Глава 8 «ЗАПОВЕДНЫЕ» И «УРОЧНЫЕ» ГОДЫ

Образование единого государства в XV-XVI вв. создало более благоприятные условия для его экономического и культурного роста. Но, опираясь на возросшую мощь стра­ны, феодальные землевладельцы ввели Юрьев день, стеснивший свободу крестьянских переходов.

В середине XVI в. крестьянин мог уйти от землевла­дельца в течение двух недель после 20 ноября, предварительно заплатив особую пошлину за выход - рубль пожилого - большую по тем временам сумму.

В конце XVI в. в жизни русских крестьян наступили драматические перемены. Они утратили ту ограниченную свободу, которую гарантировал им Юрьев день. На стра­ну опустилась мгла крепостничества.

Как и при каких обстоятельствах сформировался кре­постнический режим в конце XVI в.? Для русской истории этот вопрос имеет первостепенное значение. Феодаль­ные архивы сохранили важнейшие крестьянские законы, изданные в правление Ивана Грозного, Бориса Годунова и первых Романовых. В длинной цепи недостает лишь одного, но зато самого важного звена - закона об отмене Юрьева дня, покончившего с крестьянской свободой.

Ученые ищут решения проблемы закрепощения уже более 200 лет. В ходе дискуссии были выдвинуты две основные концепции. Одна воплотилась в теории «указного» закрепощения крестьян, другая - в теории «безуказного» закрепощения.

Известный русский историк В. Н. Татищев считал, что крестьян закрепостил Годунов специальным законом 1592 г. После смерти злосчастного Бориса текст его зако­на был затерян, да так основательно, что никто не смог его разыскать.

Слабость «указной» теории заключалась в том, что она опиралась не на строго проверенные факты, а на догадки. Отметив это обстоятельство, В. О. Ключевский назвал ис­торической сказкой мнение об установлении крепостной неволи Годуновым. Не правительственные распоряжения, утверждал он, а реальные условия жизни, задолженность крестьян положили конец крестьянским переходам. Та­лант Ключевского доставил его концепции общее признание. Но это признание было поколеблено, когда в архивах обнаружились документы о «заповедных летах».

Известный французский источниковед Ш. Ланглуа за­метил, что историкам по необходимости приходится пользоваться такими материалами, от которых с презрением отвернулся бы любой исследователь в области точных наук. Скудные источники, повествующие о «заповедных летах», служат, пожалуй, лучшей иллюстрацией этого замечания.

Под «заповедью» в Древней Руси подразумевали вся­кого рода запреты. Власти воспрещали торговать заповед­ным товаром, охотиться в заповедном лесу. Несколько найденных в архиве помещичьих грамот свидетельствова­ли о том, что в «заповедные лета» власти возвращали по­мещикам ушедших от них крестьян. Проанализировав эти грамоты, историки высказали предположение, что, воз­можно, именно указ о «заповеди» аннулировал Юрьев день. Такая догадка неизбежно привела к пересмотру всех возникших ранее концепций.

Новая теория закрепощения обрела стройность и за­конченность формы в исследованиях академика Б. Д. Грекова, обобщившего историю крестьянства в замечательном труде «Крестьяне на Руси». Вместе с академиком С. Б. Веселовским Б. Д. Греков всесторонне аргументировал мне­ние о том, что Иван IV воспретил крестьянские переходы за три года до своей смерти. С. Б. Веселовский считал, что при жизни Грозного его указ действовал лишь в от­дельных небольших районах. По мнению Б. Д. Грекова, вся страна разом оказалась под пятой крепостного режи­ма. Его взгляд стал преобладающим в науке.

Последующие годы принесли новые выдающиеся ар­хивные находки. Советский ученый В. И. Корецкий впер­вые обнаружил не косвенные (как в документах о «запо­ведных летах»), а прямые указания на тот самый закон, который тщетно разыскивался в течение 200 лет. В прав­ление царя Федора Ивановича монахи одного из новгород­ских монастырей обратились к нему с такими словами: «Ныне по твоему царскому указу крестьяном и бобылем выходу нет».

Итак, если искомый крепостной закон исходил от Фе­дора, за которого фактически правил Годунов, как быть с гипотезой о «заповедном» указе Ивана IV? Пересмотр теории «заповедных лет» казался неизбежным. Но он не был осуществлен из-за новых архивных открытий. Най­денная В. И. Корецким летописная заметка XVII в. не упоминала о «заповедных летах», однако из нее следовало, что Юрьев день был уничтожен не царем Федором, а его отцом, «благочестивым государем» Иваном Василье­вичем (Подробнее см. в кн.: Скрынников Р. Г. Указ. соч., с. 178-180).

Пока подлинный текст царского указа не разыскан, любые суждения о нем останутся не более чем гипотезами. Научное же значение каждой гипотезы будет зависеть от того, насколько она согласуется со всеми имеющимися фактами и источниками.

Случается так, что источники находятся в очевидном противоречии между собой. Тогда историк ищет пути к наилучшему их истолкованию и объяснению. Его труд на­чинает напоминать кропотливый труд следователя. И тот и другой не должны верить на слово своим свидетелям. Легко сбиться с пути при излишней доверчивости. И тот и другой не должны быть излишне скептичными. Рассле­дование может зайти в тупик. Учитывая все это, попро­буем заново выслушать речи немногих уцелевших свиде­телей введения в России крепостного права. Эти речи не­внятны и противоречивы, но иных данных у нас нет.

Чем значительнее историческое явление, тем больше вероятность того, что оно отразится в источниках и в па­мяти современников. Утрата, быть может, самого значи­тельного из указов Грозного удивительна сама по себе. Отсутствие каких бы то ни было ссылок на него в доку­ментах последних лет царствования Ивана совсем необъ­яснимо.

Первые упоминания о «заповедных летах» появляются в документах периода правления Годунова. Число их ограниченно. Это грамоты нескольких помещиков, живших близ Новгорода в так называемой Деревской пятине.

Через пять лет после смерти Грозного трое помещиков обратились в суд с требованием вернуть беглых крестьян. Большая часть крестьян ушла от них при царе Федоре, несколько человек - еще в последние три года правления Ивана IV. Эти годы (как и последующие) названы в по­мещичьих исках «заповедными».

Что скрывалось за помещичьими претензиями, помимо алчности? На какие законы они ориентировались? В источнике нет материала для решения этих вопросов. Время пощадило лишь отдельные, наименее важные фрагменты из деревских судных дел о крестьянах. Пропали и дворян­ские челобитные, и решения приказных судей. Остались одни «обыски» - письменные показания населения, затре­бованные судом для проверки исков. Добились ли деревские помещики возврата крестьян? Какими нормами руководствовался суд в решении их дел? Об этом можно лишь догадываться.

Прежде чем принимать претензии трех помещиков за доказательство чего бы то ни было, их следовало подверг­нуть всесторонней проверке. Поиски необходимого для проверки материала оказались длительными, но в конце концов они увенчались успехом. Архивы сохранили опи­сания деревских поместий, составленные в те самые годы, которые позже были названы «заповедными». Авторитет­ность этих описаний не подлежит сомнению. Писцовые книги XVI в. принадлежали к разряду основной юридиче­ской документации, подтверждавшей права помещиков на землю и крестьян.

Владельцем одного из трех поместий Деревской пяти­ны был сын боярский Иван Непейцын. В 1588 г. он хлопотал о возвращении ему двух крестьян, братьев Гавриловых, сбежавших от него, по его словам, в «заповед­ные» - 1581-1582 гг., когда сам он находился "на государеве службе в Лялицах" (Самоквасов Д. Я. Архивный материал, т. 2, ч. 2. М., 1909, с. 450).Бой со шведами у деревни Лялицы произошел в феврале 1582 г. Очевидно, именно в это время Гавриловы и покинули помещичью деревню Крутцы. Через несколько месяцев в поместье прибыли го­сударевы «большие» писцы. Они описали барскую усадьбу и пустые крестьянские дворы, но ни словом не обмолви­лись о беглых Гавриловых (Центральный государственный архив древних актов, Поместный приказ, ф. 1209, кн. 959, л. 199). Кажется, они сами не по­дозревали о том, что проводят описание в «заповедном» году. (Предположительно царь Иван издал закон против выходов незадолго до того, как писцы приступили к делу.) Явившись в поместье Непейцына, писцы обязаны были записать имена по крайней мере тех крестьян, которые покинули помещика буквально у них под носом, грубо нарушив только что изданный государев указ. Если писцы не сделали этого, значит, у них не было инструкций насчет «заповедных лет» в деревских поместьях.

Из двух противоречивых показаний предпочтение сле­дует отдать более раннему и более авторитетному показа­нию писцовых книг. Запоздалые «речи» Непейцына, очевидно, отразили реальность более позднего времени. Использовать их для характеристики времени Ивана IV было бы опрометчиво.

Определяя географию «заповедных лет» при Грозном, С. Б. Веселовский указывал на Деревскую пятину и вотчины Иосифо-Волоколамского монастыря как сферу действия ранней «заповеди».

Свидетельства об иосифо-волоколамских крестьянах бесспорно заслуживают внимания. Историки извлекли их из подлинных приходо-расходных книг монастыря за 70- 80-е годы XVI в. Самые ранние книги пестрят записями о выходах монастырских крестьян. К весне 1580 г. число «выходных» записей достигает максимума. С осени 1581 г. они навсегда исчезают со страниц документа. Речь идет не о претензиях монастыря, а о фактах реальной жизни. На основании их можно заключить, что с начала 80-х. го­дов Юрьев день, не существовал более для волоколамских крестьян. Можно ли приобщить эту новую улику к делу о «заповедных летах»? Если монахи знали о царском «заповедном» указе, почему они ни разу не упомянули о «заповедных летах» ни в приходных книгах, ни в прочей монастырской документации?

Чтобы оценить достоверность свидетельского показа­нии, надо прежде всего выяснить степень осведомленности свидетеля. Бесполезно спрашивать его о том, чего он не знает. Монахи вели учет крестьянского населения с по­мощью писцовых книг, которые не сохранились до наших дней. В приходных книгах они фиксировали не крестьянские передвижения, а оборот денег в монастырской казне. По этой причине в их финансовых ведомостях фигури­ровали лишь те переходы, при которых крестьяне выпла­чивали монастырю предусмотренную законом рублевую пошлину - пожилое. Таким образом, исчезновение записей о переходах из приходных книг свидетельствовало не о прекращении крестьянских переходов, а лишь о прекращении денежных операций, связанных с выплатой пожи­лого.

Это заключение подтверждают другие документы. По­пробуем заглянуть к соседям волоколамских крестьян - тверским крестьянам, жившим в вотчинах Симеона Бекбулатовича Тверского. Обеспокоенный повальным бегством крестьян, служилый хан в 1580 г. послал в свои вотчины писцов, чтобы выяснить причины бедствия. Описание обнаружило любопытные факты. Оказалось, что из 200 от­сутствовавших крестьян лишь считанные единицы поки­нули свои деревни с уплатой пожилого в Юрьев день. В подавляющем большинстве крестьяне сбежали из вотчины в голодные весенние месяцы, не заплатив пошлины. Мно­гих свезли к себе соседние феодалы, также без соблюде­ния правил Юрьева дня.

К началу 80-х годов значительная часть сельского на­селения либо разбежалась, либо вымерла. Деревня напо­минала огромный пустырь. Крестьяне пахали лишь малую часть той пашни, которая кормила их прежде. Под тя­жестью катастрофы старый порядок перехода в Юрьев день полностью разладился. Этот сдвиг и запечатлелся в документах о волоколамских и тверских крестьянах. Ни­каких следов законодательной отмены Юрьева дня в них не обнаруживается.

При царе Василии Шуйском в 1607 г. Поместный при­каз издал пространное Уложение о крестьянах, в текст которого была включена своего рода историческая справ­ка. «При царе Иоане Васильевиче,- утверждали дьяки,- крестьяне выход имели вольный, а царь Федор Иоанович по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старей­ших бояр, выход крестьяном заказал, и у кого колико то­гда крестьян где было, книги учинил» (Татищев В. Н. История Российская, т. VII. Л., 1968, с. 373).Компетентность составителей Уложения не вызывает сомнения. Уложение вышло из стен того самого Поместного приказа, который издавал и хранил все законы о крестьянах. Этот источник имеет первостепенное значение. Он окончательно разру­шает представление о том, что крестьяне утратили выход при Грозном. Предполагали, что царь Иван, введя «запо­ведь», провел перепись земель, чтобы закрепить крестьян за землевладельцами. По Уложению, перепись провел не Иван, а Федор. Факты целиком подтверждают эту версию. При Грозном писцы побывали лишь в Новгороде. Общее описание государства было сделано после его смерти.

Справку Поместного приказа 1607 г. можно проверить с помощью более ранних документов. Для этого следует вернуться к находкам В. И. Корецкого.

В 1595 г. старцы Пантелеймонова монастыря Деревской пятины в своем прошении напомнили царю Федору, но ныне по его царскому указу «крестьяном выходу нет» (Археографический ежегодник за 1966 г. М., 1968, с. 313). Поместный приказ, принявший челобитную, не только не опротестовал это заявление монахов, но и процитировал его в своем судном решении. И челобитная, и решение суда сохранились в оригинале, что придает им особую ценность. Подлинные документы 1595 г., таким об­разом, полностью подтверждают справку Поместного при­каза 1607 г. и тем самым дают в руки исследователя неопровержимые доказательства того, что у истоков крепост­ного режима стоял не Грозный, а Годунов.

Но как объяснить тогда другой документ, найденный В. И. Корецким,- краткую летопись, сообщавшую, что «законный и благочестивый царь» Иван Васильевич нало­жил «заклятие» на крестьянский выход, а узурпатор Бо­рис нарушил его волю и возобновил Юрьев день во время сильного голода в 1601-1603 гг.? Прежде всего попробуем ответить на вопрос: кем был этот новый свидетель, реши­тельно опровергший заявления Поместного приказа? Мо­жет быть, это современник Грозного, непосредственный очевидец событий тех лет? Нет, это не так. Летописная заметка появилась на свет в XVII в., когда и Грозный, и Годунов, и Шуйский давно сошли со сцены. Ее составил безвестный провинциальный дворянин-крепостник, апел­лировавший к памяти «благочестивого царя» ради оправдания установившегося режима. Нет и намека на то, что летописец имел под руками подлинные документы о за­крепощении: заметка носит чисто литературный характер.

Иски помещиков Деревской пятины и записи монахов Иосифо - Волоколамского монастыря очень невнятно рассказали о «заповедных летах». Значительно больше сведений о новых нормах можно почерпнуть из жалованной грамоты городу Торопцу, составленной Поместным приказом дьяка Андрея Щелкалова в 1590 г. Городские власти получили в то время разрешение вернуть на посад своих тяглецов (людей, плативших государеву подать - тягло), которые ушли на земли помещиков и монастырей « заповедные лета» (Чтения в Обществе истории и древностей российских, 1902, кн. 2, с. 359).

Торопецкая грамота вносит новую поправку в теорию «заповедных лет». Основной «заповедной» нормой,считали формальное упразднение Юрьева дня. Однако торопецкий документ говорит не о крестьянах, а о посадских людях, никакого отношения к Юрьеву дню не имевших. «Заповедные» меры в отношении городских жителей под­чинены были финансовым целям. Казна издавна получа­ла львиную долю денежных доходов с городских налого­плательщиков. В период «великого разорения» горожане искали спасения в деревне. Города опустели. В рамках «заповедных лет» власти добивались возвращения посад­ских людей в их старые городские дворы в целях возрож­дения платежеспособной посадской общины. Введение «заповедных лет» в Торопце означало временное прикреп­ление разбежавшихся из города налогоплательщиков к тяглой посадской общине. Меры по возрождению город­ского тягла получили наименование «посадского строе­ния». О них подробнее мы будем говорить ниже.

Правительство ратовало за возвращение налогоплатель­щиков как в городах, так и в деревне. Чтобы вернуть себе тяглых крестьян, деревские помещики в своих исковых заявлениях старались доказать, что «спорные» крестьяне ушли от них «с тяглые пашни», чем нанесли ущерб ка­зенным податям. Другой пример: администрация «чер­ных» (государственных) волостей на Двине пожаловалась на разброд волостных крестьян, и Андрей Щелкалов в 1585 г. велел сыскать этих крестьян в вотчинах соседнего монастыря и вернуть их в волость «на государеву землю на тяглое место».

Последняя грамота, упоминавшая о «заповедных ле­тах», была адресована Никольскому монастырю на Двине и имела дату - 1592 г. В то время Никольские монахи об­ратились в Москву с просьбой помочь им вернуть на ста­рые тяглые наделы двух крестьян. Один крестьянин поки­нул монастырскую вотчину, другой остался в ее пределах, но забросил свой надел и ушел в зятья к соседу. Чтобы подкрепить просьбу, монахи тщательно подсчитали, какой убыток казне причинили вышедшие крестьяне. Дьяк Щел­калов не только удовлетворил иск Никольских монахов, но и включил в текст судного решения особую статью, ад­ресованную «черным» волостям, со всех сторон окружав­шим владения Никольского монастыря. Волостям вос­прещалось вывозить крестьян из Никольской вотчины «в заповедные лета (впредь) до нашего (государева) указу» (Русская историческая библиотека, т. XIV. СПб., 1894, стб. 137).

Двинская грамота 1592 г. отразила новый этап в ста­новлении «заповедного» режима. Судя по торопецкой гра­моте, правительство считало «заповедными» годы, предшествовавшие 1590 г. На основании двинской грамоты 1592 г. можно заключить, что творцы нового режима на­меревались распространить действие «заповеди» на все обозримое будущее, хотя при этом они и не отказались от взгляда на нее как на меру временную, которую рано или поздно упразднит особый государев указ.

Достоверные источники приказного происхождения 1590-1592 гг. позволяют обнаружить наиболее характер­ные черты «заповедного» режима, находившегося в то время в процессе формирования: «заповедь» имела в виду налогоплательщиков города и деревни; механизм «запо­ведного» режима приводила в движение инициатива отдельных землевладельцев и феодальных городов; «запо­ведные лета» функционировали как система временных мер. Можно отметить и еще одну характерную особенность. В большинстве правительственных распоряжений о воз­вращении тяглых горожан и крестьян на старое место жи­тельства нет термина «заповедные лета». Неизвестно, до­бились ли удовлетворения своих исков Непейцын и двое других деревских помещиков. А вот их сосед по поместью Д. Языков выиграл аналогичную тяжбу из-за крестьян год спустя. Оригинал судного дела Языкова сохранился пол­ностью, включая помещичий иск и решение приказного судьи о возвращении крестьян. Однако ни один из этих документов не содержит указания на «заповедные лета».

Источники рисуют картину достаточно неожиданную. В правление Годунова крепостной режим стал впервые приобретать четкие контуры. Но и тогда приказные дель­цы неохотно пользовались понятием «заповедные лета» и при решении дел часто обходились без всякой ссылки на «заповедь». Не свидетельствует ли это о том, что «запо­ведь» не превратилась еще в формулу закона? Если так, то отсюда следует, что механизм «заповедных лет» возник не из законодательного акта, а из практических распоря­жений властей. Финансы стали одной из главных пружин этого механизма.

К концу царствования Грозного податные поступления в казну резко сократились, финансовая система пришла в полный упадок. При Федоре власти проводили в отношении податных сословий такую политику, которая определялась в первую очередь необходимостью укрепления финансовой системы. Таким образом, возврат крестьян и посадских людей на тяглые участки был связан поначалу не с законодательной отменой Юрьева дня, а с упорядо­чением налоговой системы и временным прикреплением налогоплательщиков к государеву тяглу. «Заповедь» рас­сматривалась как частная, преходящая мера, призванная помочь возрождению расстроенной налоговой системы. Временные меры, преследовавшие узкофинансовые цели, очевидно, не нуждались в развернутом законодательстве. Поначалу едва ли кто-нибудь предвидел, к каким последствиям приведет новая налоговая политика.

Система мер по упорядочению налоговой системы не привела к полному прекращению крестьянских выходов. «Заповедь» распространялась лишь на дворовладельцев, ответственных за подать, но не распространялась на их братьев, детей и племянников. Правительство использова­ло это, когда того требовали интересы государственной службы. В 1592 г. Андрей Щелкалов направил в южные уезды указ о наборе жителей на казачью службу во вновь построенные пограничные крепости. Набору подлежали крестьянские дети и захребетники, не платившие госу­дареву подать. В казаки шли и отдельные тяглые крестья­не, сумевшие приискать и посадить на свой тяглый уча­сток замену. Самый факт их выхода потверждал сугубо финансовый характер наметившегося прикрепления.

Документы относительно казачьего набора проясняют обстоятельства, при которых произошло рождение нового режима. Крестьянские челобитные рисуют картину подлинного разбоя феодальных землевладельцев. Чтобы поме­шать крестьянам выйти на государеву службу, помещики били и мучили их, сажали на цепь и в «железа на смерть», прятали в своих усадьбах крестьянских жен и детей, за­бирали с крестьянских дворов «животину и рухлядь» (Анпилогов Г. Н. Указ. соч., с. 307-373).Ушедших крестьян феодалы пытались вернуть по суду. Правда, в своих челобитных они не могли сослаться на за­кон, воспрещавший выход. Но они настойчиво подчерки­вали угрозу опустошения государева тягла. Записавшиеся на службу крестьяне со своей стороны доказывали, что они оставили замену на покинутых наделах и, таким образом, их выход не причинил ущерба казне.

Южные помещики буквально завалили Поместный при­каз исками о возвращении их крестьян из казаков. В итоге Щелкалов послал воеводам новую инструкцию, строжайше воспрещавшую брать в казаки каких бы то ни было кре­стьян «с пашни» даже при условии замены. Как видно, дворяне быстро усвоили все выгоды, вытекавшие из новой финансовой политики правительства, и постарались дать им свое истолкование. Помещики южных уездов фактиче­ски обращались со своими крестьянами, как с крепостными.

Система закрепощения крестьян в рамках «заповедных лет» оказалась недостаточно гибкой. Из года в год число «заповедных лет» неуклонно росло. Вместе с тем множи­лось количество споров из-за крестьян. Помещики годами ждали решения суда по своим делам. Клубок тяжб запу­тывался. Разлад внутри феодального сословия усиливался. Приказный аппарат оказался перегруженным. Чтобы ра­зом покончить с нараставшими трудностями, власти при­нуждены были наконец аннулировать долгие «заповедные» годы и ограничить давность исков о крестьянах.

3 мая 1594 г. Андрей Щелкалов решил спор между двумя новгородскими помещиками Зиновьевым и Молевановым. Зиновьев пытался вернуть крестьян, которых Молеванов увез из его поместья в самый последний год жизни Грозного. Щелкалов вынес решение в пользу но­вого владельца. Препровождая это решение в Новгород, дьяк предписал местным судьям руководствоваться пяти­летним сроком давности, «а старее пяти лет суда и управы в крестьянском вывозе и во владенье челобитчиком не давати и им отказывати» (Археографический ежегодник за 1966 г., с. 318).Одним росчерком пера главный дьяк аннулировал старые «заповедные лета» 80-х годов.

Многолетняя практика возвращения крестьян старым землевладельцам привела к тому, что временные и прехо­дящие меры стали постепенно превращаться в постоянное узаконение. Сознание современников чутко уловило этот рубеж. В 1595 г. новгородские монахи смогли написать: «Ныне по государеву указу крестьяном и бобылем выходу нет». Чтобы верно интерпретировать источник, надо прежде всего уточнить понятия, употребленные в нем. В этой связи уместно будет напомнить, что для современ­ников Годунова понятие «царский указ» не совпадало с по­нятием «закон». Любое частное решение власть выносила от имени царя посредством формулы «по государеву ука­зу». Отсюда следует, что слова новгородских монахов об «указе» Федора не обязательно имели в виду развернутый законодательный акт против крестьянского выхода. Кстати, их слова очень мало напоминают точную цитату из текста закона.

То, что ученым не удалось отыскать закон об отмене Юрьева дня, нисколько не удивительно. Значительная часть архивов XVI в. исчезла бесследно. Необъяснимо другое. При вступлении на трон Лжедмитрий I (1605- 1606) велел собрать законы своих предшественников и объединить их в Сводный судебник. Его приказ выполня­ли дьяки, возглавлявшие суды при царях Федоре Ивано­виче и Борисе Годунове. В их руках были нетронутые архивы. Тем не менее они не смогли найти и включить в свод законов указ, аннулировавший Юрьев день. Эта странная неудача может иметь лишь одно объяснение: разыскиваемый указ, по-видимому, никогда не был издан.

Своими деяниями царь Иван Грозный снискал недоб­рую славу. Он обложил народ тяжелыми податями, каких Русь не знала прежде. Царские сборщики пускали кре­стьян по миру, выколачивая недоимки. В самые голодные годы Грозный не пожелал открыть перед бедствующим народом царские житницы, полные хлеба. Но своим Судебником Иван IV подтвердил Юрьев день, и на его время пришлись последние десятилетия крестьянской «воли».

Сыграть зловещую роль крепостника суждено было Борису Годунову. Авторы исторической справки 1607 г. утверждали, будто благочестивый Федор закрепостил крестьян «по наговору» Бориса. В действительности все про­изошло несколько иначе. Основы крепостнического режи­ма были заложены приказным ведомством дьяка Андрея Щелкалова. Сместив фактического соправителя, Борис присвоил плоды его многолетних усилий. Через три года после отставки дьяка Годунов облек установления Щел­калова о пятилетнем сроке сыска крестьян в форму раз­вернутого законодательного акта. Издание закона 1597 г. означало, что система мер по упорядочению финансов окончательно переродилась в систему прикрепления к земле. Таким был механизм закрепощения многомиллион­ного русского крестьянства.

Крепостной закон 1597 г. был издан от имени царя Федора. Но Федор доживал свои последние дни, и современники отлично знали, от кого исходил именной указ. Крепостнический курс доставил Борису широкую под­держку со стороны феодального дворянства.