1947

117. Щепкиной-Куперник Т.Л. 15 сентября 1947 г.

15 сентября 1947 г.

Милая поэтессочка!

У нас неравное оружие в споре: если бы я так остроумно и прелестно владел стихом, как Вы, я бы еще спорил, но теперь - слагаю оружие. Но Вы напрасно думаете, что я "один" в отсутствии преклонения перед Шекспиром. Вспомните статью Льва Толстого, вспомните Вольтера - компания не зазорная... Ну, согласен, не швабра, а кисть у Вильяма. По очень уж добротная! Тяп да ляп и вышел кораб… Напиши теперь кто-либо драму об убийстве Цезаря и заставь он убийцу сейчас же, тут же над трупом Цезаря завывать: "Века пройдут, и эта сцена на театре повторится", - Вы бы первая с недоумением сказали бы: "Что за пошлая неестественность? Что за погоня за театральным эффектом? Что за отсутствие примитивнейшей психологической правды?" Но так как это сказал не Сидор Карпов, а великий Шекспир, то ничего! Сойдет! Вы меня упрекаете в излишней храбрости, и дивная Ваша рифма - я сочувственно смеялся: храбры - швабры, но я не храбр, пора мне следовать правилу: "Старому лгать - все одно, что богатому красть". А я - увы! - уже не самой зеленой молодости! Если бы я повторял о Шекспире: так говорят, я соглашаюсь с тем, что о нем принято говорить, то я бы лгал. А зачем?

А вот Макбет прекрасен. И его некоторые сонеты прекрасны, но о них не так принято говорить, и о них не говорят. И поверьте, что из "поклонников" Шекспира больше 85% над ним зевают люто. Но не смеют признаться, что делать! Всякому овощу свое время! Много очень воды утекло за 400 лет. То, что было прежде мускус, стало нынче камфора. Это был большой этап в мировой драматургии, и Шекспир, конечно, останется на пека и на века в истории литературы и в истории театра. Но сейчас, после того же нелюбимого Вами Достоевского, он для людей XX в. антиквирован на 9/10, и антиквирован безнадежно. C'est mon opinion - et je le partage^*, - как говорил М. Prudhomnee, французский Кузьма Прутков.

^*(это мое мнение, и я его разделяю (франц.).)

Какое прелестное стихотворение Ваше я прочел в "Литер[атурной] газете". Сколько настоящего чувства и сердечной памяти! Вы нежны в радости и в тоске, и у Вас не только "вкусные хрящики", как о Вас писал Вам Чехов, но и вся душа соткана так, что как будто и сейчас Вы поедете в Мелихово и обрадуете собой весь дом, собой, своей лаской и теплотой.

Передайте сердечный наш общий привет Маргариточке и примите его сами. Целую ручку, написавшую против меня такие остроумные и ехидные стихи.

Е.Т.

118. Потемкину Ф.В. 27 сентября 1947 г.

27.IX.

Глубокоуважаемый Федор Васильевич,

Корректуру 2-й части смотрят по моей просьбе здешние историки, и, кажется, она особых нареканий не вызывает.

Но я получил от Госполитиздата 1-ю часть (в машинописи) и тоже раздал здешним. И тут они отметили много погрешностей, фактических ошибок и неточностей, а в Англии XVII-XVIII вв., - прямых устарелостей (тесть хотел помочь зятю и оттого войны и пр. и пр.). Придется очень много исправить и видоизменить в 1-й части тома раньше, чем его отдавать в набор. Я приеду утром 2 октября, уеду вечером 4 октября в Гагры. Очень необходимо было бы серьезно об этих томах поговорить.

Между прочим, следует, конечно, расширить и переделать об энциклопедистах: даны их биографии и не дано общего анализа (хотя бы вкратце) их исторической роли.

2-ю часть (набранную) я хочу всю прочесть снова. Она лучше 1-й, но есть погрешности.

И необходимо устроить либо в Моск[овском] университете, либо в Институте истории еще раз совещание историков (для окончат[ельной] критики 2-й части).

Примите мой привет и передайте нижайший поклон Вашей супруге. Жена шлет Вам обоим большой привет.

Е. Тарле

Позвоните мне 2 октября часа в 3 дня (В-1-26-95)

119. Потемкину Ф.В. 28 сентября 1947 г.

28.IX.

Глубокоуважаемый Федор Васильевич,

Пишу Вам дополнительно. Местами 1-я часть плоховата. Есть ошибки. Есть и политически неловкие погрешности: "победоносность" курфюрста бранденбургского, Висла в XVII в. - бранденбургская (!) etc., etc. И, увы! Очень растяпан, небрежно сшит и безмерно велик (вне всяких масштабов) славянский отдел. И Англ[ийская] революция местами по старинке писана (в духе Маколея etc.). И еще и еще. Я везу ряд замечаний, сделанных и мной, и историками, которым я давал машинопись. Речи не может быть о сдаче в набор этой части без фундаментальнейших исправлений. Ляпсусы - в изобилии. Все это нужно дать авторам (вместе с замечаниями, которые я привезу) - серьезно исправить и переработать. Иначе - абсолютно нельзя.

Что касается гранок 2-й части, то и тут нужно кое-что исправить, но в общем эта (набранная) 2-я часть более приемлема. 2-ю часть увезу с собой в Гагры (мне не прислали сюда экземпляры, я пользовался экз. Молока). Но 1-ю часть нужно теперь же отдать на исправление и переработку. Госполитиздат "милостиво" дает "месяц" для 1-й части. Меньше двух-трех месяцев нечего и думать. Ибо непременно нужно еще получить отзывы москвичей.

Приеду 2 октября утром. Уеду 4-го вечером. Позвоните 2-го днем и условимся о встрече (В-1-26-95).

Большой привет от нас Вашей супруге.

Е. Тарле

У меня лично впечатление от 1-й части такое: писали, бесспорно, знающие и серьезные люди, но их слишком торопило издательство, и остались недосмотры.

120. Кончаловской Н.П. 7 октября 1947 г.

Милая Наталья Петровна!

Я прочел Вашу поэму^* и испытал чувство, очень похожее на восторг (крайне редко меня посещающее). Уже когда Вы мне прочли вслух отрывки, я удивился и после Вашего ухода все думал: показалось мне или в самом деле?..

^*(... Вашу поэму... - Речь идет об исторической поэме "Наша древняя столица" (кн. 1-3, 1947-1953), посвященной 800-летию Москвы.)

А теперь я вижу, что "в самом деле". Такой ритм, такая русская душа и мелодия, такое неподдельное чувство и словесный такт... все это повелительно требует своего места и сразу же укладывается в ту клеточку моего мозга, где "раз в крещенский вечерок девушки гадали", где "спой мне песню, как синица тихо за морем жила", где "лен стлала до поздней ноченьки по росистым по лугам", где "нахмурил царь брови черные и повел очи зоркие - али думу затаил несчастную, али славе нашей завидуешь?..".

Видите, кого я вспомнил, какие волнующие меня всегда воспоминания из творчества каких богов - сами выплыли...

Я не знаю, как у Вас выйдет продолжение. Но если оно и вовсе у Вас плохо выйдет, если бы Вы и вообще никогда больше ничего не написали, все равно Вы поэт самый настоящий, и эта Ваша пока появившаяся поэма рано или поздно войдет в золотой фонд. В мой золотой фонд она уже вошла, и вошла навсегда.

Е. Тарле

7 октября 1947 г. Москва

121. Гроссману Л.П.

17 декабря 1947 г.

Глубокоуважаемый Леонид Петрович,

Только недавно мог прочесть любезно присланную мне Вашу интереснейшую работу о Лескове^*. Очень она мне понравилась. Вы его чувствуете и любите, этого подделать нельзя. Обе части хороши. Для меня всегда было непонятно: как один и тот же человек мог быть так блестящ, глубок, убедителен в своих рассказах и так нуден, туг, назойлив, претенциозен в больших романах^**. Филарета он вывел в "Человеке на часах" ("тихоструйный перебив")^*** и еще поминает его где-то в таком примерно контексте: "А так как я к тому времени катехизис Филарета уже прочел и поэтому в бога не верил..." и т. д.). К Вашей 176 странице^**** подошло бы проанализировать "Вдохновенных бродяг". Ведь в этом этюде Лесков показал такие способности исследователя, что дай бог всякому историку: он занялся таким труднейшим делом, как составить обвинительный акт, не имея никаких материалов, кроме апологетических автобиографий! Жаль, что он не знал, когда писал этот очерк, воспоминаний Ламзцорфа^***** о том, как Победоносцев, пропагандировавший Ашипова, трусил потом и просил никому не говорить, что он сравнивал Ашипова с Колумбом (у Лескова с Ермаком). В "Пигмее" все прекрасно и правдиво, только малейшая неточность: послом Наполеона III был не маркиз де Гиш, а граф (не герцог) генерал де Кастельбажак. А ведь Лесков немного ошибся, полагая, что Самарина "они (немцы), небось, не завертели". Увы! Как пошел Юрий Федорович переписываться с баронессой фон Раден, фрейлиной Елены Павловны, так его, раба божия, и завертели: бросил полемику. На стр. 282 мне вспомнилось, как знакомый с Лесковым Илья Ал[ександрович] Шляпкин переводил для смеха: "Выйду ль я на улицу, пойду ли на широкую" - Ah, irai-je sur la rue, sortirai-je sur la large.

^*(...работу о Лескове. - См.: Гроссман Л. П. Н. С. Лесков. М., 1945.)

^**(... в больших романах. - Речь идет о романах "Некуда" и "На ножах", "антинигилистическая" направленность которых вызвала резкую критику прогрессивной печати.)

^***(Филарета он вывел в "Человеке на часах" ("тихоструйный перебив")... - В последней, XVII, главе рассказа "Человек на часах", прототипом "архирея" послужил иерарх митрополит Московский, Филарет Дроздов (1783-1867). - "Говорил он [Филарет] очень тихо, почти шептал (этот шепот очень удачно называл Н. С. Лесков "тихоструй"), но не от слабости голоса, а нарочно, с расчетом, желая произвести впечатление вконец изнуренного постом и молитвой. Говорю так потому, что при мне он довольно-таки громко покрикивал на келейника и забывал о своем "тихоструе" (Уманец С. Мозаика (из старых записных книжек). - Исторический вестник, 1912, декабрь, с. 1056).)

^****(К Вашей 176 странице... - Речь идет о разделе работы Л. П. Гроссмана, посвященном "историческим хроникам" Н. С. Лескова.)

^*****(... воспоминаний Ламздорфа... - Речь идет о "Дневнике" В. Н. Ламздорфа. См.: Ламздорф В. П. Дневник 1886-1892. Т. 1-2. М.; Л., 1926-1934; Ламздорф В. Н. Дневник. 1894-1895. - Красный архив, 1931, т. 3.)

Легендарные мотивы у него все разработаны по-своему. Но не в стиле Флобера и Тургенева, мне кажется. Те двое слишком жеманничают, и св. Антоний вовсе не такой, и песнь торжествующей любви - как-то с кипсеками, вечерним английским чаем (is it n't very nice?^*) и т. и. Слишком красивенькие. А у Толстого и Лескова настоящее. Но у Лескова хуже (собственное любострастие - "озлобление плоти" самого автора слишком прорывается). То же и ему самому, как его "Однодуму", не годится читать всю Библию подряд - "плоть бунтует". А эти сказания гоже ни Лескову, ни "Однодуму" вполне даром не даются, очевидно.

^*(разве это не прекрасно? {англ.).)

Ваша хорошая книга прекрасно выявляет - это прямая иллюстрация полевения Лескова, - как ему ненавистна была необузданность реакции Александра III, которого он бил в лице Николая I (коему подражать и коего восхвалять было принято в 80-х годах, и уже в конце 70-х годов это начиналось). Ведь что такое "Загон", "Юдоль", "Человек на часах", "Пигмей", последняя (ашиповская) часть "Вдохновенных бродяг" ("Житие одной бабы" подошло бы сюда, но оно написано гораздо раньше), "Владычный суд" etc., как не злое внушение Победоносцевым и Дмитрием Толстым (министр Ал[ександра] II и Ал[ександра] III): "Не спешите воскрешать черное прошлое!".

На стр. 158^* - для ломаки и выдумщика Леонида Андреева слишком много чести от сопоставления Василия Фивейского с Лесковым. Но, amicus Plato etc.^**, для самого Лескова слишком много чести сопоставлять его рубаху-парня Ахиллу, вопящего с "завойкой" над гробом, с титаном Достоевским, в котором сидел и бог, и черт или, точнее, несколько разнохарактерных богов и Мефистофелей. Мефистофельская история с "тлетворным духом" и "предупреждением естества" в гробу праведника Зосимы... это все для Николая Семеновича как-то не по зубам, не в коня корм. Это[не] для Паскаля (и даже не для сладенького Ренана) и не для искусственно себя и свою душевную жизнь и мозг оскопившего католической поповщиной Владимира Соловьева.

^*(На стр. 158... - Здесь Л. П. Гроссман усматривает связь идей "Соборян" П. С. Лескова с произведениями Ф. М. Достоевского "Братья Карамазовы" и Л. Андреева "Жизнь Василия Фивейского".)

^**(amicus Plato, sed magis arnica Veritas - Платон мне друг, но истина дороже (лат.).)

Возвращаюсь к Николаю. В следующем издании Вашей книги остановитесь побольше на потрясающей трагедии Николая Фермора, без которой нельзя в точности понимать всю эпоху. Эта трагедия, взятая из жизни, показательнее "Мертвых душ" и "Ревизора"; Гоголь говорит: вот какие бывают злоупотребления, какие воры и взяточники на свете водятся, но есть на них управа, есть жандарм в конце 5-го действия "Ревизора", есть тюрьмы для Чичикова. А Лесков говорит нам: пет! Верьте Гоголю, но не верьте его концовкам! Гибель Фермора показала: или непременно будь вором, или отправляйся на дно морское, tertium поп datur et^*! Топятся в море не Чичиковы и не городничие, а именно Ферморы. Потрясающая сцена встречи царя с Фермором в парке и слова Фермора, что Николай будет бессилен защитить его, это место - и весь очерк - исторический источник, а не простой, взятый из жизни рассказ.

^*(третьего не дано {лат).)

А вот с мистицизмом у него было неладно. Как и у Тургенева. Оба хотели мистицизма, но одного хотения, очевидно, в данном случае мало. Выходили попутно прелестные сцены, пейзажи, жанровые страницы, а мистицизма нет как нет, и только ненужная, натянутая, головная выдумка, явно неправдоподобная и измышленная. И "Клара Милич", и "Призраки", и "Собака" - прелесть, а как мистическая строка, так читатель сейчас и зевает. И у Лескова ("Белый Орел" etc.) - и оттого и все эти сказания у него скучноваты. Никогда у Достоевского этого нет. И оттого его галлюцинации и действуют так на душу, что о разговоре черта с Иваном Карамазовым и т. п. сценах профессора психиатры (вроде Чижа и француза Trogat) писали диссертационные этюды. Лесков был слишком плоть и кровь, и не могло "потустороннее" ему удасться. И "Островитян" только потому не портит совершенно несуразный и вздорный кончик, что очень уж искусственно пришит, абсолютно ни к селу ни к городу. "Отборное зерно", по-моему, правдиво и поразительно по языку и не обрывается, а кончается тонко, язвительно, саркастически (ведь один из двух собеседников ужасается равнодушию и "добродушию" рассказчика). И направлено против увлечений национального самохвальства того времени (как и первая страница "Обмана"; как, мол, приблизить других к нашему совершенству). Сатиричен и заострен тоже "сербский сражатель" (в "Старом гении"), перекликающийся с последними страницами "Анны Карениной" (добровольцы в вагоне, едущие на войну, и "живио" вертопраха Стивы etc.).

Вот как Ваша умная и большая по содержанию книга всколыхнула мои старые впечатления от Лескова. Простите, если в ссылках что-нибудь и напутал. Моя библиотека (у compris^* Лесков) в моей квартире в Питере, а тут под руками у меня ничего - ни его, ни о нем - нет. Я его люблю, хоть и не во всем согласен с слишком высокой местами оценкой его (большие его романы абсолютно никуда, по моему скромному мнению, не годятся) .

^*(в том числе (франц.).)

Примите мой искренний привет и наилучшие пожелания.

17.XII.1947

Е. Т.

P. S. Как хорошо, что Вы оцепили Микулич^*! Без ее воспоминаний так же нельзя близко подойти к Лескову, как без 15 (или 20) страничек Горького нельзя подойти к Льву Толстому, хотя о Толстом написана целая библиотека и хотя (или именно так как - не quoique raais parce que^**) Горький вовсе не разделял толстовщины. Но он любил самого Толстого лично, как никто из писавших о Толстом, любил всем своим могучим, мужским нутром. И прелестная грустная Микулич тоже, как никто, любила Лескова и тоже не говорила о своей любви.

^*(Микулич.-См.: Микулич В. Письма Н. С. Лескова. - Литературная мысль. III. Л., 1925.)

^**(хотя, а потому что (франц.).)

122. Гроссману Л.П. 31 декабря 1947 г.

31.XII.1947

Глубокоуважаемый Леонид Петрович,

О С. Р. Воронцове я бы, на Вашем месте, романа писать не стал бы. По ряду причин, о которых долго распространяться. Его значение как охранителя мира не следует преувеличивать. Тут Екатерина повлияла, а не он. Если вообще Вы хотели бы при случае посмотреть об этой эпохе, возьмите у Е. Л. Ланна стенограмму моих двух лекций^* о дипломатии при Екатерине. Это было издано в 1945 г. на правах рукописи. У меня уже все растаскали, и у Евгения Львовича, верно, есть экземпляр этих двух брошюр. Англомания Сем[ена] Ром[ановича] и преклонение перед Питтом (к концу) - un peu bebete^** и наивна. А впрочем, не могу судить, м[ожет] б[ыть], у Вас и вышло бы. Но лучше бы взять кого-нибудь другого. Напр[имер], Ник[олая] Ал[ексеевича] Орлова (сына Алексея Федоровича): отмена телесных наказаний, посольство в Париже (после отца), визит к Герцену и хорошие с ним отношения, и еще раньше - выбитый глаз под Силистрией etc. Звезд с неба не хватал, но был хорошим человеком и для своей среды исключительным. Вся ambiance^*** интересна: его отец, хитрюга Алексей Фед[орович], Наполеон III, а раньше К. Шильдер (под Силистрией), Паскевич, etc., Александр II. Но - не примите это за совет. Увы! Я умею лишь читать романы, но не писать их и даже не выбирать темы. Да и вообще не весьма уверен, мода ли теперь на исторические романы. Думаю, что - нет, напротив..

^*(...стенограмму моих двух лекций... - См.: Тарле Е. В. Внешняя политика Екатерины П. М., 1945.)

^**(глуповата (франц.).)

^***(среда (франц.).)

Примите мои наилучшие новогодние пожелания.

Е. Тарле

123. Грузинской К.Н. 1947 г.

гор. Гагры, санаторий "Украина"

Милая Клавдинька Николаевна,

Вчера приехал и вчера же получил Ваше сердечное и хорошее письмецо, за которое очень Вас благодарю. Мы с Вами друзья, не правда ли? И почему Вы жалеете, что не работали для меня?! И прекрасно работали! И еще будете работать! Конечно, если я не разленюсь окончательно. Здесь я вот уже два дня ровно ничего не делаю, если не считать того, что ем раз шесть в сутки, а в промежутках сижу в кресле на балконе и смотрю на море и на закат солнца. Но чувствую, что долго не смогу этак праздновать и возьмусь за дело: привез с собою половину работы о Сенявине^*.

^*(...работы о Сенявине. - См.: Тарле Е. В. Экспедиция адмирала Д. Н. Сенявина в Средиземное море (1805-1807). М.; Л., 1954.)

Доехали благополучно, если не считать, что я раздавил (в тесноте купе) свое "вечное" перо, оказавшееся, увы, "недолговечным" (привез его из Чехословакии). Проводник[...] чуть не высадил нас на станции Адлер, уверяя, что это Гагры.

Других приключений не было. Здесь очень хорошо. "А море Черное шумит, не умолкая..."^* Прочтите Лермонтова (памяти Одоевского). Одоевский умер где-то здесь^** между Адлером и Гаграми.

^*("А море Черное шумит, не умолкая..." - Последняя строка из стихотворения М. 10. Лермонтова "Памяти А. И. Одоевского".)

^**(Одоевский умер где-то здесь... - А. И. Одоевский умер в Псезуапе, ныне Лазаревское (близ Сочи).)

Очень скучаю по милом Питере и мечтаю поскорее вернуться. М[ожет] б[ыть], уже в январе прискачу. Посылаю Вам самый дружеский привет и пожелания всяких успехов. Если придет в голову охота черкнуть мне что-нибудь, пишите и посылайте.

Привет от Ольги Григорьевны.

Е. Тарле