё с ним связанное отошло куда-то вдаль, славно и не было этого вовсе. Главное то, что долгие годы было задачей для Ушакова - вернейший способ борьбы с противником - встало перед ним снова. Но теперь, после боя у Фидониси, это было решено...

Отважный русский моряк своим умом отыскал путь, не побоялся проверить его в сражении и обрёл окончательно свою систему в бою.

Он стал записывать мелькавшие мысли. Их еще надлежало развить в будущем, но в них уже было самое важное.

Он писал о том, что "нельзя соблюсти всех правил эволюции 2 - иногда нужно делать несходное с оною"; что каждый бой требует своих путей для победы, но решительная тактика - основа всего...

^*(Правила эволюции - правила построения боевых судов, являлись основанием тактики парусного флота.)

В дверь каюты стучали - Ушаков не слышал. Выводя строки своим круглым старомодным почерком, каким писали в елизаветинское время, он ясно видел, как взрываются неприятельские корабли, идут ко дну целые эскадры и вражеский адмирал спускает перед ним флаг.

Шестого декабря 1788 года русские войска овладели Очаковом.

В апреле 1789 года Ушаков был произведён в контрадмиралы.

Спустя ровно год Потёмкин предоставил Войновичу продолжительный "отпуск" и вверил Ушакову севастопольский корабельный флот.

В Севастополе стало известно, что в турецких портах Чёрного моря собираются силы противника.

Султан Селим поспешно снаряжал свои эскадры, приказывая ускорить нападение на Крым...

Севастопольский флот был готов. Ушаков привёл его в полную исправность и сделал последние приготовления: расписал людей на случай пожара так же, как они были расписаны для боя, и на всех судах - для тушения брандскугелей^* - поставил бочки с песком.

В конце июня турецкий флот появился у Евпатории, медленно обогнул Севастополь и вдоль южного берега проследовал к Керчи. 5 июля он приблизился к Феодосии, сделал по выстрелу из двух орудий и ушёл.

Ушаков тотчас же двинулся вслед за противником. Еще 2 июля он поднял флаг на корабле "Рождество Христово" и вышел в море, имея 5 кораблей, 11 фрегатов, 1 бомбардирский корабль и 17 лёгких судов.

Подойдя к Феодосии, он запросил феодосийского городничего^*: "Виден ли был в минувшие дни где-либо около берегов неприятельский флот и в которую сторону он пошёл?"

Получив нужные сведения, Ушаков 7 июля направился к Керченскому проливу. Чтобы прикрыть крымские берега и не дать туркам прорваться в Азовское море, он занял позицию у Еникале.

Спустился туман, и эскадра стала на якорь у мыса Таклы. Утром 8 июля, из мглы, со стороны Анапы показался турецкий флот. Он шёл на всех парусах под флагом капудан-паши Гуссейна - 10 кораблей (из них 4 флагманских), 8 фрегатов и 36 малых судов.

Дул слабый ветер ост-норд-ост, и это был ветер противника. Турецкий флот занимал наветренное положение, что давало преимущество капудан-паше.

По установившимся правилам Ушаков обязан был, находясь под ветром, не принимать боя под парусами. Однако он поспешно снялся с якоря и выстроил всю эскадру в линию. Турки, приближавшиеся без соблюдения строя, также начали строиться в боевой порядок, выслав вперед бомбардирские суда.

Они открыли с дальней дистанции огонь, но бомбы их не долетали и рвались в воздухе. Под этим прикрытием противник выстраивал свою линию параллельно русской. Ушаков выжидал, внимательно следя за капудан-пашой.

Манёвры продолжались долго. Лишь около полудня турки стали спускаться на русскую эскадру, стремясь обойти и окружить её авангард.

Ушаков находился в центре строя, откуда флагман обычно руководит сражением. Дым еще не застилал моря, и Фёдор Фёдорович хорошо видел спускавшийся флот.

Вот вытягиваются кильватерной колонной раззолоченные тяжёлые корабли с похожими на облака парусами. Ушаков смотрит в подзорную трубу на турок. У них - и обшивка, и медные пушки, а главное - ветер!.. И на всех судах - десантные войска!..

Ушаков опустил трубу, перевёл взгляд на палубу своего корабля, на изготовившиеся к бою батареи. Рядом с ним - его флаг-капитан Данилов. Канониры застыли у орудий. Матросы - точно, как были расписаны, - все на своих местах.

Он с облегчением снова посмотрел на море. А патрон-бей^* уже начал обход фланга. Борта русских головных судов опоясала молния, их густо завалило дымом, и громовый вздох донёсся оттуда. Это командир авангарда, капитан-бригадир Голенкин, встречал патрон-бея залпами своих кораблей.

Турецкий флот спускался всей линией на всю линию русского флота. И вот авангард его атакует Голенкина; центр - готовится усилить эту атаку; арьергард же - как это обычно бывало при таком манёвре - отстаёт.

Ушаков решает задачу. В его распоряжении - секунды. От них зависит исход боя... Жила обозначается у него на лбу; щёки надулись так, что в них врезался шитый золотом ворот мундира.

- Резерв!.. - хрипло кричит он, обернувшись к Данилову. - Резерв, немедля, капитан-лейтенант!..

Но Данилов не трогается с места, ожидая более ясного приказания.

- Шести фрегатам выйти из линии для оказания помощи авангарду! Всем остальным - сомкнуть дистанцию и атаковать врага!..

Арьергард противника был далеко, и русский арьергард и центр оставались свободными. Они сомкнулись после того, как фрегаты вышли из линии и обрушились вместе на неприятельский центр.

Но ветер не был союзником Ушакова: он не давал ему сблизиться с капудан-пашою, и русские корабли вели огонь только из больших орудий, не вводя в дело картечь.

Между тем шесть быстроходных фрегатов, выйдя из строя, отошли назад и двинулись на помощь Голенкину. Капитан-бригадир искусно отражал атаки патрон-бея, но тот усиливал натиск и уже охватывал авангард.

Фрегаты подоспели в самую пору. Они атаковали патрон-бея и заставили его итти между линиями. Турецкий вице-адмирал попал в ловушку: стремясь поставить в два огня Голенкина, он оказался между фрегатами и русским авангардом, поставив себя самого между двух огней...

На корабле Ушакова поднят сигнал: "Вести бой на самой близкой дистанции!" К этому стремятся изо всех сил командиры, но у русских судов не хватает ветра в парусах.

Фигура Данилова мелькает под низким батарейным сводом. Он - второе зрение и слух Ушакова. Артиллерия введена в бой не вся, но та, что действует - действует наславу: уже несколько турецких кораблей сильно повреждено.

В три часа ветер меняется - отходит на четыре румба. Ушаков, пользуясь этим, сближается с противником на картечный выстрел. Теперь вступают в дело все орудия - до самых мелких калибров; обрушивается на турецкие суда картечь.

Прицельный огонь рвёт паруса и снасти, засыпает деки обломками мачт и реев; картечь очищает от людей палубы, наносит страшный урон десантным войскам.

Некоторые турецкие корабли начинают делать поворот на ветер, чтобы увеличить дистанцию боя. В то же время, теснимый фрегатами резерва, отряд патрон-бея поворачивает на другой галс и проходит перед русской линией, подвергаясь всей силе её огня.

Сила его такова, что экипажи турецких судов закрывают порты, обращенные в сторону русского флота, и сбегают с верхних деков вниз, перестав стрелять.

Флаг турецкого вице-адмирала сбит кораблём "Св. Георгий" и падает в воду. Русская шлюпка подбирает его и доставляет Ушакову на корабль.

Фёдор Фёдорович доволен. Артиллерия сделала своё дело - противник пришёл в замешательство. Но он еще силён и, повернув на другой галс, вновь строится к бою. Только выиграв ветер, можно нанести ему решающий удар.

Между тем эскадры расходились на контр-курсах. Надо было немедленно атаковать турок, итти в погоню за ними.

- Авангарду поворотить всем вдруг оверштаг^* и пристроиться в хвосте линии! Флагманскому кораблю "Рождество Христово" быть передовым, а всем прочим, не соблюдая своих мест, войти в его кильватер!..

^*(Оверштаг - поворот корабля против ветра на другой галс.)

Это было неслыханно. Сигнал нарушал незыблемые правила. Начальник должен был находиться в центре, а все суда строго соблюдать места, назначенные им в эскадре; перемешивать и разбивать строй считалось преступлением. В английском флоте за это предавали суду.

Но Ушаков смело вышел из центра и, став передовым, увлёк за собой командиров. Движениями своего корабля он подтверждал им необычный сигнал и указывал, куда итти.

Впервые за долгие годы действовал так адмирал, действовал не случайно, а потому, что руководила им зрелая решимость. Однако при жизни Ушакова ни этот манёвр, ни выделение резерва не были оценены никем...

Фёдор Фёдорович выиграл ветер и поспешно выстроил свою линию.

Теперь он мог прибегнуть к испытанному средству - удару по флагманским кораблям.

- Они и так уже разбиты до крайности, - сказал он Данилову, - надобно взять, либо истребить их!..

Затем он сделал сигнал возобновить атаку и с особой яростью атаковал турецких флагманов, угрожая абордажем капудан-паше.

Но турки не решились продолжать сражение. Их адмиралы вскоре прекратили стрельбу и стали уходить, преследуемые русской эскадрой. К шести часам вечера затихли последние раскаты боя. Ушаков пытался отрезать арьергард противника, но не смог.

Турок нельзя было догнать. Они спасались от полного разгрома благодаря медной обшивке и парусам из лёгкой бумажной ткани.

К рассвету противник едва был виден на горизонте, и преследовать его стало уже бесполезно. К тому же часть турецкого флота бежала к устьям Дуная, а часть взяла курс на Синоп.

Ушаков вызвал к себе Данилова и сказал, смотря на него воспалёнными от бессонной ночи глазами:

- При неравном числе кораблей с нашей и с той стороны, мы, кажется, были не слабее противника...

- Мы разбили его! - с жаром воскликнул Данилов. - Но, Фёдор Фёдорович!.. - и он запнулся, видимо, не решаясь что-то сказать.

- Вас смущает, что я сражался против принятых правил?

- Иногда нужно делать несходное с ними, - сказал Ушаков. - Победа одержана, значит - действия хороши. Судите сами!.. Мы потеряли только двадцать девять убитыми и шестьдесят ранеными в таком упорном сражении... Запишите в журнал: "Флот наш против неприятельского состоял весьма малочислен: настоящих кораблей было только пять..,"

Потери противника были огромны, потому что на судах его находились десантные отряды. Сражение у Еникале помешало их высадке и вообще на долгое время отбило у турок охоту высаживать в Крыму десант.

Победа 8 июля была одержана Ушаковым благодаря смелости и новизне его тактики. Это новое тотчас подметил Суворов. "Поздравляю вас, милостивый государь, - писал он Потёмкину, - с победою г-на Ушакова". Но в Черноморском адмиралтейском правлении новизны не хотели признавать.

Там были люди, не любившие Фёдора Фёдоровича, завидовавшие его славе.

Генерал-майор де-Рибас недаром говорил в своих письмах: "Ушакова не любят в Херсоне, вероятно, за его честность... Мне известно, что в Адмиралтействе позволяли себе сарказмы на счёт дела 8-го числа".

Но "дело 8-го числа" прославило Ушакова. Его имя нагоняло теперь страх на турок, и они почтительно называли его "Ушак-пашой"...

Не прошло и месяца после сражения у Еникале, как турки снова появились у берегов Крыма.

- Флот неприятельский рыщет! - доложил Ушакову Данилов. - Из Балаклавы усмотрены тридцать два судна, в том числе кораблей и фрегатов - двенадцать. Путь свой продолжают к востоку.

- Шарлатанствуют - надеются на свои скорые ноги, - мрачно сказал Ушаков.

- Напишите в Симферополь, что прошу доставить ко мне ядер и пороху самою скорою почтой... Я до тех пор не успокоюсь, пока не выйду в море!.. Когда закончим ремонт эскадры?

- Последнюю мачту поставим через два или три дня...

Ушаков вышел в крейсерство на той же неделе, искал противника у южных и западных берегов Тавриды, однако не встретил его нигде.

Но вскоре турецкий флот показался в Лимане и стал на якорь между Тендрой и Хаджибеем. Гребная флотилия де-Рибаса готовилась перейти из Очакова в воды Дуная, где намечались операции против Измаила. Узнав об этом, турки решили преградить флотилии путь.

Ушаков, получив приказ Потёмкина прикрыть переход де-Рибаса к Дунаю, 25 августа вышел из Севастополя с эскадрою из 5 кораблей, 11 фрегатов и 24 мелких судов.

28-го, утром, он внезапно появился перед противником. Турки не позаботились ни о разведке, ни о дозоре, и появление русской эскадры застало их врасплох.

Она приближалась тремя колоннами. Это был походный строй, и, хотя его полагалось изменить для атаки, Ушаков решил атаковать немедленно, не перестраиваясь из походного порядка в боевой. Турки стали рубить якорные канаты и в беспорядке уходить в сторону Дуная. 14 кораблей, 8 фрегатов и 23 мелких судна бежали, уклоняясь от боя. Но Ушаков не намерен был их упускать.

Он видел, как, поблескивая медью орудий, ускользают от него корабли Гуссейна - лучшие в турецком флоте - "Капудание" и "Мелеки-Бахри" ("Владыка морей") .

Дать им уйти?!. Не сразившись!.. Ушаков не допускал и мысли об этом... Их надо было заставить вступить в сражение!.. И он велел прибавить парусов.

В это время показалась вышедшая из Очакова флотилия де-Рибаса. Ему был дан сигнал также итти в погоню за капудан-пашой.

В том же походном строю Ушаков погнался за турками. Ветер заметно свежел. Звонокрылки - предвестницы непогоды - появились над морем. Преследование продолжалось около часа, пока турецкие адмиралы, обогнав свои суда, не стали уходить вперёд.

- Я заставлю их принять бой!.. - произнес Ушаков и приказал лечь на другой курс с намерением отрезать отставшие корабли противника. Угроза подействовала: она принудила капудан-пашу повернуть на обратный галс, чтобы прикрыть свой арьергард.

Манёвр оказался верным: турецкому флоту пришлось строиться к бою. Ушаков также стал перестраиваться - из трёх колонн в одну.

Русские суда построились скорее турецких и легли параллельно противнику, оставаясь у него на ветре.

Как и в сражении у Еникале, Ушаков приказал трём фрегатам выйти из линии и образовать резерв на случай, если турки попытаются окружить авангард.

Во втором часу дня он поднял сигнал: "Спуститься к неприятелю на картечный выстрел!" и, не занимаясь более вражеским арьергардом, направил удар на центр противника, где находился капудaн-п а ш а...

Ушаков слушал тишину перед боем и вдыхал крепнущий морской ветер.

Вокруг него было море, родной, великий простор. Ушаков сливался с ним и в нём обретал свою силу. Здесь всё решалось отвагой, волей, быстротой и, сверх того, трезвым и ясным учётом обстановки. Всем этим он обладал. Он был ровня морю, как люди на его кораблях были подстать ему.

Он дал им сноровку и опыт, приучил к спокойному исполнению самого опасного дела. Личная твёрдость и строгость всех его приказов и действий служили примером, отнюдь не внушали страха и лишь вселяли уверенность, что иначе поступать нельзя.

Подобно Суворову Ушаков никогда не прибегал к жестокости в обращении с рядовыми. Он воспитывал их, держась правила: "соединя благосклонность со строгостью, сохранять во флоте всю дисциплину, не теряя любви и почтения ни офицеров, ни рядовых".

Матросы знали, что Фёдор Фёдорович видит каждого из них насквозь, хотя и никогда не обмолвится об этом; знали, как он воюет с адмиралтейским правлением за их морской рацион и жалованье; как сам во всё вникает, чтобы сыт был матрос, здоров и спал в чистоте.

И они платили ему, чем могли, - безграничной "доверенностью" и повиновением. Между ними всё было ясно: Ушаков приказывал, и слово его было - закон...

- Спустились на картечный выстрел!.. - доложил Данилоз, на этот раз исполнявший должность цехмейстера^*.

Ушаков смерил взглядом расстояние, оставшееся до противника.

- Действуйте!.. - сказал он. - А зыбь - порядочная. Целить надлежит между валов...

Турки уже палили из больших пушек. Зыбь мешала им, и они даже не пытались вести огонь прицельно. Залпы их - без наводки и выдержки - не причиняли большого вреда.

Но вот борт "Рождества Христова" дрогнул - Ушаков начал артиллерийскую атаку. Цехмейстер Данилов хорошо изготовил батареи к бою. Все русские корабли дружно осыпали противника картечью и более всего - капудан-пашу.

Ушаков, надвигаясь на него, усиливал огонь, неистово гремя всеми калибрами своего борта... Сражение быстро сделалось общим. Один турецкий корабль ушёл вперёд, повернул на другой галс и устремился было на суда русского авангарда. Ушаков немедленно поднял сигнал: "Фрегатам, состоящим в резерве, атаковать неприятельский корабль!"

Фрегаты на всех парусах понеслись к этому судну и залпами заставили его итти между своей и турецкой линиями.

После полуторачасового боя султанский флот стал уклоняться под ветер. Тогда Ушаков атаковал его вплотную, введя в дело резервные фрегаты и ещё более усилив огонь.

Его корабль, сражаясь с тремя турецкими, заставил их выйти из строя. В шестом часу вечера вся линия Гуссейна была разбита и обратилась в бегство. Стремясь довершить разгром, Ушаков с поднятым сигналом: "Гнаться под всеми возможными парусами и вести бой на самом близком расстоянии!" - бросился вперёд.

Вся эскадра следовала движениям его корабля, с которого уж не убирался сигнал погони, и поражала отставшие турецкие суда в корму и рангоут. У турок летели задние мачты, с треском рвались паруса.

Ушаков с особой яростью преследовал реал-бея^*. В погоне за ним он очутился посреди турецкого флота и отрезал три корабля, в том числе корабль капудан-паши. Он успел приблизиться к нему и дать в его кормовую часть несколько залпов, но спустившийся сумрак - был уже восьмой час вечера - заставил его прекратить бой.

Чтобы собрать свои силы, Ушаков приказал всей эскадре открыть огни и стать на якорь; затем, когда все собрались, велел погасить огни и отослал в Очаков мелкие суда.

Крепкий юго-восточный ветер дул всю ночь с ровной, неслабеющей силой. К утру он переменился на шквалистый и то ударял, разводя волну, то внезапно падал, а немного погодя налетал вновь.

Едва рассвело, Ушаков увидел себя в самом близком соседстве с турками; они стояли на якоре тут же, рядом, некоторые - не далее, как на ружейный выстрел. Капудан-паша неудачно выбрал место стоянки после того, как русские суда вечером погасили огни.

Лёгкие кирлангичи турок (что по-турецки означает "ласточка") забирались в самую середину русского флота и сновали там, как между своими. Ушаков усмехался, наблюдая эту картину, но вдруг потемнел от досады: один из его фрегатов - "Амвросий Медиоланский" - стоял посреди четырёх неприятельских кораблей.

Командиром его был капитан-лейтенант Нелединский. Ушаков знал его как смышлёного и смелого офицера. Но что он мог сделать? Солнце уже вставало. В любую минуту его могли опознать и пустить ко дну.

Поняли это и на других судах русской эскадры. Солнце всходило за нею, и это позволяло хорошо видеть турок, тогда как тем было еще трудно разглядеть русские суда.

Сотни глаз устремились туда, где стоял "Амвросий Медиоланский". Но там всё было тихо. На обоих флотах еще с вечера были спущены флаги, и беспечный противник принимал русский фрегат за свой.

Совсем рассвело. Ушаков поднял сигнал: "Сняться с якоря". Турки увидели неприятеля и сломя голову кинулись ставить паруса. Лавируя к ветру, суда их рассыпались в разные стороны. Среди общего движения один только фрегат Нелединского ставил паруса, не поднимая флага.

Ушаков приказал строиться в линию и начать погоню, Он стоял на баке, не спуская с фрегата глаз-

"Амвросий Медиоланский" следовал за турецким флотом. Он повторял все движения идущего впереди него судна, но понемногу отставал, уменьшая ход. Так, отставая, он постепенно вышел из опасности, поворотил и поднял флаг под крики "ура" со всего русского флота. Затем прибавил парусов и поспешил занять своё место в линии.

Ветер дул со шквалами. Султанский флот удалялся без всякого порядка и строя. Русские суда, будучи на ветре, гнались за ним и навязывали бой.

В то же время шедшая невдалеке флотилия де-Рибаса совершала угрожающие движения, наводя ещё больший страх на противника. Турки отчаянно отбивались из кормовых, "ретирадных", пушек, и капудан-паше с несколькими кораблями удалось уйти далеко вперёд.

Но два наиболее повреждённых корабля отстали и были отрезаны. Один из них - "Мелеки-Бахри", атакованный отрядом Голенкина, - сдался без боя, и на нём был поднят русский флаг. Другой - "Капудание" - под флагом вице-адмирала Сеид-бея направился к мели. Корабль "Андрей Первозванный" настиг его и открыл по нему огонь.

Вскоре туда подоспел Голенкин и подошли другие суда русской эскадры. К полудню турецкий корабль был окружён, но не сдавался и храбро отражал все попытки взять его в плен.

Стремясь овладеть им, русские командиры медлили решением его участи. Но в 2 часа пополудни на своём корабле "Рождество Христово" к месту боя подошёл Ушаков.

- Пора положить конец!.. - сказал он Данилову. - Кораблям "Георгию" и "Андрею" вступить мне в кильватер, а всем остальным - продолжать погоню за капудан-пашой!..

Обойдя "Капудание" с наветренной стороны, он приблизился к нему на тридцать сажен и первыми же выстрелами сбил у него все три мачты вплоть до палубы. Затем уступил место "Св. Георгию", прошёл вперёд, поворотил через фордевинд^* и стал бортом против носа противника, чтобы дать залп.

^*(Поворот через фордевинд - по ветру, когда судно принимает такое положение, что ветер дует ему прямо в корму.)

Но "Капудание" сдался. Его команда выбежала на бак и стала кричать, подняв вверх руки. Ушаков приказал прекратить бой и послал шлюпки снять экипаж.

Густой дым валил с палуб турецкого корабля. На корме его бушевало пламя. Он трещал, как лес во время пожара, и от множества пробоин заливался водой.

Крупная зыбь мешала подойти шлюпкам. С большим трудом удалось им приблизиться и снять капитана, несколько офицеров и часть команды. Они уже отвалили, когда с горящего корабля донеслась русская речь:

Какие-то полуголые, измождённые люди, пробиваясь сквозь дым и огонь, тащили престарелого турка. Это были русские матросы, содержавшиеся на вражеском корабле как невольники. Они попали в плен с русского корабля, потерпевшего аварию по вине Войновича, командовавшего флотом в начале войны. В знак того, что с честью вышли из плена, они держали добычу - турецкого адмирала Сеид-бея.

Их взяли на борт, и через десять минут "Капудание" взлетел на воздух. Взлетели 80 его пушек - все, как одна, медные, и погибло 800 человек команды. Корабль этот, лишь недавно спущенный на воду, был уничтожен в первом же бою.

Победа была полная. Русские потеряли 21 человека убитыми и 25 ранеными; турки - более 2 000. Кроме взятого в плен "Мелеки-Бахри" и погибшего "Капудание", у них на возвратном пути потонуло еще несколько кораблей.

Поражение капудан-паши облегчило совместные действия для русских войск и флота: гребной флотилии де-Рибаса был открыт теперь путь на Дунай...

О новой победе Ушакова Потёмкин написал в Николаев:

"Наши, благодаря бога, такого перцу туркам задали, что любо, спасибо Фёдору Фёдоровичу!"

"Да впишется сие достопамятное происшествие в журналы Черноморского адмиралтейского правления ко всегдашнему воспоминанию храбрых флота Черноморского подвигов".

Откликнулся и Суворов, кратко, двумя словами:

Спустя восемь дней после победы у Тендры и Хаджи-бея Потёмкин написал Лошкарёву^* письмо:

^*(С. Л. Лошкарсв состоял при Г. А. Потёмкине для дипломатических поручений; в 1790 году был уполномоченным на ведение мирных переговоров с Турцией.)

"Наскучили уже турецкие басни. Их министерство и нас и своих обманывает. Тянули столько и вдруг теперь выдумали медиацию^* прусскую, да и мне предлагают. Это дело не моё, а дворам принадлежит. Мои инструкции или мир или война. Вы им изъясните, что коли мириться, то скорее, иначе буду их бить...

Бездельник их капитан-паша, будучи разбит близ Тамана, бежал с повреждёнными кораблями... и теперь еще пять судов починяют, а насказал, что у нас потопил несколько судов. Сия ложь у визиря была публикована. На что они лгут и обманывают себя и государя? Теперь еще у флота было сражение, где они потеряли "Капитанию" и еще большой корабль взят, на котором капитан был Кара-Али. Адмирал "Капитании" Саид-Бей у нас в полону. "Капитания" сожжена. Тут потонуло 800 человек, да живых взято с другим кораблём и мелкими судами более тысячи. Разбитых (судов) у них много потонуло и все разбиты впрах. Но все бы сии суда и люди были целы, если бы уже мир был сделан".

Но турки не хотели заключать мира. Не согласились они на него и после нового своего поражения, потеряв сильнейшую дунайскую крепость - Измаил.

Измаил был взят 11 декабря 1790 года. В этом беспримерном штурме, блестяще проведённом Суворовым, принял участие русский галерный флот.

Успехи русских войск и флота давно уже смущали недоброжелателей России. Теперь, когда пала сильнейшая турецкая крепость, считавшаяся неприступной, все европейские державы воспылали любовью к Турции и принялись её "спасать".

Русская армия не продвигалась дальше, получив приказ итти на зимние квартиры. Но в Константинополе готовились к войне и уже приступили к укреплению столицы, ибо путь на Балканы был открыт.

Султан не хотел мира, не думал отказываться от притязаний на Тавриду и собирался продолжать войну в союзе с Пруссией и Польшей. Прусский король делал последние усилия, чтобы склонить к войне Англию; его агенты изощрялись при всех иностранных дворах. Иные из них твердили, что Россия угрожает всему свету; другие же старались ободрить турок, доказывая, что русская армия вовсе не так сильна.

Русский посол в Англии Воронцов писал из Лондона, что не следует верить голландским газетам, будто англорусская война неизбежна. "Всё это не что иное, как прусские выдумки", - уверял посол.

Но "прусские выдумки" оказались серьёзней и пагубней, чем он думал. Глава английского правительства Питт, считавший, что Россия на Чёрном море не должна быть слишком сильной, решился на союз с Берлином и вооружил огромный флот^* в 36 кораблей.

^*(Вооружить флот - оснастить и снабдить всем необходимым для плавания.)

- Я всеми путями, - заявил он, - буду стараться, чтоб нация узнала о ваших намерениях, столь противных её интересам; и я убеждён в здравомыслии английского народа, в том, что его голос заставит вас отказаться от принятых мер...

Потом он составил и разослал по стране разоблачительные записки. Вскоре в Лидсе, Манчестере и других промышленных городах состоялись митинги. Тысячные толпы осуждали действия правительства, протестуя против затеваемой им войны.

Но Питт делал свое. Он послал курьера в Берлин с нотою о том, что Англия решила выступить вместе с Пруссией, и затем произнёс в парламенте речь.

Он открыто объявил, что снаряжаемый флот предназначен против России, ибо необходимо спасти Турецкую империю. Но он упустил из виду, что английское купечество, получавшее большие барыши от балтийской торговли, не захочет терпеть убытки от этой войны. Пока он говорил речь, некоторые его друзья вышли из палаты, чтобы не подать голоса ни за, ни против, а когда голоса были подсчитаны, число его противников возросло на сто человек.

В тот же день он получил известие о происшедших в разных городах митингах. Волнения начались и в Лондоне. "Не хотим войны с Россией!" - писал мелом народ на стенах домов.

И Питт признал себя побеждённым. Ему пришлось послать в Берлин второго курьера, чтобы взять свою ноту обратно. После этого он известил Петербург, что Англия более не настаивает на возвращении Очакова туркам, и отдал приказ разоружить флот...

В июне 1791 года Ушаков получил известия, что турки, не надеясь устоять против русской артиллерии, решили действовать абордажами и для этого усилили свой флот корсарскими эскадрами "с великим числом людей".

То были эскадры алжирцев, тунисцев, триполийцев и дульциниотов^*. Начальствовал над ними знаменитый алжирский паша Сеид-Али.

^*(Дульциниоты - мореходы Албанского побережья.)

В Севастополе стало также известно, что Сеид-Али поклялся султану посадить адмирала Ушакова в клетку и привезти в Стамбул.

Фёдор Фёдорович немедленно принял меры: для отражения возможных абордажей он приказал укомплектовать флот войсками, а именно - отборными, отлично "практикованными" солдатами Севастопольского пехотного полка.

Отлично "практикованными" были и командиры, воспитанные Фёдором Фёдоровичем. Среди них выделялись: Нелединский, Поскочин, Сорокин, Голенкин и, в особенности, Дмитрий Сенявин - будущий продолжатель тактики Ушакова, один из лучших его учеников.

27 июня русские сухопутные силы нанесли сокрушительный удар противнику на Дунае. Армия под начальством Н. В. Репнина разбила турецкие войска при Мачине, после чего в Галаце открылись мирные переговоры. Турция просила мира, и Репнин был готов пойти на уступки, лишь бы скрепить договор до приезда Потёмкина и вырвать у него честь окончания войны.

Но турки не торопились и по своему обыкновению затягивали переговоры. Они считали, что для них не всё еще потеряно, пока цела их последняя опора - сильный султанский флот.

А он держался у крымских берегов, готовясь высадить десанты, либо нанести удар русским военно-морским силам и этим совершенно изменить условия, которые Порте предстояло подписать...

10 июля с севастопольских высот Ушаков заметил турецкую эскадру. Через несколько часов он уже снялся с якоря и, выйдя на рейд, взял курс к мысу Айя.

Пройдя его, на другой день он увидел турок во главе с капудан-пашою и Сеид-Али алжирским. Красный флаг с полумесяцем развевался на флагманском корабле корсара. Всего таких флагов было девять. Девять пиратских адмиралов должны были возвратить Порте военное счастье, истребив русский флот.

Турки находились на ветре и шли навстречу под всеми парусами. Их передовая эскадра отделилась, намереваясь кинуться на абордаж.

Но Ушаков искусным манёвром уклонился от боя, не желая принять его, будучи под ветром. Когда же ветер переменился и русские корабли построились для атаки, турки стали уходить.

Ушаков погнался за ними и преследовал их в течение четырёх суток. Он несколько раз начинал спускаться на неприятеля, но турки не дали себя атаковать. Упорно уклоняясь, они уходили всё дальше, к Варне, и, наконец, вовсе скрылись из виду. К этому времени некоторые русские суда отстали, у других же - из-за крепкого ветра и зыби - обнаружились повреждения. Пришлось возвратиться в Севастополь и стать на ремонт.

29 июля Ушаков снова вышел в море. С 6 кораблями, 12 фрегатами, 20 мелкими судами и одним брандером он направился в сторону Варны с твёрдым намерением обнаружить противника и уже не выпустить его из рук.

Флаг контр-адмирала нёс корабль "Рождество Христово". На его батарейных палубах стояли 84 пушки, и он считался лучшим в эскадре кораблём.

Вторым по рангу был "Иоанн Предтеча" (74 пушки), переделанный из призового турецкого "Мелекн-Бахри". Остальные четыре корабля "мели по 66 орудий. Это было немного против армады, которую собрал капудан-паша.

31 июля, утром, показался в дымке Румелийский^* берег. Определившись, Ушаков узнал, что находится недалеко от Варны. Вскоре обозначились очертания мыса Калиакрия. На его оконечности стояли турецкие батареи, защищавшие бухту, удобную для стоянки флота. Это было одно из обычных убежищ неприятельских эскадр.

^*(Румелией называлась в XVIII веке восточная часть Болгарии.)

Русские корабли в походном строе трёх колонн взяли курс к берегу. В час пополудни показалась белая маячная башня Калиакрии, и Ушаков посмотрел в подзорную трубу.

Лес мачт покрывал море на всём пространстве бухты. Противник стоял на якоре в полном сборе и силе: капудан-паша Гуссейн, Сеид-Али и его алжирцы, тунисцы, триполийцы...

Порыв ветра коснулся лица Ушакова. Ветер был северный, береговой.

Не тратя времени на перестройку, чтобы обеспечить быстроту и внезапность, Фёдор Фёдорович приказал эскадре в том же походном порядке итти к берегу, огибая вражеский флот.

А он уже был виден невооружённым глазом. Уже различалась серая полоска берега с живой кромкой прибоя и толпящимися повсюду турками - экипажи противника почему-то находились на берегу.

Капитан "Рождества Христова" Ельчанинов подошёл к Фёдору Фёдоровичу.

- У турок сегодня праздник - рамазанбайрам. Едва ли у них будет охота сражаться.

- Ничем не могу помочь. Им придётся сражаться или бежать.

- Ветер дует с берега... - помолчав, произнёс Ельчанинов.

Было три часа дня. Турки поняли грозившую им опасность.

Русский флот приближался под всеми парусами, без малейшего колебания, в трёх походных колоннах.

Короткие тупые удары сотрясли воздух - батареи Калиакрии открыли огонь по эскадре.

Но Ушаков, миновав линию, на которой располагались суда противника, устремился между берегом и неприятельским флотом. Пройдя под выстрелами батарей, он выиграл ветер и, отрезав турок от берега, получил возможность их атаковать.

Бывшие на суше матросы кинулись к шлюпкам, спеша попасть на свои корабли и фрегаты. Смятение охватило турецких капитанов. Думая лишь об одном - как бы уйти с попутным ветром в море, - они рубили якорные канаты и второпях ставили паруса.

18 тяжёлых кораблей, 17 фрегатов и 43 мелких судна турецкого флота теснились в беспорядке. Два корабля сошлись с треском и скрипом; на одном свалилась бизань-мачта, на другом переломился бушприт.

В то же время множество сигналов появилось на всех брам-стеньгах у турецких адмиралов, и последовали пушечные выстрелы с их кораблей; они означали строжайший выговор и требование восстановить порядок; но сделать это было трудно: Ушаков уже спускался на турок, оказавшихся в невыгодном, подветренном положении, принуждая их принять бой.

Капудан-паша, бежав с эскадрой под ветер и не зная, что делать, строил линию то на левый галс, то на правый. Видя его замешательство и стремясь, как всегда, нанести удар флагману, Ушаков пошёл на него со своими тремя колоннами. Тогда руководство боем у турок взял в свои руки Сеид-Али.

Уйдя вперёд с отдельной эскадрой и выстроив её на левом галсе, он увлёк за собой остальные суда, в том числе и капудан-пашу.

Турецкий флот растянулся волнистой линией, но это был уже некоторый боевой порядок.

Ушаков также построился параллельно противнику и приказал атаковать его с самой возможной быстротой.

Вид Севастополя в конце XVIII в.

Между тем Сеид-Али, шедший в авангарде неприятельской линии, отделился. С двумя кораблями и двумя фрегатами он уходил всё дальше, стремясь выиграть ветер и, обогнав головные суда русского флота, поставить их в два огня.

Ушаков разгадал манёвр и решил принять на себя труднейшую задачу - лично сразиться с алжирским пашою. Он вышел из линии и пустился в погоню, обгоняя передовые свои корабли.

По его сигналу весь русский строй сомкнулся и последовал за своим адмиралом.

Впереди Ушакова выходили на ветер четыре корсарских судна под красными флагами. Но "Рождество Христово" был лёгок в ходу. Расстояние между ним и алжирским флагманом быстро уменьшалось. Ушаков настиг Сеид-Али, обошёл его с носа и преградил ему путь. И тотчас в упор, с расстояния полукабельтова, грянул борт русского корабля.

Начав поединок, Ушаков сделал сигнал своим командирам: "Подойти на самую ближнюю дистанцию и атаковать соответствующие суда!"

Хорошо понимая, какое значение имеет Сеид-Али для турецкой эскадры, он напал на судно корсарского флагмана, действуя непрерывным огнём.

Огромный корабль замер, колыхая над морем громаду своих парусов. Атакованный с носа, он мог отвечать только из носовых орудий, в то время как против него действовал целый корабельный борт.

Алжирцы - те, что были предназначены для абордажей, - толпились на деках, ища спасения от русской картечи и ядер. Они криком своим заглушали слова команды и мешали действию батарей.

И тут с "Рождества Христова" увидели: на верхнем рее фок-мачты алжирского корабля появился матрос; он держал в руке молоток и колотил им по флагштоку. Это Сеид-Али приказал прибить флаг гвоздями, чтобы команда не могла его спустить.

Ошеломляя противника быстротой, Ушаков двинулся с места, подошёл под корму алжирца и дал продольный залп. Золочёная корма рассыпалась вдребезги, как стеклянная; бизань-мачта рухнула со всеми парусами; полетела в воду фор-бом-брам-стеньга и с нею прибитый гвоздями флаг.

Верхняя палуба корабля была хорошо видна Ушакову. По ней ползали раненые; её затягивало дымом; матросы метались по ней, сбивая комендоров с ног.

- "Капудание"!.. - сказал Ельчанинов, глядя на выведенную по корабельному борту надпись, и обратился к Фёдору Фёдоровичу: - Это - самый лучший корабль неприятельской эскадры.

- Наименование несчастливое, - ответил Ушаков сквозь зубы. - Один "Капудание" уже истреблён мною е минувшем году.

- Ваше превосходительство! Поглядите!.. - воскликнул Ельчанинов, указывая на корабль противника.

Высокий смуглый человек в белом тюрбане и шёлковой яркой одежде появился на юте "Капудание", Лицо его было искажено страхом, одной рукой он перебирал чётки, в другой держал пистолет.

Это был корсарский адмирал Сеид-Али, поклявшийся султану привезти Ушак-пашу в клетке.

Лицо и шея Фёдора Фёдоровича стали багровыми.

- Сеид, бездельник! - прокричал он изо всей силы. - Я отучу тебя давать такие обещания!.. - и погрозил кулаком.

Уже заряжали орудия, сыпали на затравки порох - "Рождество Христово" готовился к новому залпу. Но избитый, исковерканный "Капудание" уклонился под ветер и спасся от нового удара: два алжирских корабля, шедшие следом, заслонили его.

Первый из них был под вице-адмиральским флагом. За вторым в кильватер шли два фрегата: четыре корсарских судна спешили на помощь Сеид-Али.

Карта Черноморского театра военных действий 1787-1791 гг.

Ушаков перенёс огонь на вице-адмирала и посмотрел на море.

Весь флот его был в движении, согласном и величественном, как на манёврах. Он палил из всех - больших и малых - пушек, атакуя волнообразный турецкий строй.

Ближе всех к противнику был отряд под командой Пустошкина. За ним, вся в молниях залпов, держалась "Навархия" Сенявина. Стремительно шёл в атаку "Св. Павел", и яростно разряжала свой борт "Мария Магдалина"^* - ею командовал бригадир Голенкин, уже показавший себя в предыдущих боях.

Ушаков усмехнулся. Он видел, как теснят его корабли турецкую линию, как она уваливается под ветер, всё больше расстраиваясь и ломаясь. Он знал, что у турок слишком мало матросов, чтобы управиться с пушками и парусами, так как часть экипажей осталась на берегу.

Но кораблю Ушакова тоже угрожала опасность: алжирский вице-адмирал, пройдя вперёд, открыл по нему огонь из своих кормовых орудий; второй корабль выдвинулся у "Рождества Христова" с левого борта, а два фрегата легли против правого. Русский корабль был почти окружён.

И он начал бой один с четырьмя судами. Поражая их метким прицельным огнём и не давая им развить атаку, Ушаков сигналом приказал подойти к месту сражения трём своим кораблям.

"Иоанн Предтеча", "Александр Невский" и "Феодор Стратилат" поспешили исполнить сигнал флагмана. Когда они подошли к нему, все четыре судна противника были уже сбиты и отступали за линию, открыв алжирского пашу действию русского огня.

Ушаков ринулся в этот прорыв и врезался в середину вражеского флота, ведя огонь на оба борта, громя "Капудание" и ближайшие к нему суда.

Его манёвром волновавшийся турецкий строй был окончательно нарушен и спутан, ибо русская линия к этому времени вконец стеснила и смешала неприятельские корабли.

Эпизод сражения русского флота с турецким у мыса Калиакрия. Флагманский корабль Ушакова проходит под кормой алжирского адмирала Сеид-Али, расстреливая его продольными залпами. С акварели художника Бибикоза

Они укрывались один за другим, сами себя били своими выстрелами и кучей бежали под ветер. Впереди спасался бегством отряд алжирского вице-адмирала. Его преследовали "Иоанн Предтеча", "Александр Невский" и "Феодор Стратилат".

Турецкий флот был окружён. Его корабли, прорываясь, уходили на буксирах гребных шлюпок, и каждый из них подставлял русским залпам свою корму.

Картечь и ядра били по ним, как по густому лесу. В дыму и сумятице турки отстреливались наудачу, а русский флот, сомкнув дистанции между судами, гнал и поражал их до самой ночной темноты.

Только случай избавил капудан-пашу от полного разгрома и плена. Внезапно наступивший штиль помешал Ушакову захватить турецкие суда.

В полночь снова задул ветер, и русские возобновили погоню. Но у турок были "скорые ноги". К утру с салингов можно было разглядеть лишь верхушки парусов в стороне Босфора.

Флагманский корабль Ушакова 'Св. Павел', спущенный на воду в 1794 г. (модель из пластмассы). Центральный Военно-морской музей

Крепкий ветер и зыбь заставили Ушакова стать на якорь у мыса Эминё...

Это произошло в тот самый день, когда великий визирь в Галаце решился подписать предварительные условия мира. Они были не слишком тяжелы, ибо ни та, ни другая стороны не знали еще, что турецкий флот разбит.

А он разбежался к анатолийским и румелийским берегам, рассеялся по морю. Капудан-паша, боясь гнева султана, скрылся в неизвестном направлении, и турки потом долго не могли его отыскать.

Одна лишь алжирская эскадра достигла Константинополя. Она пришла ночью после сражения. Пушечная пальба разбудила султана: "Капудание", разбитый, с расстрелянными парусами, подавал сигналы, совсем уже погружаясь в воду.

Султан отправил в Галац гонца, приказывая визирю поспешить с миром. В Стамбуле ожидали появления "Ушак-паши" в Босфоре. И у него, действительно, такой план был.

Отстоявшись у мыса Эминё и выслав крейсерские суда для поисков у побережья, он быстро исправил повреждения. Потери его были невелики: 17 убитых и 27 раненых; турки же опять, как и в предыдущем сражении, потеряли больше 2 ООО человек.

Получив от пленных известие, будто бы алжирские корабли укрылись в Варне, Ушаков решил прежде всего покончить с ними, а затем, войдя в Константинопольский пролив, истребить оставшийся турецкий флот.

8 августа он появился в виду Варны. Навстречу ему от берега отошли два судна. Но турки не бежали, а напротив - приближались, делая какие-то знаки. Подойдя к эскадре, они передали Ушакову приказ русского главнокомандующего: прекратить военные действия, ибо уже подписаны мирные статьи.

Победа, одержанная Ушаковым 31 июля 1791 года, решительным образом повлияла на исход кампании: заставила Порту поспешить с заключением мира и существенно отразилась на условиях, которые ей пришлось подписать.

Потёмкин опоздал всего на сутки. Он прибыл к армии 1 августа, узнал о заключении Репниным договора и немедленно разорвал его.

Медаль, выбитая в честь Ясского мира. Центральный Военно-морской музей

Найдя условия слишком мягкими, теперь, когда спор о Чёрном море был решён Ушаковым, он потребовал начать переговоры сызнова и, между прочим, заставить Порту уплатить 12 миллионов пиастров частями в течение четырех лет.

Это значение победы при Калиакрии отметил, между прочим, Н. Г. Чернышевский. "Совершенное разбитие турецкого флота в последней битве, - писал он, - и близкая опасность, угрожавшая Константинополю, так устрашили султана, что немедленно послано было приказание верховному визирю возобновить переговоры о мире, которые за несколько дней велено было ему прервать".

Переговоры возобновились. Тянулись они долго. Их вёл канцлер Безбородко. Только 29 декабря в Яссах был заключён мир.

К России отошли земли между Днестром и Бугом, Хаджибей и Очаков. Порта целиком признала Кучук-Кайнарджийский договор и отказалась от всяких притязаний на Крым,