Глава 6. Клин клином

В камышовой лодке

На веревочке под потолком покачивался фонарь, рисуя длинные тени на тонкой стенке палатки. Я прикрутил фитиль почти до отказа и приготовился лечь. В лагере было темно и тихо, лишь прибой рокотал на берегу. Ивонна уже забралась в свой спальный мешок на раскладушке у задней стены; Аннета давно уснула за низкой парусиновой перегородкой, отделявшей ее уголок. Вдруг снаружи послышался тихий шепот на ломаном испанском языке:

- Сеньор Кон-Тики, можно мне войти?

Я натянул штаны и приоткрыл замок-молнию палатки ровно настолько, чтобы можно было высунуть нос и один глаз. Сквозь мрак я различил неясную фигуру со свертком под мышкой; еще дальше высился, касаясь головой звездного неба, силуэт широкоплечего великана. Прошло семь дней, как "длинноухие" приступили к подъему изваяния.

- Можно войти? - прозвучал опять умоляющий шепот.

Я тихо открыл и неохотно впустил гостя. Скользнув

внутрь, он остановился, полусогнувшись, и стал осматриваться с восхищенной и благодарной улыбкой. Я узнал его: это был самый младший член бригады бургомистра, из числа так называемых "нечистых длинноухих", двадцатилетний юноша с на редкость приятной внешностью, по имени Эстеван Пакарати. Низкая палатка не позволяла ему выпрямиться во весь рост, и я попросил его присесть на мою кровать.

Некоторое время он сидел, смущенно улыбаясь и подыскивая слова. Потом неловко сунул мне круглый сверток:

- Это - тебе.

Я развернул помятую коричневую бумагу и увидел курицу. Курицу... из камня. Она была выполнена очень реалистично, в натуральную величину и ничем не походила на обычные изделия островитян. Прежде чем я успел сказать что-либо, гость поспешно продолжал:

- Все в деревне говорят, что сеньор Кон-Тики послан нам, чтобы приносить счастье. Именно поэтому ты дал нам столько всего. Все курят твои сигареты и благодарят тебя.

- Но откуда у тебя этот камень?

- Это моя курица. Моя жена получает все сигареты, которые ты даешь мне каждый день, и она сказала, чтобы я в благодарность отнес тебе эту курицу.

Ивонна наполовину вылезла из спального мешка и достала из чемодана материал на платье. Но Эстеван решительно отказался принять от меня отрез.

- Это не меновая торговля, - сказал он, - я принес подарок сеньору Кон-Тики.

- А это подарок твоей жене, - ответил я.

Эстеван неохотно уступил и снова принялся благодарить за еду, сигареты и все прочее, что получали ежедневно он и остальные "длинноухие". Потом выбрался из палатки и исчез во мраке, направляясь к себе в деревню на ночь. На прощание он попросил меня спрятать камень, чтобы никто не увидел.

Я еще раз посмотрел на курицу. Мастерски сделано! Камень чуть попахивал дымом. Впервые я видел подлинно художественное изделие островитян, а не одну из бесконечно повторяющихся деревянных фигур или миниатюрных копий статуй-великанов. Я убрал каменную наседку в чемодан и задул фонарь.

На следующий вечер, когда в лагере опять наступила тишина, снова послышался таинственный шепот. Что ему нужно теперь?

На этот раз Эстеван принес скорченного каменного человечка с длинным птичьим клювом, держащего яйцо в одной руке. Это был горельеф, высеченный на плоском камне; он представлял собой вариант скульптур, обнаруженных возле Оронго, обители птицечеловеков, развалины которой мы исследовали в горах. Замечательное изделие отличалось своеобразным стилем. Жена Эстевана прислала его в подарок за то, что получила от нас материал. Фигурка была вытесана ее отцом: Эстеван снова попросил нас никому не показывать камень. Мы вручили ему еще пакет для жены и пожелали спокойной ночи. Убирая фигурку, я опять обратил внимание на сильный запах дыма; камень был влажный и тщательно начищен песком. Происходило что-то загадочное, но что именно?

Я так долго ломал себе голову над этими искусно сделанными фигурами с непонятным запахом, что в конце концов не выдержал. Под вечер я зазвал бургомистра в палатку и плотно закрыл вход.

- Мне нужно спросить тебя кое о чем, при условии, что ты не скажешь никому ни слова о нашем разговоре, - сказал я.

Бургомистр, страшно заинтригованный, поклялся молчать, как рыба.

- Что ты скажешь об этом? - продолжал я, доставая из чемодана оба камня.

Бургомистр отпрянул так, словно обжегся; он побледнел и вытаращил глаза, как будто увидел злого духа или дуло пистолета.

- Откуда они у тебя? Откуда они у тебя? - крикнул он наконец.

- Этого я тебе сказать не могу. Но что ты скажешь про них?

Бургомистр по-прежнему сидел с вытаращенными глазами, откинувшись назад.

- На всем острове никто, кроме меня, не умеет делать подобных фигур, - сказал он с таким лицом, точно встретился нос к носу с собственным призраком.

Продолжая разглядывать фигуры, бургомистр явно что-то сообразил: в глазах его зажглось любопытство, на смену которому пришла уверенность. Наконец он спокойно обратился ко мне:

- Убери оба камня и отправь возможно скорее на корабль, чтобы никто из наших не увидел. Если получишь еще, то принимай их и тоже прячь на судне, хотя бы они казались новыми.

- Хорошо, но что же это все-таки такое?

- Это очень серьезная вещь - родовые камни.

Я не стал умнее от странных речей бургомистра, понял только, что, сам того не ведая, оказался замешанным в нечто весьма и весьма щекотливое. Видно, тесть Эстевана занимался какими-то необычными делами.

Я знал Эстевана, как простодушного и приветливого человека, очень отзывчивого и благодарного. Когда и на третий вечер послышались его шаги в темноте, я твердо решил докопаться до истины. Я усадил Эстевана на кровать и приготовился начать длинный разговор, однако ему не терпелось сначала показать принесенное. На этот раз речь шла о трех изделиях из камня, и, когда он вывалил их из мешка на мою кровать, я просто онемел. По всей окружности одного камня располагались рядом три удивительные усатые головы, так что борода одной переходила в волосы следующей. Второй камень представлял собой палицу с глазами и ртом, третий - человека, зажавшего в зубах громадную крысу. Мотивы и исполнение совершенно своеобразные, чуждые острову Пасхи; более того - ничего подобного я не видел ни в одном музее среди экспонатов со всего света.

Никто не мог бы убедить меня, что эти изображения выполнены тестем Эстевана. Было в них что-то сумрачное, почти языческое, что отражалось также и во взгляде парня, когда он смотрел на камни, в том, как он прикасался к ним.

- Почему мужчина держит крысу во рту? - спросил я.

Никакого другого вопроса я не мог придумать в тот момент.

Эстеван оживился. Он подсел поближе и стал приглушенным голосом объяснять, что таков был траурный обычай предков. Когда у мужчины умирали жена, ребенок или кто-нибудь из близких, ему надлежало поймать киое - крысу местного съедобного вида, обитавшую на острове до появления корабельных крыс, и обежать один раз без передышки вдоль всего побережья с крысой в зубах, убивая каждого, кто станет на его пути.

- Так воин показывал свое горе, - объяснил Эстеван с плохо скрываемым восхищением в голосе.

- Кто же вытесал эту скорбящую фигуру?

- Дед моей жены.

- А остальные сделал ее отец?

- Я не знаю точно... Одни - он, другие - дед. Она сама видела, как отец делал такие фигуры.

- Отец работает сейчас у меня?

- Нет, он умер. Это камни священные, важные.

Час от часу не легче!

Эстеван снова заговорил о том, что в деревне уверяют, будто я прислан на остров высшими силами. Какая-то невообразимая несуразица!

- Но где вы хранили эти камни после смерти отца жены? В доме?

Эстеван помялся немного, потом решился:

- Нет, в пещере, в родовой пещере.

Я промолчал. А Эстеван продолжал рассказывать. Вся пещера полна таких изделий. Но найти ее абсолютно невозможно. Только его жена знает вход. Она одна может войти туда. Сам он никогда не видел пещеру. Но примерно представляет себе, где она находится, потому что стоял неподалеку, пока жена ходила за камнями. Это она сказала, что вся пещера заполнена ими.

Так Эстеван посвятил меня в свою тайну, и, когда он пришел на следующий вечер, разговаривать на эту тему было уже легче. Он сообщил шепотом, что попытается уговорить жену взять меня с собой в пещеру. Тогда я сам смогу выбрать, что мне больше нравится, потому что все камни вымести невозможно - слишком их много. Вся беда в том, продолжал он, что жена очень уж волевая, а в этом вопросе просто непреклонная. Она и его-то ни разу не впускала в пещеру. Если же она согласится, мы вместе крадучись пройдем ночью в Хангароа, так как пещера находится где-то прямо в деревне.

Эстеван рассказал дальше, что жена чистит камни песком, моет водой и сушит над кухонным очагом, прежде чем послать мне: боится, как бы кто-нибудь из островитян не увидел их и не догадался, что она выносит старинные изделия из родовой пещеры. В ответ на мою просьбу он обещал сказать жене, чтобы она больше не мыла камни. Она спрашивала - может, мне хочется получить из пещеры что-нибудь определенное.

Но о чем просить, если даже Эстеван не мог рассказать мне, что там есть? Одно не подлежало сомнению: из тайного хранилища на острове были извлечены бесценные для этнографии произведения искусства.

Бургомистру ничего не стоило проследить, кто из его людей покидает ночью пещеру Хоту Матуа. Да он мог, если уж на то пошло, и подежурить у моей палатки ночку-другую. Так или иначе, но однажды он отвел меня в сторонку и доверил с лукавинкой в глазах, что тесть Эстевана был его хорошим другом, пока не умер много лет назад. Он последним на острове делал "важные" камни, добавил бургомистр. Такие камни изготовляли для самих себя, не для продажи.

- А что же с ними делали? - спросил я.

- Их приносили с собой и показывали во время праздников, когда происходили пляски.

Больше мне ничего не удалось выведать у бургомистра.

Позже я снова встретился с Эстеваном, и он опять принес мне ночью камни из пещеры. Потом его ночные посещения внезапно прекратились. В конце концов я послал за ним. Он пришел под вечер в мою палатку, обескураженный и огорченный: жена Эстевана пришла к заключению, что два духа, охраняющие ее пещеру, рассердились на нее за то, что она унесла так много. Теперь она наотрез отказывается взять меня с собой в пещеру. Поэтому Эстеван и перестал носить мне каменные фигуры. Сам он готов сделать для меня все, что угодно, но жена не поддается ни на какие уговоры. Она тверда, как кремень, объяснил он. Недаром отец на ней остановил свой выбор, когда передавал наследственную тайну.

В то время как Эстеван являлся ко мне по ночам с камнями, на острове одно за другим происходили важные события. Археологи делали всё новые поразительные находки, и суеверие островитян с каждым днем проявлялось все сильнее. Эд, занимаясь вместе с бригадой островитян раскопками на вершине Рано Као, открыл стены неизвестного дотоле храма. Однажды, когда я пришел навестить его, двое рабочих решили выжать из меня признание.

- Сознайся, что ты происходишь из местного рода, который переселился с острова Пасхи много поколений назад! - сказал один из них.

- Не отпирайся, мы все знаем, - поддержал его второй.

Я рассмеялся и возразил, что я самый настоящий норвежец, живу на противоположном конце земного шара. Но рабочие стояли на своем: чего упорствовать, если меня все равно разоблачили? Они хорошо знают предание об одном островитянине, который в далекие времена покинул остров и не вернулся обратно. К тому же, если я никогда раньше не бывал на острове, то как могло случиться, что я сразу же направился прямо в Анакену и поселился именно там, где поселился в свое время Хоту Матуа, когда высадился впервые на остров?

Мне оставалось только сдаться и обратить все в шутку; убедить их было невозможно.

В тот же день рабочие Арне по его просьбе перевернули большой прямоугольный камень, который лежал около самой дороги у Рано Рараку и показался ему чем-то необычным. Все местные жители знали этот камень, многие не раз сидели на нем. Но никому не приходило в голову перевернуть его. Ко всеобщему удивлению, на нижней стороне оказалось изображение неведомого идола с толстыми губами, плоским носом и большими мешками под глазами. Широкое квадратное лицо не имело ничего общего с привычным для острова Пасхи стилем. Опять появилось что-то новое, и опять островитяне были озадачены. Какой прозорливый человек подсказал сеньору Арне мысль перевернуть этот камень? Рабочие не сомневались, что сеньор Кон-Тики общается со сверхъестественными силами, о чем и сказали Арне.

А однажды вечером мы с Ивонной снова навестили бургомистра и его "длинноухих" товарищей в пещере Хоту Матуа. Они уписывали здоровенные ломти хлеба с маслом и джемом, а на костре в большом котелке варился кофе.

- Дома мы едим только батат и рыбу, - сообщил бургомистр, похлопывая себя с довольным видом по животу.

Вспыхнул жестяной светильник, и снова зашел разговор о старине, на этот раз о том, как король Тууко-иху у подножия красной стены в каменоломне Пунапау обнаружил двух спящих призраков. Оба призрака были длинноухие и бородатые, с большим горбатым носом, а худые до того, что ребра выпирали наружу. Король тихонько удалился и поспешил домой, чтобы вырезать из дерева изображение удивительных существ, пока не забыл их вида. Так впервые появились столь типичные для острова Пасхи фигуры моаи кава-кава - человека-призрака.

Управившись с ужином, "длинноухие" вытащили болванки и принялись вырезывать свои моаи кава-кава; старшие продолжали рассказывать. По неровным стенам пещеры бегали беспокойные тени. Мы услышали о призраках-каннибалах, которые являлись ночью и требовали кишок, о привидении женского пола: оно лежало в море и длинной-длинной рукой утаскивало людей с утесов. Другие призраки сталкивали островитян с обрыва в волны. У Лазаря, помощника бургомистра, коварное привидение столкнуло в море бабушку; однако попадались и такие привидения, которые хорошо относились к отдельным людям и помогали им. Большинство призраков вели себя дружелюбно по отношению к одному определенному роду, но зато творили зло всем остальным.

Как раз в то время, когда я выпытывал тайны родовых пещер у Эстевана, мне задал еще одну загадку Лазарь, правая рука бургомистра и, как утверждали оба, одно из важнейших лиц на острове. Бургомистр сообщил мне, что он очень-очень богатый человек. В жилах Лазаря текла кровь и "длинноухих" и "короткоухих", с небольшой посторонней примесью, виновниками которой были случайные приезжие европейцы. Он отличался превосходным телосложением, но в чертах его лица Дарвин увидел бы лишнее подтверждение своей эволюционной теории. Если когда-нибудь археологи откопают череп Лазаря, то заподозрят, пожалуй, что остров Пасхи был колыбелью человечества. Впрочем, несмотря на низкий скошенный лоб, выступающие надбровные дуги и такие же выступающие вперед челюсти с жемчугом зубов под полными губами, маленький подбородок, мясистый нос и чуткие глаза дикого зверя, - несмотря на все это, Лазаря никак нельзя было сравнить с тупой обезьяной. Он отличался редкой сообразительностью и смышленостью, которые сочетались с ярко выраженным чувством юмора; вместе с тем он был очень суеверен.

В этот день Эд сообщил мне, что обнаружил неизвестные фрески на потолочной плите в развалинах Оронго. Почти одновременно Арне нашел на земле у подножия Рано Рараку новую необычную фигуру. А под вечер, когда "длинноухие" закончили свой рабочий день и удалились в пещеру Хоту Матуа, Лазарь с таинственным видом отвел меня в сторону.

- Теперь тебе только ронго-ронго недостает, - сказал он, изучая украдкой выражение моего лица.

Я мигом сообразил, что он затеял разговор неспроста, и напустил на себя безразличие.

- Их не осталось больше на острове, - ответил я невозмутимо.

- Нет, остались, - возразил Лазарь осторожно.

- Ну, так они гнилые и рассыплются при первом прикосновении.

- Нет, мой двоюродный брат сам держал в руках две ронго-ронго.

Я не поверил ему. Лазарь понял это и попросил пройти с ним за каменную стену, возле которой лежал на своей башне поднимаемый истукан. Здесь он шепотом рассказал мне, что у него есть два двоюродных брата-близнеца, Даниель и Альберто Ика. Альберто родился часом позже Даниеля, тем не менее именно ему была по наследству доверена тайна родовой пещеры, полной удивительных вещей, в числе которых есть несколько ронго-ронго. Два года назад. Альберто ходил в пещеру и принес оттуда две деревянные ронго-ронго; одна из них выглядела, как плоская рыба. Обе были испещрены маленькими рисунками, цветом почти черные и совсем твердые, хотя и очень старые. Не только Лазарь, но и многие другие видели их. Однако Альберто, взяв таблицы из пещеры, нарушил табу; ночью, когда он спал, к нему подобрался аку-аку и стал щипать и колоть, пока не разбудил его. Альберто выглянул из окна и увидел тысячи крохотных человечков, приготовившихся влезть в дом. Альберто чуть не свихнулся от страха и тут же отправился прямиком в пещеру, чтобы положить обе ронго-ронго на место. Находится эта пещера поблизости от долины Ханга-о-Тео. Лазарь вызвался сделать все от него зависящее, чтобы убедить двоюродного брата набраться храбрости и снова сходить за таблицами.

Мне удалось выведать у Лазаря, что семья их владеет несколькими пещерами. Лазарь и сам знал ход в один тайник, расположенный около Ханга-о-Тео. Правда, ронго-ронго в нем нет, зато хранится много других предметов. Я попытался уговорить Лазаря провести меня в эту пещеру, но тут его сговорчивости пришел конец. Он наградил меня уничтожающим менторским взором и объявил, что тогда мы оба пропадем. В пещере обитает родовой аку-аку, там лежат скелеты двух предков, и, если туда захочет проникнуть чужой, аку-аку страшно покарает его. Вход в пещеру - священнейшая из всех тайн.

Я поднял на смех воображаемого аку-аку, призвал Лазаря проявить здравый смысл, но это было все равно, что головой пробивать стену. Все мои усилия оказались напрасными. Единственное, чего я добился после долгих уговоров, - это обещания Лазаря, что он сам принесет мне что-нибудь из тайника. Но что именно? Птицечеловека с яйцом или без яйца? В пещере есть все что угодно, кроме, конечно, ронго-ронго. Я предложил ему принести всего понемногу, чтобы я смог выбрать сам. Однако Лазарь ответил, что так нельзя. Хотя в пещере полно удивительных предметов, он может рискнуть вынести только какой-нибудь один. Тут наш разговор прервали. Лазарь попрощался и исчез.

На следующий день я отправился посмотреть, как идет работа "длинноухих"; тогда они еще продолжали носить камни, наращивая башню для подъема истукана. Бургомистр и Лазарь подошли ко мне побеседовать.

- Видишь, аку-аку помогает, - пробормотал бургомистр - Без помощи сверхъестественной силы мы бы ни за что не справились.

Они сообщили, что сегодня изжарили курицу в земляной печи около пещеры, чтобы статуя поднималась быстрее.

Я попытался втолковать им, что все это суеверие, но натолкнулся на решительный отпор. Они посмотрели на меня, как на безнадежного идиота, когда я заявил, что никаких аку-аку не существует. Разумеется, существуют! В старое время весь остров кишел ими, теперь их стало гораздо меньше, но и то можно назвать сколько угодно мест, где и по сей день обитают аку-аку. Они бывают и мужского и женского рода, и добрые и злые. Кто говорил с аку-аку, рассказывает, что у них особенный, писклявый голос; доказательств существования аку-аку неисчислимое множество...

Мне не давали слова вставить. С таким же успехом я мог бы попытаться убедить их, что нет рыбы в море или кур в деревне. Было ясно, что над островом довлеет прочно укоренившееся суеверие, надежно преграждающее вход в пещеры с неведомыми доселе предметами.

В книге патера Себастиана об острове я прочитал как-то следующее:

"Существовали тайные пещеры, принадлежавшие определенным родам, и лишь наиболее значительные представители рода знали вход в тайную родовую пещеру. В подземных тайниках хранились драгоценные предметы - например, таблицы с письменами ронго-ронго и статуэтки. Секрет расположения этих пещер утрачен со смертью последних представителей старого времени..."

Итак, я отправился к патеру Себастиану. Во всем свете нет человека, который лучше него знал бы остров Пасхи и секреты островитян. Кроме того, я мог быть уверен, что рассказанное ему останется между нами.

Я сказал патеру, что у меня есть основание полагать, что островитяне до сих пор пользуются тайными родовыми пещерами. Он отпрянул с озадаченным видом и непроизвольно схватился за бороду:

- Не может быть!

Не называя имен, я рассказал ему о полученных мной загадочных камнях. Патер сразу воспламенился и спросил, где расположена пещера. Но я мог лишь поделиться тем немногим, что знал; сообщил также, что из-за суеверия островитян вход в пещеры для меня закрыт. Патер Себастиан, взволнованно расхаживавший по комнате в своей белой сутане, остановился и обеими руками взялся за голову.

- Они неизлечимо больны этим суеверием, - произнес он. - На днях ко мне пришла старая Мариана и совершенно серьезно принялась уверять, что ты не человек. Суеверие укоренилось в них так прочно, что его не победишь на протяжении одного поколения. Они страшно чтят своих предков, и это вполне понятно. И ведь они добрые христиане, но это суеверие!..

Он с отчаянием в голосе сообщил, что ему до сих пор не удалось переубедить собственную домоправительницу, почтенную Эрорию, которая считает своим предком кита, выброшенного на берег залива Хотуити. Эрория на все отвечает ему, что он, хотя и священник, не может ничего знать об этом, а она слышала это от своего отца, ему же рассказал его отец, в свою очередь узнавший об этом от своего отца, а уж тому ли этого не знать - ведь он сам и был тем китом!

Мы согласились, что мне нелегко будет раскусить такой орешек. Не так уж это просто: убедить пасхальца провести вас в место, где, по его убеждению, водятся черти и злые духи. Патер Себастиан предложил мне взять у него святой воды. Местные жители относятся к ней с большим уважением; может быть, они расхрабрятся, если мы окропим вход в пещеру. И еще мы решили, что патеру Себастиану не следует открыто вмешиваться в это дело. Он и сам признал, что ему-то островитяне меньше всего решатся доверить подобные тайны. Но контакт поддерживать мы будем; он просил меня заходить к нему, не стесняясь, хотя бы среди ночи, если мне удастся проникнуть в тайную пещеру.

Трудно было понять, как умные люди могут быть настолько суеверны, пока я не догадался обратиться за сравнением к нашему собственному миру. Мне приходилось слышать о двадцатиэтажных домах без тринадцатого этажа, о самолетах, в которых за двенадцатым местом сразу следует четырнадцатое. Выходит, кто-то верит, что за числом тринадцать прячется злой дух? Безымянный дух, приносящий несчастье? Не хватает только, чтоб мы назвали его аку-аку... Есть люди, боящиеся просыпать соль или разбить зеркало, другие считают дурной приметой, если дорогу перешла черная кошка. Такие люди верят в аку-аку, хотя и не употребляют этого имени. Так стоит ли удивляться тому, что обитатели самого заброшенного в мире островка подозревают своих предков в колдовстве и верят, что те расхаживают в виде призраков среди собственных гигантских портретов, которые даже мы, европейцы, открыто признаем загадкой? Если можно видеть аку-аку в черной шерстке киски, мирно шествующей через дорогу в солнечный летний день, то почему их нельзя вообразить себе среди черепов и скелетов в темных лавовых туннелях острова Пасхи?

Суеверие островитян укоренялось на протяжении столетий. Они унаследовали веру в вездесущих злых духов; некоторые из них вообще не решаются ходить в определенные места, особенно ночью. Бургомистр и Лазарь с сумрачным видом признались, что этот страх является бичом острова. Я не учел всего этого и, подобно многим другим до меня, совершил очевидный промах. Разумные доводы не могли погасить пламя суеверия; все мои аргументы не имели совершенно никакого воздействия. Лесной пожар водой не затушишь, тут надо зажигать встречный огонь: пламя пламени худший враг, если подчинить его своей воле.

Я думал так, что мозги трещали, и пришел в конце концов к выводу, что, пожалуй, суеверие надо суеверием же и искоренять. Островитяне верят, что я сообщаюсь с предками? Тогда они обязаны поверить в посланное теми же предками знамение, что старые табу и проклятия утратили силу. Всю ночь я ворочался с боку на бок, обдумывая свой план. Ивонна считала его безумным, но соглашалась, тем не менее, что стоит попытать счастья.

На следующий день между бургомистром, Лазарем и мной состоялся на осыпи длинный разговор. В приятельской беседе выяснились самые невероятные вещи. Для начала я рассказал - и это вполне отвечало истине, - что знаю секрет табу, что я лично первым отважился плыть на пироге через Ваи По - подземное озеро в охраняемой табу пещере на Фатухиве. На том же острове я, без каких-либо неприятных последствий, проник в склеп в заколдованной стене пае-пае.

Бургомистр и Лазарь слушали разинув рот; они даже не знали, что табу существует и на других островах. Я же достаточно изучил этот вопрос, чтобы потрясти их своими познаниями. Особенно большое впечатление произвели слышанные мной на Фатухиве рассказы с богатейшим ассортиментом зол и несчастий, которые поразили людей, нарушивших табу предков.

Бургомистр побледнел и стал ежиться. Смущенно улыбаясь, он признался, что в самый жаркий день ему становится холодно, когда он слушает такие истории. Именно так, как я рассказал, обстоит дело и на острове Пасхи, продолжал он. А затем я услышал множество местных примеров: как целую семью поразила проказа, как акула отхватила руку провинившемуся, как мощный поток смыл камышовую хижину вместе со всеми ее обитателями, как многие островитяне сходили с ума, потому что аку-аку кололи и щипали их по ночам, - и все это за то, что эти люди посягали на табу родовых пещер.

- А что случилось с тобой? - спросил Лазарь, сгорая от любопытства.

- Ничего, - ответил я.

Лазарь был явно разочарован.

- Это потому, что у тебя есть мана, - заявил он. (Так обозначается магическое свойство человека, источник волшебной силы.)

- У сеньора Кон-Тики есть не только мана, - обратился с хитрым видом бургомистр к Лазарю. - У него есть добрый аку-аку, который приносит ему счастье.

Я ухватился за эту соломинку.

- Поэтому я смело могу войти в пещеру табу, и мне ничего не будет, - сообщил я им.

- Тебе-то ничего не будет, зато будет нам, если мы покажем тебе пещеру, - ответил Лазарь, указывая на себя, и кивнул с многозначительной улыбкой.

- Со мной и вам не будет ничего, мой аку-аку очень сильный, - попытался я поколебать его.

Но Лазарь в это не мог поверить. Его семейный аку-аку отомстит ему, тут и мой аку-аку не поможет, даже если защитит меня самого. А один я ни за что на свете не найду входа, хотя бы стоял так же близко, как мы теперь друг от Друга.

- Лазарь принадлежит к очень важному роду, - хвастливо заметил бургомистр. - У его родни много пещер. Они богатые.

Лазарь гордо сплюнул.

- У меня тоже есть мана, - заявил бургомистр, похваляясь своей волшебной силой. - Это мой аку-аку помогает нам поднимать статую. В моей пещере в маленькой аху на берегу залива Лаперуза находятся три аку-аку. Один изображен в виде птицы.

Итак, выяснилось, что мы все трое важные персоны. Бургомистр и Лазарь принялись хвастаться друг перед другом своим знанием дурных и хороших примет; и тут я случайно узнал, что в этот день, сам того не ведая, успешно выдержал серьезное испытание. Бургомистр рассказал, что смотрел утром, как я завязываю узел на палаточной растяжке. Он убедился, что я тоже человек сведущий: небось завязывал узел справа, а не слева!

Опираясь на такой мощный плацдарм, я перешел в решительное наступление. Я объявил им, что мне известно, почему родовые пещеры объявлены табу - исключительно для того, чтобы сохранить изделия предков. Несчастье грозит лишь тому, кто отдаст фигуры в обмен туристам и матросам: те плохо в них разбираются и способны даже со временем забросить камни. Если же скульптуры отдать ученым, которые поместят их в музей, то это принесет счастье. Музей - все равно что церковь; там люди могут только осторожно ходить и смотреть, фигуры будут стоять за стеклом, никто не сломает их и не выкинет. Зато вместе с ними с острова уйдут и злые духи, и больше некого будет бояться.

Мне показалось, что мои слова производят особенно сильное впечатление на Лазаря, и я не ошибся. В ту же ночь снова кто-то шепотом позвал Кон-Тики и поскребся в стенку палатки. На этот раз ночным гостем был не Эстеван, а Лазарь. Он сунул мне мешок, в котором лежала старинная каменная голова, плоская, с необычными чертами лица и длинными жидкими усами. В углублениях в камне застряла паутина; видно было, что его не мыли и не чистили песком. Затем Лазарь рассказал о самой пещере: она полна скульптур, среди которых каменная чаша с изображением трех голов, удивительные люди и животные, изображения кораблей. Пещера расположена около Ханга-о-Тео, первоначально принадлежала прадеду; позже перешла по наследству к Лазарю и его трем сестрам. Никакой беды с ним не случилось, когда он доставал каменную голову, и теперь Лазарь собирался поговорить с двумя старшими сестрами, чтобы они позволили принести мне что-нибудь еще. С младшей, двадцатилетней, говорить нечего, она в этих делах не смыслит. По голосу Лазаря слышно было, что посещение пещеры сделало его героем в собственных глазах.

Всего их семья владеет четырьмя подземными тайниками, продолжал он. Тот, в котором лежат ронго-ронго и в который ходил Альберто, находится поблизости от пещеры, где взял голову Лазарь, но вход в него известен одному лишь Альберто. Еще один расположен в скалах около Винапу, его Лазарь знает; туда он собирается сходить в следующий раз. Четвертая пещера - на склоне Рано Рараку, родины статуй; она большая, с тремя отделениями, принадлежащими трем различным родам; в ней полно чужих скелетов. Он ни за что не решится войти туда, да и входа не знает. Я спросил его, не случаются ли кражи, раз три рода знают ход в одну и ту же пещеру. Нет, таких вещей бояться нечего: каждому роду принадлежит своя часть пещеры, охраняемая родовым аку-аку.

Лазарь получил материал и другие подарки для обеих старших сестер и скрылся во мраке.

На следующий день бургомистр снова стоял на аху, командуя "длинноухими", которые раскачивали бревна, вися на веревках.

А у него есть родовая пещера? Стоит как ни в чем не бывало и вчера ничем не выдал себя. Что он сказал? Что у него есть помогающий ему аку-аку да еще трое бесплотных приятелей обитают в каменной стене на берегу залива Лаперуза. Я смотрел на бургомистра: уверенно и спокойно распоряжался он подъемом фигуры, словно опытный инженер.

Было бы странно, если бы род Лазаря владел четырьмя пещерами, а сам глава "длинноухих" не имел ни одной. Да только, видно, нужно средство посильнее, чтобы бургомистр заговорил. В этот день я улучил момент снова побеседовать с глазу на глаз с бургомистром и его помощником. Я не знал, есть ли пещеры у бургомистра, но он, во всяком случае, был осведомлен об их существовании. В ходе разговора я спросил, много ли родов владеет такими пещерами. Много, ответил бургомистр, но они почти никогда не говорят об этом друг с другом. Большинство пещер утрачено, потому что их местонахождение известно, как правило, только одному члену семьи, и если он умрет, не успев доверить тайну преемнику, никто не найдет входа - настолько все засекречено. Таким образом пропало множество родовых пещер. Старинные изделия лежат в них без ухода и разрушаются, а это приносит несчастье, объяснили мне собеседники.

- Вот это-то и надо предотвратить, - подхватил я. - Именно поэтому так важно поместить изделия в надежный музей, где их никто не украдет. Уж там они будут в полной сохранности, для этого специальный сторож есть.

Бургомистр призадумался. Нет, тут что-то не так. Те, кто сделал фигуры, говорили, что они должны храниться в тайных пещерах, а не в домах.

- Это потому, что на камышовые хижины нельзя было положиться, - объяснил я. - В то время самым надежным местом были пещеры, но ведь и в них все пропадает, стоит только забыть вход. А дверь в музей любой может найти.

Однако бургомистр продолжал колебаться. Слово предков было сильнее той мана, которую он мне приписывал. Если уж на то пошло, у него самого есть и мана и аку-аку, между тем он не замечал никаких признаков того, чтобы предки передумали.

Я очутился в тупике; теперь уже и Лазарь начинал сомневаться. И тут я решился на отчаянный план. Надо придумать знамение, которое убедило бы суеверного бургомистра, что предки отменили свое смертоносное табу.

На равнине рядом с лагерем стояла старая аху с поверженными статуями. Первоначальная, классическая стена сильно пострадала в процессе перестройки во вторую эпоху. К тому же эта перестройка так и не была доведена до конца, а потом стену подвергли еще и сознательному разрушению. На песке перед ее фасадом лежали в беспорядке отесанные и неотесанные глыбы. Билль, приехав как-то в воскресенье в лагерь, осмотрел разрушенную аху и обнаружил на одной плите под слоем песка нечто вроде головы кита; остальную часть изображения закрывала огромная глыба. Прежде чем возвращаться в Винапу, Билль рассказал мне о своей находке. Вместе с фотографом я отправился к аху и отыскал плиту. Общими усилиями мы приподняли ее и увидели рельефное изображение кита с метр длиной; однако в следующий момент плита сорвалась и упала изображением вниз. Задняя, необработанная ее сторона ничем не отличалась от других камней, валявшихся кругом.

Это подало мне идею. Никто не видел, как мы переворачивали плиту. Я предложил бургомистру и Лазарю прийти в лагерь около полуночи, когда будет совсем темно и тихо: мы устроим магическое представление и убедим предков прислать из-под земли сделанное ими изображение в знак того, что они больше не опасаются открывать свои старые тайны.

Бургомистр и Лазарь с восторгом подхватили мое предложение, и, когда спустился ночной мрак, оба крадучись пришли в лагерь. Как раз перед их появлением у меня побывал Эстеван со своим последним подарком. Ивонна терзалась тревожными предчувствиями и чутко прислушивалась, не в состоянии уснуть. Весь остальной лагерь спал.

Я объявил гостям, что мы должны выстроиться гуськом, положив друг другу руки на плечи, и медленно пройти по кругу, а наутро внутри этого круга обязательно найдем что-нибудь, сделанное самими предками и присланное ими в подтверждение того, что аку-аку и в самом деле никого больше не будут наказывать за нарушение старых табу. И вот мы двинулись вперед - я первым, сложив руки накрест, за мной бургомистр, держа меня за плечи, и последним Лазарь. Я не видел, куда ставлю ноги, и задевал все камни на нашем пути, тем более что меня распирал смех. Но двое, которых я тащил на буксире, до такой степени были увлечены церемонией, что могли бы пройти за мной даже по канату. Наконец обход завершился. Снова очутившись у моей палатки, мы без слов низко поклонились друг другу и бесшумно разошлись.

Едва занялся новый день, как бургомистр уже явился в лагерь рассказать мне о двух таинственных огоньках, которые показались ночью около пещеры Хоту Матуа. "Джип" не имел к огонькам никакого отношения, так что речь шла, без сомнения, о добром предзнаменовании. Как только все получили свое дневное задание, я вызвал бургомистра и Лазаря и попросил их выбрать из своих людей самого лучшего и самого надежного, чтобы он помог нам искать внутри круга, который мы обошли ночью. Бургомистр, не раздумывая, предложил своего младшего брата Атана Атана. Небольшого роста черноусый островитянин с огромными доверчивыми глазами простодушно заверил меня, что совершенно верно: он действительно очень хороший человек, с золотым сердцем. Если я не верю, то могу спросить хоть кого в деревне. Мы взяли Атана с собой и приступили к поискам; я попросил их переворачивать все камни подряд, не то мы можем пропустить изделие предков. Желая придать всему больше драматизма, я начал поиски с дальнего конца, чтобы кит попался нам не сразу.

Но случай решил иначе. Сначала Атан обнаружил необычный предмет из красного камня, потом мне самому попался старый каменный напильник и чудесный топорик из обсидиана. Сразу вслед за этим мы услышали крик Атана. Он перевернул большую плиту и теперь счищал песок с ее нижней стороны. Бургомистр, Лазарь и я поспешили к нему, и я увидел прекрасное рельефное изображение кита. Но это был совсем не тот кит, которого я приготовил, - выходит, их тут целых два! "Длинноухие" бросили свою статую и прибежали к нам посмотреть. Из лагеря примчались кок, стюард и фотограф. Бургомистр, взволнованно дыша, пожирал глазами находку. Он был восхищен не меньше Атана и вместе с ним бормотал хвалу могуществу моего аку-аку. Лазарь стал вдруг ужасно важным и с напускным спокойствием произнес, что это место принадлежало раньше его роду и родовым аку-аку. По телу бургомистра пробежал трепет. Островитяне воззрились на меня, как на невиданного зверя. А я думал о том, что у меня в запасе есть еще больший сюрприз!

- Вы видели раньше такие изображения? - спросил я.

Нет, никто не видел. Но все узнали в нем мамама ниухи - дельфина.

- Тогда я сделаю так, что внутри круга появится еще одно, - сказал я.

Бургомистр отправил своих людей обратно собирать булыжники для подъема статуи, и наша четверка возобновила поиски. Переворачивая камень за камнем, мы медленно приближались к цели. В этот момент стюард позвал меня завтракать. Я приказал своим помощникам ждать моего возвращения: я сам заставлю кита появиться.

Сидя за завтраком в столовой, мы вдруг услышали шум и крики снаружи. В палатку вбежал бургомистр и сообщил мне, страшно расстроенный, что без его ведома двое рабочих вошли в круг и стали искать сами. Они нашли кита и поволокли к пещере Хоту Матуа, собираясь продать его мне. Бургомистр был в полном отчаянии. Я потер себе нос: н-да, задали они мне задачу... Что же делать? Они присвоили себе мои лавры, и теперь я уж не смогу колдовством добыть кита, которого обещал сам вызвать на свет божий.

Между тем Лазарь успел догнать рабочих и чуть не силой заставил их вернуться и положить камень на место. Постой, но ведь они кладут его совсем не туда! Я подошел поближе с бургомистром, и тут настал мой черед опешить. Мой кит лежал все так же - оборотной стороной вверх, его никто не трогал! А парни, которые стояли сейчас передо мной с виноватым и испуганным видом, нашли третьего кита, размером поменьше. Я поспешил успокоить их: всё в порядке. Как только я поем, мы продолжим, и я добуду из-под земли еще большего кита!

Наконец мы возобновили поиски и постепенно добрались до последней части круга. Я обратил внимание, что все три моих партнера, аккуратно переворачивая каждый камень, словно нарочно обходят "моего" кита. Но вот кольцо замкнулось

- Больше нет, - произнес бургомистр недоуменно.

- Вы пропустили вот этот, - сказал я, показывая на заветный камень.

- Как - пропустили? Разве ты не видишь, что он лежит светлой стороной вверх? - возразил Лазарь.

Только сейчас до меня дошло, что эти дети природы сразу видят, если камень лежит кверху обветренной, обожженной солнцем стороной. Этот же был обращен вверх светлой стороной, ранее скрытой в тени, и они считали, что сами перевернули его.

- Ладно, допустим, что вы его перевернули, - уступил я. - А теперь поверните еще раз. Помните, что оказалось,

когда сеньор Арне у подножия Рано Рараку перевернул большой камень, на котором вы так часто сидели?

Лазарь ухватился вместе со мной за камень, и мы повернули его.

- Смотрите! - только и вымолвил Лазарь, расплываясь в глупой улыбке.

Атан громко вскрикнул. Бургомистр стоял, словно наэлектризованный.

- Очень важно... Очень важно... Какой сильный аку-аку! - произнес он отрывисто.

"Длинноухие" снова оставили статую и прибежали вместе с обитателями лагеря посмотреть на третьего кита. От восхищения они разинули рты, в том числе и те двое молодцов, которые сами только что нашли камень с рельефом. Мы с фотографом, виновники всей этой суматохи, с трудом сохраняли серьезность. Надо же - столько совпадений! Эрория покачала головой и спокойно сказала мне, что я удачливый человек - да-да, удачливый! Она смотрела на трех китов как завороженная. Я подумал, что для нее это все равно, что галерея фамильных портретов: она же слышала от отца, что происходит по прямой линии от кита! А старая Мариана, которая жила вместе с пастухом Леонардо в каменном домике по ту сторону долины, сообщила удивительную новость. В ту ночь у них ночевал старик Доминго, брат Леонардо. Проснувшись утром, он рассказал, что видел сон: сеньор Кон-Тики поймал пять тунцов.

- Тогда недостает еще двух, - немедленно заключил бургомистр, и не успел я опомниться, как вся компания принялась снова переворачивать камни, причем наиболее пылкие, наверное, заходили за пределы круга.

Все твердо настроились найти двух недостающих китов, чтобы сбылся сон Доминго. К вечеру и в самом деле были найдены два посредственных изображения рыб, которых сразу же объявили китами. Торжествующие островитяне расставили все пять фигур в ряд на песке.

Затем бургомистр подобрал с земли небольшой камешек, начертил им перед фигурами загадочную дугу, в середине дуги сделал ямочку и сказал: - Готово.

Вдвоем с Лазарем они стали у дуги и пропели несколько строф из древней песни Хоту Матуа, вращая бедрами в такт. Потом помолчали, спели еще и опять смолкли. Некоторое время они продолжали в том же духе. Наконец наступил вечер, и все разошлись по своим делам.

Рано утром следующего дня Лазарь украдкой явился с мешком через плечо в мою палатку. Здесь он сложил мешок на пол, и я услышал, как загремели каменные фигуры. Отныне Лазарь часто стал наведываться ко мне по ночам. Днем он работал с остальными и вечером отправлялся с ними спать в пещеру, но среди ночи карабкался через спящих, седлал коня и исчезал во мраке через пригорок на западе.

Бургомистр ходил и крепился еще три дня, потом вызвал меня на осыпь для важного разговора. Он рассказал о своем друге, который прятал у себя в саду большую красную статую, не помеченную номером. Эту статую друг обещал отдать мне совсем за то, что я принес счастье. Я объяснил бургомистру, что такие памятники никто не имеет права увозить: они охраняются государством. Он явно огорчился и расстроился. Выходит, из его взноса ничего не получилось... Видно было, как он страдает. Наконец приунывший бургомистр заявил, что переговорит со своими людьми. У многих есть родовые пещеры, он попытается уговорить их. Пусть только меня не сбивает с толку, если кто-нибудь принесет необычные изделия, которые будут выглядеть так, словно их чистили, - даже если владельцы станут лгать, будто нашли их или сделали сами. Люди боятся говорить открыто об этих предметах, объяснил бургомистр. К тому же камни из пещер всегда моют, чтобы они были чистыми.

Я поспешил сказать, что этого делать нельзя - так можно только испортить изделие.

И тут дон Педро впервые проговорился: отец настойчиво просил его мыть камни...

- А ты сдувай пыль, - посоветовал я, - тогда камень не будет истираться.

Бургомистр согласился, что это благоразумный совет. Он выразил восхищение моими познаниями и сказал, что передаст совет другим. Но его беспокоила возможность проникновения в поры лавового камня мелких корешков и личинок насекомых. В пещерах, которые остались без присмотра, многие скульптуры потрескались и испортились именно таким образом. Незаметно для себя бургомистр рассказал, что ежемесячно моет все свои фигуры. Но я слушал его с самым невозмутимым видом, и он окончательно расхрабрился.

Пятнадцать ночей требовалось ему на то, чтобы очистить все камни: в качестве старшего брата в семье он отвечал за четыре пещеры. Пока он занимался камнями, жена рыбачила; она не могла помогать ему, так как была из другого рода. Бургомистр должен входить в пещеру один и соблюдать полную тишину. Как войдет, быстро хватает что нужно - раз, два, три! - потом спешит на волю, чтобы вымыть взятое. В одном тайнике есть даже железные деньги. Однако в этих пещерах сыровато, поэтому деревянных фигур там нет. Зато в двух пещерах ана миро, которые он унаследовал, полно деревянных изделий. Да только до сих пор ему не удалось найти вход в эти тайники. Три раза приходил он в указанное ему место и жарил цыпленка в земляной печи, чтобы запах помог ему обнаружить вход в пещеры, - и все напрасно. Теперь собирается попробовать еще раз. В заключение бургомистр сообщил, что аку-аку все время убеждает его взять камни из своих пещер и отнести Кон-Тики, хотя отец говорил, чтобы он никогда-никогда не выносил ничего из подземных тайников. Ему бы получить брюки, рубаху и совсем немного материала на платье да еще несколько долларов в придачу: он спрячет все это в пещере на тот случай, если кто-нибудь из родни будет очень нуждаться. А тогда мы посмотрим, что произойдет.

Бургомистр получил все, о чем просил, однако ничего не произошло. Тем временем наступил шестнадцатый день работ над подъемом статуи - еще немного, и она станет на место. Была середина февраля, время ежегодного визита с материка, и "длинноухие" страшно торопились, потому что губернатору сообщили по радиотелеграфу о скором прибытии военного корабля "Пинто" на остров Пасхи.

Бургомистр мечтал к этому дню управиться с подъемом изваяния, чтобы командир военного корабля своими глазами увидел истукана стоящим на стене. Дело в том, что командир корабля с момента прибытия автоматически становится высшим представителем власти на острове, и бургомистру хотелось, чтобы капитан "Пинто" хорошо отозвался о нем президенту Чили.

На шестнадцатый день бургомистр попросил канат, чтобы тянуть и поддерживать статую в решающий момент. У нас не было свободных канатов, поэтому вечером мы сели в "джип" и отправились за содействием к губернатору. А губернатор встретил нас известием, что "Пинто" ожидается завтра: уже десять суток, как судно вышло из Чили. Бургомистр страшно расстроился. Выходит, он не поспеет со статуей! Когда придет "Пинто", все будут заняты на погрузке шерсти и выгрузке муки, сахара и прочих запасов на целый год. Губернатор выразил свое сожаление, но "длинноухим" и всем остальным островитянам, занятым на раскопках, надлежало завтра же прервать работы и явиться к нему.

Мы поехали обескураженные дальше по деревне, доложить о ходе работ патеру Себастиану. Я шепнул ему, что все мои попытки проникнуть в родовую пещеру остаются пока безуспешными, хотя на борту нашего судна накопилась уже целая коллекция своеобразных скульптур.

По пути к патеру бургомистр внезапно предложил, чтобы мы мысленно обратились каждый к своему аку-аку и убедили их задержать "Пинто" и таким образом дать нам еще день для завершения подъема. Молча, с благоговейным видом сидел он на инструментальном ящике между мной и фотографом, подпрыгивая на ухабах так, что ему приходилось судорожно цепляться за сиденье, чтобы не разбить голову о потолок.

Возвращаясь от патера Себастиана, мы снова проехали через всю деревню. А на повороте, где ответвляется колея в сторону Анакены, мы увидели в свете фар губернатора, который показывал нам на лежащую у его ног здоровенную бухту каната. Он только что получил новую радиограмму: "Пинто" будет только послезавтра.

Я откинулся назад на сиденье, подавляя глупую улыбку. Фотограф посмеивался, нагнувшись над баранкой. Вот уж поистине самое удивительное из всех совпадений! Один только бургомистр воспринял все как должное.

- Вот видишь, - пробормотал он мне на ухо.

Я не знал, что и отвечать. Мы поехали дальше в ночном мраке. Я сидел и только головой качал. А бургомистр восторгался могуществом наших соединенных аку-аку: он не знал тогда, что "длинноухим" для завершения работы понадобится два дня, а не один, и из его замечательного плана ничего не выйдет. В душе бургомистра явно зрело убеждение, что задержка "Пинто" объясняется в первую очередь вмешательством моего аку-аку. Я понял это потому, что он вдруг принялся по собственному почину нашептывать мне об удивительных предметах, хранящихся в его пещерах. Никогда еще он не уносил из тайников ничего из своего наследства; но теперь аку-аку все упорнее подбивает его на это...

Наступил семнадцатый день подъема изваяния. Все ждали, что сегодня оно станет на пьедестал. Именно в этот момент и появилась древняя седая бабка, чтобы выложить из камней магический полукруг на плите в том месте, куда должно было стать основание статуи. Затем она подошла ко мне и подарила большой рыболовный крючок из черного камня, очень искусно сделанный и тщательно отполированный. Она "нашла" его как раз сегодня и истолковала это как счастливую примету.

До сих пор я ни разу не видел эту старуху. Она была маленькая, щуплая и сгорбленная, но за морщинами угадывалось некогда красивое, благородное лицо, и глаза ее сохранили молодую живость и яркость. Бургомистр шепотом сообщил мне, что это единственная оставшаяся в живых из сестер его отца. Зовут ее Виктория, но сама она предпочитает имя Таху-таху, что означает "ворожба". Всю ночь она плясала перед пещерой, в которой поселились "длинноухие", плясала "на счастье", чтобы великан не упал, когда перекачнется на плиту.

Великан и в самом деле не упал, но и не стал на место. Еще один день -и он непременно утвердился бы на стене, но на следующий день всем надлежало быть наготове по случаю великого события года: посещения военного корабля. Истукан так и остался лежать в наклонном положении, уткнув нос в каменную насыпь в ожидании визита капитана "Пинто". С наступлением ночи в лагере остался только сторож. Все остальные отправились на борт экспедиционного судна. На рассвете мы собирались выйти в море, чтобы эскортировать военный корабль до залива возле деревни. Должно быть, островитянам казалось, что пустынный океан, в котором они привыкли видеть лишь тонкую паутинку горизонта между двумя голубыми полями, внезапно превратился в оживленную морскую магистраль. Завтра на паутинке вдали покажутся муха и комар, а затем два корабля рядом бросят якорь в заливе.

И еще одно судно занимало в эти дни умы островитян более обычного - не стальное и не бронированное, а связанное ими самими в Анакене из золотистого пресноводного камыша. Оно лежало на нашей палубе, переливаясь золотом под солнечными лучами. Его изготовили исключительно ради эксперимента, но стоило спустить его на воду, как оно не замедлило стать в строй тайн, окружавших родовые пещеры.

Началось с того, что Эд, ползая под каменными плитами среди развалин в Оронго, открыл новые стенные росписи. Самыми замечательными были типичные для индейских фресок плачущие глаза, а также изображенные на потолке серпообразные лодки с мачтой. Одна из лодок, с поперечными креплениями, была оснащена большим прямым парусом.

И раньше было известно, что прежние обитатели острова Пасхи изготовляли своеобразные одно - и двухместные лодки из камыша, точно такие, какими пользовались в незапамятные времена вдоль побережья Перу индейцы-инки и их предшественники. Однако никто не слыхал, чтобы островитяне в прошлом делали парусные суда! Меня это особенно заинтересовало: я сам плавал на озере Титикака на подобных камышовых лодках, которыми управляли горные индейцы, обитатели известного своими древними развалинами плато Тиауанако. Я знал, что это отличные суда, скороходные и поразительно грузоемкие. В эпоху великих открытий большие камышовые суда ходили далеко в море. Старинные рисунки на до инкских сосудах показывают, что творцы древнейших культур этих стран сооружали из камыша настоящие корабли, как это делали египтяне из папируса. Обитатели Перу предпочитали непотопляемые плоты из бальзовых бревен и лодки из камыша для всех морских перевозок. Я знал, что камышовые лодки месяцами плавают, не впитывая воду. Одна такая лодка с озера Титикака, доставленная моими перуанскими друзьями на море, скользила на волнах, как лебедь, и шла вдвое быстрее бальзового плота.

И вот мы опять встретились с этими суденышками - на гребне кратера самого большого вулкана острова Пасхи, на старинной фреске в развалинах, помеченных в записях Эда номером девятнадцатым. Причем мы нашли не только изображение, но и камыш тоже. Стоя на горе среди развалин города птицечеловеков, мы с одной стороны видели пропасть, на дне которой разбивались соленые волны, гонимые буйным океаном. А с другой стороны далеко внизу под нами расположилось тихое пресноводное кратерное озеро, заросшее высоким камышом. Этот-то камыш и использовали в прошлом обитатели острова Пасхи. И сегодня любой островитянин мог рассказать нам о маленьком суденышке пора - такие лодки делали себе участники гонки к птичьим островам за первым в году яйцом.

Я знал также, что камыш этот представляет собой своего рода ботанический курьез: он характерен для Америки и растет по берегам озера Титикака. Понятно, что его присутствие в кратере на острове Пасхи должно было удивить нас. Это из него индейцы с берегов Титикаки делали свои своеобразные суда, и его выращивали в искусственно орошаемых болотах обитатели засушливого побережья Перу специально для изготовления традиционных камышовых плотов там, где трудно было достать бальзу. Каким же образом это пресноводное растение попало из Америки сюда?

Островитяне не сомневались в ответе. Согласно преданию, камыш, в отличие от многих других растений острова Пасхи, не был диким: предки заботливо посадили его на озере. Легенда говорит, что это сделал один из первых переселенцев - Уру. Он привез с собой ростки с корневищем и посадил в кратере. Как только камыш дал новые ростки, Уру отнес их сначала в кратер Рано Рараку, а затем в Рано Арои. Высокий камыш употреблялся не только на суда, но и для сооружения домов, изготовления циновок, корзин, шляп. И по сей день островитяне регулярно спускаются в кратеры резать камыш. На блестящей поверхности "окна" в болоте под нами мы видели в бинокль сделанный ребятишками большой камышовый плот, с которого они купались.

Мне захотелось посмотреть, как делается пора. Люди современной культуры знают лодку острова Пасхи лишь по старому примитивному рисунку и никогда не видели, как она ведет себя на море.

- Братья Пакарати непременно справятся с этим, - сказал увлеченный патер Себастиан, когда я рассказал ему о своем плане. - Эти четверо старых оригиналов знают абсолютно все о лодках и рыбной ловле.

Педро, Сантъяго, Доминго и Тимотео ответили утвердительно. Да, они могут сделать пора. Но для этого им нужен хороший нож и достаточно времени, чтобы высох срезанный камыш. Старики получили каждый по ножу и отправились в кратер Рано Рараку. Но, заметил Тимотео, камышовые лодки были двух родов: одноместные - для тех, кто плыл на птичьи острова за яйцом, и двухместные - для рыбной ловли в море. Я попросил братьев сделать ту и другую. Старики срезали у самого корня длинный, выше человеческого роста, камыш и сложили для просушки около внутренней каменоломни. Затем они верхом отправились по острову разыскивать кусты махуте и хау-хау, из коры которых можно было сплести прочные веревки, чтобы связать камыш старинным способом.

Пока срезанный камыш сушился в кратере Рано Рараку, сам я отправился с палаткой в другой вулкан, на гребне которого находились развалины поселения птицечеловеков. Тур младший сопровождал меня, когда я карабкался вниз по крутой стене в чрево вулкана. Такого дикого места мы не видели до сих пор на острове. Спустившись по единственному проходу в стене кратера, мы убедились, что его дно сплошь занято огромной сырой трясиной. Словно зеленый шпинат устилал гигантский котлован, окаймленный отвесными скалами.

Фотограф тоже был с нами. Он, словно козел, пробирался вдоль обрывов и узких гребней, однако трясина на дне котлована пришлась ему не по душе. Над нами поднималась вверх головокружительная крутизна, а стоило ступить на болото, как нога проваливалась в воду или же мы оказывались на трясине, которая раскачивалась, как пружинная сетка. Пришлось соорудить для палатки небольшой помост из сучьев и камыша, чтобы можно было лечь, не опасаясь скатиться в болото. Отвесные стены над нами чередовались с огромными осыпями, настолько крутыми, что малейшая попытка вскарабкаться вверх по ним грозила обвалом. А если где крутизна и позволяла передвигаться человеку, то в этих местах нас опередили густые заросли деревьев и кустов. Здесь, в этом кратере, островитяне добывали древесину вплоть до наших времен. Мы могли позволить себе нарубить дров для трескучего костра, и в потухшем вулкане ожил безобидный огонь. А когда настал час укладываться спать в палатке, мы вознесли хвалу неизвестному мореплавателю, по имени Уру, который даровал нам такой чудесный камышовый матрац.

До сих пор никто не производил бурения для получения проб на этом болоте, и мы рассчитывали провести в кратере несколько дней. Ведь если верить преданию, именно здесь впервые был посажен южноамериканский камыш - строительный материал для лодок. Уже первые испанцы, прибывшие на остров Пасхи из Перу, узнали в местном камыше тотора инков; современные ботаники подтвердили их заключение. Теперь мы собирались добыть пробы торфа с помощью специального восьмиметрового бура. Мы знали, что как раз в таких болотах навечно герметически сохраняется цветочная пыльца. Профессор Селлинг в Государственном музее в Стокгольме изучит наши пробы под микроскопом и установит, как развивалась в далеком прошлом растительность острова Пасхи. Если нам посчастливится, цветочная пыльца расскажет, был ли остров когда-либо покрыт лесом и когда впервые попал в кратер пресноводный камыш из Южной Америки. Впрочем, и так было видно, что это случилось очень давно: большое кратерное озеро площадью в полтораста гектаров сплошь заросло зеленым тотора, так что напоминало плантацию сахарного тростника. Кое-где зеленый покров прерывался коричневой трясиной, образованной переплетениями умерших растений.

Казалось, ходить по трясине опасно для жизни, однако это было делом привычки. На протяжении поколений островитяне мало-помалу разведали надежные проходы к "окошкам" чистой воды. Когда деревню поражала засуха, ее обитателям приходилось совершать восхождения на вулкан и карабкаться вниз, в кратер, за водой. Островитяне считали озеро бездонным. Патер Себастиан рассказывал, что попытка достать дно с помощью полуторастаметрового тросика ни к чему не привела.

Солнце поздно разбудило нас в глубоком котловане. Пока мы раздували дымный костер, чтобы вскипятить утренний кофе, сверху успел спуститься Тепано - десятник Эда и наш проводник по трясине. И вот началась необычная прогулка к намеченным мной для бурения точкам. Ступив на качающуюся поверхность болота, мы первым делом попали в настоящий дремучий лес. Гигантский камыш стоял густо, как щетина в щетке, а в высоту равнялся одноэтажному дому. Сочные зеленые стебли коренились в мощных пластах мертвых волокон, которые хватали нас за ноги либо предательски расступались, образуя настоящие волчьи ямы. Приходилось все время нагибать свежий камыш, чтобы была опора для ног. Наконец плотная баррикада у берега пройдена, и перед нами открылось обширное болото - точно лоскутное одеяло с коричневыми, желтыми, зелеными и черными лоскутками.

Дальше опора стала совсем ненадежной. Местами мы шли по пружинящим стеблям по щиколотку в воде, местами с каждым шагом по колено погружались в ил и мох. Болото булькало и хлюпало, и мы спешили выдернуть ноги, пока их не засосало вглубь. Кое-где торф прорезали узкие канавки, заполненные бурой водой. Мы прыгали через них, отчего вся трясина начинала угрожающе раскачиваться. Часто попадались купы высоченного камыша, словно лесные рощи. Выбравшись из одной такой рощицы, мы все - Тепано, Тур и я - провалились с головой в воду, закрытую плотным зеленым слоем ряски. Тепано успокоил нас, сказав, что здесь нигде не засасывает и тому, кто умеет плавать, ничего не грозит. Очень скоро, перемазанные в грязи и зелени, мы стали походить на водяных.

В огражденном от всех ветров котловане солнце припекало так сильно, что даже темная, бурая болотная вода манила искупаться. У поверхности она была теплой, дальше вниз становилась холодной, как лед. Тепано умолял нас не нырять: один островитянин нырнул однажды и уже больше не вынырнул - заблудился под трясиной.

Мы никак не могли найти подходящего места для бурения. Бур легко пронизывал торф насквозь и оказывался в воде. Толщина переплетения мертвых стеблей достигала местами трех - четырех метров. Мы пробовали делать промеры в "окнах", но нигде не смогли достать дна; каждый раз лот на той или иной глубине ложился на подводный торфяной пласт. Тепано рассказал, что "окна" постоянно кочуют по болоту, меняя свои очертания; все находилось в непрерывном движении в этом "ведьмином котле".

Еще до наступления вечера Тепано отправился обратно через гребень кратера. Фотограф ушел с ним, мы же с Туром остались в кратере еще на несколько суток, в надежде взять более удачные пробы. Тайны болота были нам теперь известны; мы научились по цвету и виду трясины угадывать, какую опору встретит нога.

На следующий день мы прошли через все болото к противоположной стороне кратера. Здесь, у самого края трясины, нашим глазам внезапно предстала каменная стена метра в четыре вышиной, густо поросшая травой и кустарником. Мы вскарабкались на нее и обнаружили, что стоим на старинной искусственной платформе. Вверх по склону выстроились террасами одно над другим еще четыре - пять подобных сооружений. Потом нам попались низкие квадратные входы в подземные каменные жилища особого типа, какой мы до сих пор видели только среди развалин поселения птицечеловеков - Оронго.

Совершенно неожиданно мы открыли старинные развалины, о которых не знали даже сами островитяне. Во всяком случае, они ни разу не упоминали о них белым. Многие камни в кладке были покрыты наполовину истершимися рельефными и контурными изображениями людей, птиц и мифических животных, гротескных лиц и магических глаз. Выделялись два птицечеловека и четвероногое животное с человечьей головой. Террасы были построены для земледелия; у подножия нижней стены мы взяли на краю болота многочисленные пробы.

На четвертый день пребывания в кратере мы сидели и запечатывали баночки с пробами расплавленным парафином. Неожиданно вниз к нам спустился капитан Хартмарк и сообщил, что Арне сделал новое открытие в Рано Рараку. Он откопал торс огромной статуи и на груди у нее увидел изображение большого камышового судна с тремя мачтами и несколькими парусами. С палубы судна протянулся длинный канат к черепахе, высеченной на животе изваяния.

Мы собрали свои вещи и покинули чрево Рано Као. Тур отправился к Эду, занятому развалинами Оронго, а я вместе с капитаном поехал на "джипе" к Рано Рараку. Здесь Арне показал мне свою находку. Кругом стояли рабочие-островитяне, сияя от гордости и восхищения древним судном, ловившим черепах на животе моаи. Они не сомневались, что видят изображение корабля самого Хоту Матуа: ведь он приплыл на остров в сопровождении нескольких сот человек на двух судах, настолько вместительных, что Орои, злейший враг Хоту Матуа, ухитрился спрятаться на борту одного из них. Сегодня на острове нет хону, черепах, но, когда здесь высадился Хоту Матуа, один из его людей даже был ранен во время охоты на здоровенную черепаху на берегу Анакены.

С новым жаром островитяне принялись рассказывать о подвигах предков. Я услышал отрывки из известных легенд о Хоту Матуа, записанных патером Русселом и Пэймэстером Томсоном еще в конце прошлого столетия. Мы и сами видели, что это не обычное судно, не европейский корабль, хотя трудно было представить себе, как древние ваятели с острова Пасхи сооружали многомачтовые суда. Но разве кто-нибудь поверил бы, что тот же самый народ вытесывал гигантские изваяния высотой с четырехэтажный дом, не будь они сделаны из такого долговечного материала, что сохранились до наших дней? Эти неутомимые гении инженерного искусства были не только ваятелями, но и выдающимися мореплавателями, сумевшими проложить путь к самому уединенному островку на свете, где они на протяжении веков могли без помех вытесывать свои изваяния. Если они имели в своем распоряжении камыш тотора и вязали из него маленькие плоты, то так ли уже невероятно, что они умели из него делать большие мореходные суда?

Когда на остров Пасхи прибыли первые европейцы, они не увидели там судостроителей, но ведь они не увидели и ваятелей. Единственными суденышками того времени были крохотные узкие лодчонки, на которых два - четыре человека еле-еле могли плыть в тихую погоду, да еще меньшие камышовые плоты. Но европейцы попали на остров в третью, варварскую эпоху, когда война и раздоры парализовали древнюю культуру, а кровавые усобицы исключали возможность сотрудничества между родовыми группами. Жители острова предпочитали не удаляться от своих подземных убежищ. В такой обстановке не приходилось и думать о совместной постройке судов.

Поэтому наука знала только два неказистых типа суденышек на острове Пасхи - маленькую полинезийскую лодку с балансиром, вака ама, и небольшой южноамериканского типа камышовый плот пора. Оба они настолько малы, что никак не могли доставить людей в этот заброшенный уголок. Но легенды островитян сохранили описания могучих судов, ходивших в дальние плавания в эпоху величия предков нынешнего населения. В прошлом веке патер Руссел слышал рассказ о громадных судах с носом, подобным лебединой шее, способных вместить четыреста пассажиров. Корма равнялась высотой носу и делилась на две обособленные части; точно такие же суда изображены на старинных перуанских кувшинах. Однако предания острова Пасхи описывают и другие типы древних судов. Патеру Себастиану рассказывали о громадном судне в виде плоского плота или баржи. Оно называлось вака поепое и также использовалось, когда надо было доставить много людей на большое расстояние.

После того как и Эд и Арне обнаружили изображения камышовых судов, мы стали придирчиво изучать все фигуры, напоминавшие формой лодку. На статуях и на скалах в самой каменоломне мы нашли много таких изображений; на них отчетливо различались отдельные связки камыша. Билль открыл рисунок судна с мачтой и прямым парусом. Карл обнаружил на животе поваленного десятиметрового изваяния изображение камышового корабля с мачтой, пересекающей пуп фигуры; а Эд нашел в Оронго фреску с трехмачтовым кораблем - на средней мачте висел маленький круглый парус.

Случилось так, что мы получили еще более достоверные доказательства существования больших судов. В различных концах острова нам попадались широкие мощеные дороги, обрывавшиеся прямо в море. Эти загадочные дороги дали пищу многочисленным предположениям и фантастическим теориям. Они служили важным аргументом для тех, кто считает остров Пасхи остатком затонувшего материка. Мощные дороги продолжаются на дне морском, и если следовать за ними, то обнаружишь развалины затонувшего царства My, писали мне фантазеры перед началом моего путешествия на остров Пасхи.

Что мешало нам совершить подводную прогулку? В составе экспедиции был водолаз; вместе с ним мы отправились верхом к ближайшей дороге, обрывавшейся на берегу. Это было увлекательное зрелище: облачившись в зеленый костюм и кислородную маску с хоботом, наш водолаз зашлепал "ластами" по мостовой, направляясь в страну Мy. В одной руке он держал фотоаппарат в оранжевом футляре, напоминающем корабельный фонарь, другой вежливо помахал нам, ступая в воду. Будьте спокойны: он найдет дорогу в Мy! Вот уже мы видим только кислородный баллон и мелькающие в воде ноги, потом водолаз скрылся совершенно. Лишь редкие пузырьки, лопавшиеся на поверхности, указывали, в каком направлении перемещается подводный пешеход.

Судя по всему, дорога в Мy оказалась довольно извилистой. Пузыри переместились влево, затем вправо и продолжали петлять и кружить. Вот водолаз высунул из воды шлем с хоботом, чтобы проверить, где кончается дорога на берегу. Проверив, он опять надолго исчез; наконец сдался и вышел из воды с докладом.

- Что, забыли поставить дорожные указатели?

- Неужели не нашлось русалки показать тебе дорогу?! Вопросы градом сыпались на бедного водолаза.

Он не нашел никакой дороги. Мостовая доходит только до воды, дальше начинаются подводные карнизы, камни, кораллы и глубокие трещины, и в конце концов подводный склон отвесно обрывается в голубую бездну; в этом месте он встретил несколько огромных рыб.

Мы не особенно удивились. Океанографы уже давно взяли пробы дна в Тихом океане и пришли к выводу, что в Полинезии, сколько существует человек, суша не поднималась и не опускалась.

Я опять обратился к островитянам. Никто не помнил, для чего употреблялись старинные дороги; я узнал только, что их называли апапа. Но апапа означает "разгружать". Это подтверждало наши собственные догадки: там, где кончаются дороги, находились места разгрузки больших мореходных судов, а может быть, суда вытаскивали на берег. Одна апапа ведет к мелководной бухте у подножия высокой искусственной платформы на южном берегу острова. Бухта настолько загромождена каменными глыбами, что древним мореплавателям пришлось расчистить широкий канал, по которому суда подходили к причалу. А в центре этого канала лежат три огромных красных "парика", причем два из них так близко друг от друга, что они явно находились на одном и том же судне или на самой корме и на самом носу двух следовавших одна за другой огромных камышовых "барж".

Это было первое обнаруженное нами свидетельство того, что ваятели часть своих тяжелых грузов доставляли морем, вдоль побережья острова. Мы убедились, что у них и в самом деле имелись суда, способные поднять свыше десяти тонн груза, а без груза они могли перевозить до двухсот человек. Впоследствии мы установили, что и некоторые статуи перевозились по морю и выгружались в местах, где с таким тяжелым грузом мог подойти только широкий плоский плот из камыша или бревен.

С каждым днем у нас складывалось все более ясное представление об удивительных достижениях древних мореплавателей, а четыре старика тем временем неутомимо заготавливали тотора в Рано Рараку. Наконец камыш высох, и они быстро связали из него каждый свою пора. Лодки получились необычные - острые и изогнутые с одного конца, словно огромный клык. Я с интересом смотрел, как старики несут их к озеру. Действительно, своеобразное зрелище, тем более что лодки оказались точной копией характерного одноместного суденышка, каким на протяжении столетий пользовались жители побережья Перу. Да и материал был тот же - южноамериканский пресноводный камыш.

Затем старики принялись за изготовление большой, двухместной лодки. Руководство работой уверенно взял на себя Тимотео, остальные трое следовали во всем его указаниям. Мне захотелось узнать, почему так получилось; братья ответили, что Тимотео - старший и он один знает, как должна выглядеть лодка. Ответ удивил меня; лишь позже я начал понимать причину такой монополии.

Спущенная на воду в Анакене двухместная лодка всем своим видом напоминала камышовые лодки с озера Титикака. Единственное отличие заключалось в том, что нос и корма заострялись и поднимались кверху, как на древнейших лодках перуанского побережья. Двое старших братьев прыгнули с веслами в лодку и легко заскользили по воде, срезая гребни высоких волн. Необычное камышовое суденышко извивалось по поверхности моря, словно надувной матрац; гребцы чувствовали себя вполне надежно. А вот и остальные двое отважно вышли на поединок с прибоем на одноместной пора. Грудью и животом они лежали на широком конце "клыка", а двигались, загребая руками и ногами. Двухместная лодка настолько уверенно справлялась с волнами, что после опробования братья уселись в нее вчетвером и направились в бушующее море.

Патер Себастиан и бургомистр стояли вместе со мной на берегу; мы все трое были одинаково увлечены и восхищены. Позади нас над палатками высилась каменная спина медленно поднимающегося на стену великана "длинноухих", но бургомистр в этот миг видел только золотистое суденышко и четыре дружно мелькающих весла. У него даже слезы выступили на глазах.

- Наши деды рассказывали нам о таких лодках, но сами мы видим их впервые, и предки сразу становятся как-то ближе, - сказал он. - Вот здесь чувствую! - добавил он взволнованным голосом, ударяя себя в грудь.

Когда двухместная лодка Тимотео вернулась, один из наших, рослый верзила, вскарабкался на корму; лодка по-прежнему свободно держалась на поверхности. Если маленькое, наскоро сделанное суденышко выдерживает вес пяти взрослых мужчин, то что могло помешать древним инженерам нарезать в трех кратерах достаточно камыша для больших судов?!

Патер Себастиан был страшно возбужден. Старики и раньше описывали ему такие лодки, но только теперь он по-настоящему понял описание. Патер вспомнил, что они даже показывали ему изображение подобной лодки в пещере на Поике.

- Это рыбацкая лодка! - объяснял бургомистр, гордо показывая на изделие братьев Пакарати. - Подумать только,

какие суда были у древних королей, когда они отправлялись в дальние плавания!

Я спросил его: может быть, он знает, были ли эти суда достаточно велики, чтобы ходить под парусами? К моему удивлению, бургомистр не задумываясь ответил, что предки употребляли паруса из камышовых циновок. Он даже нарисовал на песке парус с вертикальными полосами, отвечающими стеблям камыша. Я снова подивился этому человеку, а он продолжал рассказывать: сделать такой парус не представляет никакого труда, надо только класть рядом стебли камыша и скреплять их вместе - как это делал Доминго недавно, когда вязал для меня циновку.

Я сам видел у индейцев на озере Титикака камышовые паруса, с той лишь разницей, что там стебли располагались в парусе поперек.

- Откуда ты знаешь, что они употребляли камышовые паруса? - спросил я недоуменно.

- О, дон Педро многое знает! - ответил он с гордой и хитроватой улыбкой.

Все это происходило, когда Эстеван еще носил мне фигуры из пещеры, а в ту ночь и Лазарь впервые принес каменную голову из тайника. Лазарь до того разошелся, что принялся описывать маленькие кораблики из камня, которые видел в числе других изделий в пещере. Некоторые из них напоминали лодки, сделанные братьями Пакарати.

Услышав это, я решил рискнуть и, оказавшись с глазу на глаз с Эстеваном, попросил его узнать у жены, не даст ли она мне кораблики из своей пещеры: ведь она сама спрашивала, какой именно предмет мне хочется получить. Эстеван сделал большие глаза, но по окончании рабочего дня поскакал в деревню. Ночью он явился ко мне с мешком, в котором лежало пять замечательных скульптурных изображений. Первым Эстеван достал обернутый в сухие банановые листья чудесный серповидный кораблик. При этом он сказал, что, по словам жены, у нее в пещере есть модель еще лучше. На ней тоже видны найтовы; нос и корма заострены и подняты кверху, да к тому же украшены головами богов.

Я слушал его, а сам сидел как на иголках: как раз в эту ночь я ждал Лазаря и бургомистра, чтобы провести их по кругу вокруг кита. Наконец Эстеван исчез во мраке; я не знал тогда, что его жена, напуганная аку-аку, надолго откажется давать ему что-нибудь для меня.

Лазарь не смог в ту ночь сходить за каменным корабликом, потому что, когда они с бургомистром после магической церемонии вернулись к своим спящим друзьям в пещеру Хоту Матуа, бургомистр до утра не смыкал глаз и наблюдал загадочные огоньки и прочие знамения. Но в следующую ночь, после того как были найдены все киты, Лазарь сумел незаметно выбраться из пещеры. Один из его друзей при этом проснулся и быстро подогнул ноги, потому что островитянин считает дурной приметой, если через него перешагивают. Он спросил Лазаря, куда тот направляется, и Лазарь ответил, что ему прихватило живот. А за скалой его ждал оседланный конь, который доставил хозяина к пещере около Хан-га-о-Тео.

Рано утром Лазарь просунул в мою палатку мешок, а немного погодя влез и сам. Он сел на корточки на полу и гордо вытащил из мешка сделанную из камня модель одноместной пора в форме клыка. Далее последовало чудище, напоминающее аллигатора, и изящная красная чаша с тремя человеческими головами по краю. Лазарь объяснил, что в пещере есть еще три кораблика, но они не похожи на лодку Тимотео.

Я щедро вознаградил его и попросил в следующий раз захватить остальные лодки. Он пришел с ними спустя три ночи. Одна модель изображала настоящий корабль с широкой палубой и высоко поднятыми носом и кормой. Было видно, что палуба и борта делались из связанных вместе толстых кип камыша. Вторая модель представляла вака поепое, плоский широкий плот или баржу с мачтой, парусом и двумя непонятными горбами в передней части палубы. Третья не походила даже на судно, она казалась скорее удлиненным блюдом, однако борозды на камне явно обозначали камыш, а посредине было отверстие для мачты. С внутренней стороны на носу и на корме лежали странные головы, смотрящие на середину палубы. У одной головы были огромные раздутые щеки и сложенные трубочкой губы, словно херувим дул в парус. Волосы сливались с камышом. Это была очень древняя скульптура; мотив и стиль не имели ничего общего с обычными изделиями острова Пасхи.

Я попробовал расспросить Лазаря, но он только развел руками, не в состоянии ничего объяснить. Так сделано - и все тут. А в пещере осталось еще много-много удивительного, и так как Лазарь убедился, что никаких бед не происходит, то он как-нибудь возьмет меня с собой туда, когда уйдет военный корабль. Но при условии, что никто в деревне не узнает об этом.

Бургомистр до сих пор ничего не приносил мне, если не считать деревянных близнецов. Вечером накануне прихода "Пинто" я позвал его к себе в палатку. Оставалась последняя надежда, потому что, когда судно уйдет, оно увезет с собой бургомистра, а вход в его тайники неизвестен больше никому на острове, включая его собственную жену. Я приготовил бургомистру приятный сюрприз, исходя из эгоистического предположения, что он захочет ответить мне тем же, но главным образом потому, что был ему искренне благодарен за все, что мы от него узнали.

Я закрыл палатку, прикрутил фитиль лампы и в полумраке шепотом обратился к своему гостю. Бургомистр предвкушал таинственные события, и мне казалось, что я вижу, как волосы у него встают дыбом. Мой аку-аку, сказал я, сообщил мне, что бургомистру, впервые покидающему остров Пасхи, понадобятся кое-какие вещи. И вот я приготовил кое-что в точном соответствии с советом аку-аку. С этими словами я вытащил свой лучший чемодан, вручил его бургомистру и положил в чемодан дорожный плед, простыни, полотенца, теплый свитер, две пары штанов защитного цвета, две рубахи, галстук, носки, носовые платки, ботинки и различные предметы туалета, начиная от расчески и мыла и кончая зубной щеткой и бритвенным прибором. Кроме того, бургомистр получил рюкзак с кухонной утварью и полевым снаряжением, чтобы он в случае чего мог сам сделать себе все необходимое, несколько ящиков своих любимых сигарет и бумажник с чилийскими песо на все время его пребывания в далеком неизвестном краю. В качестве прощального подарка жене бургомистр получил одно из лучших платьев Ивонны, а также детскую одежду. В заключение я достал чучело кайманчика, южноамериканского аллигатора, с фут длиной, которое случайно купил в Панаме у одного негра.

Эстеван и Лазарь оба принесли мне из своих родовых пещер подобные фигурки из камня; кроме того, это животное вырезают на острове Пасхи из дерева, называя его моко. Оно фигурирует в преданиях по всей Полинезии; между тем крохотные ящерички - единственное в этом краю похожее на него животное. Поэтому многие думают, что моко из легенд острова Пасхи представляет собой отголосок воспоминаний о каймане, которого древние мореплаватели видели на тропическом побережье Южной Америки.

Я подал чучело бургомистру и посоветовал оставить его сторожем в пещере, пока сам хозяин будет находиться на материке.

Бургомистр был до того потрясен изобилием подарков, что сидел с разинутым ртом и вытаращенными глазами. А при виде чучела он окончательно расчувствовался и шепотом выпалил, что у него в пещере есть точно такое животное из камня и он принесет его мне. Больше он ничего не мог вымолвить, только тряс мне руку и твердил, что мой аку-аку "муи буэно, муи, муи, муи буэно" (очень-очень-очень хороший).

Спустилась ночь, когда бургомистр, совершенно счастливвый, выбрался из палатки и кликнул своего верного друга Лазаря, чтобы тот помог ему донести вещи до ожидавших поодаль коней. Затем оба рысью помчались в деревню, вдогонку за остальными.

...Таким образом, тайна подземных склепов оставалась неразрешенной, запутанной загадкой, а широкоплечий великан все еще униженно прятал нос в груде камней, когда Анакенская долина разом опустела. "Длинноухие" отправились домой - готовиться к завтрашнему трудовому дню и празднику, а мы тоже оставили палатки и перебрались на сверкающее свежей краской экспедиционное судно, чтобы выйти в море навстречу "Пинто".

Магическая скульптура

Его темнейшество желает знать. Том 1 купить книгу на сайте "Читай-город"