III. Золотой ключ (1917 г.)

1. "Пломбированный вагон"

Пройдем мимо февральскаго переворота. Исторiя февральских дней не прiоткроет крышки таинственнаго ларца с немецким золотом. Правда, русскiй посол в Швецiи Неклюдов разсказал в своих воспоминанiях о знаменательной беседе, которую он имел в середiне января 1917 г. в Стокгольме с болгарским посланником в Берлине Ризовым, пытавшимся нащупать у него почву для заключенiя сенаратнаго мира. Встретив холодный прieм, Ризов предостерегающе предупредил своего собеседника: .... "через месяц или самое позднее через полтара, произойдут событiя, после которых я уверен, что с русской стороны будут более склонны к разговорам". "Предсказанiя русской революцiи" озаглавила этот отрывок воспоминанiй Неклюдова редакцiя "Архива Рус. Революцiя", из котораго мы и заимствуем приведенныя строки (воспоминанiя вышли на англiйском языке). Таких предсказанiй было немало накануне февральских событiй - слишком очевидно было, что Pocciя каким-то роком влеклась к катастрофе. Трудно сказать, намекал ли Ризов на какой-нибудь определенный план извне или передавал только широко распространенную в Pocciи молву, отчасти связанную с туманными разговорами о дворцовом перевороте, который должен был произойти "перед Пасхой" - так, по крайней мере, записал почти в те же дни в своем дневнике петербургскiй посол Англiи, оговорив, что сведенiя он получил из "серьезных источников".

Можно не сомневаться, что немецкая агентура должна была ловить рыбу в мутной воде, провоцировать всякаго рода безпорядки и разжигать народныя страсти в момент начавшейся смуты. И, конечно, не без основанiя ген. Алексеев в телеграмме главнокомандующим фронта 28 февраля писал, что "быть может" немцы проявили "довольно деятельное участie в подготовке мятежа". Подобная догадка, однако, чрезвычайно далека от того, чтобы признать февральскую революцiю продуктом немецкаго творчества, как склонны к тому некоторые из современников-мемуаристов, "Внутреннее" убежденie Гучкова, Родзянко и многих других, что из Германiи к нам в заготовленном виде вывезены были даже документы образца довольно знаменитаго "приказа № 1", не принадлежит к числу серьезных исторических аргументов, заслуживающих разсмотренiя по существу (^*). Это аргумент почти того же порядка, что и сообщенie, передаваемое в воспоминанiях небезызвестнаго инж. Бубликова, который в свое время был назначен Временным Комитетом Гос. Думы комиссаром по железным дорогам и сыграл активную роль в дни революцiонной перетурбацiи, - ему компетентные люди в Стокгольме говорили, что последнiй министр внутрен. дел царскаго режима Протопопов сговаривался здесь с немецким посланником в Швецiи бар. фон Люцiусом об устройстве революцiи в Россiи для заключенiя сепартнаго мира с Германiей ....

^*) (Я подчеркиваю, что все это сужденiя мемуаристов. В первое время после февральскаго переворота по иному оценивалась ими происхожденiе революцiи (см., напр., выступленiе Гучкова 8 марта в Военно-Промышленном Комитете). )

Историк пока не имеет в своем распоряженiи почти никакого матерiaлa для того, чтобы конкретизировать даже те догадки, которыя могут быть подчас признаками довольно обоснованными - напр., наличie какой-то тайной посторонней руки, направлявшей в определенное русло кронштадтскiя событiя первых дней революцiи и руководившей теми "подозрительными типами", о которых говорят многie очевидны и которые призывали к избieнiю офицеров, к погрому и к захвату казенных денег ("народнаго достоянiя"). Но что здесь от немцев и что от возможной полицейской провокацiи, видевшей в aнapxiи разложенiе революцiонной стихiи? Насколько осторожным приходится быть в этом отношенiи, показывает та ошибка, которая допущена была в предфевральскiе дни лидером думской оппозицiи Милюковым и которая не была исправлена им уже в качестве перваго историка революцiи. Я имею в виду открытое письмо его, обращенное к петербургским рабочим и призывавшее воздержаться от участiя в день возобновленiя сессiи Государственной Думы 14-го февраля в демонстрацiи перед Таврическим Дворцом, провокацiонные призывы к которой исходили "из самаго темнаго источника". Недостаточно в то время осведомленный, как политическiй деятель, о характере рабочего движенiя, лидер думской оппозицiи не разобрался в фактической стороне этого "самаго темнаго момента в исторiи русской революцiи" - в действительности указанные призывы, хотя и анонимные, исходили от так называемой "Рабочей Группы", образовавшейся при Военно-Промышленных Комитетах, т. е. шли от соц.-демократических элементов, наиболее умеренных и "оборончески " настроенных (^*). Расшифровывая уже позднейшiя "догадки" историка, один из бiографов Милюкова, вернее автор юбилейной статьи, пытавшiйся изобразить только одну из "самых блистательных", но и "парадоксальных" страниц этой бiографiи (роль Милюкова при попытке сохранить монархiю в дни февральскаго переворота) замечает: "Мысль его достаточно ясна: он подозревал, что таинственным источником, из котораго шло руководство (курсив мой. С. М.) рабочим движенiем был германскiй генеральный штаб" (^**). Характерно, что записка Охраннаго Отделенiю от 1-го февраля приписывала иницiативу демонстрацiи 14 февраля главарям прогрессивнаго блока.

^*) (См. мою книгу "На путях к дворцовому перевороту".)

^**) (Алданов. "Третье Марта" в сборнике матерiалов чествованiя семидесятилетiя П. Н. Милюкова. )

Если "германскiя деньги" и "сыграли свою роль в числе факторов, содействовавших перевороту", то искать эти деньги, конечно, надо в среде деятелей той группы руководителей рабочаго движенiя, которая "вместо хожденiя к Таврическому Дворцу с резолюцiей в Думу" пропагандировала уличное выступленiе "под красным знаменем революцiи", чтобы "одним ударом снести Государственную Думу и царское самодержавie" (Шляпников). Но большевистскie круги в Россiи в те дни были еще невелики и неавторитетны - очевидно, в их распоряженiи и не было тогда каких-либо значительных денежных средств. Только революцiя, когда "пудовик" свалился с сердца ген. Людендорфа, тайно мечтавшаго о смуте в Pocciи, изменила всю конъюнктуру, и по праву новую главу нашего повествованiя можно назвать "пломбированным вагоном" - слишком велико было значенie этого акта в последующих судьбах страны.

Аноним воззванiя объяснялся отчасти тем, что значительная часть группы была арестована.

В мою задачу не входит подробное повествованie о тех обстоятельствах, которыя сопровождали возвращенie Ленина в Россiю после февральскаго переворота. По чьей иницiативе возникла среди русских эмигрантов, находившихся в Швейцарiи, мысль о проезде через Германiю? Большевики любят подчеркивать, что иницiатива была Мартова, предложившего добиваться обмена политических эмигрантов на интернированных в Pocciи немцев, так как интернацiоналисты, внесенные в международные контрольные списки, не пропускались, при "попустительстве Временнаго Правительства, Францiей и Англiей.

Исполнительный Комитет Совета Р. Д. в Петербурге получил от имени образовавшегося в Берне Эмигрантскаго Комитета через Копенгаген телеграмму, в которой заключалась угроза, что если проект обмена на интернированных немцев не будет осуществлен, то "старые борцы" сочтут себя в праве "искать других путей для того, чтобы прибыть в Pocciю и бороться.... за дело международнаго соцiализма". Намек был ясен. Но все-таки это было будущее, котораго выжидать ленинцы не намеревались, ибо полагали, что отстрочка "грозит причинить величайшiй вред русскому революцiонному движенiю". Когда прошло две недели и ответа из Pocciи не было, "мы решились сами провести названный план" - так заявили в офицiальном коммюникэ, напечатанном в "Известiях" ("Как мы доехали"), представители прибывшей в Петербург 3 апреля первой группы эмигрантов из "запломбированнаго вагона" - их было 32 человека во главе с Лениным. "Другiе эмигранты - замечало коммюникэ - решили подождать, считая еще недоказанным, что Временное Правительство так и не примет мер для пропуска всех эмигрантов".

Итак "решили сами провести названный план", т. е. проект соглашенiя двух правительств о взаимном обмене заменить односторонним coглaciем Германiи пропустить через свою территорiю интернацiоналистов - формальных граждан воюющей державы. Предварительные переговоры о возможности соглашенiя при посредстве отчасти министра швейцарскаго правительства Гофмана повел один из руководителей Циммервальда швейцарскiй с.-д. Гримм - тот самый, который позже появился в Pocciи, как посредник по сепаратному миру, и был выслан Временным Правительством (^*). Ленин сообщил посреднику, что его "пapтiя решила безоговорочно принять предложенiе (с чьей стороны?!) о проезде русских эмигрантов и тотчас организовать эту поездку". Численность этой "партiи" была не очень велика - на первых порах Ленин насчитал "10 путешественников" (напечатано во II т. "Лен. Сборн."). Другiе отказались следовать прямолинейной линiи большевиков: "меньшевики требуют санкцiи Исполн. Ком. С. Д." - телеграфировал Ленин Ганецкому. Повидимому, при таких условiяx Гримм уклонился от веденiя переговоров (^**), и на сцене появился другой швейцарскiй интернацiоналист Фриц Платтен, в руки котораго перешло все "дело". Платтен - продолжает цитированное коммюникэ - "заключил точное письменное условиеiе с германским послом в Швейцарiи, главные пункты котораго сводились к следующему: 1) "едут все эмигранты без различiя взглядов на войну, 2) вагон, в котором следуют эмигранты, пользуется нравом экстерриторiальности... 3) едущiе обязуются агитировать в Pocciи за обмен пропущенных эмигрантов на соответствующее число австро-германцев, интернированных в Pocciи".

^*) (Плеханов его назвал "великим человеком" захолустной провинцiи, с запозданiем пустившим в оборот архаическую мысль о несовместимости защиты отечества с верностью международному соцiализму. Эти "старые истоптанные сапоги" Зап. Европы заботливо и подобрал Ленин: "тот не соцiалист, кто во время имперiалистической войны не желает пораженiя своему правительству". "Восточный интернацiонализм" Ленина никак нельзя считать лишь "традицiей россiйской отсебятины", как склонен был утверждать Потресов.)

^**) (Последователи Ленина - и даже Суханов - пытались утверждать, что Ленин отказался сам от посредничества Гримма, не желая действовать "закулисными ходами", к которым склонен был посредник, "впутавшiйся" уже в разговоры с немцами о сепаратном мире.)

Такова суть офицiальной версiи, данной большевиками. Ее надо облечь в соответствующую плоть и кровь. Немецкiе источники склонны "поездку Ленина превратить в "посылку" Ленина, как выразился ген. Людендорф в своих воспоминанiяx: "Наше правительство, послав Ленина в Pocciю, взяло на себя огромную ответственность. Это путешествiе оправдывалось с военной точки зренiя: нужно было, чтобы Pocciя пала". Вслед за Людендорфом более определенно высказался и ген. Гофман: "Разложенie, внесенное в русскую армiю революцiей, мы естественно стремились усилить средствами пропаганды. В тылу кому то, поддерживавшему сношенiя с жившими в Швейцарiи в ссылке русскими, пришла в голову мысль использовать некоторых из этих русских, чтобы еще скорее уничтожить дух русской армiи и отравить ее ядом". Через депутата Эрцбергера он сделал соответственное предложенie мин. ин. дел.... Так осуществилась перевозка Ленина через Германiю в Петербург!

Реальные политики в Германiи, конечно, довольно отчетливо представляли себе в то время, что одной красивой словесностью о братстве народов в жестокое время войны действовать нельзя. Немецкая демократiя приветствовала русскую революцiю. В перспективе рисовался мир, ибо теперь борьба будет итти - писал "Vorvarts", - "не с царизмом, а с союзом демократических народов". "Пальмовую ветвь" соц.-демократiи не отбрасывал и государственный канцлер, говорившiй в рейхстаге: "Мы не хотим ничего другого, как скорейшаго заключенiя мира... на основе одинаково почетной для обеих сторон.... Мы увидим, желает ли русскiй народ мира... Мы будем следить за событiями хладнокровно с готовым для удара кулаком" (цитирую по тексту Суханова). Едва ли немцы "трепетали" в первый месяц после переворота в уверенности, что революцiя в Pocciи "развяжет и сорганизует народныя силы для победоноснаго окончанiя войны" (^*); более вероятно, что в Германiи правящiе круги скорее разделяли дореволюцiонную схему перваго министра иностранных дел Временнаго Правительства, говорившаго с кафедры Государственной Думы еще в марте 16 г. о том, что "революцiя в Pocciи непременно приведет... к пораженiю". В этом смысле они и готовы были содействовать революцiи во вражеском лагере и тем более воспользоваться "временным замешательством" в жизни страны, чтобы "сломить сопротивленiе" (слова из воззванiя Временнаго Правительства 9 марта). Отсюда логически вытекало сочувствiе немецких военных сфер деятельности русских циммервальдцев. Германское правительство имело полное основанiе надеяться, что "крайнiе соцiалистическiе фантазеры" усилит в Pocciи хаос и что вследствiе этого Pocciя будет вынуждена заключить мир (^**). Людендорф, однако, считал необходимым подчеркнуть, что иницiатива в сущности исходила от рейхсканцлера и что высшее командованie не было будто бы запрошено по этому поводу. Из полемики, возникшей в 1921 г. между Людендорфом и Брокдорф-Ранцау по поводу статьи перваго, появившейся в "Militar Wochеnblatt" в связи с разоблаченiями Бернштейна, было названо и имя того, кто попал на счастливую идею "прогнать дьявола при помощи чорта" и подорвать русскую революцiю посредством aнapxiи - это опять неизменный Парвус-Гельфанд. Министр иностранных дел германской республики не возражал против таких утвержденiй, он протестовал лишь против приписываемой ему "подготовки переворота" в бытность его послом в Копенгагене. Непосредственное участ1е Парвуса в подготовке ленинской поездки подчеркивал Керенскому и Эд. Бернштейн (статья Керенскаго в "Новой Россiи" 37 г.): мысль, внушенная Парвусом копенгагенскому послу, нашла поддержку в министерстве иностранных дел у бар. фон Мальцана и у деп. Эрцбергера, стоявшаго во главе военной германской пропаганды. Они убедили канцлера Бетман-Гольвега, и канцлер предложил Ставке осуществить "генiальный маневр", предложенный Парвусом (может быть, не без участiя начальника разведывательнаго отдела при главной квартире полк. Николаи)... Парвусу "генiальный маневр" мог быть подсказан и самим Лениным через Ганецкаго или обратно через того же Ганецкаго сообщен Ленину. В конце концов довольно безразлично, откуда исходила иницiатива отдельнаго звена двухсторонняго плана.

^*) (Милюков. "Старый подлог", "Послед. Hoв." 8 октября 21 г. В мартовскiе дни автор был осторожнее в своих занлюченiях и, подчеркивая надежду немцев на победу "пацифистских настроенiй в иговорил о двойственном впечатленiи, которое произвела революцiя в Германiи (беседа с журналистами 9 марта).)

^**) (Позднейшiй доклад ген. Гофмана по поводу всеевропейской вооруженной ннтервенцiи в советскую Pocciю, сделанный в 1922 г., был воспроизведен в брошюре "An alien Endеn Moskau" (25). Здесь Гофман высказывался более категорично, чем в bocпoминaнiяx. См . также интервью, данное С. И. Левину в 1920 г.: "Ген. Гофман о борьбе с большевизмом" ("Руль" №.32) и обозренiе соответствующей немецкой литературы, сделанное Элькиным в № 4 "Голоса Минувшего".)

"Полупризнанiя" немецких генералов, по выраженiю Керенскаго, пожалуй, сами по себе еще ничего не говорят об "измене" Ленина, т. е. не служат подтвержденiем формальнаго соглашенiя между двумя сторонами. По мненiю Троцкаго, все дело сводилось к "стратегiи", и из двух стратегов: Людендорфа, разрешившаго Ленину проехать, и Ленина, принявшаго это разрешенiе, Ленин видел "лучше и дальше". Мы только что видели, как приблизительно повествует немецкая сторона. Посмотрим, как офицiально смотрел на дело сам Ленин. 17-го марта он писал "дорогому товарищу" Ганецкому, что "приказчики англо-французскаго имперiалистическаго капитала и русскаго имперiализма Милюков и Ко способны пойти на все - на обман, предательство - на все, на все, чтобы помешать интернацiалистам вернуться в Pocciю". Надо осуществлять как будто бы план Мартова: "Единственная безпреувеличенная надежда для нас попасть в Pocciю, это - послать, как можно скорее, надежнаго человека в Pocciю, чтобы путем давленiя Совета Р. и С. Д. добится от правительства обмена всех швейцарских эмигрантов на немецких интернированных". Но как убедить немцев? Ленин очень принципiален": "пользоваться услугами людей, имеющих касательство к изданiю "Колокола", я, конечно, не могу" -писал Ленин Ганецкому. Несколько, пожалуй, наивно было писать так лицу, можно сказать прилепившемуся к издателю "Die Glocke" - пусть даже по внешности только к коммерческим аферам Парвуса. Это, конечно, тактическое предупрежденiе. По другому разсматривать невозможно. Письмо Ленина предполагалось переслать в Pocciю партiйным товарищам, которых надо было убедить, что единственная возможность прибыть в Pocciю - через Германiю, и что ничего зазорнаго в этом не будет: интернацiоналисты сохранят чистоту риз и ни к какому сомнительному посредничеству не обратится.

Петербургским ленинцам, отошедшим в значительной своей части в первые дни революцiи (особенно с момента прибытiя из ссылки Каменева) от заветов учителя и подвергшимся влiянiю общаго психоза мерных дней революцiи (^*), казалось, что Ленину удастся пробраться менее экстравагантным путем. "Ульянов должен прiехать немедленно. Все эмигранты прiезжают свободно. Для Ульянова имеется спецiальное разрешенiе" - телеграфирует Шляпников Ганецкому. Но на другой день после отправленiя телеграммы появилась "тревога за благополучный исход поездки" - ведь приказчики англо-фраицузскаго имперiалистическаго капитала способны "на все... на все, на все". Шляпников вновь телеграфирует: "не форсируйте прiезда Владимiра. Избегайте риска". Между Петербургом и Стокгольмом завязываются оживленныя сношенiя, о чем Шляпников разсказывает в своей книге - воспоминанiях "Семнадцатый год". 10-11 марта выехал спецiальный курьер - способная на "конспирацiю" Стецкевич. Ей управляющiй делами военнаго округа подп. ген. штаба Гельбих помимо градоначальства в "несколько минут" добывает разрешенie на выезд за границу и провоз "имущества партiи" (^**). Курьер повев письма Ленину и "спецiальное устное порученiе требовать скорейшаго его прiезда в Pocciю". Стецкевич благополучно вернулась 20-го из Стокгольма, привезла письма Ленина и "целый ряд предложенiя и проектов переправки" Ленина от Ганецкаго. Каковы были эти проекты Шляпников не говорит.... Ганецкiй съумел использовать для переписки и министерство того самаго злобнаго "прiказчика" имперiалистов, от котораго Ленин ждал всяких напастей. Он использовал посольскую почту - и через миссiю отправлял в министерство иностранных дел запечатанные пакеты, которые миссiя не осматривала и которые, как надеялся Ганецкiй, петербургскiе товарищи будут получать "нераспечатанными": "вероятно, господа эти будут еще стесняться". Ганецкiй просил непременно "подтвердить" телеграфию ("все таки осторожно") полученie пакетов... (^***).

^*) (Офицiоз партiи "Правда", по выраженiю Троцкаго, стал открещиваться от пораженчества. В самом деле газета писала: "Всякое пораженчество, а верите то, что неразборчивая печать под охраной царской цензуры клеймила этим именем, умерло в тот момент, когда на улицах Петрограда показался первый революцiонный полк". Лозунгом партiи должно быть "не безсодержательное" "долой войну", а давленiе на Правительство для того, чтобы добиться от всех воюющих стран согласiя на немедленные переговоры о мире". До тех пор солдаты должны "стойко стоять на своем посту".)

^**) (Любопытно, что этот подп. Гельбих входил в состав того кружка военных "младотурков", который объединился около Гучкова.)

^***) (Не воспользовался ли здесь Ганецкiй услугами тех "друзей" в русском посольстве в Стокгольме, которых имел "немецкiй агент" Нескула? Несколько неожиданно в статье Керенскаго "Парвус - Ленин - Ганецкiй", напечатанной в № 27 "Новой Рocciи", можно было встретить указанiе на то, что Гулькевич (посол) пересылал из Стокгольма пакеты Ганекаго потому, что "действовал согласно инструкцiям из Петрограда". Конечно, это совершенно невероятно для марта месяца и для ведомства, руководимаго тогда Милюковым. Остается предположить, что Ганецкiй и впредь, уже при Терещенко, продолжал через посредство министерства ин. дел снабжать ленинцев в Петербурге "запечатанными" пакетами, которые как то стали контролироваться с определеннаго момента. Не очень то верится этому. )

В одном из писем, приводимых Шляпниковым (24-го), Ганецкiй считал, что проект "Ильича" "провести нельзя". "Вы во всяком случае не предпринимайте пока никаких шагов, покуда не получите от меня телеграммы. Лишь только окажется, что он иначе проехать не может я дам телеграмму... Тогда вы поймете, что Исп. Комитету Совета Р. С. Д. надо действовать во всю для всех швейцарских эмигрантов по плану Ильича". Петербургскiе товарищи уже настроились на определенный лад, и бюро ЦК "полностью" одобрило план возвращенiя на родину через Германiю, хотя и учитывало, что этот проезд будет "использован всеми шовинистами", но другого пути не видно. Вновь посылается Стецкевич. Ради "спешности" и "конспирацiи от "меньшевиков" ее посылали только с рекомендательными письмами одного Шляпникова к комендантам Белоострова и Торнео. Рекомендацiя оказалась недостаточной, и в Торнео Стецкевич обыскали, но все-таки через границу пропустили. Курьеру бил дан приказ: "Ленин должен прiехать, каким угодно путем, не стесняясь ехать через Германiю, если при этом не будет личной опасности быть задержанным". С курьером было послано и "немного денег".

Так обрабатывалось постепенно партiйное мненiе в Pocciи. Первоначально "остроумная идея проезда через Германiю нам как то не приходила в голову" - откровенно признает Раскольников. Вероятно, получив фактически апробацiю от членов партiи, участвовавших в Исполнительном Комитете Совета Р. и С. Д., Ленин и пошел сепаратным путем... На этом сепаратном пути едва ли "услужливый Платтен, доставившiй в Pocciю Ленина" (выраженie Плеханова) сыграл значительную роль - едва ли он "исхлопотал" Ленину "право проезда через Германiю", как сообщала телеграмма, предусмотрительно посланная в газеты из Стокгольма 2-го апреля. Керенскiй справедливо назвал эти переговоры "бутафорскими" (^*). Даже если отказаться от предположенiя закулисной договоренности между Лениным и Парвусом, то надо признать, что "исхлопотать" согласие Германiи ничего не стоило - она без больших колебанiй приняла чье-то предложенiе, если его не сделала сама. Один нз Участников всех этих предварительных переговоров в Швейцарiи, депутат германскаго рейхстага, с. д. Пауль Леви, циммервальдец и эмигрант-спартаковец, позднее коммунист, вышедшiй в 1921 г. из состава пapтiи, разсказал в Берлине в одном интимном обществе в присутствiи Б. И. Элькина детали о поездке Ленина в Pocciю в 1917 г. Элькин, как указывает его статья "Исторiя пломбированнаго вагона" ("Посл. Нов." 2 марта 30 г.), "на другой день" занес разсказ Леви в свою записную книжку. Вот в основных чертах содержанiе этого разсказа, как передан он Элькиным. "Вскоре после полученiя в Швейцарiи подробных сведенiй о революцiи в Pocciи Пауль Леви отправился с Радеком из Цюриха в Берн, чтобы повидаться с Лениным и поговорить с ним о событiях в Pocciи и о его, Ленина, планах. Ленин сказал им, что хочет ехать в Pocciю. Но не знает, как это сделать. У него был план проехать через Германiю с чужим паспортом под видом слепого. Леви разъяснил ему, что это грозит разстрелом (^**). В разговоре был возбужден вопрос о возможности офицiальнаго пропуска через Германiю, и Леви условился с Лениным, что он, Леви, попытается выяснить, не согласится ли германское правительство пропустить через Германiю Ленина и его друзей. Леви обратился к бернскому корреспонденту "Франкфуртер Цайтунг" с просьбой поговорить с германским посланником (^***). Журналист обещал поговорить и сообщил затем Леви ответ посланника: он немедленно снесется с Берлином. На другой день вечером Пауль Леви находился в Народном Доме. Его позвали к телефону. У телефона оказался германскiй посланник. Он сказал ему, что ищет его по всему городу. Ему необходимо знать, где можно в ближайшiе часы найти Ленина: дело в том, что он, посланник, с минуты на минуту, ждет по телефону окончательных инструкцiй по его делу. Леви был поражен: дело Ленина не терпит отлагательства даже на завтра? его, Леви, эмигранта, спартаковца, "ищет по всему городу" посланник германской имперiи, обращается к его помощи? и все это - чтобы оказать услугу Ленину?... Уже по выраженiю голоса говорившаго с ним посланника Пауль Леви видел,как важно было это дело для германскаго правительства... Леви разыскал Ленина и передал ему слова посланника. Ленин тотчас же лихорадочно принялся за составленiе целаго перечня условiй перевозки. Он ставил условiя - "все они принимались".

^*) (Платтен - один из горячих поклонников Ленина - написал свои воспоминанiя. Мы их не цитируем, так как они для нас не могут иметь значенiя. Написал "воспоминанiя" и Ганецкiй, но это уже просто отписка, не имеющая никакой мемуарной ценности. )

^**) (Bерсiю эту любят повторять друзья Ленина. Он должен был ехать вместе с Зиновьевым, но найти два чужеземных паспорта для слепых не оказалось возможным. Подобный блеф, вероятнее всего, был придуман для отвода глаз.)

^***) (Это подтверждает и Радек. См. Бурцев. "Прiезд Ленина и его товарищей в Pocciю" в указанном сборнике.)

В разсказе Леви Платтен даже не фигурирует, и этим самым роль его сводится в дальнейшем по меньшей мере к формальному посредничеству. Действует активно сам Ленин. Конечно, это только разсказ, сохраненный для нас по записи слушателя - разсказ не авторизованный. Как таковой, мы и должны его принимать. Есть в нем штрих, который нельзя не отметить. Один из присутствующих, скрытый в разсказе Элькина под псевдонимом Г., человек, пользовавшiйся авторитетом и имевшiй большiя связи, утверждал, что ему определенно известно, что как раз в это время у Ленина появились большiя деньги... (^*)

^*) (Судя по письмам Ленина к Шляпникову и Горькому, Ленин во время войны нуждался в литературной оплачиваемой работе: "заработок нужен, иначе прямо поколевать. Ей-ей"...)

"30" эмигрантов "из "пломбированнаго вагона", проходившаго немецкую зону, усиленно подчеркивали в интервью, данном корреспонденту П. Т. А. и напечатанном 2 апреля в стокгольмской "Политикен", что их сопровождал через всю территорiю Германiи "секретарь швейцарской с.-д. партiи, вождь леваго крыла и известный антимилитарист Платтен", что немецкiя власти "точно выполнили принцип экстерриторiальности" - не было "никакого контроля паспортов и багажа" (какое это могло иметь значенie), и что "ни один из чиновников не имел права входить в вагон" - переговоры с представителями германской власти, сопровождавшими поезд (три германских офицера), вел Платтен. Эмигранты "запломбированнаго вагона" не вели "никаких переговоров о мире с германскими соцiалистами". Правда, попытался в вагон проникнуть от имени профсоюзов "главная сводня" при Парвусе Янсен, но был с негодованieм отвергнут - утверждает нелегально проскользнувшая через Германiю в пломбированном вагоне "польская овечка из габсбургскаго стада", как сам себя называет К. Радек. Он написал также воспоминанiя о поездке 17 года - более интересный по своему заголовку: "О том, как большевистская бацилла была открыта немцами, и как она была переброшена ген. Людендорфом в Pocciю" ("Правда" XI. 21).

В Стокгольме собралось довольно разнообразное и именитое интернацiоналистическое общество к моменту прiезда Ленина. Оказались в Стокгольме и Адлер, и Шейдеман и, конечно, Парвус. Их "таинственная мисciя", связанная с пробным шаром, одновременно пущенным австрiйской дипломатiей, вытекала, как было указано, из убежденiя, что "событiя в Pocciи должны неминуемо приблизить "момент заключенiя мира". Об этом спецiально говорил Шейдеман в интервью с сотрудником венской "Neue Frеie Presse". По словам Парвуса (в брошюре "Правда глаза колет". Стокгольм 1918), он хотел повидаться с проезжающим Лениным, но тот отказался от личной встречи и, повидимому, ограничил свои свиданiя сношенiями с "товарищами" из леваго крыла шведской партiи. Через "прiятеля" (пожалуй, нетрудно догадаться, что этим прiятелем был Ганецкiй, с которым Парвус, как утверждает он в брошюре, имел лишь денежныя отношенiя по коммерческой части) Парвус тем не менее передал Ленину, что необходимо начать "мирные переговоры". На это будто бы Ленин просил передать, что он "не занимается дипломатiей, его дело - соцiал-революцiонная агитацiя". "Пусть агитирует" - ответил Парвус: "он станет орудiем в моих руках"... В донесенiях русскаго и великобританскаго послов в Стокгольме позицiи Ленина, на основанiи местной информацiи (нашедшей, кстати сказать, отклик и в "Vorwarts'e), определялась несколько по иному: Ленин заявил, что "он уверен, что через две приблизительно недели будет в состоянiи вернуться в Стокгольм во главе русской мирной делегацiи". ("Дипломатiя Врем. Прав." - Кр. Арх. т. XX).

Так был переброшен в Pocciю "груз необычайной взрывчатой силы", по выраженiю Троцкаго. Ленинцы предусмотрительно озаботились обставить свой переезд так, чтобы во внешнем мiре не представиться "орудiем" в руках соцiал-шовинистов Германiи. В историческом аспекте эта усиленная забота к установленiю политическаго alibi вызывает скорее противоположное впечатленiе. Таков довольно элементарный психологическiй закон - преступник почти всегда пытается заранее создать себе искусственное алиби. Им в Швейцapiи озабочен был Зиновьев, который писал 22 марта в Женеву: "Дорогiе друзья. Дела идут хорошо... осуществляется план, который знает товарищ Минин. Платтен берет на себя все... необходимо, чтобы перед отъездом был составлен подробный протокол обо всем. Для подписи будут приглашены Платтен, Леви, представитель печати (от "Бернер Тагевахт")... Было бы очень желательно, чтобы участiе приняли французы". Зиновьеву представляется "крайне важным" ("переговорите немедленно с Гильбо") привлечь для подписи имя Ромэн-Роллана. Кускова, первая процитировавшая это письмо Зиновьева в зарубежной печати, недоуменно замечала: "если поездка эта не представляла из себя ничего предосудительнаго, зачем такое волненiе? Зачем протокол, имена французов (курсивом)? Протокол был составлен и опубликован в Берне после отбытiя "запломбированного вагона". Интернацiоналисты Германiи Францiи, Швейцарiи, Швецiи, Норвегiи и Польши заявили, что "они отдают себе отчет в том, что германское правительство разрешает проезд русских интернацiоналистов только для того, чтобы тем самым усилить в Россiи движенiе против войны". Подписавшiе "протокол" (Леви, Гильбо, Платтен и др.) свидетельствовали,что "русскiе интернацiоналисты, во все время войны неустанно и всеми силами боровшiеся против всех имперiалистов и в особенности против германских, возвращаются в Россiю, чтобы работать на пользу революцiи. Этим своим действiем они помогают пролетapiaту всех стран, и в частности пролетарiату Германiи и Австрiи начать свою борьбу против своего правительства"... Интернацiоналисты Францiи, Швейцарiи и т.д. находили, что "русскiе товарищи не только в праве, но даже обязаны использовать предлагаемую им возможность возвращен в Pocciю".

Зачем в самом деле Ленину нужен был этот иностранный паспорт и свидетельство о революцiонной благонадежности? По прiезде в Pocciю в заседанiи Исп. Ком. Совета Р. Д. 4 апреля, на котором обсуждался доклад Зурабова о пропуске политических эмигрантов через Германiю в обмен на интернированных в Россiи немцев или военно-пленных, Ленин и Зиновьев настаивали на принятiи резолюцiи, одобряющей такой обмен. Им возражали меньшевики Церетелли и Богданов, полагавшiе, что подобная резолюцiя может быть истолкована буржуазной печатью против Исп. Ком. Могут пойти толки, что Германiя транспортирует в своих целях в Россiю революцiонеров и что позицiя Ленина будет связана с позицiей И. К. Богданов предлагал, осудив политику франнузскаго и англiйскаго правительств и оказав давленiе на русское правительство, чтобы добиться пропуска швейцарских эмигрантов через Англiю и Францiю, осудить в то же время тех русских эмигрантов, которые "самочинно проезжали через Германiю". Решенiе было вынесено неопределенное - не выносить пока резолюцiи, касающейся проезда через Германiю, и поместить в газетах фактически матepiaл. "Вся гнусность позицiи Церетелли и Богданова, не желавших одобрить проезд наших товарищей через Германiю - заключает Шляпников - записана в протоколах с достаточной полнотой".

Большевиков постановленie И. К. в действительности тогда "вполне удовлетворило". Вероятно потому, что проезд в "пломбированном вагоне" в те дни вовсе не вызвал широкаго общественнаго негодованiя - может быть, только "покоробило". "Злой вой" патриотов в Россiи, котораго ждала Крупская, в ответственных общественных кругах оказался довольно слабым. Опасенiя Ленина, что дело может дойти до политическаго процесса, что его "прямо повезут в Петропавловку", совершенно не оправдались. Правда, министра иностр. дел со всех сторон предупреждали, что из швейцарiи Германiя готовится "ввезти в Pocciю шпiонов и агентов-провокаторов" в целях пропаганды скорейшего мира среди рабочаго класса и солдат на фронте (телеграмма Бальфура Бьюкенену 23 марта). То же приблизительно сообщалось 1 апреля из Соед. Штатов, где возвращенiе соцiалистов, которые "должны противодействовать правительству и вести пропаганду за мир" финансируется из посторонних источников и "возможно Германiей" (спецiально подчеркивалось, что "Троцкiй находится в связи с вожаками этого движенiя"). Указанiя были и более определенныя: так русскiй поверенный в делах в Берне Ону на основанiи данных, полученных от англiйскаго посланника, телеграфировал в Петербург 19 марта, что "среди русских крайне левых кругов в Цюрихе многiя лица поддерживают непосредственныя связи с Германieй, а некоторыя просто являются тайными немецкими комиссарами". На запрос великобританскаго посла, что министр иностранных дел намеревается "противопоставить этой опасности", Милюков ответил, что "единственное, что можно предпринять - это опубликованie их имен и сообщенie, то они едут через Германiю... это будет достаточно, чтобы предотвратить их прiезд в Pocciю". Министр революцiоннаго правительства глубоко ошибся, и через несколько уже дней ему вообще пришлось спасовать и "настоятельно просить" своих дипломатических представителей в Лондоне и Париже "по соображенiям внутренней политики" не проводить "различiя между политическими эмигрантами пацифистами и не-пацифистами" и сообщить об этом великобританскому и французскому правительству.

При таком обнаружившемся безсилiи правительства (^*), прибывшiй через Германiю Ленин мог уже с большой уверенностью повторить в Петербурге слова, сказанная им в Стокгольме (по крайней мере, они были приписаны ему): "над Чхеидзе он легко возьмет верх". Чхеидзе и Скобелев от имени Исп. Ком. формально приветствовали германскаго "путешественника" (надо сказать довольно холодно) при торжественной встрече, искусно инсценированной ему единомышленниками на финляндском вокзале. Если первое же слово Ленина в свободной Россiи, произнесенное в царских комнатах на вокзале и закончившееся призывом к соцiальной революцiи смутило его приверженцев; если на другой день на объединенном собранiи соцiал-демократов речь кандидата на "пустовавшiй 30 лет трон анархиста Бакунина", которая призывала сбросить "старое белье" прогнившей соцiал-демократiи, заменить его коммунистическим одеянiем и избавить страну от войны, встречалась свистом и шумом значительной части собравшихся; если речь эта казалась "бредом сумашедшаго" и "галиматьей", если меньшевистская "Рабочая Газета" сочла своим долгом предупредить о той "опасности с леваго фланга", которая появилась с момента пpiезда Ленина, то совершенно неожиданным и странным оказался реальный отклик на прiезд Ленина в офицiозе "злонамереннаго" министра иностран. дел - "Речь" чуть ли не готова была признать фактором положительным выступленiе на арене борьбы наряду с Плехановым такого "общепризнаннаго главы соцiалистических нартiй",каким являлся Ленин... О пломбированном вагоне" как то все забыли. И, быть может, один только Плеханов заговорил о чести в связи с почти одновременным сообщенiем о гибели на англiйском параходе, потопленном германской подводной лодкой, эмигрантов - латыша Янсона и шлиссельбуржца Карповича: "говорят - писал Плеханов в "Единстве" 7 апреля - что, узнав о гибели русских эмигрантов, Bеpa Фигнер сказала: "теперь нашим изгнанникам есть только два пути для возвращенiя в Pocciю - через Германiю или через смерть". Карпович и Янсон попытались проникнуть через смерть. Иначе и поступить не могли эти люди чести". Иное впечатленiе на первых порах получилось за границей: телеграфное сообщенiе из Парижа передавало, что "неблаговидный поступок" Ленина вызвал в эмигрантских "оборонческих" кругах (группы "Призыва") "неописуемое негодоваше" - очевидно, там вернее оценивалась подоплека и роковое значеше "пломбированнаго вагона".

^*) (Bернеe сказать двойственности позицiи министра ин. дел. Бьюкенен приводит яркiй пример с пропуском Троцкаго и других политических эмигрантов, задержанных англiйскими властями в Галифаксе - "до решенiя Временнаго Правительства". Милюков 8 апреля (н. с.) просил разрешить дальнейшiй проезд, а через два дня просьбу свою взял назад. Ответственность за задержку - замечает Бьюкенен - лежала исключительно на Временном П-ве: "мы ни разу не отказывали поставить визу на русскiе паспорта". Это не мешало министру ин. дел несколько раз опровергать сведенiя о том, что правительство чинит препятствiя для возвращенiя эмигратов (напр., на собранiи партiи к.-д. в Москве 9 апреля).)

Но безразличiе, проявленное общественностью в Петербурге к "ошибочному" шагу первой партiи эмигрантов, прибывших по немецкому маршруту, сыграло свою роль. Суханов совершенно прав, когда утверждает в "Записках", что Исп. Ком. Совета Р. С. Д. в сущности молчаливо покрыл своим авторитетом "запломбированный вагон" - бернскiе оппозицiонеры во главе с Мартовым сочли для себя теперь нравственно возможным пойти по проторенному Лениным пути для того, чтобы противодействовать "заговору либеральной" контр-революцiи и осуществить свое "священное право" в решительный момент быть "в революцiонных рядах". За ними потекли и другiе, хотя в Берне уже получилась запоздавшая телеграмма мин. ин. дел, уведомлявшая эмигрантскiй комитет, что правительство считает невозможным "проезд через Германiю в обмен на немецких интернированных граждан" и что им приняты все меры к пропуску через союзническiя страны эмигрантов "без различiя политических взглядов". Прiезд новых эмигрантов вызывал лишь повторныя "гримасы", по выраженiю Суханова. Бюро Исп. Ком. вновь офицiально приветствовало и Мартова, и Аксельрода и других ннтернацiоналистов, проехавших через Германiю. Один Плеханов в "Единстве" 16 мая напечатал "вынужденное заявленie" по поводу того, что в редакцiю заходят эмигранты, вернувшiеся на родину через Германiю: "пусть извинят меня эти товарищи, но я откровенно говорю, что встреча с ними является для меня нравственно невозможной" (^*).

^*) (1 iюня, по просьбе Фигнер, в "Дне" был напечатан полученный с неизбежным запозданiем из Парижа протест заслуженных деятелей русского освободительнаго движенiя Гоц и Иванова.)

Большевистскiй историк Покровскiй, писавшiй до "полупризнанiй" немецких генералов, на основанiи статистики пытался опровергнуть легенду о том, что "запломбированный вагон" был маневром "коварнаго врага". Блокада была прорвана вовсе не для одних "циммервальдцев"... - "через германскую брешь хлынул общеэмигрантскiй поток, мы имеем этому доказательство в таком для даннаго случая надежнейшем документе, как имеющееся в деле возстанiя 3-5 iюля сообщенiе англiйской контр-разведки": "5 iюня было сообщено из Берна - говорится здесь - что более 500 русских эмигрантов уехало через Германiю. Из них около 50 пацифистов, около 400 - соцiалисты, которые поддерживают временное правительство и войну, а остальные соскучившiеся по родине русскiе". "На одного "большевика" немцы перевозили 8 антибольшевиков, нужно очень презирать этих последних, чтобы не считать такой пропорцiи достаточно гарантирующей от отравленiя "революцiю большевистским ядом". Разсужденiя Покровскаго довольно безпочвенны, ибо надо было бы быть слишком наивным для того, чтобы пропускать через Германiю только своих "агентов". Недаром и сам Ленин заботился о том, чтобы первые десять "путешественников" не оказались слишком изолированы. Но "бомба с ядовитыми газами", как назвал ген. Гофман ленинскую поездку (Троцкiй и здесь не оригинален в своих острых словечках!), была сильна не своей начинкой из утопическаго "бреда" ленинцев, пытавшихся лозунги борьбы за мир превратить в "пролетарскую революцiю", не количеством этих пущенных в Pocciю агитаторов, а прослойкой из золотого металла, в виде немецких денег. От них зависела и сила взрыва, который должна была произвести бомба. Этот взрывчатый груз в значительной степени был ввезен на пожертвованiя, собранныя передовой русской общественностью, и на средства, отпущенныя Революцiонным Правительством. Такова была гримаса кривого зеркала исторiи.

Еще не утвердившись в петербургской цитадели большевиков - в столь прославленном особняки Кшесинской, Ленин незамедлительно повел свою максималистическую агитацiю - и против войны и за соцiальную революцiю. В первые дни он был, однако, настолько изолирован в рядах даже собственной пapтiи, что, по словам Колонтай, создалась частушка: что там Ленин не болтай, с ним согласна только Колонтай.

Безоговорочное осужденiе антивоенных лозунгов новоявленнаго борца из "пломбированнаго вагона" резче всего раздалась в ответственных кругах Совета Солдатских Депутатов. Считая дезорганизаторскую пропаганду ленинцев, прикрывающуюся "революцiонным, даже соц.-дем. флагом", не менее "вредной всякой иной контр-революцiонной пропаганды справа", она требовала от Исполнительнаго Комитета решительных мер противодействiя и организацiи "планомерной контр-агитацiи в печати и особенно в воинских частях". Резолюцiи 16-го апреля, правда оговаривала "невозможность принимать репрессивныя миры против пропаганды, пока она остается лишь пропагандой". Другого постановленiя орган революцiонной демократiи, пожалуй, и не мог вынести, но как реагировал орган власти? - в его распоряженiи уже были данныя о том специфическом пацифизме, который оплетал интернацiоналистическую миссiю прибывших из за границы эмигрантов-пораженцев: по крайней мере Платтен, сопровождавшiй по территорiи Германiи "пломбированный вагон", не был пропущен в Pocciю по тем мотивам, что оказал дружескую услугу враждебному правительству.

Временное Правительство отнеслось в сущности довольно безразлично к тому, что происходило. Своеобразное объясненiе этому безразличiю дал в своих воспоминанiях бывшiй управляющiй делами правительства. По словам Набокова, министр ин. дел "не проявил решительнаго, ультимативнаго противодействiя пропуску в пределы Pocciи пассажиров знаменитаго "запломбированнаго вагона", потому что не знал, какую благопрiятную почву найдут в русской армiи те ядовитыя семена, которыя с первых же дней столь открыто в ней сеят безответственныя агитаторы". "Надо сказать - продолжает мемуарист - что по oтношенiю к этим пассажирам у Вр. Правительства были самыя глубокiя иллюзiи. Думали, что уже сам по себе факт "импорта" Ленина и К-о германцами, должен будет абсолютно дискредитировать их в главах общественнаго мненiя и воспрепятствовать какому бы то ни было успеху их пропаганды". Этому самовнушенiю содействовали отчасти и представители Совета, высказывавшiеся в таком же духе в контактной комиссiи при Правительстве. Суханов вспоминает как еще 4-го апреля Скобелев, повествуя о "бредовых идеях" Ленина, называл последняго "совершенно отпетым человеком, стоящим вне движенiя". Суханов присоединялся к подобной оценке и успокаивал, в свою очередь, членов Правительства, указывая на то, что Ленин "в настоящем его виде до такой степени ни для кого не прiемлем, что сейчас он совершенно не опасен." (^*).

^*) (Суханов делает характерное разъясненiе. Эти разговоры велись в частном порядке, ибо представители Совета считали неуместным для себя обсуждать с "буржуазным" правительством средства борьбы с "соцiалистом" Лениным. В протоколе заседанiя Петр. Совета 5 апреля по докладу Стеклова особо зарегистрировано, что члены контактной комиссiи "отказались" касаться обстоятельств проезда группы эмигрантов через Берлин.)

Милюков-историк не согласен с таким определенieм его тогдашняго предвиденiя. Лишь противники Ленина "из среды умеренных соцiалистов и некоторые более наивные радикалы торжествовали: теперь то, по их убежденiю, Ленин должен был разоблачить себя и остаться одиноким в собственной среде". В действительности начинался "новый решающiй перiод русской революцiи." Так написано в тексте книги "Россiя на переломе", вышедшей в 1927 г. Однако, не только Набоков, но и другiе современники утверждают, что и министр иностр. дел в те дни далеко не чужд был общей наивной веры. Так, например, французскiй посол Палеолог занес в своем "дневнике" 5 апреля не совсем точную информацiю: "Сегодня утром Милюков сказал мне с сiяющим видом: вчера Ленин совершенно провалился перед Советами. Он дошел до такой крайности, с такой наглостью и неловкостью отстаивал тезис мира, что свистом его принудили замолчать и удалиться... От этого он не оправится." - "Дай Бог!, - ответил я ему на русскiй лад. Боюсь, как бы Милюков еще раз не был наказан (во французском тексте dupe) за свой оптимизм".... Тут вносит попрваку уже Милюков-мемуарист ("Мои объясненiя" в "П. Н." № 4104). Хотя поправка эта относится непосредственно к более ранним словам англiйскаго посланника Бьюкенена, она, конечно, может быть отнесена и к записи Палеолога. Бьюкенен жаловался в письме в Foreign Office, уже выше цитированном, на бездеятельность Врем. Правительства в борьбе с дезорганизацiей армiи и на слабость, проявляемую Министром ин. дел, говорившим ему, Бьюкенену, что "ничего нельзя сделать" кроме того, как ответить на пропаганду на фронте; контр-пропагандой. "Среди своих коллег, - пишет Милюков, - я, конечно говорил другое, но понятно, что иностраннаго министра я не хотел посвящать в нашу внутреннюю борьбу".

Что говорил своим коллегам Мин. ин. дел, мы точно не знаем. "Я не помню, - замечает управляющiй делами Правительства, - чтобы Милюков ставил ребром кaкie-ннбудь вопросы внутренней политики, чтобы он требовал каких-нибудь решительных мер". "Я хорошо помню, - добавляет Набоков, - что Милюков неоднократно возбуждал вопрос о необходимости более твердой и решительной борьбы с растущей анархiей. Это же делали и другiе. Но и не помню, чтобы были предложены когда-нибудь какiя-нибудь определенныя практическiя меры, чтобы оне обсуждались Врем. Правительством". Несколько неожиданно как раз от иностраннаго дипломата, котораго русскiй министр не считал возможным посвящать во "внутреннюю борьбу", мы узнаем, что Правительство будто бы только ожидало подходящаго психологическаго момента для ареста "общепризнаннаго главы" русских соцiалистов. Так говорил Милюков по записям Бьюкенена. Если это соответствует действительности, то Правительство во всяком случае пропустило подходящiй психологическiй момент.

В то время общественные низы столицы оказались менее толерантными, чем верхи, в оценке условiй, в которых зародилась и протекала "безтактная" поездка признаннаго главы русских соцiалистов в перioд военных действiй по территорiи непрiятельской страны. Но еще более смутила нежданная и в дни неограниченной свободы открытая пораженческая проповедь. Враждебность, с которой эта пропаганда была истрачена на первых порах в массе, не подлежит сомненiю. Достаточно просмотреть соответствующiя страницы повествованiя "Хроники февральской Революцiи (Заславскаго и Конторовича), где в изобилiи зарегистрированы из повседневной печати факты такого порядка. Их легко пополнить впечатленiями мемуаристов. Почти все они солидарны (не исключая и мемуаристов большевистскаго лагеря - Залежскiй, Раскольников) в характеристике настроенiй, господствовавших на случайных уличных сборищах, на народных митингах, в солдатских казармах и отчасти в рабочей среде, после появленiя на арене развертывающейся революцiи ленинских сателитов или "ораторов из чеховской палаты № 6", как их окрестило тогдашнее острословie, зафиксированное Плехановым. Подвойскiй должен был впоследствiи признать, что две недели ушло у большевиков на интенсивную борьбу с "гнусной клеветой", подхваченной мещанской обывательской толпой, которая всегда склонна легко воспринимать сенсацiи "уличной прессы". Печать улицы сыграла, конечно, свою роль. Но не ея "ядовитая травля" вызвала патрiотическiя настроенiя масс - то был здоровый инстинкт самопроизвольнаго внутренняго протеста. Суханов, присутствовавшiй среди немногих "добровольцев" на встрече Ленина и интересовавшiйся непосредственным впечатленiем солдат, которые участвовали "по наряду" (^*) в помпезной уличной процессiи, мог услышать в толпе не совсем прiятныя для организаторов речи - безпардонная проповедь вызвала и соответствующiй отклик: "вот такого то бы за это на штыки поднять". И внушительная картина, изображающая Ленина ораторствующим на броневике, который 3-яго апреля медленно полз по улицам столицы от финляндскаго вокзала к особняку знаменитой балерины, превращается в какiя-то внешнiя театральныя декорацiи, позаимствованныя из стараго потемкинскаго архива XVIII века. На следующiй уже день матросы 2-го Балтiйскаго Экипажа, бывшiе в почетном карауле на финляндском вокзале, вынесли постановленiе, в котором выражали сожаленie, что они не знали, каким путем Ленин вернулся в Россiю, иначе вместо криков "ура" последнiй услышал бы негодующiе возгласы: "Долой, назад в ту страну, через которую ты к нам прiехал". А матросы в Гельсингфорсе сбрасывают большевистских ораторов в воду и обсуждают вопрос о способах ареста Ленина. Тот же вопрос в конкретной форме ставится и в Волынском полку. В Московском полку собираются громить редакцiю "Правды". На тысячном митинге солдат Преображенскаго полка создается такое обостренное настроенiе, что плехановцу Дейчу приходится брать Ленина даже под свою защиту. Ряд солдатских митингов с шумным протестом против Ленина и Ко требуют от правительства разследованiя условiй возвращенiя политических эмигрантов через Германiю. На улице, "на каждом шагу" слышались требованiя ареста Ленина. Столичные жители могли видеть враждебную демонстрацiю на площади перед ленинской цитаделью, организованную 12-го апреля союзом учащихся средней школы - тем самым "революцiонным" союзом, принимая представителей котораго за неделю перед тем председатель Совета Чхеидзе говорил: "Правительство наше не демократическое, а буржуазное. Следите же ворко за его деятельностью". Можно было присутствовать в те дни на действительно жуткой манифестацiи инвалидов (16 апреля), в которой приняли участiе офицеры и солдаты из всех почти госпитателей Петербурга и которая в сопровожденiи длинной вереницы экипажей с калеками на костылях, с плакатами; "Ленина и Ко - обратно в Германiю" направлялась к Таврическому Дворцу для того, чтобы предъявить требованiе "парализовать деятельность Ленина всеми доступными средствами". Инвалиды не давали говорить Скобелеву, Церетелли, Гвоздеву и др., пытавшимся защищать право свободной агитацiи. В провинцiи, где в Советах на первых порах большевики играли незначительную роль и где в марте почти повсеместно принимались "оборонческiя формулы", дело доходило до конфискацiи "Правды" по постановленiям местных Исполнительных Комитетов и до угроз арестовать Ленина, если он прiедет...

^*) (По большевистским данным их было мобилизовано 7000.)

Набоков объясняет пассивность Правительства отчасти его "идеологiей" - правительство было связано своей "декларацiей о свободе слова", отчасти сознанiем своего безсилiя - оно "не могло действовать иначе, не рискуя остаться в полном одиночестве." С последним утвержденiем едва ли можно согласиться - факты как будто бы противоречат такому выводу. Но так или иначе разлагающая проповедь Ленина не была пресечена решительными мерами, и в таких условiяx крайняя демагогiя неизбежно должна была собрать в конце концов богатую жатву. Ленин сумел привычной "мертвой хваткой" повести партiи за собой; сумел до некоторой степени и приспособиться к создавшейся конкретной обстановке, несколько завуалировав до времени свою грубо упрощенную схему окончания имперiалистической войны и соцiальной ненависти; большевики не предлагали уже "втыкать штыки в землю". Этим парализовалась отчасти "травля" улицы, которой испугалась и революцiонная демократiя, как бы маятник общественнаго возбужденiя не слишком далеко качнулся в противоположную сторону. "Планомерная борьба" с ленинцами, которой требовала солдатская секцiя Совета в резолюцiи 16-го апреля, поэтому не получила надлежащей интенсивной формы... - советскiя "Известiя" скорее выступили на защиту Ленина. Настроенie масс изменчиво. Через три недели, прошедших со дня прiезда Ленина в Петербург, оказалась реально осуществимой вооруженная демонстрацiя, приведшая к первому правительственному кризису. Большевики сумели вывести на улицу два полка (^*). Неоспоримо - это мы увидим ниже - рука немецкой агентуры не бездействовала в обостренiи того конфликта, который создавался на почве несоответствiя слишком прямолинейной и самоуверенной внешней политики "цензовой общественности", по революцiонной терминологiи того времени, с настроенiями, главенствовавшими в среде демократiи - и не только "советской". Надо признать, что этот конфликт лил воду только на мельницу антивоенной пропаганды ленинцев, щупальцами спрута охватывающей постепенно страну. Для такой пропаганды, печатной и устной, большевистская пaртiя в 1917 г. должна была располагать очень значительными деньгами. 15-го апреля появилась "Солдатская Правда". Роль ея так определил на польском съезде большевиков Подвойскiй устами как бы противников: "удивительное дело, на фронте большевиков не признают, считают изменниками, но начитаются солдаты "Солдатской Правды", и большевики начинают пожинать лавры". "Ядовитую пилюлю" (в виде "приказа № 1") - говорил ген. Алексеев на московском Государственном Совещанiи - "может быть переварила бы в недрах своего здороваго организма армiя, но широко мутной волной пустилась агитацiя... С удостоверенiями шли, без удостоверенiй шли немецкiе шпiоны, шли немецкiе агенты. Армiя превратилась в какой то общiй агитацiонный лагерь".

^*) (По словам Подвойскаго (доклад военной организацiи на iюльском съезде большевиков),главную роль в пропаганде сыграли "200 товарищей из Кронштадта, которые разсыпались по казармам.... и в значительной степени сумели поколебать то недовеpie к большевикам, которое появилось в полках".)