ПОСЛАНИЕ ПОЛЬСКОМУ КОРОЛЮ СТЕФАНУ БАТОРИЮ (1581)

А это - грамота от государя к королю, пересланная с его гонцом Криштофом Держком (х королю з гонцом его с Хриштопом з Дершком. - Гонец Криштоф Держко (Дзержек) был отправлен русскишПхослами Остафием (Евстафием) Пушкиным и другими, находившимися в лагере польского короля Стефана Батория, к Ивану Грозному 5 июня 1581 г.; 29 июня царь отправил Дзержка обратно с комментируемым посланием: 15 июля Дзержек прибыл в Вильно (отчет о его миссии см.: P. Pierling. Bathory et Possevino. Paris, 1887, стр. 107, № XXX). Посольству Пушкина и миссии Дзержка предшествовал ряд важнейших событий. После блестящих успехов Грозного в 1577 г. в ходе Ливонской войны произошел коренной перелом: новый польский король Стефан Баторий, используя свежие (наемнические) силы, перешел в наступление и завоевал Полоцк, Сокол (осенью 1579 г.), Великие Луки (осенью 1580 г.) и другие белорусские и западно-русские города. Еще раньше, благодаря окончательной измене Магнуса, русскими были потеряны в Ливонии Двинск и Венден (Цесис). В связи с этими неудачами, Грозный, державшийся вначале неуступчивой позиции по отношению к Баторию (см. выше, комментарий к посланию Я. Ходкевичу, прим. 7), стал настойчиво добиваться мира с ним. Однако теперь польский король не хотел мира, и ряд русских посольств в 1579 - 1580 гг. заканчивается неудачей (см. ниже, прим. 6 - 19). В момент написания комментируемого послания, отправленного с гонцом Дзержком, Грозный чувствовал себя более уверенным, чем прежде, так как у него появились сведения о затруднениях в лагере Батория и, вместе с тем, надежда на вмешательство римского папы в русско-польский конфликт (см. стр.517); однако царь попрежнему хотел скорейшего заключения мира.).

Божьей [следует перечисление атрибутов] милостью мы, смиренный Иван Васильевич, удостоились быть носителем крестоносной хоругви и креста Христова, Российского царства и иных многих государств и царств скипетродержателем, царь и великий князь всея Руси [следует полный титул], по божьему изволению, а не по многомятежному желанию человечества (а не по многомятежному человечества хотению. - Грозный намекает на разницу между собой, как наследственным государем «по божьему изволению», и Баторием - королем, избранным на престол сеймом. Этого же сюжета Грозный касается в послании несколько раз, издеваясь над тем, что Баторий именует прежних польских королей (наследственных) своими предками (см. ниже, прим. 8) и т. д. Насмешки Грозного, несомненно, попадали в цель - Баторий очень болезненно реагировал на замечания царя по этому вопросу. В ответ на послание, отправленное с Дзержком, король послал царю чрезвычайно резкую грамоту, составленную его канцлером Яном Замойеким (КПМЛ, т. II, № 74; ср.: Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию. Псков, 1882, стр. 52 - 53, 62 - 63, 65; Новодворский, ук. соч., стр. 219), в которой, между прочим, содержался ответ и по поводу насмешек над выборным характером власти Батория. В грамоте прославляется шляхетское сословие и говорится, что «лепей [лучше] з доброго шляхтича и цнотливое [добродетельной] шляхтенки уродитися, нижли з лихих короля и королевое» (КПМЛ, стр. 204). В заключение грамоты Баторнй вызывал Ивана Грозного на рыцарский поединок (стр. 206).). Стефану, божьей милостью, королю Польскому [следует титул] князю Семиградскому и иных.

Прислал ты к нам гонца своего Криштофа Держка с грамотой; а в грамоте своей писал нам, что наши полномочные послы - дворянин и наместник Муромский Остафий Михайлович Пушкин и дворянин наш и наместник Шацкий Федор Писемский и дьяк Иван Андреев сын Трифонов - прибыли к тебе с нашей верительной грамотой, в которой мы просили тебя доверять их словам, сказанным от нашего имени. Ты пишешь, что они объявили тебе, что пришли со всеми необходимыми полномочиями, чтобы заключить христианский мир; но когда ты им позволил вести переговоры с панами твоей рады, они потребовали сохранения за нами четырех замков в Ливонской земле: Новгородка Ливонского [Нейгаузен], Серенска [Нейшлос], Адежа [Неймюль] и Ругодива [Нарва], да еще прибавили к этому города, которые в прошлом году с помощью божьей перешли в твои руки; за это, они, по твоим словам, должны были быть отправлены назад, не окончив переговоров. А затем они попросили, чтобы ты дозволил им послать к нам за полномочиями о всех объявленных тобою условиях мира и дружбы, и ты разрешил им это. Ты хочешь теперь, чтобы, ознакомившись с посланием наших послов, мы дали им достаточные указания об этом и прислали грамоту со всеми полномочиями для заключения христианского мира и установления дружбы и братства между нами; удостоверившись в этом, ты согласишься заключить мир. А указания и полномочия своим послам ты просишь послать, не мешкая, ибо для тебя убыточно держать внутри своего государства набранные войска, а если подвинуть их ближе к границе, тогда, по твоим словам, и нашему государству не избежать убытков. Ты пишешь также, что велел нашим послам упомянуть город Себеж, построенный на земле Полоцкой, не ради какой-нибудь корысти, а только длятого, чтобы установленная дружба не была нарушена своевольными людьми, ибо возле Себежа всюду расположены села и люди полоцкие; нам же, пишешь ты, следует мириться так, чтобы доброе дело нерушимо укрепилось на благо христиан, а дружба между нами все более усиливалась. Но ты предлагаешь это только на наше усмотрение и решение, а сам ты ради блага христиан не собираешься этим малым делом разрушать больших. Тех же твоих купцов, которые без всякой вины задержаны в нашей земле, ты просишь добровольно выпустить со всем их имуществом и тем самым дать тебе доказательство нашей склонности и готовности к дружбе. С этой своей грамотой ты послал к нам своего дворянина Криштофа Держка, и ты просишь без всякой задержки отпустить его к тебе, чтобы он не опоздал к сроку, указанному нашим послам (Что прислал еси к нам гонца...юк бы он...до тебя быти не омешкал. - По дипломатической традиции того времени Грозный начинает свою грамоту с точного изложения привезенной ему Криштофом Дзержком грамоты Батория (текст этой грамоты см.: КПМЛ, т. II, № 67, стр. 139). Грамота Батория приведена полностью и только первые лица (в применении к королю) переменены на вторые, а вторые (в применении к царю) - на первые (напр.: «ты бы, ничым его не задерживаючи, к нам отпустил, иж бы он на рок, который есмо послом твоим назначили, до нас быти не омешкал» - «нам бы, ничем его не задерживая, к тебе отпустпти, иж бы он на рок, который еси послом нашим назначил, до тебя быти не омешкал»). Баторий упоминает в этой своей грамоте переговоры с русскими послами Пушкиным и другими, которые он вел в Вильие с мая 1581 г. Русские послы предлагали во время этих переговоров уступить королю всю Ливонию (в том числе ряд городов, еще находящихся в русских руках), за исключением только четырех городов - Новгородка Ливонского (Нейгаузсна), Сыренска (Нейшлоса), Адежа (Неймюля) и Ругодива (Нарвы), находившихся у самой русско-ливонской границы (Сыренск находится при истечении р. Наровы из Чудского озера, Адеж - также недалеко от Нарвы; Новгородок Ливонский - около Печоры). Что касается городов, завоеванных Баторием ц Белоруссии и в западной Руси, то послы соглашались отказаться от Полоцка (завоеваиного Иваном IV в 1563 г. и отвоеванного Баторием в 1579 г.), Озерища и Усвята, но настаивали на возвращении Великих Лук, Холма, Велижа и Заволочья [ср. КПМЛ, т. II, стр. 136; изложение этих предложений у Гейденштейна (Записки о Московской войне, СПб., 1889, стр. 173) не точно]. Баторий, категорически отвергая какие-либо уступки в ливонском вопросе, соглашался вернуть несколько западнорусских городов под условием, чтобы Грозный уничтожил русскую крепость Себеж (еще не захваченную его войсками). Видя неуступчивость послов, Баторий грозил сперва прервать переговоры, но затем разрешил Пушкину послать гонца Дзержка за инструкциями к царю (КПМЛ, т. II, 139).).

Твои же паны, как сообщают наши послы, дворянин и наместник Муромский Остафий Михайлович Пушкин с товарищами, говорили им от твоего имени, что ты с нами помиришься только, если мы уступим тебе всю Ливонскую землю до последней пяди, что Велиж, Усвят и Озерище - все это уже у тебя, а Луки Великие, Заволочье и Холм беспрекословно оставлены нами при отступлении, и что мы должны разрушить город Себеж, да еще уплатить тебе четыреста тысяч золотых червонцев за твой убыток, что ты снаряжался, отправляясь воевать наши земли. Мы никогда еще не встречали такой самоуверенности и недоумеваем: ведь нынче ты собираешься мириться, а твоя рада предъявляет такие безмерные требования, - чего же они потребуют, прервав мирные переговоры? Твои паны попрекали наших послов, что они приехали торговать Ливонской землей. Так что же: если наши послы торгуют Ливонской землей, то это плохо, а если твои паны нами и нашими владениями играют и из гордости предлагают невозможное - это хорошо? Да это не торговля была, а переговоры (А то не торговля - розговор. - Грозный излагает содержание грамоты О. Пушкина и других послов, привезенной ему К. Дзержком вместе с грамотой Батория. Текст этой грамоты, сохранившийся в Литовской Метрике (и изданной в КПМЛ, т. И, № 66), короче текста, сохранившегося в русских «Польских делах» (ЦГАДА, Польского двора кн. № 13, л. 7 - 21), и не содержит ряда мест, процитированных Грозным ; (напр, замечание панов, что послы «пришли .торговать Ливонской землей», - л. 9 об.), - видимо, несмотря на цензуру панов, Пушкину удалось отправить к дарю более пространную грамоту, чем та, которая сохранилась в литовском архиве. Не совсем понятно, что означает выражение «Луки Великие и Заволочье и Ржева пустая и Холм за хрептом [за спиной] в молчаньи [беспрекословно?] покинули»,- русские войска к этому времени, действительно, «покинули» перечисленные крепости, ио из них лишь Холм достался полякам без серьезного сопротивления (ср.: Гейдентлтейн, ук. соч., стр. 146, 160, 170). Может быть речь идет о готовности поляков «покинуть» эти четыре пункта, - из ответа Батория на комментируемое послание мы узнаем, что он соглашался уступнть-Великие Луки, Холм, Заволочье и Ржев при условии разрушения Себежа (КПМЛ, т. II, стр. 186). - «Разговором» на дипломатическом языке того времени назывались неофициальные переговоры [ср. этот термин в переговорах с английским послом Баусом в 1584 г. (Сб. РИО, т. 38,.. стр. 133)].).

А когда в вашем государстве были благочестивые христианские государи--от Казимира до нынешнего Сигизмунда-Августа, они жалели проливать христианскую кровь и посылали к нам своих послов, и наши послы к ним ездили, и наши бояре вели с их послами предварительные переговоры и неоднократно принимали решения, выгодные для обеих сторон, чтобы христианская кровь не лилась напрасно и между государствами царили мир и спокойствие, - вот к чему стремились паны в прежние времена. Ездят бывало туда и обратно, побранятся с послами и снова помирятся, и делают дело долго, а не в один час обернутся. А ныне мы видим и слышим, что в твоей земле христианство умаляется; поэтому-то твоя рада, не беспокоясь о кровопролитии среди христиан, действует наскоро. И ты бы, король Стефан, припомнил все это и рассудил: по христианскому ли это обычаю делается?

Когда послал ты к нам своих полномочных послов - воеводу Мазовецкого Стефана Крыйского с товарищами (присылал к нам своих великих послов, воеводу Мазовецкого Станислава Крыжского с товарыщи. - Напоминанием о переговорах с Крыйским царь начинает в этом послании обычное в русских дипломатических грамотах изложение истории переговоров, предшествовавших данным (стр. 215 - 222). Стефан Баторий, незнакомый с этой дипломатической манерой, был удивлен размерами грамоты Грозного, иронически сказав о ней: «Должно быть, начинает с Адама». Воевода Виленскпй (Радзивилл) объяснил ему, что царь «пишет все, что только делалось с начала войны» (см.: Дневник последнего похода Стефана Батория, стр. 39). - Польские послы Ст. Крыйский ч другие отправились к Ивану IV еще во время его похода на Ливонию в 1577 г., но царь отказался принять их во время похода (см. комментарий к посланию Я. Ходкевичу, прим. 7), а узнав о походе Грозного, Баторий сам приказал послам задержаться с приездом в Москву; в результате переговоры в Москве начались только в январе 1578 г. (текст переговоров см.: ЦГАДА, Польского двора кн. Л» 10, л. 315 об. и ел.; также в отдельной рукописи в Рукописном отделе Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Q. IV. 33). Наиболее спорным был во время переговоров вопрос о «Лифлянской земле». В конце концов польские послы сами предложили: «государь вага как хочет, так в грамоте своей и пишет, а нам отписати в своем листу про Лифлянскую землю: а что о Лифлянской земле дотычется, и о том вперед договор послом чинитн, а либо не писать ничего о Лифлянской земле» (Q. IV. 33, лл. 86 об. - 87). В соответствии с этим предложением присяга производилась над двумя несовпадающими текстами договора: в русском тексте Ливония была записана как вотчина царя, в польском. тексте вопрос этот оставался открытым [известие польского историка Гейденштейна (ук. соч., стр. 16) о том, что царь по своей инициативе «отложивши в сторону» грамоту польских послов, поклялся на своем экземпляре, является, таким образом, тенденциозно неверным]), то они .без всякого принуждения договорились с нашими боярами, написали от твоего имени грамоту, привесили к этой грамоте свои печати и присягнули, целуя крест, что, когда приедут наши послы, ты напишешь такую же свою грамоту, какую они написали в Москве, привесишь к ней свою печать и присягнешь, что будешь соблюдать эту грамоту в течение указанных лет, а наших послов отпустишь с той своей грамотой, не задерживая.

Мы же, согласно решению твоих послов и наших бояр, послали к ,тебе своих послов - дворецкого Тверского и наместника Муромского Михаила Долматовича Карпова, своего казначея и наместника Тульского Петра Ивановича Головина и дьяка Тарасия-Курбата Григорьева сына Грамотина - довести до конна то дело, о котором договорились твои послы, взять у тебя грамоту о перемирии и привести тебя на той грамоте к присяге. Но наш полномочный посол Михаил Долматович Карпов скончался неизвестно от чего, а когда его товарищи, наш казначей и наместник Тульский Петр Иванович Головин и наш дьяк Тарасий-Курбат Григорьев сын Грамотин, пришли к тебе, то ты пренебрег договором, отказался следовать присяге твоих послов, предал наших послов бесчестию и насильно посадил их под стражу, как узников. А отказались вести с тобою переговоры наши послы потому, что они, увидя твою надменность, когда ты не встал при произнесении нашего имени и не спросил о нашем здоровье, не решались без нашего ведома стерпеть это. Отныне же, как бы надменно ты ни поступал, мы ни на что не будем отвечать. А вести переговоры с твоими управителями у себя в доме нашим послам не подобало: при предках твоих никогда так не бывало. Но много говорить об этом здесь нет надобности. Ты же прислал к нам своего гонца Петра Гарабурду с непристойной грамотой (Послали к тебе послов своих...Михаила Долматовича Карпова да...Петра Ивановича Головина...А к нам еси послал гонца своего Петра Гарабурду с бездельною грамотою. - Миссии польского гонца Гарабурды в России и русских «великих послов» в Польше Карпова и Головина проходили параллельно. Гарабурда был отправлен в Москву в марте 1578 г. (еще до возвращения Крыйского); Карпов и Головин выехали в мае того же года. Обе миссии относятся уже к тому времени, когда Баторпй, справившись с оппозицией в Гданьске, решил начать войну на востоке. Именно поэтому в грамоте, посланной с Гарабурдой, король подчеркнул, что вопрос о Ливонии остается неурегулированным между обоими государствами (КПМЛ, т. II, № 19). Именно поэтому он с самого же начала повел себя по отношению к русским послам так, что Грозный имел все основания обвинять его в «гордости». Послов задержали уже на границе Литвы, а затем продолжали задерживать в Польше. Карпов, как впоследствии писал Баторий, «идучп до нас по дорозе вмер» (КПМЛ, т. II, стр. 41; Гейденштейн, ук. соч., стр. 33), и руководство посольством перешло к Головину. При приеме послов (в декабре 1578 г.) король сознательно оскорбил царя, не встав при произнесении его имени и не осведомившись о его здоровье. Головин, подчиняясь строго установленному московскому дипломатическому ритуалу, отказался вести переговоры (Гейденштейн, ук. соч.), и пребывание его в Польше затянулось на неопределенное время (послы были задержаны в литовском городке Мсцибове, оказавшись фактически на положении арестованных; король оправдывал этот поступок тем, что Иван задержал в Москве гонца Гарабурду). Такая затяжка переговоров была в интересах Батория: в течение всего 1578 г. и в первой половине 1579 г. он готовился к походу на Русь, собирал наемную армию; в Ливонии его войска уже начали войну и завоевали Двинск и Венден(ср.: Новодворский, ук. соч., стр. 78 - 86). ), а сам начал собирать против нас войска из многих земель. А в грамоте, присланной с Петром Гарабурдой, было написано, чтобы мы отказались от условий, принятых твоими послами, и составили новый наказ своим послам и велели им снова договариваться о Ливонской земле. Где же это ведется, чтобы нарушать скрепленное присягой? Даже если послы совершают что-нибудь дурное, то и тут не нарушают соглашения, а ждут истечения срока, установленного договором; послов за их вину наказывают, а что сделано, не переделывают, нигде не переделывают и присяги на кресте не нарушают. Не только в христианских государствах не принято нарушать присягу, как ты захотел сделать (называясь христианским государем, ты захотел действовать не по-христиански, надругаясь над нашей присягой и вопреки присяге твоих послов, сделанной за тебя, захотел делать все сызнова, - это нигде не ведется!), но и в бусурманских [мусульманских] государствах (Айв бесерменских государьствах тово не ведетца. - Обвинение Батория в «бесерменстве» (сочувствии мусульманам) и ненависти к христианам проходит через все комментируемое послание. Обвинение это имело своим основанием то обстоятельство, что Баторий до вступления на польский престол был (в качестве семиградского князя) вассалом: турецкого султана и пользовался его поддержкой в борьбе за престол. Габсбурги обвиняли Батория в зависимости от султана еще во время переговоров с Грозным в 1576 г., но в первое время царствования Батория Грозный не пользовался этим дипломатическим аргументом. Появление этого аргумента в комментируемом послании связано с попыткой сближения с Габсбургами и папой (см. выше, стр. 515): целый ряд мест в комментируемом послании дословно совпадает с грамотами, посланными Грозным в 1580 г. императору и папе через гонца Истому Шевригина (см.: Памятники дипломатических сношений, т. I, стр. 790-793; т. X, стр. 8 - 10). Намеки на «бесерменство», как и обвинение в некоролевском происхождении, сильно задевали Батория. Это видно из его ответа на комментируемое послание: «Яко нам смееш припоминать так часто безсурмянство, ты, который еси кровь свою с ними помешал ;1т. е. - находишься с ними в родстве], которого продкове [предки]...кобылье молоко, что укануло на гривы татарских гакап [кобыл], .лизали...?!» (КПМЛ, т. II, стр. 205).).не принято нарушать клятву; даже бусурмане, если они государи почтенные и разумные, держат клятву крепко и не навлекают на себя хулы, а тех, кто нарушит обещание, укоряют и хулят, и нигде не нарушают обещанного. Да и у предков твоих этого не бывало, чтобы нарушить то, о чем послы договорились; ты установил новый обычай! Прикажи поискать во всех своих книгах - ни при Ольгерде, ни при Ягайло, ни при Витовте, ни при Казимире, ни при Альбрехте, ни при Александре, ни при Сигизмунде Первом, ни в наше время при Сигизмунде-Августе никогда не поступали по твоему новому обычаю. И если уж ты этих прежних государей называешь своими предками (ни при Ольгерде...а коли тех прежних государей пишешь предки своими. - Иван IV перечисляет представителей династии Гедиминовичей, занимавших с начала XIV в. литовский престол (Ольгерд, Витовт - великие князья Литовские), а с конца XIV в. приглашенных на польский престол (начиная с Ягайло, откуда и название династии - Ягеллоны; Ягайло, Казимир, Александр, Сигизмунд I, Сигизмунд II Август - польские короли); он снова намекает на то, что избранный король Баторий не является потомком этих государей.) чего же ты по их установлениям не действуешь, а заводишь свои новые обычаи, которые приводят к пролитию невинной христианской крови? Те прежние государи, предки твои, не нарушали обещаний своих послов. Узнав о таком неподобающем деле, мы задержали твоего гонца Петра Гарабурду, ожидая, что ты согласишься на достойное соглашение и доведешь дело с нашими послами до конца. И тут мы узнали, что ты готовишься к войне. Тогда мы отправили к тебе твоего гонца Петра Гарабурду, а с ним своего гонца Андрея Михалкова с грамотой (Петра Гарабурду к тебе отпустили, а с ним к тебе отпустили…Ондрея Михалкова з грамотою. - Гарабурда и Михалков были отправлены Иваном Грозным из Москвы в январе 1579 г. В посланной с Михалковым грамоте [КПМЛ, т. II, № 20; на грамоте стоит дата «январь 7088» (1580 г.), несомненно ошибочная] царь писал, что вопрос о Ливонии - «дело особное», и предлагал Баторию прислать для обсуждения этого вопроса специальных «великих послов». Русские послы Головин и другие и после отправления Гарабурды в течение полугода оставались задержанными в Польше [отпуск их относится к 1 июня 1579 г. (КПМЛ, т. II, стр. 42) вопреки тенденциозному рассказу Гейденштейна, сообщающего об отпуске Гарабурды после известия об объявлении Баторием войны Грозному (Гейденштейн, ук. соч., стр. 40)].), в которой написали, что нельзя так поступать: отменить присягу и все делать заново; тебе следовало довести до конца то соглашение, которое заключили твои послы с нашими боярами; а о Ливонской земле ты должен прислать к нам других своих послов, и мы поручим боярам договориться с ними, как должно. И ты, не послушав этого, впал в еще большую ярость и, нарушив присягу своих послов, выгнал наших послов из своей земли, как каких-то злодеев, не допустив их до свидания с тобой. С ними ты наспех прислал к нам своего гонца Венцлава Лопатинского с грамотой, а в ней написал о нашем государском величестве многие несправедливые слова и укоры, которых не стоит подробно повторять, а после этого отпустил к нам нашего гонца Андрея, прислав с ним грамоту, также наполненную яростью (прислал еси к нам гонца своего Венцлава Лопатинского з грамотою...гонца нашего Ондрея к нам отпустил еси, а с ним свою грамоту прислал еси также яряся. - Летом 1579 г. Баторий, полностью подготовившись к военным действиям, решился открыто объявить войну царю. 1 июня он «выбил из своей земли кабы злодеев» русских послов Головина и других, а 26 июня отправил к Грозному своего посла Лопатинского (русский гонец Андрей Михалков был отпущен обратно примерно в одно время с отправкой Лопатинского, - ср. комментируемое послание с заголовком в КПМЛ, т. II, стр. 42). «Лист», посланный с Лопатинским, представлял собою «разметную грамоту» - объявление войны. Баторий ставил в вину царю, главным образом, его военные действия в Ливонии в 1577 - 1578 гг. (текст грамоты в КПМЛ, т. II, № 22 на белорусском языке не совсем совпадает с польским текстом в «Acta Stephani regis», Acta Historica res gestas Polonia illustrantia, t. XI, Krakow, 1887, № СХ IV). Грозный первоначально задержал Лопатинского, но уже в ноябре 1579 г. (после взятия Полоцка) писал Баторию, что, хотя ему до сих пор «не вместилося» отпустить этого гонца, но он вскоре это сделает; в декабре 1579 г. гонец, действительно, был отпущен, но при отправке ему было указано, что «которые люди с такими грамотами ездять, и таких везде казнят; да мы, как есть государь христианский, твоей убогой крови не хотим» (КПМЛ, т. II, стр. 53).). Сам же ты пошел войной со многими людьми из разных земель и с нашими изменниками - Курбским, Заболоцким, Тетериным (и с нашими израдцами, с Курбским и с Заболоцким и с Тетериным. - Участие этих «израдцев» (изменников) в походе на Полоцк подтверждается и в ответе Батория на комментируемое послание (КПМЛ, т. II, стр. 200; о Заболоцком см. комментарий к первому посланию Курбскому, прим. 2).) и другими. И нашу вотчину, город Полоцк, взял изменой: наши воеводы и люди плохо дрались против тебя и изменнически сдали тебе город Полоцк. Ты же, идя на Полоцк, сам писал нашим людям грамоту, чтобы они нам изменяли и переходили к тебе с крепостями и городами, и хвалился, что отомстишь нам за наших изменников. Не на войско надеешься - на изменников! (А надеется не на воинство, на израду! - Осада Полоцка Стефаном Баторием длилась с середины августа до середины сентября 1579 г. Перед началом этой осады король послал защитникам Полоцка грамоту, в которой оправдывал свое наступление против царя и обещал «то, что он [т. е. Иван IV] по отношению к многим людям и вам, его подданным, совершал и совершает, обратить на него самого и освободить христианский народ от кровопролития и неволи» (Acta stephani regis, стр. 173). Несмотря на этот призыв, Полоцк оборонялся очень энергично и был сдан лишь после пожара в крепости. Героизм русских войск при обороне Полоцка и других городов отмечается даже в ответе Батория на комментируемое послание (КПМЛ, II, стр. 200 - 201).). А мы, не ожидая, что ты так поступишь, и надеясь на присягу твоих послов (ведь ты поступил так, как от веку не бывало!), пошли было очищать свою вотчину, Ливонскую землю. Но когда мы пришли в свою вотчину, в Псков, до нас дошла весть о тебе, что ты пришел с войной к нашей вотчине, к Полоцку, и мы, не желая, вопреки присяге, начинать с тобой кровопролитие, сами против тебя не пошли и большого числа людей не послали, а послали лишь немногих людей к Соколу разведать о тебе. Тем временем твой воевода Виленский, придя со многими людьми к Соколу, необыкновенным способом зажег город Сокол и перебил наших людей, а над мертвыми надругался беззаконным образом, как не слыхано и у неверных; убить кого-нибудь в бою и оставить - это военный обычай, а твои люди поступили собачьим обычаем: выбирали трупы лучших воевод и детей боярских, разрезали у них животы и вынимали у них сало и желчь, как бы для колдовства (как бы волховным обычеем. - Крепость Сокол была взята гетманом Мелецким (а не Радзивиллом, тогдашним воеводой виленским) вскоре после взятия Полоцка; «новое умышление», примененное при этом, заключалось в том, что крепость была подожжена раскаленными ядрами. Немецкие ландскнехты, участвовавшие во взятии города, умертвили русских пленных, в том числе воеводу Шеина. О происшедшем при взятии Сокола надругательстве над трупами рассказывает Гейденштейн (ук. соч., стр. 79: «многие из убитых отличались тучностью; немецкие маркитантки, взрезывая такие тела, вынимали жир для известных лекарств от ран, и между прочим это было сделано также у Шеина») и французский историк де-Ту (Thuani Historiarum sui temporis, p. IV, tII. Lutetia, 1614, стр. 304). В ответе на комментируемую грамоту Баторий (или Замойский, составитель ответа) сделал повштку оправдать этот поступок своих ландскнехтов тем, что «то бывает во всем христианстве, те тела мертвые в малые куски розрезывают, присматриваючися члонков всых и внутрностн, абы у хоробах [болезнях] и ранах живым, иомагали» (КПМЛ, II, стр. 202).). Ты пишешь и называешь себя государем христианским, а дела у тебя делаются недостойные христианских обычаев: христианам не подобает радоваться крови и убийствам и действовать подобно варварам. И мы, всё еще сохраняя терпение и надеясь, что ты умеришь свои притязания, разрешили своим боярам снестись с твоими панами, да и сами неоднократно с тобой сносились. Но ты возгордился безмерно и не захотел делать так, как велось, при твоих предках, и не пожелал послать к нам послов по прежним обычаям, а начал снаряжать войско против нашей земли. В грамоте же, которую ты прислал нам со своим гонцом Венцлавом Лопатинским, написано, что наши послы «призваны перед твой маестат» - как-будто это какие-то безвестные сироты, а не послы, и поставили их, этих сирот, у порога дверей и оттуда они беседуют с тобой, как с богом на небесах: гак выглядит это «лризвание послов перед твой маестат» и твоя безмерная гордость! Ни в каких землях такого не слыхано: когда к великому государю приходят послы не только от равного, но даже и не от великого государя, то держат их по посольским обычаям, а не как простых людей, не как данников, не ставят их «перед маестатом» («перед маистатом» их не ставят. - В «разметном листе», посланном с гонцом Лопатинским (КГ1МЛ, т. II, стр. 45), Баторий жаловался царю, что русские послы не сказали ему ни слова (речь идет, очевидно, о посольстве Головина, - см. выше, прим. 6), «кгды перед маестат наш были возвани», т. е. «когда были приглашены к нашему величеству» (лат. majestas - величество). Недовольство этим выражением, обнаруженное Грозным в комментируемом послании, Баторий (или Замойский) объяснил в своем ответе на него тем, что Грозный не понял смысла слова «маестат»: «глупе то и неведоме пишешь: тым прозвищом латинским значитца моць владзы земское, которого слова звычай пошол от речи посполитое Римское» (КПМЛ, т. И, стр. 198). В ходе дальнейших дипломатических переговоров Грозный отверг это обидное для него обвинение в невежестве: «и мы то ведаем: маистат - государство, а на манстате - государь на государстве, и государь государства болши: приведут к государю, цно то к его лицу, а приведут к маистату, ино то к повеленью к государскому приведут, а не к самому государю, ино то уж ниже, да и хуже» (Памятники дипломатических сношений, т. X, стлб. 223 - 224). Употребляя здесь слово «государство» в смысле «государское величество» Грозный, таким образом, верно понимает смысл латинского majestas; выражение «привести к величеству», действительно, звучало на тогдашнем дипломатическом языке более гордо, чем «привести к государю» (ср. это же выражение у самого Грозного в переписке со шведским королем Иоганном III, выше, стр. 144).).Также, когда ты прислал нам со слугой наших бояр Левой Стремоуховым свою охранную грамоту для наших послов (а твои паны написали нашим боярам, чтобы мы по этой охранной грамоте послали своих послов), то эта грамота оказалась написана не таким образом, как пишутся охранные грамоты для послов: твоя грамота написана как бы для мелких купцов, проезжающих через твое государство. На что похоже такое высокомерие? Ты бы даже своему воеводе Виленскому не написал таких укоров, какие заключены в этой грамоте (своему ты воеводе Вилснскому так укорнзнено не напишешь, как та грамота писана. - После падения Полоцка и Сокола, из Москвы в Литву был отправлен к конце октября 1579 г. гонец Лев (Леонтий) Стремоухов, - формально не от царя, а от Боярской думы (в обстановке польского наступления предложение мира со стороны самого Грозного имело бы унизительный характер). Гонец этот должен был передать литовским панам просьбу московских бояр - убедить их государя начать мирные переговоры. В своем ответе, посланном с тем же Стремоуховым, члены литовской рады обвиняли царя в том, что он «жадает чужого», в частности - «земли его королевское милости Лифлянскую и Курлянскую», и отказывались послать послов к русскому государю, но соглашались принять русских послов, обещая во время их путешествия в Польшу не вести военных действий (изложение этой грамоты см.: КПМЛ, т. II, стр. 59; Гейденштейн, ук. соч., стр. 101). Грамота литовской рады не удовлетворила Боярскую думу, - в ответе на нее, написанном в феврале 1580 г., русские бояре писали: «нинешная грамота, што есте прислали к нам именуючи опасною грамотою, не по прежнему обычаю прислано: того наколи не бывало, а издавна вам, папом радам и братии нашей самым в ведомее, што господара нашого послы и посланники наперёд литовских послов не хаживали» (КПМЛ, т. II, стр. 61).). Таких укоров мы не слышали ни от турецкого, ни от иных бусурманских государей. Но мы, всё еще сохраняя терпение, чтобы не допустить пролития христианской крови, послали к тебе своего дворянина Григория Афанасьевича Нащокина, а в грамоте писали тебе, чтобы ты послал к нам своих послов по прежнему обычаю. Устно же мы передали тебе с этим дворянином, чтобы ты, если не захочешь послать к нам послов по прежнему обычаю, прислал нам подобающую охранную грамоту для наших послов, а не такую, какую ты послал с Левой Стремоуховым, и тогда мы к тебе тотчас же пошлем своих послов, хотя это и противоречит прежним обычаям, а ты бы дожидался наших послов в своем государстве. Ты отпустил к нам нашего дворянина Григория с грамотой кнам, но послать по прежнему обычаю послов не пожелал. А в своей грамоте ты писал, чтобы мы прислали к тебе своих послов, и прислал на наших послов охранную грамоту, но указал такой срок для прибытия послов, что невозможно было поспеть не только послам, но и гонцу (И ты нашего дворянина Григорья к нам отпустил...а срок еси учинил нашим послом у себя быти, как невозможно не токмо что послом поспети, ни гонцу к тому сроку по бывать. - Гонец Нащокин был отправлен Иваном Грозным к Баторию в апреле 1580 г.; как и предыдущий гонец, т. е. Стремоухов, он должен был убедить польского короля начать мирные переговоры (но выступал на этот раз уже прямо от имени царя, а не от бояр). Когда ему не удалось убедить Баторня начать переговоры первым, он, согласно имевшейся у него инструкции, предложил королю послать «опасный [охранный] лист» для русских послов. Король согласился на это, но сперва совсем отказался соблюдать перемирие на время переговоров, издевательски заявляя, что, если он будет в походе, то «ближей послом вашим до нас прийти и доброе дело становити будет», а затем согласился на короткое перемирие сроком в пять недель (от 14 июня 1580 г., когда была дана его «опасная грамота», см.: КПМЛ, т. II, № 41 и № 42). За это время он полностью подготовился к походу и следующих русских гонцов и послов принимал уже в лагере (ср.: Новодворский, ук. соч., стр. 132). ). А сам, желая пролития христианской крови, как только отпустил нашего дворянина Григория, тотчас же, не дожидаясь наших послов, сел на коня и пошел войной на нашу землю. А при предках твоих не принято было воевать, пока послы едут; только когда послы чего-нибудь натворят, тогда начинали войну, да и то не сразу. А мириться с мечом в руках, как теперь при тебе, - какой же это мир? И мы, видя, что ты не щадишь христианства, спешно послали к тебе своих послов - своего стольника и наместника Нижегородского князя Ивана Васильевича Сицкого-Ярославского, своего думного дворянина инаместника Елатмовского Романа Михайловича Пивова и дьяка своего Фому-Дружину Пантелеева сына Петелина. А перед ними послали к тебе своего слугу Федьку Шишмарева с грамотой, прося, чтобы ты подождал наших послов в своей земле. Этот наш гонец встретил тебя на дороге, вблизи Витебска, но ты даже не взглянул на нашу грамоту, а сам пошел на нашу землю военным походом, никого не пропуская и не щадя христианской крови. И мы велели своим послам итти к тебе в военный стан, хотя еще никогда не бывало, чтобы послы находились в войске. Мы и тут хотели тебя ублаготворить, да не ублаготворили, - ты и в Витебске не подождал наших послов и пошел на нашу землю войной, а наших послов велел вести за собою неспеша. А тем временем наши изменники по твоим жалованным грамотам уступили твоим людям Велиж, У свят и Озерище, а сам ты пошел к Лукам, а наших послов велел нести за собой. И, придя к Лукам, ты начал приступ, а нашим послам велел вести переговоры, но какие же тут могут быть переговоры? Сколько льется неповинной христианской крови, а послам вести переговоры! (И мы видячи твое нежаленье о хрестьянстве...посольство их все нзрушилося. - Гонец Шишмарев прибыл к Баторию в местечко Чашники (место это Баторий нарочно избрал для встречи русских послов, так как из него шла дорога и в Смоленск и к Великим Лукам, и было непонятно, куда он собирается итти походом) 19 июля 1580 г., в день, когда истек установленный Баторием срок перемирия; Грозный просил через этого гонца продлить срок перемирия, чтобы могли успеть приехать его «великие [полномочные] послы»; Баторий отказал в этом и двинулся через Витебск на Великие Луки (Гейденштейн, ук. соч., стр. 109 - 111). 7 августа польским войскам сдался (после четырехдневной осады) Велиж, 16 августа - Усвят; Озсрище, вопреки указанию комментируемого послания, было взято Баторием значительно позже - после падения Великих Лук. 27 августа Баторий начал осаду Великих Лук, а 28 августа к нему прибыли «великие послы» царя - Сицкий, Пивов и другие. Послы стали непосредственными свидетелями осады города, находясь в лагере осаждающих в «особливом намете» (шатре); как сообщает приписка к тексту их «речей», записанных литовскими канцеляристами, «но лх выеханыо был замок запален так, иж они огонь видели» (КПМЛ, т. II, стр. 104). Несмотря на это послы проявили большую настойчивость и упорство, соглашаясь уступить только те города в Ливонии, которые (после окончательной измены Магнуса) все равно перешли в польские руки, и несколько западнорусских городов, захваченных Баторием. Переговоры прервались (послы предложили обратиться к царю за новыми инструкциями) еще до взятия Баторием Великих Лук (6 сентября 1580 г.) ). А твои паны, приходя к нашим послам, говорили, отрубая одним словом: либо сделай так тогда будет мир, а не сделают так, как говорят паны, тогда миру не будет. Что же это за мир? Паны с послами в шатре говорят о мире, а в то же время по городу бьют непрерывно, - что ж тут послам с панами твоими делать? А когда ты занял город, тут послам уже и посольствовать нечего - тут уже всему их посольству конец! А к нам прислал ты своего гонца Григория Лазовицкого с грамотой и с ним отпустил нашего сына боярского Никифора Сущова, а предлагал при этом неподобающее дело, которое не может осуществиться, а другого своего гонца Гавриила Любощинского прислал к нам (А к нам еси прислал гонца своего Григорья Лазовпцкого з грамотою и с ним отпущал нашего сына боярского Микпфора Сущова… а другово еси гонца своего Гаврила Любощинского прислал к нам. - Гонец Григорий Лазовицкий был отправлен Баторием к Грозному 5 сентября 1580 г. (накануне взятия Великих Лук); вместе с ним ехал Никифор Сущов - гонец к царю от находившегося в Польше русского посла Сицкого. В грамоте, врученной гонцу, король требовал от царя уступки всей Ливонии (КПМЛ, т. II, № 54). Через несколько дней к королю прибыла грамота от царя с извещением об отвоевании русскими у поляков захваченного ими на время Крейцбурга (тамже, № 55). Баторий в ответ на это послал к царю гонца Любощинского, «похваляяся», что он взял Великие Луки (там же, № 56).) с сообщением, что взял Луки, как бы грозя нам и хвастаясь. А сроки ты устанавливаешь невозможные, так что не только наши гонцы к тебе, но и твои гонцы к нам за такие сроки не могут приехать; ездят же они по дорогам лениво, а из-за этого льется невинная христианская кровь. И такого нечестия даже в бусурманских государствах не слыхано, чтобы войска сражались, а послы тут же вели переговоры. Если послы - то они и ведут переговоры, а если хотят воевать, то выставляют какую-нибудь причину, прерывают переговоры и шлют войска. Всю осень таскал ты за собой наших послов, да и всю зиму продержал их у себя, а отпустил их ни с чем, за все это укоряя и ругая нас. А когда послы наши были у тебя в Варшаве, твои паны отказались от тех условий, о которых они же сами говорили нашим послам под Невелем. Когда же паны твоей рады приходили к нашим послам с ответом, вместе с ними пришло человек с сорок твоих людей, а твои паны сказали послам, что это твоя младшая рада. Ни при каких твоих предках не бывало, чтобы при переговорах были иные люди, кроме радных панов. Видно, твоя рада, желая лить христианскую кровь, всю твою землю склоняет к пролитию христианской крови. Побеспокоились ли твои паны о христианской крови, когда они говорили нашим послам в Варшаве: «на тех условиях, о которых мы с вами, а вы с нами сговорились под Невелем и о которых вы просили и получили ответ, христианский мир заключен быть не может, - ведь после этого прошла долгое время и наш государь понес большие расходы на войско: взял наш государь у вашего государя Заволочье, а теперь начал снова собирать войско, тут уж без расходов не обойтись»? (И волочил еси наших послов...не без накладу ж. - После неудачных переговоров в августе 1580 г. русские послы Сицкий и другие оставались в Польско-Литовском государстве и продолжали переговоры до февраля 1581 г. Осенью 1579 г. они встретились с литовскими панами в Невеле и, на основании новых инструкций царя (КПМЛ, т. II, стр. 120), согласились уступить польскому королю все города п Двине, завоеванные в 1577 г., а также замки Каркус и Трпкат, требуя возвращения из завоеванных Баторием городов только Великих Лук, Невеля и Велижа; судя по материалам «Метрики Литовской», предложение это не было принято (КПМЛ, т. II, № 59; о каком соглашении под Невелем говорит Грозный в комментируемом послании - не ясно). Во время переговоров в Варшаве в феврале 1581 г. послы согласились еще на уступку Вольмара, но паны заявили, что ими на войну «великий наклад учинен» и что в одной (Ливонской) земле не могут быть «два пана» (КПМЛ, т. II, стр. 126).). По-христиански ли твои паны говорят: проливать христианскую кровь не жалеют, а о расходах жалеют? А если тебе убыток, так ты бы Заволочья не занимал, кто тебе об этом бил челом? А это ли не жажда кровопролития - послов у себя держать, дела с ними не делать, от брата своего послов не ждать, а войско снова собирать, да все это еще нам в убыток поставить? Кто тебя заставляет так расходоваться?

Отпуская к нам наших послов, ты передавал с ними, что если мы захотим с тобой соглашения, то можем послать к тебе еще послов. И мы, всё еще сохраняя терпение и надеясь, что ты придешь в себя и откажешься от безмерных требований, послали к тебе других послов - дворянина своего и своего-наместника Муромского Остафия Михайловича Пушкина с товарищами. Но ты, охваченный высокомерием, и тут не пошел на приемлемые условия и передал нашим послам через радных панов, что ты с нами не помиришься, пока мы не уступим всю Ливонскую землю со всеми крепостями и снаряжением г кроме того, мы должны уступить тебе Себеж; Велнж и Невель уже у тебя, а Луки и Заволочье и Холм оставлены при отступлении, как и Озерище и Усвят. Да к тому же мы должны еще уплатить тебе за твои сборы, когда ты снаряжался на нашу землю,- всего четыреста тысяч золотых червонцев, и заключить вечный мир. А ты будто присягал, что будешь добывать у нас Ливонские земли и разрешишь другие давние споры времени великого государя блаженной памяти Ивана, деда нашего, и короля Александра.

И если это так будет, то что же это будет за мир? Взять теперь у нас казну, нанести нам убыток, да на наши же деньги нанять людей и взять нашу Ливонскую землю, а немного погодя, наполнив ее своими людьми, собрать еще большие силы, да на нас же напасть и остальное отнять! Можно ведь и не мирясь все это делать и невинную христианскую кровь проливать! Видно ты хочешь беспрестанно воевать, а не мира ищешь; хотя бы мы тебе и всю Ливонскую землю уступили, да ведь тебя и этим не успокоишь, и после этого все равно ты будешь лить христианскую кровь! Вот и теперь - чего только ты у прежних наших послов ни просил, а нынешним нашим послам ты еще прибавил Себеж, а дай тебе его - возгордишься безмерно и еще чего-нибудь попросишь, ничем не удовлетворишься и не помиришься. Мы добиваемся, как бы унять кровопролитие, а ты добиваешься, как бы воевать и лить невинную христианскую кровь. Так чем нам с тобой мириться, можно и не мирясь то же делать. Не по христианскому обычаю все это у тебя делается! Мы писали к тебе неоднократно, что если бы ты прислал к нам своих послов по прежнему обычаю, то пролитие неповинной христианской крови прекратилось бы скорее. Послы же наши не могут добиться мира потому, что когда мы посылаем к тебе наших послов с каким-нибудь предложением, ты на него не соглашаешься, а выставляешь новое требование и, прервав переговоры, снова принимаешься воевать; просишь прислать еще послов, а сам все время сидишь на коне наготове, а сроки указываешь по бусурманскому обычаю такие, чтобы послать было нельзя. Вот ведь и теперь - мы уже надеялись, что тебя ублаготворили, послали своих послов, согласившись на все, что ты хотел, а тебе и это не полюбилось, и ты, выставив неприемлемые требования и не сделав дела, сел на коня и пошел на нашу землю войной. Потому-то так и получилось, как мы к тебе писали, что нашим послам никогда не добиться от тебя соглашения.

Иван Грозный. Фреска из Ново-Спасского монастыря

А что наша вотчина, Ливонская земля, - твоя, это написано несправедливо; никогда ты не сможешь доказать, чтобы она при каких-либо твоих предках со времен Казимира звходила в королевство Польское и великое княжество Литовское. Если же у тебя есть об этом грамота или какое-нибудь доказательство, пришли к нам, и мы их рассмотрим и в соответствии с этим будем поступать, как подобает. Не доказать тебе этого!Только когда появилось в твоей земле лютеранство, воевода Виленский Николай Янович Радзивил и иные паны начали спор о Ливонской земле ради пролития христианской крови (Миколай Янович Радивил… - по прозвищу Черный, воевода Виленским, один из крупнейших политических деятелей времени Сцгизмунда II Августа (умер в 1565 г.), активный деятель польской реформации (кальвинист). Радзнвилл от имени польского короля вел переговоры с Кетлером и добился подчинения южной и центральной Ливонии Польше в 1559 г. (см. выше, комментарий к первому посланию Курбскому, прим. 41 и след.). Замечание Грозного о том, что первопричиной вмешательства Польши в ливонские дела было «люторство», стоит, вероятно, в связи с его переговорами с папой в момент написания комментируемого послания.). В семь тысяч шестьдесят седьмом году [1558/59 гг.], когда король Сигизмунд-Август присылал послов своих - пана Подляшского Василия Тышкевича с товарищами, они говорили с нами по его поручению о ливонцах, как о чужой земле: что государь их им поручил заключить договор не только между нами и собою, но что ен рад и все христианство видеть в мире, что, как он узнал, мы ведем войну с Ливонией - орденом Немецкой империи, а этого не допустит император и Немецкая империя, что, кроме того, архиепископ Рижский Вильгельм князь Бранденбургский - его родственник, и из-за нанесенной Вильгельму обиды он в прошлом году выступал против этой земли и воевал до тех пор, пока ливонцы не осознали своего преступления и не попросили прощения, и тогда он, вернув князю-архиепископу его прежний сан, принял их просьбу, не разрушая их земли, ибо они - христиане; поэтому он и нас просил остерегаться кровопролития и сохранять мир с его родственником, князем-архиепископом Рижским. Сам посмотри: если бы Ливонская земля входила в королевство Польское и великое княжество Литовское, он бы об этом упомянул, а он вовсе не упомянул и не называл эту землю евоею, а говорил о ней, как о чужой; войной же он ходил на нее не для того, чтобы ее покорить себе, а ради своего родственника, архиепископа Рижского Вильгельма, потому что его обидели ливонцы; ходил за его обиду, а не для того, чтобы их подчинить. Сам же написал: «не разрушая их землю», - заметь, что «их землю», а не свою. А после этого в семь тысяч шестьдесят восьмом году [1560 г.] прислал к нам король Сигизмунд-Август своего посланника Мартына Володкова и с ним передавал о Ливонской земле, что она издавна христианскими императорами передана его предкам и присоединена к их наследственному владению - великому княжеству Литовскому для укрепления и обороны. Рассуди сам, король Стефан, хорошо ли государям говорить противоречивые вещи (неодностайные речи. - «Неодностайные» - противоречивые (ср. польск. jednostajny - единообразный). - Грозный точно цитирует два диплематических заявления Сигизмунда II Августа: из речей польских послов Тишкевича (Тышкевича) в марте 1559 г. (Сб. РИО, т. 59.. стр. 578) и из грамоты, привезенной посланником Мартином Володковым (Володковичем) в начале 1560 г. (там же, стр. 603, 606 - 607). События, о которых упоминалось в первой грамоте польского короля, происходили в 1556 - 1567 гг. Архиепископ Рижский Вильгельм маркграф Бранденбургский (брат герцога Альбрехта Прусского и племянник Сигизмунда II Августа) подвергся нападению со стороны магистра ордена (магистр подозревал его, не без основания, в стремлении поставить Ливонию под польский протекторат). Архиепископ Рижский был взят в плен, но в дело вмешался польский король и принудил магистра к полной капитуляции (см.: Хроника Рюссова, Прибалт, сб., т. II, стр. 347 - 350). Разница между содержанием двух грамот, отмеченная царем, объясняется тем, что в августе - сентябре 1559 г. Кетлером был заключен договор (см. выше, комментарий к первому посланию Курбскому, прим. 41), по которому южная и центральная Ливония перешла под польскую власть.): через своих послов передавал, как о чужой земле, а тут заявляет, что она ему передана от императора, и называет ее своею! В своей грамоте он писал также, что князья, магистр Кетлер и другие, обратились с мольбой о покровительстве к его маестату. И, сделав такое неправое дело, паны короны Польской и великого княжества Литовского стали называть Ливонскую землю своей и послали туда своих смутьянов-ротмистров. И если бы они говорили правду, то в одно слово говорили бы, а то говорят и пишут разными словами, ухищряясь как-нибудь прибрать к рукам Ливонскую землю и проливать неповинную христианскую кровь. После этого твои паны стали говорить, что мы вопреки присяге вступили в Ливонскую землю, но до сих пор не могут указать, в какой же это грамоте мы присягали. И после этого принялись говорить, что мы нарушили охранные грамоты и вторглись в Ливонскую землю, а мы ничего этого не нарушали, ибо Ливонская земля не упоминается в мирных грамотах ни с какой стороны и в охранных грамотах не говорится, что мы не должны очищать свою вотчину, Ливонскую землю, от врагов. Опять-таки, если у тебя имеются какие-нибудь грамоты твоих предков, наших прародителей и наши о Ливонской земле, пришли их к нам и мы тогда не будем больше говорить о Ливонской земле, а то, кроме кровопролития, оправдания у тебя никакого нет. А как можно нарушать то, чего ни в каких грамотах нет и никогда не бывало? А у панов твоих вечно одни и те же слова: напал на ливонцев, нарушил присягу, нарушил охранную грамоту. Но если эта земля существовала отдельно, а жители ее были нашими данщиками, и были в ней магистр и архиепископ и епископы, а в городах - князья, а ни одного литовца там не было, то была ли тогда нарушена присяга и охранная грамота с Литвой? И кто ими владел, неужели литовские ротмистры? Этого тебе никак не доказать! Когда они еще не были разорены, они обращались к нам с челобитными, а поссорившись, заключали мир с такими же нашими вотчинами, как они сами, с Великим Новгородом и Псковом. А в челобитных они писали, что они испросили у нас прощения за то, что они присоединялись к королю Польскому и великому князю Литовскому, и что отныне они никогда не будут присоединяться к нему и ничем не будут ему помогать. Если хочешь - можешь в этом убедиться: мы послали тебе списки с тех грамот при этой своей грамоте. А если, может быть, ты захочешь посмотреть самые эти грамоты, то пошли посмотреть своих полномочных послов, и мы им покажем грамоты с печатями, в которых ливонцы били челом о своих винах нашим прародителям, деду нашему, блаженной памяти великому государю Ивану, и отцу нашему, блаженной памяти великому государю и царю всея Руси Василию, и в которых они отреклись от подчинения королевству Польскому и великому княжеству Литовскому. Но ведь если бы Ливонская земля принадлежала Польше и Литве, то ливонцы не-писали бы так в своих челобитных грамотах. Почему твои предки не удержали их, когда они в шесть тысяч девятьсот-шестьдесят восьмом году [1460 г.] присылали бит,ь челом прадеду нашему, блаженной памяти великому гооударю,Василию Васильевичу (прадеду нашему...великому государу Василью Васильевичу. - Челобитье Василию Темному, о котором идет речь в этой грамоте, имело место, очевидно, после неудачного нападения ливонцев в 1459 г. на псковские земли. В 1460 г., с согласия в. к. Василия, Новгород и Псков заключили с Ливонией перемирие на пять лет (Псковские летописи, 1941, стр. 56 - 57).) о котором ты пишешь, будто он заключил соглашение с Казимиром о Великом Новгороде? А если бы это утверждение было справедливо, то ливонцы не посылали бы бить челом нашему прадеду через Новгород. А они многократно носылали бить челом также и деду нашему, блаженной памяти великому государю Ивану, и отцу нашему, блажедной памяти великому государю и царю всея Руси Василию, и к нам, и эти приходы и челобитья их послов, не тайные, но явные, были известны в Москве представителям всяких вероисповеданий и чужеземцам. А предки твои ни нашим прародителям, ни нам, когда мы еще были в юношеском возрасте, никогда не писали, чтобы мы не принимали челобитья ливонцев и не вступали в их области и не называли их своими подданными; а если бы это была их земля, то твои предки бы об этом не молчали, а раз молчали - значит, это была не их земля! А что твои паны возражают: если это была наша земля, то зачем нам было с нею заключать перемирие? Так ведь эта земля была особая, наша вотчина, отданная в держание [управление], жили в ней немцы, а заключали соглашения о перемириях с нашими вотчинами - Великим Новгородом и Псковом - с нашего разрешения и по нашему приказу, подобно тому как мужики в волостях заключают между собой соглашения, как им торговать, а не так, как заключаются перемирия между государями. Ты вот называешься Прусским, а в Пруссии свой князь и ты принимаешь от него присягу - стало быть, Пруссия не твоя? Вот Ливония и была такой же нашей вотчиной, отданной в держание, как Пруссия, у тебя. Твои паны говорят на это, что, если это была наша вотчина, то мы должны были бы назначить им держателей [управителей], - но ведь эта наша вотчина, Ливонская земля, была не нашей веры, а жили в ней немцы, и наши прародители и мы оказали им милость, позволили им выбирать магистров и держателей согласно их вере И обычаю, а у них зато были устроены христианские церкви, дворы и слободы для русских купцов, которые торговали. приезжая к ним. А хотя держателей они получали, но ведь они получали их от папы, - епископов ведь всех ставит папа, а не король, и твои предки епископов не ставили. Вы вспоминаете еще, что архиепископ Вильгельм был родственник короля Сигизмунда-старого, - так ведь для него нигде местечка не было, и по просьбе короля ливонцы дали ему архиепископство Рижское; а ставил его в архиепископы опять-таки папа, а не король: короли ведают мирскими делами, а церковными делами ведает папа и архиепископы и епископы; так дает ли это основание считать Ливонскую землю вашей? (а у нас была наша отчина в прикладе...а хоти и преложоных они имали...ино потому Лифлянтская земля ваша же ли? - Слово «приклад», которым в данном случае царь характеризует отношение Ливонии к Руси, - разъясняется из контекста: Грозный указывает, что Ливония была «наша прикладная отчина, как у тебя Прусы». Прусский герцог - вассал Польши; Грозный, следовательно, «вотчиной в прикладе» именует вассальную (ленную) территорию. Так понял это место и Баторий: возражая на комментируемое послание, он (или Замойский - составитель ответа) писал, что, если бы Ливония была у русского царя в «ленном голде» (т. е. в вассальной зависимости), то сохранились бы «привилеи» и другие документы ленных отношений, и русские государи предлагали бы на утверждение «папежу» ливонских «Опекунов», как это делают польские короли с Пруссией (КПМЛ, т. II, стр. 188 - 190). О рижском архиепископе Вильгельме см. выше, прим. 21.). А что паны твои говорят, что ливонцы вели войну с блаженной памяти великим государем и царем всея Руси Василием, отцом нашим, так тут дивиться нечему! Часто бывает, что подданный, желая выйти из подданства, противится своему государю - за это его и наказывают. Воевали же Ягакло и Витовт с пруссами, а предки твои с Кондратом, князем Мазовецким. А к нашему отцу, блаженной памяти великому государю и царю всея Руси Василию, присылал с челобитьем князь Прусский Альбрехт, магистр немецкого ордена в Пруссии, маркграф Бранденбургский, Штетинский, Померанский, Кашубский и герцог Вендский, бургграф и герцог Ноурмерский [Неймаркский] и князь Ругенский о помощи против короля Сигизмунда-старшего (А Ягайло и Витолт так с Прусы битву вели, и предки твои с Кондратом, князем Мазовецким воевалися. А ко отцу нашему...присылал к нему бити чолом княже Пруский Ольбрехт... - В 1410 г. Витовт в союзе с Ягайло и русскими князьями одержал над Прусским орденом победу под Грюнвальдом. - Конрад Мазовецкий вел переговоры с Иваном III о союзе против Ягеллонов в 1493 г. (см. Сб. РИО, т. 35, № 21). Герцогство Мазовня (главный город - Варшава) сохраняло независимость от Польши (столицей ее был Краков) до начала XVI в. - Альбрехт, последний магистр Прусского ордена (впоследствии первый прусский герцог), вел переговоры с Василием III о союзе против Сигизмунда I в 1517 - 1520 гг. (этими переговорами занят весь т. 53 «Сборников РИО»).. ).Да ты сам зачем к Гданску ходил войной? Ведь он твой, а к своему зачем ходить войной? (ко Кгданъску ходил ратью? Ведь он твой, и к своему почто ратью ходить? - Грозный вспоминает о войне, которую Баторию пришлось в начале его царствования вести с городом Гданьском (Данцигом). Чтобы оценить всю колкость этого замечания, следует помнить, что жители Гданьска в 1576 - 1577 гг. отнюдь не считали себя подданными Батория, а признавали своим королем габсбургского императора, одновременно поддерживая сношения с другими врагами короля, в частности (по польским известиям) и с русским царем и его тогдашним вассалом Магнусом (Археографический сборник документов, относящихся к истории сев.-зап. Руси. Вильно, 1867, т. IV, стр. 30).). Вот так и Ливонская земля затеяла войну против отца нашего. Говорят твои паны, что ливонцы обратились за покровительством к вам, королям Польским и великим князьям Литовским, так почему же они не обращались к вам, пока в своей воле были? А вот когда они нам изменили и мы на них возложили свой гнев и разбили их, тут они к вами обратились. Во всей вселенной ведь так принято: кто беглеца принимает, тот вместе с ним виновен; не значит ли это, что и ты покушаешься на чужую собственность? Почему же вы не сумели овладеть ими, пока они не были разбиты? А когда Витовт вел борьбу с Ягайло из-за убийства отца, к каким именно немцам он обращался и с какими немцами ходил к Вильне войной и чуть не взял Вильно?! (и с которыми немцы к Вилне ратью приходил... - Речь идет о походе Витовта в 1390 г. против его двоюродного брата Ягайло, занимавшего в то время польский и литовский престол; в результате этого похода престол в. к. Литовского был уступлен Витовту. Витовт пользовался в этой борьбе поддержкой Ливонского ордена - «пойдет князь великий Витовт с немцами до Вилни...и оступят город Вилню» (НСРЛ, XVII, 165). Иван Грозный приводит этот факт, как доказательство того, что орден не только не был частью Польско-Литовского государства, но, наоборот, сам играл активную роль в судьбе этого государства.) ). Ни единым словом не сможешь ты доказать, что Ливонская земля, пока она не была разбита, подчинялась королевству Польскому и великому княжеству Литовскому; сколько ни разбирай это дело - всегда обнаруживается, что Ливонская земля в большей степени подчинялась нашему государству, чем вашему.

Да что об этом много говорить! Известно, что вы называете Ливонскую землю своей попусту, желая пролития неповинной христианской крови. Говорили еще твои паны нашим послам, что ты присягал, что добудешь Ливонскую землю, - христианское ли это дело: присягать, что будешь вздорно и несправедливо, желая славы, богатства и расширения государства, лить йеповинную христианскую кровь? Вот ты писал, Что предки наши несправедливыми поступками свое государство расширили, - а ты очень справедливо добываешь потерянное, проливая кровь вопреки присяге? Говорили еще твои паны нашимип послам, что они за ливонцев вступились всей зёмлей потому что Ливонская земля римской [католической] веры, одной веры с ними, поляками, и поэтому всей этой земле следует быть в твоей власти, ибо нехорошо, чтобы в одной были два государя: «А у нас государь - по нашей воле: выбираем себе государем кого захотим; какой бы ни был у нас; государь, а без нас ничего не делает; а если и захочет что-нибудь делать; так мы не дадим; а когда мы выбирали теперь нашего государя, то указывали ему, что многие места нашей земли несправедливо отобраны вашим государем и его предками; и государь наш:присягал нам, что он будет добывать наши давние владения и очистит Ливийскую землю». Христианское ли это дело?; Называетесь христианами, а ведь папа и все римляне и латиняне [католики] вечно твердят, что вера греческая и латинская едина; а когда был ;в Риме в шесть тысяч девятьсот сорок седьмом году от сотворения мира [14391 г.]; при папе Римском Евгении собор, и присутствовал на нем греческий царь [император] Иван Мануйлович; а с ним патриарх Царьградский [Константинопольский] Иосиф (на этом соборе он и скончался), а из Руси был митроиоййт Исидор, то на этом Соборе постановили, что греческая вера и римская должны быть едины: Как же паны тйои придерживаются христианства, если они не допускают, чтобы Ливонская-земля была под греческой верой? Они и пане своему не следуют: папа их установил, что греческая и латинская веры едины, а они это отвергают и обращают людей из греческой веры в латинскую! ((папа их уложил, что однако вера греческая и латинская, и они то разрушают и отводят людей от греческой веры к латинской. - Положительная оценка, которую дает здесь Грозный Флорентийской унии 1439 г., и его готовность признать «латин» «однакюш» (едиными) с «греческой» (православной) верой находятся в резком противоречии с обычной, резко отрицательной оценкой этой унии и «латинства», принятой в Московской Руси и, несомненно, разделявшейся и Грозным (ср. замечание о «латинской ереси» в грамоте, написанной от имени Воротынского, - см. стр. 269). Несомненно, что приводимое высказывание Грозного об унии представляет собой дипломатический прием, рассчитанный не столько на польского короля, сколько на папу, с которым царь в это время начал переговоры.). Христианское ли это дело? А в нашей земле если кто держится латинской веры, то мы их:силой из латинской веры не обращаем, а жалуем их наравне со своими людьми, кто какой честй достоин, по их происхождению и заслугам, а веры держатся, какой хотят. Говорят еще твои паны, что если в одной земле два государя, то добру не бывать; так мы же к тебе затем и посылали, чтобы ты заключил с нами соглашение о Ливонской земле, а ты с нами подобающего соглашения не заключаешь. А что ты присягал о тех, что будешь добывать отошедшие области и очищать Ливонскую землю, и паны твои также присягали, что будут тебя в этом поддерживать, так ведь это сделано по бусурманскому обычаю, ради пролития неповинной христианской крови. Вот, значит, каков твой мир: ничего не хочешь, кроме истребления христиан; помиришься ли ты и твои паны с нами или будешь воевать - тебе и твоим панам нужно только удовлетворить свое желание - губить христиан. Так что же это за мир? Это обман! А если мы тебе уступим всю Ливонскую землю, то нам от этого большой убыток будет, что же это за мир, если убыток?

Тебе же ничего другого не нужно, только бы тебе быть сильнее нас. И зачем нам давать тебе силу против самих нас? А если ты силен и жаждешь крови христианской, так ты приди, пролей неповинную христианскую кровь и возьми. Ведь и под Невелем твои паны, тоже желая христианской крови, говорили нашим послам, стольнику и наместнику Нижегородскому князю Ивану Васильевичу Сицкому-Ярославскому с товарищами, что если мы тебе не уступим всей Ливонской земли, то ты будешь беспрестанно отвоевывать все те области, которые отделены от великого княжества Литовского к Московскому государству, а если теперь чего-нибудь и не успеешь отвоевать, так оно и потом не уйдет. Если таково твое и твоей рады непрестанное стремление и желание кровопролития - какого ж тут ждать мира и доброго дела! Ведь уже сначала, когда тебя посадили на престол, паны привели тебя к присяге, что ты добудешь все давно отошедшие области, - чего же было и послов посылать? Одною душой, а дважды ты присягал: ты присягал панам и земле, что будешь добывать земли, а послы твои присягали, что ты заключишь с нами мир. И ты тогда присягни-ка еще уступить нам какие-нпбудь места получше! Присягнешь еще раз - и совсем будет непонятно, какая присяга крепче, и держаться ли тебе той присяги, которую давал земле, или той, которую дали твои послы, или той, о которой договорятся наши послы? Видно, одной какой-нибудь присяге придется быть нарушенной, - нельзя и две присяги вместе соблюсти; какое же тут может быть соглашение? И поэтому между обоими нашими землями никогда не будет конца кровопролитию. Когда же ты разрешил нашим послам отправить к нам нашего сына боярского Никифора Сущова, а твои паны велели ту грамоту, которую они к нам посылали, принести к себе, прочли ее и велели им написать только то, что ты пишешь, и ничего иного - разве же это по христианскому обычаю было сделано? (и иново ничего не дали писати. - Грозный здесь возвращается к истории посольства Сицкого под Великими Луками (в 1580 г); Н. Сущов был отправлен Сицким вместе с гонцом Батория Гр. Лазовицким (см. выше, прим. 18).) ). Неизвестно, послы ли они, пленники ли, твои ли люди, мои ли, если ни единого слова без твоего ведома не смеют написать. Это - прямое притеснение, а ведь твои послы, наоборот, поступали по своей воле, и ты их присягу нарушил. Так зачем же и послов посылать, если вы всей землей стремитесь к кровопролитию? Сколько послов ни посылай, что ни делай - ничем вас не удовлетворишь и миру не добьешься. Ведь твои паны писали, и ты сам неоднократно передавал с послами и посланниками, что ты для того и приглашен на престол, чтобы разрешить давние споры. Это к добру не приведет: взыскиваешь более, чем за сто лет, а за это время с обоих сторон не один государь умер и предстал на божий суд. Видно, все те государи не знали, как за свое стоять, а бояре и паны у них глупы были, что не взыскивали это никаким образом, а не только кровью? А ты видно всех своих предков лучше, а паны твои умнее своих отцов: чего отцы их не умели добыть, они с кровопролитием добывают! Скоро начнешь взыскивать и то, что при Адаме потеряно! Если давно прошедшие споры разбирать, так тут кроме кровопролития ждать нечего, а если ты пришел кровь проливать и паны посадили тебя на престол для этого, то зачем было и послов приглашать? Их ничем не удовлетворишь, пока кровью христианской не насытятся. Оно и видно, что ты действуешь, предавая христианство бусурманам! А когда обессилишь обе земли - Русскую и Литовскую, все бусурманам и достанется. Называешь себя христианином, христово имя поминаешь, а хочешь ниспровергнуть христианство.

Ты предлагаешь нам заключить вечный мир, но ведь прежде при твоих предках перемирие было крепче мира: перемирий никто не нарушал, а вечный мир всегда нарушался, а ныне и подавно верить нечему - присяга тебе нипочем, ты, играя, нарушаешь ее: нарушил то, в чем послы твои присягали, и начал кровь проливать. Но если ты присяги не соблюдаешь - нечему верить, а раз нечему верить, невозможно заключить вечный мир. А город Себеж, поставленный от нашего имени в годы нашего детства (А город Себеж, который...еще не в звершеные свои лета…поставили. - Крепость Себеж была построена русскими в 1536 г. на отвоеванной у польско-литовского короля территории. В феврале 1537 г. послы польского короля Сигизмунда I («Старого»), при заключении русско-польского перемирия согласились «поступиться города Себежа» (Сб. РИО, т. 59, стр. 101).), король Сигизмунд-старший, как набожный христианский государь, не желая кровопролития и стремясь к миру, нам уступил и благодаря этому избежал пролития христианской крови между нами. И ты, пришелец, просишь теперь от нас невозможного: самим сжечь или разобрать этот город, а землю уступить тебе вместе с Полоцком; какое может быть соглашение, если твое предложение ни с чем несообразно? Ты пишешь, что в верительной грамоте наших полномочных послов - нашего дворянина и наместника Муромского Остафия Михайловича Пушкина, нашего дворянина и наместника Шацкого Федора Андреевича Писемского и дьяка Ивана Андреева сына Трифонова - указано, чтобы ты доверял их словам, сказанным от нашего имени; так ведь такие слова пишутся во всяком охранном листе; если же тебе неизвестно, что делалось в этой земле до тебя, спроси старых панов и узнаешь. Говорили они тебе также, что имеют достаточные полномочия, но на тех условиях, о которых говорится в твоей грамоте, в речах твоих панов нашим послам и в письмах наших послов (во всяком опасном листе пишется так...уведай...А что они тебе объявили, что они полную науку имут, а зсылаешъсе на их грамоту, и по сей твоей (?) грамоте, что к нам послы наши писали (?). -В «верующем листе» (верительной грамоте) послов Пушкина и других содержалась традиционная фраза: «и что они учнут тебе, брату нашему, Стефану королю говоритн, и ты б им верил, то есть наши речи» (КПМЛ, т. II № 63); Баторий повторил эти слова в грамоте, посланной с Дзержком (там же, стр. 139). - Дальнейший текст не вполне ясен (может быть, тут какой-нибудь пропуск в тексте?); переводим его приблизительно.) соглашение заключено быть не может. Ты пишешь, что нам следует дать им еще более подробные указания, - но подробнее этого как можно указать! И так наши послы уступили тебе более семидесяти городов - Полоцк с пригородами и города из нашей вотчины, Ливонской земли, не считая Курляндской земли, а Курляндская земля тебе в придаток, а в ней городов с тридцать (И так тебе послы наши поступалися болшой семидссят городов. - Условия мира, предложенные б. Пушкиным, см. выше, прим. 3. Говори об уступке Курляндии Баторию, Грозный имеет в виду формальный отказ от этой части его «извечной вотчины», - фактически же Курляндия никогда не находилась в его руках.)) Ни в каких государствах это не принято - уступать города; а мы тебе столько городов уступили и все-таки не смогли побудить тебя к соглашению! Просили они тебя оставить нам из нашей вотчины, Ливонской земли, Новгородок, Сыренск, Адеж и Ругодив [Нарву], но ты и этого не хочешь уступить! Просили они тебя также оставить нам наши извечные вотчины, которые ты захватил: как же мы можем уступить тебе эти извечные вотчины, доставшиеся нам от наших прародителей? И ты обо всем этом договориться не пожелал, и решил отослать их, не договорившись; а когда они попросили разрешения снестить с нами, ты сообщил им твои условия мира, чтобы мы, ознакомившись с их сообщением, дали им указания и полномочия.

Мы внимательно прочли послание своих послов и уразумели все твои предложения, но эти предложения не только не могут привести нас к соглашению, но подрывают христианский мир, ведут к кровопролитию и делают невозможной долгую дружбу между нашими потомками, - им остается только вечно продолжать беспрестанное кровопролитие. А сверх тех подробных указаний и полномочий, которые мы уже дали, что мы можем еще дать? Ты пишешь, что если твое войско будет близко к нашим границам, то от этого будет убыток, - так ведь давно известно, что ты всегда жаждешь пролития христианской крови! А разрушить город Себеж и землю его уступить - на это согласиться невозможно; а если ты хотел христианского мира, так ты бы к Полоцку не ходил и его не забирал, - все бы это и была одна земля, не из-за чего было бы и воевать. Если же ты стремишься поступать по закону, то по перемирию, которое было при короле Сигизмунде-старшем и при короле Сигизмунде-Августе новом, Себеж и был вместе с Полоцком, а войны ни из-за чего не было; а ты нынче пишешь, чтобы только ссору затеять. Твои паны говорили еще, что в обмен за Себеж ты велишь сжечь Дриссу, - таким способом только младенцев надувают; а нам от этого что за прибыль? (ино так младснъцов омыляють, как твои панове то говорили: а нам в том которой прибыток? - «Омылять» (польск. omylic) - обманывать, надувать. - Дрисса - крепость при слиянии р. Дриссы и Западной Двины, в 1565 г. была занята русскими, в 1581 г. обратно отвоевана Баторием.). Мы Себеж велим сжечь, ты велишь Дриссу сжечь, а обе земли у тебя будут! И ты сожжешь, а потом снова велишь поставить. Это ведь ухищрения твоих панов, а не дело! Ты пишешь еще в своей грамоте, что нам нужно мириться так, чтобы на благо христиан доброе дело укрепилось нерушимо, а дружба усиливалась, и что ты не хочешь малым делом разрушать большое, - пишешь о нерушимости доброго дела, а сам его всячески разрушаешь, опасаешься малым делом разрушить большое, а сам ни большого, ни малого не укрепляешь - только бы воевать! А купцы, о которых ты писал, были задержаны из-за войны, а содержат их со всеми удобствами, не как узников, товары у них не отняты и находятся в тех же домах, где они сами, а не отпускаем мы их ради того, чтобы они, придя к тебе, не сообщили вестей о нашем государстве, так же каки ты, вопреки нашим просьбам, не выдаешь наших узников ни за выкуп, ни на обмен, опасаясь, что мы узнаем вести о тебе и твоем государстве. Но если между нами, бог даст, будет заключено соглашение, то мы их отпустим со всем имуществом без всякого ущерба; а подробнее мы пишем тебе об этом в особой грамоте (особную свою грамоту послали. - Вместе с комментируемым посланием Иван передал Баторию через Дзержка специальную грамоту по вопросу о задержке купцов (КПМЛ, т. II, № 71; аргументация здесь та же, что и в комментируемом послании; Грозный предлагает также рыдать купцов до истечения военных действий в обмен на пленных русских бояр и дворян).). Что же касается того, чтобы отослать твоего дворянина Криштофа Держка без задержки к объявленному тобой сроку, то мы отпустили его, как только смогли. Но этот твой дворянин, Криштоф Держко, приехал к нам за тринадцать дней до истечения этого срока, и поспеть к этому сроку он не мог, но даже если бы мы его и скорее отпустили и если бы он даже поспел к этому сроку (и к тому бы сроку хоть и поспел. - Баторий требовал, чтобы Дзержек вернулся к послам - Пушкину и другим - через три или самое большее четыре недели (КПМЛ, т. II, 139), т. е., примерно, к началу июля 1581 г. (он выехал 5 июня). Приехал он в Москву только к 20 июня (ЦГАДА, Польского двора кн. № 13, л. 4), отпущен был 30 июня (срок необычайно короткий для московских дипломатических обычаев), но в Вильну смог приехать только к 15 июля), то все равно мы бы тебя этим не ублаготворили и не отвлекли от кровопролития: поспеет гонец или не поспеет, мир или война, а кровопролитие все равно будет! А предки твои в таких случаях ожидали у себя в столице, а не в военном стане, не на границе. Мы же отпустили его к тебе, как только стало возможно. А что просишь оплатить военные сборы, - это ты придумал по бусурманскому обычаю: такие требования выставляют татары, а в христианских государствах не ведется, чтобы государь государю платил дань, - нигде этого не сыщешь; да и бусурмане друг у друга дань не берут, только с христиан берут дань. Ты ведь называешься христианским государем, - чего же ты просишь с христиан дань по бусурманскому обычаю? И за что нам тебе дань давать? С нами же ты воевал, столько народу в плен забрал, и с нас же убытки взымаешь. Кто тебя заставлял воевать? Мы тебе о том не били челом чтобы ты сделал милость, воевал с нами! Взыскивай с того, кто тебя заставил с нами воевать; а нам за что тебе платить? Следовало бы скорее тебе оплатить нам убытки за то, что ты, беспричинно напав, завоевывал нашу землю, да и людей следовало бы вернуть без выкупа. А это разве по-христиански у тебя делается, что, когда наши послы, посланники и гонцы на основании твоих охранных грамот отсылают к нам людей и подводы, то твои пограничные жители, оршане и дубровляне и из других городов, этих наших людей и их проводников, которых отсылают наши послы и гонцы, грабят и обыскивают по военному обычаю, а лошадей у них отнимают? И если ты, забыв христианское благочестие, так стремишься к кровопролитию и настолько охвачен гордостью, что словно хочешь все вокруг проглотить и хвалишься, как Амалик и Сенахерим или воевода Сарвар при Хозрое (Амалик и Сенахерим или якож при Хоздрое Сарвар воевода. Амалик и Сенахерим - библейские «неблагочестивые цари», враги Израиля. Сарвар - полководец Хозроя II, персидского царя, воевавшего с Византией в начале VII в. Легенда о Сарваре содержится в Хронографе (ПСРЛ, XXII, 304 - 305), - в ней рассказывается, что император Ираклий I, не надеясь на свои силы, «предал свой град» богородице, и она-, его защитила; потрясенный Сарвар обратился к Ираклию с покаянным письмом (приводимых Грозным надменных слов Сарвара в Хронографе нет).): «не надейтесь на бога, завтра город ваш, как птицу, возьму моей рукой!», то к чему и писать много! Мы же надеемся на всевышнего и уповаем на силу животворящего креста, и ты вспомни-ка Максентия в Риме, погибшего силою благочестивого и животворящего креста; также и все гордящиеся и возвышающиеся не избегнут гибели [следуют цитаты из Псалтыря о всемогуществе бога и о ничтожестве человеческих сил в сравнении с силой бога]. И если ты силен, то плени: «Господь мне в помощь, убоюсь ли человека?» [следует дальнейший текст цитаты из Псалтыря о «имени господнем», побеждающем всех врагов]. И если уж мира не будет, а только кровопролитие, то ты бы наших послов к нам отпустил, а за пролитие православной христианской крови нас с тобой бог рассудит. Если же захочешь воздержаться от пролития неповинной христианской крови, то и мы с тобой хотим заключить перемирие и вечный мир. А на тех условиях, которые мы предлагали со своими послами, со своим дворянином и наместником Муромским Остафием Михайловичем Пушкиным с товарищами, ты заключить с нами вечный мир и перемирие не захотел, а теперь и мы не хотим заключать с тобою перемирие и вечный мир на тех условиях, которые передавали со своими послами, стольником и наместником Нижегородским князем Иваном Васильевичем Сицким-Ярославским с товарищами, и со своими нынешними послами, с дворянином и наместником Муромским Остафием Михайловичем Пушкиным с товарищами. А хотим заключить перемирие и вечный мир на условиях, о которых теперь сообщили своим послам, послав к ним грамоту с окончательными указаниями, как можно заключить соглашение между нами. Ты писал, чтобы мы послали своим послам грамоту с полномочиями, как нам заключить между собой соглашение, чтобы, удостоверившись в этом, ты мог согласиться на мир, и чтобы на основании этой грамоты мог быть заключен христианский мир, - мы и послали своим послам эту полномочную грамоту со своей печатью.

Больше ни на какие условия перемирия не согласны; мы готовы заключить с тобою перемирие только на тех условиях, о которых теперь написали и передаем устно через своих послов, послав им наказ (хотим с тобою в перемиръе Сыти по тому, как есмо ныне к тобе писали...и велели тобе говорити. - Новые условия перемирия, посланные царем своим послам через Дзержка, заключались в следующем: парь соглашался уступить Баторию в Западной Руси еще три города - Великие Луки, Холм и Заволочье, но желал за это удержать в Ливонии,, кроме городов, упомянутых Пушкиным и другими, еще несколько, в том, числе Юрьев. Условия эти были отвергнуты польским королем (КПМЛ,. т. II, стр. 176), но, по словам королевского секретаря Петровского,, в польском лагере были липа, считавшие, что «ради мира мы могли бы довольствоваться этим, имея в своих руках Луки, Полоцк н свободно» плаванье по Двине, лишь бы был мир, а не перемирие» (Дневник последнего похода, стр. 44 - 45, 49).). И если ты хочешь с нами соглашения, договора или перемирия, то согласись на условия, переданные нашим послам - дворянину и наместнику Муромскому Остафию Михайловичу Пушкину с товарищами. Если же не хочешь соглашения, а желаешь кровопролития, то отпусти к нам наших послов и пусть с этого времени между нами в течение сорока-пятидесяти лет не будет ни послов, ни гонцов. А когда ты послов наших отпустишь, то прикажи проводить их до границы, чтобы их твои пограничные негодяи не убили и не ограбили; а если им будет причинен какой-нибудь ущерб, то вина ляжет на тебя. Мы ведь предлагаем добро и для нас и для тебя, ты же несговорчив, как онагр-конь [осел], и стремишься к битве; бог в помощь! Уповая на его силу и вооружившись крестоносным оружием, ополчаемся на своих врагов.

Грамоту эту мы запечатали своей большой печатью, чтобы ты знал, какое государство поручил нам бог. Писана в Москве, в нашем царском дворце, в семь тысяч восемьдесят девятом году, двадцать девятого июня [29 июня 1581 года], на 46-й год нашего правления, на 34-й год нашего Российского царства, 28-й - Казанского, двадцать седьмой - Астраханского.