Глава седьмая

Весна на озере Ханка. - Зимняя картина сунгачинских равнин. - Первые вестники весны: лебеди, бакланы, журавли. - Трудности весенней охоты. - Появление других видов птиц. - Японский ибис. - Постоянные холода в марте. - Валовой пролет уток. - Их баснословное обилие. - Вновь прибывающие птицы. - Гуси и их привычки. - Начало разливов. - Порядок дневного пролета. Охота на стойках. - Холода в начале апреля. - Вдруг тепла - Появление многих пташек. - Весенний ход диких коз. - Оригинальная охота за ними. Второй период весенней жизни: гнезда орланов, белых аистов, цапель и колпиц. - Травяные пожары - истребители утиных и других гнезд. - Позднее вскрытие оз. Ханка. - Его задерживающее влияние на развитие береговой растительности. - Бедность продолжающегося пролета. - Великолепный летун. - Морозы в начале мая. Теплота устанавливается. - Быстрое развитие растительной жизни. - Ход рыбы. - Последний прилет птиц

Лучшими, незабвенными днями моего пребывания в Уссурийском крае были две весны - 1868 и 1869 гг., проведенные на оз. Ханка при истоке из него р. Сунгачи.

Пустынное это место, где, кроме нескольких домиков, именуемых пост № 4, на сотню верст, по радиусам во все стороны, нет жилья человеческого, предоставляло полное приволье для тех бесчисленных стай птиц, которые явились здесь, лишь только пахнуло первою весной. Никогда не тревожимые человеком, они жили каждая по-своему и представляли много интересного и оригинального, что я наперед сознаюсь в неумении передать вполне все то, чего был счастливым наблюдателем.

Но пытаясь набросать хотя слабый очерк всего виданного, я возьму предметом своего описания вторую весну, здесь проведенную, именно 1869 г., так как впечатления ее полнее и свежее в моей памяти, тем более, что общая картина оба раза одинакова и разнообразилась только в немногих частностях.

...Уже конец февраля; было несколько хороших теплых дней; по выжженным с осени местам кой-где показались проталины; но еще уныло, безжизненно смотрят снежные берега оз. Ханка и те громадные травянистые равнины, которые раскинулись по восточную его сторону. Даже Сунгача, не замерзающая при своем истоке целую зиму и теперь уже очистившаяся ото льда верст на сто, и та безмолвно струит в снежных берегах свои мутные воды, по которым плывет то небольшая льдинка, то обломок дерева, то пучок прошлогодней травы, принесенной ветром. Мертвая тишина царит кругом, и только изредка покажется стая тетеревов, или раздается в береговых кустах стук дятла и писк болотной птицы, или, наконец, высоко в воздухе, сначала с громким и явственным, но потом все более и более замирающим свистом пролетит несколько уток гоголей (Anas clangula) [Bucephala clangula], зимовавших на незамерзающих частях реки.

Неоглядные равнины, раскинувшись по обе стороны последней, отливают желтоватым цветом иссохшей прошлогодней травы, а по береговым заливам и озерам, где летом во множестве цветет нелюмбия, теперь лежит лед толщиной до трех футов [90 см], и странно видеть, как заморожены в нем листья и цветовые стебли этого южного растения. Здесь же обыкновенно можно встретить небольшие стаи снежных стренаток (Plectrophenas nivalis) [лапландский подорожник - Plectrophenas nivalis] и даже белую сову (Nyctea nivea) [N. scandiara], которая зимою спускается из родных тундр севера до таких низких широт.

Присоедините ко всему этому несколько зверьков: енота, барсука, лисицу, ласку, хорька, и вы получите полное перечисление тех немногих животных видов, которые держатся зимой на сунгачинских равнинах.

Но вот наступает март, и хотя холода все еще не уменьшаются, однако весна чуется уже недалеко. Как в первом, так и во втором году первыми вестниками ее прилета явились лебеди-кликуны (Cygnus musicus) [С. cygnus] и своим громким, гармоническим звуком немного оживили безмолвие равнины. Затем появилась небольшая стая бакланов (Phalacrocorax carbo(Phalacrocorax carbo sinensis. - Ред.)), которые, видимо утомленные перелетом, несколько времени вились над Сунгачою и наконец опустились на поверхность воды. С тех пор эти птицы постоянно держались на Сунгаче, и часто можно было слышать хриплые, похожие на гоготанье, голоса, которые они издают как знак удовольствия, отдыхая целым обществом на низких ветвях берегового тальника или занимаясь рыбной ловлей.

В последней бакланы великие мастера, и, как известно, китайцы с давних времен употребляют их для подобной цели. Мне самому много раз случалось наблюдать, как долго может оставаться под водой нырнувший баклан, обыкновенно редко возвращающийся на поверхность без добычи. В случае, если пойманная им рыба велика, так что проглотить ее довольно трудно, то ближайшие товарищи бросаются тотчас же отнимать добычу, начинается шум и драка, которая не всегда оканчивается в пользу правого.

Притом же иногда не даром обходится баклану и самая ловля. Случается, что проглоченная им косатка, во множестве водящаяся в Сунгаче и в оз. Ханка, распускает свои колючки в горле птицы, которая не имеет возможности освободиться от такой грустной неожиданности и бывает задушена рыбой.

По своему поведению баклан весьма хитрая и осторожная птица. При виде опасности он тотчас же погружается всем телом в воду, оставляя на поверхности только длинную шею и голову, которую вертит во все стороны и зорко следит за движениями своего неприятеля. От последнего спасается или быстрым нырянием, или чаще улетает, тяжело захлопав крыльями по воде, как лебедь, но потом летит скоро и сильно.

Валовой пролет бакланов на оз. Ханка начинается обыкновенно с половины марта и продолжается до конца этого месяца.

Тогда они являются по Сунгаче большими стадами, но для вывода молодых здесь остаются только очень немногие.

Вслед за первыми водяными птицами начали появляться и голенастые, несмотря на то, что холода продолжали стоять по-прежнему и по болотам нигде еще не было оттаявших мест. В ожидании лучшего времени, которое обыкновенно наступает здесь только в конце марта, все эти, равно как другие птицы, держались по берегу Сунгачи.

Только здесь пролетные гости могли находить для себя пищу, хотя, вероятно, случалось, особенно при большом скоплении потребителей, что многие из них иногда подолгу постничали.

Самыми нетерпеливыми выскочками из голенастых, несмотря на всю свою флегматичность, оказались журавли, которых два вида: японский (даурский) и китайский (уссурийский), прилетели 3 и 4 марта.

Первый из этих журавлей родиной из Японии, по своим нравам очень похож с европейским малым журавлем (Grus virgo) и, подобно последнему, весной устраивает забавные пляски для развлечения и удовольствия своих любимых подруг. С такой похвальной целью общество этих журавлей, обыкновенно от трех до пяти пар, живущих по соседству, выбирает среди болота сухое, гладкое место, позаботясь предварительно, чтобы оно находилось в почтительном расстоянии от всяких кустов, оврагов и тому подобных местностей, могущих скрывать врага.

Ранним утром и в особенности перед вечером журавли слетаются на такое условное место и, покричав здесь немного, принимаются за пляску. Для этого они образуют круг, внутри которого находится собственно арена, предназначенная для танцев. Сюда выходят один или два присутствующих, прыгают, кивают головой, приседают, подскакивают вверх, машут крыльями и вообще всякими манерами стараются показать свою ловкость и искусство. Остальные присутствующие в это время смотрят на них, но немного погодя сменяют усталых, которые в свою очередь делаются зрителями.

Такая пляска продолжается иногда часа два, пока наконец с наступлением сумерек утомленные танцоры закричат хором во все горло и разлетятся на ночь по своим владениям.

Независимо от общих танцев самец этого вида, один из самых любезных кавалеров между своими длинноногими собратьями, не упускает ни одного случая выказать любезность перед самкою и, бродя с нею по болоту, часто делает самые смешные движения, между тем как его более положительная супруга занимается в это время проглатыванием пойманных лягушек.

Хотя в период весеннего пролета японские журавли держатся в значительном количестве по сунгачинским равнинам и некоторые остаются здесь для вывода молодых, но этот вид предпочитает открытым местностям горные долины и в них охотнее гнездится.

В верхних частях Даубихе (Арсеньевка), Лефу (Илистая) и Сиянхе (Верхняя Комиссаровка) я видал часто этих журавлей. Обитая в таких тихих, уединенных долинах и никогда не тревожимые человеком, они становятся гораздо смелее и подпускают к себе довольно близко, что никогда не делают на открытых сунгачинских болотах.

Привязанность названных журавлей к своим детям и между собою очень велика. Так, однажды в долине Сиянхе (Верхняя Комиссаровка) я убил самку из пары, обитавшей недалеко от того места, где я жил несколько дней. Оставшийся самец долго летал вокруг меня, пока я нес его убитую подругу; затем держался два дня возле того места, часто и громко крича, и, наконец, убедившись в бесполезности своих поисков, на третий день решил покинуть родину, в которой жил счастливо, может быть, несколько лет. Для этого он начал подниматься спиральными кругами кверху, как то обыкновенно делают осенью, перед отлетом, наши аисты, поднялся так высоко, что был заметен черной точкой, и затем полетел в направлении к оз. Ханка. Что будет делать он далее? Куда летит? Найдет ли себе другую подругу?

Прилетающий почти одновременно с японским журавлем другой его собрат - журавль китайский - есть самая большая птица здешних местностей, так как в стоячем положении он имеет до 5 футов [1,5 м] вышины, 7 1/2 футов [2,3 м] в размахе крыльев и весит 23 фунта [9,2 кг]. Притом же он очень красив: весь снежно-белый, за исключением черной шеи и такого же цвета малых маховых и плечевых перьев; последние достигают больших размеров и образуют при сложенных крыльях объемистый пучок, возвышающийся над хвостом и задней частью спины.

Вместе с тем этот журавль так осторожен, что не подпускает к себе на открытом месте даже на триста шагов, и убить его весьма мудреная задача. Стрелять дробью, конечно, и думать нечего, так как эта птица очень крепка на рану, притом же никогда не даст подкрасться к себе на близкое расстояние, кроме самых редких исключений, так что для охоты надобно непременно употреблять штуцер.

Но для меткой стрельбы пулей, во-первых, необходим огромный навык, а во-вторых, даже и при таком условии далеко не всегда можно рассчитывать на успех при стрельбе с большой дистанции в сравнительно малую цель, какую представляет собой журавль.

Самое лучшее время для охоты за этими птицами бывает, как только они появятся и, за неимением растаявших мест на болотах, волей или неволей должны держаться по берегу Сунгачи, где к ним можно еще иногда подкрасться из-за лозы и тростника на меткий штуцерный выстрел, т. е. шагов на полтораста. Но охотничьи экскурсии по сунгачинским равнинам, в особенности в это время года, дело нелегкое.

Уцелевшая от осенних пожаров сухая прошлогодняя трава, вышиною в три-четыре фуга, притом же страшно густая и скрученная ветром, да еще со снегом внизу, до того затрудняет ходьбу, что нужно пробираться вперед с большими усилиями. Ноги беспрестанно запутываются, часто падаешь и вообще на одной версте умаешься очень сильно.

Но вот выдалась паленина, т. е. выжженное прошедшей осенью место, где снегу теперь совсем нет. Ну, думаешь, слава богу, можно будет идти удобнее, и оно действительно так, да не совсем.

Торчащие остатки сгоревшей травы, вышиною около вершка, довольно толстые да притом обледенелые, до того дерут сапоги, что после двух-трех дней на них уже являются дырки, сквозь которые иногда так уколешься тою же самой травой, что сделаешь невольный скачок.

Сунешься в кусты - там, и, боже упаси! Ветер, постоянно гуляющий по окрестным равнинам, сдувает сюда множество снегу, так что даже и в малоснежную зиму, какова была нынешняя (Количество снегу, выпадающего в ханкайском бассейне и вообще в Уссурийском крае, бывает из года в год далеко не одинаково. Таким образом, в 1867/68 г. снег лежал здесь более чем на три фута [90 см] толщины, между тем в зиму 1868/69 г. он имел всего 1-1 1/2 Фута [30-45 см]. Впрочем, по рассказу туземцев, чаще бывают обильные снегом, нежели малоснежные зимы), образуются саженные сугробы, в которые, если провалишься, то еле-еле вылезешь и, верно, не пройдешь даже одной сотни шагов.

Но вот после подобной прогулки в несколько верст - заметишь наконец вдали пару красивых китайских журавлей, важно расхаживающих по берегу Сунгачи или стоящих неподвижно на льду залива, словно погруженных в глубокое философское раздумье.

По горькому опыту первоначальных хождений знал я, как трудно рассчитывать на оплошность этой птицы, и потому издалека начинал уже подкрадываться, прикрываясь кустами тальника или большей частью пользуясь высокой прошлогодней травой, по которой нужно двигаться ползком.

Подвинешься, бывало, таким образом, сотню, другую шагов, выглянешь украдкой, журавли стоят по-прежнему неподвижно, следовательно, еще не заметили опасности, и с радостью ползешь далее.

Еще порядочный кусок остался позади, опять тихонько посмотришь, и по-прежнему стоят журавли, так что надежда растет все более и более.

Отдохнув немного, продолжаешь ползти, как вдруг раздается громкий отрывистый крик одного из пары - знак, что осторожные птицы заметили что-то недоброе.

Насторожившись и вытянув шею, смотрят они теперь в ту сторону, где несколько пошевелившихся от моего движения кустиков травы возбудили их подозрительное внимание.

Притаив дыхание, лежу я на земле, но что делать далее? Ползти ли вперед или стрелять наудачу отсюда, несмотря на то, что до журавлей еще более двухсот шагов?

С первых разов, когда я мало был знаком с нравами этой птицы, мой выбор обыкновенно склонялся на первое решение, но оно всегда приводило к неудачным результатам. Встревоженные журавли уже зорко продолжали смотреть в ту сторону, где чуяли опасность, и лишь только, обождав, я начинал ползти, как они, заметив снова шевелившуюся траву, тотчас же улетали и иногда очень далеко.

Впоследствии, убедившись в бесполезности первой меры, я всегда предпочитал в подобном случае стрелять на авось и, действительно, убил одного журавля шагов за двести, но это случилось только раз, а промахов делалось многое множество.

Грустно и обидно бывало видеть, как пуля взрывала снег, не долетая или перелетая через журавлей, и, таким образом, все трудности далекого ползания, иногда через весенние лужи, пропадали совершенно даром. Но зато, когда удавалось подкрадываться в меру меткого выстрела и пронизанный пулей журавль падал, как сноп, на землю, я радовался, как ребенок, и изо всех сил пускался бежать к дорогой добыче.

Тотчас по пролете, который описываемые журавли совершают небольшими стайками от 4 до 12 экземпляров, они разбиваются на пары и держатся, как я уже говорил выше, по берегу Сунгачи, пока в конце марта не начнут таять болота. Тогда каждая пара выбирает себе определенную область, в которой выводит детей и живет до осеннего отлета.

Для вывода птенцов в ханкайском бассейне китайских журавлей остается немного менее, чем японских. Они предпочитают для этой цели совершенно открытые равнины и потому никогда не попадаются в узких горных долинах, в которых любят держаться японские журавли. Притом же они менее оказывают привязанности к детям, нежели эти последние, и хотя постоянна приводят охотника в отчаяние своей осторожностью, но все-таки служат лучшим украшением здешних обширных болот. Вслед за первыми прилетными птицами, несмотря на постоянные холода, начинают показываться другие виды, и не проходит дня, чтобы не появился какой-нибудь новый экземпляр, так что к 9 марта, т. е. ко дню, с которого, собственно, считается начало весны, в прилете было уже 22 вида.

В том числе кроме вышеописанных находились орлан белохвостый (Haliaetos albicilla), появляющийся здесь ранее всех других птиц, еще с половины февраля; сокол пустельга (Falco tinnunculus) и ястреб тетеревятник (Astur palumbarius) [A. gentilis], оба довольно редкие в здешних местах; черный коршун (Milvus govinda) [M. korschun], в большом числе гнездящийся в ханкайском бассейне. Утки: кряква (Anas boschas) [A. Platyrhyncha], косачка (A. falcata), шилохвость (A. acuta), чирянка [чирок] (А. сrесса), широконоска (A. clypeata) и моклок, или клоктун (A. glocitans) [A. formosa].

За исключением двух последних видов, из которых широконоска остается здесь в малом количестве, а клоктун вовсе не остается для вывода птенцов, остальные четыре породы во множестве гнездятся в ханкайском бассейне. Крохаль большой (Mergus merganser), являющийся здесь только пролетом, хотя и в большом числе. Белый аист (Ciconia alba) [C. ciconia], также гнездящийся на Ханке. Чибис (Vanellus cristatus) [V. vanellus], который здесь, как и в Европе, с громким пискливым криком встречает каждое подозрительное существо, приближающееся к его владениям. Стренатки: тростниковая малая (Emberiza polaris) [E. pallasi], белоголовая (Е. pythiornus [E. leucophalos] и глупая (Е. cyoides) [красноухая - Е. cioides]. Два последних вида, как кажется, вовсе не гнездятся на Ханке. Сорокопут (Lanius excubitor) (Lanius excubitor sibiricus. - Ред.) - очень редкий здесь даже во время пролёта, и японский снигирь (Uragus sanquinulentus) (Uragus sibiricus sanguinolentus. - Ред.), в большом количестве гнездящийся в густых зарослях по берегам рек ханкайского бассейна.

Однако все эти птицы показались только в небольшом количестве - в одиночку, парами или небольшими стайками, словно передовые гонцы тех бесчисленных стад, которые должны были нагрянуть, лишь только погода сделается немного потеплее.

Между тем в ожидании такого благополучного времени еще появились белая и серая цапля (Ardea alba, A. cinerea) [Egretta alba, Ardea cinerea], в большом числе гнездящиеся на Ханке, чайка сизая (Larus canus) -одна из самых обыкновенных здесь птиц; гусь большой (Anser grandis) [сухонос - Cignopsis cygnoides], всегда держащийся только небольшими обществами или отдельными парами, хотя и появляющийся весной в значительном числе; улит, или лозник (Totanus fuscus) (Tringa erythropus. - Ред.), являющийся на Ханке, и то в небольшом числе, только во время пролета; нырец (Podiceps subcristatus) [P. griseigena] (Colymbus grisegena. - Ред.), гнездящийся на всех здешних болотистых озерах; дрозд Наумана (Turdus naumanni), растягивающий свой пролет до начала мая, но для вывода молодых здесь не остающийся; стренатка деревенская (Emberiza arustca) [овсянка ремез ваввв- Emberiza rusfica]; жаворонок полевой (Alauda arvensis) (Alauda arvensis nigrescens. - Ред.), в большом числе гнездящийся в степной полосе ханкайского бассейна. Наконец, 13 марта появилась самая значительная и редкая птица здешних стран - японский ибис (Ibis Nipon) [красноногий ибис - Nipponia nippon].

Родной брат знаменитой священной птицы древних египтян, этот ибис чрезвычайно красив. Достигая в размерах крыльев до 4 футов [120 см], он имеет спину, верхнюю часть шеи и хохол пепельно-голубого цвета, низ тела бледно-розового, а крылья огненно-красные, передняя голая часть головы и ноги кирпично-красные, длинный же согнутый клюв черный с ржавчинно-красным концом.

Появление этого ибиса на оз. Ханка в такую раннюю весеннюю пору, когда все болота и озера еще закованы льдом, а термометр по ночам падает до -13° Р, составляет весьма замечательный факт в орнитологической географии.

Даже странно сказать, что в то время, когда эта южная птица прилетает на снежные сунгачинские равнины, вместе с нею, еще в продолжение почти целого месяца, живет здесь белая сова, гнездящаяся, как известно, на тундрах Крайнего Севера.

Я сам онемел от удивления, когда однажды выстрелом, направленным в пролетавшего мимо меня ибиса, вспугнул эту сову и пустил в нее другой заряд своего двуствольного ружья.

Подобно всем прочим водным и голенастым, ибисы, с прилета до тех пор, пока не начнут таять болота, держатся на берегу Сунгачи, обыкновенно в сообществе других птиц, всего чаще белых и серых цапель, на чуткость и осторожность которых могут вполне положиться. Притом же они сами по себе очень осторожны, так что если я представил охоту за белыми журавлями как одну из самых трудных, то теперь должен сказать, что охота за ибисами нисколько не уступает ей в этом отношении.

Прежде всего нужно заметить, что стрельба пулями в такую небольшую птицу, как ибис, не может быть годною; поэтому волей или неволей нужно употреблять дробовик, из которого выстрел действителен, конечно, только на близком расстоянии.

Но попробуйте-ка подкрасться к ибису на такую меру, в то время когда два-три их экземпляра сидят на берегу оттаявшего залива в сообществе целой сотни серых и белых цапель, не один раз приводивших меня в отчаяние своим лукавством и осторожностью.

Ведь, кажется, ползешь, бывало, по такой густой и высокой траве, что сам черт не углядит; нет, смотришь, не приблизился еще и на сотню шагов, как тебя уже заметили эти длинноногие дьяволы, взлетели и вместе с ибисом отправились на другое место.

Идешь за ним туда, опять ползешь, и опять повторяется та же самая история.

Иногда же случалось таким образом, что, подкравшись шагов на полтораста,: вдруг встречаешь гладкий лед широкого залива, на противоположном конце которого ходят ибисы в сообществе своих друзей цапель, часто же и других знакомых журавлей, бакланов, гусей, уток и прочей пернатой братии. В подобных случаях уже нечего и думать о дальнейшем подкрадывании, так что, лежа на окраине травы и любуясь на все это общество в бинокль, я, как нельзя более, олицетворял собой басню о лисице, пришедшей за виноградом.

Однако после многих неудачных хождений мне удалось наконец убить двух ибисов; кроме того, одного убил мой товарищ и еще двух случайно, во время сильной метели, застрелили казаки, так что я имею в своей коллекции пять экземпляров этих прекрасных птиц. Такое число добытых ибисов очень удачно, так как они здесь вообще редки и на нижней Сунгаче держалось никак не более двух-трех десятков даже во время весеннего пролета.

С конца марта, когда начнут таять болота, ибисы откочевывают на них, но вскоре удаляются отсюда и размещаются для вывода молодых по небольшим рощам, рассыпанным, подобно островам, среди здешних недоступных болот.

Здесь они устраивают свои гнезда на деревьях, и хотя мне самому ни разу не удалось найти такого гнезда, но местные казаки и китайцы уверяли, что прежде им случалось доставать молодых, которых они употребляли для еды.

Голос ибиса весьма неблагозвучен и очень похож на карканье вороны, только несколько громче и грубее. Такой крик он издает часто как на лету, так и сидя на земле, но в особенности сильно кричит, будучи подстрелен.

После вывода молодых ибисы скитаются небольшими партиями, вероятно выводками, по берегам озер, преимущественно же тихих, уединенных рек и проводят таким образом целое лето до времени осеннего отлета.

Появление японского ибиса служило как бы сигналом к началу валового пролета других птиц; в тот же самый день, т. е. 13 марта, несмотря на сильную метель, продолжавшуюся всю ночь и днем до полудня, показались большие стада уток клоктунов. Низко, почти над самою землею, неслись они с юга и затем, встретив Сунгачу, направлялись вверх по ней на полынью, которая стоит целую зиму при истоке этой реки из оз. Ханка. Поплавав здесь немного, клоктуны усаживались на льду для отдыха. Затем каждое вновь прилетавшее стадо присоединялось к прежнему, так что вскоре образовалась стая приблизительно около трех тысяч штук.

Посидев несколько часов, вся эта живая громада поднялась с шумом, напоминающим бурю, и на лету то свертывалась в одну сплошную кучу, то вытягивалась фронтом в линию, то, наконец, летела углом или разбивалась на другие меньшие стаи, которые вскоре опять соединялись с общей массой.

С этих пор в течение всего марта клоктуны держались по Сунгаче такими огромными стадами, что однажды с одного выстрела я убил 14 штук, а по пяти и семи экземпляров за один раз случалось убивать довольно часто.

Присутствие этих уток всегда можно было слышать еще издали по беспрерывному крику, который издают самцы и который совершенно похож на слог: кло, кло, кло, отчего и произошло русское название этой птицы.

Однако, несмотря на начавшийся 13 марта валовой пролет клоктунов и серых цапель, постоянные, нисколько не уменьшавшиеся холода опять задержали на целую неделю появление в больших массах других пород птиц, хотя небольшие партии продолжали лететь по-прежнему. Вообще весна на оз. Ханка, и в особенности март, характеризуется постоянными и сильными холодами, которых, по-видимому, никак нельзя ожидать при таком южном положении этого края.

Между тем здесь в иную зиму снег выпадает на три фута [90 см] толщины, и первые разливы показываются только в последних числах марта. Даже в апреле случаются, и довольно часто, снежные метели, а термометр minimum в нынешнюю весну из 30 дней этого месяца 23 раза падал по ночам ниже нуля.

В X главе при более подробном обзоре здешнего климата я укажу и на другие факты, свидетельствующие об его неожиданной суровости; теперь же скажу, что хотя погода весной на Ханке стоит большей частью ясная, но зато постоянно ветреная, а эти-то ветры и усиливают собою холод, так что термометр иногда разом падает на два-три градуса, лишь только поднимается ветер после кратковременного затишья.

Такое постоянное господство ветров, между которыми преобладают юго-западные, можно отчасти объяснить обширностью равнинной формы поверхности, где малейшее нарушение равновесия в атмосфере вызывает ветер, беспрепятственно дующий в любом направлении.

Действительно, за исключением ночей, затишья бывают здесь очень непродолжительны. Притом же ветер часто начинается вдруг порывами и дует иногда суток по двое сряду в одном направлении.

В период с 13 до 20 марта, т. е. до того времени, с которого начался настоящий валовой пролет уток и других птиц, появлялись вновь крохаль луток (Mergus albeflus) огромными стаями; чайка обыкновенная (Larus ridibundus), во множестве гнездящаяся на Ханке; даурская галка (Corvus monedula daurica), гнездящаяся здесь в достаточном количестве; лунь (Circus sp.?) пискливый малый гусь (Anser minutus) [пискулька - A. eryfhropus], утка чернеть (Anas fuligula) [чернеть хохлатая - Niroca fuligula]; утка свищ [утка свиязь] (A. penelope) и чирок полевой [чирок трескунок] (A. querquedula). Последние два вида уток выводят молодых в значительном количестве в ханкайском бассейне, но первый вовсе не гнездится.

Вместе с тем начался настоящий валовой пролет уток, которые, за исключением клоктунов, появлялись до сих пор только отдельными небольшими стайками. Но теперь стадо за стадом, сотня за сотней, целые тысячи несутся к северу, останавливаясь для отдыха и продовольствия на Сунгаче, которая в буквальном смысле кишит и голенастыми птицами. День и ночь стоит здесь настоящий кагал от всевозможного крика, свиста и писка, среди которого нельзя разобрать отдельные голоса. Такое обилие всяких птиц привлекло сюда и различных хищников, которые потихоньку поживляются от общего пира.

Белохвостые орланы везде сидят то парами, то в одиночку на высоких ивах, стоящих где-то по берегу реки, и терпеливо ждут какой-нибудь усталой или подстреленной утки. Не один раз этот хищник уносил у меня подбитых птиц, падавших на противоположную сторону реки, но зато и не один из них поплатился жизнью за свое нахальное воровство.

Ястреб тетеревятник, как хитрый разбойник, шныряет по кустам и ловит оплошных птиц. Сокол сапсан бьет сверху летящее стадо уток и заставляет его мигом броситься на воду, чтобы там искать спасения от своего страшного врага.

Черный коршун парит широкими кругами в вышине и зорко высматривает для себя какую-нибудь добычу, часто остаток от обеда орла, ястреба или сокола. Даже сороки вместе с воронами и те держатся по берегу Сунгачи, поживляясь иногда чем бог послал.

Каждодневные охотничьи экскурсии делаются теперь баснословно удачны, так как уток можно настрелять сколько угодно, хотя притом очень много пропадает подстреленных и убитых, падающих на противоположную сторону и на середину реки. Моя легавая собака, слазив раза два-три в воду, часто при морозе в несколько градусов, обыкновенно окончательно мерзла после такого купанья, стучала зубами и не хотела идти вновь; да я и сам посылал ее только за особенно редким или красивым экземпляром. Не было никакой надобности гоняться за всякой убитой уткой, когда в несколько минут можно было настрелять еще целый десяток.

Иногда за одну охоту я убивал 30-40 штук и вообще всю весну продовольствовал как себя с товарищем, так равно двух своих солдат почти исключительно гусями да утками.

Обилие последних до того было велико, что они не только попадались на каждом шагу по реке, но даже беспрестанно садились, пока не начали таять болота, на лужи возле домика, в котором я жил.

Бывало, препарируя какую-нибудь птицу или занятый писанием своих заметок, я постоянно держал возле себя ружье и стрелял садившихся на луже уток из разбитого окна комнаты, в которой жил, между тем как казаки, находившиеся на посту, делали то же самое из окна и сеней своей казармы, употребляя, за неимением дроби, крупную соль.

В то же время, не довольствуясь дневными охотами, я устроил на полынье озера засадки, в которые отправлялся вместе с товарищем за полчаса или час до рассвета. Еще с вечера обыкновенно собирались сюда огромнейшие стада уток, проводили ночь жируя и утром, с восходом солнца, летели на Сунгачу. Этих-то уток и стреляли мы на рассвете, когда они целыми кучами подплывали к нашим шалашам.

Конечно, не было никакой особенной надобности в подобных ночных охотах, так как уток и днем можно было настрелять сколько угодно, но здесь уже действовала охотничья жадность, ради которой я часто не знал даже, что делать с целой кучей набитых птиц.

Возвратясь с восходом солнца из засадки домой, мы пили чай, завтракали и тотчас же отправлялись на охоту вниз по Сунгаче. Часто кроме одного двуствольного ружья я брал с собой еще штуцер для стрельбы крупных и осторожных птиц, и хотя очень накладно было носить одно ружье в руках, а другое за спиной, но зато я мог стрелять всех и каждого, не заботясь о расстоянии.

Лишь только мы выходили из дому, как тотчас же начиналась стрельба и охота, об удаче которой в это время года нечего здесь и спрашивать. На каждой луже, на каждом шагу по берегу реки - везде встречаются стада уток, гусей, крохалей, бакланов, белых и серых цапель, реже лебеди, журавли и ибисы. Все это сидит, плавает, летает и очень мало заботится о присутствии охотника.

Выстрел за выстрелом гремит по реке, но ближайшие спугнутые стада тотчас же заменяются новыми, между тем как еще целые массы, не останавливаясь, несутся к северу, так что в хорошее утро слышен в воздухе только неумолкаемый крик на разные голоса и свист крыльев. Иногда среди этого хаоса вдруг раздается шум наподобие бури и, быстро оглянувшись кверху, видишь, как целое стадо уток, в несколько сот экземпляров, летевшее высоко, но вздумавшее присесть на. Сунгачу, бросается, словно падающий камень, из-под облаков на поверхность воды.

Идя по берегу и беспрестанно стреляя то влет, то в сидящих, мы с товарищем скоро набивали порядочное количество, и для того чтобы не таскать убитых понапрасну взад и перед, обыкновенно оставляли их где-нибудь в заметном месте и брали уже на возвратном пути.

Однако, оставляя таким образом застреленных птиц, необходимо хорошенько их прятать, потому что в противном случае вороны, сороки, коршуны и белохвостые орланы не преминут в отсутствие охотника воспользоваться его добычей, что случалось и со мной с первых разов, когда я не был еще достаточно знаком с воровскими наклонностями этих птиц.

Нужно непременно или закопать убитых в снег, но притом довольно глубоко, или привязать веревкой к суку дерева так, чтобы они висели свободно. Вероятно, подозревая в таком случае ловушку, ни один из хищников не дотронется до оставленных птиц, хотя кругом их обсядут на деревьях целые десятки ворон и сладко поглядывают на лакомую добычу.

В полдень, а часто и далеко позднее, возвращались мы с охоты, обедали и затем принимались препарировать лучшие или редкие экземпляры из нашей утренней добычи.

Удостоенные такой чести птицы еще на охоте завертывались в бумагу или тряпку, чтобы не помять и не испачкать перьев, а затем носились с осторожностью, отдельно от прочих своих собратий, предназначенных собственно для еды.

Возня с набивкою чучел продолжалась обыкновенно часов до 5 вечера, после чего мы отправлялись снова где-нибудь поблизости стрелять и наблюдать, нет ли вновь появившихся птиц. Затем с наступлением темноты возвращались домой, и я принимался писать заметки обо всем виденном в течение дня. Эта работа оканчивалась часам к девяти или десяти вечера, после чего, уже сильно утомленные, мы ложились спать и тотчас же засыпали самым богатырским сном.

Вместе с началом пролета уток, который с каждым днем усиливался все более и более, за исключением тех случаев, когда шел снег или дул сильный ветер, в последние десять дней марта вновь прилетели следующие виды: белый журавль, или стерх (Grus leucogeranus), которого гармонический, похожий на музыкальные звуки крик всегда заставлял меня останавливаться и слушать его подолгу; колпица (Platalea leucordia) -осторожная, но добрая и безобидная птица; лунь полевой (Circus cyaneus); черный аист (Cyconia nigra), не гнездящийся в бассейне Ханки, но являющийся здесь вновь в конце лета уже с молодыми; австралийский кроншнеп (Numenius australis) [дальневосточный большой кронштеп - N. arquata madagascariensis], которого звонкий свист с этих пор слышался постоянно на Сунгаче и окрестных болотах; выпь, или водяной бык (Botaurus stellaris), тотчас же заявивший о своем появлении далеко не гармоническим буканьем; хохлатый нырец, или чомга (Podiceps cristatus, голос которой, похожий на ржание жеребенка, раздавался с этих пор особенно часто утренней и вечерней зарей, а также перед ненастьем; белолобый гусь (Anser albifrons; серый гусь (Anser cinereus) [A. anser]; гусь-лебедь (Anser cygnoides) (Вероятно, сухонос - Cygnopsis cygnoides. - Ред.); перепел (Perdix muta [немой перепел - Coturnix coturnix japonica]; наконец, запоздавшая в нынешнем году великолепно красивая китайская, или мандаринская, утка (Anas galeuiculata) [Aix galericulata]. Затем появилось несколько пород пташек: серый скворец (Sturnus cineraceus [Spodiopsar cineraceus]; белая плисица [трясогузка] (Motacilla alba var. paradoxa) [M. a. leucopsis], удод (Upupa epops), Ruticilla aurorea, [Phoenicurus auroreus - горихвостка], королек (Troglodytes frmigatus) (По-видимому, крапивник - Troglodytes troglodites. - Ред.), стренатка тростниковая большая (Emberiza pyrrhuloides) (Такая в Уссурийском крае не водится, надо - Emb. schoeniclus - Ред.) и вьюрок настоящий [юрок] (Fringilla montifrin gilla).

В то же время начался валовой пролет больших и малых гусей, белых цапель, жаворонков и лебедей кликунов. Последние, впрочем, продолжали лететь понемногу весь март, и хотя в конце этого месяца показались в количестве, большем против прежнего, но все-таки были не особенно многочисленны.

Между пятью породами гусей, замеченными мною на оз. Ханка, а именно: гусь большой (Anser grandis) (Anser fabalus sibiricus. - Ред.), гусь белолобый (A. albifrons), гусь серый (A. cinereus) [A. anser], гусь малый (A. minutus) (Anser erythropus. - Ред.) и гусь-лебедь (A. cygnoides) - решительно преобладали во время весеннего пролета два последних вида, хотя и прочие, в особенности гусь большой и гусь белолобый, появились также в весьма значительном количестве.

Валовой пролет малых гусей, известных здесь под именем казарок, начался в конце марта, т. е. недели две спустя после того, как стали появляться стаи. Затем гуси эти держались сначала по нерастаявшему льду заливов или по болотам, которые начали расходиться в конце марта, а потом, с апреля, по паленинам, т. е. выжженным прошедшею осенью местам, где всего скорее начинают появляться молодые ростки травы, доставляющие им любимую пищу.

На этих паленинах малые гуси собирались стадами иногда в несколько тысяч, и хотя сами по себе они довольно смирны, но при таком количестве были весьма осторожны и не подпускали даже на пятьсот шагов.

Стоит, бывало, только одному из них или нескольким подняться и закричать своим пискливым голосом, как тотчас же взбудоражутся все остальные, заорут во все горло и поднимут такой шум, что не только утки, но даже все пернатое население болота - кулики, чибисы, цапли и прочие, встревоженные этим кагалом, улетали прочь, думая, что опасность бог знает какая.

Однако весьма часто случалось, что излишняя суматоха была причиной гибели нескольких гусей.

Лишь только закричит и поднимется ближайшее стадо, я тотчас же прячусь вместе со своей собакой в сухую прошлогоднюю траву и жду, что будет далее.

Как обыкновенно, начинается полная суматоха; кричат и поднимаются целые тысячи гусей, из которых одни летят вперед, другие вправо или влево, а третьи даже назад, не видя меня и не зная, откуда опасность. Этих-то последних и нужно. Притаив дыхание, лежу я в траве и с замирающим сердцем страстного охотника вижу, как большое стадо низко и плавно летит прямо ко мне.

Вот оно все ближе и ближе, наконец не далее как на сто шагов... Как бы не заметили, думаю я и еще плотнее прижимаюсь к земле - но это опасение напрасно. Мой охотничий сюртук, сделавшийся от подобных упражнений такого же цвета, как засохшая трава с грязью, не выдает меня, и начинающее уже успокаиваться стадо беззаботно налетает иногда шагов на пятнадцать или на двадцать.

В одно мгновение вскакиваю я теперь с земли, и нужно видеть, что делается с гусями, пораженными такой неожиданностью. Как будто по команде, все стадо вскрикивает громким, отчаянным голосом и вертикально бросается кверху, но уже гремит меткий выстрел, потом другой, и один или два, а иногда даже три гуся падают на землю.

Затем я не иду поднимать убитых, даже отзываю бросившуюся на них собаку, но опять ложусь в траву и как можно скорее заряжаю ружье, чтобы вновь стрелять с этого же самого места.

Действительно, гул выстрелов пугает сидящих вдали гусей и уток, и вот с обычным криком летят ко мне новые стада. Одно из них пролетает левее, другое правее, но которое-нибудь угодит прямо через голову, так что опять раздаются выстрелы и опять падают гуси, но иногда, впрочем, и не падают от промахов.

Таким образом мне удавалось стрелять 6-8 раз с одного места и убивать несколько гусей, которые, нужно заметить, все вообще весьма крепки на рану, так что улетают очень далеко, будучи даже смертельно ранены.

Валовой пролет этих гусей происходил всю первую половину апреля, после чего их стало гораздо меньше. Но остаются ли малые гуси на Ханке для вывода молодых или улетают для этого далее к северу, не могу сказать утвердительно, так как во время лета я не находил здесь ни молодых, ни даже старых этого вида. Всего вероятнее, что они, так же как утки клоктуны, хотя и являются в ханкайском бассейне во время весеннего пролета в огромном количестве, но для вывода молодых улетают далее на север.

Другой преобладающий на Ханке по своему количеству вид гуся есть гусь-лебедь, появившийся в конце марта и совершавший свой валовой пролет в первые дни апреля.

Этот гусь, по своей величине приближающийся к большому гусю, смелее, как кажется, всех прочих своих собратий и, будучи в паре или в одиночку, подпускает иногда к себе, даже на открытом месте, в меру выстрела дробью, т. е. шагов на семьдесят или на восемьдесят. Притом же он крайне любопытен, так что, заметив присевшего в траву человека и в особенности собаку, непременно свернет с направления, по которому летел, и с криком облетит раза два вокруг предмета, возбудившего его внимание, держась, впрочем, в почтительном расстоянии, т. е. вне выстрела.

Голос этого вида похож на крик обыкновенного серого гуся, но только какой-то сиплый, так что его всегда можно сразу отличить, даже издали.

По количеству остающихся здесь для вывода молодых гусь-лебедь составляет преобладающий вид, и я часто находил его выводки в июне по озерам болотистой долины Лефу, впадающей в южную оконечность оз. Ханка.

С приближением апреля весна начала наконец сильнее вступать в свои права, и несколько теплых дней, бывших в конце марта, окончательно распустили болота, на которых везде показались разливы. Сюда откочевали теперь все водные и голенастые птицы, так что по Сунгаче держится их очень немного, и охота там кончилась. Зато везде на болотах стоит пир горой и тысячи самых разнообразных голосов оживляют еще так недавно совершенно безмолвные равнины.

Громкий крик журавлей, кряканье уток, гоготанье гусей, свист куликов, песнь жаворонков, токанье тетеревов, писк чибисов - все это сливается в один общий, неясный шум, свидетельствующий о полном разгаре и приволье здешней весенней жизни.

Между тем валовой пролет уток и гусей, к которым теперь присоединились лебеди-шипуны (Cygnus olor), кроншнепы и большие крохали, усиливался с каждым днем, но особенно был велик в первых числах апреля.

Обыкновенно такой лет начинается с восходом солнца, всего сильнее бывает с 6-8 часов утра, а затем уменьшается и наконец вовсе прекращается около И часов дня. В это время пролетные стада садятся отдыхать где попало: на льду озера, на лужах, разливах, выжженных местах - словом, везде и всюду.

Однако, несмотря на всю усталость, эти стада не дремлют и ни в каком случае не прозевают опасности. Редко, редко, разве как-нибудь из сухой высокой травы, можно подкрасться, в особенности к большому стаду гусей, и счастливый выстрел вознаграждает тогда за трудности хождения по весенним разливам и ползанье по густой траве.

Но вот солнце спускается к западу, и часов с четырех пополудни снова начинается лёт, который продолжается уже до поздних сумерек. Тогда утомленные путники рассыпаются по речкам и разливам, проводя там ночь, а утром снова пускаются в путь, спеша без оглядки к обетованным местам, в которых будут выводить детей.

Так правильно происходит пролет в теплые и не слишком ветреные дни. Если же погода холодная и в особенности если при этом дует сильный ветер, то лёта почти вовсе не бывает, разве изредка пронесется кое-где небольшое, чересчур нетерпеливое стадо.

В хорошие, ясные дни и в особенности ранним утром вся птица летит по большей части вне выстрела, средним числом от 100 до 200 шагов над землей, редко выше.

Но зато по вечерам и в пасмурные дни пролет бывает очень низкий, так что гуси, утки и даже лебеди летят почти по самой земле, и в такое-то именно время я великолепно охотился на стойках.

Одним из самых лучших мест для подобной охоты был близкий к моему жилищу берег оз. Ханка, через который напрямик никогда не летят пролетные птицы, но, следуя направлению этого берега (с юга на север), движутся вдоль него.

Так как здесь везде растет высокий тальник с тростником, то можно удобно сделать какую угодно засадку, в которую и спрячешься, принеся с собой целую сотню зарядов, приготовленных заранее дома.

Начинается лёт... Стадо за стадом несется то справа, то слева, то высоко через голову, так что целые сотни и тысячи чуть не каждую минуту уходят к северу, а число летящих не уменьшается, но все более и более возрастает.

Приближение каждой партии слышно еще издали, так как птицы не летят молча, но беспрестанно кричат, каждая по-своему. И каких не услышишь тут голосов: то крякает утка кряква, то кыркает шилохвость, то свистит косачка, то хрипло пищит чирок, то гогочут самцы больших гусей, ободряя или усталых, или давая знать, что нет опасности, или просто от скуки.

Ко всему этому присоединяется изредка унылый, монотонный крик лебедя-шипуна или громкий гармонический голос его собрата лебедя-кликуна, услыхав который, всегда невольно заслушаешься.

Но вот опять загоготали впереди гуси... Высматриваешь осторожно из засадки и видишь, как целое их стадо низко и прямо летит на то место, где стоишь.

Только страстный охотник поймет то волнение, которое всегда овладевало мной в подобную минуту. Притаив дух и совершенно изготовившись, жду я, пока гуси не налетят на самую голову. Громким криком дает тогда знать об опасности первый заметивший меня гусь, но раз за разом раздаются два выстрела, и убитые тяжело падают на землю, а остальное стадо опрометью бросается вверх и с неумолкаемым тревожным криком летит далее.

Собака бросается и хватает убитых; сам же я тем временем спешу зарядить ружье, чтобы не пропустить вновь налетающих птиц.

Гром выстрелов нисколько не смущает другие стада, и вот через несколько минут вновь налетают утки или гуси, вновь раздаются выстрелы, и вновь падают убитые на землю. Так стоишь, бывало, беспрестанно стреляя, часа три-четыре и набьешь целую кучу.

Между тем находит солнце, наступают сумерки, а лёт все еще не прекращается, но уже не видно летящих, а только по свисту крыльев и голосам можно узнать, какие именно летят птицы.

Такие охоты на стойках представляют кроме собственного интереса еще превосходный случай для наблюдений.

Из тихой засадки видишь лицом к лицу жизнь пернатых обитателей, полную интереса и оригинальности.

Тут разгоряченный селезень увивается около своей самки, которая сначала представляется довольно равнодушной к его объяснениям, но потом, подчиняясь всемогущему голосу природы, сама увлекается страстью. То видишь, как сокол сапсан бросается на летящее стадо уток и хватает одну из них. Громкий предсмертный крик бедной жертвы не спасает ее от когтей хищника, который спускается тотчас же на землю и начинает терзать свою добычу. Лишь только приметят такой обед вороны - эти воры и попрошайки, - тотчас же начнут слетаться со всех сторон, обсядут кругом занятого едой сокола и ждут, пока он, наевшись, улетит, оставя им подачку. Осторожный, хитрый лунь тихо и плавно носится над самой землей, часто бросаясь в траву, чтобы схватить замеченную мышь. Вот он, не подозревая присутствия человека, подлетает все ближе, пока выстрел не уложит его на месте или в случае промаха не заставит опрометью броситься в сторону.

Однако такой огромный валовой пролет уток и гусей продолжался недолго. Он окончился 8 апреля, хотя после того до начала мая почти ежедневно летали изрезка на север небольшие, вероятно запоздавшие, стада.

Вместе с тем наступивший апрель принес с собой не особенно много тепла, и хотя уже с последних чисел марта везде показались разливы, но весна подвигалась вперед вообще довольно туго. Лед на Ханке еще нисколько не тронулся, так что по нему можно было совершенно безопасно ходить, а на берегу озера, куда зимой надувает огромные сугробы, во многих местах лежали их остатки толщиной в три фута (Зимою на берега оз. Ханка навеваются огромные сугробы, которые в обильную снегом зиму 1867/68 г. имели 10-12 футов [3-3,7 м] вышины и лежали сплошною стеной. Последние остатки их я видел тогда еще 25 апреля. Впрочем, и в нынешнем году береговые сугробы были немного разве меньше, и их остатки окончательно растаяли только 22-го числа того же месяца).

Вообще нынешняя весна была не лучше прошлогодней, которая хотя также не отличалась особенным теплом, но зато я видел тогда 1 апреля распускавшийся цветок адониса (Adonis amurensis) и первую порхающую бабочку, тогда как в настоящем году цветы на ивах показались 7 апреля.

Даже снежные стренатки, или, как их называют, подорожники, улетели на север с берегов Ханки только 24 марта, а еще 7 апреля, правда уже в последний раз, я видел здесь белую сову, эту питомицу холодов и метелей севера.

Но зато, так же как и в прошедшем году, здешний климат вскоре вполне заявил свой континентальный характер, и после 10 апреля вдруг наступили теплые, даже очень теплые дни, хотя по ночам термометр все-таки продолжал падать на несколько градусов ниже точки замерзания.

После нескольких теплых дней на Ханке показались забереги, а по Сунгаче начало нести из озера лед и шугу, т. е. тот же самый лед, но только распавшийся от действия солнечных лучей и воды на тонкие длинные палочки, вроде сосулек. То и другое служило знаком, что вскоре на самом озере взломает лед, который теперь совершенно посинел от просачивающейся в него воды.

Вместе с тем лишь только выдался первый, более других теплый день, как уже 11 апреля показались, и в весьма большом количестве, комары - эти мучители, отравляющие здесь летом жизнь не только животных, но даже и человека. С первого же дня своего появления они начали сильно надоедать, в особенности в хорошую, тихую погоду, и даже ночные морозы, которые продолжали стоять в течение всего апреля, по-видимому, нисколько не действовали на этих дьяволов.

Кроме того, в лесах появилось такое множество клещей, что стоило только немного пройти по кустам, как они уже ползали по платью целыми десятками и часто даже впивались в тело. Но всего более страдала от них моя собака, в которую клещи впивались целыми сотнями, так что бедное животное видимо худело, и не было никакой возможности избавить ее от этих мучителей.

Новые породы птиц продолжали являться по-прежнему, и в первую половину апреля прилетел двадцать один вид в следующем порядке: утки (Anas marilla, Anas poecilohyncha) [Nyroca marilla - морская чернеть, Anas poecilohyncha - черная кряква] - последнее из тех пятнадцати пород, которые замечены мною на оз. Ханка (Пятнадцатый вид: утка полуха (Anas strepera) замечена была мной только в конце апреля, но, без сомнения, прилетела гораздо раньше, хотя, во всяком случае, в самом небольшом количестве). Впрочем, эти два вида были очень немногочисленны, в особенности последний, которого родина далекая Индия и который, таким образом, умножает собой число южных видов, появляющихся летом в бассейне оз. Ханка, в Уссурийском и иногда Амурском крае; плисица желтая (Motacilla cinereo-capilla) [Motacilla flava], которая во множестве гнездится по луговым равнинам ханкайского бассейна; лозник прудовой (Totanus stagnatilis) [поручайник - Tringa stangnatilis]; шеврица лесная (Anthus arboreus) [Anthus hodgsoni], гнездящаяся в ханкайском бассейне в весьма малом количестве; лысуха (Fulica atra), живущая как в раю на здешних многочисленных тенистых, притом же поросших тростником и аиром озерах; дрозд [Turdus dauma) - весьма редкий здесь даже пролетом; дикий голубь (Columba gelastis) [большая горлица - Streptopelia orientalis], который хотя и гнездится в ханкайском бассейне, но все-таки довольно здесь редок; завирушка горная (Accentor montanellus [Prunella montanella?], ни разу не замеченная в прошедшую весну, но нынче попадавшаяся довольно часто: славка голубоватая (Sylvia cyanura) (Tarsiger cyanura - северная синехвостка. - Ред.) ; бекас барашек (Scolopax gallinago [Capella gallinago], старый европейский знакомый, для которого здешние болота, сплошь поросшие высокой густой травой, не представляют удобных мест для вывода молодых и который поэтому весьма мало гнездится в ханкайском бассейне, но бывает во множестве весной и осенью; Sylvia superciliosa, крошечная птичка, ростом, пожалуй, меньше европейского королька; стренатка пепельноголовая [с. сероголовая] (Emberiza spodocephala) и стренатка красивая [желтогорлая] (Е. elegans), из которых первая гнездится здесь в достаточном количестве, а последняя, как кажется, вовсе не гнездится, да и во время весеннего пролета является в небольшом количестве; крохаль длинноносый (Mergus serrator), появившийся, вероятно, раньше, но по малому числу особей не замеченный тогда среди обилия прочих водяных птиц; дрозд (Turdus fuscatus [T. naumanni eunomus], который обыкновенно держится по кустам берегового тальника и по горелым местам на лугах вместе со своим собратом дроздом Наумана, но, подобно последнему, не гнездится в ханкайском бассейне; японский бекас (Scolopax heterocerca? Cab.) (Scolopax stenura. - Ред.), замечательный своим весенним токованием; взвиваясь, подобно обыкновенному европейскому бекасу, высоко кверху, он бросается стремглав в косвенном направлении к земле и при этом производит крыльями особый, громкий звук, очень похожий на свист ракеты, у которой изломался хвост. С приближением летуна к земле такой шум все более и более усиливается, вероятно, по причине усиливающейся быстроты полета. Затем, не достигая до земли шагов около ста, а иногда и того менее, бекас прекращает этот звук, но уже голосом производит несколько раз особую трель и спокойно летит далее. Во второй половине апреля, в мае и даже июне, не только днем, но часто и ночью, можно было постоянно слышать вышеописанные звуки, которые этот неутомимый летун издает по целым часам, описывая в воздухе большие круги над тем местом, где сидит его самка; вместе с этим бекасом прилетает весьма красивый и редкий в коллекциях вид луня (Circus melanoleucus), который живет в Индии, но летом залетает даже в Забайкалье; этот лунь, хитрый, как и все его собратья, в ханкайском бассейне попадается очень часто на болотистых равнинах и гнездится там.

11 апреля прилетел, запоздавший сравнительно с другими журавлями, журавль белошейный [черный] (Crus monachus), не гнездящийся в бассейне Ханки, но являющийся здесь только пролетом. Наконец, 14-го числа появились вертиголовка тикун (Jynx torquila) и красивый сибирский соловей красношейка (Lusciola kamtschatkensis) (Luscinia calliope camtschatkensis. - Ред.):[L. qectoralis], пение которого хотя, конечно, далеко не может сравниться с искусством европейского соловья, но, раздаваясь в полусвете раннего утра вместе с голосами других просыпающихся певцов, много дополняет общую картину весенней жизни природы.

Вместе с тем с наступлением апреля начался валовой пролет многих видов пташек, которые появлялись до сих пор только единичными экземплярами или небольшими обществами.

Кроме того, нырцы, или чомги, и чайки продолжали усердно лететь на север, первые тихомолком ночью, а последние днем, но всегда врассыпную или только небольшими партиями.

Выпь, голос которой с конца марта слышался беспрестанно целые дни и ночи, потихоньку также пробиралась далее, между тем как перепел заявлял о своем присутствии монотонным и скучным чирканьем, не имеющим ни малейшего сходства с отчетливым криком европейского вида.

Но не одними птицами кишат и оживляются сунгачинские равнины. С первых чисел апреля или даже с конца марта начинается здесь ход диких коз, которые ежегодно осенью и весной совершают периодические переселения из бассейна Уссури далее к югу и обратно.

Возвращаясь весной, часть этих коз идет по северной стороне оз. Ханка и направляется через бассейн Сунгачи к верхней Уссури и Даубихе (Арсеньевка) или остается для вывода молодых на сунгачинских равнинах.

Так как последние по большей части представляют одни сплошные топкие болота, по которым тянутся узкими полосами лесистые рёлки, то все козы, здесь проходящие, волею или неволею должны держать свой путь по этим рёлкам, переправляясь с большими трудностями через попутные болота, которые уже нельзя обойти.

Самый лучший валовой ход бывает обыкновенно около половины апреля и продолжается с неделю. Тогда-то и наступает здесь время баснословной, оригинальной охоты, когда коз можно бить целыми десятками из засадок, устраиваемых на пути следования этих зверей.

Такие засадки обыкновенно делаются в виде шалашей из хвороста или из старой травы, но нет никакой особенной надобности устраивать их очень аккуратно, так как коза своим плохим зрением не скоро разглядит даже и открыто стоящего человека. Зато непременным условием должно быть, чтобы ветер был не от охотника, иначе осторожный зверь почует его за несколько сот шагов и уже ни за что не пойдет в ту сторону.

Самое лучшее время для подобной охоты бывает по утрам и вечерам, в особенности же на ранней заре, так что в засадку надо приходить еще в потемках.

Как в первую, так и во вторую весну своего пребывания на оз. Ханка я несколько раз искушался такими охотами и забирался для этой цели на лесистый увал, находившийся верстах в 20 от моей бывшей резиденции, т. е. от поста № 4.

Так как этот увал тянется верст на двадцать среди непроходимых болот и притом в направлении от северного берега Ханки к Сунгаче, то большая часть коз идет именно по нему. Притом же, имея только полверсты или даже менее ширины, он представляет отличное место для устройства засадки, из которой штуцерный выстрел может хватать в обе стороны до самых окраин леса.

Добравшись сюда с большим трудом и устроив предварительно склад запасов как охотничьих, так и продовольственных, а потом выбрав место для засадки, с следующего уже утра я приступал к самой охоте.

Бывало, еще совершенно темно, а я уже сижу в своей засадке и с нетерпением жду рассвета. Далеко впереди раздается изредка глухой, отрывистый голос козла самца, или, как в Сибири его называют, гурана, а на ближайшем болоте не умолкая гукает выпь; все еще спит, и кругом полная тишина.

Но лишь только станет заниматься заря и мало-помалу начнут просыпаться лесные и болотные птицы, каждая по-своему приветствуя наступление дня, как показывается первая коза или чаще целое стадо. Шагом или тихой рысью идет оно, беспрестанно останавливаясь, прислушиваясь и пощипывая траву.

Вот уже приблизилось шагов на двести... далеко, думаю я и подпускаю еще ближе.

Наконец раздается выстрел и громким эхом, с различными перекатами, гремит в тишине раннего утра.

Испуганное такой неожиданностью, не зная притом, откуда опасность, все стадо делает несколько прыжков, толпится в кучу и стоит неподвижно, так что можно иногда зарядить и выстрелить в другой раз.

Только после вторичного выстрела или разузнав наконец врага, козы пускаются скакать что есть духу и вскоре исчезают из глаз охотника. Но это не большая беда. Через полчаса, а иногда и того менее... показывается другое стадо, потом третье, четвертое, десятое, и с каждым из них, если только оно проходит возле засадки, повторяется та же самая история.

Часам к девяти или десяти утра ход оканчивается. Тогда встаешь и отправляешься собирать свои трофеи, т. е. убитых коз. Последних оказывается всегда менее, нежели ожидаешь, потому что сгоряча иногда не рассмотришь хорошо, убил или нет. Кроме того, раненые часто уходят далеко, так что мне случалось находить их через несколько дней уже испортившимися. Наконец, несмотря на такую, по-видимому, легкую стрельбу, промахов всегда бывает множество, вероятно, от излишней ажитации. По крайней мере, у меня всегда тряслись руки и сильно билось сердце, когда я еще издали замечал коз, которые должны были проходить мимо засадки.

Однако, несмотря на обилие промахов, мне случалось убивать за утро по три, даже по четыре козы, а один гольд, специально посвятивший себя этой охоте, убил на том же самом увале за все время хода, т. е. в течение трех недель, сто восемнадцать штук. Какой страстный охотник в Европе не позавидует такому обилию зверей, такой чудной охоте за ними, о которой ему и не снилось на своей густо населенной родине!

С половины апреля картина весенней жизни, представленная на предыдущих страницах, много изменилась. По выжженным и мокрым местам начала показываться первая зелень, разливов почти совсем уже не стало (Не только весной 1869 г., но даже и в предыдущем году, несмотря на обильную снегом зиму, разливы по сунгачинским равнинам были очень невелики, так что недели через две после их появления вода стояла почти уже на обыкновенном уровне. Причина такого явления заключалась в следующем: 1) в нынешнюю зиму снегу было очень мало, а в прошедшую, хотя он лежал на три фута [90 см] толщины, но был сухой, как песок, поэтому, занимая много места по объему, давал мало воды, растаивая; притом же самое таяние от солнечных лучей происходило долго (весь март) и равномерно, 2) болотистая почва здешних местностей, как только оттаивала, тотчас же впитывала в себя много воды; 3) на совершенно горизонтальных равнинах, каковы сунгачинские, вода не могла скопиться местами в большие массы, но разливалась равномерно, по обширной площади, где подвергалась значительному испарению при большой дневной теплоте и постоянных ветрах), но в то же время с окончанием валового пролета водяных и голенастых птиц опустели болотистые равнины, на которых теперь не осталось и двадцатой доли прежнего обилия.

Притом многие птицы приступили уж к постройке гнезд, следовательно, были заняты весьма важным делом и, удалившись на избранные места, старались вести уединенную жизнь.

Так, белые аисты и орланы вместе с коршунами, ястребами и соколами, словом со всей разбойничьей братией, разместились по лесистым увалам, где вдали от всяких треволнений спокойно предались семейной жизни.

Действительно, сунгачинские увалы представляют самое обетованное место для подобных жильцов, так как летом они вовсе не посещаются человеком, а на высоких деревьях можно устроить какое угодно гнездо по собственному вкусу. Притом же эти увалы окружены болотами, где гнездится множество всяких птиц; следовательно, не нужно далеко летать за пищей, которая всегда под боком.

Из года в год различные птицы выводят здесь молодых, так что кроме занятых гнезд тут довольно и старых, владетели которых, вероятно, уже не существуют.

Гнезда белохвостых орланов устроены обыкновенно на высоких столетних дубах, всего чаще, на их вершинах, иногда же и посередине дерева, в развилине толстого сука.

Кроме того, мне удавалось несколько раз находить на берегу Ханки гнездо этой птицы, сделанное на невысокой иве, сажени на три от земли, так что достать его было очень легко. Этот факт весьма замечателен, так как в Европе белохвостый орлан весьма осторожная птица и гнездится в самых уединенных местах на высочайших деревьях.

Как обыкновенно, гнездо у него 5-6 футов [1,5-1,8 м] в поперечнике и делается из довольно толстых сухих сучьев, которых иногда натаскивается целый воз. Внутреннее пространство, шириной около двух футов, выстилается сухой травой, служащей подстилкой сперва для яиц, а потом для молодых.

Высиживание начинается обыкновенно около половины апреля, реже в начале этого месяца. Молодые выходят из яиц в начале мая и совершенно оперяются по истечении месяцев двух, т. е. в первых числах июля.

Родители в этот период очень смелы. Завидев приближающегося человека, они вылетают к нему навстречу и с беспрестанным клектаньем кружатся шагах в пятидесяти над головой.

Впрочем, после выстрела они делаются благоразумнее и уже не налетают так близко, а парят кругами высоко, тщательно следя за всеми действиями своего неприятеля.

Лишь только вылупятся на свет молодые, как родители очень усердно заботятся об их продовольствии, так что мне случалось находить от пяти до семи довольно больших рыб, лежащих по краям гнезда и уже совершенно испортившихся, потому что детки, несмотря на все свое обжорство, не успевали поедать приносимой им пищи.

Эту рыбу белохвостые орланы собирают по берегу Ханки, куда ее часто выбрасывает во время сильных ветров, разводящих здесь огромное волнение. Вероятно, ради такого промысла они устраивают свои гнезда даже на ивах возле самого берега или на близких увалах, между тем как на дальних, т. е. верст за двадцать от озера, эти гнезда попадаются реже.

Ближайшими соседями орланов во время вывода детей являются белые аисты, с которыми они хотя и не ведут особенной дружбы, но и не находятся во враждебных отношениях, а сохраняют самый строгий нейтралитет. Хотя белых аистов вообще немного гнездится в ханкайском бассейне, но все-таки гнезда их можно найти по лесистым увалам сунгачинских равнин, а также по долинам Мо и Лефу, там, где берега этих рек обросли прекрасными и высокими рощами.

В таких местах аисты делают гнезда или на вершинах деревьев, или в развалинах толстых сучьев, иногда всего сажени две над землей, и в первой половине апреля каждая пара кладет обыкновенно четыре больших грязно-белых яйца.

Однако характер здешнего аиста весьма отличен от характера его европейского собрата, и насколько последний бывает доверчив к людям, настолько первый хитер и осторожен, так что в отношении подобных качеств может, пожалуй, поспорить с белым журавлем. Не только во время прогулки где-нибудь по болоту, но даже на гнезде здешний аист не подпускает к себе ближе двухсот шагов. В последнем случае, т. е. когда человек приближается к гнезду, высиживающая пара вылетает к нему навстречу еще за полверсты, начинает описывать круги, поднимаясь все выше и выше, так что, наконец, едва виднеется в облаках, и уже ни в коем случае не возвратится прежде ухода неприятеля.

Казалось бы, аисту можно совершенно спокойно и счастливо жить со своим семейством в здешних пустынных местностях, тем паче имея квартиру на деревне, но злая фортуна, как видно идущая наперекор блаженству не одних только людей, послала совершенно неожиданно и ему врага в особе тибетского медведя, которого, по-видимому, никоим образом нельзя было подозревать во враждебных отношениях к голенастой птице.

Правда, этот вертлявый мишка частенько промышляет диких пчел и очень ловко лазит по деревьям, но что он летом специально посвящает свое время на отыскание различных гнезд, из которых достает и ест молодых, - этому бы я никогда не поверил, если бы не убедился в подобных проделках собственными глазами.

В июне того же года, весну которого теперь описываю, я делал по служебному поручению промер р. Лефу (Илистая), для чего поднимался вверх по ней в небольшой лодке. Миновав болотистые низовья реки, мы вошли в область ее среднего течения, где извилистые берега обросли превосходными рощами из ясеня, ильма, яблони, черной березы, грецкого ореха, пробкового дерева, иногда даже абрикоса.

В них гнездилось множество всяких птиц, в том числе и аисты.

На первом же гнезде этих последних я увидел следы весьма недавнего разрушения: оно было разломано с одного бока, так что целая куча хвороста лежала внизу на земле, где также валялись желудки трех молодых аистов, почему-то не понравившиеся завтракавшему здесь зверю.

По исцарапанной во время влезания и слезания коре дерева, по измятой вокруг траве, наконец, но совершенно свежему следу не было сомнения, что вся эта история сотворена мишкой, которого я отправился следить и действительно нашел верстах в двух отсюда, но не мог стрелять по причине густейших кустарных зарослей. Однако небольшой след, особенно явственный на грязи, ясно указывал, что это был не бурый, а именно тибетский медведь. Мало того, плывя далее вверх по Лефу (Илистая), я видел еще около десятка аистовых гнезд, и ни в одном из них не оставалось молодых, скушанных также медведем, может быть тем же самым, которого я гонял.

Одно из разоренных гнезд было устроено высоко, на вершине совершенно гладкого и прямого дерева с отломленной макушкой, но мишка все-таки вскарабкался туда и достал молодых. Интересно было бы застать его в подобном положении!

Старые аисты некоторое время держались возле разоренных гнезд, часто производя известную трескотню клювом, словно рассуждая о постигшем их несчастье, но потом улетали из этих мест. Не знаю, каждый ли год медведи совершают здесь такие проделки или это дело случая, но я передаю то, чему сам был свидетелем.

В то время, когда белые аисты размещаются по своим гнездам, их близкие родственники - белые и серые цапли вместе с колпицами избирают для той же цели одно уединенное место, где, поселившись большим обществом, занимаются высиживанием яиц и воспитанием детей.

Долго было для меня загадкой, куда деваются с половины апреля все вышеназванные птицы, которых до тех пор бывает в окрестностях Сунгачи очень много, но потом вдруг не станет, так что редко-редко увидишь когда-нибудь единичный экземпляр.

Сначала я думал, что они удаляются на увалы и рёлки выводить молодых, но по тщательно наведенным справкам на таких увалах не оказалось как ни одной цапли, так равно и ни одной колпицы.

Эта загадка интересовала меня все более и более, пока наконец не разъяснилась совершенно случайно во время той же поездки на р. Лефу (Илистая), о которой я выше упомянул.

Нужно заметить, что р. Лефу (Илистая) перед самым своим устьем образует большое озеро, пройдя через которое, впадает в Ханку.

В пространстве между этим последним и озером, образуемым рекой, лежит несколько островов, поросших невысокой, чрезвычайно густой лозою, которая залита водой на глубину 3-4 футов [0,4-1,2 м].

На двух таких островах, почти совершенно недоступных, несколько сот пар колпиц, белых и серых цапель, вероятно обитателей всего ханкайского бассейна, избрали место для вывода молодых.

В половине июня, когда я подъезжал к этим островам, еще издали слышался громкий крик молодых, которые в это время были уже почти на взлете. Кроме того, старые, сновавшие беспрестанно взад и вперед или кружившие над лодкой, указывали, что здесь именно находится так долго отыскиваемое мной место гнездования этих птиц.

Подъехав к одному из занятых островов, я отправился в середину его, чтобы посмотреть, как устроены гнезда, и может быть, найти еще яйца у поздних выводов.

Трудно было лазить по густой лозе, залитой водою, доходившей до пояса, притом же с топким, тинистым дном, но зато, лишь только я отошел сажени на три от наружного края острова, как уже начали попадаться гнезда, устроенные на горизонтальных ветвях лозы не выше двух-трех футов [30-60 см] над уровнем воды. Все эти гнезда как у цапель, так и у колпиц были сделаны на один образец и одинаково небрежно. Несколько десятков прутиков без всякой подстилки составляли и основу и внутренность гнезда, которое было совершенно плоское, так что я удивлялся, каким образом могли уцелеть в такой посудине яйца при сильных ветрах, обыкновенно здесь господствующих. Гнезда колпиц были несколько поплотнее, но как у них, так и у цапель они имели фута два или несколько более в диаметре.

Молодые, которых в каждом гнезде находилось два или три, были уже на взлете. При моем приближении они соскакивали с места и, перебираясь с помощью крыльев с ветки на ветку, старались уйти. Старые же в это время вились невысоко, заботливо посматривая вниз и, видимо, удивляясь такому неожиданному посещению.

Яиц нигде уже не оказалось, так что я поймал не сколько молодых и застрелил двух-трех старых для своей коллекции.

Вместе с вышеописанными птицами во второй половине апреля, частью немного раньше или позднее, заводят гнезда вороны, сороки, коршуны, скворцы, соколы, ястребы, ибисы, гуси, журавли, кулики, чибисы и различные утки; мелкие же пташки, равно как и многие другие, отсрочивают это дело до мая, когда устанавливается совершенно теплая погода.

Великим препятствием к успешному высиживанию яиц для всех вообще птиц, гнездящихся на земле по сухим лугам, и в особенности для уток служат здесь травяные пожары, которые, как сказано в V главе, начинаются осенью в октябре, продолжаются иногда даже зимой, но с полной силой появляются вновь около половины апреля, когда уже спадут весенние разливы и прошлогодняя трава совершенно обсохнет.

Затем эти палы появляются местами в течение всего мая и даже до конца июня, когда молодая трава достигает уже роста человека, но сгорает вместе со старой, лежащей на земле и уцелевшей по какой-либо причине от осенних или весенних пожаров.

На несколько верст в длину растягивается весной по сунгачинским равнинам огненная линия, которая, будучи гонима ветром, движется весьма быстро и по ночам представляет великолепный вид.

Но зато по нескольку дней кряду воздух бывает наполнен удушливым дымом, а солнце при восходе и закате кажется совершенно красного цвета.

Вслед за линией огня летят обыкновенно стада ворон и коршунов, чтобы поживиться какой-нибудь обгорелой мышью или гнездом. Последние, т. е. гнезда, истребляются в страшном количестве, так что наши казаки, живущие на постах, нарочно ходят на горелые места собирать яйца, которые часто совершенно испекаются от жары или, лопнув, образуют в гнезде готовую яичницу. Только подобным истреблением утиных гнезд пожарами можно объяснить общее всему Уссурийскому краю позднее появление выводков молодых уток, которое находится в странном противоречии с ранним весенним прилетом этих птиц.

Действительно, не только в половине и в конце июня, но даже в начале июля здесь сплошь да и кряду можно найти молодых утят еще в пушке, тогда как в средней полосе России, где утки прилетают позднее, чем на оз. Ханка, в это время года молодые уже летают или, по крайней мере, близки к взлету.

Гнезда других, высиживающих на земле, птиц, как, например, журавлей, куликов, гусей, чибисов, также подвергаются истреблению от весенних палов, но в несравненно меньшей степени, чем утиные, потому что вышеназванные птицы устраивают их на кочках болот, куда огню, конечно, трудно проникнуть, между тем как глупая кладет свои яйца на сухом месте и непременно в прошлогоднюю траву. Исключение составляет только одна мандаринская утка, которая делает свое гнездо в дупле дерева, и таким образом сберегает его от пожара.

Вторая половина апреля еще сильнее, нежели первая, заявила о континентальном характере здешней весны. Вместе с наступившими днем жарами, которые в полдень доходили до +18°Р в тени, по ночам, как и прежде, продолжали стоять морозы иногда в 5°, а 18-го числа утром поднялась даже сильная метель, не перестававшая часа четыре и покрывшая землю, конечно ненадолго, снегом почти на вершок толщины.

В тот же самый день сильным юго-западным ветром взломало лед на Ханке, но этот лед на восточной стороне озера продолжал стоять до начала мая (Вследствие постоянно господствующих весною на Ханке юго-западных ветров западная часть озера неделями двумя ранее, нежели восточная, очищается от льда, который ветром сгоняет к восточному берегу, так что, например, у истока Сунгачи этот лед держится до начала мая, между тем как у поста Камень-Рыболов Ханка бывает чиста уже в половине апреля) и уничтожился большей частью от действия солнечных лучей в самом озере, в меньшем же количестве был вынесен через Сунгачу, по которой всю вторую половину апреля шла сильнейшая шуга.

Между тем влияние холода, наносимого весною со льда озера, весьма велико, так что возле самого берега заметно холоднее, нежели в расстоянии нескольких верст от него, и термометр обыкновенно падает на несколько градусов, лишь только хотя немного дунет ветер с этой стороны.

Вследствие той же самой причины, т. е. влияния холода, приносимого со льда озера юго-западным ветром, растительность на восточной стороне Ханки весной развивается медленнее, нежели в горах западной его части, не подверженных такому неблагоприятному влиянию.

Даже и на восточном берегу, но верстах в двадцати от него, подобное влияние уже не так ощутительно, и я видел в конце апреля возле поста № 3 ивы почти уже совершенно распустившимися, между тем как на самом берегу Ханки в это время они едва только начинали зеленеть.

Но во всяком случае, даже не принимая во внимание подобной, чисто местной, случайности, весеннее развитие флоры в бассейне Ханки вследствие постоянных ночных морозов идет весьма туго, так что к концу апреля едва появляется шесть-семь видов цветов, и хотя по мокрым местам трава достигает уже фута вышины, а некоторые кустарники, как, например, ива, смородина, таволга, леспедеца, уже начинают в это время зеленеть, но ни одно дерево еще не разворачивает своих сильно напухших почек и лес, как бы зимой, стоит совершенно оголенный. Пролет птиц во второй половине апреля происходил в довольно скромных размерах и даже новые виды появлялись в ограниченном числе.

Эти виды в порядке их прилета были следующие: пуночка лапландская (Pleatrophanes lapponica) (Вероятно, в данном случае автор имел в виду лапландский подорожник (Calcarius lapponicus). Научное название пуночки Plectrophemax nivalis. - Ред.), прилетевшая сравнительно очень поздно; эта птицы держались по выжженным местам до начала мая, после чего улетели на север; зуек галстучник (Charadrius hiaticula); долгохвостая крачка (Sterna longipennis), которая вскоре появилась в большом, числе и постоянно занималась рыбной ловлей при истоке Сунгачи, целый день надоедая своим противным криком; щеврица (Anthus japonicus) [A. spinoleta japonicus]; дрозд (Turdus chrysolaus) (Turdus obscurus. - Ред.), гнездящийся в ханкайском бассейне в небольшом количестве; деревенская ласточка (Hirundo rustica vart. rufa) (Hirundo rustica gutturalis. - Ред.), которая гнездится здесь даже внутри жилых китайских фанз иногда так низко, что можно достать рукой; китайцы считают подобное явление хорошим знаком, берегут гнездо и даже подвешивают доски, чтобы помет молодых не падал на землю и не пачкал бы фанзы. Со своей стороны ласточка делается до того доверчива к людям, что высиживающая самка позволяет спокойно смотреть на себя в расстоянии какого-нибудь фута и нисколько не заботится о том, что на ночь двери и окна в фанзе наглухо закрываются; улит травник (Totanus ochropus) (Tringa ochropus. - Ред.) , земляной дрозд (Turdus varius) [Т. dauma] и альпийский жаворонок (Alauda alpestris) [Eremophila alpestris] - оба чрезвычайно редкие на Ханке и только однажды здесь мною замеченные; бекас (Scolopax sp.?) [Capella sp.?] вместе с другими своими со братиями появившийся в весьма большом количестве; щеврица полевая (Anthus richardii), в большом числе гнездящаяся на степной полосе ханкайского бассейна; плисица серая (Motacilla melanope) [M. cinerea melanope] - довольно здесь редкая; большой стриж (Acantilis caudacuta) [Chaetura caudacuta] - одна из замечательных, хотя и не редких здесь птиц; береговик серый (Acitis hyppoleucus) (Tringa hypoleucos. - Ред.); стренатка чернолицая [дубровник] (Emberiza aureola), которая во множестве гнездится в ханкайском бассейне и приятное пение которой с этого времени слышалось постоянно по лугам; улит большой (Totanus glottis) [Tringa nebularial], бывающий здесь только пролетом, и наконец 30 апреля показалось первое стадо ласточек городских (Hirundo urbica) (Delichon ubrica dasypus. - Ред.) , которые также не гнездятся на Ханке, но являются здесь в большом количестве во время весеннего и осеннего пролета. Из всех вышепоименованных птиц самая замечательная есть, бесспорно, большой стриж, который появляется на Ханке в двадцатых числах апреля и продолжает свой пролет до конца этого месяца или до начала мая.

Обыкновенный пролет совершается врассыпную, невысоко, над землей или по самой ее поверхности, но притом эти стрижи беспрестанно то поднимаются кверху, описывая большие круги в воздухе, то опять опускаются до земли и летят в прежнем направлении.

Для вывода молодых в ханкайском бассейне остается хотя не особенно много, но все-таки довольно этих птиц, которые гнездятся в дуплах высоких деревьев, а может быть, даже и в каменистых утесах по долинам рек.

Днем они носятся по нескольку вместе или парами, реже в одиночку по окрестным долинам, вероятно, охотясь за насекомыми, но по утрам и вечерам собираются на те места, которые заняты для гнезд, и здесь, подобно нашим стрижам, гоняются за самками, описывая большие (шагов пятьсот в диаметре) круги возле одного и того же места. При этом они издают особый тихий писк, скорее похожий на голос обыкновенной ласточки, нежели на крик европейского стрижа.

Всегда с особенным удовольствием смотрел я на чудный полет этой быстрой птицы, которая как будто не имеет тяжести, чтобы упасть на землю, и несется по воздуху в буквальном смысле как стрела. В особенности велика быстрота полета во время гонки за самками, когда целое общество этих стрижей то вдруг промелькнет между деревьями над самой головой, так что даже не успеешь и ружья вскинуть к плечу, как они уже вылетели из меры выстрела, то в одно мгновенье очутятся под облаками и также быстро опустятся до земли.

Присутствие человека и даже выстрелы нисколько не смущают этих птиц, продолжающих по-прежнему летать возле одного и того же места, несмотря на несколько пущенных в них зарядов, которые один за другим оказываются промахами. Даже в том случае, если свинцовый дождь спрыснет наконец которого-нибудь стрижа, то и тогда, будучи уже убит, он все еще пронесется вперед на несколько сажен - до того велика скорость первоначального движения.

Лёт за самками происходит ежедневно в течение всего мая и, начинаясь утром, когда уже порядочно обогреет солнце, продолжается часов до девяти дня; вечером же он тянется с пяти часов пополудни до сумерек. Когда отдыхает этот стриж? Неужели только ночью!

Днем я ни разу не видал, чтобы он хотя на минуту прицепился к какому-нибудь предмету. Всегда, как легкий ветер, носится по воздуху, и сколько верст пролетает ежедневно при своей быстроте! Как мало значит для этой птицы перелет с юга на север и обратно!

Постоянная борьба между холодом и теплом, длившаяся в течение всего апреля и много раз заявлявшая о себе то метелями, то ночными морозами (Морозных ночей в апреле было 23, снежных дней - 7), не умолкала даже при наступлении мая - этого лучшего и так много раз воспетого весеннего месяца.

Однако теперь проявлялась только последняя агония умирающей зимы, и после первых четырех дней, в которые по ночам термометр minimum падал ниже нуля, наступило совершенное тепло, и погода сделалась в полном смысле майской.

Одной недели такой погоды было достаточно, чтобы пробудить к жизни всякую растительность и вызвать ее из того полудремлющего состояния, в котором она находилась до сих пор. Действительно, деревья начали быстро распускаться, яблоня и черемуха вскоре покрылись душистыми цветами, а трава, в особенности по мокрым местам, поднялась на два фута вышины.

По болотам везде зацвел курослепник [калужница] (Caltha palustris), по лесам хохлатка (Corydalis bulbosa) (По-видимому, Corydalis ambigua. - Ред.) и сухоребрица (Draba lutea) (По-видимому, Draba nemorosa. - Ред.), а на лугах стали красоваться первоцвет (Primula cortusoides) (Вероятно, P. fistulosa. - Ред.), лютик (Ranunculus aeris var) (По-видимому, R. japonicus. - Ред.), лапчатка (Potentilla sprengeliana), живучка (Ajuga genevensis) [A. multiflora Bgl.], незабудка (В данном случае автор наблюдал цветение, фиалок. - Ред.) (Viola prionantha, V. acuminata) и одуванчик (Leontodon taraxacum) (Taraxacum coreanum. - Ред.) [Taraxacum officinale Web], который здесь, так же как в Европе, является одним из первых весенних цветов. И все это появилось вдруг, как будто май по праву принес с собой настоящую весну. Даже вечно бушующая Ханка в тихие вечера иногда совершенно успокаивалась и делалась гладкой как зеркало.

Водные обитатели также почуяли наступление полной весны, и лишь только Ханка очистилась ото льда, по Сунгаче начался сильный ход белой рыбы, осетров и калуг. Хотя эта породы живут в оз. Ханка круглый год, но, сверх того, каждую весну они приходят сюда в огромном количестве с Амура и Уссури для метания икры. Невольно удивляешься: какой инстинкт побуждает эту рыбу подниматься сначала по Амуру, а потом вверх по Уссури, и, отыскав устье Сунгачи, которое среди других рукавов трудно заметить даже человеку, приходить к оз. Ханка в то время, когда его поверхность только что очистится от льда? Какой голос внушает ей, что почти за две тысячи верст от устья великого Амура есть место, удобное для метания и развития икры?

Между тем пролет и прилет птиц продолжался, хотя и не особенно сильно, всю первую половину мая, и в это время вновь появились следующие виды: песочник (Tringa Temminckii) [Calidris sp.]; зимородок (Alcedo ispida vart. bengalensis) [A. atthis], в большом количестве гнездящийся по рекам, впадающим в Ханку; крачка белокрылая (Sterna leucoptera) [Cnedonias leucoptera] (Hydrochelidon leucoptera. - Ред.) во множестве гнездящаяся в ханкайском бассейне; Squatarola helvetica [S. squatarola] - весьма редкая на Ханке, но в значительном числе встречающаяся на песчаных берегах Японского моря; улит болотный (Totanus glareola) [Tringa glareola], являющийся в большом числе во время пролета, но, как кажется, здесь не гнездящийся; голубой соловей (Lusciola cyane) [синий соловей - Luscinia cyane] - красивая, но редкая птичка; камышевка дроздовидная (Salicaria turdoides) [Acrocephalus arundinaceus], гнездящаяся в ханкайском бассейне чуть не на каждом шагу и целые дни надоедающая своим усердным, но далеко не благозвучным пением; сорокопут (Lanius phoenicurus) (Lanius cristatus confusus. - Ред.) и шрикун (Hataerornis dauricus) (Sturnia sturnina. - Ред.), оба в большом количестве здесь гнездящиеся; камнешарка северная (Sterpsilas interpres) (Arenaria interpres. - Ред.) - очень редкая на Ханке даже во время пролета; мухоловка (Muscicapa narcissina) (Zanthopygia narcissina. - Ред.); кукушка (Cuculus canorus) и здесь, так же как в Европе, тотчас же заявившая о себе громким кукованьем; камышевка Маака (Calamodyta maackii); малая выпь (Ardea cinnamomea); японский козодой (Caprymulgus jotaca), голос которого много схож на частые удары молотком по наковальне, за что в Сибири эта птица и получила название кузнец; камышевка (Salicaria sp.?) (По-видимому, камышевка толстоклювая - Riragmaticola aedon. - Ред.) - очень усердный певун, целый день, с утра до поздней ночи, затягивающий свою громкую, но далеко не искусную и монотонную песнь; болотная курочка (Callinula erythorax), голос которой, похожий на барабанную трель, начал беспрерывно раздаваться по утренним и вечерним зорям; наконец, 15 мая появилась красивая китайская иволга (Oriolus chinensis), которая прилетела сюда из далеких стран юга, из пальмовых лесов Индокитая и своим громким мелодическим свистом возвестила об окончании весеннего пролета и о начале летней трудовой жизни всех пернатых гостей ханкайского бассейна.

Антон Немкин фонд атом: депутат госдумы Антон Немкин.