Заключение

В центре внимания на страницах этой книги была военная контрреволюция последних лет (и главным образом последнего года) существования эксплуататорского строя в России. Перед нашими глазами предстал процесс выхода профессиональной военной касты на авансцену политики, продолжавшийся в течение небольшого исторического промежутка, измеряемого всего лишь 10- 12 годами, однако вместившего в себя три русских революции. Факты позволяют судить о том, какую силу обрела реакция в лице генералов и офицеров, представлявших собой военную опору царизма, а затем буржуазной диктатуры; с каким арсеналом и опытом вышли они на политическую арену; как были подготовлены профессионально к тому, чтобы оправдать надежды выдвинувших их на авансцену классов и прежде всего политического штаба буржуазии - партии кадетов; каковы были их политические воззрения, идеалы, цели; какую, наконец, участь готовили они рабоче-крестьянским массам, выступившим на решительную борьбу за свое освобождение.

Вспомним ленинское: "В нашей революции было две полосы: одна полоса керенщины и корниловщины, предшествовавшая Советской власти, и вторая - калединщины, колчаковщины и деникинщины, разрушающая Советскую власть"^*. При цитировании этих слов нас не всегда оставляет понятное, казалось бы, смущение: заведомая контрреволюция - корниловщина, деникинщина и т. п. - и вдруг она названа полосой в революции! Простейшее объяснение такому парадоксу можно было бы найти, вероятно, в замечании Ленина о том, как не удовлетворяли его репортерские и иные записи его публичных выступлений. Однако и в собственноручно написанном Лениным документе - тоже на первый взгляд неожиданные слова: "две великие эпохи в истории русской революции: 1) керенщина и 2) колчаковщина"^**. Опрометчиво было бы видеть в том и другом случае какую бы то ни было "нечеткость" формулировки.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 174.)

^** (Там же. С. 156.)

Если проследить развитие ленинской мысли, можно увидеть, что все подобные высказывания - не что иное, как раскрытие давно перед тем сформулированного положения о неразрывной связи революции и контрреволюции как двух сторон в процессе классовой борьбы, в едином общественном движении, развивающемся по своей внутренней логике^*. Говоря так, Ленин развивал мысль, высказанную Марксом еще в 1850 г. в результате изучения опыта революции 1848 г. во Франции. Он обратил тогда внимание на логику ее истории: "...Революция шла вперед и прокладывала себе дорогу... тем, что она порождала сплоченную и крепкую контрреволюцию, порождала врага, в борьбе с которым партия переворота только и вырастала в подлинно революционную партию"^**. Напоминая потом русским революционерам "одно из глубоких положений Маркса", Ленин показывал, как опыт русской революции 1905 г. и особенно события декабря того же года в Москве "поразительно подтвердили" это положение^***. В дальнейшем и международный опыт революции дал основание Ленину для более общего вывода: "Чем сильнее развивается революция, тем сильнее сплачивается буржуазия"^****.

^* (Там же. Т. 12. С. 171; Т. 16. С. 119.)

^** (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 7. С. 7.)

^*** (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 370.)

^**** (Там же. Т. 37. С. 118.)

Достаточно прочитать в хрестоматии С. Пионтковского "Гражданская война в России" свидетельства участников войны с той и другой стороны, чтобы убедиться, с каким врагом пришлось более трех лет воевать рабочим и крестьянам вконец разоренной страны. Со страниц этой книги можно увидеть корниловскую программу в действии. "Рабочих арестовывать запрещаю, а приказываю расстреливать или вешать"; "Приказываю всех арестованных рабочих повесить на главной улице и не снимать три дня", - это из приказов красновского есаула, коменданта Макеевского района, от 10 ноября 1918 г.^*

^* (Пионтковский С. Гражданская война в России (1918-1921 гг.): Хрестоматия. М., 1925. С. 425.)

Свидетельства такого рода в 30-е годы уничтожались, а единичные экземпляры книг запрятывались в хранилища, не для всех доступные. Писать же впредь о политике и делах контрреволюции было признано предосудительным - только о победах, героике Красной Армии, да и то только тех ее частей, которыми командовали либо погибшие на той войне, либо входившие при Сталине в обойму "легендарных". Перед новыми поколениями красные воины представали наподобие того изображенного Е. В. Тарле одинокого бойца Великой французской революции, который с яростью бьет кулаками в пустое пространство, чтобы одолеть какое-то неведомое существо^*.

^* (См. с. 48-49 этой книги.)

Немудрено, что при такой деформации исторической памяти у людей стали возникать видения "братоубийственной" войны, которая была не войной "трудящихся с белогвардейцами, интервентами, бандами, националистами и пр. и пр.", не противоборством белых и красных, поскольку "еще существовала третья сила, по которой и пришелся главный удар, - крестьянское повстанческое движение", блокировавшееся "то с белыми, то с красными, оставаясь относительно самостоятельной силой"^*. Объединяя белых и красных "на основе критериев патриотизма", считая при этом, что "патриотизм - это категория внеклассовая, внепартийная, относящаяся скорее к общечеловеческим ценностям, и патриотами могут быть одновременно и коммунист, и монархист", иные авторы выводят отсюда и для белых генералов "внутреннюю готовность быть всегда со своим народом, особенно когда ему угрожает либо геноцид, либо потеря национальной независимости". Предлагая "мерить" этими критериями Краснова и Шкуро, В. Большаков готов считать, что они "стали предателями Родины не в момент начала гражданской войны, не тогда, когда бежали за границу под натиском Красной Армии, а когда выступили против этой армии вместе с гитлеровским вермахтом"^**.

^* (Васильев Б. Люби Россию в непогоду... // Известия. 1989. 17 янв.; Селюнин В. Истоки // Если по совести: Сб. статей. М., 1988. С. 258.)

^** (Большаков В. Эмиграция: вопросы к самим себе // Правда. 1989. 9 янв.)

У Б. А. Энгельгардта мы находим, кажется, более доходчивое, основанное на собственном опыте, объяснение "внутренней готовности" царских офицеров и генералов "быть всегда со своим народом"^*. Что касается Краснова, то он и "в момент начала гражданской войны" (28 июня 1918 г.) приглашал на русскую землю на помощь в борьбе со своим народом кайзера Вильгельма II, обещая ему не забыть "дружеской услуги германского народа" в виде "крови, пролитой па общих полях сражений", и расплатиться предоставлением Германской империи права "преимущественного вывоза избытков", "особых льгот по помещению капиталов в донские предприятия, промышленные и торговые" и т.д.^**

^* (См. с. 193, 198, 238 этой книги.)

^** (Пионтковский С. Указ. соч. С. 428-430.)

Одностороннее представление об общественном движении, при котором из задач исследования выпадало изучение состояния и деятельности противостоявших революции сил, не могло способствовать осмыслению исторического опыта классовой борьбы, а изучение командных верхов и разных слоев офицерского корпуса старой армии оказалось и совсем запущенным.

Исторический опыт российского пролетариата, полученный в трех революциях на протяжении первых двух десятилетий XX в., показал, как важно для выработки тактики и методов работы в войсках изучать политическое состояние армии в целом и ее командных кадров в особенности. Не имея еще опыта такой работы, социал-демократы в 1901 - 1902 гг. питали надежды на привлечение к борьбе за народное дело не только солдат и матросов, но и потомков декабристов и народовольцев, призывали офицеров к отказу от участия в карательных экспедициях, искали связей с ними, рассчитывая на вовлечение их, наряду с солдатами и матросами, в социал-демократические "военные организации".

1905 год рассеял эти надежды. Поляризация классовых сил в обществе захватила и армию. Дворянская революционность декабристов и недавняя разночинно-интеллигентская революционность офицеров-народовольцев остались далеко позади как достояние пройденных этапов революционного движения. На сцену выступила пролетарская и крестьянская революционность солдат и матросов, офицерство заняло по отношению к ней позицию реакционную. Большевикам стало ясно, что ни о каком союзе с офицерством, кадетско-буржуазным по своей политической позиции слоем, не может быть речи, и вопрос о создании общих с офицерами партийных организаций в армии отпадал. Попытки эсеров втянуть либеральных офицеров во внепартийный революционный союз никаких положительных результатов не дали. Не разделяя иллюзий меньшевиков о возможности создания партийных социал-демократических организаций из офицеров, большевики не исключали перехода лишь отдельных из них на сторону революции и использования их специальных знаний и опыта в вооруженной борьбе.

Разбавление офицерского корпуса в первую мировую войну разночинцами, как мы уже видели, не изменило его буржуазного облика, он не перестал быть "олицетворением", по выражению Энгельса, армии, служившей эксплуататорскому строю. Мелкобуржуазная демократия с ее соглашательством также не составила в ней того сколько-нибудь самостоятельного слоя, который давал бы основания говорить о политическом расслоении офицерства и его колебании в сторону пролетарской революции. Тактика по отношению к офицерству, выработанная большевиками на опыте первой буржуазно-демократической революции, получила подтверждение и во второй, Февральской революции 1917 г. Новый опыт показал, как важно не допускать "обоготворения" понятия революции и различать отношение офицерства к буржуазной и социалистической революции. Вспомним, как ратовали офицеры в мае 1917 г. за одну революцию и с каким ожесточением выступали против надвигавшейся другой революции.

Подтвердилась на деле обоснованность установки, которую отстояли большевики в полемике с эсерами и меньшевиками при изучении опыта 1905 г.,- из офицеров только на одиночек можно рассчитывать в деле военно-технической помощи Красной гвардии, но никак не делать ставку на офицеров буржуазной армии в целом или даже на сколько-нибудь многочисленные их слои. Только одиночки пришли на помощь революции в дни Октября (полковник Вальден - под Пулковом, братья Каширины - под Оренбургом и некоторые другие). Здесь не в счет, конечно, те прапорщики и даже штабс-капитаны, как Н. В. Крыленко, П. В. Дашкевич, Ю. М. Коцюбинский, В. В. Сахаров, В. М. Турчан, А. Ф. Ильин-Женевский, Ф. Ф. Раскольников и многие другие, задолго до революции связавшие свою судьбу с партией большевиков, призванные в армию и там получившие минимальную военную подготовку, так пригодившуюся им в первых же боях пролетарской революции - не по ним судить о "революционизировании" офицерского корпуса старой армии, о его "полевении" или революционном "перерождении".

В новой политической обстановке, сложившейся в стране в результате победы Октябрьской революции, отношение большевиков к офицерству старой армии претерпело существенное изменение. Оно получило выражение в политике привлечения буржуазных военных специалистов на службу Советской власти.

При всей ясности классовой, политической характеристики офицерства старой армии, от его высшего до низшего звена, она не освобождает нас от выяснения его исторических судеб, наоборот, ставит перед нами вопрос: как могло случиться, что сотни офицеров Генерального штаба и десятки тысяч из основной, наиболее многочисленной массы офицеров старой армии оказались не на той стороне, не в стане военной контрреволюции, не у Деникина, Колчака, Юденича и им подобных, а в рядах Красной Армии? Было ли это результатом происходившего в их сознании идеологического перерождения, осознанного перехода на сторону революционных народных масс? Означает ли это, что на службу Советской власти пришла та прослойка офицерского корпуса, которая подчас в литературе, без особого выяснения критериев, фигурирует как "прогрессивная", "патриотически-демократическая" и т. д., по преимуществу вышедшая из разночинской среды населения и тем самым разбавившая дворянски и буржуазно однородный офицерский корпус? И далее - где та принципиальная основа, которая определила ленинскую политику привлечения военспецов старой армии на службу в армии пролетарской революции?

Такую принципиальную основу Ленин сформулировал в набросках и планах брошюры о диктатуре пролетариата, написанных в сентябре-октябре 1919 г. Ленин теоретически обобщил тогда вопрос о новых задачах, о новых формах классовой борьбы, встающих перед пролетариатом после завоевания им власти. Ленин подчеркивал, что формы классовой борьбы при диктатуре пролетариата "не могут быть прежние", значит, не может быть прежней и тактика по отношению к такой классовой прослойке, какой было офицерство старой армии.

Напомним, пять основных задач и, соответственно, форм классовой борьбы было названо тогда Лениным. Первая - это подавление сопротивления эксплуататоров, возрастающего, обостряющегося после их свержения. Из всех видов их сопротивления, а следовательно, и их подавления Ленин особо выделял военное сопротивление и, соответственно, подавление, т. е. гражданскую войну, считая ее самостоятельной, второй, и задачей и формой классовой борьбы пролетариата в новых условиях. Третья форма этой борьбы - "нейтрализация" мелкой буржуазии, особенно крестьянства. Мы не будем здесь распространяться, вдаваясь в характеристику этой формы, так же как и в характеристику последней, пятой по порядку ленинского изложения, формы, именуемой: "воспитание новой дисциплины".

Больше всего нас сейчас должна интересовать четвертая из названных Лениным форм борьбы: "использование" буржуазии, "спецов", общее определение которой он поясняет в словах: "Не только подавление сопротивления, не только "нейтрализация", но взятие на работу, принуждение служить пролетариату", при этом Ленин отсылает нас ко второй Программе Коммунистической партии, к ее трактовке проблемы "Военспецы". Но уже из этой краткой формулировки мы видим, что Советская власть, партия большевиков, когда решали эту проблему, вовсе не обольщались наличием политически прозревших офицеров старой армии, сознательно проникшихся коммунистическим идеалом. Нет, проблема состояла именно в том, что предстояло использовать буржуазию и военспецов как профессиональный ее слой, и не в силу их изменившегося в сторону социализма сознания - партия учитывала, что взятие их на работу означало "принуждение служить пролетариату"^*, или, как говорится в другом наброске ленинской работы, это означало "подчинение себе враждебного для позитивной работы", враждебного - именно "спецов", а среди них - военных специалистов^**. Причем речь тогда шла о привлечении на службу не тех офицеров военного времени, которые в огромной своей части не успели в силу кратковременности обучения получить сколько-нибудь серьезного военного образования и опыт службы которых в армии, не всегда даже боевой, был весьма ограниченным. Ленин не раз подчеркивал, что имелись в виду главным образом генералы и полковники старой армии, прошедшие школу царской армии, владеющие, как записано было в Программе партии, оперативным и техническим опытом последней, мировой войны^***.

^* (См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 262-264.)

^** (Там же. С 456.)

^*** (Восьмой съезд РКП(б), Март 1919 г.: Протоколы. М., 1959. С. 399.)

Следовательно, Коммунистическая партия, решая эту проблему, шла не по линии наименьшего сопротивления, какую могло обещать ей обращение к тому разночинскому по происхождению офицерскому составу, более, может быть, "прогрессивному" и "демократическому",- она вступила на наиболее трудный, рискованный путь, беря на службу хорошо вышколенных, связанных службой еще царизму кадровых офицеров высшего и старшего звена и потому пользовавшихся наибольшими благами на службе эксплуататорскому строю.

Разумеется, Советское государство, учитывая это обстоятельство, должно было наладить со стороны рабочего класса всесторонний контроль над командным составом, приставить, иначе говоря, к военным специалистам, пришедшим из враждебной среды и сохранившим враждебное умонастроение, политических комиссаров. Эта мера стократ оправдала себя и послужила надолго образцом решения важнейшего вопроса строительства вооруженных сил пролетарского государства. Общеизвестно, какую большую роль сыграли военные комиссары, партийные организации в перевоспитании этих пришельцев из старого мира, которые в большинстве случаев стали честными и добросовестными строителями Рабоче-Крестьянской Армии и внесли свой огромный вклад в ее победы над силами внутренней и внешней контрреволюции.

В литературе получило распространение и иное представление о путях решения этой проблемы Советской властью. Можно встретить утверждение, будто офицерство старой армии постепенно, по мере все большего комплектования его выходцами из "демократических слоев", особенно во время мировой войны, взамен кадрового состава дворянского происхождения, левело по своим "политическим взглядам и убеждениям", так что в конце только совершенно незначительная доля офицерства (каких-нибудь 3-5 %) встретила Октябрьскую революцию враждебно, основная же его масса революцию не только приняла, но участвовала в ней на стороне пролетариата и пришла на службу Советской власти с первых же дней ее существования.

Наиболее ясно такое истолкование позиции офицерства получило в ряде изданий 1987-1988 гг. Так, в одном из них сообщается: "Тысячи офицеров участвовали в свершении социалистической революции, десятки тысяч всей логикой общественной жизни в России были подготовлены к восприятию ее идеалов и затем приняли активное участие в вооруженной защите Великого Октября". Автор утверждает, что "вовлечение большого числа офицеров в революционную борьбу еще до победы Октября и в строительство Красной Армии уже в советское время является логическим результатом социального перерождения и политического расслоения офицерского корпуса в годы первой мировой войны"^*.

^* (Буравченков А. А. В ногу с революцией: демократическое офицерство в Великой Октябрьской социалистической революции. Киев, 1988. С. 36.)

Хотя автор заявляет, что проблема "революция и офицерский корпус" специально пока у нас не исследовалась (и это отчасти верно) и он берется осветить ее недостаточно разработанные вопросы^*, приходится все же признать, что "методологический" подход к подобному решению этой задачи закладывался несколько раньше, на материале более отдаленного от 1917 г. времени.

^* (Там же. С. 5.)

Перед нами пособие для учителей "Новое в исторической науке", выпущенное издательством "Просвещение" в 1984 г. В нем рассказывается, в частности, об "эрозии", или деклассировании, дворянства, происходившей в России с конца XIX в. Состояла эта "эрозия", как считает автор одной из статей, помещенных в книге, в том, что в результате реформ 60-70-х годов дворяне, продававшие втридорога земельные владения, устремлялись на государственную службу, образуя таким путем "основной костяк военно-бюрократического аппарата самодержавия"^*. Школьному учителю внушается, что таким-то образом большая часть дворянства "деклассировалась", т. е. дворянин, взявший в руки рычаги государственного аппарата и надевший генеральские эполеты, становившийся классовой опорой самодержавия, переставал быть представителем своего класса (не потому ли, что военно-бюрократический аппарат был "надклассовым"?). Одним словом, "деклассировался"!

^* (Новое в исторической науке: Пособие для учителя. М., 1984. С. 55.)

В конечном же счете (учитывая еще обуржуазивание части дворянства и вливание в него выходцев из буржуазии) получается, что классовая опора самодержавия в лице дворянства ослаблялась, тогда как кому же не ясно, что дворянин, державший в руках бразды государственного управления, обладал еще дополнительной силой и входил уже в высшую, правящую касту своего класса?

Мысль В. И. Бовыкина о том, что деклассированное дворянство составило "основной костяк военно-бюрократического аппарата самодержавия", другой автор развил дальше, рассмотрев с точки зрения "эрозии" и самый этот "костяк". Под рубрикой "Переписка на исторические темы" в газете "Советская Россия" появилась статья "Военспец в революции", в которой "опровергается" тот несомненный факт, что офицерский корпус, верно стоявший на страже интересов дворянства и буржуазии, встретил пролетарскую революцию враждебно. Автор утверждает, что к этому времени реакционную касту внутри командного состава армии эксплуататорского государства составляли только кадровые офицеры, а их было меньше даже десятой доли всего офицерства, остальная же масса - свыше 90% - были офицеры производства военного времени, в подавляющем большинстве представители "демократических слоев общества". Выводя отсюда происшедшие будто бы автоматически "перемены в политических взглядах и убеждениях" не только этих офицеров, но и "всех категорий командного состава армии", автор углубляется в подсчеты и сообщает: только 3-5% офицеров, воспитанных царизмом, а затем царскими генералами, встретили Октябрьскую революцию враждебно^*.

^* (Кавтарадзе А. Г. Военспец в революции // Сов. Россия. 1987. 1 янв.)

Для доказательства такой политической "эрозии" офицерского корпуса авторы обычно берут отдельные факты перехода офицеров еще в дооктябрьское время на сторону революции, к ним прибавляют немалый список большевиков, направленных партией в армию для революционной работы в ней, и беспартийных, прошедших ту или иную школу революционной борьбы, попавших на службу по мобилизации и получивших ускоренную военную подготовку в школах прапорщиков, а затем делаются арифметические подсчеты количества офицеров, служивших впоследствии в Красной Армии. Смешиваются, таким образом, суммируются и приводятся к одному знаменателю разные, несопоставимые контингенты. Для обоснования "полевения" буржуазный по классовой позиции, корниловский, по определению Ленина, офицерский состав именуется "демократическим" (при этом замалчивается, что он был приверженцем и защитником не иной какой, а деникинской демократии), "прогрессивным", "передовым", "патриотически настроенным" (без разбора - с какой точки зрения, по сравнению с чем он являлся таковым). За счет пополнений военного времени создается впечатляющая картина "массового полевения" офицеров еще в предоктябрьское время, "эрозии" офицерского корпуса, сделавшей возможным привлечение его без какого бы то ни было принуждения к строительству нового общества, к защите завоеваний революции.

На той же основе трактуется проблема военных специалистов на службе Советской власти в специальной работе^*. Здесь бросается в глаза прежде всего метод подсчета.

^* (Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов, 1917-1920 гг. М., 1988.)

Исходя из принятой С. М. Кляцкиным численности командного состава Красной Армии, определяемой к концу гражданской войны в 217 тыс чел., и сведений В. А. Антонова-Овсеенко о том, будто "на 1 января 1921 г. военные специалисты в Красной Армии составляли 34 проц.", автор заключает: "Из этого следует, что в Красной Армии всего служило в среднем 73 тыс. военных специалистов" - и соглашается с другими авторами, округляющими эту численность до 70-75 тыс. чел., подчеркивая, что такая численность специалистов "представляется... достаточно реальной"^*. Но оказывается, что за взятыми у Кляцкина же 34% (по сведениям Антонова-Овсеенко) скрывается сумма, полученная от сложения 6% бывших кадровых офицеров и 28% бывших офицеров военного времени^**. И далее оказывается, что Наркомвоен "не считал военными специалистами прапорщиков (бывших офицеров военного времени), приравнивая их к унтер-офицерам и даже солдатам"^***. Это совпадает с известной точкой зрения В. И. Ленина, считавшего нужными для Красной Армии специалистами генералов и полковников, прошедших школу царской армии и владеющих оперативным и техническим опытом первой мировой войны, чем руководствовалась и партия, решая вопрос о привлечении их на службу Советской власти.

^* (Там же. С. 176.)

^** (Кляцкин С. М. На защите Октября. М., 1965. С. 464.)

^*** (Кавтарадзе А. Г. Указ. соч. С. 175.)

В другом месте своей книги А. Г. Кавтарадзе и сам признает, что в 75 тыс. военных специалистов он включает 65 тыс. бывших офицеров военного времени, в число которых, по его же сведениям, входят и солдаты, произведенные в офицеры за храбрость^*. Но он нисколько не обосновывает правомерность того нового понятия "военный специалист", которое он вводит в противовес понятию, фактически существовавшему во время гражданской войны и после нее. А ведь эти подсчеты предназначены для того, чтобы показать, какими большими массами переходило офицерство на сторону революции и якобы участвовало в революции. Для обоснования такой численности военных специалистов в нее включаются еще 12 тыс. офицеров "белых и других армий, взятых в плен и перешедших на сторону Советской власти"^**. Так оказываются в одной категории - военных специалистов - и бывшие белые офицеры и члены РКП (б) - офицеры военного времени^***.

^* (Там же. С. 222, 210.)

^** (Кавтарадзе А. Г. Военспец в революции; Он же. Военные специалисты на службе Республики Советов, 1917-1920 гг. С. 222.)

^*** (Там же. С. 211.)

Если же говорить о бывших офицерах, выходцах из мелкобуржуазных слоев, которые повернули в сторону Советской власти, то это был уже результат разложения мелкобуржуазной демократии в новых условиях, проявление неизбежного ее поворота "от враждебности к большевизму сначала к нейтральности, потом к поддержке его"^*. Ленин объяснил этот поворот в ноябре 1918 г. в статье "Ценные признания Питирима Сорокина" и в "Докладе об отношении пролетариата к мелкобуржуазной демократии" на собрании партийных работников Москвы. Говоря о неизбежности этого поворота под влиянием величайшего перелома всей мировой истории, Ленин писал, что это относится не только к кустарю, ремесленнику, рабочему, "сохранившему наиболее мелкобуржуазные взгляды", но и "ко многим служащим, и к офицерам, и - в особенности - к интеллигенции вообще"^**.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 191.)

^** (Там же. С. 195.)

Оценка политических позиций офицерства, четкое представление о его классовом облике, выработка на этой основе тактики по отношению к нему - все это было для большевиков необходимым условием решения задач борьбы за войско, а в более широком, программном плане - решения проблемы движущих сил революции как на ее буржуазно-демократическом, так и на социалистическом этапе. Эти вопросы были решены большевиками, Лениным на опыте первой русской революции, в бескомпромиссной борьбе с меньшевиками. И в этом, нельзя забывать, состоит значение (наряду с другими важными компонентами революционного опыта) революции 1905- 1907 гг. как "генеральной репетиции" Октября. Этот громадной важности исторический опыт, накопленный в трех русских революциях, остается в нашей литературе нераскрытым.

Что касается военной политики Советского государства, предусматривавшей привлечение старых военных специалистов к строительству Красной Армии и руководству боевыми действиями, то эта проблема также не может считаться изученной.

Привлечение к делу строительства социализма буржуазных специалистов, а военных специалистов - на службу в Красной Армии явилось программным требованием партии и Советской власти. При изучении решения этой задачи нельзя поступать иначе, как исходить из тех понятий и критериев, какие применялись тогда на практике.

Вопрос стоял так: сможет ли Советское государство создать надежную вооруженную силу, способную отразить натиск хорошо организованных, многочисленных войск белогвардейцев и интервентов под управлением опытных, подготовленных генералов и офицеров? Нужна была не менее организованная, регулярная армия с централизованным управлением. Ее невозможно было создать без помощи обладавших не меньшим опытом и не меньшими знаниями специалистов военного дела.

Ленинское руководство партии и государства глубоко осознало, что от решения этой ключевой для того времени проблемы зависел успех защиты революции на боевых фронтах. "Теперь на первом плане должна быть регулярная армия,- говорил Ленин на VIII съезде партии (март 1919 года),- надо перейти к регулярной армии с военными специалистами"^*. Однако такой переход затянулся: многие военные работники партии, привыкшие к партизанским действиям и не имевшие основательной военной подготовки, вопреки партийной линии отстаивали прежние способы борьбы и не хотели, как упрекал их Ленин, бросать "старую партизанщину".

^* (Ленинский сб. Т. 37. М., 1970. С. 139.)

Когда Ворошилов при обсуждении военной политики партии заявил на съезде о громадных заслугах защитников Царицына, Ленин подтвердил, что "такой героизм трудно найти в истории", что он "займет величайшее место" в истории революции, но обратил внимание и на факты, приведенные Ворошиловым ("у нас не было никаких военных специалистов и у нас 60 000 потерь"). "Это ужасно,- сказал Ленин,- по 60 000 мы отдавать не можем и... может быть, нам не пришлось бы отдавать эти 60 000, если бы там были специалисты, если бы была регулярная армия"^*. VIII съезд осудил организованное выступление так называемой "военной оппозиции" против военспецов, в защиту старой партизанщины, ибо тем самым она нарушала "всю партийную линию и всю партийную программу"^**.

^* (Там же. С. 138-139.)

^** (Там же. С. 139.)

По схеме "Краткого курса истории ВКП(б)" борьба за привлечение военспецов в Красную Армию в литературе нередко сводится к полемике ленинского ядра ЦК партии с "военной оппозицией" на VIII съезде, при этом смазывается острота борьбы. Некоторые же авторы по старой традиции оставляют в тени действительных вдохновителей и лидеров оппозиции, яростно боровшихся против линии партии, и пытаются заслонить их теми лицами, которые были политически скомпрометированы в 30-е годы. А ведь совсем иначе предстанет перед нами картина борьбы по этому вопросу на VIII съезде партии, если знать, что в Царицыне, например, не то что "не было никаких военных специалистов", как сообщал Ворошилов, а наоборот, Совнарком и Реввоенсовет Республики присылали туда весьма компетентных военных специалистов, но Сталин и Ворошилов всячески их третировали, мешали выполнять возложенные на них обязанности, не считаясь с решениями правительства и директивами Высшего военного совета, а потом Реввоенсовета Республики.

Бывший генерал А. Е. Снесарев прибыл в Царицын в мае 1918 г. с мандатом Совнаркома, подписанным Лениным^*. Он был назначен военным руководителем Северо-Кавказского окружного комиссариата по военным делам. Ему была поставлена задача собрать разбросанные на большом пространстве отряды и боевые группы и организовать противодействие наступавшей на Царицын 40-тысячной армии генерала Краснова. Задача была выполнена: созданы регулярные части, организована оборона города, враг остановлен.

^* (См.: Дудник В., Смирнов Д. Вся жизнь - науке // Воен.-ист. журн. 1965. № 2. С. 49.)

В это самое время Сталин шлет в Москву телеграмму: "Военрук Снесарев, по-моему, очень умело саботирует дело" - и требует "убрать Снесарева, который не в силах, не может, не способен или не хочет вести войну с контрреволюцией"^*, а план Снесарева по обороне города объявляет вредительским, потому что он несет "печать оборончества". В середине июля, когда положение под Царицыном стабилизировалось, Сталин самовольно сместил, а затем арестовал военрука Снесарева. Незадолго перед тем он арестовал по выдуманному обвинению в организации заговора и посадил на баржу (плавучую тюрьму) почти весь штаб округа^**.

^* (Документы по истории гражданской войны в СССР. М. 1940. Т. 1. С. 239.)

^** (См.: Шапошник В. П. Северо-Кавказский военный округ в 1918 г. Ростов н/Д., 1980. С. 155-174.)

Высший военный совет для расследования "баржевой" политики Сталина послал в Царицын инспекцию во главе с членом ВЦИК А. И. Окуловым. Инспекция освободила Снесарева из-под ареста, но некоторые военспецы уже были расстреляны. Сорвав выполнение плана Снесарева путем организации необеспеченного наступления, в результате чего город оказался в полуокружении, и пытаясь отвести от себя вину, Сталин 4 августа 1918 г. сообщил Ленину: "Положение на юге не из легких. Военсовет получил совершенно расстроенное наследство, расстроенное отчасти инертностью бывшего военрука"^*. Вот в каких условиях Царицын терял тысячи своих защитников.

^* (Документы по истории гражданской войны в СССР. С. 240.)

В сентябре 1918 г. был учрежден Реввоенсовет Южного фронта, в состав которого вошли Сталин, председатель Царицынского Совета С. К. Минин; командующим фронтом был назначен бывший генерал П. П. Сытин, его помощником - Ворошилов. Реввоенсовет Республики предоставил Сытину "полную власть в ведении операций", указав, что "в оперативные распоряжения командующего никто не должен вмешиваться^*."

^* (Колесниченко И. К вопросу о конфликте в Реввоенсовете Южного фронта (сентябрь - октябрь 1918 г.) // Воен.-ист. журн. 1962. № 2. С. 42.)

Однако Сталин и Ворошилов, не подчиняясь приказу РВСР, заявили, что они признают только "коллегиальную форму управления фронтом и коллегиальное решение всех оперативных вопросов"^*, и не допустили Сытина к выполнению возложенных на него обязанностей. Несмотря на настояния прибывшего вместе с Сытиным члена РВСР К. А. Мехоношина о подчинении приказу центра, Реввоенсовет фронта, возглавляемый Сталиным, самовольно отстранил Сытина от должности и ходатайствовал о назначении вместо него Ворошилова.

^* (Там же. С. 43.)

Конфликт разбирает ЦК партии. Секретарь ЦК Я. М. Свердлов 2 октября телеграфирует Сталину, Минину, Ворошилову: "Сегодня состоялось заседание бюро Цека, затем всего Цека... Обсуждался вопрос о подчинении всех партийных товарищей решениям, исходящим [из] центров... Убедительно предлагаем провести в жизнь решения Реввоенсовета... Никаких конфликтов не должно быть"^*. В ответ на требование ЦК Сталин, Минин и Ворошилов посылают Ленину письмо, в котором изображают Сытина как "человека не только не нужного на фронте, но и не заслуживающего доверия и потому вредного" и требуют "пересмотреть вопрос о военных специалистах из лагеря беспартийных контрреволюционеров"^**.

^* (Свердлов Я. М. Избранные произведения. М.. 1960. Т. 3. С. 28.)

^** (Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 389 - 390.)

Создание Реввоенсовета Южного фронта из-за дезорганизаторских действий царицынской тройки затягивалось. По решению ЦК был организован новый Реввоенсовет фронта (П. П. Сытин, К. А. Мехоношин, Б. В. Легран) с местонахождением в Козлове (ныне Мичуринск), куда выехал Я. М. Свердлов, чтобы разобраться во всем деле. Только при вмешательстве ЦК партии и Ленина была нормализована обстановка на Южном фронте.

Когда Ворошилов в статье, посвященной 50-летию Сталина (1929 г.), аттестовал его "как одного из самых выдающихся организаторов побед гражданской войны" и как "единственного человека, которого Центральный Комитет бросал с одного боевого фронта на другой"^*, то он умолчал, что ЦК не только "бросал" Сталина туда, но и вызывал в Москву, к Ленину, дабы гасить возникавшие по его вине конфликты.

^* (Ворошилов К. Е Сталин и Красная Армия. М., 1937. С. 10-11.)

И так было не раз. Известно, например, что в августе 1920 г., будучи членом РВС Юго-Западного фронта, Сталин демонстративно отказался выполнить приказ Главкома о переброске на Западный фронт 1-й Конной и 12-й армий, который исходил из решений Политбюро ЦК и Пленума ЦК. "Тем самым,- делал вывод исследовавший этот вопрос историк Н. Ф. Кузьмин, - Сталин противопоставил себя линии ЦК партии, встав на путь прямого невыполнения постановления Пленума ЦК РКП(б) от 5 августа 1920 г."^* Сталин был вызван в Москву и решением Политбюро ЦК РКП(б) освобожден от должности члена РВС Юго-Западного фронта. Ленин участвовал в этом заседании Политбюро. И если учесть только приведенные факты, можно видеть, какие он имел основания, чтобы рекомендовать XII съезду заменить Сталина в должности генсека более лояльным товарищем.

^* (Кузьмин Н. Об одной невыполненной директиве Главкома: (Из истории советско-польской войны 1920 года) // Воен.-ист. журн. 1962. № 9. С. 62.)

Борьба Сталина против военной политики партии имела свой эпилог.

Начальник Академии Генерального штаба, а потом профессор Института востоковедения, Военно-воздушной и Военно-политической академий, один из первых, кому в 1928 г. ЦИК СССР присвоил звание Героя Труда, А. Е. Снесарев через два года был обвинен в участии в контрреволюционной монархической организации, в числе других военных специалистов арестован. Находясь в ссылке, в суровых условиях севера, 65-летний профессор работает грузчиком. Здоровье было основательно подорвано, тяжелый недуг приковал в койке. Снесарев умер в 1937 г. (реабилитирован в январе 1958 г.).

Жертвой сталинских репрессий стал П. П. Сытин (1938 г.). Та же участь постигла и тех, кто отстаивал в свое время ленинскую политику в отношении военных специалистов,- А. И. Окулова, К. А. Мехоношина и др.

Понятно, что в "Кратком курсе" и в литературе, ориентирующейся на "Краткий курс", трактовка борьбы за военную политику партии, за привлечение военспецов "очищена" от подобных фактов и извращена характеристика "военной оппозиции". Получается, что в нее входили "левые" коммунисты, да и то бывшие, а кроме них - "никогда не участвовавшие ни в какой оппозиции, но недовольные руководством Троцкого в армии". А поскольку они были резко настроены "против его преклонения перед военными специалистами"^*, тем самым внушается положительный смысл их позиции. Не в том, мол, дело, что они выступали против ленинской линии на привлечение специалистов, что и было осуждено съездом, а они боролись против Троцкого, против его "преклонения"! А между тем Ленин как раз, высоко оценивая организаторские способности Троцкого, именно за то и хвалил его, что тот "сумел организовать военных специалистов"^**.

^* (История ВКП (б): Крат. курс. М., 1955. С. 224.)

^** (Воспоминания о В. И. Ленине: 3-е изд. М., 1984. Т. 2. С. 266; Кораблев Ю. "Почему Троцкий?" // Полит. образование. 1989. № 2. С. 61.)

Говорится в "Кратком курсе" и о том, что военная оппозиция боролась против "искривления Троцким военной политики партии"^*. Но это писалось в то время, когда от читателя скрывались некоторые документы, способные уличить авторов "Краткого курса" в "искривлении" оценок как "военной оппозиции", так и деятельности Троцкого. Теперь уже опубликована речь Ленина по военному вопросу на закрытом заседании съезда. В ней можно прочитать: "Если вы, выступая ответственным оратором на партийном съезде, можете Троцкому ставить обвинения в том, что он не проводит политику ЦК,- это сумасшедшее обвинение. Вы ни тени доводов не приведете. Если вы это докажете, ни Троцкий не годится, ни ЦК. Какая же это партийная организация, когда она не может добиться, чтобы проводилась ее политика"^**. "Краткий курс" произвольно переносил на деятельность Троцкого под руководством Ленина оценку его положения в партии, сложившуюся после смерти Ленина.

^* (История ВКП(б): Крат. курс. С. 224.)

^** (Ленинский сб. Т. 37. С. 136.)

Сталин, декларативно высказавшись на съезде за создание "настоящей", "строго дисциплинированной" армии, в вопросе о военспецах поддержал "военную оппозицию", зарезервировав, как видно, свою позицию, практически проводившуюся им до съезда, в Царицыне, и возобновленную им в 30-е годы, а это показывает, что он так и не оставил ее. В "Кратком курсе" об этом не сказано ни слова, не сказано, что он именно по этому вопросу боролся с ЦК и за это был отозван с фронта. Вдохновитель и практический деятель "военной оппозиции", он, наоборот, представлен в этой книге как решительный борец, рядом с Лениным, против "военной оппозиции"^*.

^* (История ВКП(б): Крат. курс. С. 224-225.)

А между тем трудно найти более низкий обман, чем приравнивание его к Ленину в таком вопросе политики партии, в каком расхождения между ними были кричащими. Вскоре после VIII съезда, 4 июня 1919 г., Сталин в письме Ленину, ссылаясь на случаи измены старых военных специалистов, требовал пересмотреть политику в отношении их. Письмо заканчивалось в характерном для Сталина стиле: "Весь вопрос теперь в том, чтобы Цека нашел в себе мужество сделать соответствующие выводы. Хватит ли у ЦК характера, выдержки". Сталин запомнил заявление А. И. Окулова, что "не было ни одного государственного учреждения, с которым бы царицынская самостийность не находилась в смертельной вражде", а Реввоенсовет не отменял бы все "законы центра в революционном порядке". И теперь в письме Ленину он требовал отозвать с Западного фронта А. И. Окулова, обвиняя его в том, что он якобы натравливает "военных специалистов на наших комиссаров и до того пришибленных". Пленум ЦК, рассмотрев 15 июня это обвинение, постановил выразить А. И. Окулову "от имени ЦК доверие"^*.

^* (Данилевский А. Ф. В. И. Ленин и вопросы военного строительства на VIII съезде РКП(б). М., 1964. С. 76-77.)

Следует заметить, что те фактические данные о борьбе Сталина против линии партии в военном вопросе, которые приведены выше, выявлены военными историками более 20 лет назад, после XXII съезда партии, но в последние десятилетия замалчивались, чтобы не вступать в противоречие с "Кратким курсом".

Вопрос о месте офицерства буржуазной армии в политической жизни той или иной страны и о тактике революционных сил по отношению к нему в последние десятилетия не сходил с повестки дня. То и дело давала себя знать опасная для дела мира и социального прогресса тенденция к повышению во внутренней жизни ряда стран роли армии. Исследования этого явления пестрят прямо-таки астрономическими цифрами военных переворотов, сотрясающих разные континенты.

За два десятилетия (1958-1977), по подсчетам американского специалиста С. Е. Уэлча, в Азии, Африке и Латинской Америке произошла 151 попытка военных переворотов, из которых97 были успешны^*. В одной только Латинской Америке, в 19 ее государствах, после второй мировой войны (включая 70-е годы) произошло более 100 переворотов; их избежало только одно государство - Мексиканские Соединенные Штаты^**. Беря более длительный отрезок времени, профессор Г. И. Мирский сообщает: "Из трех континентов прежде первенство держала Латинская Америка (почти 500 военных переворотов за полтораста лет), но теперь ее обогнала Тропическая Африка: за четверть века более 60 переворотов (считая только удавшиеся; неудачных попыток было около 70). 69 глав государств и правительств были устранены насильственным путем, 21 из них был убит или казнен"^***. О неизменном повышении роли армии в политической жизни стран Латинской Америки говорят такие, например, данные, появившиеся в американской печати: за 60 лет (1907-1966) произошло 105 военных переворотов; из них на первое 20-летие (1907-1926) приходится 25% , на второе (1927-1946) - 34 и на третье (1947-1966) - 41%^****.

^* (Чиркин В. Е. Армия в политической системе стран социалистической ориентации // Вооруженные силы в политической системе. М., 1981. С. 5, 21-22.)

^** (Тихонов А. А. Армия в политической системе стран Латинской Америки // Там же. С.150.)

^*** (Мирский Г. "Третий мир": армия и власть // Известия. 1988. 3 марта.)

^**** (Тихонов А. А. Указ. соч. С. 156.)

За этими суммарными и относительными данными стоит участие армий как в реакционных, так и в революционных переворотах. Результатом успешного революционного переворота явилось, например, свержение 18 июля 1979 г. никарагуанским народом диктатуры Сомосы. Военные перевороты заканчивались победой прогрессивных сил в Бирме, Эфиопии, Мадагаскаре и в других странах. Однако в подавляющем большинстве стран Латинской Америки к середине 70-х годов утвердились у власти военные режимы. Из них лишь некоторые проводили прогрессивные социальные преобразования (Перу, 1968- 1975 гг.; Панама), в подавляющем же большинстве военные перевороты приводили к установлению реакционной диктатуры, финансовой олигархии, власти крупной буржуазии и наиболее консервативных кругов латифундистов, выступающих в тесном союзе и при поддержке иностранных империалистов (Бразилия, Чили, Боливия и др.). 70% населения Южной Америки к началу 70-х годов также жило под пятой военных диктатур^*.

^* (Там же. С. 162, 170.)

Во многих случаях военные перевороты представляют собой верхушечные офицерские путчи, к которым население либо не причастно, либо относится безучастно и равнодушно. Солдатская масса, как правило, послушно и бездумно идет за офицерами. Объясняется это тем, что служба в армии для малограмотного, не видящего для себя перспектив в деревне крестьянского парня считается большой удачей, а в политике он не разбирается.

Когда речь идет об армии в политике "третьего мира", то имеется в виду "офицерство, в основном мелкобуржуазное, националистическое по своим настроениям, способное предпринимать акции патриотического, антиимпериалистического и антифеодального характера, как это было, например, в Египте в 1952 г., когда революцию совершили молодые офицеры во главе с Насером, в Ливии в 1969 г., в Сирии и Бирме в начале 60-х годов, в Эфиопии в 1974 г.". Исходные позиции военных были во всех этих случаях одинаковы: антиимпериалистический национализм молодых офицеров, выражавших настроения вновь народившейся национальной интеллигенции, требовал освобождения и от иностранного гнета, и от господства местных привилегированных верхушек, связанных с западным капиталом^*.

^* (Мирский Г. Указ. соч.)

Проблему армии, ее роль на авансцене политики современные авторы недаром рассматривают прежде всего на материале стран Азии, Африки и Латинской Америки. Анализируя революционный опыт XX в., Б. И. Коваль объясняет это тем, что в условиях общей политической отсталости, слабости партийных структур и социальной разобщенности трудящихся армия, обладающая в отличие от классов и партий двумя преимуществами - военной организованностью и оружием, часто выступает важной и даже решающей силой в развитии революции и контрреволюции и своим вмешательством в политику определяет ход событий в ту или другую сторону.

Наиболее рельефно здесь проявляется и разделение самой армии на противоборствующие части - революционную и контрреволюционную. Это в первую очередь относится к офицерству, поскольку солдатская масса, рекрутируемая в большинстве случаев из среды неграмотного крестьянства, не способна самостоятельно разобраться в политике и чаще всего выступает в роли "послушной пехоты". Нередко офицеры даже "не считают нужным объяснять своим подчиненным смысл тех или иных действий, требуя одного - веры и послушания"^*.

^* (Коваль В. И. Революционный опыт XX века. М., 1987. С. 357 - 358; Шабардин П. М. Армия в современной политической борьбе. М., 1988. С. 147.)

Из протеста против колониального угнетения народов и зависимости фашистских и полуфашистских хунт от империалистических держав в среде офицерства, вышедшего из демократических слоев населения и связанного с ними общими интересами, возникают и усиливаются патриотические, антиправительственные настроения, выдвигающие одну его часть на передовые позиции, тогда как другая часть офицерства продолжает нести службу охраны существующей власти, выполняет жандармские функции, душит революцию.

В развитии освободительного движения выделяются как новый рубеж 70-е годы. Если в предыдущие десятилетия политическая гегемония принадлежала в основном националистическим слоям буржуазии, то в 70-е годы на авансцену политики вышли мелкобуржуазная военно-революционная демократия и рабочий класс (как это было в Чили и Никарагуа). В антиимпериалистических выступлениях в конце 60-х - начале 70-х годов (Перу, Панама, отчасти Эквадор и Гондурас) политическая инициатива принадлежала левонационалистическим кругам мелкобуржуазного офицерства. Однако смелая и даже революционная попытка военной революционной демократии провести ряд антиимпериалистических и антиолигархических преобразований "сверху" оказалась несостоятельной. Трудящиеся поддерживают прогрессивные устремления военных, но препятствием к более радикальным социально-экономическим мерам служат слабость и непоследовательность мелкобуржуазного революционаризма. Промежуточное положение в современном капиталистическом обществе средних городских слоев, и в частности мелкой буржуазии, предопределило половинчатый - полуреволюционный, полуреформистский - характер политики мелкобуржуазной военной демократии.

В отличие от Латинской Америки военно-революционные режимы Африки сумели в большей степени опереться на энергию народных масс. Благодаря этому в восьми государствах - Ливии, Мадагаскаре, Бенине, Гвинее-Бисау, Анголе, Мозамбике, Эфиопии и Зимбабве - к власти пришли национально-демократические силы. Вышедшее в основном из народа и особенно остро ощущавшее необходимость социальных перемен, патриотически настроенное офицерство возглавило борьбу против монархии и колониализма в Ливии, взяло в свои руки власть в Бенине, свергло императорский режим в Эфиопии^*.

^* (См.: Революционные движения и империалистическая контрреволюция (70-е - начало 80-\ годов). М., 1987. С. 18-2?.)

Отсюда можно видеть, что в отличие от России, где офицерство в последние годы царизма воспитывалось в условиях реакционнейшей империалистической войны, которая завершила процесс выхода его на авансцену политики, в новое время политические позиции офицерства, а через него и армий, вырабатываются на опыте национально-освободительных движений и революций. В таких условиях создается и почва для политического размежевания офицерства.