2. Злой генiй - Парвус

Украинская акцiя могла оказаться путеводной звездой, намечавшей направленiе, в котором надлежало итти в поисках матерiальных средств всем иным "мечтателям" и "аферистам" соцiальиых перетурбацiй. В этом и значенie той странички прошлаго, которую мы только что перевернули. На фоне немецко-турецко-украинских разговоров и действiй выдвинулась фигура, которой предстояло сыграть видную роль в последующих событiях. То был знаменитый "Парвус", русско-немецкiй соц.-дем. Гельфанд, начавшiй свою карьеру в Германiи в 90 гг., перекочевавшiй в 1905 г. в Pocciю и фигурировавшiй в петербургском Совете Раб. Деп. в эпоху первой революцiи в качестве единомышленника, а, может быть, и учителя Троцкаго. Снова Парвус бежал в Германiю. Затем появился в Константинополе и сделался турецким поданным. Во время войны константинопольская агентура СОУ издала спецiальную прокламацiю Парвуса к русским соцiалистам и революцiонерам, в которой этот тогда уже "младо-турецкiй" деятель "люто нападал" на русских соцiалистов за их "нацiонализм и шовинизм". Парвус призывал помогать пораженiю Pocciи во имя интересов европейской демократiи. Руководители Союза поясняли, что Парвус и Ленин являются "найкращi марксiстськи голови" и что оба они высказались за "освобожденiе Украины" (^*). У Парвуса было уже революцiонное имя. И "Боротьба"с некоторым недоуменiем останавливалась перед фактом сношенiй Парвуса с австрiйскими агентами: "Неужели Парвус (Парвус!) дал "Союзу Освобожденiя Украины" подкупить себя?"

^*) (Так впервые было названо имя Ленина. Здесь Алексинскiй в те времена делал оговорку: "насчет Ленина константинопольским агентам верить нельзя".)

Довольно таинственную личность представлял собой Парвус. Поверим, что все спекулятивныя коммерческiя аферы на Балканах этого человека "исключительнаго ума и блестяшаго таланта", по характеристике Ст. Ивановича, лично его знавшаго, имели только благую цель получить необходимый для соцiалистической пропаганды миллионы - так он утверждал впоследствiи в ответ своим обвинителям. Не будем читать в сердцах и допустим, что, сделавшись с начала войны немецким патрiотом и превратившись в civis gеrmanicus, этот "coцiaлист с востока" с левым уклоном по своему добросовестно выполнял лишь нацiоналистическую программу 4 августа 1914 г., принятую большинством немецкой соцiал-демократiи и определявшую ея тогдашнюю тактическую позицiю. "Ренегат", "соцiалист-шовинист", "немецкiй Плеханов" - по своему трафарету определял в "Соцiал-Демократе" Ленин. Слишком уже оффицiальный штамп носил, однако, "соцiал-шовинизм" Парвуса, сохраняя по внешности и все свое интернацiоналистическое содержанiе. Tеopiя получалась весьма своеобразная. "Даже наряду с чудовищными теорiями, которыми были переполнены заграничныя изданiя Ленина и некоторых других интернацiоналистов,.. теорiи парвусовской "Die Glocke" выдавались своей явной искусственной придуманностью н несомненной преступностью" - так передавал известный писатель Гуревич (Смирнов), принадлежавшiй к соц.-дем. кругам, свое первое заграничное впечатленiе в 1915 г. при ознакомленiи с новым парвусовским органом (московская "Власть Народа" 7 iюля 17 г.). По восноминанiям Гуревич излагал (конечно, с известной стилизацiей) суть поразившей его по содержанiю статьи в "Колоколе" другого "крайне леваго" немецкаго соц.-демократа Ленша. Это были дифирамбы гeнiю Гинденбурга, который призван де вместе с революцiонным пролетарiaтом Pocciи низвергнуть царское самодсржавiе, а затем купно с германским уже пролетарiатом совершить соцiальную революцiю в Германiи и в других европейских странах. Гинденбург - главнокомандующiй армiи всемiрной соцiальной революцiи!

Так оправдывалась позицiя в войне, занятая большинством немецкой соцiал-демократiи...

Так или иначе "изворотливый", "предпрiимчивый", "ловкiй)" - эпитеты все лиц знавших его - Парвус вышел на большую политическую дорогу. Неудачная украинская афера лишь одно из звеньев широко в общем задуманнаго и осуществленнаго плана. Деятельность Парвуса переносится в центр, и с этого момента его имя на ролях посредника или организатора окажется тесно связанным со всеми страницами в исторiи выполненiя этого плана. Коммерцiя и политика идут рука об руку - человеколюбивыя операцiи с немецким углем в интересах рабочих союзов Данiи сочетаются с научной деятельностью учрежденнаго в Копенгагене Парвусом "Института изученiя соцiальных последствiй войны", откуда кaкie то незримыя нити проходят в дипломатическiе кабинеты германского посла в Копенгагене гр. Брокдорф-Ранцау и посла в Стокгольме барона фон-Люцiуса, тянутся далее к ответственным представителям генерального штаба (полк. Николаи), к несколько странной фордовской "экспедицiи мира" и к пацифистским русским кругам, тайным эмиссарам сепаратнаго мира - к общественному деятелю кн. Бебутову, журналисту Колышко н т. д., и т. д. Нейтральные Копенгаген и Стокгольм превращаются в химическiя колбы, где бацилла соцiальной революцiи в зависимости от момента, по указке из Берлина, перерабатывается в бациллу сепаратнаго мира. Идейный пацифизм, посколько он был, тонул при таких условiяx в океане авантюр и корысти.

Мы не будем присутствовать на этой "пляске ведьм" по выраженiю одного русскаго современника,принимавшаго в ней участiе, - ибо наша задача попытаться проникнуть лишь в большевистскую тайну, которой окружается легенда о немецком золотом ключе. Совершенно естественно, что богатой русской невестой, за которой стали ухаживать немецкiе женихи, явилась та группа эмигрантов, которая восприняла пораженческiя идеи Ленина. Понятны отсюда попустительства со стороны полицейских властей Австрiи и Германiи в отношенiи эмигрантов, ведущих пораженческую пропаганду, -попустительства, которыя в глазах многих впоследствiи превратились как бы в доказательства "предательства" ленинцев. Прямого доказательства, конечно, здесь нельзя найти. Когда оффицiальный документ, вышедшiй из недр австрiйскаго министерства внутр. дел и представленный в военный суд, который должен был судить Ленина (он был по недоразуменiю в первые дни войны арестован жандармами в галицiйской деревне по обвиненiю в шпiонаже), ссылается на авторитетное свидетельство ходатайствующаго перед властями за Ленина соц.-дем. Викт. Адлера, утверждающаго, что русскiй революцiонер Ульянов "смог бы оказать большiя услуги при настоящих условiяx" (^*) - это само по себе гораздо больше характеризует тогдашнюю тактику Адлера, нежели согласие Ленина итти в ногу с немецкой властью.

^*) (Документ этот, помеченный 23 августа 14 г., опубликован в 2 томе "Ленинских Сборников".)

Сами большевики в своих воспоминанiях разсказали немало фактов, свидетельствующих о реальных попытках связаться с ними и использовать их деятельность в пользу немецкаго командованiя. Посредниками являлись разнаго рода соцiалисты, и Парвус первым между ними. В этом отношенiи особо интересны конкретныя показанiя Шляпникова. Они относятся к моменту уже оформившагося Циммервальда и его "левой", возглавляемой Лениным. Но психологическая обстановка, благопрiятствующая подобным комбинацiям,стала складываться, как можно судить по примеру Адлера, уже с первых дней войны.

Вот что разсказала, например, еще не бывшая в то время в рядах большевиков, Колонтай в "Отрывках из дневника 1914 г." Эту интернацiоналистку совсем не трогала "судьба Pocciи". Она спешит из Кольбурга в Берлин, "наивно" веря, что надо быть на месте, чтобы участвовать в действiях немецкой соц.-демократiи против войны, и встречает "стихiйный гипноз: Фатерланд"! "Да здравствует победа культурной Германiи", - "таков язык немецких соцiалистов". "Смердящiй труп" - сказала Роза Люксембург. Колонтай арестована и сожалеет, что не успела уничтожить "компрометирующiе документы" - мандат с печатью русской партiи. Но это служит ей только на помощь... На другой день в полицейревире картина меняется: "Вы, известная агитаторша... русская соцiалистка не может быть другом русскаго царя... Вы свободны"... В русской колонiи (в рядах политической эмиграцiи) также "царит непонятный шовинизм" - колонтаевцы одиноки. Так тянутся три недели. (Естественно, я отбрасываю все подробности, передающiя переживанiя тех дней). 30 августа Колонтай записывает: "Встретила Фукса (^*). Он конспиративно отозвал меня в сторону и вполголоса сообщил: "Поезжайте немедленно в колонiю и пусть все члены прежняго комитета помощи явятся на квартиру т. З. ровно в 5 часов, только члены. Больше - ни души. Дело, не терпящее отлагательства. И весьма конспиративное... В 5 часов - все в сборе... Здесь же Фукс и Гере... Неуспели разместиться вокруг круглаго стола - вопрос Гере: "Скажите, а вы серьезно желали бы вернуться в Pocciю". Вопрос обращен к Чхенкели. "Разумеется, мы все время об этом хлопочем". - "А какiя ваши намеренiя? т. е. для чего вам собственно непременно хочется вернуться в Pocciю в такое тяжелое время? Вас же здесь не безпокоят". Чхенкели горячо объясняет свои намеренiя - использовать курс на либерализм в Pocciи, усилить влiянiе партiи и рабочих.

^*) (Немецкаго соц.-демократа.)

- "И вы говорите, что рабочiе в Россiи не сторонники войны? С. и Чх. оспаривают это положенiе, но уверяют вместе с тем, что война в Pocciи "не популярна", что она не носит характера народной войны. Гере и Фукс переглядываются... Наконец, в пространных выражениях Фукс сообщает, что несколько товарищей немцев... решили посодействовать нашему отъезду из Германiи. Гере его перебивает: "Но раньше, чем поделиться с вами нашим планом - дайте слово, что то, что мы вам сейчас скажем, никто и никогда не узнает"... Фукс продолжает: "Дело в следующем. Представляется совершенно неожиданная возможность устроить отъезд русских революцiонеров. Как, каким способом - это вас не касается. Я сам связан честным словом, а всякая болтовня может испортить дело"... Предложенiе было крайне неожиданно, но и нелепо. Кто предлагает организовать отъезд? Кто дает деньги на осуществленie этого плана? Почему такая таинственность вокруг предпрiятiя? (^*)... Решили тут же при Фуксе и Гере посовещаться. Чхенкели и С. настаивали па прiемлемости предложенiя. Ларин, тов. Генр. Дерман и я требовали гараитiй. Наконец согласились... на то, что... если отъезд наш действительно организован группой товарищей и сочувствующих... и если он не связан ни с какими обязательствами, тогда мы готовы положиться на такт иницiаторов этого предложенiя... Честь немецких товарищей и сознанiе их ответственности перед Интернацiоналом для пас порука". "Само собой разумеется, что мы с вас никаких расписок брать не будем" - раздраженно бросает Фуке... Какое нам то дело, как, каким способом мы организуем отъезд? Лишь бы выбраться"... Подсчитывают число "идущих; наберется человек шестьдесят. Обойдется до 6.000 марок. Гере цифры не смущают... "Денежный вопрос вас также не должен заботить, мы это дело беремся уладить"...

^*) (Так как к нам не раз обращались немецкiе товарищи - поясняет мемуаристка - с наивным вопросом: не могли бы мы пробраться в Pocciю, чтобы там, пользуясь непопулярностью войны, поднять возстанiе, на совещанiи (оно было накануне беседы с Фуксом и Гере) принята была следующая резолюцiя: обратиться в Форштанд (т. е. Ц. К. партiи) с просьбой добиться выезда из Герменiи некоторых товарищей... Но в виду того, что..... существовало ложное представленiе, будто русскiе из ненависти к царизму будут содействовать планам Вильгельма (дезорганизацiя тыла) заявить Форштанду, что разрешенiе на выезд не может быть обставлено никакими условiями".)

Длинно Колонтай разсказывает, как Чхенкели, желающiй поскорее вернуться в Pocciю, остается равнодушным к "таинственности npедпрiятiя" и как она и ея единомышленники отказываются от "игры в слепую". Эти прннципiальные люди поясняют Фуксу и Гере, что они, за исключенiем Чхенкели и еще двух-трех, действительно, идущих в Pocciю, останутся в нейтральных странах. - "И будете вести оттуда рсволюцiонную работу для Pocciи?" - "Зачем только для Pocciи? Мы - интернацiоналисты, я, например, ставлю себе задачей остаться в самом тесном контакте с германскими товарищами, которые тоже не мирятся с войной, и буду работать для возсозданiя Интернацiонала"... "У Гере лишь недоуменie и явное разочарованie... А Фукс хватает меня за плечо и злым шепотом, за спиной Гере, кидает: кто вас просил пускаться в откровенность?... Теперь все дело провалили". Позже в отсутствiе Гере Фукс яко бы пояснил: "Конечно, Гере воображал по своей шовинистической глупости, что вы едете, чтобы поднять в Pocciи возстанiе, и что вы сочувствуете победе Германiи. Также считали и те, кто давал вам разpрeшенie на выезд...Ну и ехали бы себе спокойно в Данiю, Америку, Швецiю... Кто бы с вас там что либо спрашивал? А теперь все дело провалено... Гере высказал все свои сомненiя в некоторых учрежденiях. Я не удивлюсь, если вы попадете теперь в списки "подозрительных", и если вас опять не переарестуют". Но "в учрежденiях" посмотрели на дело по другому. Соцiалисты были выпущены. Из 58 человек лишь трое оказались в среде "принципiальных. соцiалистов" колонтаевскаго толка.

Когда Кускова первая заимствовала из изданнаго в 25-м году дневника Колонтай "сенсацiонныя разоблаченiя о намеренiях германских соц.-дем. использовать русских революцiонеров для активной пропаганды в Pocciи и напечатала статью "Человеческiй документ" в "Посл. Нов.", б. депутат Госуд. Думы Чхенкели выступил с резким опроверженiем: "нужно ли особенно настаивать на том, что г-жа Колонтай фантазирует, извращает или просто клевещет" - писал автор письма в редакцiю "Посл. Нов.". "Намек на то, будто немецкiе соц.-демократы помогли "русским соцiалистам" отправиться в Pocciю для цели ycтраиванiя там "возстанiя" в тылу apмiи - вздор, не заслуживающiй даже презренiя". Чхенкели, опубликовавшiй еще в 1911 г. в "Современном Mipе" воспоминанiя о Германiи в первыя недели войны, считал своим долгом подчеркнуть моральную помощь немецкой соцiал-демократiи и в отношенiи Гере и Фукса решительно отрицал приписываемые им Колонтай "низкie мотивы".

Конечно, все мемуаристы и неточны в изложенiи фактов и субъективны в их освещенiи. Но воспрiятiя Колонтай как будто бы вполне соответствуют тому, что было уже разсказано, и тому, что предстоит еще изложить впереди. Возможно, что такими посредниками, как тот же Фукс, могли руководить и мотивы гуманитарные и желанiе поскорее освободиться от безпокойных русских товарищей. По существу это мало изменяет дело. Психологически понятно импульсивное позднейшее раздраженie Чхенкели. Колонтай сама в воспоминaнiяx облекается в принципiальную тогу, а меньшевика Чхенкели заставляет занимать уступчивую позицiю в отношенiи к "гнусному плану" германскаго верховнаго командованiя. Но "принципы" переместятся в иную плоскость, если принять во вниманiе, как Колонтай характеризует тогдашнюю позицiю Чхенкели - он понимал, но ея словам, свою "общественную" работу в Россiи в "смысле обслуживанiя войны". В таких условiях для сознанiя довольно безразличны были те внутреннiе мотивы, которые толкали подлежащiя немецкiя "учрежденiя" на те или иные шаги в отношенiи русских, захваченных войной в Германiи... Но зато как характерна та исключительная принципiальность, та пуританская щепетильность, которую на словах проявляют люди "без отечества" - правда, больше в воспоминанiяx. Чхенкели утверждал, например, что Колонтай вовсе не представляла собой в Германiи такой "фатерландлос", какой она рисуется перед "московскими диктаторами" в дневнике, изданном в 1925 году.

Эта поздняя "принципiальность" красной нитью подчеркнуто проходит через всю мемуарную литературу последовательных интернацiоналистов-пораженцев и производит впечатлинiе откровенной фальши.

Такую же искусственную наигранность мы найдем и в воспоминанiях Анжелики Балабановой ("Из личных воспоминанiй циммервальдца"). Она с большой аффектацiей и негодоватем отвергает сделанное ей швейцарским соц.-дем. Грейлихом предложенiе, которое являлось как бы второй стадiей осуществленiя все того же "гнуснаго плана". Инцидент, о котором разсказывает Балабанова, не имел прямого отношенiя к Pocciи, ибо она в начале войны представляла "итальянскую партiю". По ея словам, Грейлих от имени своего прiятеля химика, собственника пивовареннаго завода в Италiи, истиннаго друга мира, симпатизировавшаго циммервальдцам, предлагал оказать помощь и дать "миллiончик франков" для партiи. Не с родни ли был итальянскiй химик и пивовар Парвусу, который находился в тесном контакте со швейцарским депутатом? С "возмущенieм" и "злобой" Балабанова ответила, что за такiя услуги с лестницы спускают: "если бы не только вопрос о войне и мире, но и о самом соцiализме зависел от принятiя сантима, моя партiя, как один человек... дала бы такой же ответ, как я". Грейлих был, однако, упорен. Он тайно проник на заседанiе Ц. К. в Болонье и повторил безуспешно свое предложенiе. Сведенiя об этом проникли в печать. Грейлиху пришлось держать ответ за свою "феноменальную глупость" перед подготовительной комиссiей по созыву второй международной интернацiоналистической конференцiи в Кннтале. Не объясняется ли строгая принципiальность, далеко не соответствовавшая жизненной практике, отчасти той "феноменальной глупостью", которую проявил недостаточно осторожный посредник?

Перейдем теперь к разсказу Шляпникова, пронизанному теми же тонами высокой принципiальности. "Нам большевикам - пишет он в книге "Канун семнадцатая года" - международный военный и полицейскiй сыск и провокацiя не давали покоя и за границей. Наши анти-военные лозунги, наша антицаристская революцiонная деятельность не могли не привлечь вниманiя правительств стран, воевавших с Pocciей, с Антантой. Германскiй имперiализм первый учел возможности использованiя в своих интересах нашей активной революцiонной работы в Pocciи. Мы эти намеренiя предвидели. Развал и предательство соцiалистических партiй II Интернацiонала облегчили правительствам и их генеральным штабам шпiонскiя, затем политическiя авантюры. Милитаристическiя намеренiя германо-авсpiйcкиx имперiалистов, однако, нас не смущали, а заставляли быть осторожными, побуждали следить и за границей за тем, чтобы не попасть в лапы агентуры. Попытки проникновенiя в наши ряды германо-австрiской агентуры имели место уже в первые месяцы войны. И первым агентом имперiалистов явились "соцiал-демократы". Нам было известно желанiе немецкаго соцiал-демократа и купца Парвуса "помочь" нашей революцiонной работе. Но одного намека на это было достаточно для того, чтобы наши заграничные товарищи прекратили всякiя отношенiя со всеми, кто имел какое-нибудь oтношенie к Парвусу и ему подобным господам". "Mне лично пришлось столкнуться с рядом агентурных попыток войти в нашу среду, оказать нам помощь или получить "информацiю". Первым агентом "высшей марки", с которым мне пришлось иметь дело еще в октябре 1914 года, был голландскiй соцiалист и один из вождей II Интернацiонала Трельста, прiезжавшiй в Швецiю и качестве посланца Ц. К. германской соцiл-демократiи. От него перваго я, прiехав тогда из Петербурга, услышал заявленiе, что Ц. К. германской соц.-дем. поддерживает войну своего правительства в виду царистской опасности и что Ц. К. германской соц.-дем. готов и нам в нашей борьбе оказать помощь. Трельста был (или казался) крайне удивлен моим отказом, моим возмущенiем поддерживать нашу борьбу 16-ти дюймовыми снарядами... В том же Стокгольме к тов. А. М. Колонтай, а затем и ко мне явился соц.-дем. (эстонец) Кескула. При свиданiи он спекулировал своими связями и знакомством с тов. Лениным, Зиновьевым и другими членами наших заграничных центров. Кескула вел себя чрезвычайно странно, высказывался в духе германской opiетацiи и, наконец, предложил свои услуги, если нам потребуется его помощь в деле полученiя оружiя, типографiи и прочих средств борьбы с царизмом. Его образ мысли и поведенiе показались нам очень подозрительными, и мы тотчас же почувствовали в нем агента германскаго генеральнаго штаба и не только отвергли его предложенie, но даже прекратили с ним всякiя сношенiя. Связи в Швецiи у него были большiя. Он имел сношенiя с финскими "активистами", имел друзей в русском посольстве и в русских банковских и страховых кругах (^*). Наш отказ иметь дело с Кескулa не остановил его дальнейших попыток проникнуть при помощи других лиц в нашу среду. В конце 1915 г. мы обнаружили связь секретаря стокгольмской группы РСДРП(б) Богровскаго с Кескула. Разследованiем выяснили, что он получил от Куснула деньги, но пользовался ими в личных целях. За нарушенie постановленiя о недопустимости сношенiй с Кескула (а не за мошенничество. С. М.) Богровскiй был исключен из партiи... Вскоре нам удалось напасть на новые следы шпiонскаго окруженiя нашей стокгольмской группы большевиков. Нам удалось напасть на следы связи Кескула с высланным из Норвегiи левым соцiалистом датчанином Крузе. В 1915-16 г.г. зимой я имел встречу с Крузе в Петербурге в датской гостинице "Дагмара". Его прiезд в Pocciю мне показался чрезвычайно подозрительным, а его объясненie, очень путанное, только утвердило во мне закравшееся недоверiе. Будучи в 1916 г. в Москве у Н. М. Бухариной, я получил еще ряд указанiй и сведенiй, оправдывавших мои подозренiя относительно роли и характера деятельности Крузе. Очевидно, не предполагая за собой никаких подозренiй, Крузе в Москве предлагал все те средства, которыя еще в 1914 г. навязывал нам сам Кескула. Одновременно он пытался использовать наши связи, в частности данный ему Н. Бухариным адрес Н. М. Бухариной (^**) для установленiя сношенiй с пребывавшими в Москве друзьями Кескула".

^*) (Финскiе активисты, по выраженiю Шляпникова, "горели желанiем" помочь русской революцiи "за счет германскаго штаба". Они были прекрасно организованы, снабжены деньгами, имели явки на пограничных со Швецiей пунктах, паспортное бюро для снабженiя документами немецких агентов и пр.)

^**) (В другом месте Шляпников говорит, что Крузе появился у Бухариной, воспользовавшись "случайными знанiем адреса". Сама же Бухарина свидетельствовала, что Крузе прiехал к ней по порученiю ЦК и что она "виделась" с ним часто и подолго разговаривала". Надо полагать, что при конспирацiи нелегальной партiи германскiй агент из за границы не так просто уже облекся в тогу посланца Ц. К.)

Шляпникову пришлось познакомиться "с целым рядом финских, эстонских, cioнистских работников, занимавшихся paнee революцiонной работой в Россiи, а в это кровавое время державшихся несколько странной opieнтaцiи на германскiй штаб". Но он успешно разбивал "стратегическiе маневры милитаризма". Откровенным показанiям Шляпникова как будто бы можно поверить. И тем не менее трудно освободиться от впечатленiя определенной недоговоренности воспоминанiй и той нарочито подчеркнутой революцiонной принципiальности, которая заставляла всех мемуаристов большевистскаго лагеря щепетильно избегать германофильских кругов. Тут всегда Шляпников становится в некоторую позу - даже в мелочах, когда в этом повидимому нет никакой необходимости. С негодованiем, как и все, отвергая "грязныя подозренiя" насчет "германских" денег, на которыя яко бы производилась революцiонная соц.-дем. работа - литература и ея транспорт, Шляпников, как человек, при непосредственном участiи котораго за время войны проходила "значительная часть" этой работы, подчеркивает мизерность денежных рессурсов, находившихся в обладанiи партiи. Он дает почти точныя цифры партiйных денег, бывших в его распоряженiи. 15 сентября 14 г. Шляпников на лично заработанныя деньги отправляется за границу в качестве представителя петербургскаго комитета napтiи и думской фракцiи, получив на всю будущую агитационную работу "всего 25 рублей". Как бедна тогда была мощная пролетарская пapтiя! Из Петербурга ему лишь "однажды" выслали на жизнь 100 рублей с рекомендацiей "устраивать все своими средствами". Приходилось прежде всего занимать - так ЦК шведской соц.-дем. партiи одолжил Шляпникову 400 крон, да "у некоторых товарищей удавалось перехватывать около этого, малая толика поступала от нашего заграничнаго ЦК", (^*) - "вот и все рессурсы прихода 14-го г. и весны 15 г. И дальше Шляпников продолжает высчитывать точно свои доходы - 1000 шиллингов удалось получить при ликвидацiи финансов лондонскаго кружка через Литвинова. "Не желая останавливать работу в Pocciи" и изыскивая средства,Шляпников в 1916 г. отправился в Америку для того, чтобы продать там вывезенный им из Pocciи матерiал о положенiи евреев во время войны. Коммерческая комбинацiя довольно ясна, но и она облекается автором воспоминанiй в сугубо настороженныя формы по отношенiю к Германiи. Стокгольмскiе евреи "очень заинтересовались" матерiaлом, но Шляпников не хотел его продавать в Стокгольме, так как боялся, что он попадет в спекулятивныя руки агентов германскаго штаба для их "политических и стратегических целей". Получив "небольшую сумму денег на дорогу до Америки" от заграничной группы ЦК, Шляпников направился в Соедин. Штаты,дабы там "передать " этот матерiaл "какому либо из еврейских соцiалистических обществ". На лето "еврейская богатая публика" была в разъезде. В конце концов Шляпников продал матерiалы "еврейским ученым людям" по себестоимости в 500 долларов, из которых половина ушла на расходы по поездке (^**).

^*) (По письмам Ленина к Шляпникову эти суммы исчисляются сотнями франков.)

^**) (По возвращенiи в Pocciю, Шл., по его словам, получил еще 1000 р. от известнаго общественнаго деятеля Браудо. Из этого следует, что Шл. в сущности являлся простым транспортером матерiалов, пытавшимся неудачно сделать аферу для партiи.)

Все это несколько наивно. Вовсе не надо быть следопытом, пристально идущим по стопам мемуариста, для того, чтобы усомниться в возможности при всей энергiи и иницiативе Шляпникова вести широкую революцiонную работу, переправлять "груды" пораженческой литературы в Pocciю, затрачивая 200, а то и меньше долларов в год (^*). Правда, "пораженцы" находили добровольцев из числа левых шведских соц.-дем., финских соц.-дем. и даже среди "активистов", как известно, жаждавших помогать революцiонной работе в Pocciи на счет германскаго штаба. Но все же Шляпников ухитрился перебрасывать не только "пуды" литературы, но и разъезжать между Петербургом, Стокгольмом, Xpистiaнiй, Копенгагеном и Англiей. Его старанiями была сорганизована вторая агитацiонная поездка в Америку - Бухарина и Чудновскаго. Если сам Шляпников, как он рассказывает, скромно ездил в III классе (он с пренебреженiем говорит о буржуазной публике, наполнявшей I и II классы), то его товарищи вовсе не гнушались разъезжать в I классе - так Колонтай несказанно этим удивила встретившаго ее при возвращенiи в Poсciю известного народовольца полк. Оберучева. Правда, Колонтай, сблизившись с заграничным центром большевиков и начав работать по "директивам" Ленина, стала пользоваться особым покровительством "германской группы американской партiи", по просьбе которой и на счет которой дважды, например,съездила в Америку, как она о том сама передает в своей автобiографiи ("Пролет.Рев."). Очевидно всетаки, или Шляпников сильно преувеличил свою революцiонную работу,или дотацiя ЦК партiи не всегда была столь мизерной, как это изображает мемуарист и как это устанавливают опубликованныя письма, или секретарь стокгольмской большевистской группы "рабочiй Богровскiй" не все, получаемое от немецкаго агента, тратил на свои личныя нужды. Из текста самого Шляпникова можно вывести заключенie,что Богровскiй подвергся скорее остракизму за излишнюю прямолинейность и наивность: он выдавал Кескула, т. е. "агенту германскаго генер. штаба" росписки в полученiи денег для "партiйной цели" на бланках ЦКСДРП(б) и с офиiаальной печатью.

^*) (Переправлял он не только свою партiйную литературу, направленную против войны, но и литературу группы Чернова, с которой вошел в сношенiя через Пьера Оража - будущаго леваго с.-р. Александровича (Дмитрiевскаго).)

Может быть, и не так в действительности безнадежна была попытка Шляпникова получить деньги от некоторых , по крайней, мере, стокгольмских и копенгагенских спекулянтов из числа бывших соцiалистов: для "такого неспекулятивнаго предпрiятiя, как революцiонная работа в Pocciи", - утверждает мемуарист эти "господа" не хотели и пальцем пошевельнуть.

"Довольно противная среда" - характеризует Шляпников копенгагенскую обстановку. "Русских граждан в Копенгагене этой осенью было очень много. Сюда съехались все спекулянты, все мародеры и богачи военнаго времени. Спекулировали главным образом предметами питанiя и немецкими фабрикатами (краски, лекарства, канцелярскiя принадлежности и т. п.). "Соцiалисты" также не отставали от военных доходов. Так немецкiй соцiалист, известный в свое время в Pocciи, Парвус уже нажил не один миллiон и начал жертвовать и учреждать полезныя предпрiятiя. Некоторые из русских "соцiал-демократов" не брезговали спекуляцiей... некоторые поплатились за это высылкой из Данiи, но перемена места не помешала делу". Мемуарист забывает только сказать, что на первом месте среди этих "соцiалистов"-спекулянтов ("всякой интернацiональной дряни", - по отзыву другого мемуариста) должен быть поставлен один из ближайших друзей Ленина, одновременно теснейшим образом связанный со всей деятельностью Парвуса, - Фюрстенберг (Ганецкiй). О нем в своих воспоминанiяx за дореволюцiонный перiод Шляпников вобще не обмолвился. Именно арест и высылка Фюрстенберга из Копенгагена за "военную контрабанду", вызвавшiе вмешательство в пользу Ганецкаго перед прокурором Торуном со стороны вождей датской соц. дсмократiи Стоунина и Бopбiepгa, произвели большой шум в русской колонiи в виду того, что защиту неведомаго коммерсанта Фюрстенберга организовывали видные pусскie революцiонеры: "нашесловец" Урицкiй, с.-р. Камков и б. член Думы Зурабов. Тем не менее Фюрстенберг был выслан. Покинув свою "шикарную виллу" в Шателлунде, заплатив штраф в 15 тысяч крон, отсидев 3 недели и тюрьме, Фюрстенберг-Ганецкiй перенес свою спекулятивную деятельность в Стокгольм (^*).... Забывает Шляпников добавить и то, что "немалое" число русских эмигрантов,работавших в коммерческих и иных учрежденiях Парвуса - в том числе в "Институте изученiя последствiй войны", где наука весьма свеобразно переплеталась с коммерцiей и политикой, примыкало к ленинцам и полуленинцам. А Ганецкiй, по свидетельству Колонтай, являлся одним из главных работников по закрепленiю позицiй "циммервальдской левой" и установленiю связей между Pocciей и швейцарским центром. В тесных сношенiяx с ним стояла и сама Колонтай с лета 1915 г.

^*) (И. Троцкiй. Изъ воспоминанiй журналиста, "Сегодня" 20 января 29 г.)

Мы уже видели и увидим еще, как относительно надо понимать утвержденiе Шляпникова, что "одного намека" на помощь со стороны Парвуса "было достаточно для того, чтобы наши заграничные товарищи прекратили всякiя отношешiя со всеми, кто имел какое нибудь отношенie к Парвусу и ему подобным господам". Когда тот же Алексинскiй в середине 1915 г. на страницах эмигрантской печати ("Свободная Pocciя") выступил с изобличенiем копенгагенской деятельности Парвуса, оно встретило решительный печатный отпор со стороны некоторых русских участников Института Парвуса (Зурабов, Перазич и др.), протестовавших против клеветнических выпадов Алексинскаго и утверждавших, что они являются лишь научными сотрудниками парвусовскаго учрежденiя. Тогда разоблаченiя Алексинскаго вновь далеко не всем показались убедительными. Вот свидетельство не эмигранта, а упомянутаго уже Гуревича (Смирнова), который был за границей (в Стокгольме и Копенгагене) по делам всероссiйскаго Союза городов в декабре 1915 г. Он писал в цитированной статье: "Между прочим, я получил возможность ознакомиться с брошюрами Алексинскаго, в которых последнiй совершенно неубедительно обвинял Парвуса и некоторых его товарищей в том, что они состояли агентами Германiи, и с коллективным печатным протестом против Алексинскаго группы эмигрантов, среди которых были старые видные деятели соц.-дем. партiи, люди, несомненно, честные и беззаветно преданные нашему общему делу. Кроме того, некоторые другiе эмигранты, отрицательно относившiеся к коммерческой деятельности Парвуса, с негодованiем отвергали обвиненiя Алексинскаго, которыя они называли клеветническими и преступными". Дело в том, что некоторыя сиецифическiя черты натуры Алексинскаго, формы его писанiй, действительная неразборчивость в средствах политической борьбы лишали автора разоблаченiй необходимаго моральнаго авторитета. Разоблаченiя опирались на невесомыя доказательства - их можно было бы отнести в известной части к числу эмигрантских сплетен, ходивших уже тогда о работе ленинцев при поддержке военных и политических властей Австрiи и Германiи. На эту связь указывали слухи об условiяx, при которых происходила в Швейцарiи вербовка среди соцiалистов "сотрудников" Научнаго Института Парвуса. Плехановец Киселев, жившiй в Цюрихе, сообщал, например, что этим сотрудникам гарантировался свободный проезд из Швейцарiи через Германiю и что им давались при соучастiи вес того же Грейлиха спецiальныя рекомендацiи в германскiя консульства (^*) и т . д. Солидность разоблаченiй подрывал и тот факт, что с момента созданiя в Париже среди русских соцiалистов объединеннаго оборонческаго органа "Призыв", куда вошел от плехановской группы и Алексинскiй, для разоблаченiй больше не оказалось места - очевидно, и здесь эти разоблаченiя не представлялись доказательными.

^*) (Алексинскiй обобщил позже свои обвиненiя в воспоминaнiяx, нанечатанных в заграничном бурцевском "Общем Деле" № 211 и др.)

Если Гуревич до непосредственнаго прочтенiя "Die Glocke" сомневался в роли Парвуса, то последняя как будто не вызывала никаких сомненiй у большевиков. После iюльских дней 17 г., когда против них были выдвинуты уже конкретныя обвиненiя, Ленин, Зиновьев и Каменев в коллективном письме, напечатанном в "Новой Жизни" 11 iюля, говорили: "приплетают имя Парпуса, но умалчивают о том, что никто с такой безпощадной резкостью не осудил Парпуса еще в 15 г., как женевскiй "Соцiал-Демократ", который мы редактировали и который в статье "У последней черты" заклеймил Парвуса, как ренегата, лижущаго сапог Гинденбурга"... "Всякiй грамотный человек знает или легко может узнать, что ни о каких абсолютно политических и иных отношенiях к Парвусу не может быть и речи". "В русской соцiалистической печати я первый - добавлял Троцкiй тогда же в аналогичном письме в редакцiю "Известiе" - разоблачил недостойную связь Парвуса с германским импepiaлизмом, констатировал полную политическую и нравственную несовместимость такой политики с революцiонной честью и призвал всех русских соцiалистов порвать какiя бы то ни было политическiя связи с Парвусом".

Все это так (^*). Но странным образом "коммерческiя дела с "ренегатом, лижущим сапог Гинденбурга", не вызывали возраженiй; казались естественными "торговыя" связи во время войны с "агентом германскаго генеральнаго штаба", пытавшимся "помочь" революцiонной борьбе во вражеской стране. В ответ на напечатанное 22 iюля сообщенiе прокурора о привлеченiи к суду Ленин (в "Солдате и Рабочем" 26 iюля) строил мало убедительный o силлогизм: "прокурор играет на том, что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкiй связан с Лениным. Но это прямо мошенническiй пpiем, ибо все знают, что у Ганецкаго были денежныя дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких. Ганецкiй, как торговец служил у Парвуса, ибо торговал вместе, но целый ряд русских эмигрантов, назвавших себя в печати, служил в предпрiятiях и учренеденiях Парвуса"... "Мы не только никогда ни прямого, ни косвенного участiя в коммерческих делах не принимали, но и вообще ни копейки денег ни от одного из названных товарищей (имеются в виду Ганецкiй и Козловский) ни на себя лично, ни на партiю не получили" - утверждали в своем коллективном письме 11 iюля Ленин и Зиновьев. И вот член партiи Ганецкiй, торгующiй контрабандным товаром во время войны не только вместе с "ренегатом", но и "агентом" германскаго генеральнаго штаба, не дающiй ни одной копейки партiи, почему то пользуется, как утверждал Зиновьев в своем ответе на обвинительный акт, "уваженiем во всех фракцiях", как член главнаго управленiя польской coцiaлистической партiи и член обьединеннаго Ц. К. русских соцiал-демократов. Он пользуется не только "уваженiем",но с ним систематически поддерживают ближайшiя политическiя отношенiя, несмотря на формальное яко бы запрещенiе иметь хоть какiя нибудь дела с Парвусом. "Дорогой товарищь!" - так начинаются письма Ленина к Ганецкому. Странная политическая мораль! Очень подозрительна вся эта логическая и словесная эквилибристика.

^*) (Впрочем, Троцкiй сильно преувеличивает форму своего реагированiя на тактику Парвуса - в сущности он вносил лишь своего "друга" и былого соратника в "список политических покойников". (Статья в "Нов. Сл." 14 февр. 15 г.).)

Со стороны приходит нам свидетельство, определенно говорящее, что Ганецкiй выполнял не только коммерческiя распоряженiя своего шефа по контрабандной торговле. Гуревич разсказал эпизод, действующими лицами в котором являются Парвус, Ганецкiй и КозловскiЙ. Эпизод сравнительно второстепенный в масштабе мiровых событiй, но чрезвычайно показательный. "Летом 1915 г.... прис. повер. М. Ю. Козловскiй, с которым я до того времени несколько раз встречался в Петербурге в квартира моего хорошаго знакомого, известнаго присяжнаго повереннаго (^*) - писал Гуревич - попросил у меня по телефону разрешенiе явиться ко мне по очень важному делу... Он заявил мне, что Парвус, котораго он незадолго до того видел в Стокгольме, поручил ему розыскать меня и предложить мне от его, Парвуса, имени взять на себя постановку и редактировaнie большого марксистскаго ежемесячника,на который Парвус может ассигновать несколько сот тысяч рублей. Я выразил удивленiе, откуда у Парвуса, котораго я знал с 1889 года и который жил всегда, насколько мне известно было, исключительно литературным заработком, такiя крупныя средства. На это Козловскiй мне ответил, что Парвус нажил большое состоянiе на поставке хлеба младотурецкому комитету и теперь продолжает увеличивать свои средства другими коммерческими предпрiятiями. Повторяю, я знал Парвуса давно и в его личной порядочности никогда не сомневался. Разоблаченiям Амфитеатрова, которыя незадолго до того появились в русской печати, я не придавал никакого значенiя (^**). Но во время революцiи 1905 г. Парвус в теченiе своей кратковременной деятельности в Петербурге обнаружил некоторую склонность к политическим авантюрам, и многiе из нас, его товарищей, с тex пор относились к нему с некоторой осторожностью. Поэтому я попросил Козловскаго передать Парвусу, котораго он, по его словам, должен был вскоре снова увидеть в Стокгольме, что я, к сожаленiю, слишком занят и взять на себя редактированie большого журнала не могу". В конце года, как указывалось уже, Гуревич попал в Стокгольм. Здесь его посетил оказавшiйся в Стокгольме Козловскiй - посетил в сопровожденiи товарища, котораго назвал Фюрстенбергом (^***). Посетители передали просьбу Парвуса повидаться. Гуревич "наотрез отказался". Через два дня Фюрстенберг и Козловскiй снова повторили просьбу Парвуса о свиданiи, и снова Гуревич "отказался от этой чести". На следующiй день перед самым отъездом Гуревича в Pocciю его еще раз посетил Фюрстенберг, обратнвшiйся к нему с просьбой относительно Козловскаго. Последнiй де был юрисконсультом какой то группы русских промышленников, ведших переговоры с Парвусом о покупке пароходнаго дела. Конкуренты той группы, интересы которой представлял Козловскiй, послали на него донос в департамент полицiи, что он яко бы является германским шпiоном. Департамент полицiи запросил посольство в Копенгагене, но, несмотря на благопрiятный отзыв последняго, Козловскiй опасался ехать в Pocciю. У Гуревича почему то спрашивали совета, как поступить, и просили повидать в Петербурге Соколова и передать ему просьбу Козловскаго прiехать в Стокгольм. Гуревич просьбу выполнил. "На присяжного повереннаго - заключает мемуарист - разсказ этот, видимо, произвел такое же впечатленie тягостное, как и на меня". В Стокгольм он не поехал (^****)...

^*) (Речь идет о Н. Д. Соколове.)

^**) (Эти разоблаченiя таким рикошетом отозвались на воспрiятiи Гуревича, что он невольно даже Алексинскаго заменил Амфитеатровым.)

^***) (Только в 1917 г. Гуревич узнал, что Фюрстенберг и Ганецкiй одно лицо.)

^****) (С Козловским все же Соколов продолжал поддерживать столь тесныя cношенiя, что в 1917 г. Козловскiй, состоявшiй от большевиков в Испол. Ком. СРД. жил у него на квартире.)

Достаточно туманная истopiя. Зачем Парвусу надо было завязать сношенiя с определенным "оборонцем", каким был будущiй редактор "Власти Народа", и приманивать его сотнями тысяч рублей на постановку марксистскаго журнала? Единственное объясненiе, что таким путем искали некотораго иммунитета для проникновенiя в Pocciю. Во всяком случае достаточно знаменательно, что посредниками от изобличеннаго уже Парвуса явились два видных большевика (^*).

^*) (Впоследсвiи Ленин пытался не совсем удачно ослабить впечатленiе ссылкой на то, чт Ганецкiй и Козловскiй не были большевиками (?), а являлись только представителями польской соц.-дем.)