Властью границ

Основные законы развития человеческого общества едины для всех материков. А раз так, то естественно, что и проявления и следствия этих законов тоже сходны. И все-таки поражает удивительное совпадение в "национальной политике" двух держав, разделенных примерно одной тысячью лет и многими тысячами километров. Начнем рассказ с той из них, которая дальше от нас географически, но ближе во времени - с могучего государства инков в Южной Америке. Вот что пишет перуанский историк Лупе Э. Валькариль:

"Инки не уничтожали, а впитывали в себя народы, которые были их соперниками".

Инкская держава вела завоевательную политику. В течение двух столетий своего существования она все время расширялась и к северу, и к югу, и к востоку (на западе расширяться было некуда - мешал Тихий океан), включая в свой состав все новые и новые племена. Но эти племена не делались просто данниками господствующего племени. Народы, оказавшиеся внутри все время раздвигавшейся линии границ, инки, насилием или добром, стремились сделать частью не только своего государства, но и своего народа - сознательно и целеустремленно. В армии инков существовали специальные подразделения, занимавшиеся социально-экономическим переустройством присоединенных территорий. Одновременно насаждался общий для империи язык. При этом инки были убеждены, что несут завоеванным селениям порядок и добро.

Древние римляне вряд ли могли искренне сказать о себе то же самое. Их империя, особенно в первые века своего существования, была откровенно грабительской державой. Выкачивание денег из Египта и Сирии, Малой Азии и Греции и других подвластных Риму земель носило порою прямо-таки бессовестный характер.

Римская империя

Но многие римляне все же понимали, что первоначальной массы их народа было слишком мало для удержания власти над чудовищными по размерам землями новой державы, и что одной военной силой такую власть надолго удержать нельзя.

И вот однажды император Клавдий, по сообщению историка Тацита, произнес перед сенатом речь, отрывки из которой я здесь приведу:

"...Предки мои, древнейший из которых, будучи сабинянином по происхождению, был принят в римское гражданство и в ряды патрициев, убеждают меня в управлении государством действовать так же, привлекая сюда все лучшее. ...Известно, что были призываемы в сенат (лучшие люди) из Этрурии, Лукании и изо всей Италии, что, наконец, сама она была продолжена до Альп, чтобы не только отдельные лица, но страны и народы слились с римским племенем.

Мы достигли прочного спокойствия внутри нашего государства и блистательного положения во внешних делах лишь после того, как предоставили наше гражданство народностям, обитающим за рекой Падом (река По) ... Разве мы раскаиваемся, что к нам переселились из Испании Бальбы?..

Что же погубило лакедемонян и афинян, хотя их военная мощь осталась непоколебимой, как не то, что они отгораживались от побежденных, так как те чужестранцы? А основатель нашего государства Ромул отличался столь выдающейся мудростью, что видел во многих на протяжении одного и того же дня сначала врагов, потом - граждан".

Любопытен и конец речи:

"Всё, почтенные сенаторы, что теперь считается очень старым, было ново... и новое со временем сделается старым, и то, что мы сегодня подкрепляем примерами, само будет в числе примеров".

Император Клавдий, вообще говоря, не вошел в историю в качестве особо выдающегося государственного деятеля. Но эта речь (скорее всего, ее подготовили умные секретари) не только отражала суть дела, пусть в сильно приукрашенном виде, но даже, как видите, сумела предсказать, что на нее еще будут ссылаться...

От новых граждан римские власти требовали, чтобы они сделали латынь своим обиходным языком.

Классики марксизма говорили о римском рубанке, который уничтожал различия между народами империи. Но хотя император Каракалла и утвердил в конце концов закон, по которому каждый житель империи получал римское гражданство, попытка полного превращения их всех в один народ не удалась. Слишком велика для этого была держава, слишком непрочны и искусственны на том уровне развития связи между отдельными ее частями, слишком недолгий срок после Каракаллы отвела империи история.

Но немало было случаев, когда границы способствовали появлению именно внутри них единого народа.

Казалось бы, вполне естественным должен быть такой порядок вещей: вновь возникший народ организовывает, если уже созрел для этого, свое классовое государство, в котором живут люди этого народа, и только они одни.

Но такой "естественный" порядок вещей то и дело нарушается. В прошлом почти всякое сколько-нибудь сильное государство очень быстро становилось многонациональным (только запомните, пожалуйста, что здесь слово "многонациональный" образовано от слова "национальность", а не от слова "нация" - ведь нации-то появляются лишь при капитализме).

Киевская Русь, могучая держава, включившая в себя большую часть Восточной Европы, тоже была государством, объединившим не один лишь древнерусский народ. На севере и северо-востоке власть киевских князей признали многие финские племена. Значительная часть Эстонии тоже входила в Киевское государство - недаром же нынешний Тарту был основан Ярославом Мудрым и получил свое древнейшее название Юрьев по христианскому имени этого князя. На северо-западе Киевской Руси в нее были включены и некоторые земли, на которых жили литовские и латышские племена. Наконец, на юге страны жили многочисленные тюркские племена, подвластные грозным киевским владыкам. Все эти южные тюрки, берендеи, черные клобуки были кочевниками или полукочевниками и язычниками, точь-в-точь как печенеги и половцы (возможно, черные клобуки были как раз печенегами, только признавшими власть Киева). Их всех и звали русские, как тех же печенегов - погаными, что было тогда не оскорбительным прозвищем, а просто русским вариантом латинского слова "паганус" - "язычник". Но русская летопись называет людей этих племен все-таки "своими погаными", поскольку значительная часть их за плату или разрешение жить в пограничьи служила Руси оружием против кочевников, ей враждебных.

На востоке власть Руси начали признавать после падения хазарского каганата многие из подчиненных ему прежде земель; горцы Северного Кавказа посылали своих витязей на службу к Мстиславу Удалому, брату Ярослава Мудрого, шли эти витязи и в дружины к тьмутараканоким русским князьям, распространившим свое влияние и на Восточный Крым и на Западный Кавказ.

В. И. Ленин отмечал, что там, где разные народы живут в одном государстве, "их связывают миллионы и миллиарды нитей экономического, правового и бытового характера".

Киевская Русь отнюдь не была исключением среди европейских государств своего времени. Англия, даже после слияния французско-нормандских завоевателей с местным населением востока и юга страны, включала в себя на западе Уэллс, население которого говорило на одном из кельтских языков. И Шотландия, то признававшая власть английской короны, то на целые столетия уходившая из-под этой власти, тоже была тогда, как и сейчас, населена отнюдь не англичанами.

В средневековую "Священную Римскую империю германской нации" входили на востоке и юге земли, заселенные славянами. Кроме того, на западе ее жили фламандцы, валлоны, голландцы. Даже Шведское королевство было государством многонациональным. Ему очень долго принадлежала немецко-славянская Померания на южном берегу Балтийского моря.

Только таким небольшим и географически изолированным странам, как Норвегия, "удавалось" иногда в прошлом стать однонациональным государством, да и то Норвегия не раз входила в состав многонациональных государств, возникавших в результате роста могущества то Дании, то Швеции.

В одних случаях внутри общих политических границ шло сближение народов, иногда до почти полного объединения в единый народ, как во Франции. В других такого сближения не происходило.

Иногда граница, пролегшая между двумя частями одного народа, превращала их в народы разные. На Пиренейском полуострове в XIII веке границы прошли таким образом, что жители области Галисия, говорившие на португальском языке, оказались за пределами португальского королевства. Прошли века, и теперь их потомки, нынешние галисийцы, - особый народ.

Благодаря, в частности, сложившимся в древности государственным границам (хотя не только из-за них) австрийский народ отнюдь не часть немецкого народа, как и народ люксембургский, хотя и австрийцы и люксембуржцы говорят на немецком языке. Люксембург, государство, зажатое между Бельгией, Германией и Францией, сумел полусамостоятельно просуществовать, с перерывами, несколько веков, за это время в нем сложился отдельный народ со своими обычаями, правилами поведения, особенностями воспитания и быта.

С течением времени значение границ для образования народа меняется. В средние века Европа была разделена на многие десятки, а то и сотни самостоятельных и полусамостоятельных государств. При этом мало-мальски крупные из них, как правило, были многонациональными, а иногда даже состояли из кусков земель, разделенных сотнями километров.

Римскому папе, например, в XIV веке принадлежали в Италии Рим с областью, а во Франции - Авиньон. Английскому королю Ричарду Львиное Сердце, как и его наследникам на протяжении нескольких поколений, принадлежали во Франции Тулузское графство, Гасконское герцогство и другие земли - пусть на правах вассала французской короны. Испанскому королю долго "принадлежали" Нидерланды, на территории Франции было немало земель, подвластных то испанской короне, то германскому императору Священной Римской империи.

А легенды о рыцарях круглого стола называют в Англии раннего средневековья три с лишним десятка самостоятельных королей.

Но в большинстве случаев эти многочисленные границы сами по себе оказались не в состоянии всерьез ни помочь, ни помешать образованию новых народов или распаду старых. Мы не знаем народа авиньонцев, и в Голландии живут не испанцы.

Не препятствовали обычно средневековые границы ни связям религиозным, ни связям политическим. Английские католики обращаются за помощью к Испании, то же делают католики Франции во время религиозных войн. В протестантской армии будущего Генриха IV рядом с французами дрались немецкие протестанты. Под лозунгом защиты протестантизма во время Тридцатилетней войны XVII века был призван немецкими феодалами-лютеранами для борьбы с католическим императором шведский король.

Французский рыцарь без колебаний служит английскому королю, если живет в его французских владениях. Мало того, аристократы того времени вообще часто не склонны придавать серьезное значение своей принадлежности к тому или иному народу. Рыцари становятся вассалами того государя, который дает им поместье. До XVI века русские князья и бояре уверены в своем "праве отъезда" на службу от одного государя к другому, и не считают изменой переход со службы Москве на литовскую и наоборот.

Дядя матери Ивана Грозного, князь Михаил Львович Глинский, "...доблестный рыцарь служил своей саблей курфюрсту Альберту, императору Максимилиану, великому князю Василию: всем, кто мог хорошо заплатить за труды полководца. Живал в Вене, Италии, Испании. Какие города, ландшафты! Какие женщины! "Инезилья, у сердца храню твой цветок..." Хотите по-французски, пан? Можно по-французски. По-немецки? Проше пане. Ругаться - на всех языках Европы и по-турецки...

К Василию Ивановичу он переметнулся из Литвы, поссорившись с Сигизмундом. Почему он поссорился с Сигизмундом? Тот отказался выдать ему голову врага пана Заберезского. Михаил Львович взял семьсот конных воинов и пошел с ними в Гродно, где жил Заберезский. Ночью они окружили усадьбу, и двое наемников, немец и турок, ворвались к Заберезскому в спальню и отрубили ему голову. И четыре мили несли на древке эту голову перед Михаилом Львовичем, когда он с торжеством возвращался домой.

Торжество-то торжество, но Сигизмунд рассердился, и литовские паны стали собирать людей и точить оружие на Михаила Львовича. Он послал своих ратников с ними рубиться, а сам с братьями, чадами, домочадцами, прихлебателями бежал в Россию. Но Василий Иванович, проявив ласку, не проявил щедрости: дал Михаилу Львовичу для кормления Медынь и Малый Ярославец. А Михаил Львович не хотел Медынь и Малый Ярославец, а хотел Смоленск. Обидевшись, он побежал обратно в Литву, к Сигизмунду..."

Я цитировал историческую повесть Веры Пановой "Кто умирает".

Михаил Глинский - реальное лицо, и писательница просто пересказала часть его подлинной биографии.

А турецкий султан Махмуд II (тот самый, что захватил Константинополь, столицу Византии, и превратил его в Стамбул), когда ему не удалось взять защищаемый рыцарями-иоаннитами остров Родос, приказал объявить по всей Европе, что ищет специалиста, который бы составил план блокады острова и штурма его укреплений. Десятки англичан, немцев и французов явились со своими предложениями, хотя было ясно, что турки угрожают всем странам Европы. Награду султана заслужил "мастер Георг из Пруссии".

Можно, конечно, сказать, что такие авантюристы встречались во все времена и в нашем столетии их тоже можно найти. Но в том-то и дело, что для феодализма такая биография, как у Глинского, отнюдь не исключительна. С чего начинаются бесчисленные дворянские родословные в Англии и Германии, в старой России и Италии? С того, что такой-то, основатель рода, въехал из соседней страны. Можно вспомнить, что в России наиболее знатными среди дворян считались, наряду с потомками полулегендарного Рюрика, Гедиминовичи и Чингизиды, то есть люди, возводившие свой род к литовскому великому князю Гедимину или к монголу Чингисхану.

Чапек в романе "Кракатит" создает фантастический вариант феодальной родословной.

"Довольно! - воскликнула Вилле, когда д'Эмон дошел до 1007 года ; в тот год первый из Хагенов основал в Эстонии Печорский баронат, предварительно кого-то убив, дальше этого генеалоги, конечно, не добрались. Но господин д'Эмон продолжал: - Этот первый Хаген, или Агн Однорукий, был бесспорно татарский князь, захваченный в плен при набеге на Камскую область. Персидские историки знают о хане Агане, сыне Гив-хана, короля туркменов, узбеков, сартов и киргизов, который в свою очередь был сыном Вейвуша, сына Ли-тай-хана Завоевателя. Император Ли-тай упоминается в китайских источниках, как властитель Туркмении, Джунгарии, Алтая и западного Тибета, вплоть до Кашгара, который Ли-тай сжег, вырезав до пятидесяти тысяч людей... О предках Ли-тая ничего не известно, пока науке недоступен архив в Лхассе... Гив-хан опустошил и разграбил Хиву, распространив свое ужасное владычество до Итиля - ныне Астрахани. Аган-хан следовал по пятам родителей, совершая набеги на Булгары - нынешний Симбирск, где-то в этих местах его взяли в плен, отрубили правую руку и держали в заключении до тех пор, пока ему не удалось бежать в Прибалтику, к ливонской чуди. Здесь он был крещен немецким епископом... и, видимо, в припадке религиозного усердия, зарезал... шестнадцатилетнего наследника Печорского бароната, после чего женился на его сестре; позднее с помощью двоеженства, установленного документально, он расширил свои владения до озера Лейпус. Смотри об этом летопись Никифора, где он называется уже "князь Аген", в то время как эзельская запись титулует его "rex (король) Aagen".

Тут на каждом шагу вымысел, сопряженный с прямыми историческими ошибками.

Но это, я бы оказал, хорошая модель того, что происходило на самом деле.

"...Из-за нескольких вшивых... бандитов, которых стыдился бы приличный человек... и вот из-за таких двух-трех гуннов эти идиоты замирают подобострастно, ползают на брюхе..." - говорит герой чапековского романа об отношении аристократов к такой родословной.

Патриотизм феодального времени не был похож на современный.

Феодал в средние века не имел права нарушить вассальную присягу, хотя бы принес ее государю чужой страны, но не чувствовал себя связанным с правителем своей родины, если не был его вассалом. Крупный военный, чиновник и писатель XVI века француз Брантом наивно рассказывает в своих мемуарах, как он собирался перейти на службу к испанскому королю, передав ему планы крепости, в которой был комендантом.

Патриотизм как верность родной стране родился в низах феодального общества, среди буржуа и крестьян. Бернард Шоу в своей пьесе "Святая Иоанна" осовременивает рассуждения епископа Кошона, возглавлявшего суд над Жанной д'Арк, но эти мысли и вправду могли тревожить священника-феодала в XV веке:

"...Мне, как священнику, открыто сердце простых людей; и я утверждаю, что за последнее время в них все больше укрепляется еще одна очень опасная мысль. Выразить ее, пожалуй, можно так: Франция для французов, Англия для англичан, Италия для итальянцев, Испания для испанцев... Когда она (Жанна д'Арк) грозит выгнать англичан с французской земли, она - это совершенно ясно - думает, обо всех владениях, где говорят по-французски. Для нее все люди, говорящие на французском языке, составляют единое целое... Могу только сказать, что это учение в самой своей сути антикатолическое и антихристианское - ибо католическая церковь признает только одно царство - царство Христово".

Феодальные границы до поры до времени не были подкреплены границами экономическими, связи между городами и селами внутри феодальных владений были немногим сильнее, чем связи, перекидывающиеся через границы.

Иным становилось положение по мере развития внутри феодального общества основ капиталистического строя.

Буржуазия в каждой стране заинтересована в том, чтобы собственными силами, в одиночку, эксплуатировать "своих" трудящихся, но и сами эти трудящиеся заинтересованы в том, чтобы не подвергаться, сверх эксплуатации, еще и национальному угнетению.

В условиях развивающегося капитализма границы там, где они рассекают исторически сложившиеся области, начинают все решительнее отсекать друг от друга народы.

Особенно важную роль, возможно, начинают играть государства в образовании народов в XX веке. Тем более, что теперь они часто действуют целенаправленно и осознанно. Возьмем, например, такую страну, как Индонезия. Сто с лишним миллионов ее населения состоят из нескольких десятков народов, больших и малых, говорят на многих языках. Но в интересах Индонезийского государства - сплочение их в единую нацию. При этом в качестве основного языка формирующейся нации приняли не язык яванцев, составляющих более половины населения этой страны, а язык "бахаса индонесиа", развившийся на основе диалекта малайского языка, с XIV века ставшего языком межплеменного общения во всех прибрежных районах страны.

Очень сложное положение возникло во многих африканских государствах, раньше бывших колониями европейских держав.

Если вы посмотрите на политическую карту Африки, то не можете не обратить внимание на геометрически правильные линии границ между многими странами. Только в далеких от джунглей, саванн и пустынь министерских кабинетах можно договариваться о таких границах, только чужие земли можно делить с помощью линейки и циркуля.

А в результате в маленьком Габоне с населением всего в миллион с небольшим живут представители десятков этносов. В Республике Заир (в прошлом Бельгийское Конго, потом Республика Конго; первым премьер-министром независимой страны стал здесь великий борец за свободу Африки Патрис Лумумба) живет более 20 миллионов человек. Они принадлежат к двумстам племенам и говорят по меньшей мере на трехстах языках и диалектах. Что же говорить о Нигерии, с ее 50-миллионным населением! Но в условиях капитализма внутри этих искусственно созданных когда-то границ возникают прочные экономические связи, стягивающие разнородные племена в единое целое.

Не удалось ведь империалистам отделить от Республики Конго со столицей в Леопольдвиле (ныне Республика Заир) область Катангу. Искусственные границы волею истории часто становятся, если можно так сказать, естественными, поскольку теперь отделяют друг от друга прочные государственные образования.

Став, хотя бы в этом смысле слова, естественными, границы, если и не порождают иные народы, то помогают сблизиться старым.

А естественные в географическом смысле слова границы так часто становились в прошлом и границами между народами. Неплохой пример тому - история формирования французского народа.