Так начиналась Гражданская война

Последние недели перед Октябрем. В стране назрел общенациональный кризис, неотвратимо приближается момент, когда решительные, или, наоборот, нерешительные действия пролетарского авангарда должны определить судьбу всего дела революционного класса, а вместе с нею и судьбу всей страны. И в то же самое время не все в партии успели понять, что нужно брать власть, не ожидая решения съезда Советов, немедленно и не иначе, как путем вооруженного восстания. Опыт борьбы, острое чувство политической обстановки подсказывают Ленину, что упустить момент, по сочетанию благоприятных для революции факторов столь редкий в истории, равносильно измене пролетарскому движению и просчет большевиков может оказаться роковым: они "навеки" опозорят себя как революционеры и как партия сойдут "на нет".

Анализируя соотношение классовых сил в стране и военных сил в решающих пунктах, взвешивая все "за" и "против" восстания, Ленин в последних числах сентября пришел к единственно возможному выводу, что "ждать" съезда Советов (намеченного на 20 октября) - значит "пропустить недели, а недели и даже дни решают теперь асе", это значит "трусливо отречься от взятия власти, ибо 1-2 ноября оно будет невозможно". Расчет на решение съезда "взять власть", т. е. на "назначение" восстания съездом, лишал восстание внезапности и давал контрреволюции время "ко дню глупеньким образом "назначенного" восстания" собрать военные силы для его разгрома. Могло быть только одно решение: "Сначала победите Керенского, потом созывайте съезд". И никакой альтернативы. Ленин выработал и план восстания: наряду с политической его подготовкой важнейшее место теперь заняло его техническое обеспечение и в первую очередь изучение расположения, численности и боеспособности военных сил обеих сторон.

Мало сказать об уверенности Ленина в правильности сделанных выводов,- он смотрел на свою позицию как на "крайнее убеждение": упустить найденный им момент революционного действия - значит погубить революцию. Это убеждение настолько овладело его сознанием и было настолько действительно "крайним", что если этот единственно возможный и, как никогда реальный, путь революции не будет принят руководящим составом партии, Ленин готов был - так он и ставил вопрос - выйти из ЦК, чтобы отстаивать свою позицию "в низах партии и на съезде партии". Весь драматизм судьбы революции воплотился в проблеме: удастся ли в кратчайший срок преодолеть "конституционные иллюзии", проникшие и в верхи партии - авангарда революционных масс^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 281-283.)

На чем же основывалась столь непреклонная, не допускавшая никаких иных решений убежденность вождя пролетариата в правильности его выводов и требований, предъявляемых к партии? Этот вопрос пытались решить многие исследователи, принадлежащие к разным идейным направлениям. В разного рода тенденциозной литературе высказано немало версий, не выходящих, однако, из области гаданий, и в числе их домыслы о неистовом "фанатизме", "доктринерстве", "бланкизме" и т. д. вождя пролетарской революции, о его способности лишь на практические действия при равнодушии якобы к теории вплоть до обвинений в приверженности лишь к одному методу политической борьбы - к "короткому ночному удару маленькой, но хорошо организованной, вооруженной и централизованной кучки профессиональных революционеров"^*,- как писали уже в эмиграции выметенные Октябрем из России мелкобуржуазные поборники именно этого способа борьбы.

^* (Современные записки. Париж, 1932. Т. 50. С. 396 (М. Вишняк).)

Буржуазные историки из тех, которые добросовестно стремились постигнуть триумф русского Октября, как, например, патриарх западной советологии Э. Карр, иначе подходили к отгадке ленинской "тайны". "Его дальновидность в заблаговременной подготовке неуязвимых позиций дополнялась, - по мнению Карра, - чуть ли не сверхъестественным инстинктом, который подсказывал ему, где, когда и как нанести удар, или, наоборот, отступить"^*.

^* (Соловьев О. Ф. Триумф Ленина и банкротство его критиков. М., 1978. С. 113-114.)

А Ленин не делал секрета из тактических принципов большевизма, впитавших в себя опыт революций, умение готовить "неуязвимые позиции" и овладевать инициативой на решающих этапах революционного движения. Для этого нужно было только одно: чтобы партия революционного пролетариата при определении задач и форм своего действия руководствовалась "точно установленными, объективными фактами". "Марксизм требует от нас самого точного, объективно проверимого учета соотношения классов и конкретных особенностей каждого исторического момента. Мы, большевики, всегда старались быть верными этому требованию, безусловно обязательному с точки зрения всякого научного обоснования политики" - так писал Ленин, разъясняя знаменитые Апрельские тезисы^*. Верность этому принципу, в котором он видел "гвоздь марксизма и марксистской тактики"^**, партия под его руководством продемонстрировала в подготовке победы Октября п па всех последующих этапах развития революции.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 132.)

^** (Там же. Т. 30. С. 288.)

В те самые дни, когда Ленин высказал свое "крайнее убеждение" в неотложности решающего выступления (27-30 сентября), он обратил внимание руководящих работников партии на ряд признаков подготовляемой Временным правительством новой, второй корниловщины. "Правительство имеет войско и систематически готовится",- писал он 27 сентября председателю Областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии И. Т. Смилге и пояснял, в чем состоит эта подготовка: "Керенский в ставке, явное дело, столковывается с корниловцами о войске для подавления большевиков и столковывается деловым образом". Через несколько дней в обращении "К рабочим, крестьянам и солдатам" он уверенно подтверждает то же самое как безусловный факт: "Товарищи! Знайте, что Керенский ведет опять переговоры с корниловскими генералами и офицерами, чтобы вести войска против Советов рабочих и солдатских депутатов, чтобы не дать власти Советам!"- и, заканчивая обращение, призывает: "Долой правительство Керенского, который сговаривается с корниловскими генералами-помещиками, чтобы подавлять крестьян, чтобы затягивать войну!

Вся власть Советам рабочих и солдатских депутатов!"^*.

^* (Там же. Т. 34. С. 204, 285, 286)

Сведения о том, что Керенский, министр-председатель и верховный главнокомандующий, находился в те дни в Ставке, можно было получить из газет, но для того, чтобы судить о цели его поездки в Ставку и о том, чем он там занимается, нужно было иметь острое политическое чутье и прежде всего глубоко проникнуть в суть политического положения. Еще в тезисах, написанных 10 июля, Ленин дал сжатую выпуклую характеристику коренного изменения политического положения, происшедшего 5-9 июля, когда фактическая власть в стране перешла в руки военной клики. Тогда он так оценил объективное положение: "...либо победа военной диктатуры до конца, либо победа вооруженного восстания рабочих, возможная лишь при совпадении его с глубоким массовым подъемом против правительства и против буржуазии на почве экономической разрухи и затягивания войны"^*. Ленин указывал в дальнейшем, из кого состоит "военная клика Кавеньяков", держащая в руках государственную власть: это Керенский, генералы и офицеры, "коих поддерживает буржуазия, как класс, с партией к.-д. во главе ее, и со всеми монархистами"^**.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 2.)

^** (Там же. С. 15.)

Много страниц в ленинских работах отведено анализу августовского корниловского мятежа, вызвавшего в массах небывалый революционный подъем. "Корнилову номер первый", писал Ленин, не удалось довести военную диктатуру до конца, т. е. до разгона Советов, но это постарается сделать "Корнилов номер второй"^*. Наблюдая затем за последствиями корниловщины, Ленин указывает, что "правительство Керенского все оставляет по-старому" и под прикрытием "революционной" демагогии "на деле восстановляет корниловщину"^**. Корнилова "№ 2" он видит в Керенском, ибо это - "корниловец, рассорившийся с Корниловым случайно и продолжающий быть в интимнейшем союзе с другими корниловцами" - с представителями торгово-промышленного класса и верхушкой кадетской партии^***.

^* (Там же. С. 167.)

^** (Там же. С. 205.)

^*** (Там же. С. 250.)

По страницам сочинений Ленина того времени рассеяно множество конкретных данных, характеризующих Керенского как самого опасного корниловца, прикрывшего "главарей корниловщины вроде Родзянки, Клембовского, Маклакова и др."^* Глубокое проникновение в логику классовой борьбы позволяло Ленину по разнообразным фактам, каким бы туманом они ни окутывались, и имевшим подчас, казалось бы, отдаленное отношение к делу, безошибочно разоблачать действия врагов революции и вырабатывать тактику пролетарской партии. Вряд ли возможно в полном объеме восстановить весь поток данных, которым он пользовался и перерабатывал в своем уме,- здесь, помимо тех сведений, которые сохранили разного рода письменные источники, были еще, конечно, и переданные устно, часто не фиксировавшиеся, особенно в условиях конспирации,- но проверить соответствие его выводов и характеристик действий контрреволюция действительному положению вещей все же в значительной части вполне возможно.

^* (Там же. С. 349.)

Имел ли Ленин в конце сентября 1917 г. основания утверждать, что Керенский сговаривается в Ставке с корниловскими генералами и сговаривается именно о посылке войск для подавления революции?

Вот ленты переговоров по прямому проводу между Петроградом и Ставкой (Могилев) за те же самые и предшествующие им дни.

11 сентября состоялся разговор по прямому проводу военного министра Верховского и министра иностранных дел Терещенко (Петроград) с Керенским, находившимся в Ставке. Все трое - и премьер - якобы социалист, и генштабист-аристократ, и помещик-миллионер, по духу и должности связанный с империалистами Антанты,- очень озабочены тем, чтобы скрыть, замести те самые следы соучастия Керенского в корниловщине, а вместе с тем и дискредитации их правительства в глазах народных масс, которые как раз и важны для понимания истинной природы представляемой ими контрреволюции.

Верховский встревожен тем, что его, Керенского, "позиция во время корниловского инцидента усиленно муссируется, создавая вреднейшее для государства настроение масс", и поэтому настоятельно советует Керенскому принять "личное участие в происходящей здесь [в Петрограде] борьбе и выяснении руководящим кругам того, что было в корниловские дни, иначе совещание, созываемое здесь (речь идет о Демократическом совещании, открывшемся вскоре, 14 сентября. - В. П.), может поставить" его и Временное правительство "перед самыми тяжелыми решениями". За этими словами кроются вполне реальные обвинения Керенского в причастности его к корниловскому "инциденту", основанные на известных из печати, но не получивших вразумительного объяснения данных, в частности на том несомненном факте, что Керенский сам вызывал 3-й конный корпус для расправы с революционным Петроградом. Теперь же он выразил удивление, что именно на него, "проведшего быструю ликвидацию эпизода, производится какое-то особое нападение".

Тут Терещенко пояснил, по каким именно "пунктам" ведется нападение, и "утешил" Керенского: "Наше положение с Вами идентично. Нападения ведутся на обоих, на Вас, конечно, больше". Керенский почувствовал, откуда дует ветер: конечно, из революционной среды, и, не моргнув глазом, объявил все эти обвинения "вздорными". Он поспешил направить внимание своих собеседников в ту сторону, откуда более всего веяло опасностью. "Решительное нападение на меня и Вас,- отпарировал он,- указывает только на то, что те же силы, которые разрушают Балтийский флот, хотят нанести окончательный удар в самом центре. Полагал бы, что правительство, в особенности военные власти, должны ни перед чем не останавливаться, прервать эту предательскую подготовку"^*. Для лиц, участвовавших в переговорах, не требовалось пояснений, какие именно силы "разрушали" Балтийский флот, в каком "центре" и какой они хотели "нанести окончательный удар".

^* (ЦГВИА GGGP. Ф. 306. Оп. 1. Д. 62. Л. 12-14.)

Начиная с Февральской революции Балтийский флот непрестанно бурлил и был постоянной угрозой для контрреволюции. Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель заслужили у контрреволюционеров всех мастей репутацию "гнезд большевизма". Временному правительству и Керенскому в . бытность его военным и морским министром приходилось испытывать на себе ненависть матросов, стоявших на страже добытых революцией свобод и со всей энергией двигавших революцию вперед, к ликвидации буржуазной диктатуры и передаче власти Советам. Обрушивая на матросские организации репрессии, Керенский еще в июле выдвигал против них клеветнические обвинения в "изменнической и предательской деятельности", выразившейся в призывах "к неповиновению Временному правительству", в агитации против наступления на русско-германском фронте и других "смертных", с точки зрения буржуазии, грехах. Военные власти Временного правительства, и Керенский в их числе, даже с весны ставили вопрос о разоружении крепости Кронштадт, в замыслы Корнилова в августе входило вообще уничтожение Кронштадта - вывод его гарнизона на берег и раскассирование его с рассылкой матросов по сухопутным фронтам, а в случае неповиновения - бомбардировка крепости тяжелой артиллерией, с тем чтобы сровнять это опасное "гнездо" с землей; предусматривался ввод карательных войск в Гельсингфорс и полный разгром матросских организаций, заканчиваемый отправкой их актива в штрафные батальоны.

С невиданной раньше яростью эти же самые матросы выступили против корниловщины, поддержав и самого Керенского, но теперь, после ликвидации мятежа, своим революционным энтузиазмом они снова напугали и министра-председателя и стоявших за его спиной корниловцев - генералов, кадетов, промышленников и их мелкобуржуазных прислужников. Большевикам пришлось приложить немало усилий, чтобы революционная масса поняла, что и в борьбе с корниловщиной Керенский ей не союзник, а прикрывающийся "революционной" демагогией враг. Теперь, когда он, "отблагодарив" революционные организации за помощь в ликвидации корниловщины, приказал разоружить их и распустить как "самочинные" и "незаконные", он окончательно раскрыл и собственное корниловское лицо, и классовый смысл политики возглавленного им правительства. Лозунг "Вся власть Советам!" и мобилизация сил на свержение буржуазно-помещичьего правительства Керенского теперь определяли всю деятельность матросской массы, шедшей в подавляющем большинстве действительно за большевиками. Ни Керенский, ни Верховский и Терещенко не ошибались в том, что от тех сил, "которые разрушают Балтийский флот", безусловно можно было ожидать "окончательного удара в самом центре". И корниловец Керенский теперь недвусмысленно требовал от правительства и военных властей "ни перед чем не останавливаться", лишь бы приостановить, разгромить революцию.

Московский фабрикант миллионер А. И. Коновалов, министр торговли и промышленности, был в то время и заместителем министра-председателя. Лента разговора Коновалова (Петроград) с генералом для поручений при верховном главнокомандующем генерал-майором Б. А. Левицким (Ставка) переносит нас в последние дни сентября, когда в Петрограде в правящих сферах шла возня в связи с формированием так называемого Совета республики (предпарламента), который обманчивой видимостью представительного органа должен был придать провозглашенной Временным правительством Российской республике демократический якобы характер. Ленин назвал тогда предпарламент "бонапартистским подлогом", единственным назначением которого было "надуть массы, обмануть рабочих и крестьян, отвлечь их от новой растущей революции"^*. Ленты переговоров, подтверждая ленинскую оценку предпарламента, раскрывают нам механику изготовления этого подлога.

^* (Ленин В. П. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 260.)

Левицкий по случаю нездоровья Керенского передает по его поручению Коновалову: "Александр Федорович просит сделать распоряжение от имени Временного правительства о посылке в Совет республики от больших казачьих войск по 5 представителей, а от малых - по З"^*. Коновалов - Левицкому: "Сегодня вечером жду окончания работ Юридического совещания по разработке статута и положения Временного совета республики. Участие Церетели в последнем заседании (30 сентября. - В. П.) дает уверенность, что по вопросу о статуте разногласий не будет". Здесь кстати будет вспомнить ленинское определение роли соглашателей именно в связи с формированием предпарламента, в деле "превращения буржуазией господ Церетели и К в гороховых шутов, помогающих подчинять народ империализму"^**. "Вопросом распределения 120 мест от цензовых элементов,- продолжает Коновалов,- Юридическое совещание не занималось. Эту задачу взяли на себя представители партии народной свободы [к. д.] и представители промышленности при участии других общественных деятелей"^***. Кадетская партия и в формировании предпарламента в отличие от меньшевиков сохраняла, таким образом, роль политического руководителя класса буржуазии. О том, как она распорядилась этой квотой (намного увеличенной в те же дни), говорит постановление ЦК кадетов от 1 октября 1917 г., которым прямо-таки утверждалось распределение мест, предоставленных в Совете республики цензовым элементам; а на следующем заседании, 4 октября, кадетский ЦК постановил собрать всех участников "несоциалистической" группы предпарламента и обсудить вопросы "об организации отдельных фракций и президиума, а также о первых шагах Временного совета"^****.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 306. Оп. 1. Д. 02. Л. 120.)

^** (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 200-201.)

^*** (ЦГВИЛ СССР. Ф. 300. Оп. 1. Д. 140. Л. 2.)

^**** (ЦГЛОР СССР. Ф. 579. Оп. 1. Д. 1353, 1354.)

Что же касается статута предпарламента, основы которого не вызвали, как видно из сообщения Коновалова, каких-либо несогласий у меньшевиков в лице их лидера Церетели, то здесь полную ясность вносят замечания Керенского по проекту статута, переданные Коновалову из Ставки Левицким и адъютантом Керенского поручиком В. И. Даниловичем: "Совершенно необходимым считаю разработку предлагаемого дополнения к ст. 5, так как во всяком случае Совет [республики] не должен, хотя бы и по недоразумению, думать, что в инициативе своей он ничем не ограничен, а тем более что здесь его компетенция шире прав Временного правительства - верховной власти в государстве до Учредительного собрания. Вторая цель моих поправок - подчеркнуть именно эту полноту власти Временного правительства и безответственность его как такового перед Советом... Поправка к ст. 21 и новая ст. 3-прим уточняют положение Совета и его членов и совершенно необходимы для того, чтобы не могло возникнуть конфликтов и стремлений понимать Совет как английский парламент"^*. Так Керенский ограждал диктаторскую власть Временного правительства от каких бы то ни было попыток ущемления ее ("хотя бы и по недоразумению") со стороны создававшихся для маскарада "демократических" органов и для обмана легковерных демократических масс.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 366. Оп. 1. Д. 140. Л. 2, 10.)

Ко времени этих, разговоров произошло важное и для революции и для контрреволюции событие: на III Областном съезде Советов Финляндии (9-12 сентября) был переизбран эсеро-меньшевистский Областной комитет армии, флота и рабочих Финляндии: в отличие от прежнего состава большинство в нем получили большевики (37 чел.), остальные - левые эсеры (26 чел.) и меньшевики-интернационалисты (2 чел.); председателем был избран член ЦК РСДРП(б) И. Т. Смилга. Комитету передавались функции общефинляндского ревкома, образовавшегося в дни корниловщины и располагавшего на правах чрезвычайного органа, по существу, всей полнотой власти по отношению к русскому населению и военным силам, расположенным в Финляндии. Съезд провозгласил борьбу за переход власти к Советам, а Областной комитет в воззвании, выпущенном 21 сентября, разоблачая антинародную политику Временного правительства, объявил недействительными его распоряжения, не подтвержденные Областным комитетом. После съезда пошла ускоренным темпом большевизация Советов, начиная с Гельсингфорсского, солдатских и матросских комитетов и других демократических организаций в Финляндии. Отсюда становится понятным категорическое утверждение Ленина, высказанное 29 сентября (и напечатанное в "Рабочем пути" 7 октября), о том, что уже произошел "полный откол от правительства финляндских войск и Балтийского флота"^*, а именно эти силы и представляли тогда, как указывал он двумя днями раньше в письме И. Т. Смилге, "кажется, единственное, что мы можем вполне иметь в своих руках и что играет серьезную военную роль" в предстоявшем тогда свержении правительства Керенского^**.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 278.)

^** (Там же. С. 265.)

Происходившее в Финляндии вызвало новый приступ бешенства у буржуазии и ее оруженосцев. "Сейчас в. Финляндии новое безобразие,- сообщал 29 сентября Левицкий Коновалову,- Областной комитет постановил сместить комиссара [42-го армейского корпуса, штаб которого стоял в Выборге] Соколова, прислал своего комиссара из Гельсингфорса, предложил им [очевидно, комиссарам Областного комитета] немедленно занять аппарат Юза и контролировать сношение Выборга с правительством... Агенты комитета находятся на всех станциях до Белоострова. Александр Федорович сказал, что необходимо ликвидировать Финляндию, несмотря ни на какие вопли, так как захват средств связи во время войны - государственное преступление, министр юстиции и главный военный прокурор должны возбудить уголовное преследование в случае захватов аппаратов Юза"^*.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 366. Оп. 1. Д. 62. Л. 120-121.)

Этот разговор происходил не позднее 29 сентября (на телеграфном бланке помечено: "К делу. 29/IX"), а уже 30 сентября Коновалов информирует Керенского (через Левицкого) о заседании Временного правительства, на котором была выработана идеологически удобная для обнародования мотивировка предпринимаемых действий; от Ставки же требовалась профессиональная разработка этих действий в военном отношении. "Временное правительство,- докладывает Коновалов,- высказывается за безусловную необходимость самым решительным образом начать бороться с теми ужасающе пагубными влияниями, которые разлагают армию и флот. Временное правительство считает необходимым воспользоваться данным создавшимся тяжелым положением, чтобы обратиться к стране. Ввиду нахождения Александра Федоровича [Керенского] в Ставке желательно, чтобы это обращение было проработано в самой Ставке. Ввиду создавшегося в связи с германской высадкой на Эзеле положения правительство признает необходимым немедленное устранение тех условий, мешающих полному напряжению внимания, сил, мыслей и воли к защите отечества от все более и более угрожающего врага. Считаясь с необходимостью срочных оперативных действий в Северном военном районе, правительство в указанных целях должно потребовать: 1) немедленного и полного подчинения Финляндского областного комитета и, в частности, совершенного невмешательства в оперативные приказания военных и морских властей, 2) немедленного исполнения находящимися ныне в Финляндии войсками данного главкосевом (главнокомандующим армиями Северного фронта. - В. П.) приказания, 3) немедленного прекращения занятий Балтийского флотского съезда ввиду возникших на море боевых действий с тем, что по наступлении необходимого успокоения съезд может быть вновь возобновлен"^*.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 366. Оп. 1. Д. 62. Л. 175-176. В исторической литературе отмечается, что тема второй корниловщины не стала пока у нас предметом специальных исследований; не раскрыта, в частности, роль Временного правительства в организации этого заговора контрреволюции (Кувшинов В. Л. Разоблачение партией большевиков идеологии и тактики кадетов. Февраль - октябрь 1917 г. М., 1982. С. 204-205).)

Это целая программа борьбы с революцией, хорошо обдуманная министрами-капиталистами при последовательной поддержке их министрами-"социалистами" (после окончательного их падения в болото контрреволюции в июле), в данном случае зафиксированной фактом полного согласия Церетели с характером воздвигаемой буржуазией ширмы в виде предпарламента (кстати, само демагогическое наименование этой ширмы -"Совет Российской республики"- было изобретено тем же Церетели и оценено кадетами как очень подходящее, обеспечивающее если не поддержку, то во всяком случае нейтральное отношение к ней со стороны демократических масс). Коновалов от имени С ременного правительства продиктовал Ставке ту истину, которую раньше, в июле, открыто провозгласил, оставляя свой пост, глава первого Временного правительства князь Г. Львов, похваляясь перед корреспондентами реакционной прессы своими заслугами в борьбе против революции, именно тем, что произведенный тогда Временным правительством "глубокий прорыв" на фронте Ленина имеет... несравненно большее значение для России, чем прорыв немцев на нашем Юго-Западном фронте", иными словами, Коновалов повторил бесспорную, как указывал Ленин, истину, что для буржуазии ""победа" над классовым врагом внутри страны важнее, чем положение на фронте борьбы с внешним врагом"^*.

^* (Ленин В. П. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 18-19.)

В отличие от Львова Коновалов излагал теперь замысел главного штаба буржуазии и помещиков в закрытом порядке тому органу, который должен явиться лабораторией военно-технического преломления политической задачи. В то же время - уроки июля и корниловщины должны были пойти всем им впрок - сразу же предписывалось "идейное" прикрытие нового "прорыва на фронте классовой борьбы": этот "прорыв" должен был именоваться публично "немедленным устранением условий, мешающих... защите отечества от все более угрожающего врага". Этими "условиями" оказывались, по краткому выражению Керенского, "разгром Финляндии" (т. е. разгром Финляндского областного комитета, вывод из Финляндии, по распоряжению главкосева, революционных войск, замена их надежными контрреволюционными войсками); разгон съезда Балтийского флота, только что обсудившего "вопрос о Демократическом совещании, создавшемся предпарламенте и безответственном перед демократией министерстве (коалиции)" и заявившего во всеуслышание, "что страна и революция находится перед угрозой новой атаки со стороны контрреволюции, облачившейся в революционный наряд, а потому более грозной, чем корниловщина", и что ни Временному правительству, ни предпарламенту "доверия и поддержки от революционного Балтийского флота не будет ни на йоту"^*.

^* (Балтийские моряки в подготовке и проведении Великой Октябрьской социалистической революции. М.; Л., 1957. С. 219-220.)

Эта установка давалась как раз в то время (именно пользуясь, по словам Коновалова, "данным создавшимся тяжелым положением"), когда внешний враг напал на укрепленные Моонзундские острова, прикрывавшие подступы к столице с моря, и когда два адмирала из состава корниловского командования флота, изменив своему воинскому долгу, бежали с поля боя, а матросы Балтийского флота по решению своего съезда, который "мешал", по выражению "патриота"-миллионера, "защите отечества", со всем революционным энтузиазмом бросились в бой с превосходящим по силе германским флотом и, оставленные без поддержки безучастно стоявшего тут же флота "союзников", до последней капли крови защищали революционную столицу.

Правительство, таким образом, предписывало верхам армии бросить силы не на отпор внешнему врагу, нависшему над столицей, а против "врага внутреннего", разгрому которого гибель матросов, а вместе с ними и флота, могла только способствовать. Буржуазия и ее политический штаб уже готовы были оставить и столицу, пусть бы только этот внешний враг, более сильный, чем она сама, обратился на этот раз в союзника и помог разгромить "врага внутреннего". Готовясь в те же дни эвакуироваться в Москву, правительство национальной измены во имя расправы с революцией шло на сдачу врагу столицы собственного государства.

Пройдет неделя, в течение которой оно интенсивно подготовляло сдачу Петрограда немцам, и председатель Государственной думы М. В. Родзянко с полной откровенностью поделится этими планами на сборище корниловцев в Москве (на так называемом совещании общественных деятелей). "Петроград находится в опасности,- рассуждал он.- В особом совещании по обороне я считал нужным поставить вопрос ребром: представляет ли собой занятие Петрограда окончание войны? Я думаю, бог с ним, с Петроградом". Сказав далее, что работа промышленности Петрограда "идет главным образом на флот", он "успокоил" своих слушателей: "Но со взятием Петрограда флот все равно погибнет, может быть, он даже белый флаг подымет и сражаться не будет; там есть суда, совершенно развращенные, которые боевой силы не представляют... Опасаются, что в Петрограде погибнут центральные учреждения. На это я возражал, что очень рад, если все эти учреждения погибнут, потому что, кроме зла, России они ничего не принесли"^*.

^* (Утро России. 1917. 8 окт.)

Не должно вызывать недоумения, что вместе с флотом и Петроградом Родзянко не пожалел и "центральных учреждений" и даже предвкушал радость от одной надежды, что они "погибнут". Его слушателям было, конечно, понятно, о каких учреждениях идет речь: разрабатывая план эвакуации Петрограда, Временное правительство не предусматривало переезда вместе с ним в Москву "органов и учреждений демократии, в том числе ЦИК Советов", так как они "являются частными, а не государственными", а если они захотят переехать сами, то предоставлять для них помещения в Москве оно не собиралось^*. Иначе говоря, они должны остаться в Петрограде, и пусть их раздавит кованый германский сапог. Тем самым будет решена задача, которую ставил в августе Корнилов - довести военную диктатуру до конца, т. е. до разгрома Советов,- и которая на его языке отлилась в формулу: "Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался," или, как он заверял, поставленный им во главе похода на Петроград генерал Крымов "не задумается, в случае, если это понадобится, перевешать весь состав Совета рабочих и солдатских депутатов"^**. Но тогда как раз Советы, пойдя за большевиками, сломали хребет генеральской авантюре. Корниловцы "второго призыва", учтя этот урок, ту же задачу нашли более надежным решить, как можно видеть, оружием кайзера.

^* (Рябинский К. Революция 1917 года. М., 1926. Т. 5. С. 23.)

^** (Лукомский А. С. Воспоминания. Берлин, 1922. Т. I. С. 228.)

В тот день, когда в московской газете "Утро России" появилось сообщение о речи Родзянко, 8 октября, Ленин написал два письма: питерским большевикам ("Советы постороннего") и большевикам, участвующим в съезде Советов Северной области. Видимо, не из московской газеты он узнал о замысле буржуазии сдать Питер немцам: к такому выводу Ленин пришел исходя "из всего хода событий и из всей политики Керенского". Этот вопрос еще в сентябре обсуждался в солдатской секции Петроградского Совета, и в ряду других фактов обстановки Ленин ссылался и на это обсуждение^*. "Никакие заверения в обратном" не могли сломить его уверенности в том, что "Керенский сдаст Питер немцам", ибо это стало "яснее ясного теперь". И вождь партии в обоих письмах призывает "свергнуть Керенского и взять власть Советам обеих столиц"- "именно для спасения Питера"^**. По-прежнему придавая важное значение победе вооруженного восстания и во второй столице, Ленин теперь в отличие от прежнего положения (на 1 октября), допускавшего вероятность начала восстания в Москве ("необязательно "начать" с Питера"^***), настаивает: "Под Питером и в Питере - вот где может и должно быть решено и осуществлено это восстание..." И снова указывает на главные силы восстания: "Флот, Кронштадт, Выборг, Ревель могут и должны пойти на Питер, разгромить корниловские полки, поднять обе столицы..."^****

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 347-348.)

^** (Там же. С. 389.)

^*** (Там же. С. 341.)

^**** (Там же, С. 390.)

Не все, однако, руководящие работники партии столь же тщательно разобрались тогда в политической обстановке. Некоторым из них было не вполне ясно, что переход власти к Советам уже не мог быть совершен иначе, как путем вооруженного восстания; "не все,- писал Ленин,- в это вдумались и вдумываются"^*. Поэтому возникало легковесное отношение к сведениям, идущим из противного лагеря. Для Ленина речь Родзянко была не единственным и тем более не решающим источником, но она подтверждала и дополняла сведения, накоплявшиеся в течение нескольких недель, и Ленин на этом примере учил партию внимательно взвешивать все данные обстановки, обращал внимание на опасность недооценки сведений о замыслах контрреволюции, на вред возникавших вследствие этого колебаний по вопросу о восстании, оппортунистической, "мужицки"-бессознательной доверчивости к буржуазии. Намерение корниловцев сдать Питер немцам, как и вообще родзянковские "хотения", писал Ленин, это "не пустышка, это доказано опытом. Родзянко - человек дела. За Родзянкой стоит капитал", и нелепо ждать, "пока Родзянко и К0 сдадут Питер и задушат революцию"^**.

^* (Там же. С. 382.)

^** (Там же. С. 404-405.)

Так в отчаянную и, как потом оказалось, в последнюю стратегическую операцию запускала буржуазно-помещичья диктатура подвластную ей военную машину. Войска действующей армии, размещенные на огромном пространстве театра военных действий от Балтийского до Черного моря в интересах борьбы с внешним противником, перенацеливались на борьбу с "внутренним врагом" и соответственно их предстояло перегруппировать, перебрасывая одни на новое стратегическое направление и даже на театр новой, гражданской войны, а другие - отправляя, наоборот, как можно дальше от этого нового ТДВ.

Приказом по армии и флоту Керенский требует от Областного комитета "немедленно прекратить свою преступную деятельность", от гарнизона - "немедленно выполнить приказание главковерха о перегруппировке"; всем лицам и организациям, "которые будут продолжать свою преступную деятельность", грозит немедленным преданием суду и приведением к повиновению "закону" "силой оружия" как "контрреволюционерам и предателям, содействующим врагу"^*. 4 октября он посылает телеграмму главнокомандующему армиями Северного фронта: "Ввиду сложившейся политической и военной обстановки, требующей принятия энергичных мер против растлевающих начал большевизма", Черемисову "принять самые решительные меры к ликвидации преступной деятельности Финляндского областного комитета и к полному водворению порядка среди войск, находящихся на финляндской территории"^**. 6 октября Керенский шлет распоряжение главному начальнику Петроградского военного округа: "...подготовить войска Петроградского гарнизона для выступления для боевых действий в распоряжение главкосева"^***.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 366. Оп. 1. Д. 140. Л. 26.)

^** (Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде: Документы и материалы. М., 1957. С. 256.)

^*** (ЦГВИА СССР. Ф. 366. Оп. 1. Д. 129. Л. 37.)

С министрами премьер, он же главковерх, мечется из Петрограда в Ставку, в Псков, где находится штаб Северного фронта, которому предназначена роль главного оперативного центра на новом стратегическом направлении по наведению "порядка" в Финляндии, на Балтийском флоте, в Петрограде. 5 октября он в Пскове утрясает с генералами, военным и морским министрами планы "второй корниловщины". "Вчера были в Пскове,- уведомляет уже опять из Могилева находящийся при Керенском и. д. штаб-офицера для поручений поручик Данилевич начальника кабинета генерала Левицкого (Петроград),- разговаривали по поводу сложившегося на Северном фронте положения. Принят ряд решений в смысле перегруппировки войск и переброски их [к] угрожаемым местам из других фронтов"^*. Не оставлен без присмотра Ревель. 7 октября Керенский приказывает Черемисову "немедленно назначить в Ревель, где уже начались крупные беспорядки, надежное лицо, предоставив в его распоряжение средства для водворения порядка", и выполнить это "возможно скорей"^**.

^* (Там же. Д. 62. Л. 133.)

^** (Там же. Д. 129. Л. 41.)

Генералы деятельно помогают корниловцу № 1 вершить замышленное дело. 8 октября штаб Северного фронта доносит, что в Ревель "для решительного водворения порядка" срочно отправляются два полка 3-го конного корпуса^*, того самого, который придвинул к Петрограду в конце августа Корнилов и с тех пор удерживал вблизи столицы Керенский. "Сложившиеся обстоятельства на Северном фронте в районе Петрограда...- просит Левицкий 6 октября из Петрограда Данилевича доложить в Могилеве Керенскому,- настоятельно требуют вызова теперь же в район Пскова [в] распоряжение главковерха 3 и 5-го самокатных батальонов [с Юго-Западного фронта] как самых надежных частей... Большинство офицеров мне известно. Они могут оказать существенную поддержку, но, повторяю, они должны находиться [в] распоряжении главковерха как его резерв... Я считаю, терять не надо ни одного дня"^**. 9 октября в разговоре с Духониным Левицкий высказывает дополнительные соображения: "Некоторые обстоятельства заставляют предполагать, что может понадобиться надежная сила не только в районе Ревеля, но и восточнее его", куда, может быть, и следовало бы переместить самокатные батальоны с Юго-Западного фронта, не задерживая их в Пскове, а главное, чтобы они, "как наиболее надежные", "оставались в распоряжении главковерха и появились как можно скорей... чтобы их можно было экстренно вызвать в Петроград в кратчайший срок". Соглашаясь с Левицким, Духонин полагает, что, может быть, более подходящим пунктом для самокатчиков будет Царское Село.^***

^* (Там же. Л. 46.)

^** (Там же. Д. 62. Л. 132-133.)

^*** (Там же. Л. 137-138.)

Об очередных шагах своей деятельности в Ставке Керенский отчитывается перед Коноваловым: "Гоним вовсю реорганизацию запасных полков (т.е. расформирование революционных частей.- В. П.), но пока не прекратится с новой силой хлынувшая на фронт волна совершенно разнузданного большевизма, вся наша борьба организационными средствами будет бесцельной. Таким образом, вопрос о фронте - это, собственно, и единственно вопрос о тыле и даже точнее сказать - вопрос о внутренней политике государства. По приезде буду настаивать на борьбе и ликвидации центров". Коновалов подливает масла в огонь, для чего достаточно было данных о реальной обстановке: "В Петрограде тихо. У большевиков идет энергичная работа, подготовление к 20 октября. Имею сведения: пропаганда в гарнизоне сильно увеличилась, одновременно не вижу правильной систематической работы для парализования этих разлагающих влияний. Отовсюду получаются сведения об успехах большевистской пропаганды в городах, местечках и селах. На местах главную опасность все видят в разложившихся воинских бандах"^*. Так спешило правительство буржуазии оправдать на деле репутацию правительства гражданской войны, на развязывание которой оно направило все свои силы.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 366. Оп. 1. Д. 62. Л. 198.)

Когда Данилевич сообщал Левицкому о принятых в Ставке решениях "в смысле перегруппировки войск и переброски их к угрожаемым местам с других фронтов", то конечно, имелось в виду, что решалась переброска не только двух самокатных батальонов - речь шла о нескольких армейских корпусах. Штабы Юго-Западного и Румынского фронтов заранее выявляли по заданию Ставки наиболее "надежные" корпуса и с помощью комиссаров Временного правительства доказывали солдатам необходимость отправки их на север. 10 октября началась перевозка с Румынского фронта 17-го корпуса в район Невеля и Великих Лук; с Юго-Западного фронта было приказано отправлять с утра 6 октября 49-й корпус, а 9 октября Ставка потребовала вывести в резерв и подготовить к отправке 22-й армейский корпус.

В это самое время Ленин писал большевикам - участникам съезда Советов Северной области: "Я слышал от одного проезжего товарища, что проезжающие по Варшавской дороге говорят: Керенский ведет казаков в Питер!" Он предлагал проверить эти сведения, изучить силы и распределение "корниловских войск второго призыва"^*. Теперь, когда у нас под руками документы, мы знаем из них, что это были за казаки. Корниловский 3-й конный корпус, сосредоточенный по распоряжению Керенского в предместьях Петрограда, был по требованию Петроградского Совета оттянут в район Острова (40 верст южнее Пскова), но власти Временного правительства (вспомним вопль Коновалова об успехах большевистской пропаганды в гарнизонах, об отсутствии "работы для парализования" ее и усмирения "воинских банд") продолжали гнать эшелоны с казачьими полками и сотнями в Ревель и "на станции железных дорог Петроградской, Новгородской и Псковской губерний для охраны их"^**, как деловито было сказано в приказе командира корпуса Краснова 7 октября. "Керенский снова подвел войска под Питер, чтобы помешать передаче власти Советам",- писал Ленин 8 октября и настаивал, чтобы не ждать с восстанием до съезда Советов, который соглашательский ЦИК "может оттянуть и до ноября, нельзя откладывать, позволяя Керенскому подвозить еще корниловские войска"^***.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 389.)

^** (ЦГВИА СССР. Ф. 15775. Оп. 1. Д. 7. Л. 54-55.)

^*** (Ленин В. И. Полy. собр. соч. Т. 34. С. 389.)

Стратегии класса капиталистов большевистская партия противопоставляла революционную стратегию. Обстановка, говорил Ленин на заседании ЦК 10 октября, "вынуждает нас к решительным действиям"; "Политически дело совершенно созрело для перехода власти"; "Надо говорить о технической стороне. В этом все дело"^*.

^* (Там же. С. 391-392.)

В условиях, когда соглашательский ЦИК Советов всячески тормозил развязывание революционной инициативы масс, поощряя контрреволюционную инициативу Временного правительства, а Советы в ходе борьбы против корниловщины встали на позиции большевиков, рабочие и солдатские массы готовили вооруженный отпор контрреволюции, обсуждая практические задачи революционных сил на проводившихся повсеместно партийных конференциях большевиков, на областных и губернских съездах и конференциях Советов. По решению ЦК партии и областного бюро РСДРП(б) Финляндии 11-13 октября в Петрограде проходил съезд Советов Северной области^*, на котором были представлены решающие пункты борьбы - Петроград, Москва, Кронштадт, Ревель, Финляндия и др. Основная цель съезда, докладывал член Финляндского областного комитета и председатель фракции большевиков В. А. Антонов-Овсеенко, состоит в том, чтобы "связать в одну мощную организацию Советы Северной области, более тесно связать эту организацию с Петроградским Советом, создав вокруг последнего - в ближайшем тылу очага революции - сильную революционную опору". Съезд рассматривался как предтеча Всероссийского съезда Советов^**. Он поставил перед гарнизонами, образовавшими "революционное кольцо" вокруг Петрограда, задачу принять все меры к развитию и упрочению своей боевой готовности" и предложил местным Советам "создать военно-революционные комитеты для организации военной защиты революции"^***.

^* (Сиволапова Г. Ф. Съезд Советов Северной области в 1917 г. // Ист. зап. М., 1980. Т. 105. С. 50-53.)

^** (Вреслав В. А. Канун Октября 1917 г. Съезд Советов Северной области 11-13 октября 1917 г. М., 1934. С. 28.)

^*** (Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде: Документы и материалы. М., 1957. С. 84.)

На заседании ЦК РСДРП(б) 16 октября Ленин сделал анализ политического положения, который показал необходимость "самой решительной, самой активной политики, которая может быть только вооруженным восстанием". На Центральный Комитет и Петроградский Совет резолюция ЦК возлагала обязанность указать "благоприятный момент и целесообразные способы наступления"^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 395-397.)

Передовые части 17-го корпуса, начавшие двигаться с Румынского фронта 10 октября, с трудом пробиваясь через заторы на железной дороге, в 20-х числах октября приближались к назначенному району сосредоточения - к Невелю и Великим Лукам. Подходили к району назначения - ст. Везенберг (Раквере) и Тапс (Тапа) - передовые части 49-го армейского корпуса (4-я Финляндская стрелковая дивизия) с Юго-Западного фронта. Как ни торопила Ставка переброску с Юго-западного фронта 22-го корпуса, дело не совсем клеилось: ведь корпус прикрывал одно из основных направлений на фронте 7-й армии, но он показался фронтовому начальству наиболее "надежным", и потому было приказано сменить его на позициях другими войсками, а его вывести в резерв и приготовить к отправке (чем только не пожертвуешь ради нового "прорыва" на внутреннем фронте!). А между тем отводившиеся с позиций части оказались подверженными той же революционной "заразе": митинговали, требовали немедленного заключения мира, по пути к станциям погрузки громили помещичьи имения, передавая землю, скот и инвентарь местным крестьянам, для приведения их в "порядок" приходилось наряжать казачьи части^*.

^* (Журавлев Г. И. К вопросу о втором контрреволюционном военном заговоре накануне Великой Октябрьской социалистической революции // Ист. зап. 1956. Т. 56. С. 285-286.)

А пока перевозились эти корпуса, па Северном фронте приходилось отдуваться за них все тому же 3-му конному корпусу. "В 1-м армейском корпусе 51-я пехотная дивизия отказалась идти на позицию на смену 184-й дивизии, вследствие чего 184-я дивизия решила самовольно покинуть фронт... Все уговоры армейского комитета и комиссаров не привели ни к чему,- сообщал Краснов в приказе по корпусу 23 октября.- По просьбе армейского комитета и комиссара главнокомандующий Северным фронтом приказал расформировать 51-ю пехотную дивизию, хотя бы для этого пришлось употребить вооруженную силу. Для означенной цели части командуемого мною корпуса под моею командою временно передаются в распоряжение командующего 1-й армией и сосредоточиваются по железной дороге в районе Альт-Шваненбург - Модон". Погрузка назначалась на 12 часов 24 октября. Генерал приказывал взять с собой продовольствие и фураж на 10 дней, "число патронов на людей по 200 и полные зарядные ящики и передки"^*. Он понимал, что от него требуется: война так война.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 15775. Oп. 1. Д. 7. Л. 57-58.)

Известно, что в ночь па 24 октября военные власти Временного правительства нападением на редакции большевистских газет и вызовом ударных частей в Петроград начали вооруженную борьбу в столице. Петроградский военно-революционный комитет, послав в захваченную юнкерами типографию отряд солдат Литовского полка, восстановил положение и объявил, что он берет на себя руководство отпором натиску контрреволюционных заговорщиков и что гарнизон и пролетариат Петрограда готовы нанести врагам народа сокрушительный удар. Призвав все гарнизоны, охраняющие подступы к столице, к полной боевой готовности, ВРК распорядился: "Не пропускать в Петроград ни одной воинской части, которая неизвестна заранее преданностью революции. Навстречу эшелонам высылать десятками агитаторов, которые должны разъяснять направляемым на Петроград частям, что их хотят превратить в орудие корниловцев. Эшелоны, не поддающиеся воздействию, задерживать силой. Действовать твердо и осмотрительно, а где нужно - беспощадно"^*.

^* (Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде: Документы и материалы. С. 290-291.)

Политическая обстановка накалялась так стремительно, что теперь уже вопрос стоял не о восстании в близком будущем и даже не о том чтобы найти благоприятный для него момент. Момент восстания уже определился. Утром 24 октября Петербургский комитет РСДРП(б) признал необходимым "перейти в наступление... без малейшего промедления, не дожидаясь, пока активность контрреволюции не уменьшит шансы нашей победы"^*. В тот же день вечером Ленин предельно уточнил этот момент: "Ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью.

^* (Там же. С. 287.)

История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя потерять все"^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 436.)

Иного мнения о перспективе революции был глава Временного правительства. Ему было на кого положиться в подсчете соотношения сил и боеспособности верных правительству войск: он без конца совещался с генштабистами в Ставке, Генеральном штабе, штабе военного округа, штабе Северного фронта. Организация военных действий была их профессией. Днем 24 октября, выступая в предпарламенте, Керенский определил "состояние известной части населения города Петрограда", может быть, несколько поспешно, "как состояние восстания", которое в его глазах было не чем иным, как попыткой "поднять чернь против существующего порядка вещей". Значит, он тоже ощутил момент восстания, предотвратить или "раздавить" которое он вместе с генералами-корниловцами готовился во всеоружии военных средств империалистического государства.

В таком исходе борьбы он тем более не сомневался, что, как считал, на его стороне еще "вся сознательная демократия и ее ЦИК, все армейские организации", которые "протестуют против этого"; возглавляемое им правительство "встретит единодушную поддержку всех", а "те элементы русского общества, те группы и партии, которые осмеливаются поднять руку на свободную волю русского народа... подлежат немедленной, решительной и окончательной ликвидации". Даже Мартов, вовсе не сторонник пролетарского восстания, после речи Керенского заявил, что его слова "являются словами вызова гражданской войны"^*. Л в штабе округа в эти часы уже отдавались распоряжения о срочном вызове в Петроград юнкеров и ударников из окрестных гарнизонов. Керенский знал также, что на помощь им двигаются корпуса с южных фронтов. И еще знал, что опять-таки на его стороне сочувствие и поддержка союзников по Антанте, - английский посол Бьюкенен вспоминал, как Керенский, когда заходила речь о влиянии большевиков в гарнизоне, "не раз восклицал": "Я желаю только того, чтобы они вышли на улицу, и тогда я их раздавлю"^**.

^* (Рябинский К. Революция 1917 года. М., 1920. Т. 5. С. 108; Рид Д. 10 дней, которые потрясли мир. М., 1958. С. 73-74.)

^** (Бьюкенен Д. Мемуары дипломата. 2-е изд. М., 1925. С. 264.)

Итак, с обеих сторон все было взвешено, все учтено.

Вечером 24 октября Ленин пришел в Смольный и взял в свои руки руководство восстанием, а утром 25 октября Петроград уже был во власти восставших рабочих и солдат. В 10 часов утра ВРК объявил Временное правительство низложенным и переход власти в руки ВРК, органа Петроградского Совета, совершившимся. Тот факт, что министры Временного правительства еще продолжали занимать апартаменты Зимнего дворца и не были пока переведены по Троицкому мосту в Петропавловскую крепость, нисколько не меняет положения, которое декларировал Петроградский военно-революционный комитет. Они были изолированы во дворце, оставшись без армии, без каких-либо орудий насилия, которые только и делали их властью. Как власти их уже не существовало. Прежнее государство как орган насилия и подавления трудящихся перестало существовать, и на его месте возникло уже другое государство - фактическая сила, необходимая для подавления классового противника - теперь уже буржуазии. Революция "уничтожила старый угнетательский аппарат государственной власти" и поставила на его место "непосредственно вооруженную силу масс"^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 95.)

В этом успехе как в фокусе сосредоточилась историческая правота большевизма и выразился полный крах иллюзий его противников в представлениях о соотношении сил как в стране, так и в армии и на обрисовавшемся в последнее время театре военных действий гражданской войны.

Уже в конце сентября, почти за месяц до момента восстания, Ленин уверенно заявлял, что как только победит революция, "не пойдут войска против правительства мира", "даже казацкие войска не пойдут против правительства мира... А разве вся армия не отрядит частей з а нас?" Ленин говорил это не наугад - "целый ряд фактов", по его твердому убеждению, определял такую перспективу^*, и в работах последних перед восстанием недель он дал анализ обстановки на основании таких фактов. В числе едва ли не первых некоторые казачьи части оправдали предположения Ленина. В ночь на 25 октября Керенский приказал направить на подавление "беспорядков" стоявшие в Петрограде 1, 4 и 14-й Донские полки. Представители казаков потребовали, чтобы с ними выступила и пехота. Керенский обещал дать пехоту, но она "упорно не появлялась". А казаки, горько иронизировал он потом, так же "упорно отсиживались в своих казармах" и на частые телефонные звонки все время отвечали, что вот они через 15-20 минут "все выяснят" и "начнут седлать лошадей"^**. Керенскому пришлось ехать за войсками в Гатчину, Псков, Остров, а они все еще "седлали лошадей". Требуя пехоты, казаки добивались гарантии, что их не втравят, как в пятом году, в антинародное дело: пойдет пехота, - значит, и народ вместе с ними, а не они одни выступают против народа.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 282-283.)

^** (Керенский А. Издалека: Сб. статей (1920-1921). Париж, 1922. С. 201.)

Другие казачьи войска, как, например, тщетно вызывавшиеся в эти дни два полка из Ревеля (отправленные туда в начале октября), так и не были выпущены из гарнизона Ревельским военно-революционным комитетом. Самокатные батальоны и бронедивизион не смогли прорваться к Петрограду через заслоны, выставленные ревкомами, а вскоре и сами перешли на сторону революции и доблестно защищали ее.

Позже всех стали прибывать с Юго-Западного фронта части 22-го корпуса. Только в ночь на 28 октября по приказанию Ставки было отдано распоряжение сформировать из 3-й Финляндской стрелковой дивизии и 17-го Донского казачьего полка, взятого из Киевского военного округа, "отряд для поддержки Временного правительства и подавления мятежников, захвативших власть в Петрограде"^*. Вслед за ним через два-три дня должна была отправиться 1-я Финляндская дивизия (2-я оставлялась в резерве Юго-Западного фронта). Первые эшелоны 3-й Финляндской дивизии начали прибывать на Северный фронт 1-2 ноября, когда уже бесславно закончился поход 3-го конного корпуса на Петроград и командовавший им генерал П. II. Краснов находился под арестом в Петрограде, а бывший премьер и верховный главнокомандующий А.Ф. Керенский поспешно бежал в неизвестном направлении.

^* (Минц И. И. История Великого Октября. 2-е изд. М., 1979. Т. 3. С. 104.)

Генерал Н. Н. Духонин, временно принявший на себя обязанности главковерха, "в ожидании разрешения кризиса" в пользу правых социалистов", приказал "остановить дальнейшую отправку войск на Петроград"^*. Но это вовсе не значило, что Ставка складывала оружие. Подбодряемые "Комитетом спасения родины и революции", эсеро-меньшевистским Общеармейским комитетом, лидерами буржуазных и правосоциалистических партий и главарями августовского мятежа генерала Корнилова, томившимися вместе с ним под стражей неподалеку от Ставки (в Быхове) и жаждавшими возобновления похода на Петроград, на Москву и вообще против большевиков, генералы не сидели в Ставке без дела: они готовили новый поход. Вытребованные с южных фронтов войска Ставка сосредоточивала в районе станций Луга, Плюсса, Передольская: решено было "стягивать там кулак, угрожая оттуда Петрограду, но не двигаясь сейчас на Петроград, чтобы не распылять сил и выждать лучшей обстановки, как в смысле подхода с юга подкреплений, так и внутреннего разложения большевизма"^**. До Луги добрались по одному только полку из 3-й Финляндской и 35-й пехотной дивизий (17-го корпуса) да штаб 35-й дивизии. Перед шедшими вслед эшелонами опустили шлагбаум образовавшийся в Пскове областной ВРК и приславшие в Псков своих представителей ревкомы армий Северного фронта. Главнокомандующему армиями фронта генералу В.А. Черемисову они заявили, что "в случае посылки войск в Лугу... армии в тыл вышлют свои отряды и силой принудят вернуться. 1-я армия постановила послать половину своих войск"^***. Черемисову ничего не оставалось, как приостановить перевозку войск.

^* (Большевизация Петроградского гарнизона: Сб. материалов и документов. Л., 1932. С. 353-354. )

^** (Красный архив. 1927. Т. 5(24). С. 106.)

^*** (ЦГВИА СССР. Ф. 2003. Оп. 10. Д. 186. Л. 81-82.)

Как пи настаивали Духонин и члены "Комитета спасения" на выполнении во что бы то ни стало приказаний Ставки, подозревая Черемисова в попустительстве большевикам и злостном саботаже и даже замышляя расправу над ним, по крайней мере путем "экстрактирования" его из действующей армии, преодолеть сопротивление ревкомов было делом безнадежным. Стоявший вне всяких подозрений, преданный Керенскому и Ставке генерал-квартирмейстер штаба фронта генерал В.Л. Барановский в разговоре со Ставкой по прямому проводу объяснял реальное положение:"Издалека кажется хорошо и просто двинуть к Луге войска, но это неверно... Мы совершенно одиноки, и за нашей спиной нет ничего - ни штыков, ни силы. Мы можем опереться на части 3-й Финляндской и 35-й дивизий, но тогда мы не можем поручиться, что против этих частей не пойдут части с фронта, полностью находящиеся во власти большевиков. А с уходом частей с фронта начнется междоусобная война у нас на фронте... А это, возможно, случится, пока страсти разгулялись до крайности..."^*

^* (Там же. Л. 107-108.)

Замысел "лужского кулака" рухнул столь же неожиданно для "Комитета спасения" и для Ставки, как неожиданны были для них и сама революция, и упорство революционных войск, вышедших из подчинения генералам. Пришлось принимать новый план. 6 ноября "Комитет спасения" решил : "Считать лужский кулак ликвидированным, держать там на всякий случай Финляндский полк и в большей отдаленности от большевистских центров сосредоточить здоровые части, а именно: в Везенберге еще здоровый 49-й корпус, главным образом 82-ю дивизию... и 49-й артиллерийский дивизион. Далее: вторым пунктом должен быть Невель, куда возвращаются все части 17-го корпуса. Третьим пунктом должна быть Старая Русса с броневым дивизионом, и четвертым - Вязьма"^*. (В Вязьме была задержана направлявшаяся с Юго-Западного фронта в помощь белогвардейцам в Москву гвардейская кавалерийская бригада. Поскольку она опоздала к октябрьским боям в Москве, Духонин распорядился разместить ее в Вязьме и Гжатске). В эти пункты "Комитет спасения" посылал своих эмиссаров, и "лучшую обстановку" для похода на Петроград теперь предстояло выжидать уже там.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 2031. Оп. 1. Д. 1631. Л. 35.)

Собственно, ото был по какой-то новый план, а вариант исполнения того же самого плана "второй корниловщины", по которому войска перебрасывались с юга в тыловой район Северного фронта, только до 5 ноября они нацеливались на создание ударного кулака в районе Луги, а после 5-го - на сохранение той группировки, которая фактически складывалась во мере прибытия частей с юга и в результате "коррективов", внесенных в их размещение военно-революционными комитетами. Это означало полную утрату Ставкой стратегической и оперативной инициативы в войне на внутреннем фронте. Вместо ожидавшегося "Комитетом спасения" "внутреннего разложения большевизма" пароксизм разложения охватывал войска врагов революции.

Подкрепления с юга, с трудом выисканные в последние недели прежней власти, уже иссякали. О том, чтобы найти новые подкрепления, нечего было и думать. 5 ноября Духонин ввиду того, что "местопребывание главковерха до сих пор не известно", обратился за советом к генералу Д. Г. Щербачеву, командовавшему войсками Румынского фронта, "как к старшему главнокомандующему и человеку, которому искренно предан". Он жаловался Щербачеву: "Власть продолжает быть захваченной большевиками... Послать в Петроград достаточные силы, чтобы сокрушить их, представляется задачею, трудно достижимою... Вполне прочных властей, на которых можно вполне положиться, трудно найти... Большевистская волна захлестнула Северный и Западный фронты"^*. У Щербачева он искал нравственной поддержки в сопротивлении Советской власти.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 2003. Оп. 10. Д. 180. Л. 104-107.)

Поздно вечером (вернее бы сказать: в самом начале следующего дня, потому что разговор происходил в первом часу ночи на 6 ноября) народный комиссар по военным делам Н. В. Крыленко потребовал от Духонина прекращения передвижения войск без ведома народного комиссариата, прямо указывая, что имеются сведения о передвижениях частей 17-го и 49-го корпусов, и предупредил Духонина о суровой ответственности за непринятие мер к остановке эшелонов^*. Духонин ответил на это требование, как условился с Щербачевым, отказом подчиняться Советскому правительству. Совет Народных Комиссаров уже имел достаточно оснований, чтобы видеть в его лице врага Советской власти. Он и подтвердил это, отказавшись исполнить приказ Советского правительства. Разговор народных комиссаров с Духониным 9 ноября закончился тем, что в ответ на его новый отказ подчиниться Советскому правительству Ленин от имени Совета Народных Комиссаров объявил об увольнении Духонина от должности верховного главнокомандующего и назначении вместо него прапорщика Крыленко.

^* (Там же. Л. 258.)

В те же дни круто изменилась обстановка в 3-й Финляндской дивизии. Начальник дивизии генерал И. В. Ахвердов докладывал Духонину по телеграфу, что 9 ноября в 12-й Финляндский полк приехали "депутаты из Смольного института", а затем делегация солдат из полка отправилась в Петроград и привезла оттуда распоряжения о переизбрании всех комитетов и начальствующих лиц, а также о перевозке частей по указанию не Ставки, которая хотела расположить их подальше "от большевистских центров" - в Осташкове, Великих Луках, а по указанию советских властей - в ближайшие к столице гарнизоны: в Гатчину, Ораниенбаум, Петергоф, Кронштадт. Ахвердов нарисовал Духонину безотрадную картину состояния дивизии: в частях начались перевыборы комитетов, на очереди - выборы начальников. Стало совершенно ясно, что новые комитеты "будут настроены еще более непримиримо, а масса, подстрекаемая множеством агитаторов, совершенно не будет считаться с начальниками. В их руках грубая сила, и думаю, что они могут ее применить как в отношении офицеров, так и в отношении железнодорожных служащих". "В общем, должен доложить, что вследствие неблагоприятных условий, в которые попала дивизия, бывшая до сего времени, во всяком случае, одной из более лучших, ныне совершенно вышла из рук".

Особенное впечатление произвело на Духонина сообщение Ахвердова о том, что солдаты получают указания и из Ставки (через пего, начдива), и из Петроградского и местных военно-революционных комитетов, но выбирают из них для исполнения "незаконные" распоряжения этих комитетов, которые кажутся им "приятнее", "а в этом смысле Петроград, конечно, их притягивает". Выслушав все это, Духонин стал призывать Ахвердова "вооружиться всем мужеством и умением", и если удастся перевезти всю дивизию в Осташков и Великие Луки, то "стремиться] к тому, чтобы на Петроград выехали лишь отдельные неорганизованные группы людей, но не ядро частей, [которые] со своим командным составом и материальной частью отправились бы в назначенные [Ставкой] районы"^*.

^* (Там же. Оп. 1. Д. 1802. Л. 208-214.)

Этот разговор Духонина с Ахвердовым происходил 14 ноября, после того как рано утром того же дня Ставка получила не менее безотрадную информацию из штаба Западного фронта, где военно-революционным комитетом уже был отстранен от должности главнокомандующий генерал П. С. Балуев и командовать фронтом стал большевик подполковник В. В. Каменщиков. Помощник генерал-квартирмейстера штаба фронта полковник Н. В. Сологуб сообщил, что "фактически вся власть в штабе фронта находится в руках партии большевиков", что ни ВРК фронта, ни Каменщиков "решительно не признают главковерхом Духонина, считают таковым прапорщика Крыленко", и обратил внимание на опасность для оставшихся верными "долгу" офицеров "полной потери оперативной связи со Ставкой и армиями"^*.

^* (Октябрьская революция н армия: Сб. документов. М., 1973. С. 116-120.)

Духонин и сам за сутки до того в разговоре с Черемисовым оценивал сложившуюся обстановку как "очень близкую к катастрофе", и услышал от Черемисова опасение "поголовного бегства с фронта"^*. А ведь еще в сравнительно спокойное время, в мае, у некоторых генералов уже возникали подобные опасения, когда солдаты поговаривали "о возвращении их с войны с оружием для захвата земли", как говорили тогда А. А. Брусилов и Д. Г. Щербачев на совещании в Ставке^**. Теперь же по фронту уже разъезжал Крыленко, возбуждая солдат против Ставки, генералов и через их голову предлагая германскому командованию переговоры о мире, и никто не нашел сил противодействовать ему.

^* (Красный архив. 1927. Т. 4(23). С. 225.)

^** (Зайончковский А. М. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг. М., 1923. Ч. VII. С. 139 (приложение).)

Выслушав вести с Северного и Западного фронтов и из войск, вызванных с Юго-Западного фронта, Духонин должен был понять, насколько "здоровыми" оказались части, сосредоточенные вдали "от большевистских центров" и насколько реален основанный на прежней их оценке вариант плана борьбы с большевиками, в силу необходимости принятый неделю назад взамен замысла "лужского кулака". Теперь не могло быть ничего удивительного в том, что все избранные тогда районы сосредоточения будут вот-вот захлестнуты бегущими с фронта солдатскими толпами.

Пока еще не утеряна связь с фронтами, Духонин 14 ноября спешно дает штабу Северного фронта распоряжение на случай, если вдруг прервется его связь со Ставкой, а армии, потеряв устойчивость, "откроют фронт". При таком обороте дел армиям предписывалось преградить войскам движение в тыл на линии Наровская позиция, озеро Чудское, Псковско-Островские позиции и укрепленная линия, прикрывающая направление на Бологое - Москва, стремясь удержать в своих руках важнейшие пути, идущие с запада на восток^*. Т. е. против войск, которые, оставив позиции, пошли бы с фронта внутрь страны, надлежало выставить другие, способные остановить их силы. Это уже означало перенос войны на внутренний фронт, против собственной армии.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 2031. Оп. 1. Д. 1614, Л. 10.)

На следующий день, воспользовавшись тем, что связь с фронтами еще сохранялась, Духонин развивает отданные распоряжения в новой директивной записке, адресованной командованию Северного фронта. "В том случае, если деморализация войсковых масс достигнет высшего предела и приведет к самочинному срыву с занимаемых позиций войск Северного фронта и к началу гражданской войны, то при недостатке войск, верных долгу", задачу, поставленную в предыдущей записке, Северному фронту надлежало выполнять "с верными национальной чести России войсками", прикрывая подступы к Москве с севера и северо-запада и особо - направление Псков - Бологое. Левее войск Северного фронта для прикрытия путей на Москву с запада в районе Невель, Витебск, Ор-ша по замыслу Ставки оставлялась группа войск из 17-го и 22-го корпусов и 2-й Кубанской дивизии под общим командованием командира 17-го корпуса генерала Н.Н. Шиллинга. Она должна была присоединить к себе "части верных войск Западного фронта, если бы этот фронт поддался также полной деморализации". Рассчитывая, что "Россия будет продолжать борьбу до решения Учредительного собрания", Духонин предписывал: "Силой оружия людей, покидающих самовольно фронт, когда он сдвинется с места и хлынет в глубь страны, не допускайте в глубь России, если они будут уносить с собой оружие, или предварительно обезоруживайте их. В этой крайней обстановке мы должны спасти Москву и юг России от гражданской войны"^*.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 533. Л. 209-210.)

После того как рухнули две прежние попытки практического исполнения плана "второй корниловщины", этот, третий, и подавно с самого начала был обречен на неудачу. Не говоря уж о всей солдатской массе действующей армии, даже заранее выхваченные из нее, по признаку наибольшей "надежности" войска оказывались "тростью надломленной". Так откуда же ненавидимая всей армией Ставка могла набрать способные воевать против этой армии силы, да еще в условиях, когда уже не существовало того режима, "верность" которому Ставка продолжала навязывать армии?

Еще в первой половине сентября 1917 г. Ленин выводил из опыта первой корниловщины "бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции", формулируя его так: "Немедленный переход всей власти к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной", потому что "против Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов никакая буржуазией начатая гражданская война немыслима, этакая "война" не дошла бы даже ни до одного сражения, буржуазия во второй раз, после корниловщины, не найдет даже и, "дикой дивизии", даже прежнего числа эшелонов казачества для движения против Советского правительства!" Ленин, однако, учитывал, что сопротивление буржуазии против демократических и социалистических преобразований в экономике и общественной жизни - "такое сопротивление, конечно, неизбежно. Но, чтобы сопротивление дошло до гражданской войны, для этого нужны хоть какие-нибудь массы способные воевать и победить Советы. А таких масс у буржуазии нет и взять их ей неоткуда"^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 222-223.)

Это предвидение обрело реальность в первые же дни существования власти Советов. Краснов и Керенский не смогли собрать достаточной военной силы для похода на Петроград не только потому, что вызванные войска не поспевали к месту боев, но и потому, что они не хотели ни поспевать, ни вообще участвовать в гражданской войне против новой власти. Приморский полк (из Уссурийской казачьей дивизии 3-го конного корпуса) был в предоктябрьское время отправлен на усмирение "беспорядков" в Витебск. Когда же он позарез оказался нужным для похода на Петроград, Краснов вызвал его в Гатчину на присоединение к корпусу. Главный начальник Двинского военного округа генерал К. К. Баиов, в распоряжении которого находился полк, доложил 29 октября по команде, что "это приказание полк отказался исполнить... не зная, для чего нужно в Гатчину", и согласен ехать разве только на фронт против немцев, куда его направляли будто бы раньше. После настойчивых уговоров и понуканий солдаты согласились в конце концов ехать и в Гатчину, но тут штаб фронта забеспокоился и запросил начальника штаба округа: "возможно ли его отправление в Гатчину и действительно ли это искреннее желание полка работать совместно в составе своей Уссурийской дивизии, а не с целью препятствовать казакам покончить с большевиками в Петрограде?" На это начальник штаба округа ответил, что, по словам командира полка, "Приморский полк в крайнем случае готов ехать в Гатчину, но на какую сторону он там станет, командир сказать не может", и сделал при этом немаловажное пояснение: "в полку много большевиков". Тогда штаб фронта распорядился "прекратить погрузку Приморского полка", но полк и до получения этого распоряжения "задержал свою погрузку самостоятельно". К генералу Панову явился затем "назначенный витебскими большевиками комиссар" и уведомил, "что большевики воспрещают передавать и объявлять какие-либо распоряжения прежнего правительства, а равно распоряжения о вызове и действии войск против большевиков; в случае, если это не будет исполнено, то они употребят силу". Штабу пришлось подчиниться, потому что "в распоряжении главнаокра нет частей, на которые можно было бы опереться"^*.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 2031. Оп. 1. Д. 1602. Л. 109-113.)

Нечто подобное повторялось и в действиях войск, вызванных с южных фронтов. Через каких-нибудь три месяца, на VII Экстренном съезде РКП(б) Ленин скажет об этом явлении: "Войска, уходящие с фронта, приносили оттуда всюду, куда они только являлись, максимум революционной решимости покончить с соглашательством, и соглашательские элементы, белая гвардия, сынки помещиков оказались лишенными всякой опоры в населении. Война с ними постепенно, с переходом на сторону большевиков широких масс и войсковых частей, двигавшихся против нас, превратилась в победное триумфальное шествие революции"^*. Говоря о частях, "двигавшихся против нас", Ленин, несомненно, имел в виду войска, вызванные Ставкой по плану "второй корниловщины". Еще по свежим следам он говорил о них в связи с появлением в Петрограде 5 ноября 1917 г. делегации "от части 17-го корпуса, грозящей нам походом на Питер". Ленин назвал ту угрозу смешной, "ибо передовые отряды этих корниловцев уже разбиты и под Гатчиной бежали, а большей частью отказались идти против Советов"^**. Реальность такой оценки этой угрозы несомненна. Уже после того как Ленин написал о ней, в редакцию "Правды" поступило письмо от солдата Н. Балабанова из 17-го корпуса с просьбой помочь ему подписаться на "Правду" и получить программу большевиков. В письме, кроме того, говорилось: "Обидно, что наш корпус называют контрреволюционным, и если его еще раз "Правда" назовет так, то я из него убегу". Солдат просил также сообщить: "Какие принимают меры, чтобы арестовать нашего корпусного командира, или нам можно его арестовать?"^***

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 5.)

^** (Там же. Т. 35. С. 75.)

^*** (Переписка Секретариата ЦК РСДРП(б) с местными партийными организациями (ноябрь 1917 г.- февраль 1918 г.): Сб. документов. М., 1957. С. 434-435.)

Это письмо датировано 10 ноября, а в середине ноября в этом корпусе, как бы откликаясь на директивы Духонина от 14 и 15 ноября, действует уже, по крайней мере в артиллерийской бригаде, военно-революционный комитет, требующий от предстоящего корпусного съезда признать Советскую власть, организовать ВРК в корпусе, "принимать самые решительные меры против всяких могущих быть контрреволюционных выступлений" и арестовать всех лиц командного состава и солдат, не подчиняющихся военно-революционному комитету^*. Как видно, настроение солдат расходилось с позицией той делегации, которая ездила в Петроград и состояла из тех самых, вероятно, лиц, коих солдаты требовали арестовать (известно, что ездил тогда в Петроград с угрозами от имени корпуса комиссар его поручик Зотиков). Съезд же делегатов 17-го корпуса 18 ноября признал единственной властью Совет Народных Комиссаров и отказался признавать за верховного главнокомандующего "генерала Духонина, врага чаяний масс солдат, рабочих и крестьян, немедленного мира"^**. Постановлением съезда командиром 17-го корпуса взамен отстраненного от должности генерала Шиллинга был избран поручик А. В. Федоров^***. В дальнейшем корпус, как Ленин и предвидел, стал посылать революционные части на борьбу с контрреволюцией.

^* (Октябрьская революция и армия: 25 октября 1917 г.- март 1918 г.: Сб. документов. М., 1973. С. 129-130.)

^** (Там же. С. 141.)

^*** (ЦГВИА СССР. Ф. 2212. Он. 10. Д. 6. Л. 833.)

В эшелоны перебрасывавшегося на север 49-го корпуса еще в пути следования стали проникать агитаторы военно-революционных комитетов, так что в район сосредоточения - станции Везенберг и Тапс - они прибывали уже в немалой степени распропагандированными, узнавшими, по крайней мере, что их перевозили вовсе не для прикрытия фронта от внешнего врага, а как карательные войска против революционного народа и прежде всего против Петрограда. Солдатская масса, прибывшая на север в октябрьские дни, сразу оказывалась в атмосфере борьбы за власть Советов. Здесь усилился приток в корпус агитаторов, на ст. Тапс образовался ВРК из матросов и солдат, поставивший целью не пропускать никаких подкреплений для контрреволюционных войск, наступавших на Петроград. В частях корпуса проходили митинги, собрания делегатов, выносившие резолюции о поддержке Советской власти с оружием в руках и требовавшие переизбрания соглашательских комитетов, смещения контрреволюционного командного состава. Представители "Комитета спасения", активисты меньшевистских и эсеровских организаций требовали, наоборот, отправки из корпуса частей в помощь Керенскому и Краснову и для удара в тыл революционным войскам Северного фронта.

В такой обстановке 9 ноября собрался чрезвычайный корпусный съезд, который постановил требовать скорейшего заключения мира, передачи земли в руки земельных комитетов, установления рабочего контроля над производством, демократизации армии. Было решено направить в Петроград делегацию из 20 человек, чтобы ознакомить с постановлением съезда Советское правительство и получить разъяснения по волнующим солдатскую массу вопросам^* В Совете Народных Комиссаров делегацию приняли 12 ноября председатель СНК В.И. Ленин и народный комиссар почт и телеграфов Н. П. Глебов-Авилов. Ответив на вопросы делегатов, Ленин дал им официальное письменное разъяснение Совнаркома по вопросу о власти и о положении в стране^**.

^* (ЦГВИА СССР. Ф. 2273. Он. 5. Д. 7. Л. 13; Шабанов В. М. "Вторая корниловщина" и се провал (обзор документов ЦГВИА СССР) // Великий Октябрь: проблемы истории. М., 1987.)

^** (Владимир Ильич Ленин: Биогр. хроника. М., 1974. Т. 5. С. 53.)

Ленин впоследствии говорил: "Когда же мы в Октябре взяли власть в свои руки, то меньшевики и эсеры, разгуливая по Смольному, грозили нам, что придет фронт и сметет нас с лица земли. В ответ мы только усмехались им в лицо, ибо мы знали, что трудящиеся массы поймут наши разъяснения, что они стоят за власть трудящихся, а следовательно, за власть Советов. И действительно, когда в Петроград приезжали многочисленные делегации с фронта и когда мы им разъясняли положение вещей, они все переходили на нашу сторону"^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 175.)

14 ноября, когда Духонин отдавал директиву о переходе к гражданской войне на фронте, в Петрограде состоялось заседание представителей частей и соединений фронтов, в котором участвовали и делегаты частей 49-го корпуса. "Ознакомившись с текущим моментом,- говорилось в принятой на заседании резолюции,- постановили: 1) Приветствовать новую власть Советов рабочих и крестьянских депутатов II съезда Советов и в лице их Совет Народных Комиссаров, выражающую волю народа и стоящую на страже интересов трудящихся масс; 2) Категорически протестовать против представителей низложенной власти, пытающихся путем гражданской войны вернуть страну к гибельной политике коалиции, и требовать от них немедленного прекращения гражданской войны и покориться воле народа; 3) Мы, фронтовики, требуем прекращения всякой травли против народной власти в лице Совета Народных Комиссаров и единственным виновником гражданской войны считаем только буржуазные классы и те партии, которые их поддерживают".

Представители фронта требовали от Советской власти немедленного роспуска "Комитета спасения родины и революции" как органа разжигания гражданской войны и контрреволюции; немедленного расформирования всех ударных батальонов, военных училищ, школ и иных контрреволюционных организаций; предания военно-революционному суду офицеров и солдат, "которые активно оказали сопротивление народной власти или же к этому призывали и призывают"; принятия самых решительных мер против преступного саботажа со стороны верхов служащих^*.

^* (Войсковые комитеты действующей армии. Март 1917 г.- март 1918 г. М., 1982. С. 416-418.)

В середине ноября в 49-м корпусе прошли перевыборы всех солдатских комитетов, с их соглашательской политикой было покончено. 27 ноября состоялся новый съезд представителей частей корпуса, который закрепил переход корпуса на сторону Советской власти и полную его демократизацию^*.

^* (Октябрьская революция и армия 25 октября 1917 г.- март 1918 г.: Сб. документов. М., 1973. С. 193-195.)

"Вторая корниловщина", подготовка которой началась в середине сентября, сразу после ликвидации первой, к середине ноября была окончательно похоронена, а через несколько дней, 20 ноября, со взятием Ставки революционными войсками во главе с Н. В. Крыленко был ликвидирован и ее организационный центр. Замышленная в плане политической и военной стратегии как удар, предупреждающий народную, пролетарскую революцию, с переходом власти к Советам она выродилась в серию мятежных акций, лишенных стратегического и даже оперативного размаха, распалась на беспочвенные тактические вылазки контрреволюции.

Поход Керенского - Краснова - этот выкидыш "второй корниловщины"- в истории войны контрреволюционного генералитета не занял и одной недели и был ликвидирован. Последовавшие затем три попытки привести в действие подтянутые с южных фронтов силы, которые удалось наскрести военным властям Временного правительства, не всегда выдерживали и этот срок. "Лужский кулак" не дали собрать военно-революционные комитеты, он просуществовал в воображении генералов и членов "Комитета спасения" менее пяти дней. Идея сосредоточения войск вдалеке от революционных центров для концентрического удара по Петрограду, вымученная "Комитетом спасения" 6 ноября, выдохлась к 14 ноября. Новый план - загородить от всей действующей армии центр и юг России мифическими "верными долгу" войсками уже с самого его зарождения был последней конвульсией "второй корниловщины"; после окончательного его оформления (15 ноября) он не протянул и трех дней (если считать его последним часом съезд 17-го корпуса 18 ноября), оставшись в тайне от самих войск.

Воспроизводя все эти перипетии по сохранившимся документам, можно убедиться, каким своевременным был удар Октября сначала по главному оплоту контрреволюции - буржуазному Временному правительству, потом, 9 и 20 ноября, по ее военному штабу - Ставке верховного главнокомандующего.