"Реакционный в целом слой"

Заботясь о сохранении армии в своих руках, самодержавие использовало все средства, которыми располагало, для подбора, воспитания и удержания командного состава в полной зависимости от правящих верхов. Революционная социал-демократия, борясь за войско, стала тщательно изучать возможности привлечения на сторону революции и офицеров. Еще до 1905 г., когда этот вопрос был для революционеров новым, они заботились о выявлении связей в военной среде, о скорейшем закреплении и оформлении "всех имеющихся связей среди офицеров и нижних чинов", об образовании в войсках социал-демократических групп^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 81, 303.)

В октябре 1905 г. ЦК и Петербургский комитет РСДРП не раз обращались к офицерам с призывом переходить на сторону народа в его борьбе против самодержавия. В листовке "К офицерам" указывалось, что из армии и флота доносятся вести о восстаниях матросов, об отказе солдат идти на усмирение "внутреннего врага", "но эти вести всего меньше говорят об офицерах". Социал-демократы призывали офицеров, если у них нет "настолько чувства жизни и свободы, чтобы радостно отдаться могучему потоку революции", хотя бы устраниться от борьбы против народа^*. "Офицеры,- говорилось в другой листовке,- перед вами два пути: или служить до конца гнусному правительству, этому остатку монгольского ига, этому кошмару цивилизации, служить в роли палачей своих сограждан, быть проклятием родной страны, или же переходить на сторону народа, на сторону революции, ускорить ее, уменьшить число ее жертв, сделать ее менее кровопролитной". Листовка напоминала офицерам о гражданском мужестве их предшественников: декабристов, участников революционного движения 70-х и 80-х годов, "мучеников-борцов из офицерской среды", и в частности одного из них - подполковника М. 10. Ашенбреннера, отбывшего 20-летнее заключение в Шлиссельбургской крепости. К тем из офицеров, "в ком еще не умерло чувство чести и собственного достоинства, не умерла любовь к родине и стремление к свободе и счастью России", социал-демократы обращались с призывом: "При будущих кровавых столкновениях переходите к нам вместе со своими частями... или, по крайней мере, парализуйте своей бездеятельностью правительство, дезорганизуйте его, доставляйте нам оружие и нужные сведения, помогайте нам всеми возможными способами - и благодарный народ не забудет вас"^**.

^* (Военные вопросы в решениях КПСС, 1903-1917 гг.: Сб. документов. М., 1960. С. 51-52.)

^** (Там же. С. 58.)

Однако уже на опыте революции, в конце 1906 г., большевики пришли к заключению, что "как классовый социальный состав офицерства, так и интересы офицерства как профессиональной военной касты заставляют их стремиться к сохранению постоянной армии и народного бесправия", поэтому "в происходящем буржуазно-демократическом перевороте офицерство в целом играет роль реакционную", а "существующие оппозиционно настроенные группы офицерства активной роли не играют". Вместе с тем не исключалась возможность перехода на сторону революции отдельных офицеров, которые "своими специальными знаниями и специальной военной подготовкой могут оказать значительную услугу в момент восстания армии и перехода ее на сторону народа, а также в технической подготовке к вооруженному восстанию"^*.

^* (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 9-е изд. М., 1983. Т. 1. С. 242.)

Эсеры и меньшевики исходили из иного представления о характере революции и ее движущих сил. Они уповали на союз со средней буржуазией и офицерством, т. е., пояснял Ленин, "с элементами кадетской партии"^*. О попытках претворения в жизнь этих идей рассказал впоследствии активный работник военной организации партии эсеров С. Д. Масловский (известный советский писатель С. Мстиславский). С горьким юмором вспоминал он о тех наивных хлопотах по созданию революционной офицерской организации, которым отдал много энергии сам в 1905-1907 гг. К работе с солдатами, пишет он, у эсеров в то время, наоборот, "не проявлялось особого рвения... ей не придавалось того значения, которое приписывалось вовлечению в движение офицеров". Эсеры, по словам Масловского, рассуждали так: "Если за нами будут офицеры, тем самым мы получим солдат - офицеры смогут вывести их [на борьбу] за народное дело ,,по команде", даже без всякой предварительной подготовки. Напротив того, сорганизовав небольшую группу солдат (а о крупных организациях при существовавших условиях мечтать не приходилось), мы фактически ничего не приобретаем, так как увлечь за собою данную воинскую часть - всю инертную массу, увлечь против офицеров, против железной и тупой дисциплины, царившей в полках, таким одиночкам-солдатам было бы невероятно трудно". Рассчитывая с помощью офицеров вовлечь в движение и солдат, эсеры еще и поэтому сосредоточивали "особые усилия на организации офицеров". Исходя из своих представлений о движущих силах революции, они считали, что с офицерами легче работать потому, объясняет Мстиславский, что "само движение, в которое их предполагалось вовлечь, носило, не в пример "низовому движению", в которое надлежало ввести солдат, определенно буржуазный характер", характер "верхушечной", интеллигентски-партийной революции, в которой "работники социалистических партий теснейшим образом соприкасались с буржуазными либералами и радикалами"^**.

^* (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 13. С. 355.)

^** (Мстиславский С. Отрывки о пятом годе // Каторга и ссылка. 1928. Кн. 39. С. 12-13.)

Мстиславский вспоминает о том, как весной 1905 г. группа офицеров - слушателей военных академий учредила "Всероссийский офицерский союз", который, по их решению, не должен был иметь "никакой зависимости от политических партий и никакой официальной с ними связи"; соответственно и программа союза "не заключала в себе ничего, что могло бы особо отпугнуть даже очень "среднего" офицера" и в общем сводилась к смутно представляемой "демократизации армии". В дальнейшем были созданы отделения союза в Киеве, Выборге, Луге, Ярославле, Астрахани, Варшаве. Но вот Масловский, избранный членом центрального комитета союза, отправляется в Москву, где у него были связи с офицерами-гренадерами. "С программой союза московские гренадеры согласились, правительство ругали дружно и крепко, дали на союз некоторую сумму, но от вступления в организацию воздержались. "Какая, дескать, разница: числиться в союзе или нет? Комитеты и прочее - только волокита лишняя; да еще донесет кто-нибудь, потом расхлебывай""^*.

^* (Там же. С. 16.)

На какой же платформе объединялись офицеры в этом союзе? Каких-либо конкретных, "боевых" (кавычки Мстиславского) задач союз перед собой не ставил - "он был как бы полностью рассчитан на будущее - на "следующий" после изменения государственного строя день, когда станет на очередь вопрос о том, как дальше быть с армией. По отношению же к самому перевороту союз занимал нейтральную, по существу, позицию, не придавая своим программным симпатиям к революции сколько-нибудь активных форм. В силу этого союз был чрезвычайно пестр по составу". Это ведь только после 1917 г. да после гражданской войны могло приобрести анекдотический оттенок сообщение Мстиславского о том, что в рядах союза "числился, правда чрезвычайно конспиративно, ничем себя не проявляя", Деникин, он и вышел из союза в 1906 г. по соображениям якобы "конспирации".

Из практических деяний членов союза Мстиславский называет оказание помощи (по указаниям центрального комитета) местным революционным и общественным организациям (собирали деньги на революционные нужды, сообщали списки членов военно-полевых судов и т. д.), но, по его словам, "приходилось регистрировать и факты участия членов союза в рядах своих частей в подавлении беспорядков". Зачастую, пишет Мстиславский, приходилось слышать от членов союза "даже прямые оправдания участия в усмирениях, на том основании, что ,"аграрный бунт не имеет ничего общего с революцией", а является "безобразием", совершенно аналогичным еврейским погромам, проявлением "темной силы": проявлением даже более безобразным, чем погромы, так как крестьяне громят "своих же", русских". Участвовали члены союза и в военно-полевых судах, вынося при этом смертные приговоры членам революционных боевых организаций^*.

^* (Мстиславский С. Из истории военного движения: (По личным воспоминаниям): "Офицерский" и "Боевой" союзы 1906 - 1908 гг. // Каторга и ссылка. 1939. № 6. (Кн. 55). С. 23.)

И вот - царский манифест 17 октября. "Конституция", по мнению некоторых членов союза, "разрешала вопрос, которым болела организация последние дни. Не только отпадала необходимость выступления, но под сомнение ставилась целесообразность самого дальнейшего существования союза. Ибо с переходом к "конституционным формам правления" иными, легальными, путями должны были получить разрешение и задания, стоявшие в программе союза"^*. Да и большинство офицеров "держалось того мнения, что "конституция" коренным образом изменила программу и тактику союза, что о каких-либо самостоятельных выступлениях и действиях не приходится и говорить, а дальнейшая ориентация союза должна идти на Думу".

^* (Мстиславский С. Отрывки о пятом годе. С. 34.)

А то, что произошло в союзе после утверждения Николаем II в феврале 1906 г. новых правил "призыва войск для содействия гражданским властям", Мстиславский корректно называет "расслоением внутри союза", получившим "окончательное оформление". Новые правила, пишет он, не допускали ни стрельбы в воздух, ни стрельбы холостыми патронами. "Введение этих правил поставило вопрос ребром: членам Офицерского союза приходилось выбирать между революцией или правительством". "Крепким предостережением" для них стал случай с капитаном С. В. Шаманским, который при направлении его с ротой на подавление "беспорядков" в г. Боровск подал рапорт с ходатайством об освобождении его от командировки, "связанной с применением насилия", и тут же был арестован, предан суду, исключен с военной службы и посажен в крепость^*.

^* (В сообщении Мстиславского об этом факте имеются некоторые неточности (в названии полка, в котором служил Шаманский, в самой фамилии капитана, не указано время, когда это произошло), но в целом факт подтверждается документами. В протоколе заседания Главного военного суда от 15 апреля 1906 г., разбиравшего кассационную жалобу капитана 222-го пехотного Шацкого полка С. В. Шаманского, записано: Московский окружной суд признал его виновным в том, что он, "получив 25 ноября 1905 г. в г. Калуге от командующего полком предписание отправиться в г. Боровск и вступить в командование ротой, находившейся в этом городе, для содействия гражданским властям при подавлении ожидавшихся беспорядков, умышленно не исполнил этого приказания, в г. Боровск не поехал, а с представлением предписания донес командующему полком, что выполнить обязанность, возлагаемую на него, Шаманского, означенным предписанием, он не может, так как содействие гражданским властям противоречило бы его понятию о долге, присяге и его совести. При этом судом признано уменьшающее вину подсудимого обстоятельство: прежняя долговременная, больше 10 лет, беспорочная служба. Суд... постановил: подсудимого капитана Шаманского подвергнуть заключению в крепости на 1 год 4 месяца с исключением из службы без лишения чинов, с потерей некоторых особенных прав и преимуществ". Кассационную жалобу Главный военный суд оставил "без последствий" (ЦГВИА СССР. Ф. 801. Оп. 46. Д. 53. 1906 г. Л. 9 об.). В дальнейшем, после отбытия Шаманским срока наказания и вплоть до 1915 г., полицейские власти, считая его "убежденным революционером", вели за ним наблюдение, пока он не скрылся из Самары (ЦГАОР СССР. Ф. ДП 00. 1915 г. Д. 291. Л. 3 об.).)

Этот случай повел к резкому сокращению численности членов союза^*. Ряды его "стали катастрофически редеть, и в меру этого поредения стало изменяться и самое его "лицо": уже к весне [1906 г.] стал вопрос о полной реорганизации союза на открытой революционной платформе". Однако к этой реорганизации было приступлено не сразу: нечего было "реорганизовывать", так как союз продолжал существовать только номинально - "в сущности сохранилась только центральная питерская группа, по преимуществу эсеровская"^**. Лишь в конце 1906 г. в Петербурге состоялся учредительный съезд делегатов местных офицерских групп и организаций, выработавший программу, тактику и устав "Всероссийского офицерского союза". Он создавался, по словам резолюции съезда, "как внепартийная профессионально-политическая организация, которая в основу своей программы кладет не цельное обособленное миросозерцание, выражающее какую-либо резко отмежевавшуюся отрасль идейных течений, но создается на почве более доступного объединения сил для достижения ближайших конкретных целей". Политическая часть его программы признавала необходимость уничтожения самодержавия и установления полного народовластия через свободно избранное Учредительное собрание, но о формах будущего государственного устройства, как и о социальных преобразованиях, в программе, по свидетельству Мстиславского, "намеренно не упоминалось ни слова", исключение было сделано только для военной реформы, "чтобы офицеры почувствовали союз доподлинно "своим""^***.

^* (Мстиславский С. Отрывки о пятом годе. С. 36.)

^** (Мстиславский С. Из истории военного движения. С. 10-11.)

^*** (Там же. С. 17-18.)

Наиболее острыми оказались на съезде прения о тактике - это были, по существу, прения о составе союза: "Широта захвата,- поясняет Мстиславский,- целиком зависела от того, будет ли наша тактика приемлема не только для революционного офицерства, но и для оппозиционного: элементов оппозиционных было, конечно, несоизмеримо больше, чем революционных, и со стороны конституционно-демократической партии уже принимались меры к "объединению их" под своим водительством". Спор о тактике сосредоточился, собственно, на одном вопросе, определявшем, однако, всю судьбу создававшегося союза: быть или не быть в его программе пункту о вооруженном восстании. Противники включения его доказывали, что "для победы народа достаточно отказа войск в повиновении правительству, т. е. военной забастовки", пункт же о вооруженном восстании мог оттолкнуть от союза многих офицеров, так как "при мысли о вооруженном восстании призрак крови встает с большей силой, чем в первом случае. А ведь, конечно, чем более дешевой ценой в смысле пролития крови достигнется свобода, тем лучше"^*. Более левому крылу удалось отстоять пункт о вооруженном восстании путем либерального толкования практического его применения, но и при этом он составил немалое препятствие для "широты захвата" офицерства союзом. Таким образом, пресловутое "расслоение" в среде союза происходило без отклонений от кадетской тактики в революции.

^* (Там же. С. 18-19.)

Документы, запечатлевшие деятельность союза, подтверждая и конкретизируя сведения Мстиславского, определенно указывают, что его организации были субсидируемы и непосредственно руководимы партией эсеров. В самом замысле организации союза, выраженном в проекте его программы, были заложены кадетские принципы политической борьбы, определявшие тактику союза. "Россия переживает тяжелую историческую эпоху, - говорилось в проекте. - Уже почти два года страна живет в атмосфере кровопролитной и разорительной гражданской войны, которая разгорается все шире и все глубже захватывает народные массы. Старая власть, неспособная более удовлетворять нуждам народа, утеряла его доверие. Народ ищет выхода из того невыносимого положения, к которому его привел самодержавный режим. В поисках новых путей он организуется в партии и союзы, стремясь при помощи сознательного вмешательства в государственную жизнь перестроить ее согласно своим идеалам и потребностям. Но эти стремления народа встречают противодействие правительства, опирающегося на армию. Раз правительство стало на путь борьбы с народом, оно перестало быть законным правительством, а превратилось в антинародную политическую партию, преследующую свои узкопартийные интересы; армия же у такой партии является только слепым и опасным для народа орудием".

Проект программы признавал долгом армии противодействие "правительственным попыткам втянуть ее в борьбу с народом". Отсюда выводилась необходимость создания внутри армии организации, которая "была бы достаточно сильна, чтобы парализовать деморализующую власть правительства над нею". Целью офицерского союза провозглашалось: "Устранить влияние армии на исход борьбы правительства с народом и тем дать возможность свободно-выборному народному правительству установить в стране законную власть, которая пользовалась бы авторитетом в глазах населения". И вот тогда-то армия, по мысли составителей проекта, "будет в состоянии стать вне политической борьбы... занять положение строжайшего нейтралитета по отношению ко всем существующим партиям", станет "силой, охраняющей свободу политической жизни от всяких на нее давлений путем насилия, но сама обязана - как целое - оставаться внепартийной". Организационный комитет Офицерского союза брал на себя инициативу "по организации внепартийного Офицерского союза на изложенных началах"^*. Это был не просто организационный взгляд, а идеология, на почве которой формировался Союз офицеров, - идеология либеральной буржуазии, эволюционировавшая к прямой, открытой контрреволюции.

^* (ЦГАОР СССР. Ф. ДП 00. 1906 г. Оп. 6. Д. S14. 1-а. Л. 14. Печат. экз.)

Ни Офицерскому союзу, ни армии в целом, ни трудовому народу не удалось тогда достигнуть той цели, которую провозглашала эта программа. В других, более поздних революциях XX в. революционным военным организациям удавалось обеспечить успех политического переворота, иногда перераставшего в народную революцию. Однако иллюзорный "нейтралитет" и "внепартийность" армии после таких переворотов нередко приводили либо к реставрации старых режимов, либо к установлению еще более свирепых военных диктатур. Там, где, стремясь к "беспартийности", революционные силы довольствовались результатами демократического переворота и, не имея ясных политических целей на будущее, уклонялись от борьбы за войско, там развивала бешеную деятельность реакция и при помощи своих военных кадров добивалась перерешения вопроса о власти в пользу эксплуататорских классов.

Изучающих тот далекий опыт прошлого не должна сбивать с толку крикливая революционность "социалистических" партий и руководимых ими организаций. Мстиславский пишет, что шум, поднятый эсерами при подготовке офицерского съезда, вызвал "значительную тревогу в правящих сферах"^*. Полиция, жандармы через свою агентуру изымали в частях рассылавшиеся Офицерским союзом листовки, проекты программы и устава, подготовительные к съезду материалы. Следы борьбы правительства и высшего командования армии и флота против "утопичных" и "преступных идей", распространявшихся этим союзом, сохранились в архивах департамента полиции, Главного и Генерального штабов^**.

^* (Мстиславский С. Из истории военного движения. С. 21.)

^** (Второй период революции. 1906-1907 гг. М., 1957. Ч. 1, кн. 1. С. 317-319; 112-113, 157-158; М., 1961. Ч. 2., кн. 1. С. 513-514, 522; М., 1963. Ч. 3. С. 375-376 и др.)

В феврале 1907 г. агентура Тифлисской охранки добыла печатный "Устав Союза кавказских офицеров", который, по словам жандармского офицера, препроводившего листовку в департамент полиции, представлял собой "преступную прокламацию". "Глубокая пропасть образовалась между царским правительством и народом,- говорилось в уставе. - События последнего времени еще больше расширяют и углубляют эту пропасть... Покрывши всю Россию сплошной сетью военных положений, правительство заставляет армию исполнять все полицейские обязанности и при помощи военно-полевых судов оно заставляет нас, офицеров, убивать порою ни в чем не повинных людей. Оно делает солдат и офицеров убийцами наших же родных братьев и сестер, не останавливаясь даже перед устройством погромов... Довольно нам быть послушным орудием в руках сановных палачей. Интересы родного нам народа, интересы отечества заставляют нас отречься от присяги царю..."

Призывая офицеров переходить на сторону народа "в его борьбе с игом царского самовластия", составители листовки напоминали, что русское офицерство уже внесло "свою лепту в историю революционного движения", выдвинув из своей среды офицеров-декабристов, лейтенанта П. П. Шмидта, руководителей Свеаборгского восстания подпоручиков А. П. Емельянова и Е. Л. Коханского, погибших в борьбе за народ. "Мы горячо чтим этих славных борцов,- говорилось в листовке,- и исполним их завет служить родине, во имя дорогой нам родины зовем мы наших товарищей офицеров и солдат сплотиться в военный союз", и далее следовало обращение ко всем гражданам "оказать нам моральную и материальную поддержку в великой борьбе за волю и счастье народа". Но и при таком, казалось бы, темпераментном заявлении о своей политической позиции, целью своей деятельности Союз кавказских офицеров признавал добиваться, "чтобы армия, являясь защитницей государства от внешних врагов, была [во] внутренней политической жизни страны внепартийной"^*. Ясно, что такими декларациями союз мог привлечь в свои ряды офицеров определенного, буржуазно-оппозиционного, круга. Те же военнослужащие, которые успели узнать цену подобного рода призывам, давали своим товарищам, вступавшим на путь революции, другие советы: "К Всероссийскому союзу военнослужащих я не советую присоединяться. Союз этот оказался очень розовеньким, платформа ближе к кадетам"^**.

^* (ЦГАОР СССР. Ф. ДП 00. 1906 г. Оп. 6. Д. 814. 1-а. Л. 52-53.)

^** (Второй период революции, 1906-1907 гг. Ч. 1, кн. 1. С. 177. Письмо, перехваченное полицией, датировано 19 января 1906 г.)

В одном из воззваний "Союза офицеров русской армии", захваченном полицией 27 марта 1906 г., констатировалось, что освободительное движение "приходит к последнему этапу". На что уж революционным кажется такое заявление: "Близок момент, когда революция примет реальные формы вооруженной борьбы свободного народа со своими историческими врагами". И вроде бы полное сознание роли и ответственности армии в этих условиях: "На рубеже двух порядков - старого, основанного на произволе и насилии, и нового, обеспечивающего народу основные права человека и гражданина,- роль и значение армии неизмеримо велики". Чтобы понять, о каком рубеже идет речь, достаточно знать, что составители воззвания считали после царского манифеста 17 октября самодержавный строй "минувшим" и "державные права" перешедшими к народу. "По приказу преступной бюрократии" армия пока еще расстреливает этот самый народ, но "завтра" она "будет присягать" ему на верность. И в этих-то условиях, "когда правительство и народ противопоставлены друг другу как две враждебные силы,- армия, дитя народа, не может колебать весов исторической справедливости слепым служением одному в ущерб другому. Она должна выделить себя из сферы враждующих сил и бесстрастно наблюдать неизбежный ход событий"^*.

^* (Там же. С. 317-318.)

Меньшевики, как и эсеры, выставляли лозунг "за Думу" (призывать к протесту против разгона Думы) на том основании, что "в глазах широких сельских и городских масс, армии, офицерства и оппозиционных слоев буржуазии" Государственная дума играет роль "естественного преемника власти", и тем самым обнаруживали, по оценке большевиков, свое желание "быть идеологами "общенационального" движения "офицеров", темного крестьянства и "оппозиционной буржуазии"". Большевики осуждали эту, по существу кадетскую, позицию, означавшую приспособление лозунгов социал-демократии "к офицерству, буржуазии и темным массам"^*.

^* (Пятый (Лондонский) съезд РСДРП: Апрель - май 1907 г.: Протоколы. М., 1963. С. 728-729.)

В августе 1906 г. большевистская газета "Пролетарий" поместила статью Ленина "Политический кризис и провал оппортунистической тактики". В ней беспощадной критике были подвергнуты меньшевики, которые союз "с средней буржуазией и офицерством, одним словом с элементами кадетской партии"^*, считали средством против перехода солдат и матросов на сторону Советов рабочих депутатов, что повело бы, по их убеждению, к установлению военной диктатуры армии, перешедшей на сторону народа, тогда как сами они ратовали "за Думу". Этот вопрос приобретал в рядах социал-демократии особенную остроту как раз в августе 1906 г. в связи с тем, что Г. В. Плеханов выступил в меньшевистской печати с заявлением о том, что только участие офицеров в военных организациях положит конец "бунтам (солдат и матросов), представляющим собою непланомерную и непроизводительную затрату сил, нужных для революции". Специально по этому поводу Ленин заметил: "Видите, как энергично: только участие офицеров положит конец бунтам!! Без офицеров не будет конца "непланомерной" трате глупых мужицких сил"^**.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 355.)

^** (Там же. Т. 15. С. 287-288.)

Но столь ясная мотивировка меньшевистской тактики была обнародована не сразу. В статье "Политический кризис и провал оппортунистической тактики" Ленину только на основании одного письма меньшевистского ЦК к партийным организациям приходилось делать вывод о том, что меньшевики, утратив "элементарный революционный инстинкт" и "всякое чутье действительности", не видели разницы "между дворянской революционностью декабристов - разночинно-интеллигентской революционностью офицеров-народовольцев,- и глубоко демократической, пролетарской и крестьянской, революционностью солдат и матросов в России двадцатого века". Оппортунисты не заметили коренной разницы "между революционностью офицеров в эпоху Народной Воли при полном почти равнодушии солдатской массы и теперешней реакционностью офицерства при могучем движении именно серой военной массы"^*.

^* (Там же. Т. 13. С. 356.)

Не забудем, что это писалось в августе 1906 г. А на октябрь и вообще на конец того же года и на первые месяцы следующего, 1907 г. приходилась наиболее интенсивная деятельность Союза офицеров: следы ее сохранились в переписке жандармских управлений Рязани, Тифлиса, Москвы, Иркутска, Томска, Киева, Маргелана и других городов и губерний с департаментом полиции^*. По сообщению же Мстиславского, союз перестал существовать к концу 1907 г. Так что между августом 1906 г. и концом 1907 г. лежат и его организационная полоса, и полицейские преследования, и медленное затухание деятельности, и, наконец, распад. Тогдашний его председатель вспоминает, что союз уцелел после полицейских розысков и провалов, но "не уцелел от внутреннего недуга: уже в самой организации его заложено было зерно его будущей гибели: я разумею оторванность его от солдатских масс... Решение не сливаться с солдатскими организациями, ограничившись лишь контактом, притом - контактом "верхушечным", было принято вполне сознательно... В те дни так резка, так, в буквальном смысле, непереходима была грань между офицером и солдатом, так било в глаза даже малейшее отступление от этой традиционной грани...".

^* (ЦГАОР СССР. ДП 00. 1906 г. Оп. 6. Д. 814. 1-а.)

Не только офицеры, но и вольноопределяющиеся, "находившиеся в постоянном и непосредственном общении с солдатами, оставались фактически изолированными, держались особняком - не только потому, что они чуждались солдатской среды, но и потому, что и сама среда сторонилась их, как " чужих", как "бар", и чрезвычайно туго шла на сближение". Мстиславский делает удивительное сравнение, не вызывающее, однако, сомнения в его обоснованности: "Значительной части революционного даже офицерства психологически было легче - как ни парадоксально прозвучит это - произвести государственный переворот, чем побрататься в обыденности, в быту, в повседневном общении с солдатами, ибо здесь им приходилось переступать классовую грань, в чем-то отрекаться от себя... и солдатские организации, со своей стороны, не выражали ни малейшего стремления к объединению с офицерством. Напротив, мне лично не раз приходилось слышать от солдат, что офицеры "стесняют" их, что без офицеров лучше".

И вот финал: "Развитие движения с 1906 года явственным и предопределенным путем перемещалось на низы, в массы... Всероссийский офицерский союз по составу своему не мог, не умел и не смел войти в массовое движение; этим судьба его была решена". Мстиславский подробно описывает процесс, который проходил у него на глазах, когда "даже очень искренние, казалось бы, члены союза" постепенно "вовлекались в работу реакции и, тем самым, все дальше отходили от движения... приток новых членов прекратился, полковые и батальонные кружки стали распадаться... связи отмирали, рвались или перерождались"^*.

^* (Мстиславский С. Из истории военного движения. С. 29-31.)

Весь этот процесс - наглядное свидетельство того провала оппортунистической тактики мелкобуржуазных партий, которую Ленин раскрыл на примере меньшевиков; эсеры продемонстрировали этот провал на кратковременной истории Офицерского союза, предоставив, таким образом, дополнительный материал для лучшего понимания марксистской оценки этапов революционного движения и классовой характеристики его сил в царской армии. Этот реальный процесс может служить подтверждением и тех выводов Ленина, в которых он обобщил уроки изучения офицерства как политической силы в годы первой русской революции, уроки, ценность которых с новой силой раскрылась в более позднее время, особенно в 1917 г.

В апреле 1907 г. путем сравнения резолюций, вынесенных в октябре 1906 г. меньшевистской конференцией военных организаций, а в ноябре - большевистской конференцией военных и боевых организаций РСДРП^*, Ленин дал классовую характеристику офицерства как участника буржуазно-демократической революции. Из анализа этих резолюций Ленин сделал три вывода, которые обусловливали тактику пролетарской партии по отношению к офицерству. Нельзя, прежде всего, определить ее, не поставив "во главу угла" оценку классового состава офицерства и его роли в ходе буржуазной революции, о чем меньшевики даже не ставили и вопроса. Во-вторых, Ленин обращал внимание на невозможность создания из офицеров самостоятельной социал-демократической организации, считая, что в смысле технической помощи восстанию могут оказать услугу лишь "отдельные офицеры". Наконец, меньшевики боятся указать "классовую связь офицерства с буржуазией" и потому признают возможность превратить офицеров "в сознательных сторонников с.-д. партии"; большевики дают офицерству открытую пролетарскую оценку как "реакционного в целом слоя" и из этого делают вывод: оппозиционных офицеров допустимо использовать "для осведомления", а "отдельных членов" привлекать в партийные военные и боевые организации. В целом же в рассуждениях меньшевиков Ленин усматривал оппортунистическую боязнь "оценить буржуазный классовый состав офицерства и внести в работу среди войска идею классовой розни массы "нижних чинов" из крестьян и рабочих и кучки дворянских сынков или буржуев, пролезающих через военную службу в дворянство"^**

^* (Второй период революции, 1906-1907 гг. М., 1963. Ч. 3. С. 30, 51.)

^** (См.: Ленин В. И. Поля. собр. соч. Т. 15. С. 285-287.)

Насколько точен сделанный Лениным анализ этих двух линий социал-демократов в отношении офицерства, показывают и такие факты. Большинство делегатов меньшевистской конференции "доказывало, что теперь состав офицеров не чисто дворянский, как то было прежде, что в него вошло много разночинских элементов, что поэтому необходимо обратить более серьезное внимание на работу среди офицеров"^*. Иначе отнеслись к проблеме большевики. К протоколам их конференции приобщен письменный доклад одного из активных участников ноябрьского (1905 г.) вооруженного восстания в Севастополе, И. П. Вороницына, который указывал, что "у нас слишком мало внимания обращают на привлечение в военные организации офицеров", и находил, что они могли бы с успехом работать в социал-демократической организации "несмотря на свою буржуазность"^**. Однако подобные соображения опровергались опытом революции и были большевиками отклонены; в основу их резолюции была положена классовая характеристика офицерства, играющего в буржуазно-демократическом перевороте реакционную роль.

^* (Второй период революции, 1906-1907 гг. Ч. 3. С. 28.)

^** (Высший подъем революции 1905-1907 гг. Вооруженные восстания. Ноябрь - декабрь 1905 г. М., 1955. Ч. 1. С. 342.)

Статья Ленина, посвященная специально протоколам большевистской военно-боевой конференции и защите как самой конференции, так и ее материалов от нападок меньшевистского ЦК^*, сама по себе является итоговым документом большевизма, обобщающим опыт борьбы с оппортунизмом по вопросам тактики социал-демократии в первой русской революции. В статье Ленин обратил внимание членов партии и всех сознательных социал-демократических рабочих на эти протоколы как на "чрезвычайно ценный материал", который необходимо изучать, особенно в той их части, в которой анализируются опыт работы в войсках и вопросы вооруженного восстания*. В теоретическую разработку проблемы вооруженного восстания как особого вида классовой борьбы пролетариата протоколами этой конференции, как и анализом их, сделанным Лениным, был внесен неоценимый вклад; раскрывалась одна из самых важных сторон "генеральной репетиции" Октября.

^* (Конференция была созвана большевиками "вопреки решительному протесту ЦК, находившего какие бы то ни было формы объединения боевых организаций недопустимыми" (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 15. С. 281).)

^** (См.: Там же. С. 289.)

В мае 1907 г. на V съезде РСДРП меньшевики, имевшие большинство в ЦК, попытались опорочить "дебаты и решения" ноябрьской конференции военных и боевых организаций. Мартов договорился до того, что в них нашла будто бы отражение позиция "заговорщических и анархистских элементов", стремившихся-де к образованию внутри партии "централизованной специальной организации подготовки восстания", и высказал опасение, что "шаг, сделанный "боевиками" в ноябре, грозит партии расколом"^*. Большевики, участники конференции, отвели эти обвинения, заявив, что решения конференции "являются единственными принципиально обоснованными резолюциями социал-демократической партии по вопросу о работе в армии"; став "достоянием значительного числа военных организаций, отдельных областных конференций", они "не вызвали никакой критики, ни одного отрицательного замечания ни ЦК, ни какой бы то ни было другой партийной организации"^**. В материалах съезда была, таким образом, подтверждена ленинская оценка решений большевистской конференции.

^* (Пятый (Лондонский) съезд РСДРП. С. 81.)

^** (Там же. С. 94.)

Когда мы читаем сделанные впоследствии Лениным выводы о том, что ожесточеннейшая борьба по программным и тактическим вопросам между представителями главных политических течений в 1903-1905 гг., а затем в 1905-1907 гг. предвосхищала и подготовляла открытую борьбу классов, "великую борьбу 1917-1920 годов"^*, то эта ленинская мысль должна напомнить нам, что в спорах тех лет получили оформление и тактические взгляды пролетариата по вопросам борьбы за армию, в том числе об отношении к офицерскому составу. Так что в 1917 г. пролетариат вступил во вторую революцию с готовой, выработанной и проверенной на опыте первой революции и в борьбе с оппортунистами позицией.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 9, 371-372.)

Классовая рознь, проявлявшаяся в отношениях офицеров и солдат, в необычайно острой форме выплеснулась на поверхность общественной жизни в дни Февральской революции и сразу же после свержения самодержавия оказалась в центре внимания разных политических сил. Известны многочисленные случаи расправ солдат и матросов с ненавистными офицерами и высшими чинами армии и флота в последние дни февраля и первые дни марта, а затем широко разлившаяся по всему театру военных действий и по гарнизонам тыловых округов волна смещений с должностей, изгнания из частей и арестов офицеров и генералов. А. И. Верховский, служивший в Севастополе начальником штаба дивизии, 2 марта 1917 г. записал в своем дневнике: "Сегодня слухи о перевороте распространились по городу и проникли в полки нашей дивизии... На улицах собираются митинги. Один из митингов, в несколько тысяч человек, потребовал коменданта свиты его величества адмирала Веселкина для переговоров. Адмирал поехал, не сняв, вероятно по недосмотру, вензелей государя с погон, и должен был снять их по резкому требованию толпы". Размышляя о тех опасностях, которые несет с собой "разбушевавшаяся стихия", Верховский с ужасом пытается представить, как "много горючего материала в нашей армии", сколько "старых обид" может вспомниться. "Все, что пережито, вся кровь, пролитая даром, все ошибки командования, все это теперь зачтется". Он, тогда подполковник Генерального штаба, прекрасно сознает, что движет эту "стихию": "Недоверие солдатских масс к нам, офицерам, очень велико. Они видят в нас теперь своих политических врагов, от которых нужно ждать величайших опасностей для народа"^*. "Между офицерами и солдатами образуется все большая и большая пропасть...- доносил 19 марта командующему 8-й армией генералу А. М. Каледину командир 11-го армейского корпуса генерал от артиллерии граф М. А. Баранцов.- Солдаты не верят офицерам"^**.

^* (Верховский А. И. Россия на Голгофе: Из походного дневника 1914-1918 гг. Пг., 1918. С. 68.)

^** (Революционное движение в России после свержения самодержавия. М., 1957. С. 639.)

Если раньше, в годы первой революции в России, классовая рознь между офицерами и солдатами проявлялась в условиях неограниченной власти командного состава над солдатской массой, при сохранении армии в руках самодержавия, то теперь, во второй русской революции, непримиримость классовых отношений приобрела еще большую остроту в иных условиях: власть командного состава с падением самодержавия оказалась подорванной и положение офицеров стало часто зависеть от отношения к ним солдат. Это озлобило офицеров и заставляло их искать способы восстановления старых порядков. Вот что сообщал, например, в марте 1917 г. в частном письме офицер Павловского гвардейского полка: "Между нами и ими - пропасть, которую нельзя перешагнуть. Как бы они [солдаты] ни относились лично к отдельным офицерам, мы остаемся в их глазах барами... Раньше правили мы, теперь они хотят править сами. В них говорят невымещенные обиды веков. Общего языка нам не найти"^*. Здесь нет чего-нибудь принципиально нового по сравнению с тем, что говорилось о классовой розни в армии в 1905-1907 гг. и что сознавалось тогда и офицерами и солдатами, но сознательное ядро солдатской массы подошло к новой революции, впитав опыт предшествующих классовых битв, который предостерегал от повторения ошибок, допущенных в первой русской революции.

^* (Красный архив. 1932. № 1/2 (50/51). С. 200.)

Тогда, говорил В. И. Ленин, "широкие массы матросов и солдат легко начинали бунтовать. Но так же легко делали они ту наивную глупость, что освобождала арестованных офицеров; они давали успокоить себя обещаниями и уговорами начальства; таким образом начальство выигрывало драгоценное время, получало подкрепление, разбивало силы восставших, и затем следовало самое жестокое подавление и казни вождей"^*. Это было сказано Лениным примерно за месяц до начала Февральской революции и не было тогда напечатано, но этот его доклад, впервые опубликованный в 1925 г., доносит до пас запечатленные уроки классовой борьбы и тактику большевиков в борьбе за войско, выработанную на опыте первой русской революции и ставшую для революционных сил руководством в грядущих классовых боях. Прошедший через царский суд и каторгу большевик И. Д. Сладков в первый же день Февраля напутствовал на Якорной площади Кронштадта многотысячную массу матросов: "Товарищи! Берите под стражу царских офицеров, вспомните их расправы в пятом и шестом годах. Не повторяйте прежних ошибок, не останавливайтесь на полпути. Не верьте им, будьте бдительны"^**. Арестовывая офицеров, матросы убеждались, что те "не верили в завтрашний день революции... знали, чем закончились события 1905 года, ждали такого же окончания и Февральской революции 1917 года", но матросы были научены поражениями в 1905-1907 гг., а затем и в 1912 гг.^*** "Мы не строили иллюзий,- вспоминал активный участник Февральской революции в Кронштадте матрос С. Н. Баранов,- понимали, что завтра они будут чинить расправы над нами, топить в крови революцию, если она не сможет себя защитить"^****.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 30. С. 318.)

^** (Баранов С. Н. Ветер с Балтики. М., 1967. С. 22.)

^*** (Весной 1912 г. одновременно развернулась подготовка к вооруженному восстанию на Балтийском и Черноморском флотах. Раскрыв с помощью провокаторов планы восстания, царизм обрушил на участников подполья массовые репрессии. На Балтике было арестовано 700 матросов, из которых 52 преданы военному суду. Массовые выступления рабочих и студентов в защиту осужденных заставили царские власти заменить вынесенные матросам смертные приговоры разными сроками каторги. В Севастополе было арестовано 500 матросов. Из преданных суду 143 человек 10 были расстреляны, остальные отправлены на каторгу, 20 человек оправданы за недоказанностью обвинения (см.: Найда С. Ф. Указ. соч. С. 446-478). Оценку восстаниям 1912 г. в армии и флоте В. И. Ленин дал в статьях: "Восстания в армии и во флоте", "Платформа реформистов и платформа революционных социал-демократов" (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 22). )

^**** (Баранов С. Н. Указ. соч. С. 36.)

Насколько просветил солдат и матросов полученный опыт, показывает эпизод, описанный в "Правде" в апреле 1917 г. Следственная комиссия, состоявшая из 7 лиц, избранных исполкомом Кронштадтского Совета, и 6 юристов, присланных Керенским (тогда министром юстиции), разобрав дело командира батальона крепостного полка капитана Альмквиста, арестованного солдатами, распорядилась освободить его из-под стражи и отправить в распоряжение военной комиссии Государственной думы. Солдаты и матросы усмотрели в действиях комиссии потворство арестованным офицерам и, собравшись у здания Совета, потребовали ареста следственной комиссии. Они лишь тогда отказались от этого намерения, когда члены исполкома и представители большевистского комитета разъяснили, что комиссия допустила ошибку, освободив офицера без согласия арестовавших его солдат, но не злонамеренно. В тот же день члены комиссии от исполкома были переизбраны, а юристы сложили свои полномочия и вернулись в Петроград^*.

^* (Правда. 1917. 14 апр.)

Командные верхи армии не сразу уразумели коренное изменение в политическом положении в стране и в армии. В первых числах марта Ставка по-прежнему продолжала предписывать подчиненным генералам принимать "самые решительные меры, дабы дезорганизация и анархия не проникли в армию", "захватывать и предавать... на месте военно-полевому суду" делегации, приезжающие из Петрограда и "обезоруживающие полицию и офицеров". Генералы требовали от правительства не вводить до конца войны "изменений в те внутренние распорядки армии, к которым она привыкла и в которых воспитывалась в течение многих лет", объявили "злостной провокацией" приказ № 1 Петроградского Совета "о неповиновении солдат офицерам"^*, запрещали его распространять, "так как никакого отношения этот Совет к армии не имеет", проникшие в войска экземпляры приказа конфисковывались. Однако накал политической борьбы, враждебные действия солдат по отношению "ко всем лицам, пытавшимся убедить их спокойно выждать распоряжений нового правительства", и аресты ненавистных генералов и офицеров убеждали генералов, как доносил 5 марта командующий 5-й армией А. М. Драгомиров, что "о применении оружия не может быть и речи, ибо таковой способ действий довел бы страсти до наивысшего предела и, несомненно, привел бы к окончательному разладу между войсковой, крайне впечатлительной массой и ее начальниками и... мог бы повести к самым серьезным последствиям"^**.

^* (Революционное движение в России после свержения самодержавия. С. 606, 614, 619.)

^** (Там же. С. 620, 614, 615.)

9 марта военный министр нового правительства А. И. Гучков в ответ на домогательства М. В. Алексеева, исполнявшего обязанности верховного главнокомандующего, об узаконении суровых мер к обузданию солдат открыл ему по секрету глаза на "действительное положение вещей", состоявшее ни больше, ни меньше как в том, что "Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, в его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, как допускает Совет рабочих и солдатских депутатов", в руках которого "важнейшие элементы реальной власти"- войска, железные дороги, почта и телеграф. И вообще, "Временное правительство,- писал Гучков,- существует, лишь пока это допускается Советом рабочих и солдатских депутатов. В частности, по военному ведомству ныне представляется возможным отдавать лишь те распоряжения, которые не идут коренным образом вразрез с постановлениями вышеназванного Совета"^*.

^* (Там же. С. 429-430.)

Ставка вынуждена была на время изменить свой курс, приспосабливая его к новым условиям. 11 марта генерал Алексеев в целях "ограждения армии от беспорядков" и удержания солдат в повиновении рекомендует командующим фронтами и армиями стать, "к сожалению... на путь компромиссов", а для этого "сорганизовать офицерский состав", внушить ему необходимость сближения с солдатами и ввести офицеров в возникшие "помимо воли начальства" солдатские комитеты, "дабы взять ход событий в свои руки, руководить ими, а не сталкиваться беспомощно с явлениями, получившими жизнь явочным порядком". На понятном им языке Алексеев внушал генералам: "Исключительность переживаемых событий и быстрое их развитие заставляет выйти из рамок обычных мероприятий, прибегнуть к приемам исключительным, лишь бы достигнуть цели"^*.

^* (Войсковые комитеты действующей армии. Март. 1917 г.- март 1918 г. М., 1982. С. 29-30.)

Генерал-квартирмейстер Ставки А. С. Лукомский разъяснял офицерам, что Временное правительство, "не имея в первое время своего существования никакой силы, на которую могло бы опереться, самим ходом событий поставлено было... в зависимое от Совета рабочих и солдатских депутатов положение", но тут же успокаивал: "Когда угар пройдет, то, естественно, нужно будет принять ряд мер для укрепления в армии дисциплины", идя же на "уступки в изменении уклада внутренней жизни армии", приходится делать "лишь то, чего избежать теперь нельзя"^*. В переводе на язык, свободный от "дипломатии", все эти разъяснения означали, как выразился командир одного из пехотных полков, только одно: после войны "мы покажем всей этой сволочи"^**.

^* (Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция: Москва. Фронт. Периферия. М., 1971. С. 156.)

^** (Там же. С. 144.)

Командный состав армии и флота стал усиленно заботиться о том, чтобы создававшиеся в войсках, в особенности после издания знаменитого приказа № 1 Петроградского Совета, солдатские комитеты были под присмотром и не выходили из-под влияния офицеров. Командирам частей, начальникам учреждений предписывалось включать офицеров в комитеты, а затем и в гарнизонные Советы солдатских депутатов. В этом командные верхи нашли поддержку у меньшевистско-эсеровских лидеров, призывавших "обеспечить дружную и согласованную работу солдат с офицерами", создавать "общие солдатско-офицерские Советы". Прослеживая процесс образования таких комитетов в Петроградском гарнизоне, Г. Л. Соболев оценивает его как явление, свидетельствующее о непоследовательности и колебаниях политически неопытной, пропитанной мелкобуржуазной психологией крестьянской массы, составлявшей основу гарнизона; в принципе это свидетельствовало о том, что в проведении демократизации армии массы поступались классовым подходом^*.

^* (Соболев Г. Л. Революционное сознание рабочих и солдат Петрограда в 1917 г. Л., 1973. С. 90-92.)

Большевики в борьбе за войско твердо стояли на почве именно тех принципов, которые были сформулированы в решениях ноябрьской (1906 г.) конференции военных и боевых организаций и работах Ленина. В них была теоретически разработана и позиция революционной социал-демократии в отношении таких боевых союзов, какими являлись Советы рабочих депутатов. Эта позиция была изложена Лениным еще в ноябре 1905 г., когда он писал: "В боевом союзе место только тем, кто борется за цель этого союза" т. е. социал-демократам и революционным демократам, и указывал, что исполком Совета рабочих депутатов не должен открывать своих дверей либеральным демократам, представителям буржуазных организаций и анархистам, сколько бы они ни привлекли в свои ряды беспартийных рабочих^*.

^* (См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 66, 130-131.)