P. M. Шукуров. Великие Комнины и «Синопский вопрос» в 1254-1277 гг.

(Исследование, результатом которого явилась настоящая статья, проводилось при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда. Автор благодарит С. П. Карпова за полезные поправки и добавления к работе)

Проблема Синопа в XIII в. играла во внешней политике Великих Комнинов ключевую роль. Синоп перешел к Великим Комнинам на самых ранних этапах распространения их власти в Южном Причерноморье. В 1204 г. порт был занят силами первого трапезундского императора Алексея I (1204—1222) (Bryer A. A. M. David Komnenos and Saint Eleutherios // АР. Vol. 42. 1988/89. P. 179-180). Осенью 1214 г., в результате совместной военной акции никейцев и сельджуков, Синоп вошел в состав Иконийского султаната (Шукуров P. «Новый Манцикерт» императора Феодора I Ласкариса // Византия между Западом и Востоком / Под ред. Г. Г. Литаврина. М., 1999. С. 409-427). Синоп пал жертвой крупномасштабной политической интриги, нацеленной на то, чтобы вывести Великих Комнинов из «большой игры» вокруг византийского наследства в Западной Анатолии и на Балканах и блокировать их в политически малозначительной северо-восточной части Анатолии.

Однако Великие Комнины не оставили надежду на возвращение порта. С восшествием на трапезундский престол Андроника I Гида, понтийские греки, по всей видимости, прекращают выплату дани Иконию, которую они обязались платить по договору 1214 г. Около 1225 г., вероятно в качестве возмещения денежных потерь, синопский наместник сельджуков захватил трапезундский корабль, перевозивший налоги из крымских владений Великих Комнинов. В результате вооруженного конфликта трапезундцы вновь водворились в Синопе и контролировали город в течение 2-3 последующих лет, вплоть до 1228 г (Подробнее см.: Шукуров Р., Коробейников Д. Великие Комнины, Синоп и Рум в 1223-1230 гг. (загадка текста Лазаропула) // Причерноморье в средние века. Вып. 3 / Под ред. С. П. Карпова. М., 1997. С. 178-200).

Стремительное ослабление анатолийских сельджуков в результате монгольского нашествия в 40-х гг. XIII в. дало Великим Комнинам еще один шанс на возвращение в Синоп.

25-26 июня 1243 г. (6-7 мухаррама 641 г. X.) армия Сельджукского султаната — наиболее могущественной державы в Анатолии того времени — встретилась с монголами в долине Кеседаг. Тюрки потерпели сокрушительное поражение, сельджукский султан Гийас ал-Дин Кай Хусрав II (1237—1246) сразу после битвы запросил у монголов мира и согласился выплачивать дань. Путь в Анатолию для монголов был свободен (Histoire des Seldjoucides d'Asie Mineure d'apres l'abrege du Seldjoucnameh d'Ibn-Bibi. Texte persan public... par M. H. Houtsma, Leiden, 1902 (далее - Ibn Bibi (Mukhtasar)). P. 236-241. Vryonis Sp. The Decline of Medieval Hellenism in Asia Minor and the Process of Islamization from the Eleventh through the Fifteenth Century. Berkley (Cal.), 1971. P. 134; Cahen Cl. Pre-Ottoman Turkey. London, 1968. P. 138; Kursanskis M. L'empire de Trebizonde et les turcs au 13e siecle // REB. 1988. T. 46. P. 121; Bryer A., Winfield D. The Byzantine Monuments and Topography of the Pontos. Vol. 1. Washington, 1985. P. 61; Boyle J. A. The Successors of Cenghis Khan. New York & London, 1971. P. 304).

Эта битва открыла новую страницу в истории Анатолии. С одной стороны, она навсегда подорвала могущество Сельджукского султаната, вступившего с этих пор в эпоху упадка, которая затянулась вплоть до начала XIV в. и завершилась исчезновением государства анатолийских сельджуков. Однако этот кризис наиболее могущественного тюркского государства в Переднеазиатском регионе отнюдь не означал, что анатолийские и кавказские соперники тюрков — греки, армяне, грузины — сумели переломить ход соперничества с тюрками за преобладание в Анатолии в свою пользу. Монгольское завоевание Средней и Передней Азии положило начало новому витку тюркизации анатолийского региона, а в перспективе в XIV-XV вв. — окончательному вытеснению греческих и армянских автохтонов с большей части полуострова. В результате монгольского завоевания в Анатолии и в прилегающих к ней кавказских и сирийских землях складываются новые политические отношения, хотя в конечном счете и центрированные на монголов, однако сложные и необычные по структуре, которая еще ждет систематического описания и концептуального осмысления.

Целью настоящей работы является выяснение одного из аспектов политико-дипломатических отношений того времени, а именно, судьбы понтийских греков в эпоху монгольского господства в Анатолии, которая, как мы покажем, вновь оказалась тесно связанной с греко-тюркским соперничеством за контроль над Синопом. Однако прежде необходимо обрисовать ту сложную политическую структуру, которая сложилась вследствие монгольского нашествия в Анатолии.

Монголы Ирана и Золотая Орда

В реальности Анатолия, а также и сопредельные ей Армения и Грузия, так до конца и не были подчинены монголами. Место этих территорий в Pax Mongolica разительно отличалось от судьбы обширных пространств Передней и Серединной Азии. Так, Среднюю Азию, Иран, Ирак, а севернее Черного моря — южнорусские степи и Крым, монголы прямо инкорпорировали в новые государственные образования (улусы), уничтожив на этих землях старые формы государственности. Напротив, в Анатолии же и Грузии монголы сохранили прежние политические образования, удовлетворившись лишь формальным признанием местными государями верховной власти монголов. Очевидно, что эти государства-сателлиты находились в жесткой зависимости от монголов, которые, взяв на себя роль верховных сюзеренов и арбитров, бесцеремонно вмешивались в их внутреннюю жизнь и в отношения друг с другом, подрывали их экономику грабительской эксплуатацией. Тем не менее сохранившиеся в анатолийско-кавказском регионе прежние государства сохранили некую долю суверенитета, а значит, и возможность для политического маневра, равно как и воспроизводства собственных традиционных социокультурных структур.

Одним из определяющих факторов, обусловивших сохранение в Анатолии и на Кавказе прежнего государственного строения, явилось соперничество между враждующими группами внутри самой монгольской элиты. Анатолия и Кавказ оказались спорной территорией, власть над которой оспаривалась Золотой Ордой и великими ханами. По завещанию Чингисхана (1206—1227), земли к Западу от Амударьи и Аральского моря, включая Рум (мусульманскую и христианскую Анатолию и Византию), Сирию, Иран входили в улус Джучи, старшего сына Чингисхана (The Tarikh-i-Jahan-Gusha of Ala'u 'd-Din 'Ata Malik-i-Juwayni / Ed. with an introduction, notes and indices... by Mirza Muhammad ibn Abdu'1-Wahhab-i-Qazwini // E. J. W. Gibb Memorial Series. London, 1916. Vol. 16. Pt. 2. P. 222-223; Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. 1: Извлечения из арабских сочинений. СПб., 1884. С. 188 (ал-Муфаддал). Ср.: Коробейников Д. А. Византия и государство Ильханов в ХIII-начале XIV в.: система внешней политики империи // Византия между Востоком и Западом. С. 442). Однако, когда после смерти Джучи и Чингизхана в 1227 г. власть над западным улусом перешла к сыну Джучи хану Бату, между ним и великими ханами, преемниками Чингисхана, развернулось соперничество за контроль над юго-западной частью улуса Джучи. Поскольку хан Бату не мог серьезно претендовать на овладение иранскими землями из-за их удаленности и обширности, в реальности он стремился распространить свое влияние лишь в кавказском и анатолийском регионах.

Еще в начальный период завоевания Анатолия и Кавказ оказываются в центре распри между основателем Золотоордынского улуса ханом Бату (1227—1255) и Байджу-нойоном, наместником великого хана в Иране (Ал-^сАйни (Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов. Т. 1. С. 503-505) и ал-Нувайри (Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов. Т. 1. С. 153-154) утверждали, что Байджу «был одним из великих людей их [т. е. монголов. — Р. Ш.]... со стороны Бату-хана». Однако, как видно, вскоре Байджу начинает защищать в Иране и Анатолии интересы великого каана. Источники, насколько мне известно, не сообщают ни когда произошла эта перемена в симпатиях Байджу, ни какие-либо другие детали этого. Ср. также у ал-Нувайри о завоевании Анатолии монголами: «Эта толпа пришла со стороны Бату-хана» (там же. С. 153 сн. 2/ 133 сн. 1)). Анатолийские и Кавказские государства — в первую очередь, Иконийский султанат, Киликийская Армения, Трапезундская империя, Грузинское царство, — продолжая следовать прежним моделям своих внешнеполитических приоритетов, стремились использовать эти противоречия для ослабления своих традиционных противников. Вместе с тем соперничество между самими монголами оказалось мощным орудием во внутриполитической жизни этих государств: оно не только отчасти нивелировало влияние на них монголов, но и практически повсюду подогрело внутриполитическую борьбу, в которой враждующие партии делали ставку либо на золотоордынский, либо на иранский центры власти (Ср.: Spuler В. Die Mongolen in Iran. Politik, Verwaltung und Kultur der Ilchanzeit (1220-1350) / 3. Auflage. Berlin, 1968. S. 37).

Сельджуки и Грузия

Сельджуки Икония сразу после поражения от монголов Ирана в 1243 г. апеллируют к хану Бату, стремясь ослабить свою зависимость от предводителя иранских монголов Байджу. Вскоре после 1243 г. верховную власть Бату (больше известного в анатолийской историографии под именем Саин-хан (Т. е. «добрый хан». Об этом имени см.: Boyle J. A. The Posthumous Title of Batu Khan // Proceedings of the 9th Meetimg of the Permanent International Altaistic Conference. Naples, 1970. P. 67-70 (=Idem. The Mongol World Empire. 1206-1370. London, 1977. N. XVIII))) признает сельджукский султан Гийас ал-Дин Кай Хусрав II, а после его смерти в 1246 г. его сын ^сИзз ал-Дин Кай Кавус II (1246-1259), вероятно, остается под покровительством Золотой Орды (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 247-249, 264; Histoire des Seldjoukides d'Asie Mineure par un anonyme / Texte persan publie par F. N. Uzluk. Ankara, 1952. P. 49-50. Сводку сведений о монгольских завоеваниях в Анатолии см. также в: Altunian G. Die Mongolen und ihre Eroberungen in Kaukasischen und Kleinasiatischen Ländern im XIII Jahrhundert. Berlin, 1911).

Однако брат ^сИзз ал-Дина — Рукн ал-Дин Кылыч Арслан IV (1249—1266) попытался овладеть престолом при помощи великого хана Гуюка (1248-1249), врага Бату. В 1249 г. он получает в Каракоруме от хана Гуюка ярлык, который подтвердил его преимущественные права на престол и, по сообщению Рашид ал-Дина, сместил ^сИзз ал-Дина (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 264; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.; Л., 1960. С. 118, 120, 124).

Кризис завершается компромиссом - Рукн ал-Дин воцарился вместе с братом, однако когда он решился на убийство Сахиба Шамс ал-Дина, представлявшего Бату в Руме, разгневанный Бату присылает посольство для расследования дела. После 1250 г. послы сельджуков вновь подтверждают свою покорность золотоордынскому хану, а непосредственных исполнителей казни Шамс ал-Дина отправляют к Бату на суд. Около 1253 г. посольство возвращается с ярлыками на новые должности для сельджукских вельмож (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 270-272; Duda H. W. Die Seltschukengeschichte des Ibn Bibi. Kopenhagen, 1959. S. 253-258, Anm. 298).

В 1254 г., в результате враждебных действий Байджу-нойона и по настоятельным требованиям хана Бату, ^сИзз ал-Дин и Рукн ал-Дин отправляются вместе со своим младшим братом ^сАла ал-Дином к хану Бату в поисках защиты от иранских монголов, однако, испугавшись, что Бату предпочтет им ^сАла ал-Дина, в пути убивают его (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 275 и след. Duda H. Op. cit. S. 262; Kerimuddin Mahmud Aksarayi. Musameret ul-ahbar. Mogollar zamaninda Turkiye selcuklulari tarihi, Ankara, 1944. P. 38-39. Isiltan F. Die Seldschukengeschichte des Aksarayi. Breslau, 1943. S. 251).

Вскоре и старшие братья рассорились между собой: ^сИзз ал-Дин нападает на Рукн ал-Дина, наносит ему поражение и заключает в крепости Буруглу (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 277-283. Aksarayi. P. 40). После этого ^сИзз ал-Дин отправляет новое посольство к хану Бату в связи с тем, что «послы Байджу-нойона и других нойонов слишком часто являлись в Рум, и каждый год бесчисленные средства уходили на их нужды». Посольство, обласканное ханом Бату, возвращалось через ставку Байджу, который, в частности, рек послам ^сИзз ал-Дина: «Несомненно, мой убыток принесет вам злополучие» (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 283-284).

Байджу осуществил свою угрозу. В октябре 1256 г. иранские монголы вступили в Арзинджан, ^сИзз ал-Дин дал им сражение, но был разбит и бежал к никейцам. Власть в султанате перешла к Рукн ал-Дину, ставленнику Байджу (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 287, 292-293; Aksarayi. P. 40. Duda H. Op. Cit. S. 273. У отца ^сИзз ал-Дина - Гийас ал-Дина Кай Хусрава II, - мать была гречанкой, некая Kh^wand Khatun (^cAziz ibn Ardashir Astarabadi. Bazm-u razm / M. F. Кöрrülü-zade tarafindan eser ve müellifi hakkinda yazilan bir mukaddimeyi havidir. Istambul, 1928. P. 45). Мать ^сИзз ал-Дина также была знатной гречанкой: некая Бардулийа (Ibn Bibi (Leide). P. 213). Так что по крови Изз ал-Дин был тюрком лишь на четверть. О никейско-сельджукских отношениях в этот период см.: Жаворонков П. И. Никейская империя и Восток//ВВ. 1978. Т. 39. С. 93-101). Эта акция Байджу была, вероятно, связана со смертью Бату в 1255 г. и резким ослаблением роли Золотой Орды в Анатолии.

Отныне влияние Золотой Орды в Анатолии идет на убыль. Этому способствовало и водворение в Иране в 1258 г. хана Хулагу (1256-1265), основателя династии иранских Ильханов, включившегося в ставшую уже традиционной вражду с Золотой Ордой. Поэтому неудивительно, что султан ^сИзз ал-Дин, давний союзник золотордынцев, вернувшийся из Никеи ок. 1258 г. и вновь пытавшийся утвердиться в Румском султанате, во второй раз был изгнан из Анатолии и бежал в Никею (1259 г.) (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 296-297; Duda H. Op. cit. S. 283). Сельджукский султанат окончательно переходит под контроль иранских монголов.

Итак, как видно, сельджуки пытались сыграть на противоречиях между Бату-ханом и Байджу, оспаривавших друг у друга верховный сюзеренитет над Анатолией. Бату-хан постоянно вмешивался в анатолийские дела, а Байджу, не имея возможности открыто противопоставить себя Бату (ведь первый был лишь нойоном, а второй ханом из дома Чингизидов), интриговал против него, мстил его ставленникам.

Сходная ситуация сложилась и в Грузии в 1242-1245 гг. Байджу делал ставку на уничтожение суверенитета Грузии и интеграцию грузинских земель в монгольскую империю. Царица Русудан апеллировала к Бату и при его поддержке смогла в 1242-1243 гг. вернуться из Имерети в Тифлис вместе со своим сыном и соправителем Давидом Нарином (1245-1292). Байджу в противовес золотоордынцам объявляет новым царем Грузии своего ставленника Давида Улу (1245—1270). Грузия в результате этого распадается на два царства (Allen W., A History of the Georgian People. London, 1932 (repr.: New York, 1971). P. 114; Salia K. Histoire de la nation georgienne. Paris, 1980. P. 224-228; Kursanskis M. L'empire de Trebizonde et la Georgie // REB. T. 35. 1977. P. 248).

Малая и Великая Армении

Иначе складывалась судьба Киликийской Армении, которой удалось избежать этой неустойчивости и распрей потому, что с самого начала царь Хетум (1224—1270) и его брат Смбат, покорились Байджу-нойону, заключив с ним мир в Кайсари/Кесарии уже в 1243 г. Более того, в подтверждение верности договору царь Хетум пошел на крайнюю меру, недопустимую, потому и редкую в дипломатической практике того времени — по требованию Байджу он выдал монголам мать, жену и дочь сельджукского султана, который, после поражения в 1243 г., прислал их под покровительство и защиту киликийских армян. К слову, именно эта акция царя Хетума посеяла непримиримую вражду между киликийскими армянами и сельджуками. Как писал Киракос Гандзакеци, сельджуки «издавна таили против него [т. е. царя Хетума. — Р. Ш.] злобу за то, что он протянул руку татарам» (Киракос Гандзакеци. С. 222). Ибн Биби дает сходное объяснение вражде между тюрками и армянами: последние «во время поражения [тюркского] войска при Кеседаге проявили себя так подло, как только может быть [har akhlag-i bad ki bashad]» (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 250). Эта акция предопределила и дальнейшую политику царя Хетума, крепко привязав его к монголам. Он дважды получал ярлыки, удостоверявшие его права на царство от самих великих ханов в Каракоруме: сначала у Гуюка в 1247 г., а затем у Менгу (1251—1260) в 1253 г (Смбат Спарапет. Летопись / Пер. с древнеармянского, предисл. и примеч. А. Г. Галстяна. Ереван, 1974. С. 129-131, 134, 138, 144-145; Киракос Гандзакеци. История Армении / Пер. Л. А. Ханларян. М., 1976. С. 178, 196; Boyle J. A. The Journey of Het'um I, King of Little Armenia, to the Court of the Grand Khan Möngke // Central Asiatic Journal. Vol. IX. 1964. P. 175-189 (=Idem. The Mongol World Empire. 1206-1370. London, 1977. N. X) — английский перевод отрывка из сочинения Киракоса Гандзакеци с исчерпывающим комментарием; Галстян А. Армянские источники о монголах. Извлечения из рукописей XIII-XIVbb. / Пер. с древнеармянского. М., 1962. С. 9, 104 (о выдаче монголам матери, жены и дочери Гийас ал-Дина); Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 241; Микаелян Г. Г История Киликийского армянского государства. Ереван, 1952. С. 302-308. О содержании интереснейшего договора между Хетумом и Менгу, сохранившегося в известном труде Хетума (Гайтона) Патмича, см.: d'Ohsson С. Histoire des Mongols depuis Tchingiz-Khan jusqu'a Timour Beg ou Tamerlan. La Haye et Amsterdam, 1834. Vol. 3. P. 313. Мирный С. M. «Laflor des estoires de terres d'Orient» Гайтона, как историко-географический источник по истории монголов // Советское востоковедение. 1956. № 5. Наиболее авторитетный русский перевод текста договора см: Галстян А. Армянские источники о монголах. С. 67-70. Коробейников Д. А. Ук. соч).

Отношения киликийских армян с Байджу, наместником великих ханов в Иране, были весьма тесными и доверительными. В 1246 г. Байджу предложил армянам военную помощь при осаде города Тарса данником Бату Гийас ал-Дином Кай Хусравом II. Позже, в 50-70-х гг. на территории Киликийской Армении нередко находились достаточно многочисленные монгольские отряды (до 20 тыс. воинов) для защиты страны. Армяне использовали покровительство иранских монголов в полной мере, отвоевав у сельджуков значительные территории (Смбат Спарапет. С. 129-130; Микаелян Г. Г. История Киликийского армянского государства. С. 302. Галстян А. Армянские источники о монголах. С. 48, 64).

Нет сомнений, что эти территориальные приобретения за счет иконийских сельджуков делались с санкции монголов. В 1253 г. царь Хетум, посетив великого хана Менгу-хану, просил вернуть ему «все зависимые от Армянского царства страны — [и те], которые были захвачены сарацинами, и [те], которые подпали под власть татар»; хан ответил согласием (Галстян А. Армянские источники о монголах. С. 68; Тер-Мкртичян Л. X. Армянские источники о Средней Азии (VIII—XVIII вв.). М., 1985. С. 74). Сельджукский султанат, ориентировавшийся по преимуществу на хана Бату и охваченный внутренней распрей, был бессилен противостоять киликийцам.

Следует также отметить, что и мелкие полунезависимые армянские и грузинские князья пошли на безоговорочную капитуляцию и последующий союз с монголами - князь Хачена Хасан Джалал племянник Иванэ и Закарэ Закарянов, князь Ани Саргис (Шахиншах) сын Закарэ Закаряна, атабек Аваг сын Иванэ Закаряна, князь Шамхора ишхан Ваграм с сыновьями Акбукой и Хасаном, которым, по словам Киракоса, были возвращены их владения, захваченные мусульманами (Галстян А. Армянские источники о монголах. С. 15-16; Киракос Гандзакеци. С. 164-165, 168).

Вообще, следует отметить, что монголы на начальном этапе завоевания много мягче относились к христианам, чем к мусульманам. Армянские источники много писали об относительно мягком обращении монголов с христианами (Киракос Гандзакеци. С. 174-175; Смбат Спарапет. С. 134, 144-145; Тер-Мкртичян Л. X. Армянские источники о Средней Азии. С. 74). Велика была роль христианства и при дворах иранских монголов вплоть до эпохи хана Газана (1295-1304). Так, к примеру, широко известны монеты ханов Абака (1265-1282) и Аргуна (1284-1291) с христианской формулой «Во имя Отца, Сына и Святого Духа»

и изображением креста (Drouin М. Е. Notice sur les monnaies mongoles // JA. T. VII. 1896. P. 514 (монеты хана Абака); Siouffi M. Notice sur le cachet du Sultan Mongol Oldjaï tou Khodabendeh // JA. T. VIII. 1896. P. 334 (монеты хана Аргуна). О «христианских симпатиях» монголов см. также: Коробейников Д. А. Ук. соч. С. 430-436 и далее).

Итак, мы имеем два типа отношений с монголами государств Передней Азии: сельджукский и грузинский с одной стороны, и армянский — с другой. Рум и Грузия поначалу сопротивлялись монголам, но потерпев поражение, искали защиту от мести Байджу у хана Бату. Однако это не оправдало их надежд, ввергло в гражданскую войну, смуту и двоецарствие. Киликийская Армения и армянские князья Великой Армении, напротив, признав Байджу сразу, не только убереглись от опустошительного нашествия, но и смогли отвоевать у сельджуков некоторые свои земли.

Возвращение в Синоп

О взаимоотношениях Трапезундской империи с монголами в этот период источники сохранили лишь отрывочные свидетельства (Сводку основных сведений о трапезундско-монгольских отношениях см.: Miller W. Trebizond. The Last Greek Empire. London, 1926. P. 24ff; Janssens E. Trebizonde en Colchide. Bruxelles, 1969. P. 80 ff., где содержится ссылки на предшествующую, достаточно скудную историографию вопроса). В отличие от киликийских армян и князей Великой Армении, сделавших свой выбор еще до 1243 г., трапезундцы понадеялись на удачу сельджуков и приняли участие в битве при Кеседаг на стороне тюрков.

Когда сельджукский султан стоял лагерем в долине Кеседаг в ожидании монголов, к его войску присоединился «таквар с тремя тысячами франков, и это также была большая подмога» (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 238:

). Как известно, титул «таквар» сельджуки прилагали преимущественно к трапезундским императорам и армянским царям (См. также ниже). Вместе с тем из армянских источников известно, что киликийский царь не только отказался от участия в этой битве, но сразу после нее занял откровенно промонгольскую позицию. Поэтому под такваром подразумевался только трапезундский император. Речь в источнике, как видно, шла о прибытии трапезундского войска, привел которое сам василевс Мануил I Великий Комнин (1238-63). Поле Кеседаг расположено у самых границ Трапезундской империи, поэтому путь трапезундцев в лагерь союзников был близок.

По сообщению Ибн Биби, отряд «франков и ромеев» был разгромлен и уничтожен монголами 25 июня в ходе авангардной стычки на горных перевалах, через которые армия Байджу намеревалась войти в долину Кеседаг. Вероятно, что под этими «франками и ромеями» могли подразумеваться как отряды Мануила I Великого Комнина, так и Иоанна III Ватаца (1222—1254), которые он посылал сельджукам взамен богатых даров (Langdon J. S. Byzantium's Last Imperial Offensive in Asia Minor. The Documentary Evidence for the Hagiographical Lore about John III Ducas Vatatzes' Crusade against the Turks, 1222 or 1225 to 1231. New York, 1992. P. 65-66 note 103), ибо Ибн Биби в другом месте обобщенно называл их «ромейским войском»

(Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 239. О никейско-сельджукских отношениях в этот период и участии в битве отрядов, присланных никейцами см.: Жаворонков П. И. Никейская империя и Восток // ВВ. 1978. Т. 39. С. 93-101; Langdon J. S. Byzantium's Last Imperial Offensive in Asia Minor. P. 17-21). Э. Брайер полагает, что среди них были те «200 копий» (т.е. отряд примерно в 1000 человек), которые, по сообщению Симона де Сен-Кантена, трапезундский император обязан был поставлять сельджукскому войску (Bryer A. The Fate of George Komnenos Ruler of Trebizond (1266-1280) // BZ. Bd. 66. 1973. P. 335 (=Idem. The Empire of Trebizond and the Pontos/ Variorum collected studies series. London, 1980. No. IV); Simon de Saint-Quentin. Histoire des Tartares / Ed. J. Richard. Paris, 1965. P. 70). Не исключено, что среди упоминаемых 3000 ромеев/франков были и латинские наемники на службе у сельджуков.

Таким образом, известно, что трапезундцы наряду с сельджуками (и в отличие от армян) попытались в 1243 г. остановить монголов силой оружия, но, как и их союзники, вкусили горечь поражения.

Как скоро трапезундцы подчинились монголам? Первое прямое указание на зависимость Великих Комнинов от монголов относится только к 1253 г.: Рубрук подтверждает, что трапезундский правитель признавал главенство монголов (Русский перевод текста Гильома де Рубрука см.: Путешествия в восточные страны: Джованни дель Плано Карпини. История Монголов; Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны; Книга Марко Поло / Вступ. ст., комм. М. Б. Горнунга. М., 1997. С. 89). Однако, по предположению Э. Брайера, трапезундцы признали сюзеренитет монголов сразу после битвы при Кеседаг, вероятно, уже к 1246 г., когда трапезундский император лично посетил ставку великого хана Гуюка (Bryer A. The Fate of George Komnenos. P. 346; Idem. The Grand Komnenos and the Great Khan at Karakorum in 1246 // Res Orientales. T. VI [Itineraires d'Orient. Hommages a Claude Cahen]. 1994. P. 257-261. Ср. со сходными рассуждениями М. Куршанскиса: kkk M. L'empire de Trebizonde et les turcs au 13e siecle. P. 121 note 42. Как показал М. Куршанскис, Мануил I Великий Комнин начал чеканку собственной серебряной монеты, по-видимому, преимущественно ради того, чтобы выплачивать дань монголам (Kursankis M. The Coinage of the Grand Komnenos Manuel I // AP. Vol. 35. 1979. P. 24-25). Вообще личное посещение вассальным государем ханской ставки рассматривалось монголами (в особенности на ранних этапах) как неотъемлемый элемент церемонии вхождения того или иного государя под их покровительство (Allsen Th. Mongol Imperialism: the Policies of the Grand Qan Mongke in China, Russia and the Islamic Lands, 1251-1259. Berkley, 1987. P. 70)). Это предположение выглядит весьма правдоподобным в связи с некоторыми общими соображениями.

Монголы были в высшей степени методичны и последовательны в своих завоеваниях. Они не прощали сопротивления даже малозначительному противнику, будучи готовы месяцами осаждать самые труднодоступные (пусть даже малозначительные со стратегической точки зрения) твердыни, громить непокорных несмотря на свои собственные потери. Эту особенность монгольского завоевания объясняют особой бескомпромиссностью их власти, ярко проявлявшейся на ранних этапах нашествия. Они стремились властвовать, не смешиваясь с покоренными, оставаясь над социумом. Покоренные народы за малым исключением продолжали рассматриваться ими как принужденные к повиновению потенциальные враги, а потому монголы, мало заботясь о воспроизводстве традиционных форм жизни автохтонов, утверждали свою власть безусловным, бескомпромиссным их подавлением (См., например: Allsen Th. Mongol Imperialism: the Policies of the Grand Qan Mongke in China, Russia and the Islamic Lands. P. 45-76 (Chapter 3: Politics of Centralization), 77-115 (Chapter 4: The Tools of Centralization); Schurmann H. F. Mongolian Tributary Practices of the Thirteenth Century // Harvard Journal of Asiatic Studies. 1956. Vol. 19. P. 304-389).

Кроме того, следует вспомнить и о географическом положении Трапезунда — столица Великих Комнинов лежал в трех-четырех днях пути верхом от Арзинджана (или около 150 км напрямую) (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 284, 292, 313; Aksarayi. P. 68, 259. Клавихо в начале XV в. затратил семь дней, чтобы добраться из Трапезунда до Арзинджана, однако он двигался осторожно, не торопясь; для конного войска этот путь мог бы занять бы вдвое меньше времени (Клавихо Рюи Гонзалес. Дневник путешествий ко двору Тимура в Самарканде в 1403-1406. / Текст перевод и примечания под ред. И. И. Срезневского // СОРЯС. 1881. Т. 28. С. 123-131)), покоренного Байджу незадолго до битвы при Кеседаге (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 237) и превращенного монголами в главные ворота Анатолии. Именно через Арзинджан шли из ставки в Анатолию ханские распоряжения, карательные отряды и сборщики налогов. Верно, что Арзинджан отделен от Трапезунда горами и труднодоступными перевалами, однако, как показывали события, для монголов горы никогда не были препятствием. Географическую близость Трапезунда к стратегическому для монголов региону следует иметь в виду при решении вопроса, как скоро Трапезунд был вовлечен в сферу монгольского влияния.

Очевидно, что император Мануил I не остался бы безнаказанным в случае отказа признать главенство монголов. Враждебность Трапезунда, кроме прочих обстоятельств, поставила бы под угрозу монгольские коммуникации в Анатолии, что было для них совершенно неприемлемым.

Таким образом, мы склонны поддержать гипотезу Э. Брайера — Мануил I признал власть монголов очень скоро после битвы при Кеседаге, вероятно, к 1246 г.

Однако какую модель взаимоотношений с монголами избрал Мануил I Великий Комнин — «сельджукскую»/«грузинскую» или «армянскую»? На этот вопрос источники не дают прямого ответа, хотя по целому ряду отрывочных данных можно заключить, что понтийские греки пошли по пути киликийских армян.

Для последующих поколений понтийцев эпоха Мануила I представлялась чуть ли не зологым веком в истории Великих Комнинов: в конце XIV в. Панарет писал, что Мануил был «воинственнейший и удачливейший», «царствовал добро и Богоугодно» (Panaretos. P. 61¹⁹-62²¹. Однако довольно странным представляется то обстоятельство, что Михаил Панарет в той части своего труда, которая была посвящена эпохе монгольских завоеваний, так ни разу и не упомянул монголов/татар. Возможно, для ретроспективного взгляда Панарета, писавшего более чем через столетие после событий, явная зависимость понтийских Комнинов от монголов показалась слишком одиозной, поэтому он предпочел вообще их не упоминать в связи с событиями тех лет. Общую оценку царствования Мануила I см.: Janssens E. Trebizonde en Colchide. P. 80). Исходя из этих слов Панарета, можно предположить, что Мануилу I удалось избежать монгольского вторжения. Вместе с тем столь оптимистическая оценка эпохи, в которую большая часть Азии и Восточной Европы была опустошена неисчислимыми жертвами и катастрофическими потрясениями, выглядит на первый взгляд парадоксальной. Однако это — только на первый взгляд. Сходную оценку этой эпохе в переднеазиатском регионе дают также и армянские источники, по преимуществу те, что происходили с территории Киликийской Армении, испытавшей даже определенный расцвет под владычеством монголов.

Существует еще одна параллель, сближающая судьбы понтийских греков и армян. Трапезунд, как и Киликийская Армения, не только не подвергся нашествию, но, более того, вернул себе некоторые территории, прежде захваченные сельджуками (вспомним об армяно-монгольском договоре, предполагавшем возвращение тех земель, «которые были захвачены сарацинами, и [те], которые подпали под власть татар»). В июне 1254 г., судя по лаконичной приписке в Сурожском синаксаре (Nystazopoulou M. G. Η εν τη Ταυρικη Χερσονησω πολιζ Σουγδαια. Αθηναι, 1965. P. 120; Nystazopoulou M. G. La derniere reconquête de Sinope par les Grecs de Trebizonde (1254-1265) // REB. 1964. T. XXII. P. 241-249; kkk M. L'empire de Trebizonde et les turcs au 13e siecle. P. 121-122), Мануил I отвоевывает у сельджуков Синоп, потерянный греками в 1228 г (Шукуров Р., Коробейников Д. Великие Комнины, Синоп и Рум в 1223-1230 гг. С. 191-195).

Как справедливо отмечала Э. Захариаду, политическую подоплеку захвата Синопа понтийскими греками следует искать не в трапезундско-сельджукских отношениях, а скорее в трапезундско-монгольских (Zachariadou E. Trebizond and the Turks (1352-1402) // АР. Т. 35. 1979. P. 334 note 3 (Eadem. Romania and the Turks (c. 1300-c. 1500). Variorum Reprints. London, 1985. no. III)): Анатолия уже давно находилась в сфере влияния монголов (как золотоордынских, так и иранских). Монголы же ревностно следили за тем, чтобы любые кардинальные изменения в местной жизни (даже назначения на ключевые государственные должности) происходили только с их санкции, как правило, оформлявшейся в виде ярлыка — жалованной грамоты, письменного указа (Allsen Th. Mongol Imperialism: the Policies of the Grand Qan Mongke in China, Russia and the Islamic Lands. P. 70; Taeschner F. The Turks and the Byzantine Empire to the End of the 13th Century // Cambridge Medieval History. T. IV/ I. Cambridge, 1966. P. 749).

Синоп в это время находился под управлением командующего сельджукскими морскими силами [ра'ис ал-бахр] Шуджа ал-Дина ^сАбд ал-Рахмана: приняв участие в 1253 г. в уже упоминавшемся сельджукском посольстве, он получил от хана Бату ярлык, который санкционировал назначение его «наместником», на'ибом Румского султаната. По сообщению Ибн Биби, возвратившись от хана Бату, он отправился в свою вотчину — в Синоп (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 271-272). Таким образом, можно заключить, что порт в некотором смысле находился под покровительством золотоордынцев.

Судя по тому, что Трапезундская империя расширила свои владения, Великие Комнины избрали ту же стратегическую линию, что и киликийские армяне. И это вполне объяснимо — если сельджуки, соперники Трапезунда нашли покровительство у хана Бату, то Великим Комнинам ничего не оставалось как опереться на иранских монголов и великого хана.

По-видимому, Мануил I в 1254 г. воспользовался попытками Байджу нивелировать роль хана Бату в Сельджукском султанате. Захват Синопа греками, скорее всего, был поддержан иранскими монголами, будучи, таким образом, очередным актом в соперничестве между двумя монгольскими центрами власти. Отметим, что именно к этому времени относится отправление трех царственных братьев ^сИзз ал-Дина, Рукн ал-Дина и ^сАла ал-Дина к хану Бату, которое, по словам Аксарайи, в частности было связано с некими «интригами [mufasid] Байджу» (Aksarayi. P. 38. См. также выше). Глухой намек Аксарайи (отметим - единственный во всей сельджукской историографии, который можно было бы привязать к событиям 1254 г.), вероятно, и подразумевал покровительство Байджу, которое он в той или иной форме проявил по отношению к акции Мануила I.

Итак, мы полагаем, что именно «проиранская» ориентация Мануила I позволила ему вернуть потерянный Синоп.

В последующее после отвоевания Синопа десятилетие произошли некие, не совсем ясные изменения в трапезундско-монгольских отношениях, ввергнувшие государство понтийских Комнинов в долгий период внутренней смуты и внешнеполитических (как военных, так и дипломатических) неудач. Несчастья для понтийцев начались в царствование Андроника II (1263-1266), старшего сына Мануила I, с потери Синопа в конце 1265 или в начале 1266 г.

Муин ал-Дин Сулайман Парвана, всевластный вазир и фактический правитель Румского султаната отнял город у трапезундского наместника [архонт?] в Синопе, о котором мы знаем только, что он происходил из некогда знаменитого рода понтийских Гавров и погиб после взятия города тюрками (Об этом Гавре, архонте в Синопе см.: Bryer A. A Byzantine Family: The Gabrades, с. 979-1653 // University of Birmingham Historical Journal. Vol. 12. 1970. P. 181. No. 15 (=Idem. The Empire of Trebizond and the Pontos / Variorum collected studies series. London, 1980. No. IIIa); о роде Гавр см. также: Bryer A., Fassoulakis St., Nicol D. M. A Byzantine Family: The Gabrades. An Additional Note // BS. T. 36. 1975. P. 38-45 (Idem. The Empire of Trebizond and the Pontos / Variorum collected studies series. London, 1980. No. IIIb.)). О походе Муин ал-Дина Парвана сообщает три сельджукских персоязычных сочинения — Ибн Биби, Аксарайи и анонимный автор «Та'рих Али Салджук», а также арабоязычный сирийский автор Ибн Шаддад (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 299; Duda H. Op. cit. S. 285-286; Ibn Bibi. El-Evamiür'l-Ala'iyye fi'1-umuri'l-Ala'iyye / Onsöz ve fihristi hazirliyan A. S. Erzi. Ankara, 1956 (далее — Ibn Bibi (Ankara)). P. 643; Histoire des Seldjoukides d'Asie Mineure par un anonyme. P. 55; Aksarayi. P. 83. Isiltan F. Op. cit. S. 60-62; Cahen Cl. Quelques textes negliges concernant les Turcomans de Roum au moment de l'invasion mongole // Byzantion. T. 14. 1939. P. 138; kkk M. L'empire de Trebizonde et les turcs au 13e siecle. P. 121-122; Nystazopoulou M. G. La derniere reconquête de Sinope). Современником событий являлся только Ибн Биби, остальные авторы писали свои сочинения уже в XIV столетии. Отрывок из сочинения Ибн Шаддада был издан К. Каэном и лег в основу базовой статьи М. Нистазопулу о судьбе Синопа в 1254-1265 гг.

По сообщению Ибн Шаддада, сельджуки во главе с Муин ал-Дином Парвана отняли город у Гавра [Ghadras] после сухопутного сражения. Аксарайи в общих чертах подтверждает это сообщение, добавляя, что победа над греками стала возможной только после того, как тюрки сожгли корабли в порту Синопа и замкнули таким образом кольцо осады (Aksarayi. P. 83). Если анонимный «Та'рих» не добавляет ничего нового, то в рассказе Ибн Биби содержится несколько интересных деталей. Он пишет:

«[Муин ал-Дин Паравана] отправился к Его Величеству (т. е. к иранскому Ильхану. — Р. Ш.) и получил царственный ярлык на освобождение и покорение синопской земли [mulk-i Sinub] из рук Трапезундца, которое попало обманом к нему во время междуцарствия в [Румском] государстве и султанате. Повел [он] войска и в течение двух лет был занят осадой [города]. Когда он овладел синопской землей, то просил его у Султанского Величества в свое владение. Поскольку ни при каких обстоятельствах, кроме как при возглашении «шахады», из уст султана Рукн ал-Дина не исходило слово «нет», сразу [желание его] исполнилось» (Ibn Bibi (Ankara). P. 643; Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 299; Duda H. Op. Cit. S. 285-286).

Прежде всего из приведенного отрывка следует, что Муин ал-Дин Парвана получил ярлык от Ильханов именно на отвоевание Синопа у греков, но не владение им. Также и Ибн Шаддад упоминал, что Муин ал-Дин Парвана, прежде чем начать осаду, предъявил Гавру ханский ярлык и потребовал сдать город (Cahen Cl. Quelques textes negliges. P. 138). Можно поэтому думать, что, скорее всего, также и трапезундцы захватили Синоп в 1254 г. и владели им более чем десятилетие на основании санкции монголов, а именно их ярлыка (Так склонен думать и М. Куршанскис: Kursanskis M. L'empire de Trebizonde et les turcs au 13e siecle. P. 121). Однако на этот раз греки игнорировали повеление, изошедшее от владыки иранских монголов.

М. Нистазопулу, следуя рассказу арабского историка Ибн Шаддада (XIV в.), считает, что этот ярлык был выдан ханом Абака (1265-1282), восшедшим на престол в июне 1265 г (Spuler B. Op. cit. S. 66-67)., а сама осада, следовательно, продолжалась не долго — несколько недель. Однако, как нам представляется, ярлык был выдан Муин ал-Дину Парвана ранее.

Так заставляют думать два обстоятельства. Во-первых, по словам Ибн Биби (единственного историка, являвшегося современником событий), осада Синопа сельджуками длилась целых два года. Это подтверждает и Аксарайи, утверждая, что Гавр «долгое время сопротивлялся» (Aksaryi. P. 83).

Во-вторых, судя по тексту Рашид ал-Дина, основного источника по царствованию Хулагу и Абака, какие-то пожалования были сделаны Парвана осенью 1264 г. еще ханом Хулагу, для 1265 же года о присутствии Парвана в ставке Абака не упоминается, но говорится, что Абака подтвердил распоряжения Хулагу (Ibn Bibi. Ibid.; Рашид ад-Дин. Джаме' ат-таварих. Т. III / Критический текст А. А. Ализаде, перев. А. К. Арендса. Баку, 1957. С. 91 (62), 102 (67), 199 (155) (далее — Рашид ад-Дин (Баку)); Nystazopoulou M. G. La derniere reconquête de Sinope. P. 248-249). По-видимому, Парвана получил ярлык на взятие Синопа еще от Хулагу и начал в конце 1264 г. осаду Синопа. Возможно, Парвана подтверждал свои права на Синоп в ставке Абака летом 1265 г., как об этом сообщил Ибн Шаддад. Тогда становится ясным и утверждение Ибн Биби о двухлетней осаде Синопа: в конце 662 г. (осень 1264) она была начата, в начале 664 (зима 1265/66) Синоп был взят.

Что касается датировки М. Нистазопулу — осень 1265 г., то как видно, такая точность в данном случае вряд ли оправдана. Источники датируют событие временем «перед смертью султана Рукн ал-Дина», т. е. terminus ante quem для этого события — февраль 1266 г. Поэтому мы предпочли бы иную датировку, хотя и более расплывчатую, но в большей степени отвечающую данным источников — конец 1265 - февраль 1266 г.

Как бы то ни было, выдача тюркам санкции на захват Синопа свидетельствовала о глубоком кризисе во взаимоотношениях между Ильханами и Великими Комнинами. К середине 1260-х гг. трапезундцы лишились покровительства иранских монголов, своих давних патронов.

Монголы и мамлюки

Когда же наступил кризис между монголами и Великими Комнинами, приведший к падению Синопа? Современная историография на этот вопрос ответа не дает. Вместе с тем для чуть более позднего времени — эпохи правления Георгия (1266-1280), младшего брата Андроника II, — напряженность в трапезундско-монгольских отношениях не вызывает сомнений. Как показали исследования Э. Брайера и М. Куршанскиса, в эпоху Георгия с 1266 и в 70-е гг. XIII в. трапезундцы оказались в оппозиции обширному и могущественному альянсу между Папством, Палеологовской Византией, монгольским Ираном и западно-грузинским царством в Имерети. Базой этого альянса являлась антимамлюкская направленность политики главных ее участников — Ильханов и Папства (Bryer A. A. М. The Fate of George Komnenos. P. 332-350 and esp. 342-343; Kursanskis M. The Coinage of the Grand Komnenos Manuel I. P. 22-35; Idem. L'empire de Trebizonde et les turcs au 13e siecle. P. 123. См. также: Коробейников Д. А. Ук. соч).

Иранские монголы враждовали с мамлюками Египта со времени знаменитой битвы при ^сАйн Джалут в Палестине в 1260 г., когда малочисленный корпус мамлюков разгромил огромную армию хана Хулагу. Разгром при ^сАйн Джалут — это первое столь масштабное поражение, которое монголы потерпели в Передней Азии, развеявшее глубоко укоренившиеся среди автохтонов представления о непобедимости монголов (Об этом сражении см.: Smith J. M. ^cAyn Jalut: Mamluk success or Mongol Failure? // Harvard Journal of Asiatic Studies. T. 44/2. 1984. P. 307-346; Morgan D. O. The Mongols and the Eastern Mediterranean // Latins and Greeks in the Eastern Mediterranen after 1202 / Ed. B. Arbel, B. Hamilton, D. Jacoby. London, 1989. P. 202-203). Начиная с 1260 г. Сирия, а затем и Анатолия превращаются в арену яростной борьбы между монголами и мамлюками. В то же время антимамлюкский союз между каракорумскими и иранскими монголами и Папством, намечавшийся еще в 1240-1250-х гг., после водворения в Иране Ильханов и их поражения от мамлюков обрел вполне реальные черты. Остальные участники альянса, как-то Палеологовская Византия, Имерети, а также не упомянутый Э. Брайером Румский султанат поддержали иранских монголов и Папство в силу политической конъюнктуры и преследуя собственные менее масштабные задачи (Подробнее см.: Вернадский Г. Золотая Орда, Египет и Византия в их взаимоотношениях в царствование Михаила Палеолога // SK. Т. 1. 1927. С. 61-83; Успенский Ф. Византийские историки о монголах и египетских мамлюках //ВВ. Т. 24. 1926. С. 1-16; Лебедев Н. Византия и монголы в XIII в. (По известиям Георгия Пахимера) // ИЖ. 1944. Кн. 1. С. 91-94; Morgan D. О. The Mongols and the Eastern Mediterranean. P. 204-205; Savvides A. G. С. Byzantium's Oriental Front in the First Part of the 13th Century // Diptycha. T. 3. 1982-83. P. 160-175. Geanakoplos D. J. Emperor Michael Palaeologus and the West, 1258-1282. Cambridge, 1959. P. 288-289. Новейший обобщающий очерк связей между монголами и Западной Европой, снабженный обширной библиографией, см.: Schmieder F. Europa und die Fremden. Die Mongolen im Urteil des Abenlandes vom 13. bis in das 15. Jahrhundert. Sigmaringen, 1994. S. 73-197 (III. Abendländische Mongolenpolitik vom 13. Bis ins 15. Jahrhundert), esp. S. 90-117).

Охлаждение отношений между Ильханами и Великими Комнинами выглядит вполне логичным в силу глубоких противоречий между трапезундцами с одной стороны и Сельджукидами, Палеологами и Папством — с другой. После того как иранские монголы установили полный контроль над Румским султанатом (конец 1250-х гг.) и заключили союз с Византией (Bryer A. The Fate of George Komnenos. P. 341-342), Великие Комнины, обладавшие много меньшим потенциалом нежели их тюркские и константинопольские соперники, оказались в роли «разменной монеты» в крупной дипломатической игре Ильханов.

Еще Я. Фальмерайер предположил, что после 1265 г. главенство Ильханов над Трапезундом прекратилось (Fallmerayer J. Geschichte des Kaisertums von Trapezunt. München, 1827. S. 121-124, 153. Cf.: Bryer A. A. M. The Fate of George Komnenos. P. 346). Конечно, вряд ли Трапезунд в одностороннем порядке решился бы прекратить свои отношения с Ильханами, однако разлад между обоими субъектами политической игры — очевиден.

Перед лицом столь могущественной коалиции мамлюки в свою очередь развивают бурную дипломатическую деятельность, пытаясь скоординировать действия с основным соперником иранских монголов на севере — Золотой Ордой (Morgan D. 0. The Mongols and the Eastern Mediterranean. P. 203-204; Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом (XIII-XIV вв.). М., 1966. С. 34-97. См. также: Sivan E. L'Islam et la croisade: ideologic et propagande dans les reactions musulmanes aux croisades. Paris, 1968. P. 164-189). С 1261/1262 г. хан Берке (1257-1267), младший брат Бату, находился в состоянии войны с Ильханами. В 1277 г. мамлюки перенесли военные действия на территорию Анатолии. Одновременно они пытались заручиться поддержкой анатолийских и сирийских правителей, зависимых от Ильханов и готовых воспользоваться первой возможностью, чтобы ослабить на себе узду монголов. Муин ал-Дин Парвана, завоеватель Синопа, еще в 1275 г. вступил с мамлюками в тайную переписку, а в 1277 г. Ильханы его разоблачили и казнили за сношения с Египтом (Наиболее подробный и достоверный отчет о связях Парвана с Египтом см.: Ibn Furat. The History of Ibn Furat / Ed. by С. К. Zurayk. Т. 8. Beirut, 1939. P. 42-43, 67-68, 99-100. См. также: Рашид ад-Дин (Баку). С. 89; kkk M. L'empire de Trebizonde et les turcs au 13e siecle. P. 123).

Какую позицию в соперничестве между иранскими монголами и мамлюками заняли трапезундцы, отвергнутые Ильханами, своими прежними патронами? Ответить на этот вопрос может помочь чрезвычайно интересный источник, в силу своей сложности до сих пор не находивший адекватного толкования в современной историографии, к рассмотрению которого мы и перейдем.

Письмо мамлюкского султана к «Царю Синопа»

В труде мамлюкского писца Абу ал-Аббаса Ахмада Калкашанди (ум. в 1418 г.) «Субх ал-а^сша' фи катабат ал-инша'» (Shaykh Abu al-^cAbbas Ahmad al-Qalqashandi. Kitab subh al-a^csha fi katabat al-insha. Qahira, 1915. T. VIII. P. 25ff (далее - Abu al-^cAbbas Ahmad al-Qalqashandi). Подробное исследование этого труда см.: Björkman N. Beiträge zur Geschichte der Staatskanzelei im Islamischen Agypten. Hamburg, 1928. S. 73-86) (Рассвет в ночи при составлении писем), посвященном искусству составления официальных посланий каирского двора, содержится обширный раздел правил переписки султанской канцелярии с христианскими государями, включающий в себя как формуляры писем, так и ряд оригинальных образчиков переписки. Причем, что важно, ал-Калкашанди учитывал данные своих предшественников XIII-XIV вв., что значительно расширяет временные рамки его труда как исторического источника, содержащего зачастую уникальные сведения по предыдущим эпохам.

Сведения каирского писца о дипломатических отношениях между мамлюками Египта и христианским миром неоднократно привлекали внимание исследователей. Для исследователей христианско-мусульманских отношений труд ал-Калкашанди был открыт работой известного исламоведа Г. Ламменса, опубликовавшего французский перевод упомянутого раздела еще в 1904 г. Однако перевод Г. Ламменса не всегда точен, а в ряде случаев наиболее трудные для понимания места (отдельные слова, а зачастую и целые фразы) переводчиком были просто опушены (Lammens H. Correspondances diplomatiques entre les Sultans Mamlouks d'Egypte et les puissances chretiennes//ROC. Vol. 9/2. 1904. P. 151-187).

В центре внимания настоящего исследования стоит один из приведенных у ал-Калкашанди формуляров, который, как я постараюсь показать, является уникальным источником по истории Великих Комнинов во второй половине XIII в. — весьма сложный для их внешней политики момент, к тому же чрезвычайно скупо освещенный дошедшими до нас источниками. Я имею в виду отрывок, посвященный некоему «господину [sahib] Синопа, что на побережье страны Рум» (Abu al-^cAbbas Ahmad al-Qalqashandi. Kitab. T. VIII. P. 48-49. Lammens H. Correspondances diplomatiques. P. 179-180), который состоит из формуляра писем и кратких к нему комментариев.

В качестве своего источника ал-Калкашанди называет письмовник «ал-Тасриф би ал-мусталах ал-шариф» (Наставление в благородном словоупотреблении), составленный в 1340 г. известным мамлюкским писцом и географом Ибн Фадл-Аллахом ал-^сУмари(1301-1348). Это сочинение ал-^сУмари опубликовано в издании конца прошлого века, которое малодоступно и потому малоизвестно исследователям (Ibn Fadl-Allah al-^cUmari. Al-Ta^crif bi al-mustalah al-sharif. Qahira, 1312 (1894/5) (далее — Ibn Fadl-Allah al-^cUmari. Al-Ta^crif). Ал-Умари — автор известного географического труда «Масалик ал-абсар» (Al-Umaris Bericht über Anatolien in seinem Werke «Masalik al-Absar fi Mamalik al-Amsar» / zum ersten Male herausgegeben von Fr. Teaschner. Teil I, Text. Leipzig, 1929; далее — Masalik al-Absar fi Mamalik al-Amsar). Об этом авторе и его трудах см.: Brockelтапп К. Geschichte der arabischen Literatur. Weimar, 1898. Bd. 2. S. 141; Suppl. Bd. 2 (Leiden, 1938) S. 175-176; Lammens H. Op. cit. P. 154; Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов. Т. 1. С. 207ff). Однако текст ал-^сУмари, как читатель увидит ниже, в некоторых случаях является более подробным, он с необходимостью должен учитываться при обращении к письмовнику ал-Калкашанди.

Отрывок о «господине Синопа» в редакции ал-Калкашанди был переведен в упоминавшейся работе Г. Ламменса, однако, в силу возникающих сложностей при его переводе и комментировании, с тех пор он так и не становился предметом должного анализа. Лишь в 1975 г. Н. Икономидис, не углубляясь в анализ формуляра и его датировку, отождествил упомянутого в отрывке из сочинения ал-Калкашанди «господина Синопа» с кем-либо из понтийских Великих Комнинов (Oikonomides N. The Chancery of the Grand Komnenoi: Imperial Tradition and Political Reality // AP. T. 35. 1979. P. 322. Note 2; P 326), а в одной из наших работ формуляр был датирован временем между 1254 и 1265/66 гг., а также был сделан ряд других предварительных замечаний (Shukurov R. Between Peace and Hostility: Trebizond and the Pontic Turkish Periphery in the Fourteenth Century // MHR, 9/1, 1994. P. 20-22 (см. также первоначальный русский вариант работы: Шукуров Р. Трапезундская империя и тюркские эмираты Понта в XIV в. // в сб.: Причерноморье в Средние века / под ред. С. П. Карпова. М. 1991. С. 217-218)).

Тем не менее давно назрел более обстоятельный анализ отрывка. В первую очередь следует ввести в научный оборот его первоисточник — упомянутую версию ал-^сУмари, содержащую более полный вариант формуляра, на который, как мы покажем, и следует опираться в будущем. Вместе с тем необходимо сделать существенные поправки в переводе Г. Ламменса, который, в частности, опустил значимую для понимания и интерпретации часть формуляра. Наконец, ниже будет предпринята попытка ввести уникальные — хотя, как мы увидим, и достаточно сложные для интерпретации — данные ал-^сУмари в контекст понтийской истории второй половины XIII в. Однако прежде всею следует начать со сличения и перевода текстов обоих мамлюкских авторов.

Редакции ал-сУмари и ал-Калкашанди

Итак, начнем с более ранней версии ал-^сУмари. Здесь и ниже в цитатах из версии ал-^сУмари надстрочными [^u] выделены отсутствующие у ал-Калкашанди элементы.

Царь Синопа, ^uпроизносится через «син» и «сад», а это^u город на побережье Константинопольского пролива, и государь его - ромей из древнего царского дома, ^uродственный^u властителю Константинополя, и говорят, что отец его по происхождению властитель от отцов своих, его царство невелико, количество [подданных] немногочисленно, а между ним и эмирами тюрков - войны, в большинстве из них [он] терпит поражение.

Формуляр корреспонденции к нему такой же, как к владетелю Сиса.

^uМолитвы^u приличествующие ему:

«Да избавит [Бог] от зла приходящего, да успокоит его душу на севере благоухающим ветром, дующим с юга, да убережет его от недоброго дела, которое повлечет за собою раскаяние, и разъяснит то, что принесет несчастье Синопу. ^uДа будет [Бог] милостив к нему во владении богатством, и наставит его в отвращении ущерба надеждам, и сделает ему покорным группу южан, если назначат предопределения, чтобы стала [она] как северяне^u» (Ibn Fadl-Allah al-^cUmari. Al-Ta^crif. P. 58. В арабском тексте сохранена пунктуация каирского издания, очевидные описки или ошибочные прочтения издателя (последние даны в круглых скобках с пометой «U») исправлены по изданию ал-Калкашанди:

).

В нижеследующем отрывке из труда ал-Калкашанди надстрочными [q] выделены места, отсутствующие в версии ал-^сУмари или отличающиеся от нее словесным выражением.

^qПисьма к господину Синопа, [находящегося] на побережье страны Рум, [написанные] до того как был он покорен и захвачен туркменами. Говорится в «Та^сриф»^q: это [город] на побережье Константинопольского пролива, и царь его - ромей из древнего царского дома, qродственникq властителя Константинополя. ^qГоворится [также]^q: и говорят, что отец его по происхождению властитель от отцов своих. ^qГоворится [также]: однако^q его царство невелико, количество [подданных] немногочисленно, а между ним и эмирами тюрков ^qпроисходят^q войны, в большинстве из них [он] терпит поражение, ^qи упоминается также, что^q формуляр корреспонденции к нему такой же, как к владетелю Сиса, ^qа он [таков], как было сказано о письмах к властителю Сиса^q:

«^qИзошло это письмо к его величеству царю, великому, храброму, отважному, доблестному, витязю, льву, богатырю — имя рек, — славе христианской веры, спасению христианского народа, столпу людей крещеных, другу царей и султанов^q». //

^qЭта молитва^q приличествует ему, ^qупоминается она в Та^сри\фе^q:

«Да избавит [Бог] от зла приходящего, да успокоит его душу на севере благоухающим ветром, дующим с юга, да убережет его от недоброго дела, которое повлечет за собою раскаяние, и разъяснит то, что принесет несчастье Синопу» (Abu al-^cAbbas Ahmad al-Qalqashandi. Kitab. Т. VIII. P. 48—49. Пунктуация издателя текста сохранена

).

Как хорошо видно, варианты текста отличаются 1) добавлением в версии ал-Калкашанди сведений о неком покорении Синопа туркменами, 2) несущественными редакторскими добавками ал-Калкашанди (как то: «говорится», «упоминается в Тасрифе» [qala, dhakara-hufi al-ta^crif] и т.д.), 3) отсутствием у ал-^сУмари фразы «Изошло это письмо [sadarat hadhihi al-mukatibat]...» и далее, и, наконец, 4) отсутствием у ал-Калкашанди значимой заключительной фразы «Да будет милостив к нему [wa ahsana lahu]...» и далее.

Относительно первого отличия есть основания полагать, что эти сведения ал-Калкашанди так же заимствовал у ал-^сУмари, однако из более полной, не дошедшей до нас версии письмовника, ибо в другом разделе труда ал-Калкашанди, где он повторяет ту же информацию, обнаруживается прямая ссылка на ал-^сУмари: «Синоп — [взято] из Ta^cрифа: упоминается его властитель в числе царей неверных, и как будто это было до того, как завоевали его» (Abu al-^cAbbas Ahmad al-Qalqashandi. Kitab Т. V. P. 349:

). Не исключено, что ал-Калкашанди в первой фразе отрывка донес до нас более полную версию текста ал-^сУмари, нежели мы сейчас имеем в своем распоряжении.

Добавка в тексте ал-Калкашанди клаузулы «Изошло это письмо ...» не столь существенна: версия ал-^сУмари в данном случае более «экономична» — она просто отсылает выше, к разделу посвященному переписке с армянскими царями (такфур), где эта клаузула уже воспроизводилась (Ibn Fadl-Allah al-^cUmari. Al-Ta^crif. P. 57:

).

Таким образом, последнее отличие представляется наиболее значительным. Ал-Калкашанди, по-видимому, не внеся существенной дополнительной информации, посчитал нужным сократить текст ал-^сУмари, отбросив заключительную его клаузулу.

В тексте можно выделить два главных элемента: сам формуляр писем к «властителю Синопа», а также предшествующий ему исторический комментарий. Исторический комментарий будет обсужден позже, сейчас же обратимся к более подробному рассмотрению формуляра.

Формуляр

Формуляр писем мамлюкской канцелярии, наряду со стандартными клаузулами, как то бамалла (=invocatio), основным текстом (=narratio), дата (ta'rikh =datum), содержал в себе и ряд специфических формул, вид которых зависел от ранга адресата в дипломатическом протоколе каирского двора. В соответствии с достоинством адресата избирались строго определенные формы фиксации имени султана-отправителя (al-^calamat al-sharif или al-khatt al-sharif=intitulatio), формула обращения к адресату (rasm al-mukataba, букв. «порядок переписки», или же в данном контексте скорее «порядок письменного обращения», =inscriptio), а после основного текста — те или иные клаузулы этикетных молитв за адресата и благопожеланий ему (du^ca).

Как подчеркивалось в письмовниках, в корреспонденции к христианским государям ни в коем случае не должна присутствовать собственноручная султанская роспись. По дворцовому этикету, собственноручная султанская роспись могла присутствовать только в письмах к мусульманским правителям. В переписке с христианами «царский знак» или «роспись» заменялись формулой «От величайшего султана имярек, мудрого, справедливого, подвижника, охранителя...» и т. д., начертанной писцом над басмаллой (Abu al-^cAbbas Ahmad al-Qalqashandi. Kitab. T. VIII. С. 25).

Вариации в формулярах отразили существовавшую в каирском дворцовом протоколе иерархию христианских светских государей и высших церковных владык (римских пап, православных, монофизитских, несторианских и иных патриархов). Следует отметить, что именно формула обращения (=inscriptio) несла на себе значительную часть знаковой нагрузки, будучи своего рода опознавательной меткой статуса адресата. Причем от ранга адресата зависела пышность и число эпитетов, к нему обращенных.

Судя по письмовникам ал-^сУмари и ал-Калкашанди, ранг константинопольского василевса (в мамлюкской терминологии — «царь» malik, прямое соответствие виз. βασιλευζ) был наивысшим — он именован 31 эпитетом, больше половины из которых были сложными определениями, состоявшие из двух и более слов (Abu al-^cAbbas Ahmad al-Qalqashandi. Kitab. Т. VIII. С. 44). Следующими по рангу следовали цари Грузии (12 эпитетов, из которых 5 сложные) и киликийские армянские цари (11 эпитетов, из которых сложных 4).

Как видно, константинопольские василевсы совершенно недвусмысленно «вознесены» по своему месту в протоколе над грузинским и армянским государями. Однако признавалось ли наличие такого же иерархического соотношения между грузинским и армянским царями — сказать трудно. Если такая разница и существовала, то она вряд ли была существенной. Хотя inscriptio в письмах к грузинам на один эпитет длиннее, однако именно формулы обращения к армянскому царю превратились в некую стандартную модель для формуляров к другим христианским государям.

С формуляром письма тесно был связан размер бумаги, на котором оно писалось. Так, к государям Грузии и Армении следовало писать на бумаге форматом в половину стандартного «багдадского» листа, относительно бумаги для писем к константинопольским василевсам ал-сУмари не пишет ничего, а ал-Калкашанди скрупулезно фиксирует это умолчание: «в [ал-Ta^cриф] не упоминается размер листа [qat^c al-waraq], на котором ему [следует] писать» (Abu al-^cAbbas Ahmad al-Qalqashandi. Kitab. Ibidem). Поэтому не исключено, что в Константинополь могли писать и на «целом багдадском» листе бумаги (О мамлюкской канцелярии см.: Björkman N. Beiträge zur Geschichte der Staatskanzelei im Islamischen Ägypten; Закиров С. Дипломатические отношения. С. 98-143 и в особенности с. 120-136).

Теперь о том, что касается рассматриваемого формуляра писем к «господину Синопа». Он фиксировал принадлежность царя/сахиба Синопа к третьему (второму? см. выше) разряду христианских государей; следовательно, письмо на его основе должно было писаться на половинном формате листа. Если приведенный у ал-^сУмари и ал-Калкашанди формуляр распределить по клаузулам, то он предстанет в следующем виде:

Субститут al-khatt al-sharif (intitulatio) опущено имя султана

басмалла (invocatio) <опущено>

Обращение (inscriptio) Изошло это письмо к его величеству царю, великому, храброму, отважному, доблестному, витязю, льву, богатырю — имя рек <опущенное имя адресата>, — славе христианской веры, спасению христианского народа, столпу людей крещеных, другу царей и султанов.

Narratio <опущено>

du^ca Да избавит от зла приходящего, да успокоит его душу на севере благоухающим ветром, дующим с юга, да убережет его от недоброго дела, которое повлечет за собою раскаяние, и разъяснит то, что принесет несчастье Синопу. uДа будет милостив к нему во владении богатством, и наставит его в отвращении ущерба надеждам, и сделает ему покорным группу южан, если назначат предопределения, чтобы стала [она] как северянеu.

ta'rikh (datum) <опущен>

Причем следует вновь обратить внимание на редактуру ал-Калкашанди, точно повторившего формуляр ал-^сУмари за исключением последней фразы из du^ca (в таблице выделена надстрочными [^u]. В этом был свой резон: ал-Калкашанди, редактируя текст, вероятно, обратил внимание на сугубую ситуативную конкретность и «нетипизируемость» заключительной фразы. Совершенно справедливо посчитав эту фразу типологически относящейся скорее к narratio, ал-Калкашанди с чистым сердцем освободил текст от остатков ситуативности, приведя его теперь уже в полное соответствие с жанром формуляра.

Это разночтение, в частности, наталкивает на мысль, что формуляр, как он сохранен у ал-сУмари и ал-Калкашанди, не был продуктом чистой канцелярской «теории», но был выделен из конкретного письма. От гипотетического первотекста составитель письмовника (сам ал-^сУмари или его предшественник) оставлял только те клаузулы, которые, по его представлению, имели универсальную значимость, вычеркивая при этом все конкретное, «случайное» и «нетипизирумое» содержание письма, что включало в себя дату, имена автора и адресата, а также основную его часть (=narratio). Ал-Калкашанди лишь довершил эту редакторскую работу.

В последующем комментарии будет, в частности, сделана попытка восстановить текст первоисточника — того самого письма, на основе которого и создавался формуляр, — дополнив, где это возможно, опущенные в письмовниках конкретные сведения. Другими словами, одна из задач состоит в том, чтобы хотя бы примерно реконструировать имена отправителя и адресата, а также дату составления письма. Очевидно, что сложнее всего будет вынести какие-либо суждения об утраченном narratio, однако, не забудем, что до нас все же дошел отголосок narratio в виде концовки du^ca, сохраненной в варианте ал-^сУмари и отброшенной у ал-Калкашанди.

Исторический комментарий

Главным и чуть ли не единственным ключом к разрешению поставленных вопросов является исторический комментарий, сопровождающий формуляр. Итак, обратимся к тому, в какой исторически контекст вводят наши авторы формуляр.

Исторический комментарий сообщает следующие сведения. 1) о царственном адресате: это - «господин Синопа», «ромей из древнего царского Дома», чей отец «по происхождению властитель от отцов своих», 2) о его владениях: они включают в себя Синоп на южном берегу Черного моря и невелики по размерам, 3) в двух словах описывается внутреннее и внешнее состояние страны: «количество [подданных] немногочисленно», царь борется с «туркменами» и «эмирами тюрков», причем в большинстве этих войн он терпит поражения, 4) и последняя, чрезвычайно важная информация, касающаяся времени написания гипотетического письма: письма такого типа писались «до того как» Синоп «был покорен и захвачен туркменами».

Первое, что следует отметить, — это указание на опущенное в формуляре inscriptio: несомненно, что речь идет о византийском анатолийском правителе, а именно об одном из трапезундских Великих Комнинов. Из представителей «древнего» византийского «царского дома», господствовавших над Синопом и утерявших его в мамлюкскую эпоху (т. е. после 1250 г., а именно в 1254—1265/66 гг.) и чьи владения относительно малы, — были только трапезундские Комнины.

Следовательно, рассматриваемый формуляр — единственный сохранившийся образец официальных посланий к Великим Комнинам от мусульманских государей.

Если же речь идет о Великих Комнинах, то обращает на себя внимание то обстоятельство, что исторический комментарий к формуляру содержит в себе ряд уникальных для мамлюкской историографии Египта сведений. Ни один из известных нам мамлюкских источников ничего не сообщал ни о «царе/господине Синопа», ни об участии в захвате Синопа «туркменов», ни о постоянных поражениях ромейского «господина Синопа» от тюрков. Напротив, некоторые эти сведения входят в прямое противоречие с тем, что нам известно из мамлюкской историографии.

К примеру, тот же ал-^сУмари, приводящий эту информацию в своем письмовнике, в своем другом произведении, в широко известной географической энциклопедии «Масалик ал-абсар», составленной несколькими годами позже Тасрифа, в части, посвященной империи Великих Комнинов, подчеркивает могущество их державы, отмечает, «что народ Трапезунда храбр и неустрашим», воины трапезундского царя «немногочисленны..., но поистине равны героям и сильнейшие из львов» (Masalik al-Absar fi Mamalik al-Amsar. P. 53). Следовательно, можно предположить, что исторический комментарий находился в тесной связи с письмом и конкретные сведения исторического комментария к нему были по преимуществу извлечены составителем формуляра из самого письма, а именно из narratio или, может быть, каких-то других, сопровождавших это письмо сведений. Очевидно, что данные формуляра и исторического комментария должны рассматриваться в тесной связи друг с другом.

Ниже будут приведены и другие примеры содержательного родства исторического комментария и формуляра. Однако рассмотрим эти уникальные сведения по порядку, начиная с именования Великих Комнинов в рассматриваемых текстах ал-^сУмари и ал-Калкашанди.

Малик и сахиб Синопа

Мусульманские источники дают целый ряд вариантов именования трапезундских императоров. В XIII в. в хронистике по отношению к трапезундскому императору чаще употреблялся титул «царь Рума», «царь Джанита», как например перс. malik-i Rum «малик Рума» (для 1214 г.) (Histoire des Seldjoukides d'Asie Mineure par un anonyme. P. 43), перс. malik-i Janit «царь Джанита» (для 1265 г.) (Kerimuddin Mahmud Aksarayi. Musameret ul-ahbar. Mogollar zamanmda Turkiye selcuklulari tarihi. Ankara, 1944 (далее — Aksarayi). P. 83), араб. al-malik al-Rum «ромейский царь» (для 1225 г.) (Мухаммад ал-Хамави. ат-Та'рих ал-Мансури (Мансурова хроника) // Изд. текста, предисловие и указатели П. А. Грязневича. М., 1960. Л. 150 об—151).

В XIII-XV вв. и особенно в XIV-XV вв. трапезундский император именовался «такфуром Трапезунда»: перс. takwar-i Trabzun, (Ibn Bibi (Ankara). P. 147) takfur-i Trabzun, (Abu Bakr Tihrani-Isfahani. Kitabi Diyyarbakriyyya /Ed. N. Lugal, F. Sümer. T. 1-2. Ankara, 1962-1964: T. 1. P. 13. Также в сочинении османского историка Идриса Бидлиси (начало XVI в.), в отрывке об османском захвате Трапезунда в 1461 г., генетически восходящем к турецкой историографии XV в.: — перс. takwar-i Trabzun (Идрис kkk. Хашт бихишт. ПФ ИВ РАН, Л. 301об.)) осм. Trabzon tekvur (Mehmed Nesri. Kit&##226;b-i cih&##226;n-nüma / Yayinlayanlar F. R. Unat, M. A. Köymen. T. 1-2. Ankara, 1949-1957. T. 2. P. 752 и сл.; Ibn Kemal. Tev&##226;rih-i Âli Osman. VII. Defter / Hazirliyan Dr. Serafattin Turan. Ankara, 1957. P. 180 и сл). Около 1396/97 г. персидский историк Азиз Астарабади называет Трапезунд «источником и стольным градом такфуров» (Trabzun ki mana wu dar al-muluk-i takafira ast) (^cAzïz ibn Ardashir Astarabadi. Bazm-u razm. P. 529).

Наивысшим именованием, которым когда-либо удостаивался мусульманами трапезундский государь, было «султан Трапезунда» в хронике Абу Бакра Тихрани в XV в. (перс. sultan-i Trabzan/Trabzun) (Abu Bakr Tihrani-Isfahani. Kitabi Diyyarbakriyya. T. 1. P. 90; T. 2. P. 382). Вообще этот титул применялся почти исключительно к мусульманским государям, использование его в этом случае свидетельствует лишь о чрезвычайном почтении, выказанном туркменами ак-куйунлу к особе василевса.

К слову отметим, что существовали и сугубо пренебрежительные, эмоционально окрашенные способы именования трапезундских императоров. Так, например, в XIII в. у сельджукского персоязычного историка Ибн Биби встречается два явно пренебрежительных именования: перс. trabzuni и janiti («трапезундец» и «джанитец») (Ibn Bibi (Ankara). P. 643, 729). Такой стиль именования царственных особ был весьма редок для персидской историографии и должен был выражать крайнюю степень презрения по отношению к василевсу. Не такое уничижительное, но явно унизительное именование встречается у Идриса Бидлиси - император назван перс. hakim-i Trabzun, т. е. «правитель Трапезунда», где «правитель» употреблен явно с оттенком второстепенности (Идрис Бидлиси. Хашт бихишт. Л. 301об, 302об). Такой же несколько унизительный оттенок просматривается и в именовании Великого Комнина «беком Трапезунда» (Trabzon begi), зафиксированном у османского хрониста Ашик-паша-заде (^сAshipashazada ta'rikhi. Istambul, 1332 (1913/14). P. 267).

Нейтральным именованием трапезундского императора, вероятно, следует считать именование перс. sahib-i Janik (для 1265 г.) (Histoire des Seldjoukides d'Asie Mineure par un anonyme. P. 55), араб. sahib Trabzun (Ibn al-Athir. Chronicon quod perfectissimum inscribitur / Ed. С. Т. Tornberg. Т. XII. Leiden, 1853. P. 160) (для 1205/06 г.) — «господин», «правитель», «хозяин» Джанита/ Трапезунда. Оно не имело дискриминирующего смысла и могло быть обращено ко всем государям, во всяком случае христианским.

Вместе с тем очевидно, что в перечисленных выше случаях следует отделять церемониальную титулатуру, которая могла прилагаться к именам Великих Комнинов в официальных случаях, от «необязательных» именований, встречающихся в хронистике и зачастую носивших даже эмоциональный характер. Рассматриваемый формуляр как раз и дает нам уникальный образец официальной титулатуры трапезундских василевсов в мусульманском мире. В ХШ в. официальная титулатура трапезундского императора при каирском дворе была «Его Величество Малик» [hadrat al-malik], что вполне согласуется с другими прецедентами применения именования «малик», характерными для арабо-персидской историографии в XIII в. Посредством этого же основного титула каирцы в XIII-XV вв. обращались ко всем сколько-нибудь значительным христианским монархам: константинопольским василевсам, грузинским и армянским царям, а также и к менее значительным для них персонам — болгарским, сербским и др. государям.

Отметим, таким образом, что при всем многообразии именований в мусульманской историографии Великие Комнины воспринимались как государи Трапезунда и/или Джанита/Джаника. Поэтому относительно правомерности именований malik Sinub в Та^срифе и sahib Sinub у ал-Калкашанди, возникают определенные сомнения. Если первая часть в именованиях malik Sinub и sahib Sinub вполне традиционна в применении к Великим Комнинам, то присутствие Синопа, как топонимического определителя владений трапезундского государя, явно выпадает из общего ряда. Следует отметить также, что ал-^сУмари в «Масалик ал-Абсар» именует трапезундского императора царем (malik) именно Трапезунда (Trabzun) (Masalik aJ-Absar fi Mamalik al-Amsar. P. 53).

Какова была природа этой ошибки? Ниже мы покажем, что на появление ошибочного именования «малик/сахиб Синопа» скорее всего повлияло не дошедшее до нас narratio письма-оригинала. Сейчас же выскажем предположение, почему такая ошибка вообще оказалась возможной.

Хорошо известно, что только в 80-е гг. XIII в. трапезундские императоры под давлением Константинополя отказываются от претензий на обладание традиционным византийским царским титулом «василевса и императора ромеев» (βασιλευς και αυτοκρατωρ ρωμαιων или его укороченный вариант — βασιλευς ρωμαιων), удовлетворившись более скромным титулом «василевсов и императоров всего Востока, Ивирии и Заморья» (βασιλευς και αυτοκρατωρ πασης Ανατολης, Ιβηρων και Περατειας) (Карпов С. П. Трапезундская империя в византийской исторической литературе XIII-XV вв. // ВВ. Т. 35. 1973. С. 157-158; Oikonomides N. Op. cit. P. 321-325). Возможно, что отголоском этих претензий понтийских Комнинов явились те два случая именования трапезундского государя в первой половине ХIII в. malik-i Rum (эквивалентно «василевсу Романии») и al-malik al-Rum (тождественно титулу «ромейский василевс»), которые мы упоминали в самом начале этого параграфа.

Появление «царя Синопа» не покажется удивительным, если предположить, что в XIII в. каирцы знали о претензиях трапезундских императоров на титул «василевса и императора ромеев». Для каирской канцелярии наличие двух «василевсов ромеев» — палеологовского в Константинополе (с которым они состояли в оживленной переписке (Об обменах посольствами между Каиром и Константинополем см.: Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов. Т. I. С. 56/47 (1262 г. — византийское посольство в Каир); С. 56-58/47-48 (XII. 1262 - византийское посольство в Каир); С. 58-62/49-52 (VII. 1263 - византийское посольство в Каир); С. 64/55 (X. 1264 — возвращение египетских послов из Константинополя); С. 127/125 (1268-69 — византийское посольство в Каир); С. 361/354, 434/422 (III. 1273 — отправка византийских послов из Каира в Константинополь) и т. д. Само собой разумеется, что посольства осуществляли обмен корреспонденцией между обоими дворами)) и комниновского в Трапезунде - могло показаться явной несуразицей. Причем, претензии трапезундских государей никак не подкреплялись традициями самой каирской канцелярии, для которой цари ромеев находились в Константинополе или, по крайней мере, в Никее. Могло сыграть свою роль и болезненное отношение Палеологов к «узурпации» Великими Комнинами ромейского императорского титула, а дружбой с Константинополем мамлюки весьма дорожили, ибо зависели от поставок рабов из Золотой Орды через константинопольские проливы (Мамлюки, в силу своей зависимости от поставок рабов из Золотой Орды, не прерывали весьма оживленных контактов с Константинополем даже после установления между Михаилом VIII и Хулагу дружественных связей (Irwin R. The Middle East in the Middle Ages: the early Mamluk Sultanate, 1250-1382. London, 1986. P. 52)).

По-видимому, единственный выход из этой двусмысленной и щекотливой ситуации каирская канцелярия увидела в том, чтобы избежать однозначности при обращении к Великому Комнину. Не желая оскорбить его, каирцы обратились к нему так же, как и к константинопольскому василевсу — (Его Величество Царь), однако не специфицировали ни в inscriptio, ни в du^ca каким маликом, маликом чего именно он является. Поэтому в заключительном du^ca, в положенной по церемониалу молитве за владения царственного адресата, и появился Синоп, одно из владений трапезундского императора, речь о котором, по всей видимости, шла в nаrratio.

В этом, вероятно, не разобрался составитель исторического комментария, который в результате дипломатического маневра писца не нашел иной топонимической спецификации для титула адресата и назвал его «царем/господином Синопа».

Титулатуры формуляра позволяют сформулировать еще одну проблему. Если в XIII в. для каирского двора официальным обращением к трапезундским императорам было «малик», т. е. «царь», то уже в XIV в. тот же ал-^сУмари в «Масалик ал-абсар» писал: «Малик Трапезунда зовется такфур, так же зовется и малик армян» (Masalik al-Absar fi Mamalik al-Amsar. P. 53). В «Та^срифе» тот же автор отмечал, что «малик» Сиса (т. е. Киликийской Армении) именуется также и «такфуром» (Ibn Fadl-Allah al-^cUmari. P. 55). Как видим, для ал-^сУмари именования «малик» и «такфур» в применении к трапезундским императорам и киликийским царям — титулы взаимозаменяемые. Не указывают ли этот и другие приводимые выше примеры употребления титула «такфур» на то, что при официальном обращении к трапезундским василевсам на Востоке в XIV в. стали пользоваться титулом «такфур/таквар», который вытеснил более употребительное в XIII в. «малик»?

Если обратиться к несколько более позднему сборнику формуляров для официальной переписки — к «Дастуру» Мухаммада Нахчивани, который был составлен в 60-е гг. XIV в., однако содержал формуляры восходящие к эпохе Ильханов, — то обнаружится, что титул такфур использовался в письмах как официальное именование. Так, Мухаммад Нахчивани сообщает, что «к христианам [cisawiyyan] из такфуров Сиса, грузинам, «назаретянам» [kkk — другое именование христиан. — Р. Ш.], армянам и франкам таким образом следует писать: «Такфуру Сиса, который является падишахом и главой той общины, василевсу, благороднейшему Файлакусу, славе дома Александра, прибежищу дома Мессии, такфуру Сиса»...» (Концовка формулы выглядит как «великому теру [ter], высокочтимому господину христиан, образцу епископов, предводителю общины Иисусовой — Тер Давиду...» Формула эта вызывает определенное сомнение — совершенно очевидно, что в ней смешано два тина inscriptio. В начале ее, бесспорно, подразумевался армянский царь, однако вторая ее половина, по всей видимости, предназначалась для армянских католикосов или даже менее значительных иерархов армянской церкви (Мухаммад ибн Хиндушах Нахчивани. Дастур ал-китаб фи та йин ал-маратиб / Критический текст, предисл., указат. А. А. Али-заде. М. 1976. С. 391-392)). Как мы видим, титул «такфур» использовался в качестве официального обращения, по крайней мере, по отношению к армянским царям.

«Такфуром Трапезунда» трапезундский василевс назван около 1417 г. в официальном послании Кара Йулука Усмана, эмира туркменской конфедерации ак-куйунлу, к Шахруху, тимуридскому государю Ирана. Можно предположить, что этот случай требовал применения официальной титулатуры при упоминании трапезундского императора. Вполне вероятно, что по крайней мере в XIV-XV вв. официальным титулом василевса на Востоке становится «такфур», заместив более употребительный в XIII в. титул «малик».

Несмотря на недостаточность сохранившихся сведений, все же есть основания полагать, что официальная титулатура трапезундских императоров в мусульманских канцеляриях в XIII в. могла отличаться от последующих времен. Не исключено, что большая распространенность титула «малик» в ХШ в. в исторической литературе, а с другой стороны, вытеснение этого именования титулом «такфур» в XIV в. как раз и отразило реакцию мусульманских канцелярий на существенное изменение в саморепрезентации Великих Комнинов, их отказ от титула «василевса и императора ромеев».

Narratio, Datum, Inscriptio, Intitulatio

Однако стоит задаться вопросом, почему «царем» именно Синопа был назван Великий Комнин - адресат мамлюков, и почему вдруг Синоп упоминается в du^ca? Как представляется, основанием как для ошибки комментатора, так и для этих формул du^ca являлось само narratio исходного письма.

Формулы du^ca (с учетом сохранившихся у ал-^сУмари заключительной фразы) указывают на следующие элементы narratio:

1) Центральная тема narratio - судьба Синопа, причем городу угрожает некая опасность («Да ... разъяснит [Бог] то, что принесет несчастье Синопу»).

2) У Великих Комнинов есть давний враг - «северяне».

3) Во внешнем окружении Трапезундской империи могут произойти некие весьма неблагоприятные изменения: «южане» могут оказаться столь же враждебными, что и «северяне» («и наставит его [Бог] в отвращении ущерба надеждам, и сделает ему покорным группу южан, если назначат предопределения, чтобы стала [она] как северяне»).

Если эти три пункта ввести в тот исторический контекст, в котором рассматриваемое письмо создавалось и который мы попытались обрисовать в первой части работы, то появляется возможность растолковать эти, гипотетически реконструированные нами элементы narratio. Как уже нами отмечалось, письмо несомненно относилось к периоду между 1254 и 1265/66 гг. (это подтверждает и Комментарий, в котором указано, что этот формуляр применялся до того, как Синоп был «покорен и захвачен туркменами»). Совершенно явственно звучащая в письме озабоченность судьбой Синопа позволяет предположить, что оно составлялось в период охлаждения взаимоотношений между понтийскими греками и иранскими монголами, когда над Синопом нависла угроза захвата.

Вероятно, именно в этом ключе следует толковать загадочные именования «северяне» и «южане», упомянутые в письме. «Северяне» — вероятно, золотоордынские монголы, хан Бату и его преемники, которые традиционно покровительствовали «антииранской партии» в Иконийском султанате во главе с ^сИзз ал-Дином. Причем такое словоупотребление для Восточного Средиземноморья было вполне расхожим: Северное Причерноморье и южнорусские степи именовалось «северными землями», а их население «северянами» (У Никифора Григоры о золотоордынцах, например: «Εθνος εστι πολυανθρωποτατον, βορειοτεραν πολλω την οικησιν εχον η καταπασαν την καθ ημας οικουμενην» (Nicephori Gregorae Byzantina historia / Ed. L. Schopen, I. Bekker. T. 1. Bonn, 1829. P. 30²⁴-31²). В Трапезундском гороскопе 1336 г.: τα αρκτικαμερη о Северном Причерноморье (Τραπεζουντιακον ωροσκο - πιον του ετους 1336/' Εκδ. Σπ. Λαμπρος //NE. Т. 13. 1916. P. 43²⁰). Это словоупотребление было стандартным для византийской историко-географической литературы, список подобных примеров можно было бы продолжить).

Как мы показали выше, захват Синопа в 1254 г. Мануилом I, ориентировавшимся на иранских монголов, несомненно вызвал неудовольствие у хана Бату, за год до того санкционировавшего водворение там в качестве наместника сельджукского адмирала Шуджа ал-Дина ^сАбд ал-Рахмана. Можно думать, что захват Синопа вызвал громкий резонанс в Крыму — напомним, именно из крымского по происхождению источника мы знаем об этом событии. Судя по анализируемому письму, вероятно, что отношения между Великими Комнинами и Золотой Ордой и после 1254 г. продолжали оставаться враждебными. Если наша интерпретация верна, то следует подчеркнуть, что рассматриваемая формула du^ca является уникальным свидетельством о характере взаимоотношений Трапезундской империи и Золотой Орды в этот период.

По аналогии с толкованием «северян» мы склонны видеть в «южанах» иранских монголов, отношения с которыми у Великих Комнинов начали портиться, вероятно, в период написания рассматриваемого письма.

Таким образом, наша реконструкция позволяет предположить, что в narratio письма, положенного в основу формуляра, речь шла о внешней угрозе греческому Синопу, о противоречиях между Трапезундом и Золотой Ордой, а также о кризисе во взаимоотношениях Великих Комнинов с Ильханами.

Из предыдущих рассуждений следует, что terminus ante quem для составления письма — либо осень 1264, либо июнь 1265 г., т.е. момент выдачи ярлыка сельджукам на покорение Синопа. Однако материал мамлюкской историографии дает возможность выдвинуть гипотезу о чуть более ранней дате.

Мамлюкский историк Ибн ^сАбд ал-Захир (ум. 1293) в повествовании о каирском посольстве в Константинополь и Золотую Орду, которое покинуло Каир в рамазане 662 г. (27/06-25/07/1264), сообщает о довольно странном маршруте мамлюкских послов из Константинополя в Крым (Тизенгаузен, Т. I. С. 54-63 (см. также извлечения из сочинения ал-Муфаддала: Там же. С. 180-192):

):

«[послы] путешествовали в Константинополь в течение 20 дней, а оттуда [отправились] в Истанбул, а оттуда — в Дафнусию (а она [располагается] на берегу [напротив] Судака со стороны [земель] Ласкариса), затем переплыли по морю на другой берег (а это занимает от 10 до 2 дней), затем поднялись на гору, известную как Судак...»

Отметим, что, как правило, мамлюкские источники не сообщали ничего о маршрутах своих посольств в Золотую Орду, за исключением тех случаев, когда маршрут отклонялся от обычного. Так, обычно хронисты отмечали те случаи, когда послы добирались из Крыма в Каир не через Проливы, но через Анатолию сухим путем (См., например: Тизенгаузен, Т. I. С. 258/267).

В приведенном маршруте обращает на себя внимание странное передвижение из Константинополя в «Истанбул». Можно предположить, что под «Истанбулом» в действительности подразумевался Трапезунд, в восточном пригороде которого и в самом деле располагался порт Дафна/ Дафнусия. Другая известная Дафнусиа, лежавшая на острове в Черном море в 52 милях от Босфорского пролива (См., например: Majeska G. P. Russian Travelers to Constantinople in the 14^th and 15^th Centuries. Washington, 1984. P. 99 note 135), вряд ли могла подразумеваться тут — она находилась напротив западного берега Крыма, но никак не Судака. В то же время о понтийской Дафнусии действительно можно сказать как о лежащей «напротив» восточного берега Крыма и Судака.

Такой маршрут из Константинополя в Крым, в общем, представляется вполне правдоподобным, ибо он был обусловлен как течениями, направленными с северо-запада на восток по дуге вдоль южного берега моря, так и господствующими в Черном море ветрами; чтобы попасть в Крым, корабли из Константинополя двигались вдоль южного берега до Синопа, а затем поворачивали на север к Крыму. Прямой морской путь из Константинопля в Крым не был возможен — корабли не ходили наперекор сильному черноморскому течению (За эти сведения о влиянии морских течений и ветров на навигацию в Черном море автор приносит благодарность С. П. Крапову. См. также: Карпов С. П. Путями средневековых мореходов. Москва 1994. С. 31—33. См. также карты с обозначением течений и господствующих ветров в: Bryer A. А. М. Symposium «The Byzantine Black Sea» // АР. Т. 35. 1978. P. 12-13).

Однако очевидно, что мамлюкские послы совершили огромный крюк, зайдя в Трапезунд и Дафнусию. Такой крюк был бы оправдан только в том случае, если они везли некое известие Великим Комнинам. Если наше толкование правильно, то это единственное сохранившееся свидетельство о посещении мамлюкским посольством Трапезунда. Можно предположить, что во время именно этого, уникального посещения Трапезунда мамлюкские послы могли доставить рассматриваемое нами письмо.

Если это так, то составлено оно было незадолго до июня 1264 г. Следовательно, можно предположить, что исходило оно от мамлюкского султана Байбарса I (1260-1277), а адресовано было Андронику II.

Таким образом, само наличие переписки между Каиром и Траиезундом, равно как и тональность реконструированного narratio, указывает на явственный поворот в дипломатической стратегии Великих Комнинов, вызванной вновь возросшей угрозой Синопу. В результате сближения Ильханов с Иконием и Константинополем Трапезунд устанавливает контакты с главными противниками Ильханов - мамлюками. Не исключено также, что Великие Комнины искали посредничество мамлюков в урегулировании своих взаимоотношений с Золотой Ордой.

Последняя попытка

Итак, как показали Э. Брайер и М. Куршанскис (см. выше), кризис между Трапезундом и Табризом получил новое развитие в царствование преемника Андроника II — Георгия. Отметим, однако, что сам факт наличия трапезундско-египетских контактов (однозначно удостоверенный только реконструированным нами письмом) может свидетельствовать не столько о сложении полномасштабного союза между Трапезундом и Каиром, сколько о дистанцировании Трапезунда от Ильханов.

О согласованности действий, а значит, о союзе между мамлюками и Трапезундом говорит другой весьма красноречивый факт. В 1277 г. наступила кульминация в противостоянии мамлюков и иранских монголов. Весной 1277 г. мамлюкский султан Байбарс вторгся в пределы Анатолии и 15-16 апреля нанес сокрушительное поражение монголам в Албистане, между Кайсари и Малатьей. В мае того же года он вступил в Кесарию и короновался как сельджукский султан. Парвана, давно находившийся в переписке с мамлюками и подстрекавший их к вступлению в Анатолию, не решился присоединиться к Байбарсу, бежал в Арзинджан под покровительство монголов (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 317; Cahen Cl. Pre-Ottoman Turkey. P. 288-289; Amitai R. Mongol Raids into Palestine (A. D. 1260 and 1300) // Journal of the Royal Asiatic Society. Vol. 1987. P. 236ff. Ilisch L. Geschichte der Artuqiden-herrschaft von Mardin zwischen Mamluken und Mongolen. 1260-1410 AD / Inagural-Dissertation... Münster, 1984. S. 55. За несколько лет до этого султан Байбарс установил связь с изгнанным сельджукским султаном сИзз ал-Дином Кай Кавусом и, доверяя уговорам противников Ильханов в Анатолии, надеялся с помощью сИзз ал-Дина очистить Румский султанат от иранских монголов (Irwin R. The Middle East in the Middle Ages: the early Mamluk Sultanate. P. 57)).

Султан Байбарс, не получив существенной поддержки от своих тайных сторонников в стане сельджуков, вскоре покинул Анатолию — в июне 1277 г. он уже был в Дамаске, а 20 июня скоропостижно скончался (Irwin R. The Middle East in the Middle Ages: the early Mamluk Sultanate. P. 57-58).

В 20-х числах июня 1277 г. (мухаррам 676 г.) к сельджукскому султану Гийас ал-Дину Кай Хусраву III (1266—1282) прибыл сельджукский наместник в Синопе Тайбуга [taybugha] и

«принес весть о том, что Джанитиец на [военных] судах [kadragh-ha (Г. Дуда переводит слово как «Galleeren» (Duda H. Op. cit. S. 321))] атаковал Синоп. Тюрки чепни дали отпор, посреди воды в душе его [т. е. Джантитийца. — Р. Ш.] возожгли огонь, и он, разочаровавшись и понеся потери, вернулся восвояси» (Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 332-333. Duda H. Op. cit. S. 319-321).

Под «Джантийцем», вероятно, подразумевался василевс Георгий. Трапезундский морской десант атаковал Синоп, но чепни отбили атаку. Это была последняя в истории Трапезундской империи попытка отвоевать Синоп.

Попутно отметим, что этот отрывок считался до сих пор самым ранним упоминанием туркменов чепни в письменных источниках, свидетельствующим об их расселении в это время в окрестностях Синопа (Sümer F. Oguzlar (Türkmenler). Tarihleri, Boy teskilati, Destanlari. Istanbul, 1992. S. 242; Bryer A. A. M. Greeks and Turkmens: the Pontic Exception // Dumbarton Oaks Papers. Vol. 29. 1975. P. 132ff (The Empire of Trebizond and the Pontos / Collected studies series. London, 1980. No. V). Правда, оба автора допустили неточности в передаче этих сведений из сочинения Ибн Биби: Фарук Сюмер ошибочно считает, что упоминание чепни относится к 1279, а Э. Брайер ошибочно связывает описанные у Ибн Биби события с Самсуном, а не Синопом). Однако вспомним Комментарий к формуляру - в нем утверждается, что именно туркмены отобрали Синоп у Великих Комнинов. Скорее всего, это так же были туркмены чепни. Следовательно, можно констатировать присутствие чепни в восточной Пафлагонии уже для 1265/66 г.

Итак, событие произошло до 20-х чисел июня 1277 г. Очевидно, что Георгий воспользовался весенними победами Байбарса в Анатолии, а также предательством Паравана, отказавшегося в последний момент присоединиться к мамлюкам и оставшегося верным Ильханам. Вряд ли тут могут быть какие-либо сомнения в том, что в сложившейся в 1277 г. ситуации акция Георгия носила выраженный антимонгольский и промамлюкский характер.

Георгий поплатился за неповиновение только через три года. В июне 1280 г. Георгий был арестован ханом Абака в «горах Тавриза» (Panaretos. Р. 627; Bryer А. А. М. The Fate of George Komnenos). По словам Панарета, Георгий был «предательски» выдан архонтами; грузинский источник добавляет, что в его выдаче Абаке участвовали его мать и сестры (Panaretos. παρεδοθη παρατων αρχοντων επιβουλος; Каухчишвили С. Г. Грузинские источники по истории Византии, Тбилиси 1974. Т. 1. С. 29. Другие, менее значительные сообщения армянских и грузинских источников собраны и прокомментированны у Э. Брайера (Bryer A. A.M. The Fate of George Komnenos)). Ситуация в контексте описываемых событий выглядит вполне прозрачной. Георгий избрал путь открытой конфронтации с Ильханами, однако трапезундская знать, включая ближайших его родственников, отказалась поддержать его и выдала его монголам.

Однако что делал Георгий в стане монголов? По-видимому, речь идет о весьма распространенном у монголов институте — суде, вершившемся по канонам обычного права монголов. Этот суд именовался йаргу, судили по нормам Ясы Чингиз-хана, а также по нормам, письменно незафиксированным. Судьями были сами ханы и особые судьи — йаргучи. Именно через йаргу проводились дела по государственным изменам. В 1271/ 72 г. в йаргу был осужден сельджукский вазир Фахр ал-Дин ^сАли, но сумел оправдаться и отделался только лишением государственных должностей. В августе 1277 г. в йаргу судили и Муин ал-Дина Парвана, однако ему не удалось оправдаться, ибо от мамлюков доставили подлинные письма Правана к султану Байбарсу (Aksarayi. P. 93-94; Ibn Bibi (Mukhtasar). P. 320. Об институте йаргу см.: Allsen Th. Mongol Imperialism: the Policies of the Grand Qan Mongke in China, Russia and the Islamic Lands. P. 94-95; Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия // Сочинения. Т. I. M., 1963. С. 457, 559).

Скорее всего, и Георгий прошел через такой суд-йаргу. Вероятно, ему инкриминировали, как предположил Э. Брайер, связь с мамлюками. Однако Георгий не был казнен и в 1280 г. вновь возвратился в Трапезунд (Panaretos. P. 62). Сам этот факт говорит о том, что у него, как некогда у вазира Фахр ал-Дина, были какие-то оправдания.

Стремление к Синопу

Таким образом, почти весь XIII в. прошел для истории Комнинов Понта под знаком борьбы за Синоп: с 1204 по 1277 они по крайней мере трижды занимали порт и трижды теряли его (1204—1214; ок. 1225—1228; 1254-1265/66), а четвертая и последняя их попытка овладеть Синопом провалилась.

Причин для столь упорной борьбы Великих Комнинов за Синоп было несколько. Во-первых, стратегическое его значение, которое трудно переоценить — это был один из самых укрепленных и надежных военных портов на южном берегу Черного моря (Bryer A. A. M, Winfield D. The Byzantine Monuments and Topography of the Pontos. Vol. 1. Washington, 1985. P. 69-88; Карпов С. П. Итальянские морские республики и Южное Причерноморье в XIII-XVbb.: проблемы торговли. М., 1990. С. 77-79). Именно от Синопа начинался самый короткий морской путь из Анатолии в Крым и, по всей видимости, в свое время именно этот порт являлся связующим звеном между анатолийскими и крымскими владениями Великих Комнинов, Видимо не случайно, что мы знаем о завоевании Синопа Мануилом I Великим Комнином именно из крымского источника (из приписки в Сурожском синаксаре): это событие для крымских греков, связанных с Трапезундом представлялось первостепенным по значению.

Существовала и другая, вероятно еще более важная, стратегическая причина для устремленности понтийских греков к Синопу. Только обретение Синопа могло дать Великим Комнинам шанс на возвращение из понтийского заточения. Только находясь там, они могли надеяться, как в 1204—1208 гг., на то, чтобы пробиться в Вифинию, а затем к Константинополю, и восстановить Комниновскую Византию. Для осознания того, что эта некогда вполне реальная идея превратилась после поражения в 1214 г. в чистую утопию, Великим Комнинам понадобилось более половины столетия и пять (!) войн за Синоп.

После ареста Георгия воцаряется его брат Иоанн II (1280—1297), резко изменивший политику империи. Он налаживает отношения с Византией, допускает итальянских купцов в Трапезунд, вступает в переговоры с Папством и, несомненно, нормализует отношения с Ильханами (Подробнее см.: Bryer A. A. M. The Fate of George Komnenos. P. 343, 348; Kursanskis M. L'usurpation de Theodora Grand Comnene // REB. T. 33. 1975. 187-190; Janssens E. Op. cit. P. 90-91). Начиная с правления Иоанна II внешняя политика Великих Комнинов стремительно маргинализируется и регионализируется. Отказавшись от прав на византийский престол и отказавшись от своей бескомпромиссной позиции в вопросе унии с Папством, Великие Комнины потеряли интерес к Синопу как воротам из Понта в Константинополь. Это значительно умерило их участие в «большой» политике. Великие Комнины отныне и до начала XV в. отойдут от глобальных дипломатических интриг и сконцентрируются на рутинной борьбе с тюркской кочевой миграцией, захлестнувшей Понт в XIV в.