5

Приезд Борисова 1-го в Пензенский полк. - Совещание 3 января в Старом Контантинове. - Колебания и несогласия офицеров. - Выход Тютчева 7 января с ротою в Житомир для занятия караулов. - Движение в Саратовском полку. - Известие о поражении Муравьева. - Вредное влияние на ход восстания нерешительности Муравьева и Бестужева

Борисов 1-й приехал в 11-м часу ночи со 2 на 3 января в Старый Константинов, прямо к Громницкому и Лисовскому, которые жили вместе. Рассказав, в коротких словах, все ему известное и отдав им письмо от брата, он просил их немедленной помощи; будучи уверен, что движение гусарских полков производится в революционном смысле, по планам членов Южного общества, Борисов 1-й говорил пензенским офицерам утвердительно, что восстание уже начато в 3-й гусарской дивизии и, вероятно, в Черниговском полку, где служил С. Муравьев. В последнем он не ошибся. Громницкий и Лисовский изъявили согласие на все меры, принятые артиллеристами, попросили Борисова 1-го ехать к капитану Тютчеву, квартировавшему со своей ротой в 10 верстах от города, в деревне Кузьмине, говоря, что вперед согласны на все, что предложит их товарищ.

Борисов 1-й через два часа был уже у Тютчева, который тотчас согласился с предложением артиллеристов и просил его ехать с ним вместе в Константинов к помянутым офицерам для совещания, каким образом приступить к действию. Выезжая из дому, в присутствии Борисова 1-го, Тютчев отдал приказание фельдфебелю собрать роту рано поутру и раздать боевые патроны. Желая скрыть приезд свой в город, он не заехал к Громницкому и остановился с Борисовым в отдаленной корчме, куда послал пригласить Громницкого и Лисовского, которые, вместе с Тютчевым, уговорили Борисова 1-го ехать назад в 8-ю бригаду, известить членов о готовности офицеров Пензенского полка к восстанию и сказать, что они, в самом скором времени, с ротами прибудут в 8-ю бригаду. Борисов 1-й хотел дождаться начала действия, но сии офицеры представили ему опасность его положения, говоря, что он может навлечь на себя подозрение и тем самым повредить делу. Везде были разосланы повеления арестовать подозрительных людей. Опасение быть схваченным заставило Борисова 1-го согласиться на немедленный отъезд.

Отправив его, пензенские офицеры снова начали рассуждать о предложении артиллеристов 8-й бригады. Тютчев предложил взбунтовать полк и идти на Новоград-Волынск за артиллерией. Громницкий и Лисовский согласились с сим мнением, попросили его съездить к Спиридову, отдать ему записку Горбачевского и потом уже приступить к делу всем вместе. Тютчев охотно принял сие поручение и, пробыв в Константинове целый день, вечером поехал к Спиридову, квартировавшему в 20 верстах от города, в деревне. Он отдал ему записку Горбачевского, которая была следующего содержания:

«Податель сей записки расскажет вам подробно все случившееся с нашими знакомыми; от него вы узнаете, на что мы решились и чего ожидаем от вас».

- Где податель? - спросил Спиридов, прочитав записку, - и кто он?

- Он уже уехал обратно, - отвечал Тютчев. - То был брат известного вам Борисова 2-го.

Потом он рассказал все, что слышал от Борисова 1-го о намерении членов, находящихся в 8-й бригаде и Житомире.

- Итак, надобно начинать, - сказал Спиридов, - но готовы ли у вас роты?

- Я согласен действовать и приготовил 30 человек самых лучших солдат моей роты; я убежден, что они увлекут за собою всех и за это ручаюсь, - отвечал Тютчев, - что же касается до рот Громницкого и Лисовского, я ничего не знаю: поедем к ним.

Спиридов согласился, а между тем, пока приготовляли лошадей, он написал в Саратовский полк, к Шимкову, следующее:

«Уведомьте членов, что восстание начнется немедленно, приготовьте к сему солдат, но не начинайте действовать до вторичного моего уведомления: может быть, я сам прибуду к вам». А к Горбачевскому в 8-ю бригаду:

«Если не удастся мне привести к вам Пензенский полк, то я сам приеду; будучи вместе, мы скорее придумаем, что должны делать в таких обстоятельствах».

Обе сии записки он отдал своему верному человеку, которому приказал непременно доставить их по адресам, как можно скорее и надежнее. После Спиридов поехал с Тютчевым в Константинов к Громницкому и Лисовскому. Он предложил начать восстание, спрашивая предварительно, полагаются ли они на своих солдат, готовы ли роты?

- Нет, - отвечали единогласно Громницкий и Лисовский, - мы не успели приготовить ни одного солдата.

Спиридов дал заметить, что почитает это неисполнением принятых на себя обязанностей, на что Лисовский с жаром вскричал:

- С. Муравьев требовал, чтобы мы действовали на солдат медленно; Бестужев-Рюмин говорил мне лично, равно как и всем, что восстание начнется не ранее августа 1826 года; поэтому я действовал сообразно с принятыми на себя обязанностями; клянусь всем, что для меня свято, что к назначенному времени вся рота пойдет за мною в огонь и в воду.

Громницкий оправдывал свое поведение тем же условием медленно действовать и, кроме того, сказал:

- Нам предлагает начать бунт простой член Общества, Борисов 2-й, приглашение сие привез его брат, но мы не имеем никакого уведомления ни от С. Муравьева, ни от Бестужева, которым мы дали слово содействовать. Я не обязывался сломать себе шею для каждого: пускай приедет сам Муравьев, или пускай покажут мне приглашение к восстанию, написанное его рукою, - я тотчас взбунтую свою роту; до сего же времени ограничусь приготовлением солдат.

Тютчев не отказывался от сказанного им прежде Борисову 1-му и Спиридову: он опять подтвердил при всех, что готов ту же минуту начать действовать: что он ручается за свою роту и прибавил к сему:

- Если мы начнем восстание и ежели полковой командир будет нам препятствовать, я беру на себя убить его.

Наконец, после долгих рассуждений, Спиридов и Тютчев, видя, что невозможно никого уговорить, уехали.

Капитан Тютчев выступил с ротою 4 января в поход, следуя с батальоном Пензенского полка в Житомир для занятия караулов при корпусной квартире. Майор же Спиридов возвратился в Красилов, куда на другой день прибыл посланный им человек, который не мог исполнить в точности его поручения, ибо, оставив Шимкову записку и взяв от него ответ, он на дороге к Новоград-Волынску был схвачен земскою полициею как шпион злоумышленного общества. Его обыскали, но так как по приказанию Спиридова записки были зашиты в складках шинели около воротника, то и не были найдены, несмотря на то, что полицейские служители отпарывали даже воротник. Из-под ареста ночью он бежал с помощью еврея, в корчме коего содержался под стражею. Еврей за полтину серебра отважился спасти арестованного, который возвратился к Спиридову и вручил ему записку от Шимкова, в коей заключалось следующее:

«Саратовский полк с нетерпением ожидает начала восстания: я ездил в Тамбовский полк и принял там пять ротных командиров, которые поклялись при первом случае соединиться с нашим полком и готовы содействовать нам со своими подчиненными».

При записке Шимкова была другая, от капитана того же полка Ефимова, который, между прочим, говорил:

«К сожалению моему, - писал он к Спиридову, - я был несчастлив, что не заслужил вашей доверенности и не был членом Общества: это моя вина. Но теперь будьте уверены и знайте, что при первом известии начинать я поведу свою роту, на которую полагаюсь совершенно, и надеюсь на помощь своих товарищей, осмеливаюсь ручаться не только за несколько рот, но и за весь полк».

Спиридов, однако, не мог воспользоваться предложением. Получив отказ двух ротных командиров Пензенского полка и узнав 7 января о совершенном разбитии С. Муравьева, он неминуемо должен был удержаться от дальнейшего действия.

Описывая сии разнообразные действия, мы не можем не заметить, сколь много вредил общему делу неопределенный и двусмысленный язык членов Южного общества. Слова, беспрестанно повторяемые С. Муравьевым, Бестужевым-Рюминым и прочими: медленно, постепенно, исподволь, заставили многих членов вовсе не действовать. Беспечность некоторых находила в них благовидный предлог к извинению; другие оправдывали ими свою нерешимость или, лучше сказать, трусость, и, краснея, смотрели в глаза тем, которые требовали точного соблюдения обязательств. Не менее сего вредно было явное желание Муравьева и Бестужева сосредоточить всю власть в своих руках: они хотели одни двигать членами, разбросанными в разных полках, и запрещали им иметь между собою сношения. Таким образом, не имея возможности уведомить о начале восстания, они доставили случай многим членам искренно или только наружно сомневаться в необходимости местных возмущений, направленных к одной цели.

Мы желали показать общее усилие славян восстать против правительства и тем самым дополнить картину описываемого нами события. Сие отвлекло нас от Черниговского полка. Мы полагаем, что такого рода отступление не только не лишнее в нашем повествовании, но даже необходимо: оно дает понять о расположении умов и о ходе дела.