Оружие

Доспех русского воина XIII-XV вв. мало отличался от доспеха X-XIII вв. Монголо-татарское нашествие особых перемен внести не могло. Монголы, показавшие пример употребления осадных машин, в индивидуальном вооружении ничему своих соседей не научили. Монгольский доспех был в основе китайским, но даже в Золотой Орде он не удержался. Ни одной его находки в Восточной Европе нет. Судя по татарским курганам Нижней Волги и Северного Кавказа, монголы восприняли от половцев те же кольчуги и те же шлемы-шишаки, которые так характерны для Руси.

Общая задержка нашего культурного развития вследствие монголо-татарского ига сказалась на оружии. Русский доспех не менялся, но в X-XI вв. он был лучше западноевропейского; в XII-XIII вв. был примерно одинаков с ним, а в XIV-XV вв. уже уступал ему. В наступательном оружии за это время произошла одна, но важная перемена: меч постепенно вытеснялся саблей. Это нельзя объяснять монгольским влиянием. Такой же процесс происходил тогда во всех странах.

Окончательное вытеснение меча саблей приходится у нас на XV в. В XIII-XIV вв. летопись в качестве основного оружия называет меч. Проверить это по вещественным находкам нельзя, такие находки для этих веков слишком немногочисленны и случайны. Зато довольно показательны древние рисунки. Они достаточно многочисленны для некоторых выводов. Миниатюры Кенигсбергской летописи XV в. частично восходят к оригиналам XIII в. В них изображений мечей гораздо больше, чем сабель. Миниатюры Никоновской летописи XVI в. частично восходят к оригиналам XIV-XV вв. В них при изображении событий XIII-XV вв. преобладают мечи, а при изображении событий XV-XVI вв. - сабли. Приведу соответственные цифры: Кенигсбергская летопись: 144 сабли и 220 мечей; первый Остермановский том Никоновской летописи (события XIII-XIV вв.): 470 сабель и 495 мечей; второй Остермановский том (события XIV-XV вв): 757 сабель и 297 мечей; Шумиловский том (события XV-XVI вв.): 418 сабель и 24 меча, Синодальный том (события XVI в.): 689 сабель и 2 меча (См. А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник. Изд-во МГУ, 1944, стр. 46.).

На смену прямому двулезвийному оружию пришло кривое однолезвийное. На мусульманском Востоке (Н. Stöcklein. Die Waffertschätze im Topkapu Sarayi Müzesi zu Istabul, Ein Vorläufiger Bericht. Ars islamica, 1934, vol. I, part 2, pp. 200-218.) это произошло примерно тогда же, когда и у нас; в Западной Европе - несколько позже, до XVI в. этому мешал слишком массивный доспех. У наших степных кочевников сабля безраздельно господствовала уже с X в. Ее преимущество в том, что она наносит скользящим ударом длинные раны.

Слово "меч" в летописях XIII-XV вв. чаще всего встречается в условных выражениях, вроде "меч духовный", "меч божий", "огнем и мечом", но встречаются и упоминания реального оружия.

Меч наиболее прочно держался в Северо-Западной Руси, а сабля распространялась с юго-востока, где она даже в русских курганах встречается с X в. (Черная Могила), а с XI в. едва ли не господствует (Гочево). На северо-западе для новгородцев и псковичей мы не имеем известий о саблях.

В 1348 г. при взятии псковским посадником Иваном немецкой крепости на Нарове "немци и чюдь... метахуся с города, псковичи же посекоша их мечи" (Псковская I летопись) (ПСРЛ, т. IV, стр. 190.). И позднее, даже в конце XV в., в качестве основного псковского оружия неизменно упоминается меч, например в 1480 г.: "снеку псковичи изсекоша и немец мечи изсекоша 30" (Псковская I летопись) (ПСРЛ, т. IV, стр. 264.) или "псковичи ударишася на них. бьющеся ово камением, ово секирами и мечми" (Псковская II летопись) (ПСРЛ, т. V, стр. 40.). Немцы, жившие в русских городах, тоже вооружены были мечами. Очень типичен немецкий купец в Витебске, который, идя "девкы купити", по словам грамоты рижских ратманов витебскому князю, "взял мець со собою по нашей пошлине" (Русско-ливонские акты. СПб., 1868, стр. 26.). Знакомы русским источникам и немецкие поединки. Например, в договоре Смоленска с немцами говорится: "...или Немечьскый гость иметься бити межу собой мечи в Руси, или сулицами, князю то не надобе, никакому русину, ать правятся сами по своему суду. Та же правда буди Руси в Ризе, на Готьском брезе" (Русско-ливонские акты, стр. 429.).

Меч употреблялся и в Средней России, например в 1379 г.: "Убиен бысть Иван Васильевич тысяцкий, мечем потят бысть на Кучкове поле у града у Москвы повелением великого князя Дмитреа Ивановича" (Никоновская летопись) (ПСРЛ, т. XI, стр. 45.). В рассказе о Куликовской битве Дмитрий говорит: "...поострю яко молнию меч мой" (Новгородская IV летопись) (ПСРЛ, т. IV. стр. 77.). Впрочем, эту фразу можно отнести и на счет литературной традиции. Явно литературное происхождение имеет эпизод с дарами королевича Казимира тверскому князю Борису в "Инока Фомы слове похвальном о благоверном князе Борисе Александровиче": "...и егда же подававше великому князю Борису злато или камки, и он повелевая своим примати, а сам ни о чем же о том не брегоша; но егда же подаде меч, ... и тогда князь великий Борис своима рукама приим меч тои и ржевичи ж видев то промысел и храброе славного государя, но велми устрашишас и ркущи в собе: но храбр се князь, но ни о чем же не обрежет, а меч любит" (Н. П. Лихачев. Инока Фомы слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче. ПДПИ, вып. 168. СПб., 1908, стр. 50.). Все это слишком напоминает летописный рассказ о дарах греков Святославу. Тем не менее стоит отметить, что придворный тверской панегирист XV в. еще называет в качестве княжеского оружия меч. Возможно, что этот эпизод не выдуман, и Борис Александрович, несомненно, читавший летопись, сознательно подражал Святославу.

Русские и западноевропейские мечи были и в эту эпоху одинаковы. Доказательством этого сходства являются два меча, сохранившиеся во Пскове. Предание приписывает один из них князю Всеволоду (XII в.), другой князю Довмонту (XIII в.). Летопись рассказывает, как в 1272 г. "вниде в церковь святыя Троица князь Домонт положи меч свои пред олтарем ... игумен же Сидор взем меч и с ним весь ерейскый чин, препоясавше князя мечем благословивше" (Новгородская IV летопись) (ПСРЛ, т. IV, стр. 42.). Позднее этот предмет стал важнейшей государственной регалией Пскова. В 1460 г. при встрече князя Юрия Васильевича "приаша его пьсковичи с великою честию, и посадиша его на столе в Святей Троици, и даша мечь в руце его князя Даманта" (Воскресенская летопись) (ПСРЛ, т. VIII, стр. 148.). По-видимому, этот меч находится в руке человека, изображенного на псковских монетах (См. И. И. Толстой. Русская допетровская нумизматика, вып. 2. Монеты Псковские. СПб., 1886, стр. 23.). Тем не менее приходится сомневаться, сберегли ли псковичи подлинное оружие Довмонта. Приписываемый ему меч слишком резко для XIII в. заострен книзу (См. Н. Ф. Окулич-Казарин. Спутник по древнему Пскову. (Любителям родной старины). Псков, 1911, табл. 5.), подобные формы появились в XIV в. Ленц отметил на нем клеймо "пассауский волчок", признак германского производства (См. Н. Ф. Окулич-Казарин. УК. соч., стр. 93.). А. Н. Кирпичников относит меч Довмонта к XIV в. (См. А. Н. Кирпичников. Русские мечи XI-XIII вв. КСИА, вып. 85. М" 1961, стр. 18.). Меч, приписываемый Всеволоду (См. Н. Ф. Окулич-Казарин. УК. соч., табл. 5.), относится, по исследованию Я. И. Смирнова, к XIV в. и сделан в Италии (См. Н. Ф. Окулич-Казарин. УК. соч., стр. 90.). Это меч огромный (1,52 м) (См. Н. Ф. Окулич-Казарин. УК. соч., стр. 89.) и двуручный, то есть имеет длинную рукоять, которую для более сильного удара можно охватить обеими ладонями. Появилось такое оружие в XIV в., потому что рыцарь в тяжелых латах уже мог обходиться иногда без щита и у него освободилась левая рука. Впрочем, одноручные мечи всюду преобладали. При значительном различии двух псковских мечей по размерам, они очень близки друг к другу по датирующим признакам.

Круглые дисковидные набалдашники, тонкие крестовины, прямолинейно заостренные книзу клинки, расчет на колющее действие больше, чем на рубящее - это по всей Европе одинаково характерно в XIV в. (См. G. Laking. A record of European armour and arms, vol. I. L., 1920, p. 131; А. Вruhn Ноffmeуеr. Middelalderens tveaeggede svaerd. Kobenhavn, 1954.).

Меч Всеволода. (Псковский музей. Н. Ф. Окулич-Казарин. Спутник по древнему Пскову. Псков, 1913, табл. 5).

Меч Довмонта. (Псковский музей Н. Ф. Окулич-Казарин. УК. соч., табл. 5).

Подобные мечи свыше тысячи раз изображены на миниатюрах Никоновской летописи (См. А. В. Арциховский. УК. соч., стр. 49 и рис. 11 и 13.). Мечи Кенигсбергской летописи, как и следовало ожидать, несколько архаичнее и скорее характерны для XIII в. Их набалдашники тоже дисковидны, но еще довольно велики, крестовины еще широки, клинки заострены не столь резко. Это оружие одинаково годится и для колющего действия и для рубящего (См. А. В. Арциховский. УК. соч., стр. 20 и рис. 7.).

Такая же эволюция меча прослеживается и по иконам, но там отсутствует массовость материала, которая имеется в миниатюрах и особенно ценна для выводов.

Типичный меч этой формы XIV в. с дисковидным набалдашником четко изображен на деревянной ложке, принадлежавшей знатному новгородцу Ивану Варфоломеевичу, найденной при раскопках в Новгороде (См. А. В. Арциховский. Изображение и надпись на ложке из Новгорода. В кн.: "Новое в советской археологии. Памяти С. В. Киселева". М., "Наука", 1965, стр. 267.).

Два меча с такими же дисковидными набалдашниками, характерными для XII-XIV вв., найдены при раскопках курганов Водской пятины Великого Новгорода. От клинков сохранились только верхние части, это не позволяет уточнить дату. А. Н. Кирпичников относит

Мечи из ленинградских курганов. (Государственный Эрмитаж и ГИМ. А. Н. Кирпичников. Русские мечи XI-XIII веков. КСИА, вып. 85. М., 1961 рис. 8, 1, 2).

оба меча к XII в., говоря: "... в XI в. такой тип еще не появился, а в XIII в. мечи в новгородских курганных погребениях Водской пятины уже не встречаются" (А. Н. Кирпичников. УК. соч., стр. 17.). Но ответ на вопрос, встречались они тогда или нет, зависит только от даты этих находок, а она неизвестна, неизвестно даже место находки (См. А. А. Спицын. Курганы С.-Петербургской губернии в раскопках Л. К. Ивановского. MAP, № 20. СПб., 1896, стр. 123, табл. XIX, рис. 10.). Вообще многие курганы этой области и этих групп относятся к XIII-XIV вв. (См. А. А. Спицын. Курганы С.-Петербургской губернии в раскопках Л. К. Ивановского. MAP, № 20. СПб., 1896, стр. 37-48, табл. XIX, рис. 10.).

При раскопках в Новгороде в слое начала XIV в. найден железный набалдашник меча. При издании он описан: "Форма его круглая, в виде сплющенного шара" (А. Ф. Медведев. Оружие Новгорода Великого. МИА, № 65. М., 1959, стр. 123, рис. 1, 10.). Сплющенность настолько сильна, что по существу это тот же дисковидный набалдашник, а в XIV в. в Европе их было особенно много.

Среди драгоценностей московского великого князя в XIV в. упоминаются золотые сабли (то есть в золотых ножнах). Иван II пишет в завещании: "А се даю сыну своему князю Дмитрию... сабля золота ... а се дал есмь сыну своему князю Ивану ... сабля золота" (ДДГ, стр. 16.). Дмитрий Донской в свою очередь завещает "чим мене благословил отец мой князь великий которым золотом, суды или доспех, или что яз примыслил, то золото и шапку золотую, и чепь и сабли золотые и порты саженые, и суды золотые и серебряные суды и кони и жеребьцы и стада своя дал есмь своему сыну князю Василью" (ДДГ, стр. 25.). Очевидно, в Москве необходимой принадлежностью роскошного княжеского убора вместо меча уже была сабля.

В качестве боевого оружия она в XIV в. по-прежнему упоминается не севернее Москвы. Например, брянцы с монголо-татарами в 1310 г. "копьи и саблями сняшася" (Никоновская летолись) (ПСРЛ, т. X, стр. 177.). В XV в. первое упоминание сабли на севере очень характерно. Та самая Псковская летопись, которая оружием псковичей неизменно называет меч, под 1463 г.. говорит: "...и надгнав Москвитин удари по главе Немчина саблею" (Псковская I летопись) (ПСРЛ, т. IV, стр. 224.). Это оружие проникло на северо-запад с московскими воинами. А на юго-востоке оно господствовало уже безраздельно. Вот, например, рассказ о битве с монголо-татарами в 1444 г. под Рязанью: "И приидоша на них мордва на ртах (лыжах. - А. А.) с сулицами и с рогатинами и с саблями; а казаки рязаньскиа такоже на ртах с сулицами и с рогатинами и с саблями з другиа стороны" (Никоновская летопись) (ПСРЛ, т. XII, стр. 62.).

Русские сабли от этого времени до нас не дошли вовсе, если не считать небольших обломков, довольно спорных. Но в северокавказских курганах XIV-XV вв. (раскопки Н. И. Веселовского, Д. Я. Самоквасова и других археологов) это оружие представлено обильно. Для него характерны крестовина, расширенная лопастями, и длинный, тонкий, резко загнутый к концу клинок. Именно такой облик имеют многочисленные сабли миниатюр Никоновской летописи (См. А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник, стр. 46-47 и рис. 12, 19-21.), и это позволяет предположить, что формы сабель Северного Кавказа и Руси, вообще всей Восточной Европы, совпадали в это время.

Единственной в своем роде находкой является кинжал XIV в. из новгородских раскопок. Он четырехгранный желобчатый, то есть имеет крестообразное сечение. Вероятно, он предназначен для пробивания доспехов (См. А. Ф. Медведев. УК. соч., стр. 125, рис. 3, 6.).

Боевые топоры, судя по новгородским раскопкам, стали в XIV-XV вв. особо массивными и предназначались против тяжеловооруженных воинов. Их покрывали иногда узорной насечкой и инкрустацией (См. А. Ф. Медведев. УК. соч., 131-132, рис. 5 и 6.).

КинжалXIV в. Новгород. (Коллекция НАЭ. А. В. Арциховский. Новгородская экспедиция. КСИИМК, вып. XXVII. М. -Л., 1949, стр. 121, рис. 46, д).

Рогатина рубежа XIII-XIV вв. Новгород. (Коллекция НАЭ. А. Ф. Медведев. Оружие Новгорода Великого. МИА, № 65, стр. 126, рис. 2).

Копье XIII в. Новгород. (Коллекция НАЭ. А. Ф. Медведев. УК. соч. МИА, № 65, стр. 126, рис. 3).

Найдены там и булавы XIII-XV вв. Одна из них сделана из капа (очень плотного нароста на березе) и имеет 12 железных массивных шипов, вторая - железная с полушаровидными и коническими выступами, третья - железная, правильной формы, двенадцатигранная (См. А. Ф. Медведев. УК. соч., стр. 132-137, рис. 7.). Изображения булав встречены на русских летописных миниатюрах, пропорции там те же.

Самым распространенным боевым оружием в эту эпоху оставалось копье. Надо подчеркнуть, что оно по-прежнему было оружием ударным, а не метательным. При столкновении копье ломалось. Типично летописное выражение: "...и бысть сеча зла и трус от копий ломления и звук от сечения мечнаго" (ПСРЛ, т. V, стр. 4.) (рассказ о Ледовом побоище в Псковской II летописи). Военный строй, ощетинившийся копьями, виден и в таких выражениях: "Изрядив копия и поидоша вместе и бишася" (Софийская I летопись) (ПСРЛ, т. V, стр. 267.). О русских воинах на Куликовом поле летопись говорит: "...зане пошли с великим князем за всю землю Рускую на острая копья" (Новгородская IV летопись) (ПСРЛ, т. IV, стр. 78. ). Татарский строй в этом сражении другая летопись описывает так: "...сташа, копиа покладше, стена у стены, каждо их на плещу предних своих имуще, преднии краче, а задний должае" (Никоновская летопись) (ПСРЛ, т. XI, стр. 59.). Таким образом, вместо одного ряда копий, получилось два. Очевидно, этот прием был известен и на Руси. Применялся еще какой-то литовский способ: "...приехал к великому князю служити из Литвы князь Иван-Баба, Дрютских князей, и той изрядив свой полк с копьи по-литовъски" (Никоновская летопись) (ПСРЛ, т. XII, стр. 22.).

Поражение новгородцев в 1456 г. в битве с москвичами летопись объясняет, между прочим, чрезмерной длиной копий: "...копиа же имяху длъга, и не можаху и вознимати их, тако якоже обычай есть ратным, но на землю испущающе их" (Воскресенская летопись) (ПСРЛ, т. VIII, стр. 146.). Здесь тоже виден ударный характер этого оружия.

Неоднократно копье упоминается в качестве основного ратного снаряжения. Например, рязанцы, хвастая перед битвой с москвичами в 1371 г., по словам летописи, говорили: "Не емлите с собою ни щита, ни копья, ни иного ни коего же оружья" (Новгородская IV летопись) (ПСРЛ, т. IV, стр. 67.). Копьями вооружены вятские ушкуйники, взявшие в плен в 1436 г. среди спавшего ярославского войска князя и княгиню. Вятчане, выплыв на середину Волги, подняли копья, когда стали стрелять проснувшиеся ярославцы: "...стоячи над князем и над княгинею с копьи и с топоры и реша: один на нас стрелу стрелит, мы князя и княгиню погубим" (УЛС, сгр. 78.). Копье носили и предводители войска, например, в 1446 г. при аресте Василия II князь Иван Можайский "взмахну копием, повеле воем яти его" (Львовская летопись) (ПСРЛ, т. XX, стр. 260.).

У всех народов в истории сражений упоминаются иногда головы убитых врагов, вздетые на копья. Такое упоминание в русской летописи 1337 г. является в то же время древнейшим свидетельством о московском боярском местничестве: "...а самого Окинфа Родион рукама своима уби, и главу его отсек привезе, взотнув на копие, к великому князю и рек: "се, господине, твоего изменника, а моего местника глава"" (Новгородская IV летопись) (ПСРЛ, изд. 2-е, т. IV, вып. 2, стр. 479.).

Натачивание копья и его насадка на деревянное древко должны были производиться при выступлении в поход. Летопись упрекает нижегородских воинов, что у них в 1377 г. уже в походе "ротатины и сулицы и копья не приготовлены, а инии еще и не насажени быша" (Никоновская летопись) (ПСРЛ, т. XI, стр. 27.).

Русских копий от XIII-XV вв. дошло гораздо меньше, чем от X-XIII вв. В русских курганах они тогда почти перестали встречаться. По-видимому, в это время происходил постепенный переход от плоских ромбовидных копий к узким граненым бронебойным, что было связано с усложнением доспеха. Это прослеживается по миниатюрам (См. А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник, стр. 21 и 55.). Несомненно, разные типы копий долго сосуществовали. В Новгороде узкие четырехгранные бронебойные копья найдены в слое XIV в. (См. А. Ф. Медведев. УК. соч., стр. 130, рис. 4.). Копье переходной формы, уже узкое и четырехгранное, но еще почти ромбовидное, найдено в слое XIII в. (См. А. Ф. Медведев. УК. соч., стр. 130, рис. 3, 1.).

Оружие, похожее на копье, но не ударное, а метательное по-прежнему называлось сулицей. Это подтверждается преимущественно галицко-волынскими известиями XIII в. Противоположение копья и сулицы имеется и в новгородском поучении 1402 г.: "...скует же копие свое брат на брата... и сулицею прободает сродник сродника" (Новгородская IV летопись) (ПСРЛ, т. IV, стр. 106.).

А. Ф. Медведев отделил среди новгородских находок сулицы от копий. Сулицы XIII-XV вв. кинжаловидны в отличие от более ранних. К XIII в. относится широкая сулица, к XV в. - узкая и бронебойная (См. А. Ф. Медведев. УК. соч., стр. 128, рис. 4, 7, 10.).

Стрелы упоминаются обычно при описаниях осад или подготовки сражений: "...идяху стрелы, аки дождь силен" (Никоновская летопись) (ПСРЛ, т. XI, стр. 173.). Немецкая Рифмованная хроника так описывает Ледовое побоище: "...началось сражение, русские имели много стрелков, которые мужественно выдержали первую игру для отряда короля (то есть Александра. - А. А.), знамена братьев (рыцарей. - А. А.) прорвались сквозь ряды стрелков, мечи звенели, шлемы раскалывались, на обеих сторонах мертвые падали вниз. Войско братьев было окружено. Братья хорошо сопротивлялись, но все же были разбиты" (Livländische Reimchronik, herausgegeben von Franz Pfeiffer. Stuttgart, .1844 [стихи 2238-2254].). И в других сражениях стрелкам приходилось "выдерживать первую игру".

Для осады характерен такой летописный рассказ: "Граждане же с града пустиша на ня стрелы, и они паче стреляше стрелами своими; и идяху стрелы их на град аки дождь велик, умножен зело, не дадуще ни прозрети" (Новгородская IV летопись) (ПСРЛ, т. IV, стр. 86.).

Стрелять умели на порядочные расстояния, например с берега Волги на ее середину, судя по рассказу о похищении вятчанами ярославского князя Александра: "...рать же князь Александрова вся спала. И вскакали, начаша хватати доспехъ, а хотят вятчян стреляти. Вятчяня же пловучи вниз по Волзе со князем и со княгинею" (УЛС, стр. 78.).

Надо отметить, что лук и стрелы были наравне с дубинами оружием народных низов (и малых северных народов). Например, в "житии" Стефана Пермского, когда речь идет о людях народа коми, сопротивлявшихся христианизации, упоминается только это несложное оружие: "...аки ликы (то есть волки. - Л. Л.) ставше окрест его (Стефана. - Л. Л.), напрязаа напрягаша луки своя, и зело натянувше я на него, крупно стрелам смертоносным сущим в луцех их, и прямолучными стрелами своими состреляти его жадаху" (Житие Стефана Пермского. СПб., 1897, стр. 25.). Или еще: "...напрасно устремлением нападающе на тя (Степана. - Л. Л.), овогда убо с дреколми, и с посохы, и ослопы, и с великими уразы (дубинами. - Л. Л.), иногда же стрелами стреляюще" (Житие Стефана Пермского. СПб., 1897, стр. 103.).

Русские стрелы XIII-XV вв. известны почти исключительно по новгородским раскопкам (См. А. Ф. Медведев. УК. соч., стр. 153-172.). Ромбовидные стрелы, характерные для предыдущей эпохи, в это время еще встречаются, но редко. Можно назвать типы, представленные лишь в слоях XIII-XV вв. (лавролистные, весловидные), однако их находки недостаточно обильны для выводов. Другие типы совсем единичны. Вообще, значительное большинство новгородских стрел найдено в слоях X-XIII вв. Бронебойное значение имели граненые стрелы, довольно часто встречаемые в новгородских слоях всех веков.

Древко стрелы, конечно, оперялось, но оперение это до нас не дошло нигде, в миниатюрах оно имеет листовидную форму. В летописи есть о нем упоминание в рассказе о перестрелке на улицах Нижнего Новгорода в 1375 г.: "...мало же тогда и владыки Деонисиа не застрелиша: бе бо в то время в Новегороде ту на своем дворе, пришед бо стрела и коснуся перием мандии его, а самого не вреди" (Воскресенская летопись) (ПСРЛ, т. VIII, стр. 21.).

Наравне с луками во всех странах средневековой Европы применялись самострелы (или, что то же самое, арбалеты). В основе самострела лежит тот же лук, но он не вставлен в раму и снабжен желобом для стрелы, а это позволяет натягивать тетиву, вставив ногу в особое стремя, крюком, коленчатым рычагом или, наконец, коловоротом с зубчатым колесиком. Все это значительно увеличивает силу выстрела.

Железные арбалетные стрелы, находимые при раскопках, резко отличаются от обычных по массивности (См. А. Ф. Медведев. УК. соч., стр. 149 и 154.). Они тяжелее их вдвое или вчетверо. Все они втульчатые, а простые русские стрелы обычно черешковые. По форме арбалетные стрелы пирамидальны, квадратного сечения. Основные материалы для истории этого оружия на Руси дали теперь новгородские раскопки. Арбалетные стрелы встречаются там, конечно, гораздо реже, чем простые. Однако и они исчисляются уже десятками. Все они пирамидальны. Древнейшие залегали в слоях второй половины XII в. В XIII в. они особо обильны, в XIV в. тоже обычны, в XV в. еще встречаются. Арбалеты распространились у нас, как и в Западной Европе, в XII в., а в XIII-XIV вв., как и там, были наиболее распространены; вытеснены они у нас тоже пушками.

Железные наконечники стрел XIII-XIV вв. Новгород. (Коллекция НАЭ. А. Ф. Медведев. УК. соч. МИА, № 65, стр. 162, 163, рис. 14, 15).

Арбалетные стрелы. Новгород. (Коллекция НАЭ. А. Ф. Медведев. УК. соч. МИА, № 65).

При осаде Москвы монголо-татарами в 1382 г. москвичи применяли это оружие: "...иные самострелы напинающе пущаху ... ... Един же некто гражанин, именем Адам, москвитин бе суконник, иже бе над враты над Фроловскими, приметив единаго татарина нарочита и славна, иже бе сын некоторого князя ординского, и напя самострел и спусти напрасно стрелу на него, и ею же уязви его в сердце его гневливое и вскоре смерть ему нанесе" (Воскресенская летопись) (ПСРЛ, т. VIII, стр. 44.). В этом рассказе надо отметить дважды употребленный глагол напинать, то есть заряжать самострел при помощи ноги. Это оружие несколько раз изображено в миниатюрах Кенигсбергской летописи. Там видно, как воин, вставив ногу в стремя самострела, натягивает тетиву при помощи зубчатого колесика.

Более громоздкими механизмами были осадные машины или, употребляя древнерусский термин, пороки. До монгольского завоевания известия о них на Руси единичны. Монголы применяли их в изобилии и главным образом при, их помощи брали города. В XIII-XV вв. в связи с этим и на Руси пороки стали применяться чаще.

В 1268 г. новгородцы перед Раковорским походом "изъискаша мастеры порочные, и начаша чинити порокы в владычни дворе" (Новгородская I летопись) (ПСРЛ, т. III, стр. 59; НПЛ, стр. 86.). В 1322 г. эти машины использовались при осаде шведской крепости: "Приде князь Юрьи в Новгород позван новгородци и повеле порокы чинити... поиде князь великыи Юрьи с новгородци к Выбору, городу немецьскому, и биша и 6-ю пороков, тверд бо бе" (Новгородская I летопись) (ПСРЛ, т. III, стр. 72; НПЛ, стр. 96.). В 1398 г. новгородцы применили те же машины против мятежной двинской крепости: "...и приидоша к Орлецу городку и стояша под городком 4 недели, поставиша порокы и оступиша городок и начаша бити порокы" (Новгородская I летопись) (ПСРЛ, т. III, стр. 99; НПЛ, стр. 392. Некоторые упоминания пороков в других землях см. ниже, поскольку они находятся в одном контексте с упоминаниями пушек.).

Устройство русских пороков можно выяснить по миниатюрам Никоновской летописи (См. А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник, стр. 58-59 и рис. 16.). Там данные механизмы изображены в 24 рисунках (при этом они всегда упомянуты в тексте). Это пороки русские, монгольские и немецкие, но нарисованы одинаково. Все они типичные баллисты, предназначенные для настильной стрельбы каменными ядрами.

Длинный желоб имеет впереди массивную поперечную дуговую раму, обмотанную жилами. Жилы соединены тетивой, которая должна двигать ползун с гнездом для ядра. Ядра неизменно охвачены здесь тетивой. Ползун с ядром с помощью ворота оттягивали назад, взводя тетиву, которая при спуске благодаря упругости жил с силой устремлялась вперед, выбрасывая снаряд. Поперечный брус делит обычно пополам желоб; до него, вероятно, дотягивали ползун. Иногда на соответствующем месте имеется крюк. Ворот, которым приводили баллисту в действие, ясно виден на одном рисунке. Он коленчатой формы, его вращает рукой один человек. Размер ядер в среднем в человеческую голову, что также типично для баллист. Западные аналогии этим орудиям довольно распространены; употреблялись они и в XIV в. (См. А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник, стр. 59 и 210.).

В Новгороде при раскопках в слое XIII в. найдено ядро из серого песчаника в виде слегка сплющенного шара до 13 см в поперечнике. Оно предназначалось, очевидно, для порока (А. Ф. Медведев. УК. соч., стр. 150.).

Как уже говорилось, русская боевая одежда неизменно сохраняла традиционные формы. Плавно вытянутый и заостренный кверху шлем-шишак с X в. (судя по дружинным курганам) до XVII в. неизменно у нас господствовавший, применялся, конечно, и в рассматриваемую эпоху. Из многочисленных шлемов этого типа, хранящихся в Оружейной палате, восемь, если верить описям, восходят к XIV в. (Опись Московской Оружейной палаты, ч. III, кн. 2, броня. М., 1884, стр. 8-11.), что, впрочем, сомнительно. Некоторые из них имеют вдоль нижнего края скважины для прикрепления бармицы, то есть кольчужной сетки, закрывавшей шею и частично лицо. Вверху у большинства этих шлемов находится железный прут для яловца - небольшого флажка. На одном шлеме след от удара сабли. Такие шишаки много тысяч раз изображены в миниатюрах (Кенигсбергская летопись, Никоновская летопись, Сказание о Борисе и Глебе, Житие Сергия) в качестве обязательного головного убора всех русских воинов (См. А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник, рис. 6-48.). Имеются они и на иконах, например на известных изображениях битвы новгородцев с суздальцами (См. В. Н. Лазарев. Искусство Новгорода. М.-Л., "Искусство", 1947, табл. 112; В. И. Антонова, Н. Е. Мнева. Каталог древнерусской живописи XI - начала XVI вв., т. I. M., "Искусство", 1963, табл. 87, 88.).

Новгородская берестяная грамота № 383 гласит: "Приказ от Романа к Пятелею. Цо прилбица у тебе Ондреева, прилбица даи Ондрею". Дата - XIV в. (См. А. В. Арциховский. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1958-1961 гг.). М., Изд-во АН СССР, 1963, стр. 83.). Прилбица - одно из названий шлема. Пантелей, по приказу Романа, должен был выдать Андреев шлем Андрею. Вероятно, Пантелей заведовал складом, где хранились шлемы и вообще оружие, то есть арсеналом. Неизвестно, каким был этот арсенал - казенным или частным. Оружие выдавалось на руки лишь по приказу начальника, а таковым был Роман. Шлемы делались по размеру головы и были индивидуальны; они могли отличаться узорами или надписями.

Блестящий шлем считался украшением военного наряда. Немецкая Рифмованная хроника так изображает русское войско перед Ледовым побоищем: "Они имели луки без числа и много прекрасных кольчуг, их знамена были богаты, их шлемы были блестящи" (Livlandische Reimchronik... [стихи 2214-2217].). В сказании о Куликовской битве представляются русские шлемы "аки утренняя заря, еловци же шеломов их аки поломя огнена пашется". В великокняжеском обиходе были шлемы драгоценные по материалу. В завещании Ивана II говорится: "А се даю сыну своему князю Дмитрию ... чечак золот с каменьем с женчюги ... А се дал есмь сыну своему, князю Ивану ... чечак золотом с каменьем с женчюги" (ДДГ, стр. 16.). Это древнейшее русское упоминание термина "шишак", но обозначаемая этим термином форма была у нас издревле.

Широко применялись кольчуги. Кольчуги курганов X в. и оружейных складов XVI в. в большинстве своем настолько похожи: друг на друга, что нельзя сомневаться в бытовании тех же форм в: промежуточные века. В Историческом музее хранится кольчуга, выпаханная на Куликовом поле. Она сплетена из мелких круглопроволочных колечек, то есть принадлежит к самому распространенному типу. Позднее, в XVI в. известны некоторые усовершенствованные и видоизмененные разновидности кольчуг. Неизвестно, когда они появились.

При раскопках в Новгороде куски кольчуг встречены во всех слоях с X до XV вв. (См. А. Ф. Медведев. УК. соч., стр. 173-175.). Они сделаны из мелких круглопроволочных колечек диаметром около 1 см, которые тщательно скреплены крошечными заклепками, меньше миллиметра в диаметре (См. Б. А. Колчин. Черная металлургия и металлообработка в древнек Руси. (Домонгольский период). МИА, № 32. М., 1953, стр. 151.).

Одним из важных результатов новгородских раскопок надо признать открытие чешуйчатых пластинчатых доспехов. Самое их употребление на Руси не было до сих пор известно. Встречены они в слоях пяти веков (от XI до XV), но значительное большинство находок относится к XIV-XV вв. (См. А. Ф. Медведев. УК. соч., стр. 185-182.).

Кольчуга с Куликова поля. (ГИМ).

Фрагмент пластинчатого доспеха XIII-XV вв. (Коллекция НАЭ. А. Ф. Медведев. УК. соч. МИА, № 65, стр. 174, рис. 16; стр. 181, рис. 19).

Скрепление пластин доспеха. Деталь.

Пластина и кольца кольчуги при большом увеличении.

Они вообще новы для нашей науки по самой своей форме. Каждый такой доспех состоял из множества мелких пластинок, снабженных отверстиями и закрепленных на кожаной или матерчатой основе так, что они заходили друг на друга, в чем и состоит чешуйчатость. В связи с этим они обычно закруглены книзу. В итоге получалась почти по всей поверхности двойная толщина железа. Многие пластинки найдены при раскопках поодиночке, но иногда они встречались целыми пачками. В одном случае (XIV в.) обнаружено их сразу около. 300, что составляло, однако, гораздо менее половины доспеха. Этот доспех состоял из узких продолговатых пластинок, вообще наиболее обычных. Иногда встречаются квадратные или полукруглые. Все пластинки имеют изогнутую поверхность и были обращены выпуклой стороной наружу, это смягчало удар. Снаружи имеются еще рельефные прямые полосы: это имело ту же цель. Но, кроме того, эти полосы составляли узор. Кроме мелких пластинок, в доспех входили и более крупные, располагавшиеся, по-видимому, на особо важных местах. Находки недоделанных пластинок позволяют утверждать, что производились они на месте, в Новгороде.

После этих новгородских открытий А. Ф. Медведев доказал, что таким же доспехам принадлежат такие же пластинки, известные в археологических материалах всех русских земель - от Пскова до донских городищ и от вятских городищ до днестровских. Они до того не подвергались определению. Эти пластинки говорят о широком распространении чешуйчатого доспеха, но большинство из них найдено в Новгороде (См. А. Ф. Медведев. К истории пластинчатого доспеха на Руси. СА, 1959, № 2.).

До этих открытий боевые одежды, изображенные на некоторых русских иконах, казались нереальными. Там неоднократно встречаются совершенно такие же чешуйчатые доспехи, но при отсутствии археологических аналогий приходилось думать, что художники воспроизводили какие-то византийские оригиналы. Оказалось, что художники постоянно видели людей в таких доспехах.

Очень точно изображены все эти пластинки на известной иконе Георгия XII в., хранящейся в Благовещенском соборе в Московском Кремле (Лучшее изображение см. БСЭ, изд. 2-е, т. 17, ст. "Иконопись".). В новгородских фресках и иконах такие доспехи тоже неоднократно встречаются (См. В. Н. Лазарев, УК. соч., табл. 75, 88, 108.). Известны они и в искусстве Пскова (История русского искусства, т. II. М., Изд-во АН СССР, 1954, стр. 369. 32 ) и на миниатюрах (См. А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник, рис. 45.). В 1343 г. "Данила, посадник псковски, обрезав броня на себе, и побеже" (Новгородская I летопись) (ПСРЛ, т. III, стр. 82; НПЛ, стр. 357.). Обрезать кольчуги невозможно, а чешуйчатый доспех, пожалуй, можно, если резать его кожаную основу.

Возможно, что к этим боевым одеждам относится термин "броне дощатые", упоминаемый в Волынской земле в XIII в. Ипатьевской летописью (ПСРЛ, т. II, стр. 215.).

Довольно вероятно, что описанные пластинки иногда соединялись у нас с кольчужным плетением, но доказать это пока невозможно. Употребляемые в русских летописях термины "броня" и "доспех" могли относиться к обоим видам боевой одежды безразлично.

Доспехи и брони в летописях чаще всего упоминаются в рассказах о новгородских междоусобиях, например: "Славляне (то есть жители Славенского конца. - А. А.) в доспесе подсели бяху и розгониша Заречан, а они без доспеха были" (Новгородская I летопись) (ПСРЛ, т. III, стр. 87; НПЛ, стр. 366.). "Начаша людие сорыскыватися, с обою стран, акы на рать, в доспесех, на мост великий" (Новгородская I летопись) (ПСРЛ, т. III, стр. 108; НПЛ, стр. 410.).. Судя по этим упоминаниям, каждый новгородский гражданин имел у себя дома на всякий случай доспех. В московской междоусобице при взятии сторонниками Шемяки Троицкого монастыря, где скрывался Василий II, люди в доспехах были скрыты в санях под рогожами и овчинами: "...повеле сани многие изрядити как возы с рагозинами, а инии с полстьми, а в них по два человека в доспесех, а третей после идет как бы за возом" (Софийская II летопись) (ПСРЛ, т. VI, стр. 173.). Эта военная хитрость удалась.

В походе доспехи везли на обозах и доставали их, приближаясь к неприятелю. Например, Дмитрий Донской перед Куликовской битвой "повеле коемуждо полку чрез Дон мосты устраати, а самем в доспехи наряжатися притча ради всякиа" (Никоновская летопись) (ПСРЛ, т. XI, стр. 56.). Летописец упрекает нижегородских воинов, что они, ожидая татар, "доспехи своя на телеги и в сумы скуташа" (Никоновская летопись) (ПСРЛ, т. XI, стр. 27.).

Описывая победу москвичей над новгородцами в 1456 г., летописец отмечает: "Вои же великого князя видевше крепкиа доспехы на новгородцех, и начаша стрелами бита по конем их" (Воскресенская летопись) (ПСРЛ, т. VIII. стр. 146.). Особая крепость новгородского доспеха обусловлена, вероятно, высоким уровнем ремесел в Новгороде.

Древнерусский доспех, в общем, достигал своей цели и защищал от ран. После победы Михаила Тверского над московско-татарским войском "самому же князю Михаилу видети доспех свой весь язвен, на телеси же его не бысть никоеяже раны" (Софийская I летопись) (ПСРЛ, т. V, стр. 209.). После Куликовской битвы "самому же великому князю Дмитрию Ивановичю бяше видети доспех весь бит на нем и язвен, но на телеси его не бысть раны никоеа же" (Воскресенская летопись) (ПСРЛ, т. VIII, стр. 40.).

Чехлы, которыми приходилось покрывать доспех в жаркую погоду и в мороз, могли быть сняты при средней температуре. Такие "голые доспехи" летопись сравнивает с водой, на которую действительно больше всего похожа светлая железная густая сетка. "Новогородцы ... выидоша во мнозе силе к Городищу, и стоаше вооружени в доспесех, аки вода" (Никоновская летопись) (ПСРЛ, т. X, стр. 148-149.).

Доспех дорого ценился, он входил иногда в число подарков, например: "Ко князю же Василию Юрьевичю в Кашин приела князь великий Борис Александрович Тферской кони и порты и доспех" (Типографская летопись) (ПСРЛ, т. XXIV, стр. 183.). Брони врагов были военной добычей - новгородцы "сшедше с конев и почаша снимать и с шестников (княжеских слуг. - А. А.) и татаров битых ту платье и доспехы" (Летопись Авраамки) (ПСРЛ, т. XVI, стб. 195.). Псковская судная грамота устанавливает, что при судебном поединке победитель мог снять с убитого противника доспех: "А которому человеку поле будет с суда, а став на поле истец поможет своего исца, ино ему взять чего сачил на исцы, а на трупу кун не имати, толка ему доспех сняти, или иное што, в чем на поле лезет" (Псковская судная грамота. М., Учпедгиз, 1952, ст. 37.).

В новгородской берестяной грамоте № 138 (вторая половина XIII в.) среди имуществ, заложенных у ростовщика, названы брони, принадлежавшие некоему Семену и оцененные в два рубля (См. А. В. Арциховский и В. И. Борковский. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1955 г.). М., Изд-во АН СССР, 1958, стр. 13-14.). По тому времени это равнялось двум фунтам серебра; надо вспомнить средневековую ценность этого металла.

По всей Европе с усложнением доспеха происходил переход от длинных миндалевидных щитов через разные промежуточные формы к маленьким круглым. Длинный щит был основной защитой воина, а маленький применялся только для отражения ударов, поскольку тело стало сплошь закованным в железо. Длинные щиты дожили до XV в., но их стало мало. Подобная эволюция происходила и у нас, хотя русский доспех меньше менялся. Сказывалось, быть может, прямое подражание западным образцам или какое-то изменение боевого строя. Впрочем, малые круглые щиты применялись у нас, как и в других странах, наряду с большими издревле, судя хотя бы по гнездовской находке X в.

Эволюцию щита за отсутствием самих щитов (дошедшие до нас экземпляры не старше XVI в.) надо прослеживать по древним рисункам (См. А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник, стр. 174-175.). Миниатюры Сильвестровской рукописи XIV в., Сказания о Борисе и Глебе являются копиями оригиналов XII в. В них миндалевидные щиты еще преобладают. В Кенигсбергской летописи круглые щиты уже составляют большинство, но миндалевидных еще довольно много. Наконец, в Никоновской летописи почти все щиты круглые.

На печатях некоторых новгородских бояр XIV-XV вв. изображены воины со щитами - то полуовальными, то миндалевидными (См., напр., Собрание государственных грамот и договоров, т. I, стр. 4-9.).

Борис и Глеб. Икона в Новгородском музее. Около 1377 г. (В. Н. Лазарев. УК. соч., табл. 88).

Воин со щитом. Фреска. Церковь Спаса на Ковалеве. (В. Н. Лазарев. УК. соч., табл. 75).

Воин со щитом. Деталь.

Несомненно, на древнерусских щитах были изображения. Воины, представленные во фресках 1380 г. Ковалевской церкви в Новгороде, имеют круглые щиты с рельефными человеческими ликами (См. М. В. Муравьев. Новогород Великий. Исторический очерк и путеводитель. Л., б. г., рис. на стр. 87; В. Н. Лазарев. УК. соч., табл. 75.). Подобные лики и морды на щитах, иногда довольно гротескные, встречаются в миниатюрах Никоновской летописи, позднее - в "житии" Сергия. Но гораздо чаще, на всех этих рисунках встречаются щиты с вписанными в них розетками, звездами и тому подобными узорами (См. А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник, стр. 63.). На одной новгородской иконе на щите Георгия изображен солнечный лик, то есть круглое лицо и лучи, идущие от него во все стороны (См. В. Н. Лазарев. УК. соч., табл. 108.). У одного из воинов в тех же ковалевских фресках на круглом щите изображено четвероногое животное странного вида. В миниатюре Федоровского евангелия XIV в. имеется миндалевидный щит со львом. Такой лев на щите был еще в домонгольское время гербом владимирской династии (См. А. И. Некрасов. Возникновение московского искусства, т. 4. М., РАНИОН, 1929, рис. 74; А. В. Арциховский. Древнерусские областные гербы. УЗ МГУ, вып. 93. История, кн. 1. М., 1946.). Носили ли другие подобные изображения геральдический характер, мы пока не знаем.

Как и во всех странах, в древней Руси щиты были обычно деревянные, обитые кожей. Тверские воины в 1316 г. под Новгородом "заблудиша в озерех и в болотех, и начаша мерети гладом, ядяху же и конину", "а инии с щитов кожю сдирающе ядяху" (Новгородская I летопись) (ПСРЛ, т. III, стр. 71; НПЛ, стр. 337.).

Щит считался довольно ценным имуществом, судя по тому, что новгородец Климент в своей духовной грамоте (вторая половина XIII в.) из вещей упоминает только этот предмет: "А Василю брату даю щит" (ГВНиП, стр. 162.).

Настоящую главу надо закончить известиями о появлении у нас того оружия, которому суждено было постепенно видоизменить все военное дело. Пушки во всех странах Европы появились в XIV в. (в XIII в. известны только их предшественницы, арабские модфы). Русь в этом отношении не очень отстала, у нас тоже артиллерия восходит к XIV в.

В 1382 г. при героической обороне простыми гражданами Москвы от Тохтамыша уже применялось это оружие, представлявшее тогда новинку и в Западной Европе. "Ови стреляху стрелами с заборол, ови же камением шибаху на ня, а инии самострелы напрязающе пругаху, друзии же тюфяки пущаху на них и пороки, есть же неции, яко и самыя те пушки пущаху" (Новгородская IV летопись) (ПСРЛ, т. IV, стр. 86.). Этот рассказ с некоторыми несущественными вариантами повторен еще в ряде летописей (Воскресенская, Никоновская, Авраамки, Львовская, Ермолинская, Типографская). Не приходится сомневаться, что термин "пушка" имел уже тогда, то есть с самого начала, современный смысл. Никаких сведений о ином его осмыслении нет, и вся фраза "...есть же неции яко и самыя те пушки пущаху" говорит об особом впечатлении от нового необыкновенного оружия. Пушки здесь названы рядом с их предшественниками, самострелами и пороками. Такое сочетание долго была, типичным (еще названы тюфяки, впоследствии это разновидность пушек). Происхождение термина "пушка" от русского глагола "пускать", судя по этой фразе, возможно.

Таким образом, первой датой для русской артиллерии является 1382 г.; таково мнение авторитетных историков, в том числе С. М. Соловьева. Тем не менее, с легкой руки Н. М. Карамзина, некоторые военные историки неосновательно считали до последних дней такой датой 1389 г. Тверская летопись под этим годом отмечает: "Того же лета из немець вынесоша пушкы" (ПСРЛ, т. XV, стб. 444.). Это известие о привозе нескольких немецких пушек, очевидно в Тверь, само по себе никого не натолкнуло бы на мысль о том, что пушек раньше не было. Но Карамзина ввел в заблуждение поздний, доныне неизданный летописец XVII в., где то же известие приукрашена следующим образом: "...вывезли из немец арматы на Русь и огненную стрельбу и от того часу уразумели из них стреляти". Подобные приукрашения ранних известий позднейшими книжниками дело обычное, и современные историки всегда отбрасывают такие домыслы. В данном случае должно было предостеречь уже слово "арматы", очень позднее. Само по себе тверское известие 1389 г. о вывозе из "немец" пушек является только лишним подтверждением того, что этот термин уже в XIV в. имел современный смысл, и, таким образом, интерпретация московского известия 1382 г. нe вызывает сомнений.

Новгородцы тоже применяли пушки уже в XIV в. В 1394 г. "приидоша новогородци ко Пскову ратью в силе велице, и стояша у Пскова 8 дней, и побегоша прочь нощию посрамлени, милостью святыя Троица (Троица названа здесь в качестве особой покровительницы Пскова. - Л. Л.); тогда и князя Коперейского Ивана убиша, под Олгиною горою, и иных бояр много на Выбуте избиша, а иных изымаша, а порочная веретенища и пущичи, чим ся били, пометаша, при владыце Иване, при посаднике Еске, при тысяцком Никиты" (Псковская I летопись) (ПСРЛ, т. IV, стр. 194.). Под "порочным веретенищем" надо понимать основную часть баллисты, обмотанную жилами раму. Наряду с баллистами здесь применялись и пушки; тожества слов "пущича" и "пушка" подтверждается псковскими известиями.

Святой Георгий. Икона. Первая половина XV в. (ГТГ. В. Н. Лазарев УК. соч., табл. 108).

В XV в. передовой русской артиллерией была, по-видимому, тверская. В 1408 г. "стоя же Едигей у Москвы, в селе Коломенском, и тогда посылает послы своя Булата царевича да князя Ериклибердея на Тверь, к князю великому Ивану Михайловичю Тверскому, веля ему быти у Москвы часа того с всею ратью Тверскою, и с пушками, и с тюфяки, и с самострелы и с всеми съсуды градобийными, хотя разбити град Москву" (Воскресенская летопись) (ПСРЛ, т. VIII, стр. 83.). Иван Михайлович уклонился от этого поручения, но характерно самое обращение Едигея в Тверь.

В 1446 г. при осаде Московским великим князем Василием II Углича союзный с ним "князь великий Борис Александрович Тверскый послал ему пушки бити город" (Тверская летопись) (ПСРЛ, т. XV, стб. 493.). Угличане тогда сдались. Здесь артиллерийское превосходство Твери проявилось еще яснее. В том же году "Борис Александрович сам пришел ратию ко Ржеве... да город пушками был" (ПСРЛ, т. XV, стб. 493.) и тоже взял.

Оба эти эпизода подробнее изложены в "Похвальном слове инока Фомы о благоверном великом князе Борисе Александровиче". Там прямо высказано, что тверские артиллеристы соперничали с немцами: "И князь великий Борис посла к нему (то есть к Василию под Углич. - А. А.) своего сына боярского и с ним пушечника с пушками именем Микулу Кречетникова, но таков беяше той мастер, но яко и среди немец не обрести такова и егда же привезоша пушкы, и тогда воеводы великого князя Бориса Александровича Борис да Семен, яко добрии и храбрии воини служаху государю своему великому князю Борису Александровичу и начаша вооружатися в местныа бороня, а пушкыж поставиша под самым градом и повелеша бити, а сами начаша приступати" (Н. П. Лихачев. УК. соч., стр. 46.). Под Ржевом войско Бориса Александровича было обстреляно пушками, оказавшимися в самом городе: "с градаж биаху овии пушками, а инии пращами (это единственное упоминание пращ в древней Руси. - А. А.), а друзии камение метаху, а овии стрелами якож дождем пущаху". Но тверская артиллерия была сильнее и вынудила сдачу: "на утрии же день суботныи повеле князь великий Борис пушками бит град и тол бо грозно, но якоже от великого того грому многым человеком падати" (Н. П. Лихачев. УК. соч., стр. 49.).

Артиллерия в середине XV в. применялась уже в таком отдаленном северо-восточном городе, как Галич. В 1450 г. "князь Дмитрей (Шемяка. - А. А.) в Галиче, а людий около его много, а город крепит, и пушки готовит... Воеводы же великого князя поидоша с озера (Галичского. - А. А.) к горе опасаяся, понеже бе гора крута ... и начаша прьвое з города пушки пущати, и тюфяки, и пищали и самострелы" (Воскресенская летопись) (ПСРЛ, т. VIII, стр. 122.).

В следующем 1451 г. пушки упоминаются в Москве и, как в 1382 г., в связи с обороной от монголо-татар: "...гражане начаша пристрой градной готовити наутриа противу безбожныхъ пушки, и пищали, самострелы, и оружиа, и щиты, луки и стрелы, еже подобает к брани на противныя" (Воскресенская летопись) (ПСРЛ. т VIII, стр. 124.).

Новгородская крепость Яма в 1444 г. отбилась от немцев благодаря своей артиллерии. "Собравшеся немци, местерь с всими своими вои, пришедше под город под Яму, бивши город пушками, а з города такоже противу пушками; и нарочитую их пушку заморскую великую, и намеривше с города розбиша, и пужечника и многих добрых Немцов поби, и от часа того нападе на них страх велик" (летопись Авраамки) (ПСРЛ, т. XVI, стб. 185.). Из этого рассказа явствует, что новгородские пушкари стреляли не наудачу, а с довольно точным прицелом и уничтожили благодаря этому превосходство в артиллерии, которое имели, по-видимому, сначала при этой осаде немецкие рыцари.

Псковичи тоже применяли в боях с немцами пушки. В 1459 г. немцы "насаду псковскую (то есть корабль. - А. А.) у ловцов отъяша с пущичами и со всем запасом ратным" (Псковская I летопись) (ПСРЛ, т. IV, стр. 218.). В Псковской II летописи в той же фразе слово "пущичами" заменено словом "пушками", что подтверждает тожество этих терминов (ПСРЛ, т. V, стр. 32.). В рассказе об обстреле псковичами немецкого городка в 1463 г. одно и то же орудие опять называется то "пущича", то "пушка" (ПСРЛ, т. IV, стр. 224.).

При раскопках в Новгороде в слое XV в. найдено железное шарообразное пушечное ядро; диаметр его 7 см. Две свинцовые шарообразные пули найдены тоже в слое XV в., диаметр их по 18 мм (См. А. Ф. Медведев. УК. соч. МИА, № 65, стр. 151.).

Древнейшие дошедшие до нас русские пушки относятся ко времени Ивана III. Тем не менее внешний облик упоминавшихся пушек времен феодальной раздробленности можно восстановить благодаря миниатюрам Никоновской летописи. Хотя рукопись относится к XVI в., в Остермановских ее томах пушки в рисунках событий конца XIV в. и начала XV в. изображены археологически точно и вполне соответствуют западноевропейским рисункам пушек и самим пушкам этого времени (См. А. В. Арциховский. Древнерусские миниатюры как исторический источник, стр. 50-55 и 209-210, рис. 14.). Для тогдашней артиллерии характерны литейные швы, многочисленные у медных орудий, и кузнечные швы, еще более многочисленные у железных орудий. Дула прямые, раструбов у них нет. Все это ясно видно на миниатюрах. В других томах той же летописи в сценах позднейших событий появляются и господствуют другие типы пушек, характерные для конца XV и XVI в. Предполагать у художников археологические познания нельзя. В иллюстрациях к рассказам о XIV-XV вв. пушки, как и мечи, срисовывались с летописных рисунков, относящихся к этим векам.

Русская артиллерия впоследствии, в XVI-XVII вв., удивляла иностранных наблюдателей своим техническим совершенством, которое находилось в резком контрасте с общей отсталостью страны. Основы этого были заложены еще в XIV-XV вв. довольно ранним и довольно быстрым развитием у нас нового рода оружия.

А. В. Арциховский