Подготовка второй корниловщины

С какой программой шел в бой Корнилов? Сохранилось два мнения по этому вопросу.

Первое из них было изложено 11 октября 1917 г. в сообщении безымянного корреспондента "Нового времени" из Могилева. Это сообщение так и было озаглавлено: "Программа генерала Корнилова". В нем говорилось: "Корниловская программа состоит в следующем:

1) установление твердой правительственной власти, совершенно независимой от всяких безответственных организаций, впредь до Учредительного собрания;

2) установление на местах органов власти и суда, независимых от самочинных организаций;

3) война в полном единении с союзниками до заключения скорейшего мира, обеспечивающего достояние и законные интересы России;

4) создание боеспособной армии и организованного тыла без политики, без вмешательства комиссаров и комитетов и с твердой дисциплиной;

5) обеспечение [жизнедеятельности] страны и армии путем упорядочения транспорта и восстановления продуктивности работ фабрик и заводов, упорядочение продовольственного дела привлечением к нему кооперативов и торгового аппарата, регулируемых правительством;

6) разрешение основных государственных, национальных и социальных задач и вопросов откладывается до Учредительного собрания".

Обратим внимание пока только на тот факт, что эта программа по своему содержанию выходит далеко за рамки тех "генеральских" программ, с которыми выступали Деникин и Корнилов в Ставке 16 июля, а Алексеев на совещании общественных деятелей в Москве: там все вертелось вокруг армии, говорилось о том, что нужно сделать внутри армии, здесь единственный пункт об армии поставлен даже не на первом месте. Эта программа шире и той, которая излагалась в докладе Временному правительству 10 августа. Она вобрала в себя требования кадетов и вообще "государственно мыслящих людей"; тем не менее она связывается с именем только генерала Корнилова.

Другое мнение о корниловской программе принадлежит Деникину. Он утверждал: "Никогда, ни до выступления, ни во время его - ни официально, ни в порядке частной информации Корнилов не ставил определенной "политической программы". Он ее не имел. Тот документ, который известен под этим названием... является плодом позднейшего коллективного творчества быховских узников"^*. Только находясь уже под арестом в Быхове, группа сподвижников Корнилова, и в том числе Деникин, решила, по его словам, "восполнить пробел прошлого" и для объединения общественных сил, политических партий и профессиональных организаций вокруг Корнилова "объявить строго деловую программу... удержания страны от окончательного падения". Деникин писал, что результатом работы комиссии при его участии была утвержденная Корниловым так называемая "корниловская программа". Он привел текст этой программы - шесть пунктов, цитировавшиеся выше по "Новому времени",- и дал пояснение: "Так как технически было неудобно опубликовывать "программу Быхова", то в печати она появилась недатированной, под видом программы прошлого выступления"^**.

^* (Деникин А. И. Указ. соч. Т. 2. С. 14.)

^** (Там же. С. 97-98.)

Нечего и говорить, что свидетельство непосредственного участника работы над программой выглядит довольно убедительно. Оно ввело в заблулждение даже такого серьезного историка, каким был Е. И. Мартынов, который вслед за Деникиным повторил, что у Корнилова "не было никакой политической программы; о ней он даже и не думал"; не придавая особенного значения упражнениям генералов - "быховцев" в составлении подобных документов, поскольку они в этой области были под стать Корнилову, "ничего не понимавшему в политике", Мартынов с иронией писал, что "нечто в этом роде (т. е. вроде программы.- В. П.) было набросано во время долгого сидения в Быхове, вероятно, от скуки"^*.

^* (Мартынов Е. И. Указ. соч. С. 176.)

Нынешний же английский историк гражданской войны в России Ричард Лаккет по-своему осмыслил свидетельство Деникина. "Генералы в быховском монастыре,- пишет он,- не тратили время на выработку контрреволюционной политики, хотя, может быть, с их стороны было бы разумнее заниматься этим. Их в первую очередь заботила их собственная безопасность, но это представляло собой проблему, явно связанную с вопросом политической стабильности. Постепенно выяснялись определенные общие мнения, и эти последние полностью соответствовали той доктрине, которую Корнилов недавно так часто излагал в Могилеве: должна быть восстановлена дисциплина в армии, должна быть продолжена война и должны сохраняться право и порядок. Никто из этих генералов не желал возврата к царизму, и все они были за Учредительное собрание. Такова была их программа, если ее можно назвать столь претенциозно"^*. Сведя изложенные Деникиным пункты "корниловской программы" к мало что значащим "общим мнениям", каковые было бы несерьезно назвать программой, главное, что улавливает Лаккет в этих "мнениях", это нежелание генералов возвращаться к царизму, поскольку они стояли за Учредительное собрание. Мечты же их о восстановлении дисциплины в армии, права и порядка - это совсем невинные мечты людей, видящих в политической стабильности не более чем решение проблемы собственной безопасности.

^* (Luckett R. The White Generals: An Account of the White Movement and the Russian Civil War. L., 1971. P. 88-89.)

На свидетельство Деникина, хотя оно исходит вроде бы и из первых рук, полагаться, однако, не приходится. Утверждать, что ко времени корниловского выступления контрреволюция (или только Корнилов) не имела какой-либо политической программы, можно было, только не считаясь с несомненными фактами. Нельзя же допустить, что к моменту работы над своими "Очерками" Деникин оставался в неведении о тех форумах контрреволюции, на которых именно в июле - августе особенно интенсивно дебатировались вопросы политической программы "цензовой" России: частных заседаниях членов Государственной думы, совещаниях общественных деятелей, съездах и конференциях промышленников и финансистов, заседаниях ЦК партии кадетов, наконец, о Государственном совещании. А ведь "быховская программа" ничего нового по сравнению с разработками, фигурировавшими на этих сборищах, не содержала; ее можно принять даже за конспект таких, например, документов, как обращение Временного комитета Государственной думы от 17 июля, резолюция совещания общественных деятелей от 10 августа или резолюция IV Думы, оглашенная Грузиновым на Государственном совещании.

Деникин и сам замечает сходство милюковской резолюции от 10 августа с "корниловской программой", поскольку заявляет: "Когда совещание общественных деятелей в постановлении своем от 10 августа говорило о том, что правительство ведет страну к гибели, что должна быть восстановлена власть командного состава, что необходимо решительно порвать с Советами - оно повторяло "корниловскую программу""^*. Но тут Деникин не сводит концы с концами: как можно повторять программу, которой "ни официально, ни в порядке частной информации" не было, и если документ, известный под именем "корниловской программы", является плодом позднейшего творчества?

^* (Деникин А. И. Указ. соч. Т. 2. С. 30.)

Чтобы разобраться в этих противоречивых мнениях ("Нового времени" и Деникина) и во внутренних противоречиях "Очерков русской смуты", нужно обратиться к некоторым другим документам той поры. "Многоуважаемый Борис Алексеевич!.. Молю вас возвысить вовремя честный, независимый голос "Нового времени". Россия не имеет права допустить готовящегося в самом скором времени преступления по отношению ее лучших, доблестных сынов и искусных генералов. Корнилов не покушался на государственный строй; он стремился, при содействии некоторых членов правительства, изменить состав последнего, подобрать людей честных, деятельных и энергичных. Это не измена родине, не мятеж..."^* Так писал генерал М. В. Алексеев 12 сентября 1917 г. издателю и редактору "Нового времени" Б. А. Суворину. Это письмо не было единственным. В тот же день Алексеев написал и Милюкову, прося его тоже организовать кампанию в печати за предание Корнилова и его сообщников не военно-революционному, а обычному уголовному суду с участием прокурора и защитников^**.

^* (ЦГАОР СССР. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 98. Л. 1-2. Автограф. Подчеркнуто Алексеевым.)

^** (Известия ВЦИК. 1917. 12 дек.)

16 сентября Алексеев снова просит Суворина выступить против того, чтобы Деникина и других корниловцев, арестованных на Юго-Западном фронте, судили отдельно от Корнилова, на месте, где их могут казнить. "Найдите перо,- заканчивалось это письмо,- которое сможет зажечь сердца честных людей и сказать, что современный Пилат, умыв руки, не смоет никогда той крови, которая его запачкает. И разве мы не найдем людей, которые будут мстить за эту честную, невинную кровь. Прошу вас - будите совесть народа. В чем нужно, ссылайтесь на меня, если нужно ответственное лицо"^*. В его же письме Суворину от 3 октября - все по тому же поводу - были и такие строки: "Более чем когда-либо нам всем нужно сомкнуться. Нас не мало, у нас много сил, но мы не сплочены... Но как разбудить инертность нашей интеллигенции, вдохнуть в нее дух смелости, веры в свои силы, как привить ей уменье и смелость сплотиться и решаться?"^** В ответ на эти мольбы Алексеева Суворин поместил в "Новом времени" ряд статей, пропагандировавших перевод корниловцев Юго-Западного фронта из Бердичева, где они содержались под стражей, в Быхов, к Корнилову. В "Новом времени" и в других буржуазных газетах появились материалы, имевшие целью реабилитацию Корнилова вообще.

^* (ЦГАОР СССР, Ф. 1780. Оп. 1. Д. 98. Л. 5. Автограф.)

^** (Там же. Л. 7. Автограф.)

На эту кампанию буржуазной печати обратили внимание большевики. "Запахло новым Корниловым",- с передовой под таким заголовком вышел 6 октября центральный орган партии большевиков "Рабочий путь". Газета указывала на признаки подготовки буржуазией новой корниловщины: "Прежде всего это ясно из кампании, которую предприняла в защиту Корнилова первого вся буржуазия. Почти вся буржуазная печать открыто и беззастенчиво превозносит Корнилова, объявляя его истинным демократом и чуть ли не народным героем. Вся буржуазная адвокатура двинулась на помощь Корнилову. С другой стороны, отмечала газета, "во всей контрреволюционной печати не прекращаются провокационные вопли, что вот-де большевики не сегодня завтра выступят на улицу". Из анализа политического положения Г. Е. Зиновьев делал вывод: "При таких обстоятельствах пришествие второго (а то и первого...) Корнилова неизбежно. Оно вытекает из всего хода классовой борьбы, из всего соотношения сил в данный момент. Отброшенная назад в конце августа, корниловщина за месяц с лишним оправилась, и, используя бесхарактерность эсеров и меньшевиков, она сделает новую попытку раздавить Советы, утопить в крови рабочих русскую революцию".

Среди выступлений буржуазной печати в оправдание и прославление Корнилова была статья "Программа генерала Корнилова", напечатанная в "Новом времени". Текст программы предварялся в ней ясным изложением целей публикации, совсем не случайно совпадавших с мотивами писем Алексеева Суворину и Милюкову. "В настоящее время,- так начиналась эта статья,- небезынтересно привести ту корниловскую программу, которая ходила по рукам в памятные дни конца августа и которая самым своим содержанием опровергает инсинуации, до сих пор раздающиеся по адресу ген. Корнилова. Опубликование этой программы особенно уместно теперь именно потому, что понемногу рассеивается туман корниловского дела и отпадают обвинения в мятеже, измене и восстании. Истинная подоплека всего дела становится ясной для всех. Корниловская программа - это те вехи, тот путь, который доводил страну до Учредительного собрания, объединив все элементы и не расхищая прав Учредительного собрания, как единственного правомочного органа, которому надлежит решить судьбу государства". Весьма характерно и заключение этой корреспонденции, канонизирующее приведенные в ней шесть программных пунктов: "Вот вся программа, которая была начертана на знамени Корнилова, которая была известна не только широкому кругу лиц, группировавшихся вокруг штаба и комиссариата Юго-Западного фронта и Ставки, но была хорошо известна и Керенскому, а может быть, им и одобрена: ни измены, ни мятежа, ни сговора к восстанию эта программа в себе на заключает"^*.

^* (Новое время. 1917. 11 окт.)

Приведенные данные позволяют сделать, прежде всего, вывод, что ближайшей целью опубликования "корниловской программы" в "Новом времени" была реабилитация Корнилова и корниловщины в целом. Именно этой цели служило ложное уверение газеты в том, что эта программа "ходила по рукам в памятные дни конца августа". Из показаний офицеров, которые направлялись корниловской Ставкой в Петроград для организации там антибольшевистской провокации в помощь наступавшему корпусу Крымова, видно, что ни с какими подобными программами не знакомили даже их. Прапорщик 274-го Изюмского полка Ф. И. Князев так, например, рассказывал о том, как информировали в Ставке направляющихся в Петроград офицеров: "Нас собралось 10-15 человек. Полковник (Пронин.- В. П.) закрыл дверь и сообщил нам следующее: что в Петрограде обнаружен заговор большевиков, которые хотят устроить восстание темных масс, резню интеллигенции и офицеров, арестовать Временное правительство и объявить диктатуру пролетариата, затем это распространяется по другим городам и на фронт, после чего они предполагают открыть фронт и заключить с Германией сепаратный мир... Кроме того, он заявил, что Керенский согласен передать власть генералу Корнилову на правах диктатора, причем будет сформирован новый кабинет..."^*

^* (ЦГАОР СССР. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 21. Л. 18.)

Другой офицер, подпоручик 3-го гренадерского Перновского полка В. С. Денисенко, показывал, что полковник Генерального штаба Пронин, собрав 30-40 вызванных в Ставку офицеров, "предварительно закрывши двери и собравши нас ближе друг к другу... начал объяснять, что в Петрограде большевики хотят сделать грандиозное восстание, арестовать Временное правительство, объявить диктатуру пролетариата, заключить сепаратный мир и пр., и предлагал офицерам ехать в Петроград"; вошедший же в комнату другой подручный Корнилова, капитан Генерального штаба Роженко, сказал офицерам, что "правительство будет не правее Шульгина и не левее Пешехонова, что [теперешнее] правительство губит Россию, что нужно положить конец и т. д."^*

^* (Там же, Л. 38, 60-62а.)

Если же предположить, что "ходившая по рукам" корниловская программа считалась секретом для ее исполнителей, то ведь не меньшим секретом представляется то, что им говорили Пронин и Роженко и гласность чему не была придана и впоследствии - даже не в пример "корниловской программе", очевидно, потому, что подобные "установки" не могли отвечать задаче реабилитации корниловщины. В делах Чрезвычайной следственной комиссии по делу Корнилова и его сообщников, которая скрупулезно собирала документы и прилагала все усилия к оправданию главарей заговора, эта "ходившая по рукам" программа вовсе не оставила следов. И сам Корнилов, которым после объявления его мятежником овладела страсть выпускать воззвания и обращения к народу и армии, почему-то не использовал тогда этой программы, доказывавшей будто бы его невиновность в мятеже и в измене, как это сделало теперь "Новое время". Одним словом, никаких признаков существования именно этой "корниловской программы" во время августовского мятежа никем не засвидетельствовано.

Можно допустить, что Деникин и другие сподвижники Корнилова работали над нею, находясь в Быхове (это могло быть не раньше первых чисел октября, ибо Деникин и его единомышленники по Юго-Западному фронту были перевезены в Быхов только 28 сентября), однако признать ее плодом лишь их "коллективного творчества", как повествует о том Деникин, вряд ли найдутся основания, ибо в ней повторены уже много раз дебатировавшиеся в кадетско-цензовых кругах политические требования буржуазии и помещиков; в этом смысле она представляет собой если не простую компиляцию, то обобщение всех появлявшихся к тому времени вариантов политической программы эксплуататорских классов. Из того, что в тексте этой программы оказались большей частью общеполитические пункты, выходящие за пределы ремесла генералов, можно предположить, что этот текст был подготовлен в той среде, которую Алексеев признал "родной по духу" (возможно, в редакции "Нового времени"), и передан Корнилову для ознакомления и визирования (каковое Деникин считает утверждением), без чего вряд ли Суворин допустил бы обнародование текста программы от лица Корнилова. Возможно, что этот текст был обсужден в узком кругу приверженцев Корнилова в Быхове (в "небольшой комиссии", по выражению Деникина) и в него внесены какие-то поправки.

Но если даже генералы сами конструировали в Быхове опубликованный Сувориным текст, то они вполне могли воспользоваться не только соображениями других "государственно мыслящих людей", дебатировавшимися до августовского мятежа, но и готовыми образцами подобной программы. Не говоря даже об упражнениях Милюкова и вообще кадетского ЦК в этой области, стоит сравнить этот текст с широко афишировавшейся программой "Республиканского центра", которая в сжатой формулировке повторялась во всех выпускавшихся этой организацией воззваниях: "Программа: 1) водворить порядок и поддержать сильную власть в стране; 2) восстановить дисциплину в армии; 3) довести войну до победного конца в согласии с союзниками и 4) довести страну до Учредительного собрания"^*.

^* (Там же. Д. 79. Л. 50-51. Воззвание комитета "РЦ" к крестьянам (типограф. экз.). Найдено при обыске в помещении московского отдела Союза георгиевских кавалеров во время ликвидации корниловского заговора.)

Какова бы ни была технология изготовления "корниловской программы" в октябре, безусловно одно: нельзя считать, что Корнилов в августе 1917 г. никакой программы не имел. Все политические требования, включенные в рассматриваемый текст, даже в более полном и расшифрованном виде, были оформлены и известны к моменту выступления Корнилова 27 августа во всех кругах, участвовавших в подготовке заговора, и являлись не чем иным, как программой контрреволюционных сил. Корнилов и сам занимался разработкой способов практического осуществления программы, о чем говорят хотя бы его телеграмма в Ставку от 15 июля (оглашенная на совещании 16 июля) и его доклады Временному правительству от 3 и 10 августа.

Деникин, отрицавший во втором томе своего сочинения наличие у Корнилова какой-либо программы в августе, рассказывал в первом томе, как в конце июля ему довелось присутствовать в Могилеве на проводившемся Корниловым совещании начальников отделов Ставки, "на котором обсуждалась так называемая "корниловская программа" восстановления армии"^*, и, выехав на Юго-Западный фронт в качестве главнокомандующего армиями, он с нетерпением ожидал объявления этой программы^**. На Государственном совещании в Москве Корнилов, по словам Деникина, "изложил в весьма сдержанных выражениях сущность известной своей программы"^***. Корнилов и сам в речи на этом совещании заявил, что он излагает "главные основы своего доклада" Временному правительству от 10 августа^****, т. е. той самой "корниловской программы", на обсуждении которой в Ставке присутствовал Деникин и объявления которой он с нетерпением ждал.

^* (Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1,, вып. 2. С. 197.)

^** (Там же, С. 202, 203.)

^*** (Там же. С. 205.)

^**** (Государственное совещание. С. 63.)

В октябре же вырабатывался текст, который понадобился для опубликования в печати в целях реабилитации Корнилова и корниловщины. Поэтому в нем не оказывалось тех одиозных, если не циничных, требований, какие не стеснялись записывать "государственно мыслящие люди" в резолюции своих закрытых заседаний, предназначенные для осведомления лишь своего круга, или в доклады также "родному по духу" Временному правительству. Здесь нет ни требования о создании специальных карательных отрядов для беспощадного усмирения неповинующихся частей, на чем настаивали Деникин на совещании в Ставке и Алексеев на совещании общественных деятелей; здесь нет даже намека на то, что боеспособная армия нужна для отпора не только внешнему, но и внутреннему врагу, о чем заботились "общественные деятели"; не включен сюда и тот аргумент в пользу "сильной" власти, что она должна быть в состоянии заставить народ ("всех плательщиков") безропотно нести бремя войны, которое неизбежно станет еще более тяжким.

Нужно признать, что данный текст являлся лучшим обобщением, квинтэссенцией всех требований, выдвигавшихся ранее в кадетских и цензовых слоях, и в то же время настолько, с точки зрения буржуазии, респектабельным вариантом, что он мог обнародоваться во всеобщее сведение.

Но вряд ли реабилитация Корнилова была единственной целью обнародования этой программы. Начало октября, когда она появилась, было временем деятельной подготовки контрреволюцией второй корниловщины. Очевидно, лидеры буржуазии учли урок первой корниловщины: отсутствие массовой поддержки заговора даже со стороны плутократии, которой впоследствии апостолы корниловщины не раз бросали упрек по этой части. Но все ли цензовые элементы хорошо знали истинные цели Корнилова, были ли эти цели им так же близки, как генеральской верхушке? Могли ли они считать, что Корнилов делает то же самое дело, какое проповедуют кадеты и вообще "государственно мыслящие люди"? Конспиративность и связанная с нею узость круга привлекавшихся к авантюре Корнилова лиц делали ее не движением, как она иногда именуется в исторических экскурсах единомышленников Корнилова, а именно заговором, который вовсе и не предусматривал вовлечение в борьбу сколько-нибудь широкой массы.

Обнародование "корниловской программы" в октябре носило только по внешности действие задним числом, на самом же деле оно служило более существенной для данного политического момента цели, чем только реабилитация Корнилова. Задача состояла в том, чтобы вооружить все силы контрреволюции ясной программой, вывести с помощью ее вторую корниловщину из узких рамок заговора, привести в движение не только прямо заинтересованные в реализации ее цензовые слои, но исключительно общенациональной окраской аккумулированных в ней интересов этих слоев вовлечь в борьбу или хотя бы нейтрализовать новые и более широкие слои населения - во всяком случае мелкую буржуазию города и деревни, на которую и была рассчитана демагогичность "корниловской программы".

Эта цель еще в большей мере, чем в самом тексте программы, обнажается во вводном тексте "Нового времени". "Опубликование этой программы особенно уместно теперь",- говорилось там, и дальше, после небольшого оправдательного по адресу Корнилова рассуждения, давалась прямо-таки реклама нареченной его именем программы: "Корниловская программа - это те вехи, тот путь, который доводил страну до Учредительного собрания как единственного правомочного органа, которому надлежит решить судьбу государства". Реабилитация же корниловщины (а не лично только Корнилова) представляется производной от этой главной задачи, выдвигавшейся политическим моментом. Упор на реабилитацию корниловщины, так же как и снабжение программы корниловской вывеской, имел целью не оставить вторую корниловщину без содействия и участия "государственно мыслящих людей" армии и флота. Ведь в кадетском ЦК уже после Государственного совещания было признано, что и правительство, и либеральная интеллигенция проявили "неспособность к власти", и лишь "старые боевые генералы"- "только они, может быть, сейчас и могут еще справиться с развалом"^*. Так что Корнилов вовсе не случайно снова избирался как знамя.

^* (Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа. С. 372.)

Одним словом, в шести пунктах, опубликованных "Новым временем", состояла программа второй корниловщины, подготовлявшейся всеми контрреволюционными силами более серьезно, с координацией военной, политической и экономической форм борьбы. Октябрьская революция парализовала вторую корниловщину, так что ее программа осталась нереализованной, но с этой же программой контрреволюция выступила после победы Октябрьской революции. Головин писал потом: ""Быховской программе" суждено было лечь в основу белого движения"^*. Против этого утверждения спорить не приходится. Однако смысл программы Головин толковал ограниченно. Он считал, что "она носит исключительно "военный" характер. Все изложенные в ней требования преследуют только одну цель: довести войну до победного конца. Для этого и требуется сильная, безответственная власть"^** Это суждение находится в русле воззрений Головина: для него война не выражает политики и отношение к войне - категория не классовая, а либо "патриотическая" идея, либо, наоборот, выражение "примитивного мировоззрения". А при таких воззрениях самого Головина у него не могло возникнуть сомнений в полной достоверности свидетельства Деникина о том, что выработали программу генералы-корниловцы в Быхове самостоятельно; под гипнозом этого свидетельства Головин и расценивал ее как имеющую "исключительно "военный" характер".

^* (Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917-1918 гг. Ревель, 1937 Ч. 1, кн. 2. С. 136.)

^** (Там же.)

10 октября ЦО партии большевиков "Рабочий путь" в передовой "Контрреволюция мобилизуется - готовьтесь к отпору!" снова обращал внимание трудящихся на явные признаки подготовки новой корниловщины. "Партия кадетов,- говорилось в передовой,- гнездо и рассадница контрреволюции, первая открывает борьбу, ведя агитацию за Корнилова, Забрав власть в свои руки и спустив с цепи шавок суворинской подворотни, прикрываясь эсеро-меньшевистско-корниловским предпарламентом и обеспечив себе поддержку со стороны контрреволюционных генералов, партия кадетов готовит новую корниловщину, грозя разгромом революции". Среди признаков мобилизации контрреволюции "Рабочий путь" называл намеченное через два дня открытие 2-го Московского совещания общественных деятелей, на которое, как отмечала газета, усиленно приглашались представители "Союза казачьих войск".

Это совещание проходило 12-14 октября снова под председательством Родзянко. В речи профессора Новгородцева общее настроение собравшихся нашло такое выражение: "Здание Российского государства находится в состоянии разрушения. Колеблются и разрушаются вековые его устои". Причину такого положения он объяснял тем, что "возникли многочисленные Советы и внесли двоевластие, разложение власти, что явилось следствием того, что демократический фронт не мог отрешиться от лозунга классовой борьбы". Выход же из положения Новгородцев видел в том, чтобы "собрать все, что может объединиться на началах высших, чем интересы классов и групп"^*.

^* (Новое время. 1917. 13 окт.)

В резолюции совещания по экономическим вопросам декларировалось: "Буржуазный характер революции исключает возможность реорганизации экономического строя страны на началах социалистических. Должны быть отвергнуты, как вредные, всякие опыты переустройства экономических отношений на социалистических началах, хотя бы частичного характера, как в области промышленности, так и земледелия. Государственная власть должна решительно пресекать самовольные захваты и присвоения как частными лицами, так и всевозможными революционными комитетами фабрично-заводских и земледельческих предприятий". Другая же резолюция - по вопросам внутреннего управления - требовала "местности, охваченные анархией, объявить на военном положении и восстановить порядок, нарушенный буйством черни, силою оружия"^*.

^* (Киевская мысль. 1917. 15 окт.)

Наиболее обстоятельно была разработана резолюция по военному вопросу, в которой Временному правительству повторно предъявлялись требования Корнилова, фигурировавшие на совещании в Ставке 16 июля. В некоторых ее пунктах чувствуется, однако, и кое-что новое. Вот как, например, определялась в резолюции судьба солдатских комитетов: "Признавая принципиально существование комитетов несоответствующим нормальному воинскому правопорядку, что подтверждается опытом всех армий мира, временно считать допустимым их существование при условии ограничения их деятельности исключительно хозяйственными и продовольственными вопросами, причем все постановления представляются на утверждение начальнику, при котором комитет состоит и до утверждения которого не проводятся в жизнь, а при несогласии его с постановлениями таковые окончательно разрешаются следующим прямым начальником. При явном нарушении комитетом своих прав и обязанностей ближайший прямой начальник, пользующийся правами не ниже командира отдельной части, имеет право распустить такой комитет и назначить новые выборы". В резолюции предусматривалась "очистка корпуса офицеров от позорящего его элемента, который в последнее время участвует во всех движениях солдатских масс", и возвращение в армию всех генералов и офицеров, уволенных "под влиянием безответственных и самочинных организаций"^*. Все это означало восстановление в армии порядков времен самодержавия, уничтожение даже тех куцых свобод, которые явились результатом непоследовательной демократизации после Февральской революции и всячески урезались после июльского кризиса.

^* (Новое время. 1917. 15 окт.)

Большевики расценили 2-е совещание общественных деятелей как решительное выступление воинствующей "партии порядка", возглавляемой Родзянко, как "съезд корниловцев"^*. Эти деятели готовятся к возвращению на "боевой пост" Корнилова, в лице которого, как выразился один из московских ораторов, "партия порядка" чуть было не получила своего вождя и не получила его только "случайно"^**. Они открыто призывали контрреволюционные силы к "выходу на улицу", чтоб заставить правительство считаться с собой^***. Одновременно "общественные деятели" выступали с программными заявлениями того же порядка на съезде партии кадетов, в предпарламенте^****. Это была программа контрреволюционного "дерзания", как называл ее "Рабочий путь", употребляя выражение Кишкина на кадетском съезде. "...Новая корниловщина готовится вовсю,- напоминал из номера в номер центральной орган партии большевиков.- На это указывает тысяча фактов в тылу. Об этом непрестанно твердят голоса с фронта". Газета призывала рабочих, крестьян и солдат: "Пусть "дерзание" обнаглевшей контрреволюции разобьется о ваш железный отпор!"^*****

^* (Рабочий путь. 1917. 15 окт.)

^** (Там же. 14 окт.)

^*** (Там же. 19 окт.)

^**** (Там же. 14, 19 окт.)

^***** (Там же. 19 окт.)