Глава II. Империя Александра Македонского от Нила до Инда

В весенние дни 334 г. двадцатидвухлетний Александр стоял на берегу пролива и наблюдал, как переправляется его армия. Легендарные места, граница Европы и Азии, Запада и Востока. Когда-то сюда упала Гелла, сорвавшись со спины барашка с золотым руном, который нес ее к неведомым берегам. Это море пытался форсировать Ксеркс, но волны Геллеспонта снесли огромный мост, сооруженный персидскими инженерами. Ксеркс приказал бичевать море - что ж, вполне в духе восточного деспота! И теперь Александр, блистательный молодой царь из северной провинции Греции, шел на Восток, чтобы не было больше границы между двумя мирами, чтобы отныне всюду был эллинский Запад.

Десять лет Александровых войн, определивших во многом дальнейший ход мировой истории, не оставили следов, доступных ученым-археологам. Археология уступила место историческим источникам, древним авторам, сумевшим описать этот молниеносный скачок к славе и власти.

Первая встреча войск Александра с персидскими армиями произошла на берегах реки Граник. Александр впервые встречается с персидскими армиями. Он получает удар мечом, но остается цел, под ним убивают коня, но он выигрывает бой. И солнце его побед всходит над просторами Востока. Затем Исса. Дарий III бежит. Обозы персов попадают в руки Александра. Затем осада и штурм Тира. Милет - родина большинства греческих колоний на Черном море - за попытку сопротивления отдается на разграбление солдатам. Покорён Египет. Царь сам чертит план будущей Александрии, за которой потянутся целой вереницей Александрии, бесчисленные Селевкии, Антиохии, Евкратидеи... Жрецы начинают называть его сыном Зевса-Аммона и предсказывают, что он станет повелителем Вселенной. Александр, кажется, сам готов поверить в это. И, наконец, Гавгамелы - шлем македонского полководца, сверкающий как серебро, появляется на поле боя то тут, то там. Буцефал в мыле и пене, царский меч, подарок кипрского царя, разит врагов. Персы проигрывают бой, а сам Дарий чудом спасается, ускакав на коне одного из своих воинов, бросив все. Персидские вельможи заявляют Александру о своей верности и лояльности. Вавилон, Сузы, Персида. И вот Персеполь. Десять тысяч мулов вывозят награбленные сокровища из его кладовых. Александр на троне Ахеменидов. Но он сам поджигает факелом дворец, еще не сняв победного венка с головы. Затем Мидия и Экбатаны. Впереди Парфия и Бактрия - далекие земли Средней Азии, вставшие перед взором обезумевшего от славы, власти, богатств, почестей, удач, поклонения и лести молодого полководца.

Сатрап Бактрии Бесс захватывает Дария и решает заставить его отречься от престола в свою пользу. Александр идет по пятам отступающего Бесса через среднеазиатские пустыни. Царь делит со своими верными солдатами все тяготы похода. Он не пьет воду, потому что на всех ее не хватает, а привилегии ему не нужны. Само имя Александра наводит ужас на персидских воинов. Македонцы находят оставленный лагерь Бесса: покинутые женщины, плачущие брошенные дети, кое-где забытые золотые украшения, боевые колесницы... и смертельно раненный Дарий.

Бесславно закончил свой путь последний ахеменидский царь. А ему полагалось умереть так, чтобы, приняв его последний вздох, раболепные жрецы неслышно вышли из роскошной дворцовой опочивальни и, торжественно проследовав в храмовые покои, благоговейно погасили "личный" священный огонь царя; чтобы, узнав о кончине повелителя, его семья предалась безумствам горя: дети и жены изрезали себе лицо, исхлестали свое тело, а некоторые, быть может, покончили самоубийством.

...Такую же жалкую смерть примет спустя более тысячи лет и тоже в Средней Азии последний царь из династии Сасанидов - династии, пытавшейся воскресить мощь великой державы. Потерпев поражение, он бежал без армии и оружия, по с прислугой, музыкантами, наложницами и танцовщицами в Мерв. Тамошний правитель, еще недавно льстивый сатрап, решил в угоду арабам убить царя. Царь, узнав об этом, ушел из города ночью пешком и, выбившись из сил, забрел на какую-то мельницу, чтобы отдохнуть. Мельник, прельстившись богатой одеждой путника, убил его, раздел, а труп бросил в канал. Там он зацепился за корни и пролежал в воде, пока епископ Мерва не узнал в нем персидского царя и не похоронил его...

Гибель Дария III - последнего Ахеменида - глубоко потрясла Александра. И не потому, что царя предали вассалы, и не потому, что он умер насильственной смертью. Это вряд ли могло кого-нибудь поразить. Артаксеркс III уничтожил своих родственников и всех своих братьев (братьев у него было 115 человек), хотя в их жилах текла священная кровь Ахеменидов. Его самого вскоре отравил собственный врач по тайному наущению евнуха. Следующего царя с его сыновьями тоже отравили по приказу того же евнуха, который, войдя во вкус, захотел отравить и нового царя, Дария III, но тот заставил евнуха самого выпить чашу с ядом...

Дело было в том, что оказалась втоптанной в грязь сама идея империи. Раньше цари умирали пусть от яда, но парадно и пышно, а здесь солдаты подобрали израненное тело в рваной одежде, брошенное на поломанную повозку.

Александр сам покрыл мертвого Дария пурпурным плащом, велел отвезти его тело в Персеполь и пышно похоронил. Теперь он, Александр, стал преемником Дария и персидским царем.

...Потом он пошел к Каспию, в Гирканию, и 15 дней провел в ее главном городе. Здесь сообщили ему, что Бесс надел высокую тиару и персидскую столу, называет себя Артаксерксом и утверждает, будто он царь Азии. У него собрались персы, бежавшие в Бактрию, много бактрийцев, и он поджидает прихода союзников-скифов. Стало известно также, что в Ариене бывший сатрап ее Сатибарзан вооружил ариев и собирается идти к Бессу на соединение для общей борьбы против македонцев. Среднеазиатская кампания Александра приобрела затяжной характер. Потребовался удар по Сатибарзану, чтобы обезвредить его. К тому же в завоеванных провинциях зрели заговоры, с которыми пришлось расправиться. Наконец, развязав руки, Александр пошел в Бактрию, на Бесса. Тут он столкнулся с огромными трудностями. В горах его войско увязало в снегу, вновь взбунтовались армии Сатибарзана. Но вот он у Бактр. С ходу берет столицу. Бесс отступает за Оке (Амударыо), при нем пока еще верные ему конницы согдийцев во главе со Спитаменом и Оксиартом. На мешках, сшитых из палаток и шкур, воины Александра переправляются через бурную реку. Вскоре прибывают послы от Спитамена сказать, что, если Александр пошлет хоть небольшой отряд, согдийцы выдадут ему Бесса. Действительно, Спитамен впускает македонцев в свой лагерь, и те захватывают Бесса.

Александр велит после бичевания увезти Бесса в Бактры и предать мучительной казни.

Затем македонцы берут Мараканду, главный город Согда, грабят окрестные селения и идут к Сырдарье, думая, что это Танаис, река, впадавшая в Меотиду, граница между Европой и Азией. Им кажется, что они подошли к ней с востока, обойдя, таким- образом, всю Азию. За этой рекой простирались степи саков и скифов-кочевников. Но туда идти было еще рано, столкновение с ними не сулило легкой победы. В свое время Ольвия и скифы отогнали полководца Зопириона, который захотел, хотя и без санкции Александра, подчинить их.

Вскоре варвары подняли настоящее восстание и перебили все македонские гарнизоны. Они собрались в нескольких крупных городах: Газе, Кирополе и др. Их поддерживали согдийцы Спитамена. За два дня Александр взял пять мятежных городов и подошел к городу Кира, мужчины были перебиты, женщин и детей поделили солдаты. Во время осады он был тяжело ранен, но город все-таки захватил.

Из глубин степей накатывались все новые и новые волны "азиатских скифов". С противоположного берега "Танаиса" (Сырдарьи) они пускали в греков стрелы и всячески задирали их, крича, что с ними Александр сражаться не посмеет. Нужно было наказать их, нужно было поддержать свой престиж. Перед переправой греки совершили жертвоприношения, но знамения оказались неблагоприятными. Боги отвернулись от своего фаворита. Когда-то Дарий I, отец Ксеркса, тот самый, который так неудачно пытался завоевать Грецию, совершил поход на "скифов" и был там разбит. Неужели и он, Александр, станет в глазах этих кочевников таким же посмешищем? Новые жертвоприношения, и снова прорицатель предсказывает неудачу. Но меха для переправы были готовы, войско ждало приказаний, и Александр решился. "Скифы" отошли, и при Звуках труб все греческое войско свободно высадилось на вражеский берег. Вдруг "скифы" окружили передовой отряд, поразили многих и скрылись на своих быстрых лошадях. Новая стычка, и "скифы" после яростного боя снова отошли. Однако они были неуязвимы среди своих просторов, на своих малорослых, выносливых и стремительных конях, со своей особой тактикой - налететь, разбить и унестись вдаль, чтобы потом снова напасть с другой стороны так же неожиданно.

А Спитамен тем временем осадил греческие войска в Мараканде. Положение становилось угрожающим. Согдийцы воевали во взаимодействии со "скифами". Это еще больше волновало Александра. Большая часть его войска погибла, попав в Согдиане в засаду, устроенную "скифами". Пришлось Александру самому наводить порядок и отвоевывать Маргиану. "Скифы" то нападали на греков, то слали их царю льстивых послов. Одно посольство, поднеся дары и заявив о своем согласии во всем слушаться Александра, сообщило, что "скифский царь" готов выдать за греческого царя свою дочь. Если Александр прельстится красотой "скифской" принцессы, то за его вождей и полководцев "скифы" отдадут дочерей из знатнейших семей. Тогда же явился из Хорезма к Александру царь Фа-расман. Он сообщил, что близ его страны живут амазонки и колхи, а за ними племена, которые кочуют у Понта Евксинского. Фарасман предложил свое содействие: может быть, Александр дойдет с его помощью до Боспора. Круг замыкался. Мир, казалось, вот-вот будет обойден Александром.

Царь от невест отказался и на Понт не пошел, он решил сначала покорить Индию, потом вернуться в Грецию и оттуда через Геллеспонт на кораблях войти в Понт Евксинский. Возможно, тогда ему и понадобится помощь хорезмийцев, но не сейчас.

А Спитамен и некоторые племена "скифов" продолжали устраивать вылазки и засады. Они выводили царя из себя. Средняя Азия оставалась самой беспокойной из всех, подчинившихся силе его оружия земель, несмотря на посольства "скифов", несмотря на готовность Фарасмана к сотрудничеству, несмотря на смену правителей в Бактрии. И даже когда "скифы" и массагеты, что-то не поделив со Спитаменом, отрезали ему голову и послали ее Александру, он не почувствовал облегчения. Коварный и чуждый народ повсюду окружал его в этой стране.

Большой согдийский отряд засел в горах. Когда Александр подошел к его убежищу, согдийцы с неприступной вышины "с хохотом на варварский манер посоветовали царю поискать крылатых воинов"^*. Взбешенный Александр обещал 12 талантов тому, кто первым заберется на скалу. 300 смельчаков взялись за это дело. Железные костыли и колья вбивали в камень и лед и карабкались, привязав к ним веревки. За ночь отряд взобрался на гору, а утром глашатаи из лагеря греков стали кричать согдийцам, чтобы те сдавались, так как царь нашел крылатых воинов, и они уже на вершине горы. И огромное войско Оксиарта дрогнуло и сдалось горстке храбрецов. То была удача, но такая удача, которая второй раз не повторится. Александр понимал, что греки долго не выдержат, согдийцы истощат их силы. И царь пошел на мировую с согдийской знатью. Взятая в плен после штурма скалы дочь Оксиарта, красавица Роксана, стала его женой.

^* (Арриан, IV, 18.)

Дела в Бактрии и Согде, казалось, были закончены. Был построен город в дальних пределах завоеванных земель - Александрия Эсхата, что значит Крайняя. Меньше десяти лет потребовалось Александру, чтобы покорить всю Ахеменидскую Персию. Иран и Греция наконец оказались в единой системе, под одной рукой. Но оставалась еще Индия.

За Индом, к которому Александр подошел в 327 г. до н. э., он увидел войско царя Пора с боевыми колесницами и слонами. Александр переправился через реку. Пор бросил против него свою конницу и часть слонов. Сам он, огромный, толстый, сидел на слоне. Пока индийцы держались, слон Пора яростно отбивался, но когда почувствовал, что царь пал духом и весь изранен, опустился на колени и стал хоботом вынимать из него стрелы. После восьмичасового боя греки победили. Сам Пор попал в плен. Александр сделал его сатрапом своей новой, последней и самой далекой провинции.

Но за Индийским царством Пора лежала новая страна. Земля казалась бесконечной. И тогда Александр созвал македонцев, вышел к ним и звонким твердым голосом произнес такие слова: "Целью тягот и трудов для благородного человека являются, по-моему, опять тяготы и труды, если ими осуществляются дела прекрасные. Если же кто-либо жаждет услышать, где будет конец нашей войне, то пусть знает, что нам осталось недалеко пройти до реки Ганга и до Восточного моря. Оно же, утверждаю я, соединяется с Гирканским морем; Великое море обходит ведь всю землю. Я покажу македонцам и нашим союзникам Индийский залив, сливающийся с Персидским, и Гирканское море, сливающееся с Индийским. От Персидского залива мы совершим на наших кораблях круговое путешествие в Ливию вплоть до Геркулесовых Столбов. Таким образом, вся Ливия от самых Столбов и вся Азия станут нашими. Границы нашего государства будут границы, которые бог назначил земле"^*.

^* (Арриан, V, 26.)

Он призывал сделать последнее усилие, обещал щедрые награды и скорое возвращение на родину. Но усталые солдаты и офицеры отвечали угрюмо, а то и дерзко, и идти дальше не хотели. Снова собрал он воинов и старейшин, совершил жертвоприношения, снова воззвал к их честолюбию, алчности, греческому патриотизму. Но наконец, видя апатию и недовольство армии, отдал приказ повернуть обратно.

Теперь нужно было заняться упорядочением дел в огромной империи. Обратный путь лежал через Иран. В Персеполе Александр пожалел, что спалил дворец Ахеменидов. В Пасаргадах оп страшно разгневался, узнав, что могила Кира осквернена и труп великого царя выкинут. Александр считал себя преемником этих царей, носил персидские царские одежды.

В Сузах был поставлен грандиозный спектакль, призванный показать единение Востока и Запада под эгидой нового божественного всемирного царя. Он, женатый на Роксане, согласно восточным обычаям, стал многоженцем и снова женился - теперь на дочери Дария и дочери одного иранского вождя. Вместе с ним в брак с молодыми иранскими и согдийскими аристократками вступили восемьдесят его друзей и полководцев. Их примеру последовало более десяти тысяч простых воинов.

Наконец - Экбатаны. Здесь смертельно заболел Гефестион - верный помощник Александра, его спутник. Когда Александр увидел его мертвым, он упал на труп друга и пролежал так почти целый день. Он обрезал над трупом свои волосы. Он велел даже, говорят, казнить врача, лечившего Гефестиона, сровнял с землей храм бога врачевания Асклепия в Экбатанах. Он безумствовал от горя, и Арриан, историк его деяний, осуждает его и даже не верит этим фактам: так могли вести себя Ксеркс, Дарий, но не ученик Аристотеля, воспитанный на трагедиях Софокла и Эсхила.

"В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй",- учил когда-то греческий поэт^*. Александр утратил чувство меры, ощущение реальности. Он, видевший кровь, лившуюся потоками во время битв, он, подвергавший медленной и мучительной казни сатрапов и восставших, он, сын Филиппа, ставший персидским царем, божественный сын Аммона, сжигавший дворцы и разрушавший города, он теперь потерял себя от горя, не будучи в силах пережить личную потерю.

^* (Эти строки взяты из стихотворения греческого поэта VII в. до н. э. Архилоха. Вот тот фрагмент, который сохранился от этих стихов:

 Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой, 
 Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов! 
 Пусть везде кругом засады,- твердо стой, не трепещи. 
 Победишь - своей победы напоказ не выставляй, 
 Победят - не огорчайся, запершись в дому, не плачь. 
 В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй. 
 Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.

Перев. В. Вересаева)

Но, наконец, Александр в своей столице - в Вавилоне. Все здесь напоминает древние времена - и огонь на башне бога Белы, восстановленный по приказу Александра, и сады, когда-то принадлежавшие Семирамиде. На улицах толпятся люди из самых разных стран: персы и семиты, греки и бактрийцы, египтяне и армяне, а воины Александра, уставшие от бесконечных походов, веселятся в кабаках, проматывают награбленное.

Александр задумывает новые походы - на скифов, на Рим и Карфаген, морские экспедиции к берегам Африки и Аравии, в Каспийское море, в Океан, за Геркулесовы Столбы. Только халдейские жрецы предсказывают недоброе. Но Александр их не слушает. Смерть Гефестиона, кажется, забыта им. Однако что-то тревожит царя: дурные предзнаменования, подозрения. Он ищет заговорщиков, боится Вавилона, боится своего роскошного дворца. Устраивает гадания, очищения, приносит жертвы. Гераклид, он забывает эллинских богов, становится суеверным. Тревогу заглушает кутежами. И однажды, пропьянствовав весь вечер, заболевает тяжелой, смертельной лихорадкой. Трагически горестный конец великой драмы. У царя помутился рассудок, и он умер, страдая от жажды, которую вино не могло утолить. Последние часы жизни оп все еще думал о своей всемирной монархии и пытался вникнуть в дела армии и флота. Потом говорили, что Александра отравили, но точно никто этого не знал.

Александр прожил 32 года и 8 месяцев, процарствовав из них 12 лет и 8 месяцев. Он был красивым и деятельным, стремительным и ловким, имел характер мужественный, любил опасности и усердно почитал богов, пренебрегал физическими усладами и обладал ненасытной Жаждой славы. Но сколько за свою короткую жизнь, и особенно за ее последнее десятилетие, он причинил народам горя и слез; сколько оставил развалин, особенно в Согде, Бактрии; сколько вытоптали его воины полей, разрушили плотин и городов, согнали с насиженных мест мирных людей, увезли ценностей...

После смерти Александра случилось то, что должно было случиться. Мировая империя распалась. В разных ее частях развернулась борьба за власть, в которой использовалось все: подкупы, измены, политические убийства.

Пал от кинжала убийц вместе со своей матерью Роксаной родившийся уже после смерти Александра его младший сын. Старший сын Геракл, который тихо жил в Пергаме, был привезен в Грецию, провозглашен там царем, а затем задушен.

Царская власть, ставшая объектом грубого захвата (подчас людьми, не происходившими из царского рода), перешла в Египте в руки Птолемея, в Македонии - Антигона, в Вавилоне - Селевка, в Понте - Митридата, в Пергаме - Аталла.

Наступили времена, непохожие на классические века Эллады. Пышно расцвела рационалистическая наука. Результатом ее развития явились постройка Фаросского маяка в Александрии, огромного корабля Птолемея Фи-лопатра, поразившего воображение современников. И одновременно широкое распространение получили мистерии и тайные культы, родились новые боги, которые совмещали в себе черты и египетских звероподобных божеств, и эллинских небожителей, и персидских, и индийских, и среднеазиатских, и ассирийских, и других кумиров. Власть человека над силами природы возросла, но он оказался жалким и беспомощным в столкновении с таинственными силами, вызывавшими кризисы, грандиозные войны и гибель целых городов. Люди пытались что-то сделать, взять эти силы под контроль, зародились даже некоторые идеи международного права и "общественного договора". Но все напрасно. Архимед открыл бесконечно малые величины и способы их анализа, взялся перевернуть весь мир, а люди в своем собственном общежитии потеряли точку опоры, и жалкие, беспомощные метались по всему свету. Анатомы заложили основы своей науки, стала развиваться медицина, а Деметрий Полеаркет при осаде Родоса применил грандиозные военные машины - новинку техники избиения и уничтожения людей - технику смерти. Космополитическая элита грабила и разоряла храмы и библиотеки, захватывала троны и вывозила статуи в свои дворцы.

Когда-то спартанский царь, перешедший на сторону Ксеркса, гордо говорил персидскому царю о своих соотечественниках: "Хотя они и свободны, но не полностью свободны, их господин - закон, которого они боятся гораздо сильнее, чем твой народ тебя". Теперь не закон правит, а элита, оставившая закон в удел простым людям, рядовым жителям своих деспотических монархий.

Монета Александра Македонского с изображением Геракла в львиной шкуре. Серебро. IV в. до н. э. Государственный исторический музей

Монета Александра Македонского с изображением Александра в львиной шкуре. Серебро. IV в. до н. э. Государственный исторический музей

И хотя философская и политическая мысль вырабатывает новые идеи братства людей, а судебная практика - новые определения и принципы, жизнь оказывается до такой степени перенасыщенной несправедливостью и злом, что люди уходят в частную жизнь, начинает процветать индивидуализм. Раньше человек чувствовал себя членом полиса, был, как сказал Аристотель, "общественным животным". Теперь, ощущая мертвящее социальное Iодиночество, он ищет выхода в таинствах мистических действий, стремится стать членом тайной ложи или религиозного клуба, спортивных, игорных, артистических и других объединений - любых, но только не политических.

Возникают города-гиганты, среди которых первое место занимает египетская Александрия - первая Александрия македонского завоевателя, куда в конце концов был перенесен его прах. Здесь огромный Музей, где работают ученые и литераторы, живя на содержании у царей, подобно "откормленным курам в курятнике", и колоссальная библиотека, для которой на пристанях разгружают тюки книг. Идея Аристотеля о необходимости совместной работы ученых, о том, что новые знания и идеи рождаются "на стыке наук", получает в этих учреждениях реальное организационное воплощение под руководством "жреца муз". Лавина литературы растет. Некий александрийский филолог Дидим пишет три тысячи пятьсот свитков комментариев. Эрудиция мощной прослойки высокообразованной александрийской интеллигенции - и рядом поверхностные знания, почерпнутые из популярных книг и второсортных компиляций. Этические и мифологические поэмы, "Всеобщие истории" и собрание всякой всячины, вплоть до энциклопедий скандальной хроники. Все это совмещалось с низким варварством толпы, грубой и жестокой по своим вкусам, жаждавшей зрелищ и искавшей подачек.

Стало казаться, что можно найти истинного человека только среди тех, кто близок к природе, среди пастушек и крестьян со свободной и чистой душой. Варвары-скифы представлялись идеалом, потому что принадлежали "неиспорченному" цивилизацией обществу. И вместе с тем аристократия и богачи презирали простой народ и труд.

Греки подчинили своему влиянию, казалось, большую часть мира, а в самой Греции рос страх перед перенаселенностью и проводились попытки планировать семью, ограничивать рождаемость, практиковалось убийство детей. В рудниках надрывались тысячи рабов, ползком, с лампой на голове пробивали они ходы в кварце, добывая золото, дети оттаскивали куски породы, старики долбили ее, женщины крутили жернова, размельчая ее,- и все в кандалах, под охраной, без отдыха, приветствуя наступление смерти.

Александру посчастливилось не увидеть плодов своих дел. Когда-то в начале своего пути он сказал, встретившись с Диогеном: "Я бы хотел быть Диогеном, если бы не был Александром". Александру не пришлось сказать потом: "Лучше бы я стал Диогеном". Кто знает, может быть, рыдая над телом Гефестиона или терзаемый раскаянием после роковой ссоры с Клитом, он думал так, вспоминая ясные и безмятежные глаза нищего философа, которому когда-то загородил солнце.

Позднее, в том жестоком мире, который он оставил людям, и еще позднее, когда Рим создал свою державу, его жизнь стала привлекать внимание морализующих философов, историков и писателей. Какой пример жизненного успеха и одновременно нравственного падения! Александр верил, что он был сыном бога, и велел почитать себя как бога из политических соображений. Но до нас дошел короткий, спокойный, уничтожающе иронический ответ лакедемонян на притязания великого царя: "Пусть Александр будет богом, если он этого хочет".