Ушаков-дипломат

1

Завоевание Ионических островов, - писал Фёдору Фёдоровичу посланник Томара, - "довершённое вами без Армии, без Артиллерии и, что больше, без хлеба, представляет не токмо знаменитый воинский подвиг, но и первое в столь долговременную войну отторжение целого члена Республики, наименовавшейся единою и нераздельною".

Выразил свои чувства и Нельсон:

"От всей души поздравляю ваше превосходительство со взятием Корфу и могу уверить вас, что слава оружия верного союзника столь же дорога мне, как и слава моего государя".

Император Павел произвёл Ушакова в чин полного адмирала; Фердинанд IV прислал ему ленту св. Януария; султан Селим - высшую награду Порты - "челенг" - алмазное перо из своей чалмы.

Но всё это мало радовало Фёдора Фёдоровича. Было слишком много неприятностей и ещё больше хлопот.

Присланный Али-пашою отряд не принял участия в штурме, и Ушаков приказал не впускать его в город.

Однако Али-паша не намерен был с этим считаться. Он хотел быть участником взятия крепости и всё захваченное в ней делить с русскими пополам. Зная о бедствиях союзного флота при Корфу, он распустил слух, что посылает на остров десятитысячное войско. Но Ушаков известил Порту, что сочтёт действия Али-паши бунтом и прикажет топить все его военные суда.

Покоя не было. В повседневной борьбе растрачивались силы.

Приходилось спорить с турками о трофеях. А их было много: более шестисот пушек, пять с половиной тысяч ружей, один корабль^*, фрегат и восемнадцать разных судов.

^*(Другой корабль - "Женере" прорвал блокаду и бежал. Это французское судно было упущено по вине турок, не посмевших его задержать.)

Турки взяли себе львиную долю и еще жаловались на корыстолюбие Ушакова. Принуждённый оправдываться, он писал Томаре, едва сдерживаясь от гнева: "Не интересовался нигде ни одною полушкою. Я не живу роскошно, потому и не имею ни в чём нужды".

Но больше всего забот доставили ему корфиоты. Примирить патрициев и народ, или, как говорил Ушаков, "первоклассных" с "нижними классами", оказалось трудно, хотя он и сделал для этого всё, что мог.

На собственный риск, не имея на то никаких полномочий, провозгласил он независимое греческое государство под покровительством России и Оттоманской Порты, назвав его Республикой Семи Соединённых Островов^*.

^*(В число семи Ионических островов входили: Корфу, Кефалония, Итака, Санта-Мавра, Паксос, Занте, Цериго.)

Император Павел никак не мог предписывать Ушакову установить на Ионических островах республиканский строй.

Реакционные взгляды Павла I достаточно известны; самое слово "республика" было ему ненавистно. Недаром в рескрипте генералу Герману, посланному с русским корпусом для оказания помощи Австрии, он предписал: "Остерегайтесь, дабы войска Наши чрез сообщение с жителями не заразились духом пагубной вольности и по окончании войны не внесли с собою искры сего пламени в пределы Империи Нашей".

Факт учреждения адмиралом Ушаковым на Ионических островах республики - и надо сказать, куда менее аристократической, чем она была до французов, - приходится отнести за счёт его личной инициативы. Акт этот надо считать в большой степени дипломатическим и притом имевшим глубоко политический смысл.

Этот шаг русского адмирала был предпринят им, как наиболее удобная мера, чтобы сделать острова на время войны нейтральными и оградить их от притязаний некоторых держав.

В числе таких держав на первом месте стояла Англия. "Корфу им всегда была приятна", - писал об англичанах Ушаков. Была не прочь захватить Ионические острова и Австрия.

Появление русского военно-морского флага в средиземноморских водах одинаково тревожило и англичан и турок. Но в том-то и заключалось одно из острейших противоречий тогдашней международной обстановки, что Порта, всегда не желавшая пропускать русский флот через Проливы, вынуждена была решиться на это, потому что и турки и англичане не могли без него обойтись.

Стратегическая задача была блестяще решена Ушаковым. В короткий срок он освободил от оккупационных французских войск Ионические острова и взял первоклассную европейскую крепость Корфу, которую до него никто никогда не брал.

Предстояло решить вторую задачу, не менее трудную - политическую: надо было помочь населению провести государственное переустройство, а для этого требовались подлинная государственная мудрость, мужество и такт.

Ионические острова до занятия их французами были республикой аристократической; они имели конституцию, подобную венецианской, а господствующим классом - патрицианскую (родовитую) знать.

Французские власти, явившись на острова Ионического архипелага, не провели никаких решительных мероприятий, сколько-нибудь изменявших социальный строй.

Деятельность французских властей ограничилась установлением военной администрации и введением во все учреждения островов французских наблюдателей (комиссаров).

Ушаков поступил иначе: он предоставил грекам самим управлять своей страной.

Это было первое решение; за ним последовало второе, ещё более важное: примирить патрициев и народ.

Осаждая Корфу и присматриваясь к населению, Ушаков правильно оценил расстановку классовых сил в греческом обществе. И для него самого также определились враги и друзья.

Первыми оказались патриции, полугреки, полуитальянцы, давно забывшие свой язык. Вторыми были истые греки - рыбаки, виноделы, торговцы шерстью и оливковым маслом, сохранившие свою веру, язык и обычаи и потому особенно остро чувствовавшие оккупационный гнёт.

Они надеялись на русского адмирала, полагая, что он защитит их и от турок, и от Али-паши, и от ненавистного дворянства. Он же хорошо понимал, что это - реальная опора и что никакой другой опоры на островах у него нет.

Его целью было завоевать симпатии населения к России, а это было возможно только при условии, если будут удовлетворены интересы более или менее широких масс. Так наметилась линия государственной деятельности Ушакова, отвечавшая в то время интересам русской внешней политики, но тем не менее вызвавшая недовольство при русском Дворе.

Сохранилась конституция Ушакова, составленная им дл"я Ионической республики, или, как она точно называется, "План о учреждении правления на освобождённых от французов прежде бывших венецианских островах".

При составлении "Плана" Ушаков исходил из основных законов Венецианской республики; однако законы эти были им существенно изменены.

Сенат, или Большой Совет, должен был управлять государством. Депутатов в Сенат следовало выбрать от всех островов, а на каждом из них образовать Малый Совет.

Избирать Ушаков предложил "лиц, достигших 24-летнего возраста", объединяя их "в полном союзе со вторым классом", т. е. со всеми имеющими дохода от 30 до 100 червонцев в год.

На первом плане стояло дворянство. И всё же это был шаг смелый, ибо Ушаков расширил права сословий, дав место тем, кто его не имел никогда.

Появились новые должности, их заняли новые люди - выбранные из всех слоев населения: от дворян, духовенства, купцов, ремесленников и жителей деревень.

Этого оказалось достаточно, чтобы народ почувствовал свою силу, но дворянство не хотело перед ним отступать. При французах оно присмирело, утратив часть своих виноградников, оливковых рощ и рыбных промыслов. Французы отдали их народу, и он сперва был до-золен новою властью, пока не понял, что страна завоёвана и что это - военный постой.

Борьба "верхних" и "нижних" классов вспыхнула, как только Ушаков принялся устраивать новое государство. Его конституция не всем пришлась по душе.

Патриции являлись к нему, делая вид, что считают его своим заступником, и выражали надежду, что он обуздает крестьян и заставит их отказаться от захваченных дворянских земель.

Они прикидывались смиренными, а в то же время их отряды врывались в дома "второклассных" и самых бедных жителей и мстили им за померанцевые сады, пашни и виноградники, отнятые у господ при французах. На Корфу лилась кровь; на других островах было то же самое. В новом государстве пылала гражданская война.

Но Ушаков твёрдо решил установить порядок. Он быстро нашёл наиболее ярых врагов своей конституции и пригрозил, что посадит их под арест. Патрициям острова Кефалонии он объявил, что двинет для усмирения их эскадру. "Отошлю вар пленниками в Константинополь, - написал он им, - или еще гораздо далее, откуда и ворон костей ваших не занесёт".

Ушаков уполномочил Сенат "учредить законы", на всех островах "устроить судилища" и "всякий суд производить на греческом языке".

Корфиоты говорили: "Впервые чувствуем, что мы греки, а не итальянцы". В знак признательности к русскому адмиралу они даже назвали его именем главную улицу Корфу ("Одос Ушаков")...

Нет нужды приукрашивать события, и было бы неверно изображать Ушакова демократом или же приписывать ему какие-либо революционные черты. Линия политического поведения Ушакова за границей была обусловлена реальной обстановкой, соображениями дипломатического свойства и - в большой мере - широтой и гуманностью его незаурядной натуры. Исполнительный адмирал, официальный представитель крепостнической России, он был чужд революционным идеям и называл якобинцев "преступниками". Но существенно различие, которое он проводил между французскими оккупационными войсками и населением, набравшимся "вольного французского духа". Тут он действовал как мудрый политик и дипломат.

Группе патрициев удалось нанести удар Ушакову: турецкое правительство нашло его конституцию "несоответственной", т. е. слишком либеральной, и она была отменена.

"Милостивый государь мой, Василий Степанович! - писал Ушаков 20 февраля 1800 г. Томаре. - Во многих письмах упомянул уже я наичувствительнейшее сожаление мое, ежели переменится Конституция в правлении Ионических островов, но известия, теперь доходящие, объясняют, будто уже депутаты, в Константинополе находящиеся, успели во вредных их замыслах противу общества всех островов; сказывают, что сделана перемена, при которой существовать будет один первый класс дворян, говорят, что ваше превосходительство одобрили оное, что скоро подписано будет и кончится. Скажу вам, милостивый государь, ежели точно последует сие (чего я по прозорливости вашей ниже вообразить не осмеливаюсь), оным навлечена будет столь великая расстройка в островах между нижними классами от крайнего их неудовольствия и негодования, что ничем её прекратить будет не можно, в таком случае я не могу уже иметь право переуверивать всю чернь в нашем к ним благоприятстве, когда не мог я удержать того, что обещал в их примирении с первоклассными, и всё оставил на произвол судьбы, как они хотят. Я не ожидал, чтобы ваше превосходительство, не уверясь моим представлениям, положились на мнение пяти или шести человек, которые о своей только собственной пользе стараются, а не общественной... Прошу наипокорнейше, ежели еще перемена в правлении не сделана, употребить ваше старание в пользу общества островов, за которых именем всего народа и вас прошу устоять и не переменять Конституции..."

"Народ всех островов перемены, до классов касающейся, не потерпит", - предупреждал в другом письме того же Томару Ушаков.

2

Дворянство Ионических островов повело глухую борьбу с Ушаковым. Оно вступило в переписку с Али-пашой и адмиралом Нельсоном, прося у них защиты, засыпало посланника Томару письмами и нашло способ продвинуть свои жалобы в Петербург.

Патриции доставили туда новую конституцию. При Дворе она не понравилась, и над нею крепко задумался Павел, точно так же, как задумались министры Порты и султан Селим.

Затем последовали доносы. Корфиоты писали, что Ушаков разжигает сословную рознь. Поклёпы их были один тоньше другого. Они обвиняли его во всех своих бедах и, сверх того, в сочувствии неприятелю - в якобы излишнем великодушии при заключении условий с генералом Шабо.

Эти условия были почётны: гарнизон вышел с почестями и высшие чины остались при шпагах; французы дали слово не участвовать в войне в течение восемнадцати месяцев и были отправлены в свои порты за счет союзных держав.

Фёдор Фёдорович этим гордился. О его благородстве говорили во многих странах. Но в Петербурге взглянули на дело иначе, хотя и отложили его "впрок"...

О попытке Ушакова устроить на Ионических островах республику отзывались с презрительной и недоброй усмешкой. Юный, самонадеянный Кочубей, год назад предсказывавший, что Фёдор Фёдорович не пройдёт через Проливы, теперь писал:

"Ушаков не достигнет успеха, не зная ни языка, ни чего бы то ни было, что относится к управлению".

А человек, о котором были столь невысокого мнения, тем временем помогал грекам строить государство и управлять им.

У него было много дел. Он восстанавливал укрепления, ремонтировал свои суда, разбирал бесконечные тяжбы корфиотов и жалобы островитян на Али-пашу.

Больных и раненых он поместил в главный госпиталь города, снабдил их лекарствами, лучшею пищей, завёл строгий порядок и образцовую чистоту. Командиры несли в палатах дежурство. Адмирал почти ежедневно навещал госпиталь, вникал во всё, расспрашивал больных об их нуждах, а когда они благодарили его, говорил им: "Вы, ребята, свой долг выполнили, теперь я выполняю свой".

Он был всё так же скромен, "не интересовался ни одною полушкою" и пренебрегал трофеями, взятыми у неприятельских войск.

С острова Занте ему прислали подарок - роскошную карету французского генерала. Он поморщился и сказал:

- Она мне вовсе не надобна, ибо на кораблях не в употреблении. А как посылать её назад не к кому, то лучше отправить к посланнику Томаре - пусть подарит кому-нибудь...

У него не кружилась голова, победы не сделали его кичливым; но он был подавлен сухостью Павла, сдержанностью в оценке заслуг флота.

Получил "адмирала" и только! Ни слова благодарности и никаких наград экипажам!

Страдая за эскадру, Ушаков писал:

"Мы не желаем никакого награждения, лишь бы только служители наши, столь верно и ревностно служащие, не были бы больны и не умирали с голоду..."

И требовал жалованья, провианта и материалов для спешной починки судов.

В это время его рвали на части: Нельсон настойчиво звал в Мессину; коммодор Сидней Смит^* - к Александрии и Криту. Его звали во все места Средиземного моря - туда, где в нём действительно была необходимость, и туда, где не было в нём нужды.

^*(Коммодор - старший офицер отдельной эскадры; капитан Сидней Смит командовал отрядом английских судов в турецких водах.)

Просьбы о помощи раздражали Фёдора Фёдоровича, так как чаще всего были попытками отвлечь его подальше от Корфу. И он писал Томаре, подробно извещая его обо всём:

"Требования английских начальников морскими силами в напрасные развлечения нашей эскадры я почитаю - не иное что, как они малую дружбу к нам показывают, желают нас от всех настоящих дел отщепить и, просто сказать, заставить ловить мух... Сир-Сидни-Шмит^* без нашей эскадры силён довольно. С английским отрядом при Александрии, не имея и не зная нигде себе неприятеля, требования делает напрасные... Осмелюсь я сказать, в учениках Сир-Сидни-Шмита я не буду, а ему от меня что-либо занять не стыдно..."

^*(То-есть сэр Сидней Смит.)

И всё же Ушакову надо было покинуть Корфу, и он это хорошо знал.

Он получил указ Павла помочь королю Фердинанду и затем итти к острову Мальта.

Он разделил свои силы, назначил командиров отрядов и в апреле послал капитана Сорокина к Бриндизи, дав ему несколько фрегатов и десантный отряд.

В это время в Италии сражался Суворов, назначенный главнокомандующим русско-австрийской армией. Объединяя свои действия с действиями русского флота, он предписал Ушакову послать эскадру в Венецианский залив.

До конца июля заделывали пробоины, меняли снасти, запасались провиантом. Когда сборы были закончены, союзная эскадра - 9 кораблей, 6 фрегатов и 5 транспортов - взяла курс на Мессину. Она прибыла туда 3 (14) августа, за день до того, как Суворов при Нови наголову разбил французские войска.

3

Ушаков имел приказ помочь неаполитанскому королю Фердинанду и затем итти к Мальте, занятой французскими войсками. Еще в декабре 1798 года был получен императорский рескрипт: "По предложению с Нами Английского и Неапольского дворов для занятия Мальты равными силами назначили Мы туда два батальона сухопутных войск, коим и повелели быть в готовности в Одессе".

Документ этот, найденный лишь недавно, обосновывает правоту русского адмирала в споре о Мальте, который впоследствии обострил отношения между Ушаковым, Нельсоном и неаполитанским королём.

Интерес императора Павла к Мальте был двоякого рода. Он видел в ней возможный аванпост русского влияния на Востоке, но, кроме того, стремясь участвовать в занятии Мальты, преследовал и другую, чисто реакционную цель. Дело в том, что Мальтийский орден состоял из древнейших дворянских фамилий почти всей Европы. Имения и средства ордена были во Франции конфискованы. Павел I провозгласил себя гроссмейстером ордена. Таким образом, он как бы становился защитником европейского дворянства и его верховным главой.

Что касается Ушакова, то Ионические острова с их единоверным, христианским населением привлекали его гораздо больше, чем Мальта. Но он имел повеление Павла и не мог им пренебречь.

В это время, когда на севере Италии сражался Суворов, на юге всё было охвачено революцией. Неаполь находился в руках французов и местных патриотов-республиканцев. В Палермо, куда бежал Фердинанд IV, стоял с одним кораблем и двумя фрегатами Нельсон, охраняя семью короля.

Один из посланных Ушаковым к берегам Италии отрядов, взяв порт Манфредонию, высадил 600 русских солдат и матросов, которые двинулись в глубь страны. Командовал ими капитан-лейтенант Белли. Он взял Неаполь, два его главных замка и вместе с наместником короля, кардиналом Руффо, и английским коммодором Футом подписал условия, на которых сдался гарнизон.

В тексте этого договора о капитуляции важнейшее значение имели первые две статьи:

"Личность и достояние каждого, входящего в состав обоих гарнизонов, будут пощажены и неприкосновенны.

Все названные лица могут либо отправиться в Тулон, либо остаться в Неаполе, где обеспечивается неприкосновенность для них и для их семей".

Но во время переговоров на рейде Неаполя появился Нельсон с английской эскадрой. По его сигналу были спущены переговорные флаги; условия, заключённые союзными командующими, объявлены недействительными, и вскоре начала действовать Юнта - временный верховный суд для наказания "бунтовщиков".

Неаполитанских патриотов распределили по судам, назначенным для перевозки их во Францию, и каждое из них было поставлено на якорь под пушками английского корабля.

В течение нескольких дней погибли славнейшие: составитель неаполитанской конституции Марио Пагано; редактор первой газеты в Неаполе Элеонора Фонсека; любимцы народа Джендзано, Матера и ещё много других.

Республиканцев топили, вешали и расстреливали картечью. И они умирали, предсказывая, что "когда-нибудь Неаполь станет свободным, а их смерть послужит к просвещению родной страны".

Сторонники короля приносили Нельсону головы казненных республиканцев.

Число жертв было бы огромно, если бы не меры, которые принял Белли, русский капитан-лейтенант. В эти дни дома, занятые его моряками, стали единственным убежищем для людей, искавших спасения. В городе сводились личные счеты. Тысячи арестованных переполняли тюрьмы. Белли хлопотал перед Юнтой и для одних добивался помилования, другим же тайно помогал бежать.

Среди спасённых был итальянский композитор Чимароза. Вся "вина" его заключалась в том, что он написал музыку для республиканского гимна. За это королевские громилы разбили его клавесины и бросили в тюрьму его самого.

Но Чимароза провел три года в России. Русские офицеры были знакомы с его искусством. Во главе с Белли явились они в подземелье и вырвали Чимарозу из рук палачей...

Покончив с Неаполем, английский адмирал возвратился в Палермо, куда прибыл на совещание с ним Ушаков.

Пока русская эскадра стояла при Корфу, Нельсон не переставал твердить о Мальте. Теперь же, когда Ушаков покинул Ионические воды, Нельсон заговорил о другом. На предложение русского адмирала о совместном походе Нельсон не согласился. Ушакову сразу же стало ясно, что его хотят "отщепить" от Мальты, как раньше хотели "отщепить" от Корфу и других греческих островов.

Ему не замедлили объявить, что Мальта "отдалась покровительству Великобритании", и дали понять, что русской зскадре придётся действовать в других местах.

Но Ушаков не позволил себя провести. С полным достоинством, сохраняя обычную твёрдость, он настаивал на своём и твердил: "Я немедленно возвращаюсь в Корфу!" - когда видел, что требования его противников заходят слишком далеко.

Нельсон был взбешён. Его выводили из себя достоинство и твёрдость, с которыми держался союзный главнокомандующий, и он писал графу Спенсеру, первому лорду британского Адмиралтейства: "Медведь скрывается под маской вежливости русского адмирала. Он подозрителен к нашему влиянию, и что бы ни предполагалось, думает, что мы это делаем для себя".

Совещания продолжались несколько дней. С целью отвести русского адмирала от Мальты, Нельсон и король Фердинанд упрашивали Ушакова отправиться в Неаполь и к Риму. Речь также шла о незатухающей в стране революции. Этот вопрос обсуждался особенно горячо.

Ушаков принял предложение короля освободить от французских войск Рим. При этом он потребовал для себя "полную мочь", формальную доверенность, а также гарантию, что пока русские не будут готовы выступить к Риму, туда не двинутся ничьи другие войска.

Эта оговорка делает честь предусмотрительности Ушакова, ибо, как показали последовавшие затем события, ему весьма следовало быть настороже.

Кроме того, считая, что причиной неутихающих волнений являются мстительность короля и репрессии монархистов, Ушаков' предъявил Фердинанду IV ультиматум о "генеральном прощении" республиканцев и получил ответ, что таковое будет дано.

Здесь важно отметить коренное различие морально-политических принципов двух адмиралов: сталкиваясь с населением стран, охваченных революцией, Ушаков проявлял дипломатический такт и гуманность, Нельсон же вешал, расстреливал и топил.

Об указанном выше ультиматуме Ушакова мы узнаём из его письма Томаре от 13 декабря:

"...В Неаполе через бывшую большую революцию, в которой замешано множество людей и преступники забраны в великом множестве и содержатся в тюрьмах, делают им следствия и наказания, а через то, как заметно, более и более приходит всё в сумнительство, родственники и друзья их, безумствуя, предпринимают некоторые дерзости, и двоекратно открыты уже заговоры и прерваны; на представление моё от высочайшего двора Неаполитанского обещано генеральное прощение, но еще не последовало".

Получив обещание короля, Ушаков стал готовить эскадру к походу. Но Нельсон не был вполне уверен, что это будет поход на Рим. Ему нужно было ослабить силы русского адмирала, используя в разных местах отдельные его отряды, и лишить его возможности самостоятельно двинуться к Мальте, если бы он того захотел.

Для этого Нельсон прежде всего решил отделить от Ушакова турок, которые и так уже бунтовали по пути в Палермо и были настроены итти домой.

Он посвятил в свой план стоявшего в Неаполе своего коммодора Траубриджа и дал ему две секретные инструкции - обе в один и тот же день - 7 сентября.

В первой из них Нельсон писал:

"Как только русские фрегаты появятся вблизи Неаполя, вам надлежит немедленно итти к Чивита-Веккиа..."

Смысл этих строк был непонятен постороннему, но его, видимо, хорошо понимал адресат.

Вторая инструкция дополняла первую и разъясняла её:

"...Теперь вы знаете мой образ мыслей и согласно ему будете действовать; но надо держать это в тайне, иначе возбудим подозрение русских. Что до турок, то с ними мы можем сделать всё, что угодно. Они добрый народ, но совершенно бесполезны..."

В заключение следовала таинственная (скорее всего шифрованная) фраза:

"Ваш младший боцман получит боевой приказ".

После этого в Палермо произошли события, повлиявшие на дальнейший ход дел.

Началось с того, что какие-то люди затеяли ссору с турецкими моряками; ссора быстро перешла в побоище, и с обеих сторон было убито до ста человек.

Ушаков тотчас же приказал Кадыр-бею подвергнуть своих матросов строжайшему наказанию. Но турецкий флагман, расстроенный и смущённый, вскоре сам явился к нему на корабль.

Он доложил, что команды его взбунтовались и требуют немедленного возврата на родину.

Ушаков отправился к бунтовавшим матросам. Они притихли и спокойно выслушали русского адмирала, но ему не удалось убедить их. Турки твёрдо решили итти домой.

Он покинул их, размышляя, следует ли ему принять более строгие меры, или же вовсе не удерживать при себе турок. Его колебания разрешило письмо Фердинанда IV, доставленное в тот же день.

"Его сицилийское величество" настоятельно просил о "предупреждении бедствий, которые турки могут приносить подданным короля". "Король предпочел бы, - писал он достаточно ясно, - лишиться сильной помощи, если она может быть приобретена только с ущербом для его подданных".

Король и Нельсон действовали совместно.

Ушаков решил, что не может более удерживать турок, и они ушли 1 (12) сентября.

После этого Нельсон написал графу Спенсеру:

"Король добился, чтобы русский адмирал шёл в Неаполь..."

После ухода турок силы Ушакова уменьшились почти вдвое. Это исключало для него возможность самостоятельного похода к Мальте, и он направился в Неаполь, чтобы там подготовить поход на Рим.

Но коммодор Траубридж имел секретный приказ Нельсона. Пока Ушаков готовил свою эскадру к походу, английский коммодор появился у Чивита-Веккиа и послал парламентёра в Рим к французскому генералу Гарнье.

Чтобы лишить русских славы занятия великого города, французам было сделано предложение сдаться; об условиях, более почётных и выгодных, они не могли даже мечтать: у них не отбирали оружия и они не лишались права участвовать в военных действиях; сверх того было обещано доставить их во французские порты на английских судах.

Силы противника освобождали сь благодаря этому для борьбы против союзников на другом фронте: французы могли теперь усилить оборону Генуи, на блокаду которой Суворов положил немало труда.

Узнав об этом, Ушаков немедленно написал Траубриджу:

"...Честь имею вас уведомить, что получил я от его величества короля Обеих Сицилии формальную доверенность и полную мочь, дабы освободить Рим и Чивита-Веккиа от неприятеля, обретающегося ныне в обоих сих городах, на каковой предмет вверены мне войска... Вашего высокородия прошу пресечь всякие переговоры с неприятелем, ибо оная капитуляция подает сикурс непосредственной и немаловажной французам, находящимся в Генуе".

Еще более резко написал он кардиналу Руффо:

"...Бесполезная и вредная капитуляция не составляет то, чтобы Рим освобождён был от неприятелей, но неприятели французы освобождены из Рима и от рук войск наших".

Но протесты не помогли. Не помогло и "представление" Ушакова королю Фердинанду о том, что всё это "несовместно с высоким достоинством Союзных Держав".

27 сентября генерал Гарнье и коммодор Траубридж подписали капитуляцию. Затем по Тибру прибыла в Рим шлюпка с английскими моряками, и на Капитолии был поднят британский флаг. После этого англичане заняли Чивита-Веккиа, а в Рим вступили войска Фердинанда. Они повторили в Риме ужасы Неаполя - те же убийства и грабежи.

Ушаков уже решил отказаться от марша и посадить на суда высаженную на берег пехоту. Но кардинал Руффо упросил его не отменять похода. Он объявил, что иначе нельзя будет спасти жителей и установить порядок. И Ушаков согласился послать в Рим отряд.

12 октября русские вступили в Вечный город. Они прошли мимо Колизея и по древнему Форуму: впереди - эскадрон неаполитанской кавалерии и взвод русских матросов, за ними - весь отряд повзводно с двумя корабельными знамёнами и пушками, а позади - королевские войска...

Ко всему этому надо прибавить, что 12 (23) августа, в тот самый день, когда Ушаков и Нельсон встретились впервые в Палермо, Сидней Смит, командующий отрядом английских судов, блокировавших Александрию, выпустил Бонапарта из Египта. Он сознательно создал ему условия для побега, надеясь, что этот генерал покончит с Республикой и восстановит во Франции монархический строй.

Спустя две недели произошло новое предательство: австрийцы покинули свои позиции в Швейцарии, поставив русский корпус Римского-Корсакова под удар французских войск.

Целью австрийского командования было выманить из Италии Суворова, победы которого слишком пугали союзников. И он действительно тотчас же поспешил на помощь Римскому-Корсакову. "Иду, иду, - воскликнул он, выступая, - но горе тем, которые посылают меня!.."

Между тем дипломатическая интрига Нельсона продолжалась. Осада Мальты шла вяло. Её гарнизон осмелел, видя, что англичане не желают тратить сил на атаку, и Нельсон, желая взять крепость чужими руками, решил привлечь к этому русские войска и флот.

Он предложил Ушакову отправиться вместе для взятия Ла-Валетты^*. Но русский адмирал теперь уже знал, с каким вероломным союзником он имеет дело, и ответил уклончиво, напомнив Нельсону о палермском совещании и о походе на Рим:

^*(Ла-Валетта - главная крепость острова Мальты.)

"С искренностью уверяю ваше превосходительство о истинном желании дружелюбно содействовать с вами, хотя последствия со стороны господина Трубриджа здесь произведены не соответственно. Не распространяюсь об оных; вам известно... Я с соединёнными эскадрами приходил в Палермо для советывания с вами об общих действиях и предприятиях. Первое предложение моё было об Мальте: вы изъявить соизволили другие, надобные вам обстоятельства. Я намерился с соединёнными эскадрами иттить туда, но по известным же вам обстоятельствам турецкая эскадра от нас отделилась и ушла в Корфу; и без десантных войск, не будучи я в состоянии предпринять действий противу Мальты, по требованию его величества короля Обеих Сицилии, отправился в Неаполь и высадил все с эскадр войска..."

Истинные же причины своего уклончивого ответа Нельсону Ушаков объяснил в письме к русскому посланнику в Неаполе Мусину-Пушкину:

"Весьма нужно иметь искреннее содействие, а не так, как теперь производится; крайне сожалею, что при сих (обстоятельствах) не могут быть добрые последствия. Но как противу нас с обеих тех сторон^* деятельности их производятся министериальным образом под закрытой учтивсстию, должно учтивостию же соответствовать, посему и я отвечаю господину Нельсону, объясняясь о войсках наших, что они с кораблей и фрегатов теперь весьма отдалены".

^*(То-есть со стороны Сицилийского двора и со стороны англичан.)

Замечательно, что одновременно с Ушаковым ту же мысль высказал Суворов в письме к Павлу от 9 октября 1799 года:

"Исполнилась бы цель сего великого дела: низложение врага и спокойствие Европы, есть ли бы все союзники поборствовали спасительным видам; но где теряется совокупность усилий, там и неможно ожидать решительных успехов..."

Совершив беспримерный переход через Альпы, Суворов благополучно вывел свои войска в долину Рейна. Об этом бессмертном подвиге русских воинов он написал:

"Мы перешли цепи швейцарских горных стремнин. В сем царстве ужаса на каждом шагу зияли окрест нас пропасти, как отверстые могилы. Мрачные ночи, беспрерывные громы, дожди, водопады, свергающиеся с гор огромные льдины и камни; Сен-Готард - коллос, ниже вершины коего носятся тучи, - всё было преодолено, и в местах недоступных не устоял перед нами неприятель".

И Павел I, обманутый союзниками в Италии, на Мальте и в Риме, отозвал русские войска и флот.

Англичане вскоре пожалели об этом.

Возвратившись на Корфу и уже готовясь итти в свои родные воды, Ушаков получил от Нельсона письмо:

"...В настоящий момент я отправляюсь к Мальте, где буду иметь бесконечное удовольствие встретиться с вашим превосходительством, чтобы сообща положить конец знаменитой экспедиции Бонапарта и вырвать у него последние остатки его побед..."

Ушакову оно доставило моральное удовлетворение, ибо английский.адмирал, вновь испытывая нужду в русском флоте, просил Фёдора Фёдоровича о помощи, как будто ничего не произошло.