Приложение № 2. О. М. Иоаннисян. Зодчество северо-восточной Руси XII-XIII вв.

(В связи с тем, что тема, связанная с зодчеством Северо-Восточной Руси указанного периода не ограничивается памятниками, расположенными в городах, о которых идет речь в тексте книги И. В. Дубова, географические рамки настоящего очерка расширены на всю территорию Северо-Восточной Руси XII-XIII вв.)

Пожалуй, нет ни одной другой школы древнерусского зодчества, история которой не была бы столь подробно разработана в науке, как зодчество Северо-Восточной Руси. Памятники владимиро-суздальской архитектуры еще с середины XIX в. начинают привлекать к себе пристальное внимание. За сто с небольшим лет им было посвящено несколько монографических обзоров (труды Д. Н. Бережкова (Бережков Д. Н. О храмах Владимиро-Суздальского княжества XII-XIII вв. - Тр. Владимирской ученой архивной комиссии, т. V. Владимир, 1903, с. 1-146.), Н. А, Артлебена (Артлебен Н. А. Памятники зодчества древней Суздальской области. - Ежегодник Владимирского губернского статистического комитета, III. Владимир, 1880, с. 32-40.), Л. В. Даля (Даль Л. В. Историческое исследование памятников русского зодчества. - Зодчий, 1872, № 2, с. 9-11; 1875, № 11 - 12, с. 132-134.), В. А. Прохорова ( Прохоров В. Археологический обзор древнейших архитектурных памятников во Владимире и Суздале. - Христианские древности, вып. 3. СПб., 1875, с. 34-63.), С. Строганова (Строганов С. Дмитриевский собор во Владимире на Клязьме. М., 1849.), В. Доброхотова (Доброхотов В. Древний Боголюбов город и монастырь. М., 1852.), Э. Виолле де Дюка (Violle le Due E. L^'art russe. Paris, 1877 (русский пер. Н. Султанова. М., 1879).), Н. П. Кондакова и И. Толстого (Кондаков Н., Толстой И. Русские древности. СПб., 1899, вып. VI.), И. Э. Грабаря (Грабарь И. История русского искусства, т. 1. М., 1910.), А. А. Бобринского (Бобринский А. А. Резной камень в России, вып. 1. М., 1916.), Ф. Халле (Halle F. Russische Romanik. Die Bauplastik von Wladimir-Susdal. Berlin; Wien; Zurich, 1929.), а также фундаментальное исследование Н. Н. Воронина ( Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XV вв., т. 1. М., 1961; т. 2. М., 1962.) и работы Г. К. Вагнера о владимиро-суздальской пластике (Вагнер Г. К. 1) Скульптура Владимиро-Суздальской Руси. М., 1964; 2) Мастера древнерусской скульптуры. М., 1966; 3) Скульптура Древней Руси. М., 1969; 4) Белокаменная резьба древнего Суздаля. М., 1975; 5) От символа к реальности, М., 1980.). Именно северо-восточное зодчество XII- XIII вв. стало «связующим звеном между древнейшим зодчеством Киевской Руси и русским национальным зодчеством XV-XVI вв.» (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, с. 5.). Поэтому история архитектуры Северо-Восточной Руси XII-XIII вв. приобретает особое значение.

В итоге многолетней деятельности Н. Н. Воронина была прослежена картина исторического развития владимиро-суздальского зодчества. Вышедшая уже более 20 лет назад книга Н. Н. Воронина до сих пор остается самым исчерпывающим исследованием, посвященным средневековой русской северовосточной архитектуре.

Только в последние годы начинают проводиться исследования, позволяющие дополнить предложенную Н. Н. Ворониным картину. В предлагаемом вниманию читателя очерке дается краткий исторический обзор архитектуры Северо-Восточной Руси в XII-XIII вв. Он основан в основном на материалах исследования Н. Н. Воронина и учитывает то новое, что было получено историко-архитектурной наукой в последние два десятилетия, прошедшие со времени выхода в свет его монографии.

Славянское переселение в Ростово-Суздальскую - «залесскую» - землю сопровождалось активной христианизацией местного населения. В ряде летописей сообщается о том, что епископия в Ростове была учреждена еще в конце X в. - в 991 г. - и первым эпископом летописи называют Федора Гречина. В Тверской, Воскресенской, Никоновской летописях и Степенной книге он назван строителем первой дубовой соборной церкви в Ростове, которая была «толико чудна, якова не бывала и потому не будет» (ПСРЛ, т. XV. М., 1965, с. 115; т. VII. СПб., 1856, с. 313-314.).

Деревянный ростовский собор, сгоревший в 1161 г., вероятно не был единственной деревянной церковью, построенной в ходе христианизации Залесской земли, однако недолговечность материала, приведшая к гибели этих храмов, а также невозможность проследить постройки подобного рода археологически не позволяют прочитать начальные страницы ростово-суздальского зодчества.

Первой монументальной постройкой Северо-Восточной Руси стал собор в Суздале, построенный киевским князем Владимиром Мономахом на рубеже XI и XII в. О его постройке мы узнаем из Киево-Печерского патерика (Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911, с. 9.) и сообщения Лаврентьевской летописи о замене этого собора новым ( ПСРЛ, т. I. M., 1962, стб. 445.). В источниках не приводится дата постройки собора, однако, учитывая, что в Лаврентьевской легописи наряду с Владимиром Мономахом строителем собора называется митрополит Ефрем, умерший в самом начале XII в. (до 1105 г.), Н. Н. Воронин предположил, что наиболее вероятной датой создания Суздальского собора следует считать время второго приезда Мономаха на северо-восток Руси-1101-1102 гг. (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XV вв., т. 1, с. 28.). Постройка собора в Суздале знаменовала окончательное установление центральной княжеской власти в далекой «Залесской» земле и утверждение в ней христианства. В Киево-Печерском патерике указывается прообраз Суздальского собора - Успенский собор Киево-Печерского монастыря, «в меру» которого он был построен (Патерик Киевского Печерского монастыря... с. 9.).

Остатки Мономахова собора в Суздале были раскопаны А. Ф. Дубининым и А. Д. Варгановым (Дубинин А. Ф. Ил истории изучения Суздальского собора. - СА, 1972, № 2, с. 139-148; Варганов А. Д. Еще раз о Суздальском соборе. - СА, 1977, № 2, с. 249-255; Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XV вв., т. 1, с. 27-32; Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв.: Каталог памятников. - САИ, 1982, вып. Е1-47, с. 59-60.). Раскопки показали, что фундамент собора был сложен из булыжников на цемяночком растворе, а стены из плинфы в киевской технике кладки с утопленным рядом.

Благодаря раскопкам удается в общих чертах реконструировать план собора (рис. 19, 1). Он был шестистолпкым храмом с нартексом. Однако его нартекс в отличие от киевского собора был отделен от основного объема лрама сплошной стеной.

Важной военно-политической акцией Владимира Мономаха на северо-востоке было строительство ноеого города - Владимира. Под 1108 г. летопись сообщает: «Того же лета свершен бысть град Владимир Залешьский Володимером Мономахом, и созда в нем церковь камену святого Спаса» (ПСРЛ, т. XX. СПб., 1910, стб. 103.). Остатки этого храма до сих пор не обнаружены. Н. Н. Воронин предположил, что церковь Спаса была маленьким четырехстолпным храмом (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XIII вв., т. 1, с. 44.).

Собор в Суздале был построен киевскими мастерами в свойственной им традиции. Однако дальнейшего развития на северо-востоке эта традиция не получила. После постройки собора мастера вновь вернулись в Киев и лишь в 1108 г., во время последнего приезда Мономаха в Северо-Восточную Русь, вместе с ним прибыла и группа строителей, возведших дворцовую церковь во Владимире.

Начало сложения архитектурной школы на северо-востоке относится уже к середине XII в. и связано с деятельностью Юрия Долгорукого.

В 40-50-х годах XII в. один за другим появляются новые города, бурный рост которых вызвал к жизни и монументальное строительство. Типографская летопись под 1152 г. сообщает о пяти построенных Юрием храмах - церкви Бориса и Глеба в Кидекше, церкви Георгия во Владимере, Спасском соборе в Переславле-Залесском, церкви Георгия в Юрьеве-Польском и церкви Спаса в Суздале (ПСРЛ, т. XXIV, 1921, стб. 77. ). Два - собор в Переславле-Залесском и церковь Бориса и Глеба в Кидекше - дошли до нашего времени, причем первый сохранился почти в первозданном виде (Чиняков А. Г. Архитектурный памятник времени Юрия Долгорукого. АН, 1952, вып. 2, с. 43-66.), а второй был частично разрушен и затем восстановлен в 60-х годах XVII вв. (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XV вв.. т. 1, с. 72.).

Лучше всего сохранившийся Спасский собор в Переславле-Залесском (рис. 18, 5) представляет собой почти квадратный в плане четырехстолнный храм, возведенный не в традиционной для древнерусского зодчества плин-фяной технике, а из тесаных квадроп белого камня. Белокаменная резьба в убранстве этого храма сведена к минимуму и состоит из несложного орнамента из волнистых линий, проходящего по карнизу апсид, и зубчатому фризу с аркатурным пояском, а также городчатому фризу в основании купола. Почти лишенный резного белокаменного убранства кубический объем собора, увенчанный главой на массивном барабане, производит впечатление белокаменного монолита. Столь же суровый и аскетический облик имеет и церковь Бориса и Глеба в Кидекше (рис. 18, 6).

Одинаковы и конструктивные особенности фундаментов этих двух памятников. Фундаменты Спасского собора и церкви в Кидекше сложены из крупных булыжников на известковом растворе и имеют необычайно широкую для древнерусского зодчества платформу.

Георгиевский собою в Юрьеве-Польском уже в 1230-1234 гг. был сменен новой постройкой (ПСРЛ, т. I, стб. 455, 460; т. XV. М., 1965, стб. 335.). Первоначальный собор в Юрьеве до сих пор практически не исследован. Только в 1909 и 1911 гг. К. К. Романовым (Архив ЛОИА, ф. 29, д. 25, 26, 32, 37.) и в 1960 г. А. В. Столетовым (Столетов А. В. Материалы к реконструкции Георгиевского собора 1152 г. города Юрьева-Польского. - В кн.: Культура Древней Руси. М., 1966, с. 263-267.) в небольших шурфах были вскрыты фундаменты ныне стоящего здания. Фундаменты сказались значительно шире стен. В нижней части они сложены из булыжников, а в верхней - из необработанных кусков белого камня. А. В. Столетов предположил, что фундамент целиком относится к первоначальному зданию (Там же, с. 263.). Как считает А. В. Столетов, из собора Юрия Долгорукого происходит и проходящий сейчас по апсидам аркатурный поясок (Там же, с. 265.). Вполне вероятно, что план собора 1230 г. в общих чертах повторяет план собора Юрия Долгорукого (А. В. Столетов предполагает, что совпадение планов не ограничивалось основными объемами зданий 1152 и 1230 гг. и что собор Юрия Долгорукого так же, как и постройка Святослава Всеволодовича, имел с трех сторон притворы (см.: Столетов А. В. Материалы к реконструкции Георгиевского собора 1152 г. г. Юрьева-Польского, с. 264-265). Это предположение вызывает сомнение, так как наличие притворов в памятниках середины XII в. не характерно для древнерусской архитектуры, а в других памятниках Юрия Долгорукого и раннегалицких постройках, возведенных теми же мастерами, они совсем отсутствуют.). По всей вероятности, Георгиевский собоп также был полностью лишен резного убранства.

Церковь Георгия, построенная Юрием во Владимире (рис. 18, 7), в XVIII в. была разобрана, а на ее фундаментах была возведена новая постройка. Фундаменты церкви XII в. были частично раскопаны Н. Н. Ворониным (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XV вв., т. 1, с. 91-100.). Они сложены из булыжников и обломков туфа на белом известковом растворе и на 0,5 м шире стен. Цоколь церкви Георгия сводился лишь к простому уступу. В плане она, как и другие постройки Юрия, представляла собой четырехстолпный храм.

Вопрос о том, откуда в Северо-Восточной Руси при Юрии Долгоруком появилась строительная артель, работавшая в необычной для византийско-русской строительной традиции белокаменной технике, уже давно волновал исследователей. Еще Н. П. Кондаковым и Д. Н. Бережковым была выдвинута гипотеза о том, что романская белокаменная техника была принесена на северо-восток Руси мастерами из Галича, где строительство велось не из плинфы, а из тесаных квадров (Кондаков Н., Толстой И. Русские древности, с. 38; Бережков Д. Н. О храмах Владимиро-Суздальского княжества, с. 136-137.). К этой точке зрения присоединились М. Грушевский (Грушевський М. Iстория Украiни-Руси Львiв, 1905, т. III, с. 430.), Д. В. Айналов (Айналов Д. В. 1) Архитектура черниговских храмов. - В кн.: Тр. Черниговского предварительного комитета по устройству XIV археологического съезда в Чернигове. Чернигов, 1908, с. 173-174; 2) О новых архитектурных находках в Чернигове. - ЗОРСА, т. IX, 1913, с. 330-331.) и М. К. Каргер (Каргер М. К. Зодчество Галицко-Волынской земли в XII-XIII вв. КСИИМК, 1940, вып. III, с. 17-19.). Наиболее подробно эта гипотеза была разработана Н. Н. Ворониным (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 107-110. - Одно время Н. Н. Воронин придерживался диаметрально противоположной точки зрения, считая, что не галицкие мастера принесли на северо-восток романскую белокаменную технику кладки, а, наоборот, владимиро-суздальские в Галич (см.: Воронин Н. Н. К вопросу о взаимоотношениях галицко-волынской и владимиро-суздальской архитектуры XII-XIII вв.- КСИИМК, вып. III. Л., 1940, 22-27), но впоследствии отказался от нее.). Исследования памятников галицкого зодчества не только позволили подтвердить правильность этого предположения, но и выяснить, что эта строительная традиция в самом Галиче обязана своим происхождением романской артели мастеров из Малопольши (Иоаннисян О. М. О раннем этапе развития галицкого зодчества.- КСИА, 1981, вып. 164, с. 35-42.).

Начиная строительство на северо-востоке Руси, Юрий Долгорукий, не имевший в своем распоряжении мастеров-строителей, не мог также и обратиться за ними в другие древнерусские земли, так как находился с ними в состоянии войны. Единственным его союзником был галицкий князь Владимир Володаревич. Характер памятников Юрия, почти в точности повторяющих галицкие постройки первой половины XII в. (церковь Иоанна в Перемышле, храм в Звенигороде Галицком и церковь Спаса в Галиче) (рис. 18, 1-3), доказывает это предположение (Там же, с. 35-43.).

Это позволяет нам также объяснить и почти полное отсутствие в постройках Юрия резного декоративного убранства. Н. Н. Воронин считал, что, будучи убежденным грекофилом, Юрий не допускал «романских излишеств» и требовал от мастеров строгого соблюдения византийско-киевских образцов (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XV вв., т. 1, с. 110.). Однако, как показали исследования галицких памятников первой половины XII в., возведенных теми же мастерами, что и храмы Юрия, белокаменная резьба была применена в них столь же скупо, как и в ранних владимиро-суздальских постройках (Иоаннисян О. М. О раннем этапе развития галицкого зодчества... с. 35-39.). Очень важно при этом, что в той группе польских памятников, которой и ранние галицкие, и ранние северо-восточные храмы обязаны своим происхождением (коллегиаты в Вислице, Опатове, костелы Иоанна Крестителя в Прандоцине и Анджея в Кракове) (Swiесhоwsкi Z. Budownictwo romanskie w Polsce. Wroclaw; Warszawa; Krakow, 1963, s. 125-129, 190-195, 215-219.), каменная резьба была столь же скупо применена в убранстве здания, а те немногие элементы резного убранства, которые все же применены зодчими, почти полностью совпадают и на Руси и в Польше. Аскетический облик храмов Юрия Долгорукого следует связывать не с грекофильством князя, а с тем, что традиция применения белокаменной резьбы отсутствовала в зодчестве Малопольши, которому его мастера обязаны своим происхождением.

Н. Н. Воронин, опираясь на упоминание всех храмов, построенных Юрием под одним 1152 г., высказал предположение, что они выстроены одновременно разными артелями (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 110.). Однако во всех этих постройках видна рука одних и тех же мастеров. Совершенно очевидно, что силами одной артели за год невозможно было выстроить все упоминаемые в летописи храмы.

Н. Н. Воронин сам отмечал, что летописная запись, в которой упоминаются построенные Юрием храмы, носит панегирический характер и является списком построек князя из его некролога (Там же, с. 55 (прим. 14).). Дата 1152 г. относится, скорее всего, к Спасо-Преображенскому собору в Переславле-Залесском, поскольку его постройка упоминается вместе с переносом города «от Клещина» на р. Трубеж. Церковь Георгия во Владимире Н. Н. Воронин убедительно датировал 1157 г. (Там же, с. 92.), а Георгиевский собор в Юрьеве-Польском более точно датируется по сообщению Тверской летописи о строительстве нового храма князем Святославом Всеволодовичем. Под 1230 г. в ней сообщается: «Того же лета Святослав Всеволодович разруши церковь в Юриеве, еже бе обетшала, юже был преже създал дед его Юрий Долгорукий, а стояла та церковь 80 лет без лета» (ПСРЛ, т. XV, стб. 355.). Таким образом, мы получаем дату церкви Георгия в Юрьеве-Польском (1151 г.), построенной Юрием Долгоруким.

После перехода Юрия в Киев и его смерти в 1157 деятельность этой группы мастеров не прекратилась. Как мы отмечали выше, в 1157 г. во Владимире возводится церковь Георгия, фактическим строителем которой стал сын Юрия князь Андрей Боголюбский (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 92.). С его именем связан новый этап в развитии владимиро-суздальского зодчества.

В отличие от своего отца, рассматривавшего северо-восток Руси как глухую провинцию, которую он вынужден был отстраивать и укреплять только «для подготовки решительного удара по Киеву» (Там же, с. 55.), Андрей Юрьевич, будучи одним из наиболее дальновидных политиков своего времени, прекрасно сознавал, что Киев и Киевская земля, ослабленные постоянными междоусобицами и набегами степняков-кочевников, уже теряют свое общерусское политическое значение, и поэтому предпочел не тратить силы в изнурительной борьбе за удержание киевского престола, а всеми средствами стал укреплять свою «отчину» на северо-востоке. В 1155 г. он самовольно «без отче воли» покидает Вышгород, престол которого являлся последней ступенькой к киевскому, и возвращается в свою северо-восточную «волость» - Владимир (ПСРЛ, т. I, стб. 348.), который отныне все больше и больше начинает претендовать на ту роль среди других русских городов, которая ранее принадлежала Киеву.

Активная строительная деятельность, развитая Андреем Боголюбским, связана в основном с его столицей, ставшей главным городом всей Суздальской земли и претендующей на роль главного города Руси, и парадной княжеской резиденцией Боголюбовым, расположенной недалеко от Владимира. Строительная программа Андрея была призвана решить задачу архитектурного оформления идеи «приоритета Владимира над Киевом». Постройки, возведенные в его столице, должны были ни в чем не уступать киевским, не только «не подражать им, а затмить и превзойти их» (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 316.).

Начало осуществления этого замысла было положено созданием мощных укреплений Владимира, которые были возведены с 1158 по 1164 г. (Воронин Н. Н. 1) Социальная топография Владимира и «чертеж» 1715 г.- СА, VIII, с. 164; 2) Оборонительные сооружения Владимира XII в. - МИА, № 11, 1949, с. 203-215; 3) Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 128-148.). Построенные Андреем укрепления по своей протяженности значительно превосходили крепость Мономаха (ПСРЛ, т. IX, стб. 211.). В Ипатьевской летописи сообщается, что «князь Андрей бе город Володимерь силну устроил, к нему же ворота златая доспе, а другая серебром учини» (Там же, т. II, стб. 582.).

Вызов, брошенный древней столице - Киеву, заключался и в том, что в состав владимирских стен была включена, подобно тому как это было в Киеве в эпоху его расцвета, каменная проездная башня с надвратной церковью, названная, как и в Киеве, Золотыми воротами.

Золотые ворота во Владимире дошли до нас в сильно искаженном виде. Однако, как показали обнаруженные и опубликованные Н. Н. Ворониным обмерные чертежи, выполненные в 1779 г. Н. фон Берком и А. Гусевым (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. I, с. 137-138, 144-147.), еще в конце XVIII в. ворота не только стояли на всю свою высоту, но и сохраняли древнюю надвратную церковь (рис. 18, 5).

Еще до находки чертежей Н. фон Берка и А. Гусева Н. Н. Воронин указывал на наличие в сохранившихся частях памятника черт, свойственных постройкам Юрия Долгорукого (суровая монолитность кладки, карнизы в форме четверти вала) (Воронин Н. Н. Оборонительные сооружения Владимира... с. 207.). Обмерные чертежи 1779 г., показывающие Золотые ворота в их подлинном виде, окончательно укрепляют в этом мнении. На них изображен маленький четырехстолпный храмик, план которого является точной копией планов церквей Юрия Долгорукого (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1 (рис. 45).- Интересно, что до находки чертежей 1779 г. Н. Н. Воронин сомневался в том, что надвратная церковь на своде Золотых ворот была четырехстолпный храмом, и считал, что она должна была быть бесстолпной (см.: Воронин Н. Н. Оборонительные сооружения Владимира... с. 212) Однако обнаруженные исследователем чертежи Н. фон Берка и А. Гусева заставили его изменить свою точку зрения (см. Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 144-145).). Фасад Ризоположенской надвратной церкви на Золотых воротах такой, как его изображает один из чертежей Н. фон Берка и А. Гусева, также демонстрирует нам почти лишенный декоративного убранства (за исключением аркатурного, зубчатого и городчатого поясков на барабане) облик храма, в уменьшенном виде до деталей копирующего такие постройки, как собор в Переславле-Залесском и церковь в Кидекше (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1 (рис. 44).). Учитывая определенную стандартность мышления зодчего галицких князей и Юрия Долгорукого, мы не можем сомневаться, что перед нами постройка, выдающая руку тех же мастеров. Однако Золотые ворота стали последним сооружением, возведенным этой артелью. В следующих постройках Андрея Боголюбского на смену суровой простоте приходит эффектная репрезентативность, свидетельствующая о совершенно ином творческом почерке возводивших их мастеров. Возникает вопрос, что же стало с артелью Владимира Галицкого и Юрия Долгорукого? Если учесть промежуток времени, прошедший с конца 10-х - начала 20-х годов XII в., когда была возведена первая постройка этих мастеров на Руси - церковь Иоанна в Перемышле (Zaki A. Przemyska cerkiew ksigcia Wolodara w swietle zrodel pisanych i archeologicznych.- Sprawozdania z posiedzen komisji naukowych oddzialu PAN w Krakowie, styczen - czerwiec, 1968, 48.), до начала 60-х годов XII в., когда была освящена надвратная Ризоположенская церковь на Золотых воротах, можно понять, что зодчий, стоявший во главе этой артели, к моменту завершения строительства владимирских укреплений находился в преклонном возрасте (нужно помнить, что в Перемышль из Польши он должен был прийти уже сложившимся мастером), и мог уже и умереть. Поэтому обширная строительная программа Андрея Боголюбского была поручена уже другому зодчему.

Первой работой новых мастеров было создание Успенского собора во Владимире, начатого в 1158 г. и законченного в 1160 г. (ПСРЛ, т. I, стб. 348; т. XVI. СПб., 1889, стб. 310.). Андрей предполагал, что он станет не просто епископской кафедрой, но и центром русской митрополии, которую князь собирался перевести во Владимир из Киева (Там же, т. IX, стб. 222.).

Несмотря на то, что Андрею Боголюбскому так и не удалось утвердить русскую митрополию во Владимире (Голубинский Е. История русской церкви, т. 1, ч. I, с. 330-332; Вальденберг В. Древнерусские учения о пределах царской власти. Пг., 1916, с. 118-120; Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XII вв.- Записки историко-филологического факультета С.-Петербургского университета, ч. CXVI. СПб., 1913, с. 396-398; Соколов П. Русский архиерей из Византии. Киев, 1913, с. 128-158; Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 119-120.), Успенский собор приобрел значение одной из главных общерусских святынь. Успенский собор Андрея Боголюбского, пострадавший в 1185 г. от большого пожара, в течение 1185-1189 гг. был «обновлен» Всеволодом Большое Гнездо. «Обновление» собора фактически вылилось в создание новой постройки, о которой речь будет идти ниже,, однако основное ядро собора Андрея Боголюбского было сохранено Всеволодом и включено в состав нового здания (рис. 19, 2) (Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв... с. 51-52.).

Так же, как и постройки Юрия Долгорукого, Успенский собор сложен из тесаных квадров на белом известковом растворе, а его фундаменты - из круглых речных булыжников.

Однако это уже не четырехстолпный храм, а грандиозное шестистолпное сооружение (рис. 19, 3). На смену суховатой геометричности формы приходит изысканность в прорисовке деталей плана, пластическом решении фасадов. Если в ранних постройках декоративная резьба была сведена к минимуму, то в Успенском соборе она играет весьма значительную роль. Его цоколь еще имеет форму простого уступа, но лопатки уже украшаются полуколонками с аканфовыми капителями, в уровне отлива появляется аркатурно-колончатый фриз, колонки которого опираются на резные консоли, пяты подпружных арок покоятся на плитах-импостах с рельефными изображениями львов, в верхней части тимпанов закомар появляются скульптурные композиции, а над капителями фасадных полуколонок - скульптурно обработанные водометы (Вороник Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 169- 187; Вагнер Г. К. Скульптура Древней Руси... с. 95-121; Огнев Б. А. О позакомарных покрытиях (к вопросу реставрации позакомарных покрытий храмов Северо-Восточной Руси XII-XV вв.). -АН, вып. 10. М., 1958, с. 51 - 52. - М. А. Ильин высказал предположение, что первоначально над аркадами закомар собора 1158 г. были белокаменные щипцы и, таким образом, закомары имели не криволинейное, а пофронтонное покрытие, подобно памятникам романской архитектуры Ломбардии. Высказывая это предположение, М. А. Ильин опирался на материалы обследования верхних частей собора, проведеннсго в 1880-х годах И. Е. Забелиным, А. М. Павлиновым и В. К. Трутовским (см.: Ильин М. А. Забытые открытия (к вопросу о первоначальных формах завершения Успенского собора во Владимире). - В кн.: Памятники истории и культуры, вып. 2. Ярославль, 1983, с. 109-123). ). Купол собора, его барабан и колонки аркатурно-колончатого пояса были окованы золоченой медью (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 170, 185.).

Н. Н. Воронину удалось, опираясь на наблюдения А. В. Столетова, установить, что Успенский собор 1158-1160 гг. представлял собой сложный архитектурный организм к основному объему храма с трех сторон примыкали притворы, а переходы связывали храм с епископским дворцом. Н. И. Воронин не исключал и возможности того, что к югу от юго-западного членения здания находилась симметричная пристройка, также связанная с ходом на хоры собора (Там же, с. 168-169 (рис. 59).).

В 1160 г. в огне большого пожара погиб древний деревянный собор в Ростове ( ПСРЛ, т. XV, стб. 230.). В следующем году Андрей Боголюбский посылает своих мастеров в Ростов для того, чтобы на месте древней «чудной» церкви заложить новую, но уже каменную. Первоначально был заложен небольшой храм, который, однако, в процессе строительства был расширен по просьбе ростовцев. Уже в 1204 г. собор обрушился и был заменен новым (Там же, т. VII, стб. 112.). В 1213-1231 гг. на основаниях собора Андрея Боголюбского князем Константином Ростовским был выстроен еще один храм (см. о нем ниже), смененный, в свою очередь, постройкой XVI в. (Там же, т. I, стб. 406; Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв... с. 61-62; см. также: Баниге В. Кремль Ростова Великого XVI-XVII вв. М., 1976, с. 6-7, 49-66.).

Археологические исследования, проведенные Н. Н. Ворониным, дали возможность установить, что под зданием существующего собора лежат остатки как собора XIII в., так и собора 1161 - 1162 гг. (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 187-196.)

Собор Андрея Боголюбского в Ростове относился к тому же шестистолп-ному типу храма, что и Успенский собор во Владимире, однако значительно превосходил его размерами (рис. 19, 4).

Судя по находке клинчатой консоли от аркатурно-колончатого пояса, можно считать, что и ростовский собор Андрея Боголюбского, подобно Успенскому собору 1158-1160 гг. во Владимире, был украшен белокаменной резьбой.

По всей вероятности, сразу же после завершения Успенского собора в Ростове Андрей Боголюбский ставит во Владимире церковь Спаса (Там же, с. 197-200; Раппопорт П. А. Русская архитектура X- XIII вв.... с. 56.). В разных летописях приводятся разные даты ее постройки: Никоновская летопись относит дату закладки церкви к 1160 г., Тверская - к 1162, а Лаврентьевская - к 1164 г. Н. Н. Воронин считает, что, «видимо, ближе к истине версия Тверского летописного сборника об основании храма в 1162 г.», и датирует время строительства церкви 1162-1164 гг. (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 197.).

Как было сказано, первая церковь Спаса была построена во Владимире при Мономахе и была разрушена еще в древности. Храм, построенный Андреем Боголюбским, также не дошел до нашего времени, однако место его определяется очень точно. Церковь Спаса простояла до 1778 г. Ее изображение есть на «чертеже» Владимира 1715 г. (Там же, с. 197-199 (прим. 8, рис. 82).), однако обобщенные формы рисунка не дают возможности судить о характере храма. Остатки церкви 1162-1164 гг. были найдены Н. Н. Ворониным при проведении разведочных работ (Там же, с. 199.). К сожалению, ограниченный характер раскопок позволил только установить факт наличия нижних частей фундамента церкви Андрея Боголюбского под зданием XVIII в. План древнего храма прослежен не был. В то же время трехчастное деление лопатками фасадов церкви XVIII в., наличие в ее убранстве перспективного портала и аркатурно-колончатого пояса, имитация квадровой кладки по белой штукатурке свидетельствуют о том, что строители конца XVIII в. «сознательно стремились воспроизвести формы разрушившегося в пожар 1778 г. храма» (Там же, с. 198.).

Наряду со строительством в самом Владимире князь Андрей вел работы по созданию своей парадной загородной резиденции в с. Боголюбове. В «Повести об убиении Андрея Боголюбского», дошедшей до нас в составе Ипатьевской летописи, об этом говорится так: «Создал же бяшеть собе город камеи именемь Боголюбый толь далече, яко же Вышегород от Кыева тако же и Боголюбый от Володимеря» ( ПСРЛ, т. II, стб. 580; см. также: Повесть об убиении Андрея Боголюбского. - В кн.: Памятники Литературы Древней Руси. XII в. М., 1980, с. 324.).

В приведенном летописном фрагменте Боголюбово называется городом, хотя по сути это был не город в прямом смысле этого слова, а укрепленный замок-резиденция.

В летописном тексте «Повести об убиении Андрея Боголюбского» говорится о том, что Боголюбово был «град камен». Каменные крепости на Руси в домонгольскую эпоху были явлением исключительным (Кирпичнико в А. Н. Ладога и Переславль Южный - древнейшие каменные крепости на Руси. - ПК НО-1977. 1977, с. 427-428.), поэтому поначалу исследователи не доверяли этому известию (Воронин Н. Н. 1) Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 204; 2) Владимир, Боголюбово. Суздаль. Юрьев-Польской. М., 1965, с. 110.), однако археологические раскопки, проведенные в Боголюбове в 1925 г. Г. Ф. Корзухиной, в 1934 г. Н. П. Ворониным и в 1954 г. П. А. Раппопортом, открыли остатки каменной оборонительной стены, опоясывавшей замковый холм (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 204-208; Раппопорт П. А. 1) Очерки по истории военного зодчества Северо-Восточной и Северо-Западной Руси X-XV вв. - МИА, 1961, № 105, с. 130; 2) Русская архитектура X-XIII вв.... с. 58.). Внутри стен располагался комплекс каменных построек дворцового ансамбля.

Ансамбль Боголюбовского замка, уже с XIII в. ставший монастырем, сильно пострадал во время татаро-монгольского нашествия, когда погибла часть оборонительных сооружений (летопись XVIII в., составленная игуменом Боголюбовского монастыря Аристархом, сообщает, что во время взятия монголами Боголюбова его ворота были «испровержены до земли» (Летопись Боголюбова монастыря с 1158 по 1170 г., составленная по монастырским актам и записям настоятелем оной обители игуменом Аристархом в 1767-1769 гг. Сообщил архимандрит Леонид. - ЧОИДР, 1878, кн. 1, с. 6.), и, судя по материалам раскопок, пострадал и сам дворец, однако остальные постройки продолжали существовать еще довольно долго, но в XVIII в. были разобраны, а на месте древнего собора в 1751 г. был построен новый храм (Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв.... с. 57; Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 208-210.). До нашего времени от комплекса белокаменных построек Боголюбова-города дошли нижние части стен собора, лежащие в основании храма XVIII в., и лестничная башня, расположенная к северу от собора, с переходом, который вел из башни прямо на хоры.

Археологические исследования, проведенные Н. Н. Ворониным в Боголюбове в 1934-1938 гг., дали возможность с большой степенью полноты представить себе облик этого уникального ансамбля, что нашло отражение в графической реконструкции памятника, выполненной исследователем (рис. 19, 3) (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1 (рис. 122, 126).).

Главным сооружением ансамбля был Рождественский собор (рис. 12, 2). Этот четырехстолпный храм поражал современников своим великолепием. Автор «Повести об убиении Андрея Боголюбского» сравнивает его с храмом царя Соломона и называет «изьмечтаным всею хытростью» (Повесть об убиении Андрея Боголюбского... с. 324.). «Церковь преславну святыя Богородица рождества посреде города камену создавъ Боголюбом и удиви ю паче всих церквии; подобна тое святая святых, юже бе Соломон царь премудрый создал, тако и сии князь благоверный Андреи и створи церковь сию в память собе»,- пишет автор «Повести». Описывая храм, он подчеркивает, «вси бо видевшею не могуть сказати изрядныя красоты ея». Далее он пишет, что «извну церкви от верха и до полу, и по стенам, и по столпом ковано золотом, и двери же и ободверье церкви златом же ковано» (Там же.). Исследования собора показали, что это не преувеличение летописца - на косяках и колонках западного портала до сих пор сохранились гвозди с кусочками золоченой меди, которой он был окован (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 214 (рис. 95).).

В убранстве Рождественского собора существенную роль играла белокаменная резьба (Вагнер Г. К. Скульптура Древней Руси... с. 66-87.) - при раскопках были найдены фрагменты резных водометов, скульптурные женские маски, фрагменты резных изображений птицы (или грифона) и зверя. В кладке собора XVIII в. сохранились три львиные маски, происходящие из древнего собора. Как предполагает Г. К. Вагнер, изображения птиц и зверей входили в состав скульптурной композиции «Царь Давид среди зверей» (Там же, с. 74-76 (рис. 40).). Такие композиции могли находиться в тимпанах центральных закомар. Архивольты перспективных порталов храма были украшены орнаментальной резьбой, а колонки аркатурно-колончатого пояса и фасадные полуколонны завершались аканфовыми капителями (Там же, с. 85-87.).

Характер пластического решения фасадов Боголюбовского собора значительно усложняется, цоколь приобретает выразительный аттический профиль, усложняется профиль наружных пилястр, которые получают дополнительные полуколонки.

Не менее пышно украшенным был и интерьер Рождественского собора. Автор «Повести» говорит о том, что он настолько был украшен «иконами многоценьными, златом и каменьем драгым, и жемчюгом великым безцельным», что больно было смотреть - «не како зрети, зане вся церкви бяше золота» (Повесть об убиении Андрея Боголюбского... с. 324.). Утверждая, что внутри «вся церкви бяше золота», он нимало не погрешил против истины - помимо находившихся в храме многочисленных драгоценностей, особый блеск и сияние придавал интерьеру собора пол, который был устроен из полированных плит красной меди (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 225- 226.). Сияние этого пола и всего находившегося в храме «узорочья» и ослепляло находившихся там так, что «не како зрети».

Зодчий сделал все, чтобы превратить интерьер собора в парадный дворцовый зал - крещатые столбы заменены здесь на круглые столбы-колонны, покоящиеся на профилированных базах, и завершавшиеся резными аканфовыми капителями (Летопись Боголюбова монастыря... с. 15.). Хоры находились не на середине высоты столбов, а «были сильно приподняты по сравнению с их обычным положением» (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 220.). Это еще больше придавало интерьеру зальный характер, так как высвобождало значительную часть западного объема интерьера, обычно сильно затемненного низко расположенными хорами.

Наряду с медными плитами пола при раскопках в соборе были найдены и майоликовые плитки, которыми, как убедительно доказал Н. Н. Воронин, был вымощен пол на хорах. Среди них были найдены фрагменты плиток, на которых в технике подглазурной росписи были нанесены орнаменты и изображения грифонов и птиц (Там же, с. 225-227.).

С северной стороны к собору примыкает корпус перехода, соединяющего лестничную башню с хорами (рис. 19, 1). Башня и переход хорошо сохранились до нашего времени. Корпус перехода представляет собой прямоугольное в плане двухъярусное сооружение, первый этаж которого является проездной аркой, а второй состоит из небольшого прямоугольного сводчатого помещения, имеющего два выхода: один на хоры собора, а второй на верхнюю площадку лестничной башни.

Лестничная башня также представляет собой двухъярусную квадратную в плане постройку, в которой размещена перекрытая ползучим сводом винтовая лестница. Лестница выводит на площадку, расположенную на втором ярусе башни, откуда можно было выйти в двух направлениях. Южный проем, как мы уже видели, выходит на переход, ведущий на хоры собора, а северный, в настоящее время заложенный, выходит теперь просто во двор. В древности этот проем соединял лестничную площадку с еще одним переходом, который вел в княжеский дворец - «полаты» (Там же, с. 234-240.). Таким образом, из башни можно было попасть и во дворец, и на хоры собора (рис. 19, 1). В свою очередь, князь мог попасть из своих покоев на хоры собора, пройдя на уровне 2-го яруса по переходам и сеням.

К югу от собора находилась еще одна лестничная башня, также соединенная переходом с хорами. Фундаменты южного перехода и южной лестничной башни были вскрыты раскопками (рис. 19, 1) (Там же, с. 244-246.). В отличие от северной башни южная была проездной.

Хорошо сохранившиеся северная башня и переход дают возможность представить себе, каким было убранство этих компонентов ансамбля. Переход украшен на фасадах аркатурно-колончатым поясом с резными капителями и поребриком. Эти же детали мы видим и на фасадах башни, причем на западном фасаде аркатурно-колончатый пояс проходит и по 1-му, и по 2-му ярусам. На 2-м ярусе восточного фасада башни находится романское по своему характеру трифорное окно, пяты арочек которого опираются на колонки с резными капителями. Так же, как и у собора, углы башни обработаны сильно выступающими по диагоналям колонками. Находка поливных керамических плиток при раскопках южного перехода свидетельствует о том, что из них были набраны полы переходов (Там же, с. 240.).

Сохранившиеся части ансамбля дают возможность увидеть интересную особенность творческого мышления средневековых зодчих - все фасады отдельных компонентов комплекса обработаны декоративными деталями, даже там, где к ним примыкают фасады следующего компонента, тем самым закрывающие и даже частично уничтожающие уже завершенный декор. Однако это вовсе не свидетельствует о том, что строительство всего комплекса было разновременным. Совершенно очевидно, что строительство перехода и башни велось по единому замыслу - ведь без башни невозможно было бы попасть и на переход, и на хоры собора,- однако фасад башни, примыкающий к переходу, перекрывает аркатурно-колончатый пояс последнего, а фасад перехода, в свою очередь, накладывается на аркатурно-колончатый пояс собора. С подобным же приемом мы сталкиваемся не только в Боголюбове, но и в последующих памятниках владимиро-суздальского зодчества. Он обусловлен особенностями строительного процесса средневековья, при котором «каждый этап строительства завершался полностью, включая внешнюю отделку, независимо от того, был ли этот этап окончательным или только промежуточным» (Раппопорт П. А. Древнерусская архитектура. М., 1970, с. 46.).

Территория замка Андрея Боголюбского была вымощена белокаменными плитами. Для стока воды с каменной мостовой были устроены желоба-каналы, высеченные в плитах мощения (Воронин Н. Н. Зодчество Севеоо-Восточной Руси, т. 1, с. 235.). Перед западным порталом храма возвышался белокаменный киворий, увенчанный шатром (Там же, с. 251-258.). Здесь же, вероятно, стоял и уникальный в древнерусском искусстве монумент-столп, увенчанный капителью с изображениями женских ликов с нимбами (Вагнер Г. К. Скульптура Древней Руси... с. 88-94.). По предположению Г. К. Вагнера, это был сакральный монумент, посвященный культу богоматери, покровительницы Владимиро-Суздальской Руси (Там же.).

Точное время постройки Боголюбовского замка неизвестно. Из сообщения Новгородской IV летописи, мы знаем только дату начала его строительства - 1158 г. ( ПСРЛ, т. IV. СПб., 1841, с. 10.). Время возведения оборонительных стен определяется исходя из того, что при раскопках были прослежены три строительные прослойки, свидетельствующие о том, что их строительство заняло три строительных сезона - с 1158 по 1160 г. (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 207, 260-261.). Общий срок возведения всего ансамбля определяется Н. Н. Ворониным в пределах с 1158 по 1165 г.- год сооружения неподалеку от замка церкви Покрова на Нерли (Там же, с. 260-261.). «Было бы странно,- пишет исследователь,- строить этот храм, когда главное сооружение - княжеский дворец - не было окончено» (Там же, с. 261.).

Хорошо сохранившаяся до нашего времени церковь Покрова, расположенная в километре от Боголюбова,- один из лучших памятников русского зодчества.

Точное время постройки храма удается выяснить из уже упоминавшегося жития князя Андрея, где говорится о том, что в 1165 г. после смерти своего сына Изяслава, умершего от ран, полученных в походе на Волжскую Болгарию, князь Андрей в память о нем «нача здати церковь во имя Пресвятыя Богородицы Честнаго ея Покрова, на устьи реки Нерли... и, помощью Пресвятыя Богоматере, оную церковь одиным летом соверши» (Доброхотов В. Древний Боголюбов город и монастырь, с. 70.).

Так же, как и дворцовый собор, церковь Покрова представляет собой небольшой четырехстолпный храм, план которого явно прорисован рукой того же зодчего (рис. 19, 4). Как и в соборе Рождества, ее пилястры дополняются полуколонками, на углах здания образующими диагональные выступы, а апсиды обработаны тонкими тягами. Правда, в отличие от Рождественского собора столбы церкви Покрова не круглые, а традиционно крестчатые. И в этом храме значительная роль принадлежит пластической разработке фасада. Этой цели служат и перспективные порталы с украшенными резьбой архивольтами и колонками, аркатурно-колончатые пояски, а также белокаменные рельефы - скульптурные композиции в тимпанах закомар, женские маски под тимпанными композициями и изображения львов по сторонам окон центральных членений фасадов (Вагнер Г. К. Скульптура Древней Руси... с. 125-144, 146-149.).

Скульптура есть и в интерьере храма - как и в Успенском соборе во Владимире, подпружные арки церкви Покрова опираются на плиты с изображениями лежащих львов (Там же, с. 150-152.).

Таким образом, совершенно очевидно, что церковь Покрова - произведение того же зодчего, что и Успенский собор во Владимире, и дворцовый Рождественский собор в Боголюбове. Однако и от того, и от другого соборов церковь на Нерли отличается особым благородством и изысканной утонченностью. Оно поражает законченностью своих форм и общего облика, однако, как показали археологические исследования, существующее ныне здание является лишь центральным ядром существовавшего здесь в древности сооружения, и ранее храм имел более монументальный и торжественный облик.

Раскопками, проведенными в середине XIX в. Н. А. Артлебеном и в 1954-1955 гг. Н. Н. Ворониным, были обнаружены основания галерей, с трех сторон опоясывавших храм (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 274- 301.). В юго-западном углу основание галереи образовывает утолщение - здесь располагалась заключенная в толще стены лестница, по которой можно было подняться на крышу галереи и, пройдя по ней, войти в дверь, расположенную в верхнем ярусе западного членения южной стены, попав, таким образом, на хоры (Там же, с. 285-286.).

Галереи церкви Покрова на Нерли примкнули к уже полностью отделанным фасадам храма, частично закрыв и разрушив их декор. Это дало основание ряду исследователей поставить под сомнение изначальность галерей и считать их более поздними пристройками (Там же, с. 276-277.). Однако, как мы уже видели на примере Боголюбовского замка, пристройка очередного компонента сооружения к полностью законченной фасадной поверхности была особенностью творческого процесса средневековых строителей. Раскопками Н. Н. Воронина были обнаружены важнейшие конструктивные особенности фундаментов храма и галерей, не только подтверждающие единовременность их создания, но и свидетельствующие о блестящем инженерном таланте зодчего, работавшего у Андрея Боголюбского. Выяснилось, что основания стен храма и галерей уходят вниз от дневной поверхности холма, на котором стоит церковь, на весьма значительную глубину - до 3,70 м - и сложены в той же технике квадровой кладки, что и наземные стены. И только под ними начинаются фундаменты, сложенные из булыжников. Таким образом, общая мощность оснований наземных частей храма достигала необычной для древнерусского зодчества глубины - 5,30 м (Там же, с. 277-278.).

Наблюдения над стратиграфией показали, что первоначально место, на котором был выстроен храм, было очень низким. Уровень его дневной поверхности был тот же, что и у окружающей территории иерльско-клязьминской поймы. Если бы церковь была поставлена на этом уровне, она постоянно заливалась бы водой при весенних паводках. Поэтому строителями церкви Покрова на Нерли была решена беспримерная в древнерусском зодчестве инженерно-конструктивная задача - на фундаментах из булыжников были возведены высокие белокаменные основания под галереи, стены и столбы храма, а промежутки между ними на всю высоту были засыпаны землей. Таким образом, был создан искусственный холм, позволивший поднять храм высоко над заливаемой территорией (рис. 19, о) (Там же.). Поверхность этого искусственного холма была облицована белокаменными и туфовыми плитами, что превращало его в своеобразный каменный пьедестал, на котором возвышался окруженный галереями храм (рис. 19, 6) (Там же, с. 281-285.).

Если бы храм и галереи возводились не одновременно, то картина фундаментов и стратиграфическая ситуация были бы совершенно иными.

Несмотря на то, что раскопками Н. Н. Воронина была доказана одновременность сооружения церкви и окружавших ее галерей, до сих пор продолжают появляться бездоказательные попытки опровергнуть реконструкцию Н. Н. Воронина. Так, например, в 1973 г. художником П. Н. Аркатовым был предложен вариант графической реконструкции церкви Покрова на Нерли, где открытые при раскопках Н. А. Артлебена и Н. Н. Воронина кладки трактовались как основание защитной стенки, ограждавшей храм от половодий (Информация о докладе П. Н. Аркатова о новой идее графической реконструкции храма Покрова на Нерли. - КСИА, вып. 144, 1975, с. 112-113.). Эта реконструкция была подвергнута обоснованной критике П. А. Раппопортом (Раппопорт П. А. Письмо в редакцию. - КСИА, вып. 155, 1978, с. 104-105.).

Очень важное открытие, окончательно доказывающее одновременность церкви Покрова на Нерли и окружавших ее галерей, было сделано в недавнее время С. М. Новаковской. Еще в 1960-х годах Н. Н. Воронин, определяя характер перекрытия галерей в виде плоского бревенчатого наката, писал о том, что единственное место, где перекрытия галерей могли примыкать к фасадам храма, - это узкая полоса между консолями аркатурно-колончатого пояса и верхними архивольтами порталов. Однако, как отмечал исследователь, на фасадах храма «нет следов гнезд балок» (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 291.). Именно на том участке кладки фасада, который указывал Н. Н. Воронин, С. М. Новаковской были обнаружены заложенные в позднейшее время гнезда балок перекрытия галерей (Новаковская С. М. К вопросу о галереях белокаменных соборов Владимирской земли. - КСИА, вып. 164, 1981, с. 43-46.). Это открытие убедительно доказывает одновременность сооружения самой церкви и ее галерей - гнезда для балок перекрытия галереи вытесаны прямо в квадрах фасадной кладки и могли появиться только в процессе возведения стен храма. После его постройки их появление было бы совершенно невозможно.

Однако уже после того как были опубликованы результаты исследований С. М. Новаковской, вновь появилась работа, где отрицается предложенная Н. Н. Ворониным реконструкция. В 1983 г. в журнале «Архитектура СССР» была напечатана статья К. Н. Афанасьева, в которой совершенно безосновательно подвергается сомнению сам факт существования галерей у церкви Покрова на Нерли (Афанасьев К. Н. Были галереи или нет? - Архитектура СССР, 1983, № 6, с. 51-53.). Совершенно игнорирующая как доказательства Н. Н. Воронина, так и наблюдения С. М. Новаковской, эта статья не может рассматриваться как сколько-нибудь убедительная (На страницах того же журнала статья К. Н. Афанасьева была подвергнута аргументированной критике П. А. Раппопортом (см.: Раппопорт П. Еще раз о галереях церкви Покрова на Нерли. - Архитектура СССР, 1984, № 1, с. 106).).

Церковь Покрова на Нерли стала последней постройкой мастеров Андрея Боголюбского. После ее завершения строительство во Владимиро-Суздальской земле на довольно длительный срок замирает и вновь возобновляется лишь в 1185 г. - при Всеволоде Большое Гнездо.

Почерк мастеров Андрея Боголюбского существенно отличается от почерка артели Юрия Долгорукого. Для зодчего князя Андрея характерна смелость, энергичность и решительность в построении архитектурных форм, он достигает предельной пластической выразительности, не перегружая при этом фасады и общий силуэт сооружения. Памятники, построенные при Андрее Боголюбском,- высшее достижение не только северо-восточной, но и всей древнерусской архитектуры XII в.

Естественно, что при такой непохожести творческого почерка артели Юрия Долгорукого и мастеров Андрея Боголюбского встает вопрос о происхождении последних. В Лаврентьевской летописи говорится, что при князе Андрее строительство вели «из всех земель мастеры» (ПСРЛ, т. 1, стб. 351.). Это известие уточняет В. Н. Татищев, сообщающий в «Истории Российской», что Андрею Боголюбскому «мастеры же присланы были от императора Фридерика Первого т. е. Фридриха Барбароссы.- О. И.), с которым Андрей в дружбе был...» (Татищев В. Н. История Российская, т. III. М.; Л., 1964, с. 72, 244-246 (прим. 483).).

Показательно, однако, что мастера, присланные Андрею Фридрихом Барбароссой, полностью подчиняются требованиям заказчика и создают не романские памятники на русской почве, а здания, традиционных типов для древнерусского зодчества. В этих памятниках романские черты оказались настолько органично введенными в собственно русскую архитектурную традицию, что у нас нет оснований говорить о зодчестве Северо-Восточной Руси как о русском варианте романского стиля, подобно тому как это делали некоторые исследователи (См., напр.: Halle F. Op. cit., s. 9-39.).

Как мы уже отмечали, строительство на северо-востоке Руси возобновляется лишь в 1185 г. при Всеволоде Большое Гнездо. Первая же работа мастеров Всеволода - обстройка Успенского собора во Владимире - чрезвычайно близка памятникам Андрея Боголюбского и образует с ними единую стидиетическую группу. С началом строительства Всеволодом нового прихода мастеров с романского запада не происходит. На это имеется прямое указание летописца, сообщающего, что, когда в 1194 г. начинаются ремонтные работы в старом Мономаховом соборе в Суздале, Всеволод «не ища мастеров от немць, но налезе мастеры от клеврет святое Богородиции и от своих» (ПСРЛ, т. X. М., 1965, стб. 21.). По всей вероятности, основу строительной артели Всеволода Большое Гнездо составили мастера, прошедшие выучку при строительных работах Андрея Боголюбского. Исходя из того, что мастера Всеволода названы «клевретами святое Богородици», можно предположить, что прежние мастера сохранились при ремесленной организации, принадлежавшей Успенскому собору, который, подобно Десятинной церкви в Киеве, получал десятую часть всех княжеских доходов и должен был иметь подчинявшихся ему ремесленников различных специальностей.

Обстройка Успенского собора во Владимире была вызвана тем, что в 1185 г. собор, построенный Андреем Боголюбским, сильно пострадал во время большого пожара во Владимире (Там же, т. 1, стб. 392.). Всеволод сразу же начинает реконструкцию собора, которая завершается в 1189 г. (Там же, стб. 407.). Реконструкция свелась к тому, что старый собор был обнесен галереями на всю высоту здания, а с востока были пристроены новые апсиды (рис. 18, 2) (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с 354-377; Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв., с. 51.). На вновь построенных галереях были поставлены четыре купола на световых барабанах, превратившие собор из одноглавого в пятиглавый. Своды пристроенных частей несколько ниже сводов первоначального собора, поэтому они не закрывают верха здания, построенного Андреем Боголюбским, и, таким образом, общее завершение собора получает ступенчатую форму, предвосхитив поиски мастеров рубежа XII и XIII вв.

Система декоративного убранства Всеволодова собора повторяет систему декора храмов Андрея Боголюбского - двухступчатые пилястры обработаны колонками с резными капителями, а апсиды - тягами по середине высоты стен, а также под карнизом апсид проходит аркатурно-колончатый пояс, колонки которого опираются на скульптурные консоли.

Новый грандиозный Успенский собор становился символом власти «Великого Всеволода», как называл его автор «Слова о полку Игореве». Торжественная монументальность этой постройки как нельзя лучше соответствовала идее прославления Владимирской земли, занявшей центральное место среди других русских княжеств.

Однако следующая постройка артели Всеволода Большое Гнездо - собор Рождественского монастыря (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 378-395; Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв., с. 54-55.) - демонстрирует связь с иной идеологией (рис. 20, 2). Построенный в 1192-1196 гг., этот собор в 1859 г. подвергся так называемой «реставрации», при которой он был полностью разобран, и на его месте «было сооружено совершенно новое здание в весьма академическом и сухом «владимиро-суздальском» стиле, представлявшее, однако, очень точную модель древнего памятника» (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 380.). К сожалению, даже это здание впоследствии было уничтожено. Однако точные обмеры, выполненные Н. А. Артлебеном до «реставрации» 1859 г. (Там же (рис. 175-178; 181, 183-186).), а также фотографии, построенного в XIX в. здания, опубликованные Н. Н. Ворониным (Там же (рис. 174, 180).), дают возможность представить себе облик этого исчезнувшего храма.

Типологически собор Рождественского монастыря повторял собой постройки Андрея Боголюбского. Его фасады были обработаны двухуступчатыми пилястрами и полукалонками, которые завершались резными капителями, в ендовах закомар были резные водометы, а архивольты перспективных порталов были покрыты орнаментальной резьбой. Однако этим и ограничивался резной декор храма - скульптурные композиции в верхних частях фасада здесь отсутствовали, и даже традиционный аркатурно-колончатый пояс в уровне отлива был заменен на плоский городчатый поясок. Столь аскетический образ храма был вызван тем, что заказчиком Рождественского собора был не князь, а владимирский епископ Иоанн, поэтому в его облике выразилось «стремление вернуться к монашеской строгости церковной архитектуры» (Там же, с. 464.). Таким образом, в зодчестве времени Всеволода наметились две линии: светская и церковная.

Если Рождественский собор был наиболее характерным примером церковного направления, то светское - ярче всего выразилось в дворцовом храме Всеволода - Дмитриевском соборе. Дмитриевский собор во Владимире был построен между 1193-1197 гг. (Там же, с. 396-437; Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв., с. 53.). Он представляет собой четырехстолпный одноглавый храм, аналогичный постройкам Андрея Боголюбского (рис. 20, 1). Аналогична им и система декоративного убранства храма, однако если в постройках Андрея рельефы размещались в верхних частях фасада с изысканной сдержанностью, то в Дмитриевском соборе все плоскости фасадов выше отлива и простенки барабана сплошь покрыты скульптурными изображениями (Вагнер Г. К. Скульптура Древней Руси... с. 231-415.-Часть рельефов при реставрации XIX в. была заменена на новые (см.: Новаковская СМ. 1) К вопросу о поздних рельефах в резьбе Дмитриевского собора во Владимире. - СА, 1978, № 4, с. 128-141; 2) Дмитриевский собор во Владимире: Поздние рельефы второго яруса и барабана.- СА, 1979, № 4, с. 112-125; 3) Система владимирской фасадной скульптуры XII в.: Дмитриевский собор во Владимире: Автореф. канд. дис. Л., 1984).). Меняется и общий архитектурный образ здания - полные изящества пропорции построек Андрея в Дмитриевском соборе сменяются спокойствием и величавостью.

Первоначально Дмитриевский собор был окружен с трех сторон галереями, просуществовавшими до середины XIX в. (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 410-428; Но ваковская С. М. К вопросу о галереях... с. 47-51; Столетов А. В. К истории архитектурных форм Дмитриевского собора в городе Владимире.- В кн.: Вопросы охраны, реставрации и пропаганды памятников истории и культуры, вып. 3. М., 1975, с. 114-156.). Галереи были одноэтажными, однако их угловые юго-западное и северо-западное членения были двухъярусными, образуя башни, где размещались лестницы для входа на хоры. В отличие от полуциркульных закомар самого храма закомары башен, судя по рисункам XIX м., имели килевидные очертания.

В 1194 г. Всеволодом были возведены белокаменные укрепления владимирского детинца (ПСРЛ, т. I, стб. 411.), а в 1196 г. на проездной башне детинца епископом Иоанном была поставлена надвратиая церковь Иоакима и Анны (Там же, т. X, с. 23.). Основание воротной башни и примыкавшие к ней участки стен в 1936-1937 гг. были раскопаны Н. Н. Ворониным (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 446-457.). При раскопках были найдены фрагменты резного убранства надвратной церкви. Н. Н. Воронин предположил, что оно было столь же сдержанным, как и в соборе Рождественского монастыря, также построенном епископом, поскольку «только орнаментальная резьба в убранстве порталов и капителей допускались церковниками» (Там же, с. 464.).

В 1200-1202 гг. во Владимире был построен еще один храм - Успенский собор Княгинина монастыря ( Там же, с. 438-445; Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв.... с. 55.), в конце XV - начале XVI в. полностью перестроенный. В 1958 г. памятник был исследован А. В. и И. А. Столетовыми (Столетов А. В. О реконструкции памятников владимиро-суздальского белокаменного зодчества. - В кн.: Памятники истории и культуры. Ярославль, 1976, вып. 1, с. 86-87; Столетов И. А. Результаты исследования памятника архитектуры XIII-XVI вв. Успенского собора Княгинина монастыря во Владимире. - Там же, с. 88-94.).

Существующее здание собора стоит на фундаментах древнего здания, почти точно повторяя его план (рис. 20, 3). Таким образом, собор 1200-1202 гг. был чегырехстолпным храмом с галереями. Однако он существенно отличался от всех предшествующих построек, так как был возведен не в традиционной для северо-востока технике белокаменной кладки, а из плинфы. Найденные при исследованиях А. В. и И. А. Столетовых лекальные плинфы для кладки фасадных полуколонок дали основание Н. Н. Воронину предположить, что, подобно им, Успенский собор Княгинина монастыря имел вертикальную композицию с повышенными конструкциями завершающих частей (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 1, с. 445.).

Таким образом, на рубеже XII и XIII вв. зодчество Северо-Восточной Руси оказалось вовлеченным в общий для всей русской архитектуры этого времени процесс поиска новых форм, выразившийся в создании храмов с подчеркнуто вертикальной башнеобразной композицией (Раппопорт П. А. Русская архитектура на рубеже XII и XIII вв.- В кн.: Древнерусское искусство: Проблемы и атрибуции. М., 1977, с. 12-29.).

Этот памятник важен еще и тем, что с ним связано появление на северо-востоке Руси новой строительной артели, работавшей не в белокаменной, а в плинфяной технике.

После смерти Всеволода Большое Гнездо в 1212 г. Северо-Восточная Русь оказывается охваченной процессом активного феодального дробления, обусловившим значительное расширение строительной географии Северо-Восточной Руси в первой половине XIII в.

Наиболее активной была строительная деятельность старшего сына Всеволода - ростово-ярославского князя Константина. С 1213 по 1218 г. им было начато строительство шести храмов - Успенского и Спасского соборов в Ярославле, церкви Бориса и Глеба, Константина и Елены в Ростове, церкви Воздвиженья на Торгу во Владимире, а также нового Успенского собора в Ростове.

Первым в ряду построек Константина Всеволодовича стал Успенский собор в Ростове, заложенный в 1213 г. на месте разрушившегося собора, построенного при Андрее Боголюбском (Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв.... с. 62.). Строительство затянулось на очень долгий срок, и новый собор был завершен только в 1231 г. (ПСРЛ, т. I, стб. 459.). Как мы уже видели, рассматривая ростовский собор Андрея Боголюбского, храм, построенный Константином Всеволодовичем, стал точно на основаниях своего предшественника, точно повторив его план (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 2, с. 55-58.).

Ростовский Успенский собор Константина Всеволодовича разрушился в 1408 г. Летописное описание разрушения собора, где говорится, что в 1408 г. «паде верх ея (церкви.- О. И.) и комары вси, развее остася олтарь цел и стены по комары осташася и не падоша» (ПСРЛ, т. V. СПб., 1851, с. 257.), заставило Н. Н. Воронина высказать предположение о том, что собор Константина Всеволодовича имел башнеобразную композицию со ступенчато-повышенным завершением (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 2, с. 57.). Вероятно, зодчим не удалось найти адекватного инженерно-конструктивного решения этой композиции, что и привело к катастрофе верха здания.

Судя по тому, что никаких следов плинфы при раскопках найдено не было, можно сделать вывод, что Успенский собор в Ростове был выстроен из белого камня. Н. Н. Ворониным были найдены фрагменты камней с резным орнаментом, которые стилистически не могут быть связаны с более ранним собором (Там же, с. 57-58.). Они являются свидетельством того, что в убранстве собора Константина Всеволодовича была применена белокаменная резьба.

В Ростове же Константином была построена церковь Константина и Елены. С ней Н. Н. Воронин связывает скульптурные изображения львов, найденные на северной окраине Ростова (Там же, с. 60-61.). Вероятно, этот памятник также был белокаменным.

В 1214-1218 гг. Константин строит в Ростове церковь Бориса и Глеба (Там же, с. 58-60.). В процессе его поисков Н. Н. Ворониным был найден большой развал плинфы, свидетельствующий о том, что в распоряжении Константина оказалась отцовская артель, работавшая в плинфяной технике.

Плинфяным же было и строительство Константина Всеволодовича в Ярославле, где в 1215 г. им был заложен Успенский собор (Там же, с. 61-65.). Сильно пострадавший во время большого пожара в 1501 г., он дважды - в 1504 и 1646 гг.- сменялся новыми постройками, также не дошедшими до нашего времени. При проведении археологических разведок на месте собора были найдены фрагменты плинфы, в том числе и лекальной для кладки полуколонок на пучковых пилястрах, что свидетельствует о том, что он имел ступенчато повышающуюся композицию. Обнаруженная там же каменная резная деталь в виде человеческой маски позволяет утверждать, что плинфяная техника сочеталась здесь с применением белокаменных деталей.

В 1216 г. Константин Всеволодович закладывает в Ярославле собор Спасского монастыря, строительство которого было завершено только в 1224 г. (ПСРЛ, л. I, стб. 439, 447.). После пожара 1501 г. этот собор разрушился, а в 1516 г. был сменен новым, существующим и поныне (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 2, с. 65-66.). В 1939 г. М. К. Каргером была предпринята попытка поисков следов собора XIII в. под стенами храма 1516 г. При раскопках были найдены фрагменты плинф, в том числе и лекальных для кладки полуколонок, а также фрагменты камней с резными орнаментами.

В 1958-1959 гг. архитектором Е. М. Караваевой при участии М. К. Картера в связи с реставрацией собора XVI в. было проведено исследование его фундаментов, в ходе которого было установлено, что под ними находятся фундаменты более ранней постройки - собора 1216-1224 гг. (Матеоиалы графической фиксации хранятся в архиве ЯСНПРМ - № 1851 - 1854, 3101-3103.).

В 1982-1983 гг. нами были проведены новые исследования в Спасском соборе и у его стен. Раскопки показали, что существующее здание стоит точно на фундаментах храма 1216-1224 гг., полностью повторяя его план (различие заключается в том, что собор 1516 г. окружен галереями, которых ке было у его предшественника (рис. 20, 7). Древний памятник был построен из плинфы размером 4,5X18X26,3 см на цемяночном растворе, а его фундамент сложен из булыжника на белом известковом растворе. При раскопках был найден фрагмент белокаменной колонки, входившей в состав убранства храма XIII в. Таким образом, как и в Успенском соборе, кирпичная кладка сочеталась здесь с белокаменными вставками. Найденный М. К. Каргером фрагмент лекальной плинфы свидетельствует о том, что Спасский собор имел сложные пучковые пилястры.

При раскопках 1982-1983 гг. выяснилось, что фундамент храма XIII в. неоднороден и состоит из двух зон, разделенных прослойкой пожара. Это свидетельствует о том, что при строительстве собора произошел перерыв, и выведенный до определенной отметки фундамент какое-то время находился открытым, в результате чего он смог оказаться покрытым прослойкой пожарища. При возобновлении строительства мастера надстроили фундамент над отметкой пожара и только после этого повели кладку наземных стен. При этом участок фундамента южной стены собора был надстроен в иной технике, при которой ряды булыжников чередовались с рядами плинфы.

Учитывая, что все крупные пожары Ярославля зафиксированы письменными источниками (С. С. Замечательные пожары в Ярославле за время с 1221 по 1659 г. - ЯГВ, часть неофициальная, 1843, № 47.), мы можем уточнить время возведения собора. Один из них, произошедший в 1221 г., как раз укладывается в промежуток времени между закладкой собора в 1216 г. и его освящением в 1224 г. Таким образом, есть все основания утверждать, что еще в 1221 г. заложенные под Спасский собор фундаменты стояли открытыми - иначе пожар не смог бы отпечататься на их верхней площадке, а достройка фундаментов и возведение самого собора произошли между 1221 и 1224 гг.

Другой важной особенностью фундаментов Спасского собора XIII в., выявленной при исследованиях 1983 г., является то, что древние фундаменты уложены не в фундаментные рвы, как обычно в памятниках домонгольской эпохи, а в общий котлован. Этот прием характерен для памятников, возведенных в первой половине XIII в. мастерами чернигово-северской артели. В Чернигово-Северской земле, таким образом, были устроены фундаменты Пятницкой церкви в Чернигове (Раппорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв., с. 44.) и Спасского собора в Новгороде-Северском (Сведения получены от производивших раскопки - В. М. Коваленко, П. А. Раппопорта и Л. Н. Большакова.). Для почерка этого же круга мастеров характерны и слоистые фундаменты. Такой фундамент был устроен под храмом в Трубчевске (Раппопорт П. А. Трубчавск. - СА, 1973, № 4, с. 212-213.) и под западный притвор Спасского собора в Новгороде-Северском ( Сведения В. М. Коваленко, П. А. Раппопорта и Л. Н. Большакова.). И наконец, среди этих памятников есть группа храмов, имевших пучковые пилястры с полуколонками, сложенными из узких лекальных кирпичей (Раппопорт П. А. Русская архитектура на рубеже XII и XIII вв., с. 16.), подобных тем, которые были найдены при исследованиях обоих ярославских соборов. Н. В. Воронин предполагал, что Успенский и Спасский соборы в Ярославле имели подчеркнуто вертикальную композицию с повышенными конструкциями завершения (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 2, с. 110.). Тот факт, что эти памятники самым непосредственным образом связаны с черниговским зодчеством первой половины XIII в., где тенденция создания башнеобразного храма получила одно из наиболее ярких в истории древнерусского зодчества проявлений, доказывает это предположение исследователя.

Однако если мы сравним время возведения памятников чернигово-северского зодчества и ростово-ярославских храмов, то увидим, что они строились почти одновременно. Борисоглебская церковь в Ростове была заложена в 1214 г., Успенский собор в Ярославле - в 1215 и, наконец, Спасский - в 1216 г., а наиболее вероятное время возникновения черниговской Параскевы Пятницы также следует относить ко времени после перехода в Чернигов киевского князя Рюрика Ростиславовича, т. е. к 10-м годам XIII в. (Барановский П. Д. Собор Пятницкого монастыря в Чернигове. - В кн.: Памятники искусства, разрушенные немецкими захватчиками в СССР. М.; Л., 1948, с. 32; Раппопорт П. А. Русская архитектура на рубеже XII и XIII вв., с. 14.). Плинфяное же строительство на северо-востоке Руси, как мы уже видели, начинается значительно раньше еще при Всеволоде на самом рубеже XII и XIII вв., причем самая ранняя из северо-восточных плинфяных построек - Успенский собор Княгинина монастыря, построенный в 1200-1201 гг.- явно обладает теми же чертами сходства с черниговскими памятниками, что и ярославские постройки.

Вопрос об истоках нового направления в зодчестве Северо-Восточной Руси может быть разрешен, если мы вспомним, что архитектурная традиция, к которой принадлежит черниговская церковь Пятницы, сложилась не в Чернигове на рубеже XII и XIII вв., а еще в 90-е годы XII в. в Киеве и Киевской земле в творчестве артели, принадлежавшей князю Рюрику Ростиславовичу и возглавлявшейся зодчим Петром Милонегом (Раппопорт П. А. Русская архитектура на рубеже XII и XIII вв., с. 13-15.). Первыми памятниками этого направления стали церковь Василия в Овруче (около 1190 г.) (Раппопорт П. А. Церковь Василия в Овруче. - СА, 1972, № 1, с. 82.) и собор Апостолов в Белгороде под Киевом (1195 г.) (Асеев Ю. С. Собор Апостолiв у Бiлгородi - Образотворче мистецтво, 1970, № 1, с. 32.). (В самом Киеве той же артелью, но под руководством другого зодчего (Раппопорт П. А. Русская архитектура на рубеже XII и XIII вв., с. 16.) была выстроена церковь на Вознесенском спуске (Каргер М. К. Древний Киев. М.; Л., 1961, с. 466; Толочко П. П. Киев и Киевская земля в эпоху феодальной раздробленности XII-XIII вв. Киев, 1980, с. 59.), однако точная дата ее неизвестна.). В Черниговской земле появление памятников этой традиции следует связывать с переходом туда на княжение Рюрика Ростиславича, который уводит за собой из Киевской земли и княжескую строительную артель. Однако теперь становится очевидным, что еще раньше - около 1200 г.- часть мастеров этой артели была отдана Рюриком Ростиславичем Всеволоду Большое Гнездо и начала работу на северо-востоке Руси. Таким образом, истоки нового направления в зодчестве Северо-Восточной Руси лежат в зодчестве Киева конца XII в.

В одной из последних статей Н. Н. Воронина, опубликованной уже после смерти исследователя, специально поднят вопрос о происхождении артели строителей собора Княгинина монастыря, работавшей в плинфяной технике (Воронин Н. Н. Строители Княгинина собора. - В кн.: Памятники истории и культуры, вып. 2. Ярославль, 1983, с. 107-109.). Когда эта статья была написана, новые исследования плинфяных памятников Северо-Восточной Руси еще не проводились, однако уже тогда Н. Н. Воронин высказал предположение о том, что появление этой артели во Владимире нужно объяснять «внешнеполитическими связями Всеволода III, его стремлением держать в подчинении Рюрика Ростиславича...» (Там же, с. 109.). В то же время, считая Рюрика Ростиславича смоленским князем, Н. Н. Воронин предполагал, что и поязившаяся во Владимире артель была смоленской, тем более, что создание храмов с башнеобразной композицией нашло яркое отражение в смоленском зодчестве рубежа XII и XIII вв. Однако фактически строительная деятельность Рюрика Ростиславича началась позднее, когда он стал киевским, а затем чернигово-северским князем. Его артель, возглавлявшаяся Петром Милонегом, также разрабатывала композицию башнеобразного храма, однако ее почерк существенно отличался от почерка смоленских мастеров, а храмы киево-черниговского круга имели иной облик, нежели смоленские. Как показали новые исследования чернигово-северских и ярославского памятников, последний обладает чертами ближайшего родства именно с постройками круга Петра Милонега, т. е. с киевской и черниговской, а не со смоленской традицией.

Следует отметить, что между постройкой Успенского собора Княгинина монастыря, завершенного в 1201 г., и началом плинфяного строительства в Ростове и Ярославле (1214 г.) проходит значительный промежуток времени. Однако есть все основания предполагать, что за эти 13 лет были построены еще несколько пока еще неизвестных нам построек в других городах северо-востока. Так, например, шшнфа была найдена в культурном слое в Дмитрове (Милонов Н. П. Дмитровское городище. - СА, 1937, т. 4, с. 161; Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв., с. 64.) и в Коломне (Милонов Н. П. Историко-археологический очерк города Коломны. В кн.: Историко-археологический сборник научно-исследовательского института краеведческой и музейной работы. М., 1948, с. 84.). Если о существовании каменного домонгольского храма в Коломне пока приходится лишь догадываться, то для утверждения о существовании храма, построенного Всеволодом (в крещении Дмитрием) в честь своего небесного патрона в Дмитрове, у нас имеются довольно веские основания. В литературе уже высказывалось мнение о том, что стоящий ныне в Дмитрове храм XV в. имел своего домонгольского предшественника (Попов Г. В. Из истории древнейшего памятника города Дмитрова. - В кн.: Древнерусское искусство. Художественная культура домонгольской Руси. М., 1972, с. 199-200.). Сведения о находках плинфы в Дмитрове делают это предположение еще более основательным.

Рассматривая строительство Константина Всеволодовича, Н. Н. Воронин высказал предположение, что он имел в своем распоряжении не одну, а несколько артелей, что позволяло ему вести строительство в нескольких местах одновременно (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 2, с. 430.). Однако именно это обстоятельство - почти одновременная закладка трех храмов - заставляет нас решать этот вопрос по-иному. Выше мы уже видели, что Спасский собор в Ярославле строился необычайно долго - с 1216 по 1224 г., причем в его строительстве произошел весьма длительный перерыв, во время которого фундаменты собора стояли открытыми. Объяснить это можно только тем, что князь имел не несколько, а одну, причем небольшую артель мастеров, строивших из плинфы, и, заложив с 1212 по 1216 г. три храма (церковь Бориса и Глеба в Ростове и оба Ярославских собора), вынужден был перебрасывать мастеров с одного объекта на другой.

Раскопки 1983 г. в Спасском соборе в Ярославле дали ответ еще на один вопрос. В «Житии: Ярославских чудотворцев» относящемся к XV в., говорится о том, что Спасский собор имел придельную церковь Входа в Иерусалим, построенную в 1218 г. (Там же, с. 66.). До сих пор, за исключением сведений, сообщаемых житием, об этом храме, на месте которого в XVII в. появилась новая постройка, смененная затем большим храмом первой половины XIX в., пристроенным к Спасскому собору, ничего не было известно. В 1983 г. раскопками был вскрыт небольшой участок северной стены этого храма, сложенный из плинфы на цемяночном растворе. Окончательный ответ на вопрос о том, как выглядел этот храм, смогут дать только дальнейшие исследования, пока же можно предположить, что церковь Входа в Иерусалим была небольшим бесстолпным храмом. Учитывая, что в 1218 г., когда она была построена, самого Спасского собора еще не было (стояли только выведенные до уровня древней поверхности фундаменты), следует считать, что до возобновления его строительства Входоиерусалимская церковь была самостоятельным изолированно стоящим храмом и только после завершения строительства собора стала его приделом.

В том же 1218 г. Константином был построен еще один храм - церковь Воздвижения на Торгу во Владимире (ПСРЛ, т. I, стб. 441.). Основываясь на изображении этого храма на «чертеже» Владимира 1715 г., Н. Н. Воронин предположил, что церковь Воздвиженья была небольшим бесстолпным посадским храмом (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 2, с. 67.). Вероятнее всего, построенные в одном и том же году два крохотных храма - Воздвиженья во Владимире и Входа в Иерусалим в Ярославле - были зданиями-двойниками.

Если со строительством Константина Всеволодовича связана деятельность артели мастеров, работавших в плинфяной технике, то в строительстве других наследников Всеволода - Георгия и Святослава - мы сталкиваемся с продолжением старой белокаменной традиции. В то же время первый же из построенных Георгием Всеволодовичем храмов - Рождественский собор в Суздале, поставленный в 1222-1225 гг. взамен старого Мономахова собора, принадлежит уже к иному типу, нежели все построенные до этого на северо-востоке Руси белокаменные храмы (рись 20, 4). Сохранив шести-столпную схему плана своего предшественника, суздальский собор Георгия Всеволодовича получает с трех сторон притворы, что характерно для памятников конца XII - первой половины XIII в., в которых проявилось стремление к созданию храмов с подчеркнуто центрической композицией башнеобразным решением общего силуэта здания. Таким образом, и в суздальском соборе нашли свое отражение те поиски, которые велись во всех школах древнерусского зодчества на рубеже XII и в первой половине XIII в.

Белокаменный декор храмов в это время значительно усложняется. Сплошная белокаменная резьба покрывает уже не только архивольты порталов/ но и их колонки, прерванные ка середине высоты бусинами (Вагнер Г. К. Белокаменная резьба древнего Суздаля, с. 35-76.), а под колонками аркатурно-колончатого фриза появляются зооморфные консоли (Там же, с. 55-64.).

В 1224 г. Георгий Всеволодович закладывает церковь Спаса в Нижнем Новгороде (Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв., с. 61.). Этот памятник рухнул еще в средневековье - в 1350 г. на его месте был построен уже новый храм, также не дошедший до нашего времени. Точно местоположение церкви Спаса в Нижнем Новгороде до сих пор не определено, однако резной камень и капитель колонки, происходящие из этого храма (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 2, с. 44-45.), свидетельствуют о ее богатом белокаменном убранстве. Следующий храм Георгия Всеволодовича - церковь Архангела Михаила, заложенная в Нижнем Новгороде в 1227 г. (Там же, с. 46-54; Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв., с. 61; Агафонов С. Л. Нижегородский Кремль. Горький, 1976, с. 44-47.), принадлежит к тому же типу храма с притворами, что и суздальский собор (рис. 20, 5). Показательно, что и эта церковь уже в XIV в. сменяется новой постройкой. При археологических исследованиях, проведенных Н. Н. Ворониным, был найден только один фрагмент белокаменной резьбы - почти приближающаяся к круглой скульптуре голова льва (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 2, с. 54.), однако его характер свидетельствует о богатом резном убранстве храма.

Последней домонгольской постройкой Северо-Восточной Руси стал Георгиевский собор в Юрьеве-Польском (рис. 20, б) (Там же, с. 68-107; Раппопорт П. А. Русская архитектура X-XIII вв., с. 64.), построенный в 1230 г. младшим сыном Всеволода князем Святославом на месте собора Юрия Долгорукого (ПСРЛ, т. I, стб. 455; т. XV, стб. 355.). Верх этого храма рухнул также еще в середине XV в., после чего здание было восстановлено в 1471 г. Василием Ермолиным (Там же, т. XXIII. СПб., 1910, с. 159.). Сохранившийся примерно до середины высоты своих стен четырехстолпный Георгиевский собор 1230 г., так же как и Суздальский собор, и Михайловская церковь в Нижнем Новгороде, с трех сторон был окружен притворами. В то же время его композиция была еще более усложнена, так как некогда к восточной части его северного фасада примыкал небольшой придел с готической профилировкой портала (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси, т. 2, с. 74-75.). Несомненно, что Георгиевский собор также был башнеобразным храмом с повышенной композицией верхних частей.

Вопрос о характере конструктивного решения этой композиции в храмах Северо-Восточной Руси первой половины XIII в., решаемый на примере собора в Юрьеве-Польском, продолжает оставаться дискуссионным. Если все исследователи (Н. Н. Воронин (Там же, с. 102-107.), П. А. Раппопорт (Раппопорт П. А. Русская архитектура на рубеже XII и XIII вв., с. 26.), Г. К. Вагнер (Вагнер Г. К. По поводу рецензии А. В. Столетова. - СА, 1967, № 2, с. 278. Реконструкция Г. К. Вагнера опубликована в кн.: Вагнер Г. К. Скульптура Владимиро-Суздальской Руси... с. 90-91.), А. В. Столетов (Столетов А. В. Георгиевский собор города Юрьева Польского и его реконструкция. - В кн.: Из истории реставрации памятников культуры. М., 1974, с. 111-134.)) сходятся во мнении, что он имел повышенные конструкции верха, то реконструируют их они по-разному: Г. К. Вагнер в виде ступенчато повышающейся системы арок (Вагнер Г. К. Скульптура Владимиро-Суздальской Руси... с. 90-91.), а А. В. Столетов в виде барабана, поднятого на пьедестале (Столетов А. В. Георгиевский собор... с. 112, 119-120, 128, 131.).

Развитие системы белокаменного декоративного убранства храмов Северо-Восточной Руси в этом памятнике достигает своего апогея. Его стены покрыты сплошной ковровой резьбой, в которой на фоне орнаментальных рельефов развертываются горельефные скульптурные композиции (Вагнер Г. К. Мастера древнерусской скульптуры, с. 9-38.).

Таким образом, на рубеже XII и XIII вв. зодчество северо-востока развивается в русле двух строительных традиций, причем у Всеволода и Константина плинфяная артель приблизила Северо-Восточную Русь к новому передовому направлению в русской архитектуре, связанному с творчеством киевского зодчества Петра Милонега, а белокаменная артель шла к созданию новых форм на основе развития собственных традиций.