3. "Русская Дрейфуciaдa"

Так назвали большевики дни, последовавшiе за польским уличным выступленiем, организованным партieй Ленина против Временнаго Правительства (^*). Ленину и иже с ним было предъявлено офицiальное обвиненie в измене. Так как следственное iюльское дело вне нашей досягаемости, в основу изложенiя приходится положить воспоминанiя того, кто руководил тем центром, около котораго сосредочились собиранie и предварительная разработка обвинительного матерiала. Мы начнем с известных уже нам воспоминанiй начальника контр-разведки петербургскаго военнаго округа. Кое где придется восполнить пробелы памяти полк. Никитина, пользуясь случайными отрывками из следственнаго дела, использованными советской исторiографieй, и газетными сообщенiями того времени. И следует еще раз с самаго начала повторить сделанную уже оговорку. В авторском предисловiи к книге "Роковые годы" говорится: "Взвешивая каждое слово, я стремился изложить только факты, которые в своих существенных чертах все могут быть доказаны историком". На примере с документами, касавшимися эпизода с Черновым, можно было уже увидеть, что в действительности не всегда это так. Некоторые и другiе "факты", сообщаемые Никитиным, опровергаются документами, т. е. перестают быть фактами. В процессе работы над воспоминанiями у бывшаго начальника петербургской контр-разведки в распоряженiи, очевидно, почти не было документов - единственным исключенieм являются воспроизводимыя им копiи 29 телеграмм Ганецкаго и к Ганецкому, которыми обменивались в первые месяцы революцiи Стокгольм и Петербург (копiи с этих телеграмм вручены были контр-разведке представителем аналогичного учрежденiя иностраннаго государства). Память мемуаристов иногда непроизвольно даже способна совершать курбеты, далеко отклоняющiе разсказ от того, что было в действительности, или предположенiя и догадки выдавать за установленные факты. Не всегда можно сделать проверку, и именно то, что автор воспоминанiй строго не "взвешивает каждое слово", должно ослаблять впечатленiе от некоторых его заключенiй тогда, когда дело касается фактов, проверить которые мы не в состоянiи. Приходится принимать их только на веру. Мне кажется, что б. министр юстицiи Врем. Правительства Переверзев, принявшiй столь активное участiе в iюльских делах, слишком поспешил с безоговорочным признанieм "совершенной правдивости и правоты" изложенiя, даннаго в книге "Роковые годы" полк. Никитина (^**). "Ничего, - писал Переверзев (письмо в "Посл. Нов." 31 октября 30 г.) - к этой стороне его мемуаров я прибавить не могу, равно, как не могу внести в нее каких либо исправленiй".

^*) (Эту терминологiю впервые употребил Ленин, за ним повторил "меньшевик" Суханов в своей работе.)

^**) (Воспоминанiя его в значительной своей части предварительно были напечатаны в "Посл. Нов.".)

Никитин на страницах своих воспоминанiй разсказал, с каким невероятным трудом пришлось ему возстановить разрушенную переворотом военную контр-разведку - вплоть до того, что первыя деньги на организацiи столь необходимаго в перiод войны государственнаго дела ему пришлось взять взаймы у частнаго лица. Для деятельности немецких агентов всеx рангов и мастей в таких условiях открывался широкiй простор. Может быть, русская военная контр-разведка была бы совершенно безпомощна, если бы не находила поддержки со стороны иностранных делегацiй союзных держав.

"Досье" контр-разведки революцiоннаго перiода открывается в Петербурге разследованiем деятельности журналиста Колышко, прибывшаго из Стокгольма в начале апреля. Колышко довольно явно принадлежал к кругу теx "пацифистов", которые работали на сепаратный мир Россiи с Германiей - он еще до революцiи пpiезжал в Петербург для ииформацiи премьер-министра Штюрмера. В мою задачу отнюдь не входит разсмотренiе всех начинанiй, так или иначе связанных с немецким главным штабом, поэтому частное досье Колышко я прiоткрою только на той странице, где Никитин пытается установить некоторую связь между деятельностью Колышко и деятельностью Ленина. При обысках, произведенных чинами контр-разведки, было обнаружено собственоручное письмо Колышки, адресованное в Стокгольм близкому ему лицу некоей Брейденбод, по сведенiям англiйской разведки, находившейся в непосредственной связи с немецким штабом. Письмо на французском языке было направлено, с нарочным. - по утвержденiю самого "журналиста К" письмо его было извлечено из дипломатической вализы ("П. Н" 25. X. 32). "Мы много работали, чтобы прогнать Милюкова и Гучкова" - писал Колышко, по словам Никитина, "дословно": "теперь почва подготовлена: a bon entendeur salut" (автор переводит так: имеющiе уши, да слышат). Далее шло указанiе на необходимость передать партiи центра Рейхстага, "чтобы она перестала бряцать оружieм", что "ея непримиримыя требованiя aнексiй и контрибуцiй губят Германiю". Тут же указывалось, что "Ленин не соглашается поддерживать эти требованiя". Наконец, следовала просьба прислать пол миллiона руб. через Стокгольм и пол милллiона через Христiaнiю (Колышко прiобрел у Нотовича "Петроградскiй Курьер" для созданiя газеты, которая проводила бы германофильскую линiю). Во фразе, относящейся к Ленину, Никитин видит доказательство "каких то переговоров" Колышко с Лениным. Конечно, можно дать и иное толкованiе словам Колышко (если допустить, что фраза воспроизведена точно) - вопрос мог итти о использованiи агитацiи Ленина.

Контр-раэведка, между прочим, установила, что Колышко посещал некiй Степин, игравшiй активную роль среди большевиков (Степин, бывш. агент компанiи Зингер, имел значительныя связи среди рабочих, которым продавал до революцiи швейныя машины в кредит). По наблюденiям агентов наружнаго наблюденiя, "начиная с апреля месяца 1917 г. Степин нанимал людей для участiя в большевистских демонстрацiях". Сдружившись со Степином,один из таких ловких тайных агентов, пообещавшiй дать Степину казачьи связи, проник в его бюро, где Степин показал ему "пачки" денег в мелких купюрах по 5-10-25 рублей. "Просматривая рапорты агентов - утверждает начальник контр-разведки - можно было убедиться, что не проходило и двух дней, чтобы Степин не побывал в штабе Ленина, - в доме Кшесинской". 3-го iюля в 6 час. "вечера Савицкiй (упомянутый агент контр-разведки) застал Степина эа прямой раздачей денег солдатам. Последнiй самодовольно заявил, что денег у него, сколько угодно, что он "первый человек у Ленина", что последнiй ему доверяет и "сам дает деньги". Так ли это было в действительности или нет, но во всяком случае можно сделать вывод, что к Ленину прилипали всякаго рода немецкiе агенты. Степин был арестован (^*).

^*) (Переверзев предупредил Никитина, как разсказывает последнiй, что правительству известно, что в Германiи имеются клише для русских десятирублевых кредитных билетов. Они были изготовлены еще до войны, но в свое время министерство финансов обратило вниманiе, что на отпечатанных в Германiи кредитных билетах двe последнiя цифры серiи оказались слегка подчеркнутыми. Следовало ожидать, что такiя десятирублевки будут двинуты в Pocciю. У некоторых солдат, и особенно у матросов, арестованных после iюльскаго возстанiя, - утверждает Никитин - находились такiя десятирублевки немецкаго происхожденiя. Протоколы комиссiи прокурорскаго надзора, через который проходили арестованные, по словам Никитина, "зарегистрировали эти найденныя немецкiя деньги". Во всяком случае никаких упоминанiй или намеков на эти деньги нет пока в многочисленных протоколах допросов, опубликованных в "Красном Архиве". Я слышал и другую версiю: Временное Правительство в силу недостатка денежных знаков само пустило в оборот десятирублевки с подчеркнутыми цифрами. Однако, Переверзев обращал вниманiе на то, что отобранныя десятирублевки отличались однообразiем порядковых номеров. Никитин находит подтвержденiе своих слов у Троцкаго, который в ответ на обвиненiя, выдвинутыя против большевиков, говорил, что арестованных просто грабили под предлогом, что найденныя деньги были отпечатаны в Германiи. Троцкiй ("Моя жизнь") под "немецкими" деньгами, конечно, подразумевал другое - деньги, полученныя от "немецких" агентов.)

Другое "направленie" контр-разведки вело в Финляндiю. Агенты разведки "нащупали" два места в районе Торнео, через которыя отдельные люди нелегально переходили границу и связывались в Выборге с прiезжими из Петербурга - среди последних была Колантай. Никитин сообщает, что в первых числах iюня через Переверзева, со слов одного из членов Ц. К. партiи большевиков, стало известно, что Ленин сносится с Парвусом письмами, отправляемыми с особыми нарочными (^*). И вот в Торнео при попытке перехода границы нелегальным путем было обнаружено письмо, адресованное (?) Парпусу. Потом доставлено было еще два письма: "все они, написанныя одним и тем же почерком, очень короткiя не больше одного листа обыкновенной почтовой бумаги в 4 стр., а последнiя так даже в 2 стр." Содержанie писем было весьма лаконично, без всякаго вхожденiя в какiя либо детали. В них просто приводились общiя фразы, в роде: "работа подвигается очень успешно", "мы надеемся скоро достигнуть цели но необходимы матерiалы", "будьте осторожны в письмах и телеграммах", "матерiaл, посланный в Выборг, получили, необходимо еще", "присылайте побольше матерiалов", "будьте архи-осторожны в сношенiях" и т. д. "Присяжные графологи" установили, что неразборчивая подпись принадлежит Ленину. "Письма эти - добавляет автор - читали все мои помощники и Переверзев". (^**) "Настойчивыя просьбы Ленина, обращенныя именно к Парвусу о присылке "побольше матерiaла". были очень сомнительны" - замечает Никитин: "примем во вниманiе, что тогда в Россiи существовала полная свобода печати, очевидно, не могло быть и речи о присылке секретным путем каких бы то ни было печатных матерiалов. Торговлей Ленин не занимался; таким образом гипотеза о товарах также отпадала. Оружiя у большевиков в петроградских полках было, сколько угодно. Что же подразумевал Ленин под словом "матерiалы", обращаясь секретным путем к офицiальному германскому агенту"?

^*) (Сообщенiе это столь важно, что оно требует особой точности. В интервью, данном сотруднику "Возрожденiя" Любимову, Переверзев как бы подтверждает сообщенiе: "при помощи нашего тайнаго агента, состоявшего в то время в комитете большевиков (его имя я и теперь не считаю возможным огласить), удалось установить, что Ленин сносится с Парвусом нарочным". На мой запрос Переверзев, однако, этого не подтвердил.)

^**) Надо иметь в виду, что содержанiе писем Никитин передает по памяти. Переверзев в своем "интервью" значительно сузил рамки и говорит лишь про одно письмо, в котором находились выраженiя: "присылайте матерiалы" и "будьте архи-осторожны в сношенiях".

Оставим вопрос о толкованiи текста в стороне. Самый факт обращенiя Ленина к Парвусу после всего того, что мы знаем, был бы убiйственным доказательством виновности Ленина. Как мог Ленин - этот "великiй революцiонер" с чертами "педантичнаго нотapiуca", по выраженiю Троцкаго, - соединявшiй "смелые замыслы" с тщательной предусмотрительностью в выполненiи, так старательно обставившiй в Швейцарiи свое политическое алиби и в силу этого уклонявшiйся от каких либо непосредственных сношенiй с Парвусом, вдруг сделать без особой к тому надобности такой неосторожный и ложный шаг? Нет, этого шага Ленин не делал. В № 21 "Пролетарской Революцiи" (1923 г.) большевики опубликовали 3 письма Ленина, найденныя в копiях, заверенных представителем контр-разведки подполк. Мясоедовым, в архиве министерства юстицiи. Не приходится сомневаться, что это именно те письма, которыя были отобраны при обыске в Торнео или в других прилегающих к границе местах. В одном из этих писем есть фраза: "будьте архи-аккуратны и осторожны в сношенiях". Но письма эти адресованы не Парвусу. Два письма направлены Ганецкому (одно помечено 21 апреля, другое 12 iюня) и третье Карпинскому в русскую библiотеку в Женеве (12 апреля). В сущности письма информацiоннаго характера. Ленин жалуется Карпинскому, что трудность сношенiй с заграницей "невероятно велика": "нас пропустили, встретили здесь бешенной травлей, но ни книг, ни рукописей, ни писем до сих пор не получили". "Очевидно, военная цензура работает чудесно - даже черезчур чудесно, но Вы знаете, конечно, что у нас ни тени нигде о войне не было и быть не могло". Ленин просит Карпинскаго прислать конец его рукописи по аграрному вопросу. В первом письме к Ганецкому Ленин сообщает, что письмо № I (от 22-23 апреля нов. ст.) получено, как и две тысячи от Козловскаго, но "пакеты" до сих пор не получены, жалуется Ленин на затруднительныя сношенiя - "с курьерами дело наладить не легко", и сообщает, что сейчас "едет спецiальный человек для организацiи всего дела. Надеемся, - ему удастся все наладить". Второе письмо, имеющее в виду Ганецкаго и Радека, наряду с информацiей о "шовинистическом угаре" в Петербурге и выраженiем надежды, что удастся выправить линiю "Правды", "колеблющейся к каутскiанству", снова сообщает: "до сих пор ничего, ровно ничего, ни писем, ни пакетов, ни денег от вас не получил, только две телеграммы от Ганецкаго".

Все это очень далеко от установленiя непосредственной связи Ленина с Парвусом. Надо сказать, что Переверзев не в интервью, напечатанном в "Возрожденiи", а в "письме в редакцiю" "Посл. Нов." говорит уже не о Парвусе, а о Ганецком: "Ленин был уличен в письменных сношенiях, весьма конспиративных и недвусмысленных, с зарегистрированным германским шпioном Ганецким - Фюрстенбергом". Доля "подозренiй" от этих писем остается - особенно от второго письма к Ганецкому, но класть их в качестве краеугольнаго камня совсем не приходится.

Гораздо важнее в этих письмах упоминанie о инженере Штейнберге - не то эмигранте, не то легальном посреднике, типа прис. повер. Козловскаго. В письме 21 апреля говорится: "на счет Штейнберга приняли меры", а в письме 12 iюня сообщается: "Штейнберг прiехал и обещает раздобыть присланные пакеты. Посмотрим, удастся ли ему это". Письмо Ленина подтверждает таким образом подлинность телеграммы Ганецкаго, найденной контр-разведкой при очищенiи особняка Кшесинской, где помещался штаб большевиков в iюльскiе дни: "Штейнберг будет хлопотать субсидiи для нашего общества. Обязательно прошу контролировать его деятельность, ибо совершенно отсутствует общественный такт". К этой телеграмме относятся, очевидно, слова в ленинском письме: "насчет Шт. примем меры". "Штейнберг, - писал Ленин позже в своем ответе" 26-го iюля - член эмигрантскаго комитета в Стокгольме. Я первый раз видел его в Стокгольме. (^*) Штейнберг около 20 апреля или позже прiезжал в Питер, помнится хлопотать о субсидiи эмигрантскому обществу. Проверить это прокурору совсем легко, если бы было желанiе проверить". Здесь какая то ложь Ленина выступает очевидно. Странный ходатай о правительственной субсидiи эмигрантскому обществу прiезжал не только в апреле, но и в iюне; он добывал "пакеты" для Ленина, как это устанавливает собственноручное письмо последняго. Какiе "пакеты" и откуда? Скорее всего, из числа тех, которые Ганецкiй пересылал, пользуясь услугами "друзей" в посольстве, дипломатической почтой из Стокгольма. Не напрашивается ли здесь некоторое сопоставленiе? В газетах того времени проскользнуло сообщенiе, что в Петербурге 7 iюля арестован был замешанный в дело Колонтай владелец экспортной конторы Шперберг, содействовавшiй передаче писем большевиков в Швецiю. Не Штейнберга ли надо подразумевать под этим Шпербергом? (^**).

^*) (Припомним, что формально Ленин уклонялся от всех встреч, за исключенiем яко бы встреч с левыми шведскими соцiалистами.)

^**) (Шперберга, по словам тогдашних газет, изобличали и в связях с Колышко.)

И еще в процессе разследованiя появилась одна фигура, также не указанная в воспоминанiяx Никитина и не упоминавшаяся в газетах того времени. О ней мы узнаем из текста большевистских историков по данным, заимствованным из архивных документов iюльскаго дела. Арестован был какой-то "купец" Бурштейн, показавшiй, что в Стокгольме существует германская шпiонская организацiя, возглавляемая Парвусом, с которым держат связь Ганецкiй и Козловскiй. Большевики так скупо касаются "переверзевских фальсификацiй", т. е. документов iюльских дней, что на первый взгляд непонятно было, зачем они вытащили на свет Божiй показанiя, о которых никто ничего не знал. Своей публикацiей они хотели дискредитировать следствie. В деле оказались офицiальныя справки, характеризующiя Бурштейна лицом, "не заслуживающим никакого доверiя": Бурштейн "представляет собой тип темнаго дельца, не брезгующаго никакими занятiями". Вероятно, таким и был "тертый калач" из авантюристов соцiалистической среды, и он тем самым по своему моральному облику весьма подходил к "спекуляцiи и "контрабанде" Ганецкаго. "Бурштейн - должен однако признать Покровскiй - повидимому, действительно, видел в Копенгагене Парвуса, а у него некоторых русских соцiал-демократов". Это уже кое-что значит. Ленин не слишком считался с моральными качествами своих агентов. Партiя ведь "не пансiон для благородных девиц". К оценке партiйных работников нельзя подходить с узеньким мерилом "мещанской морали". Иной "мерзавец", по мненiю Ленина, полезен именно тем, что он "мерзавец". Очень показательно, что в протоколах петроградскаго Воен. Рев. Комитета за октябрьскiе дни можно найти упоминанie о некоем Бурштейне, в качестве действующаго персонажа. Едва ли приходится сомневаться, что речь идет об одном и том же лице. Недостаточно осведомленный в свое время Покровскiй (протоколы были опубликованы лишь недавно) не учел, очевидно, возможности подобнаго сопоставленiя в будущем.

Разследованiе, по словам Никитина, приняло "серьезный характер" лишь после того, как кап. Пьер Лоран, представитель французской контр-разведки, вручил 21 iюня Никитину копiи 14 телеграмм между Стокгольмом и Петербургом, которыми обменивались Козловскiй, Фюрстенберг, Ленин, Колонтай и Суменсон (позже Лоран передал еще 15 телеграмм.) Показательны условiя, при которых состоялась передача этих телеграмм: свел представителей двух контр-разведок (русской и иностранной) Терещенко: "теперь вы знакомы - сказал министр ин. дел - и можете обо всем сноситься друг с другом непосредственно без меня". Надо полагать, что тем самым военные контр-разведывательные органы как бы вводились в русло тех изысканiй, которыми, по словам Керенскаго, самостоятельно занималось Временное Правительство. Очевидно, вело оно такую работу при посредстве иностранной агентуры. Только так можно толковать слова Керенскаго: "некоторыя данныя, еще раньше полученныя М. И. Терещенко дипломатическим путем, ускорили разследованiе" (^*).

^*) (Дипломатическая переписка, сохранившаяся в архивах Временнаго Правительства, говорит о том, что ведомство Терещенко пыталось создать свою самостоятельную "контр-разведку" в Стокгольме с целью "обнаруженiя путей и средств, коими пользуются немцы для пропагандированiя в Pocciи идей об окончанiи войны" (Сообщенiе Терещенко Ону 6 iюня).)

Покров таинственности всей этой закулисной стороны немного приподнимают воспоминанiя бывш. президента Массаринка. Он разсказывает, как один из американских журналистов от имени чешского нацiонального объединенiя во время войны организовал самостоятельную антинемецкую разведку. "Связавшись еще в 1916 г. с русской тайной полицiей", он получил возможность узнавать о "многих немецких интригах в Pocciи". В конце года амернканскiй журналист, начавшiй работать на собственныя средства, уже вел широкую работу за счет англiйской тайной полицiи. В его распоряженiи было до 80 агентов. В 1917 г. по соглашенiю с французскими и англiйскими учрежденiями глава разведки выехал в Pocciю в целях организацiи спецiальнаго бюро (Slav. Press Bureau) для американскаго правительства. К сожаленiю, воспоминанiя Массарика очень скупо сообщают подробности о деятельности указанной организацiи, между тем она приобретает первостепенное для нас значенie: "Нам удалось установить - отмечает Массарик - что какая то г-жа Симонс (очевидно Суменсон) была на службе у немцев и содействовала передаче немецких фондов некоторым большевистским вождям. Эти фонды посылались через стокгольмское немецкое посольство в Гапаранду, где и передавались упомянутой даме". Сведенiя эти были сообщены Керенскому. И тут Массарик делает интереснейшее добавление: бюро прекратило "дальнейшее разследованiе, когда оказалось, что в это дело запутан один американскiй гражданин, занимавшiй очень высокое положенie. В наших интересах было не компрометировать американцев"....

Тогдашнiй генерал-квартирмейстер петербургскаго военнаго округа, продолжавшiй ведать делом контр-разведки, судя по его воспоминанiям, повидимому, не имел ни малейшаго представленiя о параллельной, самостоятельной и независимой деятельности славяно-американскаго бюро, остановившего свою разведку в определенном направленiи, как только это стало невыгодно, по мненiю руководителей дела, для чешских нацiональных интересов. Едва ли такое положенie может быть признано нормальным с русской точки зренiя. Таинственность, которой окружал свое разследованiе правительственный "трiумвират", таким образом помотала довести до конца неожиданно прерванную работу американско-чешскаго бюро. И тем не менее копiи, сообщенныя кап. Лоран русской контр-разведке, сразу навели ее на "некоторыя размышленiя". Наряду с простыми как будто бы телеграммами, сообщавшими новый адрес (Фюрстенберг -Ульяновой) или жалобы Колонтай на обыск в Торнео и т. д. шли телеграммы "коммерческаго" характера. Не стоит воспроизводить весь их текст, ибо сам по себе он ничего не дает - на мой взгляд вся суть не в содержанiи большинства телеграмм, а в том толкованiи, которое давали впоследствiи обвиняемые. Некоторыя из телеграмм я приведу в связи с другим контекстом. Вот наиболее характерныя деловыя телеграммы (все они приведены Никитиным без дат): а) Суменсон телеграфирует Фюрстенбергу: "Номер 86 получила вашу 23. Ссылаюсь мои телеграммы 84-85. Сегодня опять внесла 20.000 вместо семьдесят". Она же: "финансы весьма затруднительны, абсолютно нельзя дать крайнем случае 500 как последнiй раз карандаши громадные убытки оригинал безнадежно пуст. Нюэ Банкен телеграфирует новых 100 тысяч", б) Фюрстенбергу (очевидно Суменсон): "Номер 90 Внесла Русско-Азiатскiй сто тысяч", в) Ему же: "Нестле не присылает муки. Хлопочите", г) Суменсон из Стокгольма: "Тереграфируйте сколько имеете денег Нестле". д) Ей же: "Невозможно npiехать вторично уезжаю Сигизмунд. Телеграфируйте туда остатки банков и по возможности уплатите по счету Нестле".

Тексты телеграмм, конечно, можно было "без конца комментировать". Автор воспоминанiй сообщает такую деталь. Кап. Лоран был приглашен министром ин. дел к председателю правительства кн. Львову, на квартире котораго собралось несколько министров. По мненiю Лоран, телеграммы служили достаточным поводом для ареста. "Терещенко склонялся к мненiю Лоран. Против выступил Некрасов. Он заявил, что иносказательный характер телеграмм лишает их всякаго значенiя". "Кн. Львов слушал, не высказываясь". "Остальные министры колебались". Совещанiе ни к какому решенiю не пришло. Но контр-разведка, считая, что у нея уже "много матерiaлa для обвиненiя большевиков в государственной измене", решила действовать и своими непосредственными действiями разсеять колебанiя правительства. I iюля - говорит Никитин - "мы составили список 28 большевиков-главарей, начиная с Ленина, и, пользуясь предоставленным мне правом, я тут же подписал именем Гловнокомандующаго 28 ордеров на арест". Вооруженное выступленiе большевиков нарушило нормальный ход событiй. И только по ликвидацiи мятежа среди других были арестованы и упоминавшiеся в телеграммах Козловскiй и Суменсон.

Кто такая Суменсон? От нея открещивались все большевики - знать не знаем. "Припутывают имя какой-то Суменсон" - говорили Ленин, Зиновьев и Каменев в своем письме в "Новую Жизнь". Троцкiй, идя по стопам Суханова, пытался в своей уже литературной работе, выпущенной в 1930 г. ("Моя жизнь") в отношенiи Суменсон применить метод полнаго отрицанiя, как отрицалась одно время реальность прап. Ермоленко. Так черным по белому в книге Троцкаго говорится, что Керенскiй вводит в свой "уголовный роман", помимо "двух довольно известных польских революцiонеров Ганецкаго и Козловскаго", и некую госпожу Суменсон, о которой "никто никогда не мог ничего сообщить и самое существованiе которой (?!) ничем не доказано". Суменсон, арестованная 7 iюля и избитая солдатами при аресте, подвергалась многократным допросам. Еще до ареста наблюденiя агентов контр-разведки установили, что Суменсон располагала значительным счетом в Сибирском банке. Финансовая экспертиза в дальнейшем, выяснила, что этот счет составлял около 1 мил., с котораго эа последнiе месяцы было снято около 800 т. Деньги эти переводились Фюрстенбергом из Стокгольма череэ Hia Банк. "При подробном разследованiи - добавляет Никитин - было выяснено, что Ганецкiй в Hia-Банк получал деньги через Дисконто-Гезельшафт-Банк". Как был установлен этот факт, Никитин не говорит. По его словам, Суменсон будто-бы "во всем и сразу чистосердечно призналась" и сообщила, что "никакого аптекарскаго склада у нея не было и вообще никакой торговлей не занималась". Характеризует ее Никитин, как "демимонденку, кстати сказать, совсем не перваго разряда", которую легко обошел "способный и испытанный молодой секретный сотрудник разведки, поселившiйся на даче у Суменсон в Павловске". А известный Белецкiй, б. тов. министра внутрен. дел в дореволюцiонное время, заведывавшiй департаментом полицiи и находившiйся в дни после большевистскаго переворота в заключенiи в Петропавловской крепости, сообщил посетившему его американскому журналисту Ротштейну, что Суменсон искони была немецким агентом, через котораго немцы присылали в Россiю еще до революцiи деньги на поддержку пораженческих элементов. Этот разсказ позже, в "Крестах", подтвердил Белецкiй и самому Бурцеву (^*). Следует отметить, что Суменсон временами "проживала в Швецiи".

^*) (Так ли это было в действительности, проверить нет возможности. Надо сказать, что архив Департамента Полицiи, повидимому совершенно не был использован при разследованiи дела о большевиках в 17 году. При министерстве юстицiи работала особая комиссiя, отбиравшая соответствуюшiя дела для Чрез. Следственной Комиссiи под председательством Муравьева. Она выясняла состав секретной политической агентуры, но все это для того только, чтобы определить состав преступленiй старой власти. Когда Бурцев при допросе 1 апреля попытался коснуться вопроса о немецком шпiонаже, председатель с откровенностью сказал, что "шпioн" интересен Комиссiи лишь тогда, когда он высоко гнездится". Поэтому Муравьев так усиленно допрашивал ген. Иванова о "корнях шпiонажа германскаго". Большевики естественно не принадлежали к этим привеллигированным сферам (Намек можно найти лишь в беглых замечанiях Белецкаго о раскрытiи шпiонской организацiи в Швецiи, связанной с именем фон Люцiуса). Равным образом и заграничная Комиссiя Сватикова, как видно из его доклада, дошедшаго до Правительства в октябре, очень много говорила о подозрительных действiях "правых" в смысле "германскаго шпiонажа", и решительно ничего о большевиках (доклад этот напечатан в 20-й книге "Краснаго Архива"). Пожалуй, столь же показательна и судьба случайно всплывшаго летом 17-го года одного документа из архива разгромленнаго Департамента Полицiи, касающегося австрiйской пропаганды на Украине. "Объемистое дело" Департамента было доставлено в издательство "Сила Земли", которое финансировалось Союзом частных банков. Представителем банков состоял б. военный министр Гучков. Он , по словам С. Сумскаго , ("Арх. Гр. Войны", вып. 2), отказал в ассигновке за "ненужностью этого изданiя", между тем именно Гучков, как было указано, придавал роли немецкой агентуры в революцiи преувеличенные размеры. Документы, очевидно, не были сообщены и тем, кто офицiально разследовали украинскую линiю в деле пр. Ермоленко.)

О Козловском Никитин говорит немного. Его агентами "было выяснено, что Козловскiй по утрам обходил разные банки и в иных получал деньги, а в других открывал новые текущее счета. По мненiю наших финансовых экспертов, он просто заметал следы". В газетах после ареста Козловскаго появились сообщенiя, что на его счету оказалось 2 мил. руб. Как можем мы без оговорок установить этот факт, если не имеем возможности сослаться на определенную страницу iюльскаго дела? Неизбежно приходится итти путем сопоставленiя. Обращает на себя вниманiе то, что Козловскiй, из тюрьмы протестовавшiй в газетах против ареста, ни слова не упомянул о деньгах - он утверждал лишь, что в его переписке нет никаких указанiй на близкое знакомство с Ганецким, что переписка его не носила преступнаго характера, хранилась на квартире прис. пов. Соколова на видном месте и была известна Чхеидзе ("Рус. Bед." № 172). Козловскiй, как бы сознательно, умалчивал о своей коммерческой деятельности. Что представляла собой политическая переписка, яко бы известная председателю Совета, нам неизвестно. Между тем, по утвержденiю Керенскаго, Козловскiй на следствiи "не отрицал полученiя огромных сумм из заграницы. В свое оправданiе этот когда то порядочный человек (^*), член польской coцiaлистической партiи, нагло заявил, что он вместе с г-жей Суменсон и Ганецким занимался во время войны контрабандным провозом в Pocciю, я не помню сейчас каких предметов дамскаго туалета" (медикаментов - говорят Никитин и большевистские повествователи на основанiи следственных документов).

^*) (Конечно, под влiянiем разных причин люди часто морально опускаются. Но должен сказать, более отвратную фигуру, чем Козловскiй, мне редко приходилось встречать в своей жизни. Я столкнулся с Козловским уже в ЧК, когда он допрашивал меня в 18 г. в качестве представителя комиссарiата юстицiи, контролирующаго деятельность Ч. К. За время пятилетняго своего пребыванiя в советской Pocciи мне пришлось иметь дело со многими видными чекистами - последовательно в разные годы меня допрашивали Скрыпник, Петерс, Дзержинскiй, Кедров, Фельдман, Менжинскiй, Агранов, Ягода и гл. прокурор Крыленко. Более гадливое чувство, чем то, которое я испытывал от "беседы" с хихикавшим петербургским адвокатом, пытавшимся обращаться ко мне со словами: "тов. Мельгунов" - трудно себе представить.)

"Прикрываться коммерческой перепиской - скажет нач. контр-разведки - обычный прieм шпiонов". Но "коммерческая" переписка становится вдвойне подозрительной, если она прибегает к иносказательным формам и условным обозначенiям (таинственный "Нестле"). Что это за торговцы принадлежностями "дамскаго туалета" или медикаментами, которые телеграфируют: "Семья Мэри требует несколько тысяч. Что делать газет не получаем". Не чрезмерно ли велики обороты заграничной контрабандной торговли демимонденки "не перваго разряда": "номер 86 получила вашу 123". "Ссылаясь на мои телеграммы 84-85"; "номер 90 внесла в Русско-Азiатскiй сто тысяч..." Почему товары, ввозимые в Pocciю Суменсон и Козловским, оплачиваются чеками Ганецкаго из Стокгольма? - естественно было бы предположить противоположный путь для прохожденiя чеков... Нет, это только коммерческая переписка, к большевикам никакого отношенiя не имевшая, - утверждал в "ответе" Ленин. Но он формально был неправ, ибо умолчал, что среди "двадцати девяти" телеграмм, имевшихся в распоряженiи контр-разведки (^*), была и телеграмма Ленина и Зиновьева Ганецкому чисто политическаго свойства: "Зовите, как можно больше левых на предстоящую конференцiю. Мы посылаем особых делегатов. Телеграмма получена. Спасибо". Тут и телеграмма техническо-литературнаго содержанiя: "Пусть Володя телеграфирует посылать каком размере телеграммы для Правды Колонтай". Почему Колонтай запрашивает об этом "польскаго соцiалиста" прис. пов. Козловскаго, никакого отношенiя к журналистике и к литературной части "Правды" не имевшаго? Каждую телеграмму, действительно, можно было бы комментировать "без конца". Очевидно, эти возможныя комментарiи не нравятся большевистским изследователям "легенды" о немецких деньгах. Чем иначе объяснить то странное явленiе, что, подробно разбирая показанiя Ермоленко, они стараются умолчать о том, что являлось главным пунктом обвиненiя? У Покровскаго нет ни одного слова о "коммерческой" переписке, Троцкiй ограничился одной фразой, а участники семинара Института красных профессоров коснулись лишь дальнейшей судьбы "чудовищнаго дела, дела Бейлиса № 2" после ареста "т. Козловскаго и гр-ки Суменсон": "взята была вся корреспонденцiя Козловскаго и Суменсон, были изъяты счета из банков, из почтово-телеграфных контор, были затребованы копiи телеграммы, фактуры из экспортных контор и т. д. Bce эти документы, также как и торговыя книги Суменсон, показали лишь то, что она, как и сотни других лиц, вела успешную торговлю недостающими в Россiи товарами". Изучившим 21 том следственнаго дела и книги в руки. Прокуратура, очевидно, выполнила советы, которые давал Ленин 20 iюля: "вскрыть весь круг коммерческих дел Ганецкаго и Суменсон, это не оставило бы места темным намекам, коими прокурор оперирует". Выводы юристов и "красных профессоров" получились разные. Первые нашли "улики" для обвиненiя в "измене", вторые, изучившiе даже "торговыя книги" гр-нки Суменсон, которых, как будто бы, и не было, установили отсутствiе улик и компрометирующих данных.

^*) (Общее число телеграмм, изъятых военной цензурой после возстанiя, по словам Никитина, было "гораздо больше".)

"Контр-разведка - замечает Никитин - никогда не мечтала определить, какую сумму партiя большевиков получила от немцев... Пути перевода должны были быть разные. Наша цель была доказать документально хотя бы одно направленiе". Автор только намекает, что другим руслом, по которому могли протекать деньги из Германiи, являлись консульства нейтральных держав - через них передавались деньги германским правительством на нужды военнопленных: контроль над расходованieм этих сумм был недоступен для русской власти. Такое же убежденiе высказывает и Переверзев. Была еще сложная, подлинно двойная, бухгалтеpiя теx русских банков, которые в своей деятельности были слишком тесно и неразрывно связаны с немецким капиталом, на что указывал еще в августе 16 г. даже англiйскiй король в личном письме к русскому царю (^*)

^*) (Французскiй посол Палеолог еще до революцiи считал банкира Мануса раздатчиком немецких субсидiй, а придворный исторiограф ген. Дубенскiй называл его "душой всех друзей немцев".)

В iюльскiе дни, когда большевиками была произведена неудачная генеральная репетицiя будущаго октябрьскаго переворота, в неоффицiальном порядке были оглашены некоторыя сведенiя, уличающiя руководителей вооруженнаго выступленiя и немецких связях. В мою задачу не может входить описанie условiй, при которых министром юстицiи, членом партiи с.-р., Переверзевым было допущено преждевременное опубликованiе данных предварительнаго следствiя. Это возможно сделать лишь по связи с разсказом о том, что было в Петербурге в iюльскiе дни. Вынужденное, по мненiю Переверзева, опубликованiе спасло растерявшееся перед событiями правительство, которое к тому же находилось в состоянiи очереднаго "глубокаго политическаго кризиса". Сообщенiе о связи большевиков с немцами совершенно изменило настроенiе некоторых колебавшихся частей гарнизона. По существу я думаю, что Переверзев был прав в оценке момента, как была права и та пятичленная комиссiя (три члена контр-разведки и два члена ведомства юстицiи), которая образовалась в дни кризиса и по иницiативе которой, очевидно, и было произведено опубликованie данных контр-разведки. В виду шума, возникшаго около этого дела, члены упомянутой комиссiи обратились позднее "к обществу" с разъясненiем, где указывали, что они "совершенно сознательно" в "критичестй для родины и свободы" момент шли на оглашенie имеющихся у них данных, могших уяснить народу "истинную подоплеку происходивших событiй" - этого требовали, по их мненiю, "интересы государства"; они высказывали готовность "всецело отвечать за свои действiя перед общественным мненieм".

Военнаго министра Керенскаго не было в Петербурге - он уехал на фронт. "В Полоцке - вспоминает Керенскiй - ко мне в вагон вошел Терещенко и подробно разсказал все, что случилось в Петербурге за последнiй день большевистскаго возстанiя, 5 iюля. Во всем происшедшем одно обстоятельство, несмотря на большое впечатленiе, которое оно произвело на войска, было для нас обоих целой катастрофой". Как раз в эти дни "через Финляндiю должен был проехать в Петербург главный германо-большевистскiй агент в Стокгольме Ганецкiй. На русско-шведской границе с уличавшими Ленина документами - это было точно нам известно (курсив мой. С. М.) - Ганецкiй должен был быть арестован русскими властями"... "Мы, Временное Правительство, потеряли навсегда возможность документально установить измену Ленина... Ибо ехавшiй уже в Петербург и приближавшiйся (?) к финляндской границе, где его ждал внезапный арест, Ганецкiй-Фюрстенберг повернул обратно в Стокгольм. С ним вместе уехали назад бывшie на нем и уличающiе большевиков документы"... "Вся исключительной важности двухмесячная работа Временнаго Правительства (главным образом Терещенко) по разоблаченiю большевистскаго предательства пошла прахом". Совершенно естественно, большевики сейчас же постарались уличить Керенскаго в вопiющем противоречiи: с одной стороны измена Ленина "исторически безспорный и несомненный фант", с другой, двухмесячная работа Временнаго Правительства "пошла прахом" и исчезла "навсегда возможность документально установить" измену Ленина. Керенскому, конечно, надлежало сообщить открыто, какую таинственную разведку производило правительство и из каких источников ему было "точно" известно о тех уличающих Ленина документах, которые должен был привезти с собой Ганецкiй.

Контр-разведна - поясняет Никитин - знала о прiезде Ганецкаго, хотя бы из телеграмм Суменсон, но "не увлекалась предположенieм найти на Ганецком бумаги, подписанныя германским канцлером или пачку кредитных билетов с препроводительным письмом от Дисконто-Гезельшафт банка". Можно с большей еще определенностью сказать, что никаких "документов" Ганецкiй, если бы, действительно, прiехал в Петербург, с собой, конечно, не привез бы. Телеграммы Суменсон-Козловскаго-Ганецкаго не оставляют никаких сомненiй. "На днях еду Петроград день сообщу" - телеграфирует (дат, к сожаленiю, нет) Козловскому Ганецкiй, подписываясь в коммерческой депеше уменьшительной партiйной кличкой ("Куба"). "Строчите могу ли сейчас пpiexaть Генрих ждет" - сообщает, очевидно, тот же Ганецкiй Суменсон. "Смогу ответить только в конце недели" - отвечает последняя. "Увы пока надежд мало" - повторяет Суменсон. В чем дело? "Вашу получили" - поясняет Козловскiй: "Кампанiя продолжается потребуйте немедленно образованiя формальной комиссiи для розследованiя дела. Желательно привлечь Заславскаго офицiальнаго суда". Суть в том, что против Ганецкаго было коллективное выступленiе журналистов в Стокгольме, (^*) на которое в "Дне" остро реагировал журналист Заславскiй, впоследствiи отдавшiй свое бойкое перо на службу кремлевским покровителям изобличеннаго мошенника. Можно ли допустить при таких условiяx, что Ганецкiй безпечно поедет в Петербург с документами, обличающими Ленина в измене? "Дипломатическая" работа министра иностранных дел, повидимому, главным образом заключалась в том, чтобы убедить Ганецкаго через Стокгольмское посольство, что прiезд в Петербург никакими непрiятностями ему не грозит. От такой уверенности до провоза компрометирующих документов слишком большая дистанцiя. Да и зачем, наконец, надо было Ганецкому везти компрометирующiе документы и совершать столь чреватый по своим последствiям неосторожный шаг?

^*) ("Протест против деятельности Ганецкаго-Фюрстенберга - отвечает на мой запрос находившiйся тогда в Стокгольме в качестве корреспондента "Русскаго Слова" С. Л. Поляков-Литовцев - имел причиной не политику, а уголовщину". Ганецкiй, выдавая немецкiй товар за швескiй, подделывал лисензiи. Журналисты, находя, что "этот господин компрометирует корпорацiю", вынесли протест.)

Заключенie Керенскаго решительно приходится отвергнуть. Если предположить, что закулисная работа правительственнаго "трiумвирата", о которой не считали нужным осведомить министра юстицiи, (^*) была так или иначе связана со славянско-америк. бюро, то мы знаем, что бюро это свое разследованiе прекратило совсем по другим причинам и без всякой связи с преждевременным разоблоченiем большевиков, давшим им возможность спрятать все концы в воду.

^*) ("В оправданiе действiй министра юстицiи - пишет Керенскiй - можно сказать только одно: он не знал о готовящемся и для судьбы большевиков решающем аресте Ганецкаго". Таким образом руководитель ведомства не знал не только о разследованiи, но и о решенiи "трiумвирата" арестовать Ганецкаго.)

Я неизбежно должен ограничить рамки своего изложенiя и оставить в значительной степени в стороне выясненie деталей, объясняющих, почему разследованie о связи большевиков с немцами, предпринятое Временным Правительством, сошло, в конце концов, на нет. Это - любопытная страница для характеристики общественных настроенiй революцiонной эпохи и позицiи Временнаго Правительства, но она нам ничего не даст для разрешенiя тайны о "золотом немецком ключе".

Опубликованiе данных о "государственной измене" большевиков, находившихся в распоряженiи судебных властей, было совершено от имени двух журналистов - все того же Алексинскаго, оказавшагося неожиданно в подходящiй момент в штабе, и известного народовольца шлиссельбуржца Панкратова, заведовавшаго просветительным отделом штаба округа. "Полагая, что надо принять на себя весь риск и страх опубликованiя, но не находя свои имена достаточно авторитетными - говорит упомянутое обращенiе "к русскому обществу" - составители этого протокола сообщили данныя двум общественным деятелям... Эти общественные деятели немедленно согласились с нашим мненiем и предложили дать свои имена. Нельзя было терять ни часа, так как мы понимали,что через несколько часов будет поздно, а документы из наших рук могут перейти в руки тех, кого они должны изобличить. Напечатать документы в столь короткiй срок было чрезвычайно затруднительно... Тогда пришлось... изложить важнейшiя данныя в виде экспозэ, при чем за краткостью времени нельзя было заботиться о тщательной редакцiи". Составители "протокола" отмечают, что об "иницiативе частных лиц" были поставлены в "известность некоторые члены Временнаго Правительства", и министр юстицiи после переговоров со своими товарищами по кабинету заявил, что "офицiального сообщенiя быть не может, но со стороны присутствующих членов Временнаго Провительства не будет чиниться препятствiя частной иницiативе". В основу экспозэ было положено донесенiе о показанiяx Ермоленко, пополненных сведенiями о том, что "доверенными лицами" в Стокгольме по поступившим данным являются Парвус и Ганецкiй, а в Петербурге Козловскiй и Суменсон.

Экспозэ, сообщенное газетам как бы в частном порядке и за подписью указанных "общественных деятелей", отнюдь не носило офицiальнаго характера и следовательно не могло связывоть правительство. Но связало его другое - настроенie в "советских сферах": начался, по характеристике Керенскаго, "острый припадок боязни реакцiи". "Началась почти паника"... С перваго же момента в "руководящих соцiалистических кругах" опубликованныя сведенiя произвели совсем другое впечатленiе, чем на войска в критическую ночь на 5 iюля - утверждает тот же Керенскiй. Одно имя Алексинскаго в глазах этих кругов имело уже отрицательное значенie (^*); появленiе первоначальных сведенiй в газете, не имеющей никакого общественнаго авторитета и плохую репутацiю, - в "Живом Слове" (другiя газеты по просьбе председателя ЦИК'а Чхеидзе или по распоряженiю министра-председателя кн. Львова, как утверждает обращенiе "к русскому обществу", воздержались от печатанiя сообщенiя) еще более усилило отрицательное впечатленiе. Казалось правительству надлежало бы немедленно выпустить какое либо офицiальное сообщенiе, оно этого не сделало и, очевидно, сделать не могло, так как находилось в прострацiи от затянувшагося политическаго кризиса. Вместо того в газетах стали появляться интервью, в которых участники правительственнаго "тpiумвирата", производившiе "самостоятельное разследовaнie", - Некрасов и Терещенко, полемизировали и в сущности дискредитировали значенiе акта разоблачeнiя и позицiи министра юстицiи, иницiативе котораго приписывалось выступленiе против большевиков. Дело доходило до предложенiя со стороны Некрасова и Терещенко Переверзеву, вынужденному покинуть ряды правительства, привлечь их к третейскому суду (заявленie, напечатанное в "Известiях" 11 iюля). Формально перед общественным мненiем оставалось только частное сообщенiе, неубедительное для всех тех, в глазах которых имя Алексинскаго в то время было уже своего рода "красной тряпкой". Алексинскiй как бы в частном порядке продолжал свои личныя разоблаченiя, расширяя рамки обвиненiй и распространяя их на тех, кого в худшем случае можно было бы упрекнуть разве только в небрежном попустительстве. Эта неразборчивость вызвала резкiй отпор Ф. Дана в "Известiх": он называл орган Алексинскаго ("Без лишних слов") "клеветническим листком", самого Алексинскаго "безчестным клеветником" и сообщал, что привлекает автора разоблаченiй к суду за клевету - "пора положить конец тому потоку грязи, которым... стараются забрызгать всех без разбора". Как все это должно было ослаблять силу выдвинутаго против большевиков обвиненiя! Сколь двойственное впечатленiе оставалось в демократических кругах от разоблаченiя большевистской "измены", показывает позицiя хотя бы московской газеты "Власть Народа". Этот орган объединенного соцiалистическаго мненiя, поддержавшiй не за страх, а за совесть политику коалицiаннаго правительства и проводившiй яркую антибольшевистскую линiю, пером одного из своих редакторов Гуревича писал в статьи "Разоблаченiе до конца" (8-го iюля):.... "отрадно узнать, что просьба Временнаго Правительства (^**) объясняется не его слабостью, не давленiем, оказанным на него организацiями, считавшими почему либо более целесообразным затушевать и замять это страшное и позорное дело, а интересами самого дела, необходимостью выяснить до конца и вскрыть все нити, таинственно связывающiя вольных и невольных врагов русской революцiи с германским генеральным штабом".... "Мы уверены, что.... все честные политическiе деятели, к какому бы лагерю они не принадлежали, будут одинаково желать полнаго и всесторонняго выясненiя поставленнаго перед революцiонной демократiей темнаго и страшнаго вопроса. Ни о каком затушовыванiи этого дела не может быть и речи. Если мы хотим, чтобы даже и тень гнуснаго и страшнаго преступленiя не пала на всю революцiонную демократiю, мы обязаны со всем безпристрастiем, но и со всей безпощадностью вскрыть отвратительный гнойник и удалить весь гной, вольно и невольно привезенный к нам в запломбированных германских вагонах... Малейшая слабость в этой необходимой хирургической операцiи может отравить злым ядом всю нашу революцiю и погубить ее.... Когда вы видите, как "Правда" в целом ряде статей упорно и страстно защищает Ганецкаго, теперь уже открыто изобличеннаго, гнуснаго изменника - тогда не пеняйте, что широкая публика не видит никакой грани между "Правдой" и Ганецким".... И тут же буквально рядом со страстными строками Гуревича другой редактор газеты, Кускова, писал: "Работали ли большевики на немецкiя деньги - вещь сомнительная. Может быть, работа эта была не от немецких денег, а от глупости и моральной тупости". Публицист "Власти Народа", призывая очистить "авгiевы конюшни старой подпольщины", в сущности переводил вопрос в иную плоскость - несомненно, "лишь относительно очень немногих лиц будет установлена их непосредственная связь с германским штабом", но разве не говорили "многiе и многiе тысячу раз" большевикам, что "лозунги большевиков в конкретной русской обстановке, а также в обстановке войны, так удобны для целей шпiонов и негодяев черной реакцiи". И вот в iюльскiе дни "негодяи - шпiоны, жандармы, городовые" творят свое "черное дело измены". "Какой политической партiи могло быть выгодно производить такого рода погром. Несомненно одно: что во всем этом могли участвовать те, которые связаны не только контр-революцiонной силой, но и силой немецкаго генеральнаго штаба".

^*) (Званiе б. члена 2-й Госуд. Думы, лидера "с.-д. фракцiи" в ней, импонировавшее солдатской массе, конечно, для интеллигенцiи не имело никакого значенiя; сообщенiе было бы значительно более "авторитетно", если бы появилось за подписью профессiоналов из ведомства министерства юстицiи.)

^**) ("Непопятная", по мненiю Гуревича, на первый взгляд - не оглашать уже сообщенннаго в печати одного из документов следственнаго производства по волнующему всех вопросу о государственной измене, "несомненно нашедшей себе прiют в недрах большевизма".)

Это отчасти уже косвенная реабилитацiя большевиков, как политической партiи: "сомненiй в том, что вы не повторите больше кровавых призывов уже нет". Так писала Кускова, и революцiонная демократiя в значительном своем большинстве считала долгом протестовать против огульнаго обиненiя большевиков в провокацiи и шпiонаже и взять партiю в целом под защиту. Еще 6-го iюля в "Известiях" было опубликовано следующее заявленie ВЦИК: "в связи с распространившимися по городу и проникшими в печать обвиненiями В. Ленина и других политических деятелей в полученiи денег из темнаго немецкаго источника, Ц. К. доводит до всеобщего сведенiя, что им, по просьбе представителей большевистской фракцiи, образована комиссiя для разследованiя этого дела. В виду этого впредь до окончанiя работы этой комиссiи, ВЦИК предлагает воздержаться от распространенiя позорящих обвиненiй и от выраженiя своего отношенiя к ним и считает всякаго рода выступленiя по этому поводу недопустимыми". Комиссiя никогда не сочла нужным довести до всеобщаго сведенiя результаты своего "разследованiя" - это была комиссiя по похоронам всплывшаго в iюльскiе дни вопроса (^*). Отдельныя заявленiя ответственных представителей революцiонной демократiи скорее сводились к анулированiю распространенной "клеветы" - Церетелли уже не заподозреал в офицiальном заседанiи ЦИК связи большевиков с германским штабом, а меньшевик Либер считал, что обвиненiя, направленныя против Ленина и Зиновьева, "ни на чем не основаны". Троцкiй в пленуме ЦК 15 iюля мог смело говорить: обвиненiя Ленина в подкупности "голос подлости". Пойдемте на заседанiе московской городской думы 19-го iюля. Представитель партiи к.-д. Овчинников делает офицiальное заявленiе, гласящее, что партiя отказывается послать своего представителя в президиум Думы, так как в нем участвуют большевики, которым предъявлено обвиненiе в государственной измене. Заявленie Овчинникова, по словам газетнаго отчета, вызывает "бурные протесты". Протестует сам председатель Думы с. р. Минор, который не считает себя в праве допускать подобных отзывов о целой партiи; протестует и городской голова Руднев в виду того, что вина в предательстве большевиков еще не установлена. Измененiе психологiи ясно, если сопоставить эту позицiю с определенным заявленiем московской "Земли и Воли" (органа партiи с.-р.) 7-го iюля: газета тогда требовала "безоговорочнаго исключенiя большевиков" из "революцiонно-пролетарских представительных органов".

^*) (Комиссiя скоро была упразднена, и представители ея вошли в Правительственную Комиссiю. К сожаленiю, в напечатанных протоколах Исполн. Комитета мы имеем зiяющую пустоту в перiод от 30-го iюня по 16-ое iюля. Отсутствуют таким образом документы одного из важнейших моментов русской революцiи.)

Ленин и Зиновьев не стали ожидать момента, когда эта вина будет "установлена", не стали ожидать и решенiй избранной ЦИК-ом комиссiи - не питая "конституцiонных иллюзiй" относительно суда, они с самаго начала предпочли скрыться, вызвав некоторое смущенiе в рядах собственной партiи. Офицiальная революцiонная демократiя, представленная в советах, осудила, конечно, такое уклоненiе от суда и потребовала от большевицкой фракцiи "немедленнаго, категоричнаго и яснаго осужденiя такого поведенiя их вождей". "Вся революцiонная демократiя - говорилось в резолюцiи объединеннаго заседанiя ВЦИК и ИКС. Кр. Д. - заинтересована в гласном суде над теми группами большевиков, против которых выдвинуты обвиненiя в подстрекательстве к мятежу и организацiи его, а также в полученiи денег из немецких источников"... Ответа на формальную резолюцiю со стороны большевистской фракцiи, конечно, не последовало; но ответили в кронштадтской газете скрывшiеся Ленин и Зиновьев: они не желали отдавать себя в руки "разъяренных контр-революцiонеров". Им вторил легально Рязанов: "не выдадим старым коршунам своих товарищей". Шестой съезд большевистской партiи, собравшiйся в Петербурге в конце того же iюля, единогласно признал правильным поступок Ленина и Зиновьева, ушедших в подполье (^*). А революцiонная демократiя, с своей стороны, поспешила забыть постановленie о том, что "все лица, к которым предъявляются обвиненiя судебной властью, отстраняются от участiя в Ц. К-тах впредь до судебнаго приговора". Она успокаивала свою совесть тем, что Ленин и Зиновьев "всегда готовы предстать на суд, как только будут обезпечены элементарныя условiя правосудiя" (резолюцiя петербургскаго Совета 9 сентября) (^**).

^*) (Большевистскiй съезд особым письмом демонстративно приветствовал вождь меньшевиков-интернацiоналистов Мартов, выражавшiй "глубокое возмущенiе против клеветнической кампанiи". В данном случае политическая честность, побудившая Мартова выступить с протестом против "травли", влекла его на путь весьма одностороннiй. Его защита Ленина, Колонтай и др. от обвиненiя в "государственной измене" совершенно лишена элементов критики. Зато под его пером запестрели термины "бандиты соцiал-шовинизма", "банды наемников", "прихвостии буржуазiи" по адресу инакомыслящих (Статья "О рыцарской техники" в №81 "Новой Жизни").)

^**) (Рязанов заявил даже в эаседанiи петроградскаго Совета 19 авг., что "неявка Ленина и Зиновьева никакого ущерба суду не принесет, ибо они в свое время к суду явятся". За подобное заявленiе он получил выговор от своего Ц. К.)

Так постепенно шаг за шагом "вздорное обвиненiе" - по словам Суханова - "разсеялось, как дым". Следственная власть продолжала по инерцiи свое разследованiе, и 22 iюля было опубликовано запоздалое офицiальное сообщенie прокурора петербургской судебной палаты о тех данных, которыя могли быть оглашены без нарушенiя тайны предварительнаго следствiя и которыя послужили основанieм для привлеченiя Ульянова (Ленина), Апфельбаума (Зиновьева), Колонтай, Гельфанда (Нарвуса), Фюрстенберга (Ганецкаго), Козловскаго, Суменсон, прап. Семашко и Сахарова, мичмана Ильина (Раскольникова) и Рошаля в качестве обвиняемых по 51, 100 и 108 ст. уг. ул. в измене и организацiи вооруженнаго возстанiя (^*). Органы революцiонной демократiи вновь протестовали против такого оглашенiя матерiалов предварительнаго следствiя, ибо - по словам Мартова в заседанiи ЦИК'а 24 iюля - тенденцiозныя сообщенiя подготовляют "настроенiе будущих присяжных заседателей". Забота о безпристрастности была излишня, пелена забвенiя уже покрывала "сенсацiи первых iюльских дней". "Мы во "Власти Народа" - заключал свою статью 8 iюля Гуревич - не смущаясь ни бранью одних, ни неумным опасенiем других, будем содействовать разоблаченiю низких преступников, пробравшихся в среду революцiонной демократiи, будем требовать полнаго и безпощаднаго выясненiя всего этого страшнаго дела. Это необходимо для спасенiя революцiи, которую большевики довели уже до самаго края гибели"... Но "Власть Народа" не избегла общаго удела - со страниц газеты постепенно исчезла повесть о "низкой и глупой", по словам большевиков, клевете. Осоргин находил уже вредным "размазыванiе германской агентуры"... в соответствiи как бы с резолюцiей ВЦИК'а 4 августа о нездоровой атмосфере, которую создают огульныя обвиненiя в шпiонаже....

^*) (На основанiи дополнительных данных 23 iюля были арестованы также Троцкiй и Луначарскiй.)

Таким образом не столько по соображенiям безпристрастiя и глубочайшаго объективизма, сколько по мотивам революцiонной тактики ликвидировалось дело о "государственной измене" большевиков: после корниловскаго "мятежа" они получили окончательную амнистiю (^*), и Рязанов с большой развязностью мог требовать в Демократическом Совещанiи исключенiя партiи к.-д. "из среды общественных учрежденiй" за "прикосновенность к корниловщине". "Только общество, изуродованное трехлетней войной .... воспитанное в рабстве - и могло так поверхностно отнестись к величайшему проявленiю государственной измены" - писал впоследствiи в Сибири (в омской "Заре" - № 14. 1919 г.) шлиссельбуржец Панкратов, первым поставившiй свое имя под польскими разоблаченiями... Надо, однако, сказать, что этому обществу улики против большевиков в то время, очевидно, не представлялись достаточно вескими - тем более, что и офицiальное сообщенie прокурорской власти далеко не всегда было убедительно формулировано и наряду с Warheit заключало в себе дозу Dichtung. И это давало повод не только большевикам, но и представителям других соцiалистических теченiй (напр., тому же Мартову) обвинять правительственную власть за то, что к разследованiю привлечены следователи, ведшiе политическiя дела вперiод "щегловитовскаго неправосудiя", о котором так много говорили в заседавшей одновременно Верх. Следственной Комиссiи о должностных преступленiяx представителей стараго режима. Никто другой, как Короленко, признанный издавна как бы общественной совестью, чрезвычайно ярко высказал сомненiя, оставшiяся у него после iюльских разоблаченiй: "большевики - писал он журналисту Протопопову 23 iюля - принесли много вреда вообще, но - что хотите в подкуп и шпioнство вождей я не верю"... "Старая истина - добавлял наш писатель - нужно бороться только честными средствами, а Алексинскiй в этом отношенiи далеко не разборчив" (письмо опубликовано в "Былом", 1922 г.). Может быть, поэтому демократическая печать, и не принадлежавшая к соцiалистическому лагерю, в свою очередь не очень настаивала перед правительством на ускоренiи разследованiя дела о большевиках. Широкое общественное мненie удовлетворилось фактически сознанiем, что роль большевиков перед страной разоблачена: "ну, Ленин к нам больше не вернется" - как то обмолвились "Русскiя Ведомости". Вопрос о роли немецких денег, к сожаленiю, вновь стал темой преимущественно уличной печати, опошлявшей, как всегда, вопрос и вызывавшей почти инстинктивное противодействie. Дискредитировали перед общественным мненiем серьезность предъявленнаго обвиненiя и те легко опровергнутыя сообщенiя, которыя стали появляться в газетах о службе видных большевиков (Каменева, Луначарскаго) в Охранном Отделенiи. И невольно многie спрашивали себя: не окажутся ли и "немецкiя деньги" таким же пуфом?... (^**).

^*) (См. мою книгу "Как большевики захватили власть", посвященную октябрьскому перевороту 1917 года.)

^**) (Невольно вспоминался и ответ Милюкова в "Речи" (правда, за месяц до iюльских разоблаченiй) на публичное заявленiе Троцкаго 5 iюня (на совещанiи Советов), что на Милюкове "останется клеймо безчестнаго клеветника", если он "не подтвердит или не снимет этого обвиненiя" - дело касалось требованiя Мнлюкова на частном совещанiи членов Гос. Думы ареста Ленина и Троцкаго, как агентов Германiи. Милюков отвечал: "я действительно недоволен тем, что гг. Ленин и Троцкiй гуляют на свободе, но мотивирую необходимость для правительства "быть последовательным" относительно их не тем, что они "состоят агентами Германiи", а тем, что они достаточно нагрешили против уголовнаго кодекса". Это было в сущности отступленiе, так как в упомянутой речи лидер партiи к.-д. совершенно определенно сопоставлял Ленина и Троцкаго с "агентами германскаго правительства" Гриммом и Колышко, назвав их агитаторами "однороднаго типа" ("Речь" 4 iюня). Б. министр иностр. дел имел соответствующую информацiю, как было указано, еще за долго до офицiальнаго разследованiя.)

Следствiе о большевиках тайна - все еще сообщал 1 августа журналистам новый министр юстицiи Зарудный. Один за другим сменялись в правительстве руководители ведомства юстицiи, следственный механизм при каждом из них по той же инерцiи продолжал действовать - даже за две недели до большевистскаго переворота, еще 11 октября допрашивался Милюков. Но какое это могло иметь значенiе, когда не только главные обвиняемые были в бегах, но правительственной властью под незначительный залог в 15 т. руб., высчитываемых уже "керенками", были освобождены в 20-х числах сентября Суменсон, а вначале октября Козловскiй (под залог в 5000 р.), т. е. были освобождены те, против которых был собран непосредственно уличающiй мaтepiaл (^*). Следствiе превратилось в фикцiю, а эта фикцiя дала только возможность сотрудникам Ленина сказать: "арестованные были выпущены из за отсутствiя улик" и назвать документы iюльских дней "переверзевскими фальсификацiями" (слова Бухарина на московском процессе с.-р.). Большевистскiе исторiографы предпочитали, однако, обходить стороной эти "фальсификацiи.

^*) (Судебные органы своеобразным исчисленiем размеров этих залогов как бы подчеркивали различiе в правительственной оценке преступленiй подследственных лиц: Троцкiй был освобожден под залог в 3000 руб., с Колышко взяли 30 тыс., ( в своем письме в ред. "Посл. Нов. - № 4234, журналист К утверждал, что был фактически освобожден "без всякаго залога" и в этом видел доказательство своей невиновности); а родственники гр. Фредерикса, бывшаго министра двора, к которому не было предъявлено никакого обвиненiя и который был арестован в мартовскiе дни группой любителей самочинно творить революцiонное правосудiе, должны были внести 50 тыс. (если только здесь нет опечатки - так несуразна эта цифра) для того, чтобы старика выпустили, наконец, из Петропавловской крепости ("человек совершенно незапятнанный" - характеризовал его Гучков в письме Алексееву 6-го марта). Как же могло общество в таких условiях отнести iюльское обвиненiе, предъявленное большевикам, к числу, "величайших проявленiй государственной измены"?)

Подводя итоги, можно ли объективно присоединиться к выводу, сделанному Керенским, сказавшим, что Временное Правительство установило летом 1917 г. измену Ленина и его ближайших сотрудников? - нет, на Временном Правительстве лежит значительная доля вины за то, что разследованiе преступленiя большевиков не было доведено до конца и покрылось флером отчасти общественнаго забвенiя. На этой почве возникла в некоторых кругах роковая для последующего хода русской революцiи концепцiя, что Временное Правительство, находясь в зависимости от советов, своим авторитетом покрыло большевиков. Совет "не позволил разследовать обвиненiе, выставленное против большевиков" - категорически и безоговорочно записывает Бьюкенен в своем дневнике.

Остается до некоторой степени психологической загадкой, как мог лично Керенскiй, сделавшись главой правительства после iюльских дней, допустить или вернее примириться с фактической ликвидацiей дела о большевиках. Единственное объясненiе можно найти только в том, что сам Керенскiй до известной степени поддался "советскому" гипнозу о грядущей контр-революцiи, что и отмечено в воспоминанiях англiйскаго посла. Действительно характерно, что глава правительства в речи, произнесенной во ВЦИК-е 13 iюля, ударным пунктом избрал угрозу подавить самым безпощадным образом всякую попытку возстановить монархiю, а не искорененie большевистской "измены". В своих воспоминанiях Керенскiй придаст делу большевиков такое значенiе, что говорит: "несомненно все дальнейшiя событiя лета 1917 года, вообще вся исторiя Россiи пошла бы иным путем, если бы Терещенке удалось до конца довести труднейшую работу изобличенiя Ленина и если бы в судебном порядке документально было доказано это чудовищное преступленiе, в несомненное наличiе котораго никто не хотел верить именно благодаря его совершенно, казалось бы, психологической невероятности". Сам Керенскiй связь большевиков с немцами доводит до полной договоренности между сторонами, - далеко выходящей за пределы уплаты денег в целях развала Россiи по представленiю одних и полученiя их для осуществленiя соцiальной революцiи в представленiи других. Керенскiй готов даже установить прямое координированie обоюдных действiй - ударов на фронте и взрывов внутри страны. Эту неразрывную связь он видит и в iюльских событiях, последовавших эа тарнопольским прорывом. Керенскiй разсказывает, что при личном обходе боевых позицiй на западном фронте у Молодечно он застал солдата, читавшаго газету "Товарищ" (одно из изданiй германскаго командованiя на русском языке), в которой "недели за две" до петербургских событiй сообщалось о них, "как уже о совершившемся факте". Керенскiй мог бы процитировать еще откровенное по своей циничности более позднее письмо Ленина, писавшаго 26 сентября Смигле (письмо было направлено доверительным путем в Выборг) о подготовке октябрьскаго переворота и толкавшаго Смиглу на выступленiе в Финляндiи в виду ожидаемаго немецкаго десанта. В письме к Смигле, между прочим, заключалось весьма двусмысленное предложенie: "наладить транспорт литературы из Швецiи нелегально" (IV т. "Ленинскаго Сборника"). Ленин предусмотрительно просил Смиглу сжечь это письмо, но Смигла просьбу его не выполнил.(^*)По словам Керенскаго, за десять дней до октябрьскаго возстанiя правительство из Стокгольма получило аналогичную iюльским дням прокламацiю немецкаго происхожденiя. До некоторой степени все это соответствовало действительности. Недаром министр иностранных дел Австро-Beнгpiи Чернин после октябрьскаго переворота писал одному из своих друзей : "Германскiе военные... сделали, как мне кажется, все, чтобы свергнуть Керенскаго и поставить на его место нечто другое".

^*) (Чрезвычайно показательную телеграмму 9-го октября прислал итальянскiй министр инотранных дел Сонино петербургскому послу маркизу Карлотти. Он передавал секретное сообщенiе, полученное из Христiанiи от итальянскаго повереннаго в делах: "Я узнал из авторитетнаго русскаго источника, что крайнiя русскiя партiи поддерживают секретныя сношенiя с немцами в целях ускорить заключенiе мира. Они готовы употребить все свое влiянiе, чтобы всеми средствами облегчить продвиженiе немцев на северном фронте, так как они убеждены, что со взятiем Петрограда мир доджен быть заключен".)

То, что было ясно австрiйскому дипломату, не могло проникнуть тогда в толщу народнаго сознанiя. Такая концепцiя была чужда значительной части русской интеллигенцiи. Когда ген. Алексеев в заседанiи 15 августа московскаго Государственнаго Совещанiя говорил о немецких марках, которыя "мелодично звенели" в карманах тех, кто "выполнял веленiя немецкаго ген. штаба", это уже не производило должнаго впечатленiя и скореe вызывало раздраженie в левом секторе Совещанiя.. О немецких деньгах не вспомнили и в дни октябрьскаго большевистскаго переворота. Вопрос оставался открытым - все в той же стадiи судебнаго разследованiя, которым удовлетворилась в iюле общественная совесть. Жизнь не стояла на месте и не могла, конечно, ждать объективных результатов трехмесячных изысканiй правительственных следователей. Лучшей иллюстрацiей к сказанному может служить сцена, отмеченная стенографическим отчетом о втором нелегальном заседанiи московской Городской Думы, распущенной новой властью и собравшейся 15 ноября в зданiи Университета Шанявскаго. В зале, где происходило заседанiе, появляется отряд красноармейцев во главе с комиссаром Брыковым, предъявившим требованiе Военно-Рев. Комитета очистить помещенiе. С разных скамей раздаются голоса: "Сволочи, шпiоны немецкiе, мерзавцы". Председатель собранiя с.-р. Минор предлагает перейти в другое помещенiе. Прис. пов. Тесленко заявляет протест: "Мы все в своей продолжительной работе, в борьбе с разными предателями и слугами caмoдepжaвiя, а теперь слугами немецких шпiонов, которыми являются Ленин и Троцкiй, неоднократно подвергались насилiю.... Мы должны просить председателя оставаться спокойно на своем месте и продолжать заседанie, пока не будет применена физическая сила". С.-д. (объединенец) Яхонтов, присоединяясь к предложенiю Тесленко, однако решительно протестует против "неуместнаго" выраженiя представителя партiи к.-д. о том, что мы имеем дело с "предателями и изменниками". Тесленко: "Они шпiоны, потому что имеются судебные законно-установленные акты, признающiе их шпiонами". Председатель: "Я снимаю этот вопрос с дальнейшаго обсужденiя. Вопрос о том, кто шпiон или не шпiон, есть дело суда. Мы не призваны этого разбирать".

И в драматическiй момент торжества силы над правом люди все еще старались сохранить псевдо-историческое чувство объективности! Во имя этой кажущейся объективности Чернов в позднейшем (21 г.) открытом письме Ленину вспоминал, как он считал долгом чести защищать его перед петербургскими рабочими, "оклеветанного и несправедливо заподозреннаго", хотя отчасти и "по собственной вине, в политической продажности".