Часть вторая

Поиски путей "оздоровления" армии и тыла

Классовые интересы буржуазии выдвигали в качестве важнейшей задачи ликвидацию двоевластия и установление безраздельной диктатуры буржуазии. Необходимо было прежде всего объединить на общей политической платформе разные силы контрреволюции. Координирующим центром, способным выполнить эту задачу, явился Центральный комитет кадетской партии. "Будем же активны,- призывал Милюков активистов своей партии, выступая перед ними в середине июня 1917 г.,- не будем слагать оружия и, если мы уверены, что не вся Россия представлена в Советах рабочих и солдатских депутатов, будем со своей стороны организовывать ту часть России, которая ими не представлена. И если мы создадим равновесие, если мы создадим его не в частном заседании Государственной думы со случайными поводами для заседаний, но создадим в более нормальной обстановке широко развертывающейся деятельности политической партии, то я думаю, что у нас есть еще шансы, что время еще не прошло..."^*

^* (ЦГАОР СССР. Ф, 579. Оп, 1, Д. 855-а. Л. 40-41.)

В этом направлении партия кадетов развертывала практическую деятельность. В мае под председательством видного члена партии члена Государственной думы полковника Новосильцева в Могилеве, в Ставке, проходил съезд офицеров, на котором был создан Союз офицеров армии и флота. О направлении съезда и политическом лице созданного союза можно судить по программе доклада 2-й секции съезда 17 мая 1917 г. (докладчик - штабс-ротмистр Андерс). Главными причинами, "нарушившими нормальное течение военных действий", в докладе признавались следующие: "а) усталость, б) падение дисциплины, в) недоверие солдат к офицерам, г) классовая вражда, перекинутая в ряды армии, д) уклонение от выполнения воинского долга перед Родиной; дезертирство, е) братание с противником, ж) сильно ухудшившееся снабжение, з) нововведения в армии, и) слухи, идущие из тыла, и влияние тыла". Соответственно формулировались в программе доклада "меры, признаваемые офицерством необходимыми для успешного продолжения войны; а) единодушный порыв всей страны к победе, б) твердая правительственная власть, в) восстановление этой властью авторитета начальника, г) установление железной дисциплины и начал, поддерживающих ее, д) полное содействие тыла фронту, е) установление трезвого взгляда на противника как на врага добытой русским народом свободы, ж) установление твердого и прямолинейного курса высшего командного состава для поднятия авторитета строевого офицерства, з) организационное объединение офицеров". На пленарном заседании съезда по этому докладу была принята резолюция, в которой содержались требования: "Нужна единая, твердая правительственная власть, власть приказывающая, но не взывающая. Власть, пользующаяся полным доверием страны и опирающаяся на реальную силу. Нужен авторитет начальника, поддерживаемый этой властью и твердым и прямолинейным курсом высшего командного состава. Нужны железная дисциплина и начала, поддерживающие ее. Нужно полное содействие тыла фронту"^*.

^* (Там же. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 71. Типограф, экз.)

В бумагах Милюкова оказался присланный ему отчет о заседаниях съезда и в нем - текст доклада Новосильцева. Сказав о том, что "родина переживает смуту", что народ, "проживши 300 лет во тьме", "ослеп от первых лучей восходящей свободы" и поддался тем, кто "сеет смуту, анархию и произвол", Новосильцев перешел к положению в армии. "Злые влияния,- продолжал он,- перекинулись и в армию, в тот же темный народ, одетый в серые шинели". Призывая офицеров "думать об одном, стремиться к одному"- к созданию сильной армии, он раскрывал и цель такого стремления: "Опираясь на нее (сильную армию.- В. П.), революционная власть благополучно проведет страну через разруху и германский кулак к Учредительному собранию". Он убеждал офицеров "помнить, что офицеры - мозг армии, что армия без офицеров - нуль, сброд, не годная ни к чему толпа. И нужно помнить, что этот мозг должен едино мыслить, быть свеж и ясен...". Новосильцев указывал и путь к такому единомыслию: произвести чистку командного состава и выбросить из среды офицеров "дурной элемент", "разлагающий армию, ищущий дешевой популярности и заискивающий перед низменными инстинктами массы"^*.

^* (Там же. Ф. 570. Оп. 1. Д. 2258. Л. 1-4.)

Один из активных работников контрреволюционных организаций 1917 г., П. Н. Финисов, спустя двадцать лет рассказывал о деятельности связанного с кадетами тайного контрреволюционного центра: "В мае 1917 года на квартире Ф. А. Липского, члена совета Сибирского банка, собрались, кроме хозяина, ген. Л. Г. Корнилов, К. В. Николаевский, П. Н. Финисов, бывший член Думы Ф. Аладьин и полковник Шуваев. На этом собрании был учрежден "Республиканский центр". Выбрали председателя и казначея - К. В. Николаевский (н. с.) и трех товарищей председателя - А. А. Богдановский (н. с), Л. Л. Рума (с.-р.) и П. Н. Финисов (беспарт.). Цель организации? Затормозить начавшееся стихийное революционное движение. Ген. Корнилов уже в это время чувствовал, что дело кончится плохо. До июльского восстания мы занимались исключительно пропагандой, оставаясь в легальных рамках и на платформе примерно кадетской партии. А затем встала мысль об установлении крепкой власти"^* Липский, Николаевский и Финисов были директорами или председателями правлений крупных акционерных обществ. Они, как свидетельствует Финисов, с самого начала существования "Республиканского центра" обратили главное внимание на организацию военного отдела и установление контактов с разного рода контрреволюционными организациями.

^* (Последние новости. 1937. 27 февр.)

Его сведения подтверждаются свидетельствами других активистов этих организаций, как, например, Б. А. Гуревича и самого председателя "Республиканского центра" К. В. Николаевского. "В контакте с "Республиканским центром",- сообщал в публичной лекции в июне 1932 г. в Париже Б. А. Гуревич,- действовали: Военная лига (председатель - ген. И. И. Федоров), Союз офицеров армии и флота (полковник Новосильцев, кадет, бывший член Думы, и полковник Пронин), Совет Союза казачьих войск (полковник А. И. Дутов)... и ряд других организаций, стремившихся к спасению боеспособности армии"^*. Военный отдел "Республиканского центра" сначала возглавил полковник Генерального штаба В. Н. Доманевский, затем вице-адмирал А. В. Колчак; в состав отдела входили помощники военного министра Барановский и Туманов и ряд других офицеров, занимавших высокие посты в армии^**.

^* (Там же. 1932. 1 авг.)

^** (Там же. 1937. 27 февр.)

О том, какое значение придавала буржуазия борьбе за армию, говорит тот факт, что крупнейшие банковские дельцы по инициативе А. И. Путилова и А. И. Вышнеградского образовали "негласный комитет из представителей банков и страховых обществ". Вошедший затем в этот комитет А. И. Гучков вспоминал в эмиграции: "Чтобы официально оправдать наше существование, мы назвали себя Обществом экономического возрождения России. На самом же деле мы поставили себе целью собрать крупные средства на поддержку умеренных буржуазных кандидатов при выборах в Учредительное собрание, а также для работы по борьбе с влиянием социалистов на фронте. В конце концов, однако, мы решили собираемые нами крупные средства передать целиком в распоряжение генерала Корнилова для организации вооруженной борьбы против Совета рабочих и солдатских депутатов"^*.

^* (Там же. 1936. 30 сент.)

Рассказывая о целях Общества экономического возрождения России, А. И. Путилов вносил в сведения Гучкова большую ясность: "...Нужно было организовать борьбу с большевиками на фронте и в тылу. Поскольку же Временное правительство намерено было созвать Учредительное собрание, перед нами вставала также задача провести в Учредительное собрание своих умеренных буржуазных кандидатов. Без денег, как известно, вести пропаганду нельзя. Вот у нас - промеж банков, промышленных и страховых обществ - и начался тогда обмен мнений... Задача настолько была очевидна, что на нашу инициативу немедленно откликнулись все банковские, промышленные и страховые круги..."^* В комитет этого общества, по свидетельству Путилова, входили, кроме него, крупные деятели финансово-промышленного мира Н. Н. Кутлер, Н. А. Белоцветов, Б. А. Каменка, А. П. Мещерский и А. И. Вышнеградский. Имеющиеся документы не позволяют выяснить взаимодействие Общества экономического возрождения России с ЦК партии кадетов в сколько-нибудь полном объеме, но о том, что общество финансировало кадетов, говорит "Журнал заседания организационной комиссии литературно-художественного отдела при издательской комиссии партии народной свободы". На заседании 27 мая 1917 г. (присутствовали А. С. Милюкова, А. В. Тыркова, М. Ф. Кокошкина, кн. С. А. Гагарин и др.) было решено "из суммы в 75 тыс. руб., внесенных Н. А. Белоцветовым на текущий счет издательской комиссии, ассигновать 25 тыс. руб. специально для литературно-художественных изданий партии народной свободы"^**.

^* (Там же. 1937. 20 янв.)

^** (ЦГАОР СССР. Ф. 579. Оп. 1. Д. 775. Л. 1.)

К. В. Николаевский не называет ни Общество экономического возрождения России, ни фамилий его руководителей или участников, но, несомненно, о нем ведет речь, когда говорит: "Организаторы "РЦ" были близки к той части петербургского русского общества, которая делала в стране промышленность, торговлю, деньги; от нее же ,,РЦ" пользовался денежной помощью. Это была небольшая по числу, но очень влиятельная группа. Довольно замкнутая и крайне эгоистичная в своих действиях и аппетитах, она нередко оказывала давление на правительство старого режима и в известных случаях влияла на экономическую политику государства"^*. "Республиканский центр" рекрутировал в свой состав буржуазные элементы, чиновников, представителей мелкой буржуазии, политическая платформа которых была несложна: "...достаточно было,- писал Николаевский,- заявления о желании борьбы с большевизмом и о сохранении армии". Ближайшей же целью "Республиканский центр" считал установление в стране военной диктатуры и деятельно подбирал кандидатуру диктатора: сначала руководители центра вели переговоры об этом с Колчаком, изгнанным матросами из Севастополя и приехавшим в Петроград, потом их взоры остановились на Корнилове.

^* (Цитируя рукопись Николаевского в незначительной и не в самой существенной части, Л. И. Деникин (Очерки русской смуты. Париж, [1922] Т. 2. С. 27-29) не называет автора воспоминаний. Рукопись сохранилась среди материалов, использованных Деникиным в "Очерках" (ЦГАОР СССР. Ф. 5827. Оп. 1. Д. 23. Л. 25-59).)

В "Республиканском центре" было положено начало объединению контрреволюции промышленно-финансовой ("гражданской") и военной. По свидетельству Николаевского, дело обстояло так: "Военные чины в совещаниях (руководства "Республиканского центра".- В. П.) преобладали, так как вопрос касался прежде всего установления диктатуры". В другом месте своих воспоминаний он пояснял, что ввести диктатуру предстояло "против желания как толпы, так особенно большевиков, для устранения которых диктатура, в сущности, и предлагалась". Финисов, Гуревич, Николаевский в числе организаций, с которыми "Республиканский центр" состоял в контакте, называют Главный комитет Союза офицеров армии и флота. Деникин хорошо знал деятельность этого комитета и участвовал в ней. Он свидетельствует: "С первых же дней существования комитета в составе его образовался тайный активный коллектив, к которому впоследствии примкнул весь состав комитета... Комитет поставил себе целью подготовить в армии почву и силу для введения диктатуры - единственного средства, которое, по мнению офицерства, могло еще спасти страну"^*. Стремление к установлению военной диктатуры, как видим, оказалось общим и у руководящего центра военной контрреволюции (Главного комитета Союза офицеров армии и флота), и у связанной с ним организации промышленно-финансовой буржуазии ("Республиканский центр"),- собственно, эта общность целей и создавала почву для контакта между ними.

^* (Деникин А. И. Указ. соч. Т. 2. С. 28.)

Таким образом, начиная с апреля 1917 г. в разных кругах российской контрреволюции - в руководящих учреждениях буржуазных партий, в среде крупной буржуазии и в командной верхушке армии - шла организационная работа по выявлению и собиранию сил, оформлению главных центров и сколачиванию ударных формирований, готовых взять на себя инициативу борьбы против революционных масс, в первую очередь против большевиков. Объединяющим эти силы началом был страх перед дальнейшим развитием революции, грозившим существованию буржуазного строя и "института частной собственности" вообще.

Характеризуя полосу русской революции, начавшуюся после апрельского кризиса, Ленин писал: "Контрреволюционная буржуазия усилилась, укрепилась под прикрытием и под защитой "социалистических" министров, подготовив наступление и против внешнего врага и против внутреннего, т. е. революционных рабочих"^*. Буржуазия стала форсировать переход армии в наступление, причем речь уже пошла "не о наступлении вообще, а именно о немедленном наступлении"^**. В этом пункте сосредоточились судьбы революции. Стоять за немедленное наступление означало выступать за продолжение империалистической войны, за оживление и укрепление контрреволюции - вместе c капиталистами и в интересах капиталистов; бороться против наступления значило добиваться перехода власти к Советам, требовать немедленного предложения мира угнетенными классами всех стран на условиях свержения ига капитала и освобождения всех колоний, всех угнетенных и неполноправных народностей,- это путь разрыва с капиталистами. Ленин указывал, что выбор есть "только между этими двумя путями... В этом пункте среднего быть не может", и если Церетели, Чернов и другие "любители средних путей" будут колебаться или отделываться фразами, они "окончательно скатятся к роли орудия в руках контрреволюционной буржуазии"^***.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 66.)

^** (Там же, Т, 32. С. 298.)

^*** (Там же. С. 299.)

Но соглашатели пошли по первому пути - вместе с капиталистами, вместе с кадетами. Они составляли большинство на I Всероссийском съезде Советов и, выразив снова доверие Временному правительству, отклонили предложенную большевиками резолюцию о передаче власти Советам. Происшедшие во время съезда массовые выступления рабочих и солдат, требовавших перехода власти к Советам, явились выражением нового политического кризиса, но его "перерезало наступление на фронте"^*, начатое с одобрения меньшевиков и эсеров в момент подъема революционной волны, 18 июня, и кризиса буржуазной власти, таким образом, не произошло. Однако мощные манифестации под лозунгами "Вся власть Советам!" и "Долой десять министров-капиталистов!" с протестами против тайных договоров с империалистами Антанты показали мощь революционных сил пролетариата и рост влияния большевистской партии в массах.

^* (Там же. С. 430.)

Причины июньского кризиса остались неустраненными. Более того: возобновление войны Временным правительством разрушило у народа надежды на близкий мир, требовало от него новых жертв и несло новые бедствия. Провал наступления на фронте и расправы Временного правительства с революционными частями возбудили острое недовольство политикой буржуазной власти и привели снова к массовым волнениям. Буржуазия решила воспользоваться моментом для ликвидации двоевластия. Кадеты предприняли выход из правительства. Желая переложить расправу с революционным движением на министров - "социалистов", центральный орган кадетской партии писал: "Мы желали бы, чтобы оно (правительство без кадетов. - В. П.) обнаружило также и решимость власти покончить, наконец, с анархистскими нарушениями порядка. Эта миссия отныне с уходом министров-кадетов специально ложится на то более умеренное течение социализма, к которому принадлежит большинство в Совете рабочих депутатов. Справившись с уличным движением, течение тем самым выдержит экзамен на власть"^*.

^* (Речь. 1917. 4 июля.)

Расчет у кадетов был на то, что министры-"социалисты" струсят остаться одни лицом к лицу с восставшим народом и пойдут на уступки буржуазии. Лидеры буржуазии не ошиблись: соглашатели стали уговаривать министров-кадетов вернуться в правительство и согласились "на все: и на привод реакционных войск в Питер, и на восстановление смертной казни, и на разоружение рабочих и революционных войск, и на аресты, преследования, закрытие газет без суда"^*. Керенский, заняв кресло вышедшего из правительства Львова, сформировал новое коалиционное правительство. В него снова вошли кадеты, и, хотя у меньшевиков и эсеров был перевес в один голос, это не имело уже никакого значения: они отказались от своего "среднего пути" и полностью стали на позицию капиталистов. Фактически "власть скатилась в руки военной клики, бонапартистов, целиком поддержанной, разумеется, кадетами и черносотенцами, помещиками и капиталистами"^**. Соглашательские Советы превратились в безвластный придаток буржуазного правительства. Двоевластие кончилось, и установилось то единовластие буржуазии, которого она так упорно добивалась.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 67.)

^** (Там же. С. 67-68.)

8 июля Временное правительство издало декларацию, в которой своей "первой основной задачей" объявило "напряжение всех сил для борьбы с внешним врагом и для охраны нового государственного порядка" и подтвердило верность "началам, возвещенным декларацией 6 мая"^*. Решив вопрос о восстановлении смертной казни на фронте, оно не стало откладывать и мер по наведению "порядка" в армии. С этой целью оно одновременно же распорядилось собрать в Ставке совещание высших чинов армии. Получив это распоряжение, верховный главнокомандующий генерал А. А. Брусилов попросил прибыть на совещание, кроме генералов, Керенского и Терещенко^**. Оно было назначено на 16 июля.

^* (Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис. М., 1959. С, 295-296.)

^** (ЦГВИА СССР. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 67. Л. 21.)

В этом совещании участвовали высшие чины армии и руководящие лица Временного правительства. Кроме министра-председателя (он же военный и морской министр) А. Ф. Керенского и министра иностранных дел М. И. Терещенко, здесь присутствовали верховный главнокомандующий А. А. Брусилов, начальник штаба верховного главнокомандующего генерал-лейтенант А. С. Лукомский, начальник Генерального штаба генерал-майор Г. Д. Романовский, главнокомандующие армиями Северного и Западного фронтов генералы В. Н. Клембовский и А. И. Деникин, комиссар Юго-Западного фронта Б. В. Савинков и другие лица высшего командного состава армии. В задачи совещания, как заявил, открывая его, Керенский, входило выяснение, "какими мерами, по мнению присутствующих, можно восстановить боеспособность армии"^*.

^* (Протокол совещания, бывшего 16 июля 1917 г. в Ставке // Красная летопись, 1923. № 6. С. 19-20.)

С проектом мер, необходимых для того, чтобы вывести армию "на истинный путь", на совещании выступил генерал Деникин. "Армия развалилась,- заявил он.- Необходимы героические меры, чтобы вывести ее на истинный путь". Среди предложенных им мер были такие:

"Петрограду, совершенно чуждому армии, не знающему ее быта, жизни и исторических основ ее существования, прекратить всякое военное законодательство. Полная мощь верховному главнокомандующему, ответственному лишь перед Временным правительством".

"Изъять политику из армии".

"Упразднить комиссаров и комитеты, постепенно изменив функции последних".

"Вернуть власть начальникам. Восстановить дисциплину".

"Создать в резерве начальников отборные, законопослушные части трех родов оружия как опору против военного бунта и ужасов предстоящей демобилизации".

"Ввести военно-революционные суды и смертную казнь для тыла - войск и гражданских лиц, совершающих тождественные преступления".

Л. Г. Корнилов, тогда главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта, на совещании не присутствовал, но по предложению верховного главнокомандующего передал свои соображения по телеграфу, и они были оглашены на совещании. Проекты обоих генералов проникнуты одним и тем же духом и взаимно дополняют друг друга. Если, например, Деникин настаивал на том, чтобы при назначении на высшие должности учитывать боевой и служебный опыт офицеров, то Корнилов шел дальше: "В кратчайший срок произвести самую основательную и беспощадную чистку всего командного состава. Все начальники, обнаружившие неспособность, отсутствие знаний, растерянность, недостаточную решимость и твердость, должны быть уволены в отставку. Те же из них, которые своей бездеятельностью, нерешительностью и колебаниями ставили войска в критическое положение, должны быть преданы суду независимо от положения и чина. Вперед должны быть выдвинуты люди решительные и способные принимать на себя всю ответственность вне зависимости от числа лет службы и чина"^*.

^* (ЦГАОР СССР. Ф. 9. Оп. 1780. Д. 14. Л. 22-23. Телеграмма Корнилова главковерху № 4254 от 15 июля 1917 г. Завер. копия.)

Деникин предлагал ликвидировать войсковые комитеты путем постепенного изменения их функций. Корнилов тоже требовал низведения их роли до положения прислужников командного состава, выполняющих лишь те функции, которые им будут дозволены начальством. Все это означало устранение из жизни армии войсковых комитетов как демократических организаций, имеющих какую бы то ни было самостоятельность. Между тем революционная солдатская масса видела в комитетах одно из крупнейших завоеваний революции, но это завоевание сохраняло свое значение до тех пор, пока комитеты давали возможность солдатам "непосредственно влиять на жизнь своей части и контролировать распоряжения командного состава", ибо, разъяснял центральный орган партии большевиков, только "деятельный контроль самих солдат во всех областях военной жизни может устранить для солдат опасность сделаться слепым орудием в руках тайных или явных контрреволюционеров, каковыми, несомненно, за малым лишь исключением, является весь командный состав наших армий". Разоблачая происки контрреволюции по отношению к комитетам, большевики ориентировали солдат: "..."контрреволюционеры прекрасно понимали и понимают, что армия до тех пор не сделается послушным орудием в руках контрреволюции, пока не будут уничтожены ротные и полковые комитеты, эти властные выразители солдатской воли. Поэтому с самого начала своего возникновения эти комитеты сделались мишенью для выпадов со стороны высшего командного состава и черносотенных газет всех оттенков... Теперь, в связи с начавшейся контрреволюцией и под флагом борьбы с большевизмом, обнаглевшие контрреволюционеры опять пытаются разделаться с ненавистными им солдатскими комитетами"^*. Отсюда должен быть ясен смысл требований генералов об "изменении" функций комитетов.

^* (Женевский А. Солдатские комитеты // Рабочий и солдат. 1917 28 июля.)

Рьяно настаивали оба генерала на мерах по повышению авторитета офицерского состава вплоть до того, чтобы Временное правительство открыто признало свою вину в подрыве этого авторитета. Здесь нельзя не заметить у генералов явную тенденцию к усилению власти и роли командного состава в жизни армии при полнейшей дискриминации солдатских организаций, к аннулированию тех демократических завоеваний, которые дала буржуазная революция. По этой же линии шло и требование Деникина "изъять политику из армии". Корнилов как бы расшифровывает эту лаконичную формулу своего единомышленника тремя пунктами: ".. .6) Воспретить законом на все время войны во всех войсковых частях и учреждениях митинги, собрания и карточную игру. 7) Воспретить ввоз и распространение в районе расположения армии литературы и газет большевистского направления. 8) Воспретить въезд в район расположения армий всякого рода делегаций, депутаций и агитаторов без предварительного разрешения соответствующих военных властей"^*.

^* (Красная летопись. 1923. № 6. С. 31-32.)

Единомыслие генералов сказалось и в важном с точки зрения восстановления "порядка" в армии и стране вопросе - о применении репрессий. Корнилов первым пунктом своей программы поставил требование: "Восстановленный в пределах территории военных действий закон о смертной казни и революционно-полевых судах распространить и на внутренние округа в отношении военнослужащих за преступления, указанные в законе. Если эта мера не будет распространена на внутренние округа, армии будут продолжать вместо пополнений, долженствующих увеличивать их боеспособность, [получать] банды распущенных необученных солдат, которые способны разлагать даже самые крепкие части"^*. Деникин не давал обоснования аналогичного требования (пункт 8) при помощи столь "красноречивых" оценок прибывающих из тыла пополнений, зато он предлагал распространить закон о смертной казни в тылу не только на войска, но и на гражданских лиц.

^* (ЦГАОР СССР. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 14. Л. 22.)

Проект Деникина содержал некоторые другие требования, которых не было у Корнилова (предлагалось, например, создать отборные карательные части из трех родов оружия). Но Корнилов вовсе не был противником и этих мер Деникина. Через два дня после совещания в Ставке он был назначен верховным главнокомандующим; Деникин послал ему текст своего доклада и в ответ получил от него письмо: "С искренним и глубоким удовольствием я прочел ваш доклад, сделанный на совещании в Ставке 16 июля. Под таким докладом я подписываюсь обеими руками, низко вам за него кланяюсь и восхищаюсь вашей твердостью и мужеством. Твердо верю, что с божьей помощью нам удастся довести (до конца) дело воссоздания родной армии и восстановить ее боеспособность"^*.

^* (Деникин А. И. Указ. соч. Париж, [1922]. Т. 1, вып. 2. С. 188.)

Таким образом, в двух формулировках программы восстановления боеспособности армии - Корнилова и Деникина - отразилось единство взглядов высшего генералитета; в полном согласии с Деникиным и Корниловым выступили на совещании в Ставке и другие генералы, в том числе находившийся еще на посту верховного главнокомандующего А. А. Брусилов и приглашенный на совещание М. В. Алексеев. Ничего существенно отличного от их мнений не высказал на совещании и Керенский, он даже заявил им: "Я в вашем распоряжении. Употребляйте меня как аппарат с большой властью". Уточняя свое отношение к их требованиям, он пояснил: "При принятии известных мер необходимо учесть, что при данном соотношении реальных сил возможно сделать и чего нет. Я так говорю не потому, чтобы я был против указанных мер, но потому, что должен учитывать настроение масс". Терещенко, иллюстрируя взгляд Временного правительства на предложенные на совещании меры, подтвердил, что сейчас нельзя вводить смертную казнь в тылу, "однако необходимо всячески ускорить в массах сознание необходимости указанной меры. Уничтожить комитеты, как все говорят, сейчас нельзя. К этому надо прийти постепенно"^*.

^* (Красная летопись. 1923. № 6. С. 44-45.)

Через каких-нибудь три месяца, давая показания Чрезвычайной следственной комиссии по делу Корнилова, Керенский говорил, что его программа не была чем-то новым для Временного правительства: "Существо его мероприятий в известной мере уже вырабатывалось Военным министерством и должно было планомерно проводиться в жизнь"^*. В начале же 1918 г., готовя к изданию стенограмму своего допроса, в пояснениях к ней, которые имеют значение свидетельств, написанных по сравнительно свежим следам, Керенский чуть ли не обвинял ретивого генерала в плагиате, говоря, что "существо "требований ген. Корнилова было вовсе не Америкой, им открытой, а являлось только своеобразной формулировкой тех мер, которые уже отчасти проводились, отчасти проектировались Временным правительством, и... это существо отвечало настроениям ответственных демократических и либеральных кругов"^**. Да и на самом совещании 16 июля 1917 г. Терещенко заявил, что правительство "занято теперь разработкой мер, которые идут иногда даже дальше, чем предлагает генерал Деникин"^***. Это было не что иное, как программа контрреволюции, проект восстановления в армии всевластия буржуазии, необходимого для того, чтобы в нужный момент двинуть армию против Советов.

^* (Керенский А. Ф. Дело Корнилова. М., 1918. С. 26. 89 Там же. С. 4.)

^** (Красная летопись. 1923. № 6. С. 45.)

^*** (Керенский А. Ф. Указ. соч. С. 26.)

Совещание 16 июля показало, что налицо единство не только в генеральской верхушке армии, но и между этой верхушкой и Временным правительством. "...На фронте так настоятельна была потребность в волевой личности",- говорил потом Керенский, мотивируя назначение Корнилова главковерхом^*. Самим фактом такого назначения Временное правительство нагляднее, чем каким бы то ни было иным заверением, засвидетельствовало одобрение выдвинутой генералами программы.

^* (Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917-1918 гг. Ревель, 1937, Ч, 1, кн. 1, С. 135.)

Впоследствии белоэмигрантский военный историк генерал Головин утверждал, что в основе требований Деникина на июльском совещании "не лежало никакой реставрационной идеи" и что они являлись "продуктом патриотизма, болезненно обостренного только что пережитыми позором и ужасами поражения". Но тот же Головин должен был признать, что эта максимальная, по его оценке, военная программа таила в себе "начала близкого контрреволюционного взрыва"^*. Он различил в докладе Деникина на совещании 16 июля три идеи: 1) "продолжать войну во что бы то ни стало"; 2) "правительство должно поставить ставку на офицера, а не на солдата"; 3) "идея третья - военная диктатура". Говоря о третьей идее, Головин замечал: "Хотя генерал Деникин и не произносит этих слов ("военная диктатура".- В. П.), но требования, изложенные в пунктах 2, 3, 4, 5 и 8-м, могли быть осуществлены лишь военной силой"^**. К этому можно добавить, что та же идея является стержнем программы и у Корнилова, вообще же она - вовсе не генеральское изобретение. Деникин и Корнилов лишь разработали профессионально способ выполнения той задачи, которую ставила буржуазия: утверждение своего единовластия. Восстановление боеспособности армии рассматривалось ею как главная на данном этапе борьбы часть более крупной "патриотической" задачи - "оздоровления" России в целом.

^* (Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917-1918 гг. Ревель, 1937, Ч, 1, кн. 1, С. 135.)

^** (Там же.)

Но и тревога за армию, выработка мер по ее "оздоровлению" не были только плодом размышлений генералов под непосредственным влиянием падения дисциплины в войсках, конфликта между солдатами и офицерами или неудач на фронте. Не одни генералы забили эту тревогу. Ее выразил, например, 4 мая на частном совещании членов Государственной думы А. И. Гучков, сказав: "...на началах непрекращающегося митинга управлять государством нельзя, а еще менее можно командовать армией на началах митингов и коллегиальных совещаний. А мы ведь не только свергли носителей власти, мы свергли и упразднили самую идею власти, разрушили те необходимые устои, на которых строится всякая власть". Он высказал опасение: "Не слишком ли далеко зашел этот роковой разрушительный процесс и будем ли мы в состоянии остановить его развитие?"^* Принимая на себя и своих единомышленников тяжкую вину за развитие "разрушительного процесса" революции, Гучков, конечно, напрасно занимался самобичеванием: ни свержение самодержавия, ни дальнейшее развитие революции не составляли ни его (и людей его круга) заслуги, ни его вины; истина здесь заключена в одной лишь резонности сомнения: удастся ли им остановить "роковой разрушительный процесс"?

^* (Буржуазия и помещики в 1917 году: Частные совещания членов Государственной думы. М.; Л., 1932. С. 5-6.)

Генералы не первыми распознали и ту действительную ведущую силу революции, от влияния которой они пытались оградить армию. 3 июня опять же на частном совещании членов Государственной думы Милюков указывал на опасность, грозящую со стороны тех, кто "борьбу с неприятелем заменяет острой классовой борьбой с целью воспользоваться затруднительным положением во время войны для низвержения всех буржуазных правительств и для перехода власти в руки пролетариата..." Лидер кадетов призывал в связи с этим: "Русское общество должно сплотиться для борьбы с опасностью того большевизма, который, правда, один договаривает свои мысли до конца, но который умеет внушать свои мысли очень многим людям..."^* Его единомышленник член ЦК кадетской партии В. А. Маклаков на том же совещании связывал воедино задачи продолжения войны и укрепления власти буржуазии: "Если нам действительно удастся наступать и вести войну... так же серьезно, как мы вели ее раньше, тогда очень скоро наступит полное оздоровлеление России. Тогда оправдается и укрепится и наша власть, которая покажет, что была достойна управлять Россией, укрепится и наш режим..."^** Ленин расценил эти слова Маклакова как открытое признание вождя капиталистов, как классовую правду, состоящую в том, что "полное оздоровление России" означает для них, капиталистов, полную победу контрреволюции. "Вести войну, ,,как мы ее вели раньше",- "мы", т. е. капиталисты с царем во главе!- подчеркивал Ленин,- вести эту войну империалистов значит "оздоровить" Россию, т. е. обеспечить победу капиталистов и помещиков"^***.

^* (Там же. С. 109.)

^** (Там же. С. 112.)

^*** (Ленин В. И. Полн. собр. соч, Т. 32, С, 301-302.)

В выработанных генералитетом проектах мер по восстановлению реакционных порядков в армии и распространению их на всю страну получила отражение интенсивная деятельность буржуазно-помещичьих кругов в борьбе за единовластие буржуазии. Первоочередной задачей на пути к установлению военной диктатуры было овладение армией. Эта задача заняла тогда важнейшее место в программных документах политического штаба контрреволюции - ЦК кадетской партии.

15 июля, накануне совещания в Ставке, члены ЦК этой партии Н. И. Астров, Н. М. Кишкин и В. Д. Набоков направили Керенскому открытое письмо с изложением условий, на которых они соглашались вступить по его приглашению во Временное правительство. В этом письме были не только личные мнения Астрова, Кишкина и Набокова. Происхождение его "Речь" раскрыла в передовой: "Одобрив намеченные кандидатуры, Центральный комитет (партии народной свободы.- Б. П.) вместе с ними выработал программу деятельности нового правительства. Главными чертами этой программы являются все те меры, которые необходимы для успешного продолжения борьбы с врагом и для прекращения смуты внутри страны"^*. И далее кратко излагались те требования, которые предъявлялись Керенскому в письме. Среди них были такие: "...2) осуществление всех основных социальных реформ и разрешение вопросов о форме государственного строя должны быть безусловно отложены до Учредительного собрания; 3) чтобы в вопросах войны и мира соблюден был принцип полного единения с союзниками; 4) чтобы приняты были меры к созданию мощи армии путем восстановления строгой военной дисциплины и решительного устранения вмешательства войсковых комитетов в вопросы военной тактики и стратегии; 5) чтобы в основу внутреннего управления положены были начало уничтожения многовластия и восстановление порядка в стране..."^**

^* (Речь. 1917. 16 июля.)

^** (Там же. 18 июля.)

Можно было бы считать, что декларация торгово-промышленных организаций по поводу приглашения в состав правительства Третьякова, направленная Керенскому, просто-напросто повторяла эти кадетские требования. В ней тоже был пункт: "2) Временное правительство не в праве предпринимать коренной ломки существующих социальных отношений до Учредительного собрания..."^* Но в речи, произнесенной 17 июля в зале певческой капеллы перед членами партии, Милюков указывал, что требования, изложенные в письме Керенскому за подписями Астрова, Кишкина и Набокова, были составлены Центральным комитетом. И далее председатель кадетского ЦК говорил: "В письме, [подписанном] другим кандидатом, Третьяковым (от торгово-промышленного класса), кроме этой программы мы ставили некоторые другие условия. Мы ставили в особенности условия, которые давали бы нам возможность функционировать в правительстве в сильном составе, а не в одиночку"^**.

^* (Там же.)

^** (ЦГАОР СССР. Ф. 579. Оп. 1. Д. 854. Л. 9-10. Стенограмма лекции П. Н. Милюкова.)

Так что требования, предъявлявшиеся лицами, принадлежавшими к разным организациям кадетской партии и торгово-промышленному союзу, на самом деле исходили из одного центра - из ЦК кадетской партии. Показательно и то, что меры в военном вопросе, предложенные ЦК в переговорах с Керенским, по свидетельству Милюкова, до отъезда премьер-министра на совещание в Ставку, выглядят как принципиальный набросок тех проектов, которые были развернуты на этом совещании генералами. "...Далее мы хотели,- сообщал Милюков,- чтобы пресечено было то зло, которое валило нашу армию: мы считали необходимым восстановить прежнее иерархическое отношение между командованием и нижними чинами, мы хотели вместо комитетов армейских, которые расширили свои задачи сужением других^* до пределов хозяйственных распоряжений, мы хотели, чтобы была закрыта та дыра, через которую проникала большевистская пропаганда... мы хотели, таким образом, чтобы восстановленная в своей мощи путем восстановления дисциплины армия служила той широкой задаче окончания войны в полном согласии с союзниками"^**.

^* (Так в стенограмме.)

^** (ЦГАОР СССР, Ф, 579. Оп, 1, Д. 854. Л. 9.)

Нельзя не видеть, что требования генеральской верхушки представляли собой конкретизацию требований кадетов и капиталистов. Это было не простое совпадение: реакционный генералитет представлял собой верных оруженосцев эксплуататорских классов, с которыми был связан всей своей службой и общностью интересов.

Все программные документы разных кругов контрреволюции - ЦК кадетской партии (в виде письма Кишкина, Астрова и Набокова), Временного комитета Государственной думы (повторявшего требования кадетского ЦК), торгово-промышленных организаций - появились в одно и то же время (16-19 июля) и в одной и той же газете - органе кадетской партии. "Речь" активно пропагандировала программу, выработанную Центральным комитетом кадетской партии. В передовой, посвященной предстоявшему тогда Государственному совещанию, высказывалась уверенность в том, что "наша общественность" сумеет "объединиться на общей внепартийной программе... Такую программу не приходится выдумывать. Отдельные части ее носятся в воздухе. Со времени оглашения в печати известного письма В. Д. Набокова, Н. М. Кишкина и Н. И. Астрова к А. Ф. Керенскому основные условия оздоровления России постепенно стали общим лозунгом, объединяющим все живые силы страны. Создание единой, действительно независимой от Советов сильной национальной власти, которая могла бы возродить армию и спасти страну от грозящих ей голода и холода,- вот требование, единогласно выдвигаемое всей страной"^*. Добившись в результате разрешения июльского кризиса ликвидации двоевластия, буржуазия форсировала воплощение своего единовластия в наиболее действенную, чрезвычайную форму - в военную диктатуру. ЦК кадетской партии не только вырабатывал платформу, объединявшую все силы контрреволюции, но и сплачивал их при помощи своего печатного органа.

^* (Речь. 1917. 8 авг.)

Организация и укрепление контрреволюции после июльского кризиса, указывал В. И. Ленин, характеризовались соединением трех ее главных сил: 1) партии кадетов, являвшейся вождем организованной буржуазии, 2) Генерального штаба и командных верхов армии и 3) черносотенно-монархистской и буржуазной прессы^*. Объективное положение того времени Ленин оценивал как назревшую неизбежность решить коренной вопрос революции: "либо победа военной диктатуры до конца, либо победа вооруженного восстания рабочих"^**. Такая ситуация выдвигала в авангард контрреволюции командные верхи армии. Прямая поддержка со стороны Временного правительства, выразившаяся прежде всего в назначении Корнилова верховным главнокомандующим, облегчала подготовку этих верхов к утверждению военной диктатуры. Оказавшийся в руках Корнилова аппарат Ставки приступил к деятельной разработке мероприятий, необходимых для этой цели.

^* (См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34, С. 1.)

^** (Там же, С. 2.)

Деникин рассказал в своих мемуарах, что в конце июля 1917 г. он неожиданно был перемещен с Западного фронта на Юго-Западный. Выезжая к новому месту службы, он взял с собой и начальника штаба фронта генерала Маркова. Проездом они остановились в Могилеве и в тот же день были приглашены Корниловым на совещание начальников отделов Ставки, на котором обсуждалась "корниловская программа восстановления армии"^*, оформлявшаяся в виде докладной записки верховного главнокомандующего Временному правительству. Находясь уже в эмиграции и собирая материалы для "Очерков русской смуты", Деникин запросил бывшего 2-го генерал-квартирмейстера Ставки Ю. Н. Плющевского-Плющика (тоже эмигрировавшего) об обстоятельствах подготовки этого доклада. Тот ответил письмом 3 мая 1921 г. "Начну с истории этого доклада,- писал Плющевский-Плющик.- Вы, конечно, помните, что на заседании 16 июля не было вынесено никаких конкретных решений. Это обстоятельство заставило меня, как 2-го генерал-квартирмейстера, постараться все-таки подвести итог всему на заседании сказанному^** и наметить ряд мероприятий, необходимых для поднятия ее боеспособности. Числа 20-го июля в этом смысле я и подал генералу Лукомскому как начальнику штаба обширный доклад. Лукомский прочел его, одобрил и подал его Корнилову в день его приезда в Могилев, т. е. 22 июля. Корнилов тоже доклад одобрил, снабдил его богатыми резолюциями и приказал мне в кратчайший срок развить этот доклад в обширный доклад Временному правительству. Доклад этот, законченный в срок, и был прочтен на том заседании в Ставке, на котором присутствовали вы и Марков. Главная цель его была не только наметить необходимые реформы, но и нарисовать ту ужасающую картину развала, которую в это время представляла собою армия"^***.

^* (Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1, вып. 2. С. 196-197.)

^** (Очевидно, в протокол совещания были включены семь пунктов, сформулированные Плющевским-Плющиком как "итог" совещания (см.: Красная летопись. 1923. № 6. С. 52). В сборнике документов "Революционное движение в русской армии. 27 февраля - 24 октября 1917 года" (М., 1968. С. 223-224) они опубликованы с архивной копии как постановление совещания.)

^*** (ЦГАОР СССР. Ф. 5827. Оп. 1. Д. 42.)

3 августа Корнилов приехал в Петроград, чтобы выступить с этим докладом на заседании Временного правительства и добиться проведения в жизнь намеченных мероприятий. Первым ознакомился с докладом верховный комиссар при Ставке М. М. Филоненко, находившийся в это время в Петрограде. Филоненко, как он показывал позже на следствии по делу Корнилова, нашел этот доклад "весьма неудачным, обнаружившим непонимание автором условий политического момента"^*. Вместе с управляющим Военным министерством Б. В. Савинковым Филоненко не рекомендовал Корнилову представлять доклад Временному правительству в таком виде. Не нашел возможным огласить эту записку на заседании Временного правительства и Керенский, которому Корнилов показал ее при личном свидании. "Там был изложен целый ряд мер, в огромном большинстве вполне приемлемых,- рассказывал потом следственной комиссии Керенский,- но в такой редакции и с такой аргументацией, что оглашение ее привело бы к обратным результатам. Во всяком случае был бы взрыв и при опубликовании ее сохранить Корнилова главнокомандующим было бы невозможным... Было решено, что записка эта будет переработана вместе с военным министром, вместе со мною так, чтобы сделать ее приемлемою для Ставки, для общественного мнения и для меня, а генерал Корнилов в этот день сделает только доклад о стратегическом положении армии и о возможных военных событиях"^**.

^* (Мартынов Е. И. Корнилов: Попытка военного переворота. М.; Л., 1927. С. 46.)

^** (Керенский А. Ф. Указ. соч. С. 37.)

Корнилов передал привезенный доклад Савинкову с тем, чтобы через неделю, когда Корнилов снова приедет в Петроград, обсудить окончательный текст. "При совместном обсуждении вопроса о докладе с ген. Корниловым и Б. В. Савинковым,- показывал Филоненко следственной комиссии,- мы остановились на решении, что доклад должен охватить все стороны жизни армии и тыловых учреждений, с ней сопряженных, и что доклад Ставки, равно как и доклады главных управлений министерства, составленные по приказанию Б. В. Савинкова, должны послужить материалом. Составление доклада Б. В. Савинков возложил на меня"^*. Оставшись с этой целью в Петрограде, Филоненко отправил вместе с Корниловым в Могилев своего помощника Фонвизина с поручением "следить за тем, чтобы, под влиянием штаба, за подписью генерала Корнилова не вышло бы из Ставки чего-либо не отвечающего определенной, им же одобренной, политической ориентации"^**. Керенский свидетельствовал потом, что "во второй записке, представленной 10 августа, появилось два совершенно новых отдела - фабрично-заводский и путей сообщения"^***. Записку подписали Савинков и Филоненко, а затем и Корнилов.

^* (ЦГАОР СССР. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 23. Л. 15.)

^** (Мартынов Е. И. Указ. соч. С. 48 (из показаний Филоненко).)

^*** (Керенский А. Ф, Указ. соч. С. 37-38.)

Если подытожить сказанное о происхождении доклада, представленного Корниловым Временному правительству 10 августа, то получается, что исходным материалом для его составления послужил протокол совещания в Ставке 16 июля, в особенности зафиксированные в нем предложения Деникина и Корнилова. Этот материал получил более обстоятельную разработку в отделах Ставки, затем был обобщен Плющевским-Плющиком и откорректирован в результате обсуждения, проведенного Корниловым на заседании в Ставке с участием Деникина. Текст, окончательно отредактированный Филоненко, был дополнен материалом из докладов главных управлений Военного министерства, составленных по приказанию Савинкова.

"Прошли времена, истекают крайние сроки,- говорилось во вводной части этого доклада,- пока стихийными движениями ничем и никем не управляемых народных масс не закрыт путь определенный и твердый, революционная власть должна на него без всякого промедления, без всякого колебания встать". В самых мрачных красках рисовалось положение на фронте: тарнопольский разгром армий Юго-Западного фронта расценивался как прецедент, который "может повториться каждый день, в любой точке боевой линии. По выбору противника может пасть либо Рига, либо Одесса, может быть по произволу врагов разрешен в пользу Румынии бессарабский вопрос... Солдаты армии, бежавшие под Тарнополем летом, зимой, при первых морозах, начнут массами дезертировать с позиций". Это писалось для обоснования тех мер, которые намечались прежде всего по отношению к армии. И тут же давался их общий перечень: "Спасти положение может только: А) самая суровая дисциплина и Б) общее упорядочение состояния армии: 1) поднятием на должную высоту офицерского состава; 2) постановкой в точные, законом определенные рамки функций правительственных военных комиссаров, 3) функций войсковых выборных организаций; 4) урегулированием вопросов быта; 5) урегулированием печати в армии; 6) реорганизацией армии в административном отношении; 7) оборудованием фронта и непосредственного тыла армии в техническом отношении; 8) урегулированием тыла армии и запасных полков, 9) железных дорог, 10) боевого снабжения армии"^*.

^* (Красная летопись, 1924. № 1(10). С. 207.)

В докладе подробно расписывались меры по восстановлению дисциплинарной власти начальников. В качестве одной из них преподносилось издание уставов: дисциплинарного, внутренней и гарнизонной службы, с одновременной отменой декретом правительства "всех предыдущих положений, законов и приказов, затрагивающих вопросы дисциплины и внутреннего быта армии". Если учесть, что особенные протесты командных верхов армии вызывали такие "предыдущие положения", как приказ № 1 Петроградского Совета и другие документы, фиксировавшие демократические завоевания солдатских масс, то станет ясно, что речь шла о реставрации и закреплении уставами старых порядков в армии. Для обоснования такой реставрации используются любые средства. Констатируется, например, рост заболеваний сапом и чесоткой лошадей и гуртового скота, а объяснение дается такое: "Причину этих явлений, грозящих лишить армию конского состава, разрушить совершенно ее боеспособность и отозваться в конечном счете самым тяжелым образом после демобилизации на сельском хозяйстве, надлежит искать исключительно в полнейшей распущенности солдат, не желающих по праздности и лени ни чистить лошадей, ни даже кормить их, и в совершенном отсутствии у начальников средств к понуждению неповинующихся". "Еще более серьезным, грозящим обратиться в стихийное всенародное бедствие" признается в докладе антисанитарное состояние людского состава армии. Это явление доклад также относит "исключительно на счет отсутствия дисциплины вообще и дисциплинарной власти начальников в частности", ибо "солдаты, отказывающиеся исполнять работы, к общей пользе армии направленные, вследствие крайней разнузданности и укоренившейся привычки к безделью отказываются от работы, имеющей целью непосредственное телесное благополучие каждого из них в отдельности". И - как рефрен: "Ни у начальников, ни у врачей нет средств бороться со злом".

Раздел о поднятии авторитета офицеров и улучшении их материального положения составители доклада заключают двумя весьма характерными пунктами: "...5) Озабочиваясь подбором соответствующего командного состава, не останавливаясь перед решительным удалением всех не соответствующих своему назначению, в то же время необходимо тщательно пересмотреть списки лиц, уволенных со службы в первый период революции, и вернуть уволенных как по недоразумению, так и вследствие пристрастной аттестации безответственных лиц. 6) Для устранения тех немногих офицеров армии, которые не проникнуты надлежащим воинским духом и пониманием дисциплины, необходимо усилить кару за преступления по должности, бездействие и превышение власти".

Все под тем же углом зрения рассматривалась и роль в армии комиссаров. "В настоящее время без комиссаров обойтись в армии нельзя"- таким заявлением открывался посвященный им раздел доклада. Их деятельность "должна быть направлена к восстановлению боеспособности народной армии... в этом отношении экстраординарный институт комиссариата чрезвычайно облегчает задачи командного состава. Комиссары - врачи, которые по оздоровлении армии должны считать свою задачу выполненной". Предлагался совершенно определенный статут комиссаров, исключавший не только наделение их полномочиями от Советов, но и какую бы то ни было зависимость от любых демократических организаций. Это требование получило в докладе категорическое выражение: "Комиссары должны являться полномочными представителями Временного правительства, а отнюдь не каких-либо общественных, политических и профессиональных организаций, и в качестве таковых должны представлять из себя стройную организацию государственного механизма, лишенную характера случайности как в отношении назначения на должности, так и в порядке осуществления своих обязанностей. В этом смысле важно единообразие общих принципов их деятельности под руководством главного военного комиссара при верховном главнокомандующем и предоставление им широкой инициативы по проведению этих принципов в жизнь. Положение о комиссарах должно получить силу закона"^*.

^* (Там же. С. 210.)

Особое внимание уделялось в докладной записке войсковым выборным организациям. Как и в отношении комиссаров, вопроса об их ликвидации не ставилось. Наоборот, говорилось: "Не может быть и речи об уничтожении комитетов. Следует помнить, что комитеты, в общем и целом пользующиеся доверием широких солдатских масс, смогут, при правильном направлении их деятельности, послужить могучим средством для внедрения в воинские массы дисциплины и гражданского сознания, обеспечивая своим существованием, символизирующим в глазах массы бытие революции, спокойное отношение к тем суровым мерам, которые необходимы для спасения армии и страны и на фронте и в тылу". Речь шла, таким образом, не о том, чтобы уничтожить комитеты, из которых командные верхи армии надеялись извлечь для себя пользу, а о том, чтобы, лишив их какой бы то ни было самостоятельности, сделать безусловно послушным орудием в руках этих верхов. Эта задача обосновывалась следующим образом: "До сих пор комитеты являлись организациями совершенно безответственными перед законом; они могли выносить какие угодно постановления, хотя бы явно противозаконные и вредоносные, не подвергаясь никакой каре; с другой стороны, они не обладали достаточным авторитетом в солдатской массе, находясь от нее в полной зависимости, так как могли быть в любой момент лишены полномочий и переизбраны вновь. Если к этому прибавить, что компетенция комитетов не была определена, так как были последовательно отменены все приказы, регулирующие их деятельность, что не были установлены ни их права, ни их обязанности и что в то же время солдаты предъявляли всевозможные запросы и требовали от них отклика на все явления не только солдатского быта, но и совокупности русской, а иногда и иностранной жизни, должно казаться удивительным, насколько эти молодые выборные учреждения сравнительно мало уклонялись от правильного пути и насколько часто оказывались на высоте положения, кровью запечатлевая свою доблестную воинскую деятельность".

Как видно отсюда, генеральскую верхушку не удовлетворяла даже "доблестная воинская деятельность" соглашательских комитетов, если благодетельное ее направление не гарантировалось твердым регламентом и было подвержено влиянию солдатской массы, которая предъявляла комитетам, кроме бытовых, и политические требования и могла в случае, если они не давали "отклика" на эти требования, лишать их полномочий и переизбирать. Такую "анархию" надлежало пресечь. "Для осуществления этого,- гласил доклад,- необходимо: 1) немедленно, путем соответственного законодательного акта, придать комитетам характер законных выборных организаций воинского управления. Для этого нужно установить несменяемость комитетов на все время их полномочий... 2) Определить точную компетенцию комитетов... 3) Определить ответственность их по суду за превышение власти, бездействие власти, неисполнение и нарушение обязанностей". Перевыборы комитетов допускались, помимо истечения срока полномочий, не по воле избирателей, а лишь "вследствие роспуска их комиссарами за противозаконные или вредные для боеспособности армии постановления или деяния", а также в случае "осуждения по суду за преступную деятельность или конкретные преступления". Так что на отсутствие кары за "противозаконные и вредоносные" постановления комитеты, согласно данной пропозиции, пожаловаться уже не могли бы.

"Таким образом,- подводился итог разработке вопроса о комитетах,- постановление п. 1 придаст комитетам необходимые независимость и авторитетность, постановления же пунктов 2 и 3, сделав их ответственными и перед законом, создадут для них альтернативу: либо исполнять свои обязанности и проводить в сознание масс идеи порядка и дисциплины, либо поддаваться безответственному влиянию масс и тогда нести кару по суду". Загнав комитеты в такую западню, наставляемые Корниловым законодатели высказывали уверенность: "Есть все основания думать, что комитеты станут на первый, а не на второй путь"^*. Так приводились к общему знаменателю внешне будто бы неодинаковые требования Корнилова и Деникина в отношении комитетов, предъявленные на совещании в Ставке 16 июля. Альтернативы, собственно говоря, никакой не предоставлялось: комитетам приуготовлялась судьба, тогда еще намеченная Деникиным,- упразднение путем изменения (даже не постепенного) их функций.

^* (Там же. С. 211.)

Кажется, совсем безобидно выглядели в общей формулировке вводной части доклада предложения об урегулировании вопросов быта и печати в армии. Но за этими общими формулировками стояло вот что: "Устройство военных митингов на всем театре военных действий должно быть запрещено на все время войны"; воспретить въезд "в район расположения армии всякого рода делегаций и агитаторов без предварительного разрешения соответствующих комиссаров"; принятое Временным правительством постановление "о недопущении в армии издания газет явно вредного большевистского направления" дополнить "законом, возлагающим на комиссаров и комитеты просмотр всего поступающего в части войск печатного слова". Все это не что иное, как повторение 6, 7, 8-го пунктов программы Корнилова, оглашенной в Ставке 16 июля.

Не менее содержательной была и другая общая формулировка вводной части - об "урегулировании тыла армии и запасных полков". В специальном разделе обращалось внимание на то, что "запасные части, питающие армию комплектованием, заражены дезорганизацией не менее самой армии". Особенно разлагающее влияние на них приписывалось приказу № 1 Петроградского Совета и в связи с ним особая роль в процессе разложения тыла - столичному гарнизону. Петроградский гарнизон, объявивший, "что он остается в столице как страж революции", третировался как "банда праздношатающихся", опасная для "высшего представителя революционного народа", под коим разумелось Временное правительство, причем недвусмысленно делался намек на июльские события в Петрограде. Но "печальный пример" Петроградского гарнизона не расценивался как исключение. "В каждом городе, везде, где расположены запасные части,- без стеснения в выражениях повествовалось в докладе,- скопились массы таких же "спасителей революции", распущенных, дезорганизованных тыловых солдат, обильно укомплектованные дезертирами с фронта. Эти воинские части, поскольку, весьма условно конечно, к ним можно применять такое название, являются не только бесполезными, но даже вредными и опасными для фронта".

Не гнушаясь никакими инсинуациями, вплоть до обвинений Петроградского гарнизона в разложении под влиянием "подкупной пропаганды", авторы доклада изображали состояние тыловых гарнизонов в самых мрачных красках, набрасывая на революционные выступления солдат покров разного рода аморальных действий и даже уголовщины. Таким образом в докладе очернялись июльские выступления солдат в Петрограде, Царицыне, Астрахани, Твери, Нижнем Новгороде и других городах. Ссылаясь на донесения генералов с фронтов, составители доклада в призраке большевизма находят отмычку для объяснения развала не только в тылу, но и в действующей армии. "В еженедельных сводках, представляемых фронтами, постоянно указывается, чем является пополнение для армии: "Пополнения очень плохо подготовлены и вносят разлагающий элемейт в ВОЙСКУ". "Дальнейшая присылка запасных вызовет кризис". "Среди солдат, прибывающих на пополнение, сильно распространены идеи большевизма"". А отсюда уже выводилось требование распространить смертную казнь и на тыл: "Колебания быть не должно. Нет никаких логических оснований, применив смертную казнь в действующей армии, карая преступников, стоящих все-таки перед лицом врага и опасности, оставить для тех же преступлений, совершаемых в тылу, наказания менее суровые..."

Но смертная казнь была не единственной мерой, приготовленной для того, чтобы, по замыслу составителей доклада, "перевоспитать тыловую массу". В подкрепление ей были изобретены и такие меры: "...2) Безусловно необходимо теперь же изъять из запасных полков все вредные элементы, в наиболее острых случаях прибегая к расформированию неповинующихся частей. Для расформированных необходимо создать особые концентрационные лагери с самым суровым режимом и уменьшенным пайком, привлекая одновременно содержащихся в них на государственные работы. Бессмысленно распределять людей расформированных частей по другим полкам. 3) Командный состав тыла должен быть пересмотрен в ближайшее же время. Твердая власть, энергичные меры спасения армии должны проводиться в жизнь людьми, умеющими действовать неуклонно и твердо... Строжайшая дисциплина должна быть восстановлена на одинаковых для действующей армии и тыла основаниях".

Не ограничиваясь пределами своего ведомства - действующей армией, запасными войсками тыловых гарнизонов, военщина намеревалась раздавить и рабочее движение. Предлогом для вмешательства в революционные порядки в промышленности и на транспорте служило падение боевого снабжения армии. Имелось в виду реализовать давнишнюю мечту буржуазии - милитаризировать железные дороги и промышленные предприятия.

"Железные дороги,- говорилось в докладе,- должны быть объявлены на военном положении. Комитетам [должно быть] категорически воспрещено вмешиваться в технические распоряжения начальства. Всякое неисполнение технического приказа должно рассматриваться как неисполнение боевого приказания на фронте и облагаться соответственной карой, для чего на дорогах в крупных узловых центрах должны быть учреждены военно-революционные суды. С другой стороны, правительство должно обеспечить спокойную работу железнодорожных служащих, для чего должна быть учреждена государственная станционная милиция, поддержанная, где нужно, воинскими командами". Раздел "Железные дороги" заканчивается фразой: "Относительно железнодорожных мастерских и депо применить те же самые меры, которые предложены ниже относительно заводов, работающих на оборону"^*. Какие же это меры? Они предначертаны в последнем разделе доклада, именуемом "Снабжение армии".

^* (Там же. С. 215-216.)

Здесь прежде всего статистической сводкой доказывается понижение производительности предприятий, занятых выполнением военных заказов, рисуется "грозная картина" разрухи и дается обычное для буржуазной экономической науки и публицистики объяснение кризиса. Его причиной выставлен по аналогии с отсутствием чувства "долга" у солдат низкий "нравственный уровень" рабочих при полном умолчании об активном саботаже и дезорганизации производства предпринимателями в провокационных целях, о затяжном топливном и транспортном кризисе, о резко ухудшившемся материальном положении рабочих. Так обосновывалась необходимость "перевоспитания тыловой массы" и в области промышленности, а затем уже перечислялись самые меры.

"Для спасения страны и свободы,- предлагалось в докладе,- необходимо теперь же:

1) объявить все заводы, работающие на оборону, а также угольные копи, на военном положении;

2) решительно воспретить на территории заводов все то, что мешает работать: митинги и всякого рода собрания, за исключением совета старост и правления больничных касс;

3) категорически потребовать от рабочих исполнения минимального ежедневного количества изделий по средней норме последних месяцев до переворота (октябрь - январь) при непременной оплате труда не за время, а сдельно;

4) немедленное увольнение и отправление на фронт каждого рабочего, не удовлетворяющего условию п. 3-го;

5) прекращение самовольства рабочих в отношении лиц технического персонала и заводской администрации, а также полное запрещение вмешательства рабочих в дела хозяйственные...

7) воспрещение всяких стачек и локаутов на все время войны, с привлечением к уголовной ответственности и обложением высшей мерой уголовного наказания за подстрекательство как к первому, так и второму...

9) немедленный призыв на военную службу всех лиц заводской администрации с командированием их на занимаемые ими должности распоряжением военного министра..."^*

^* (Там же. С. 216-217.)

Нельзя не заметить, что если первые восемь разделов доклада имели главной целью "перевоспитание" солдат фронта и тыла, реставрацию порядков царской армии, то два последних раздела непосредственно направлены против ведущей революционной силы в стране - пролетариата. Этих разделов не было в докладе, сочиненном в Ставке, но это не значит, что они были разработаны в военном ведомстве без участия Ставки. В беседе Корнилова с корреспондентом "Русского слова" еще 3 августа проскользнули сведения о том, что "проект оздоровления транспорта" уже к тому времени был разработан в Ставке комиссией под председательством генерала Романовского генералом Кисляковым и инженером Шуберским и сводился "к введению на дорогах железной дисциплины". Защищая этот проект во Временном правительстве, Корнилов указывал на пагубность продолжения "политики морального воздействия"^*. Поставив свою подпись под докладом, включавшим эти разделы, он никогда не отделял их от того текста, который сам привез в Петроград из Могилева.

^* (Русское слово. 1917. 4 авг.)

Хотя окончательный текст доклада Филоненко скомбинировал из материалов Ставки и министерства, Корнилов имел, видимо, полное право заявить на Государственном совещании в Москве: "Для восстановления армии необходимо немедленное принятие тех мер, о которых я доложил Временному правительству. Мой доклад представлен, и на этом докладе без всяких оговорок подписались управляющий Военным министерством Савинков и комиссар при верховном главнокомандующем Филоненко"^*. Керенский возмущался тем, что Корнилов "в речи на Московском совещании даже авторство ее (докладной записки.- В. П.) приписал себе"^**, но вопрос о том, был ли Корнилов единоличным автором доклада или доклад вышел из недр Ставки и министерства как плод их совокупных; усилий, не имеет существенного значения, коль скоро изложенные в нем требования были приняты Временным правительством к исполнению, не встретив принципиальных возражений.

^* (Государственное совещание. М.; Л., 11)30. С. 63.)

^** (Керенский А. Ф. Указ. соч. С. 39.)

В книге "Дело Корнилова" Керенский писал, что на заседании правительства 11 августа он огласил докладную записку Корнилова в первой редакции, "более боевой по силе, но более приемлемой по существу, без двух щедринских отделов"^*, а следственной комиссии показывал: "...На заседании 11 августа Временным правительством было решено принципиально признать возможность применения тех или иных мер до смертной казни в тылу включительно, но проводить их в жизнь лишь по обсуждении в законодательном порядке отдельно каждой конкретной меры"^**. Заместитель министра-председателя Н. В. Некрасов в беседе с редакторами ежедневных газет 19 августа 1917 г. также заявил, что принципиальных разногласий между Корниловым и Временным правительством, по крайней мере в "чисто военных вопросах", нет (и правительство будет "работать над осуществлением намеченной программы"^***. Принимая к исполнению программу военной верхушки, Временное правительство признавало тем самым главенство этой верхушки во всей государственной жизни; по сравнению с теми фактами, на которые В. И. Ленин обратил внимание после июльских дней, это означало новый шаг на пути к победе "военной диктатуры до конца"^****.

^* (Там же. С. 59. Щедринскими ("стилизованными под Угрюм-Бур-чеева") Керенский называет разделы доклада о железных дорогах и снабжении армии (см.: Там же. С. 38).)

^** (Там же. С. 62.)

^*** (Речь. 1917. 20 авг.)

^**** (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 1-2.)

Сознанием такого главенства был пронизан весь доклад Корнилова, Савинкова и Филоненко. Знаменательно его заключение: "Указанные мероприятия должны быть проведены в жизнь немедленно с железной решимостью и последовательностью.

Надо предупреждать события, и пусть у кормила правления станут люди, имеющие или могущие обрести в себе решимость провести их в жизнь... Не страхом и движением натянутых нервов должно осуществляться руководительство судьбами государства, а спокойной и сознательной твердостью людей с мощной волей, решившихся во что бы то ни стало спасти свободную Россию"^*.

^* (Красная летопись. 1924. № 1(10). С. 217.)

Этот возглас, не допускающий возражений, исторгла сила, чуждая сомнений в близком и окончательном торжестве военной диктатуры.