С.П. Трубецкой Записки (1844-1845, (1854) гг.)

С. П. Трубецкой. Акварель Н. Бестужева. 1839 г.

По окончании Отечественной войны имя императора Александра гремело во всем просвещенном мире; народы и государи, пораженные его великодушием, предавали судьбу свою его воле: Россия гордилась им и ожидала от него новой для себя судьбы. Она смыла позор Тильзитского мира, разорвала оковы, наложенные на неё властителем Европы, твердою ногою заняла первое место между сильнейшими государствами в мире. Эпоха самостоятельности настала. Оставалось вкусить плодов этого положения. Император изъявил манифестом благодарность свою войску и всем сословиям народа русского, вознесшего его на высочайшую степень славы, обещал, утвердив спокойствие всеобщим миром в Европе, заняться устройством внутреннего благоденствия вверенного провидением державе его пространного государства.

Некоторые молодые люди, бившиеся за Отечество и царя своего на поле чести, хотели быть верной дружиной вождя своего и на поприще мира. Они дали друг другу обещание словом и делом содействовать государю своему во всех начертаниях его для блага своего народа. Их было мало, но они уверены были, что круг их ежедневно будет увеличиваться, что другие, им подобные, не захотят ограничиться славою военных подвигов, но пожелают оказать усердие свое и любовь к Отечеству не одним исполнением возложенных на них службою обязанностей, но и посвящением всех средств и способностей своих на содействие общему благу во всех его видах.

От поступающих в это маленькое общество требовалось:

1. строгое исполнение обязанностей по службе;
2. честное, благородное и безукоризненное поведение в частной жизни;
3. подкрепление словом всех мер и предположений государя к общему благу;
4. разглашение похвальных дел и осуждение злоупотреблений лиц по их должностям.

Сначала молодые люди ограничивались только разговорами между собою. Еще не известно было, что именно государь намерен был сделать, но в уверенности, что он искренне желает устроить благо России, решено было дать форму обществу, определить порядок действий. 9 февраля 1816 года Пестель, Никита Муравьев, Сергей Шипов и кн. Трубецкой положили основание обществу. К ним пристали Александр Ник<олаевич> Муравьев, Николай Новиков (бывший правителем канцелярии у кн. Репнина), Илья Бибиков, кн. Илья Долгоруков, Федор Николаевич Глинка, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, кн. Павел Петрович Лопухин и Якушкин. Пестелю, Долгорукову и Трубецкому поручено было написать устав общества, последний занялся правилами принятия членов и порядком действия их в обществе; Долгоруков - целью общества и занятиями его для ее достижения; Пестель - формою принятия и внутренним образованием. Он имел пристрастие к формам масонским и хотел, чтобы некоторые подобные были введены для торжественности. При первом общем заседании для прочтения и утверждения устава Пестель в прочитанном им вступлении сказал, что Франция блаженствовала под управлением Комитета общей безопасности. Восстание против этого утверждения было всеобщее, и оно оставило невыгодное для него впечатление, которое никогда не могло истребиться и которое поселило навсегда к нему недоверчивость. Масонские формы, введенные в заседаниях и в принятии членов, затрудняли действия общества и вводили какую-то таинственность, которая была противна характерам большей части членов; они хотели действия явного и открытого, хотя и положили не разглашать намерения, в котором соединились, чтобы не вооружить против себя людей неблагонамеренных. Общие собрания не требовались, но только частные свидания для сообщения предметов, требовавших распространения сведений о них в публике. И потому чрез непродолжительное время положено было изменить в этом отношении устав, как признанный неудобным к приложению. Пестель скоро по учреждении общества должен был уехать в Митаву, корпусную квартиру графа Витгенштейна, у которого он был адъютантом. Трубецкой также должен был уехать из столицы. В течение 1817 года часть гвардии отправилась в Москву, куда выехал двор. Члены, которых число умножилось, в это время были также рассеяны, и только немногие оставались в Петербурге.

П. И. Пестель. Портрет работы неизвестного художника. 1820-е гг.

Между тем император Александр приступил к исполнению двух своих мыслей:

1. Был составлен проект для освобождения крестьян Эстляндской губернии, и явно начали говорить, что он намерен дать свободу всем крестьянам помещичьим.
2. Другой проект, переданный графу Аракчееву, был об учреждении военных поселений, из которого мы поняли слова благодарного манифеста императора по окончании войны с французами, где он в награду войску обещал оседлость.

Первый проект должен был иметь противниками почти всех помещиков. Требовалось неусыпное действие членов для поддержания его и направления общего убеждения в необходимости этой меры. Должно было представить помещикам, что рано или поздно крестьяне будут свободны, что гораздо полезнее помещикам самим освободить их, потому что тогда они могут заключать с ними выгодные для себя условия, что если помещики будут упорствовать и не согласятся добровольно на освобождение, то крестьяне могут вырвать у них свободу, и тогда Отечество может стать на краю бездны. С восстанием крестьян неминуемо соединены будут ужасы, которых никакое воображение представить себе не может, и государство сделается жертвою раздоров и, может быть, добычею честолюбцев, наконец, может распасться на части и из одного сильного государства обратиться в разные слабые. Вся слава и сила России может погибнуть, если не навсегда, то на многие века. Члены общества были молодые люди, не имевшие еще собственных поместьев. Они не могли дать примера согражданам своим освобождением собственных крестьян, и потому им предстоял один только способ действия - убеждение словом. Второй проект - учреждение военных поселений для всей армии - был такое дело, которого дальнейшие последствия могли укрываться и от взоров самых проницательных мужей, опытнейших в государственном управлении.

Ему положено было начало еще в 1811 г., поселением Елецкого полка в Могилевской губ. Но в 1812 г. поселение было разрушено вторжением неприятеля, и невозможно было из малого и кратковременного опыта судить, в какой степени могло быть полезно или вредно это учреждение для государства. Граф Аракчеев не отклонился от возложенного на него поручения, но, однако, начал тем, что представил возражение и предлагал вместо военных для солдат поселений сократить срок службы нижним чинам, определив вместо 25-летнего срока 8-летний. Государь был убежден в пользе своего предначертания, и исполнение начато. Оно встретило всем известное сопротивление в крестьянах тех селений, в которых положено ему начало. Жестокими мерами и некоторыми уступками преодолено было упорство крестьян.

Долго члены общества собирали сведения об этом предмете, слушали о нем рассуждения, наводили на него речь и старались исследовать его во всех отношениях, прежде нежели решились составить собственное о нем мнение. Наконец остановились на том, что новое образование армии усилит ее, образует хорошо обученных солдат, приучит их с малолетства к исправлению воинской службы, доставит возможность содержать войско с меньшим отягощением народа и уничтожит частые рекрутские наборы. Но что, с другой стороны, оно образует в государстве особую касту, которая, не имея с народом почти ничего общего, может сделаться орудием его угнетения, что эта каста составит собою силу, которой ничто в государстве противустоять не возможет. Сама будет в повиновении безусловном нескольких лиц, а может случиться, что и у одного, и если это будет искусный честолюбец, то он легко может приобресть любовь подчиненных своих, обольстить их и сделать из них орудие своего честолюбия. Сверх того, ненавистный начальник может быть причиною восстания вверенной ему части, и какая возможность к усмирению озлобленных, имеющих средства к отпору силы силою? Кто может поручиться, что небольшое даже неудовольствие не породит бунта, который, вспыхнув в одном полку, быстро распространится в целом округе поселения? И можно ли предвидеть, чем кончится таковое восстание многих полков вместе? Эти опасения подкреплены были происшествиями в начатых поселениях: Новгородском (гренадерском), Бугском и Чугуевском (уланских). Жестокие меры, употребленные против жителей мирных селений, из которых хотели сделать военных поселенцев, возбудили всеобщее негодование. Исполнители графы Аракчеев и Витт сделались предметами всеобщего омерзения, и имя самого императора не осталось без нарекания. Трудно было поверить, чтоб ему не известны оставались варварские действия этих двух человек; это подавало невыгодное мнение о его сердце и нраве. Государь выехал не прямо в Москву, но чрез западные губернии и Малороссию. Кажется, что цель этой поездки была приготовить мысли жителей этих губерний к свободе крестьян. Первое начало положено было уже в Эстляндии, за которою должны были следовать Курляндия и Лифляндия. Псковская губерния была присоединена к генерал-губернаторству маркиза Паулуччи, и потому полагали, что освобождение русских крестьян начнется с этой губернии. В речи своей к малороссийским дворянам государь объявил о своем намерении, но в сердцах их не нашел созвучия. Сопротивление ясно изъявилось в ответных речах губернских предводителей полтавского и черниговского. Это, кажется, поколебало твердость государя, ибо в Москве он удержался от выражения своих мыслей касательно этого предмета. Должно думать, что он, однако ж, желал искренно его исполнения; но между тем он от дворянства хотел единственно повиновения своей воле, а не содействия. Доказательством тому служит следующее: члены общества собрали подписку на освобождение крестьян. Из числа известных лиц подписали согласие свое и обещание исполнить на правилах, какие составлены будут, графы Кочубей и Строганов, кн. Меншиков, ген. Илларион Васильевич Васильчиков. Последний, подписав, доложил тотчас о том государю, который изъявил свое неудовольствие и приказал уничтожить подписку.

В следующем обстоятельстве еще более является нежелание его, чтоб дворянство содействовало ему. Может быть, он не отвергнул бы личного содействия поодиночке, но решительно не хотел, чтоб оно обнаружилось совокупным действием. В бытность в Вильне он приказал тамошнему ген-губ. Римскому-Корсакову приготовить дворянство вверенных ему губерний к принятию монаршей воли. Корсаков нашел в губернском предводителе дворянства, гр. Платере, готового сотрудника. На выборах 1818 г. Платер сообщил дворянам волю государя, и, подготовленные им, они приняли изъявление ее с восторгом, ввели бывших при них лакеев и кучеров в зал собрания и с наполненными шампанским бокалами поздравили их с будущим освобождением. Корсаков был тогда в Москве, и государь, узнав о происшествии, в жестоких словах излил на него гнев свой за нескромное действие и за то, что он в такое время оставил губернию свою.

Это было после сопротивления, оказанного государю в Малороссии, когда по Москве ходили рукописи харьковского помещика Каразина, восставшего всею силою своего красноречия против свободы крестьян и сравнивавшего состояние имевших счастье быть под его игом с состоянием свободных, у которых не будет собственности и которым можно сказать: «и та земля, в которую положат труп твой, не твоя!». В другой рукописи кн. Н. Г. Вяземский, свояк графа Кочубея и предводитель калужского дворянства, требовал наместнических собраний. Член общества А. Н. Муравьев написал возражения на обе эти рукописи и, распустив их по древней столице, представил список своего сочинения государю чрез кн. П. М. Волконского. Его величество, прочтя, сказал: «Дурак! не в свое дело вмешался».

Такие действия государя казались обществу не согласующимися с той любовью к народу и желанием устроить его благосостояние, которые оно в нем предполагало. Сомнение, что он ищет более своей личной славы, нежели блага подданных, уже вкралось в сердце членов общества сделавшимся им прежде известным откровенным разговором наедине государя с кн. Лопухиным. Пред самым отъездом своим из Петербурга государь объявил ему, что он непременно желает освободить и освободит крестьян от зависимости помещиков, и на представление князя о трудностях исполнения и сопротивления, которое будет оказано дворянством, сказал: «Если дворяне будут противиться, я уеду со всей своей фамилией в Варшаву и оттуда пришлю указ». Когда эти слова были переданы некоторым членам общества, бывшим в Москве, то в первую минуту мысль о том, каким ужасам безначалия могла подвергнуться Россия от такого поступка, так сильно поразила одного из членов, что он выразил готовность, если бы государь оказал себя таким врагом Отечества, то он чувствует в себе довольно духа, чтоб принести его в жертву, не щадя собственной жизни.

Эти слова тем замечательны, что они чрез восемь лет после того послужили поводом к приговору в каторжную работу того, кто их произнес, и тех, при ком были сказаны.

Члены общества, огорченные поступком государя и обманутые в тех великих надеждах, которые они на него полагали, не могли, однако ж, расстаться с мыслью, что, действуя соединенными силами, они могут сделать много для пользы своего Отечества. Пример прусского «Тугендбунда» доказывал, что усилия людей, имеющих одну цель, не остаются тщетны. Число готовых содействовать ежедневно увеличивалось; оставалось определить ясно порядок действия и начала, на которых он должен быть основан. Первый устав общества оказался неудобным в приложении, неполным и неопределенным, должно было составить такой, чтоб он соответствовал той обширной цели утверждения отечественного благоденствия, которую члены имели в виду. Дух кротости, любви к Отечеству и благонамерения, которые одушевляли их самих, должен был ясно выразиться во всех статьях устава; самое злостное розыскание не должно было найти в нем ничего такого, что бы могло подать повод к обвинению членов в себялюбии или в действии, опасном для спокойствия Отечества.

Четыре члена были избраны для составления нового устава. Они исполнили поручение, и новый устав был вполне одобрен и принят. Общество названо по предмету своей цели Союзом благоденствия, и эпиграф его означал твердое намерение членов посвятить всю свою жизнь исполнению этой цели; его составляли слова спасителя: «Никто же возложа руку свою на рало, и зря вспять управлен есть в царствие божие». Члены разделялись по предметам своих занятий или службы. Каждый по своей части обязан был приобретать познания, могущие сделать его полезнейшим гражданином, и сведения, потребные для действия общества, которое само оставалось неизменно первоначальному своему назначению, то есть:

1. Поддержание всех тех мер правительства, от которых возможно ожидать хороших для благосостояния государства последствий;
2. Осуждение всех тех, которые не соответствуют этой цели;
3. Преследование всех чиновников, от самых высших до самых низших, за злоупотребление должности и за несправедливости;
4. Исправление по силе своей и возможности всех несправедливостей, оказываемых лицам, и защита их;
5. Разглашение всех благородных и полезных действий людей должностных и граждан;
6. Распространение убеждения в необходимости освобождения крестьян;
7. Приобретение и распространение политических сведений по части государственного устройства, законодательства, судопроизводства и прочих;
8. Распространение чувства любви к Отечеству и ненависти к несправедливости и угнетению.

Общее действие членов согласовалось с этими правилами, и сверх того каждый из них принимал обязанность освободить своих крестьян, когда поступят к нему во владение. Действие общества обнимало в своем предмете все сословия государства и все отрасли управления и потому должно было определить каждому члену круг его действия, для чего члены и разделились на четыре разряда, названные по отраслям. Каждая отрасль состояла из управ, которой все члены действовали по предмету своей отрасли. Управа управлялась председателем, который представлял предметы действия; члены сообщали сведения и доносили о своих действиях. Каждый член мог заводить вспомогательную управу. Цель вспомогательных управ была приготовлять членов для Союза; действие их - учебные занятия и содействие Союзу. Все управы состояли под ведением Коренного совета, который состоял из 24 членов. В Коренном совете избирались председатель и блюститель. Последний соединял в себе общий надзор за всем действием и не дозволял ни в чем отступать от духа, цели и порядка действия, определенного по уставу Союза благоденствия. Он же сверял все списки устава Союза и скреплял их своею подписью. Ему подведомственны были блюстители управ, назначаемые в управы от Коренного совета, из его членов (вспомогательные управы не имели блюстителей особых, но блюститель той управы, которой член завел управу, имел над нею надзор). Сверх наблюдения за общим действием блюстители наблюдали за действием частным каждого члена, за его поведением как члена Союза, так и общественным и частным, ему предоставлено было <... >вение члену и его обязанностей, когда он отступал от них. Блюститель управы собирал сведения о лицах, которые предлагались к принятию в Союз; он должен был стараться познакомиться с ними лично, чтобы короче их узнать и испытать, и только по его представлению мог быть принят новый член. Блюститель хранил список устава, он давал его прочитывать тому лицу, которое предложено было к принятию, и брал с него предварительно подписку, что он не будет никому сообщать о прочтенном; когда же прочитавший соглашался вступить в Союз, то давал другую подписку на вступление. Блюстители управ препровождали все подписки к блюстителю Коренного совета и должны были часто с ним видеться для сообщения ему о всех действиях и для совещания по предмету своих занятий. В члены Коренного совета принимались уже из испытанных членов и не иначе как единогласным согласием всех членов Коренного совета, налицо в столице находящихся. Блюстители управ, отдаленных от столицы, сообщались с блюстителем Коренного совета по возможности, но обязаны были изыскивать средства частого сообщения. Члены Союза благоденствия очень понимали, что действие их на Отечество не может быть полезным, если оно не будет иметь верных и подробных сведений о состоянии его и если они не приобретут познаний в науках, имеющих целью усовершенствование гражданского быта государства, и потому приобретение этих необходимых сведений и познаний поставлялось в непременную обязанность всем членам Союза. Уже и прежде того некоторые из членов приговорили профессора для чтения курса политической экономии; после нескольких уроков профессор просил позволения одному своему приятелю быть в числе слушателей. Тем, к кому он имел доверенность, признался, что мнимый приятель прислан от полиции. Вскоре после государь потребовал сведений от полковых командиров о тех офицерах, которые слушали курс, и по хорошим о них отзывам нашел очень странным это необыкновенное явление и несколько раз повторил слова: «Это странно! Очень странно! Отчего они вздумали учиться!»

Сначала действие Союза благоденствия пошло быстро. Управы образовались в Москве, в разных губерниях, в Петербурге, между военными, гражданскими и неслужащими. Были и вспомогательные управы. В течение первого года некоторые из лиц Коренного совета выбыли из столицы, между ими и блюститель его Трубецкой. На место его был избран Долгоруков. Скоро после приехал в Петербург Пестель, который все был при гр. Витгенштейне, тогда уже главнокомандующем 2-й армии. Он находил, что действие Союза благоденствия медленно и вообще не в том духе, в котором, по его мнению, должно действовать. Сообщил, что не принял устав, и продолжал свое действие согласно первому уставу. Многие члены возмущены были его рассуждениями, и общее действие охладело и лишилось единства. Положен был общий съезд в Москве; и там согласиться не могли. Между тем происшествия, случившиеся в лейб-гвардии Семеновском полку, и распределение всех членов в разные полки довершили расстройство Союза. Члены боялись собираться, чтоб не навести подозрения; многие испугались до того, что прекратили всякую связь с другими членами. Мало осталось верных сделанному обещанию при учреждении общества. В таком положении нашел Трубецкой общество, возвратясь в Отечество по двухлетнем отсутствии. Первым делом его было соединить тех, которые оставались верными Союзу. Их было тогда в столице только несколько человек. В непродолжительном, однако ж, времени число их увеличилось. Пестель опять приехал, упрекал в бездействии, представлял деятельность членов на юге, предлагал соединение управления под руководством трех директоров, из которых два на юге и один в Петербурге. Представлял необходимость изменения образа действия, как весьма медленного и отдаляющего цель неопределенно. По его мнению, цель должна быть: насильственное изменение образа правления, как скоро общество соединит довольно членов, чтоб быть в силе это исполнить; правление должно перейти в руки общества до тех пор, пока все начала нового образа правления будут введены. Проект предлагаемых им постановлений написан им был под названием «Русской правды». Открыто было общество между поляками, с которым вступили в сношение. Оно требовало отделения Польши, на которое давалось предварительно согласие, хотя и не в том размере, в котором требовали поляки.

В частных свиданиях Пестель убедил некоторых членов в справедливости некоторых из своих рассуждений. Эти члены поддерживали его и в общих собраниях. Но Никита Муравьев и Трубецкой сильно восставали против всех предложений Пестеля и поддержанные большею частью членов обратили опять на свою сторону тех, которые пристали было к Пестелю. Пестель уехал недовольный, однако ж обещал сообщать Трубецкому о своих действиях и не предпринимать ничего решительного без согласия Северного общества.

Доверенность к Пестелю была сильно поколеблена, и петербургские члены видели необходимость бдительным оком следить за действиями его и Южного общества, которого члены были в совершенном у него повиновении. О бывших прениях и несогласии Северного общества е Пестелем было сообщено Сергею Муравьеву, бывшему на юге, и ему поручено наблюдение и противодействие. Вскоре открылась возможность усилить это наблюдение и подкрепить противодействие распространением основных правил Союза благоденствия в тех местах, где проповедовались другие.

Кн. Щербатов, назначенный командиром 4-го корпуса, предложил Трубецкому место дежурного штаб-офицера. Приехав в Киев (Может быть, удалившись из столицы, Трубецкой сделал ошибку. Он оставил управление общества членам, которые имели менее опытности и, будучи моложе, увлекались иногда своею горячностью и которых действие не могло производиться в том кругу, в котором мог действовать Трубецкой. Сверх того, тесная связь с некоторыми из членов отсутствием его прервалась. Но опасения, которые поселял юг, были такого рода, что <далее зачеркнуто: «для успокоения общества по этому предмету»> признавалось необходимым отделить туда такого члена, который имел бы достаточный вес в обществе, имел и силу привести южное отделение к тем благодетельным началам, на которых основан был Союз и по которым продолжали действовать на севере.), Трубецкой нашел, что Южное общество во всем отклонилось от правил Союза. Некоторые только старые его члены оставались ему верными, но лишены были способа действовать. Внимание Трубецкого обращено было на то, чтобы воспрепятствовать распространению правил Южного общества в полках 4-го корпуса, соединить старых членов и дать им средства к действию по прежде принятым началам и отвратить членов Южного общества от мнений Пестеля. Одним из первых предметов было также войти в сношение с Польским обществом и убедить его ясными доказательствами, что Польша существовать не может отдельно от России и что не отделения они должны искать, но, напротив, присоединения к России и тех частей Польши, которые составляют владения Австрии и Пруссии.

Время не дозволило привести в исполнение этой последней статьи, но все прочие обещали увенчаться успехом.

Между тем Южное общество в недрах своих скрывало изменников. Образ действия Пестеля возбуждал не любовь к Отечеству, но страсти с нею несовместные. Квартирмейстер его полка Майборода, принятый им в члены, промотал в Москве часть полковых денег и, боясь ответственности, написал донос о существовании и намерениях Южного общества и успел препроводить его в Таганрог к государю. Шервуд, вольноопределяющийся унтер-офицер Нежинского конно-егерского полка, принятый Вадковским, был им послан с разными бумагами к Пестелю, но вместо того посредством гр. Витта нашел путь к государю, которому и передал бумаги в Таганроге. Какие меры принял государь или хотел принять, осталось обществу неизвестным.

В Петербурге общество оставалось под управлением Никиты Муравьева, Рылеева, Оболенского и Пущина. Последний оставил артиллерию и определен судьей надворного суда в Москву. Он находил, что в этом звании он более принесет пользы Отечеству, нежели в звании артиллерийского офицера.

К. Ф. Рылеев. Гравюра неизвестного художника. 1820-е гг.

В столицу приехал из Грузии Якубович. Он был не раз оскорблен по службе. Отличная репутация его в Кавказском корпусе, где он, невзирая на то, что был только в чине капитана, имел значительную команду на линии, не привлекла на него внимание государя. Якубович, если не в сердце, то на словах, питал к нему сильную ненависть и часто, в сообществе с военными, говорил о непременном своем намерении отомстить за претерпленные оскорбления. Были члены, которые изъявили мысль, что если Якубович исполнит свое намерение, то общество должно последствиями его воспользоваться. Другие, также приняв слова Якубовича за истину, говорили, что надобно воспрепятствовать ему в исполнении. Никита Муравьев, который должен был отлучиться из Петербурга, известил письмом об этих обстоятельствах Трубецкого и просил его содействия на обуздание Якубовича. Другие члены поручили также ехавшему через Киев фон дер Бриггену уведомить обо всем Трубецкого. Последний поспешил в столицу. Увидев Якубовича, убедился со слов его, что выражение его ненависти преувеличено и что он не способен ни на какое злодеяние. Незадолго пред этим были смотры корпусов 1-й армии; и когда был в сборе корпус ген. Рота, то некоторые члены Южного общества открыли между офицерами этого корпуса тайное общество под названием Славянского. Они вступили с ним в сношение, открыли ему о существовании своего и хотели его к своему присоединить, хотя, кажется, и не успели узнать, в чем, собственно, цель Славянского общества состояла.

В это время неожиданное известие поразило столицу: государь был при смерти. Через два дня пришло известие о его кончине. Кто был тогда в Петербурге, тот знает, какое уныние овладело всеми жителями. Чувство это объясняется и отношениями, которые существуют между русским государем и его подданными, и самим поведением Александра в течение 25-летнего его царствования, исполненного важнейшими событиями, какие когда-либо представлялись в истории мира. В самодержавном правлении, таком, как в России, личные качества государя имеют самое сильное влияние на судьбу народа. Русский царь не силен доставить благоденствие своим подданным, но каждая ошибка его, всякий недосмотр с его стороны сможет быть причиною всяких народных бедствий. Правда, царствование Александра не обошлось без них. Россия много при нем вытерпела, но его в том никто не винил. Виновником всех своих бедствий Россия признавала Наполеона; и попытки противиться ему, оставаясь долгое время безуспешными, вменялись Александру в достоинство, и когда борьба с этим величайшим гением своего времени кончилась к славе русского народа, то блеск ее не переставал озарять и царя до конца его жизни.

За событием такой важности должно было последовать другое, не менее важное. К владычеству Александра привыкли; мысль о наследнике пугала всех, тем более что покрыта была неизвестностью, кто будет этот наследник. При всех своих недостатках Александр почитался несравненно лучше своих братьев. Его озарял блеск славы, приобретенной борьбой с Наполеоном, величайшим гением своего времени. Великодушие его к победе, кротость к побежденным, отсутствие тщеславия не изгладились в памяти людей, хотя доверенность к нему народов и была поколеблена. Хотя в Европе укоряли его в неисполнении тех обещаний, которые были даны народам в 1813 г. и потом повторены торжественно на Венском конгрессе; хотя он и в собственном Отечестве своем не оправдал тех ожиданий, которые породили слова его; хотя он был привязан крепко к мысли своем самодержавии и, казалось, довольный приобретенною славою, не радел о благоденствии своих подданных, словом сказать, обленился; хотя ко всему этому должно прибавить черты деспотизма против многих лиц и гонение на те идеи совершенствования, которые сам прежде старался распространить, и хотя даже он подвергся обвинению в чувстве презрения к народу, но при всем том смерть его почиталась истинным несчастьем. Может быть, всякая перемена владетельного лица в деспотическом правлении наводит страх: к недостаткам деспота, когда они не великие пороки, привыкаешь, и перемена самовластительного правителя наводит невольную боязнь. Как бы то ни было, но страх господствовал в сердцах всех тех, кто не был приближен к тому или другому из двух лиц, которые могли наследовать престол. Константин не оставил по себе хорошей памяти в столице; надеялись, однако ж, что лета изменили его, и эта надежда подкреплялась вестями из Царства Польского. Николай известен был только грубым обхождением с офицерами и жестокостью с солдатами вверенной ему Гвардейской дивизии Двор хотел Николая, и придворные говорили, что с ним ничего не переменится, все останется как было, только будет император 25 годами моложе; Константину уже потому неприлично быть императором русским, что он женат на польке; и как допустить, чтоб простая польская дворянка поставлена была саном выше великих княгинь из домов королевских?

Вел. кн. Николай Павлович в тот день, как узнал об опасной болезни государя, собрал к себе вечером князей Лопухина и Куракина и гр. Милорадовича, представил им возможность упразднения престола и свои на оный права. Гр. Милорадович решительно отказал ему в содействии, опираясь на невозможность заставить присягнуть войско и народ иначе как законному наследнику. Хотя некоторым лицам и известно обещание Константина при его женитьбе отказаться от наследия престола, но эти обещания сделаны частно, и ими. Александр не объявлял после себя никого наследником. Воля же его, изъявленная в запечатанной бумаге, не может служить законом, потому что русский государь не может располагать наследством престола по духовной. Если Константин не захочет принять престола, то он должен сделать это манифестом от своего лица; и тогда Николай будет законным наследником, но должно начать тем, чтоб тотчас по смерти государя присягнули Константину. Николай покорился необходимости. В публике давно было известно, что...