5. СУДЬБА ЕКАТЕРИНОДАРА

Оставление Екатерннодара «кубанскими правитель­ственными войсками» являлось вопросом не столько военной необходимости, сколько психологии. Еще во второй половине января после неудачного боя под Выселками, кубанский добровольческий отряд, при­крывавший тихорецкое направление, спешно отступил к Екатеринодару; в связи с этим были отведены в другие отряды, и в двадцатых числах все вооруженные силы «Кубанской республики» в составе, преимущест­венно, добровольцев-офицеров и юнкеров Черкесского полка ( Командиром полка был генерал Султан-Келеч-Гирей) и незначительного числа кубанских казаков, стояли уже на ближайших подступаххк Екатеринодару,

Во всей области, охваченной большевистским уга­ром, оставалась только одна точка - Екатеринодар.

Довольно нетерпимое в своих отношениях к неказачьему и некубанекому элементу кубанское правительство принуждено было, минуя своих генералов, вручить командование войсками капитану Покровскому, произведенному правительством за бой под Эйнемом в полковники. Покровский был молод, малого; чина в военного стажа и никому неизвестен. Но проявлял ки­пучую энергию, был смеж, жесток, властолюбив и не очень считался с моральными предрассудками». Одна из тех характерных фигур, которые в мирное время засасываются тиной уездного захолустья и армейского бита, а в смутные дни вырываются кратковременно, но бурно на поверхность жизни. Как бы то ни было, он сделал то, чего не сумели сделать более солидные и чиновные люди: собрал отряд, кототый один только представлял собой фактическую силу, способную бороться и бить большевиков. Успех под Эйнемом окончательно укрепил его авторитет в глазах правительетва. Но для преобладающей массы добровольцев имя его не говорило ничего. Ещё меньше внутренней связи бы­ло между добровольцами и кубанской властью. Хотя в официальных актах и упоминался часто термин «верные правительству вайска», но это была лишь фраза без содержания, ибо в войсках создалось если не враж­дебное, то во всяком случае недоброжелательное от­ношение к многостепенной кубанской власти, слишком напоминавшей ненавистный офицерству «совдеп» я слишком резко отмежевавшейся от общерусской идеи. Еще с января в Екатериводаре жил генерал Эрдели ( Эрдели Иван Георгиевич (1870-1939), генерал от кавалерии. Из потомственных дворян, окончил. Николаевскую академию Ген­штаба. Участвовал в 1-й мировой войне, с мая 1917 г. -коман­дующий армией. В Добровольческой армии - со дня ее формиро­вания. В 1919 г. - главноначальствующий Северного

Кавказа и главнокомандующий войсками Терско-Дагестанского края. В 1920 и. эмигрировал ),в качестве представителя Добровольческой армии. В числе поручений, данных ему, было подготовить почву включения кубанского отряда в состав Доброволь­ческой армии. При той оторванности, которая сущест­вовала тогда между Ростовом и Екатеринэдаром, такое подчинение должно было иметь главным образом мо­ральное значение, расширяя военно-политическую ба­зу армии и давая идейное обоснование борьбе кубан­ских добровольцев. В то же время М. Федоров ( Федоров М. М. - товарищ (заместитель) министра торговле и промышленности царского правительства, член партий кадетов. В конце 1917 г. вошел а состав «Донского гражданского совета», осенью 1918 г. вошел в состав «Особого совещания». После его упразднения эмигрировал, проживал в Париже, активно, работал в эмигрантских организациях монархо-октябристского направле­ния )доби­вался от Кубани материальной помощи для Доброволь­ческой армии.

Эти предположения встретили резко отрицательное отношение к себе среди всех кубанских правителей. Стоивший тогда во главе правительства Лука Быч за­явил решительно:

- Помогать Добровольческой армии, значит гото­вить вновь-поглощение Кубани Россией.

О внутренних противоречиях кубанской политиче­ской жизни я уже говорил. Внешне же в феврале иро-тивобольшевистский стан в Екатеринодаре представ­лял следующую картину.

Законодательная рада, оторванная от казачества, продолжала творить «самую демократическую в ;мяре конституцию самостоятельного государственного орга­низма - Кубани» я одновременно в тайне от своей ино­городней, явно большевистской фракции собиралась яа. закрытые совещании о порядке исхода...

Кубанское правительство ревниво оберегало саокх влачггь от вторжения атамана, косилось на Эрдели, по-царски награждало Покровского, -но начинало уже не на шутку побаиваться все яснее обнаруживащшшся его диктаторских-замашек»

Атаман Филимонов то клялся в конституционной верности, то поносил раду и правительство в друже­ских беседах с Эрдели и Покровским.

Командующий войсками Покровский требовал ог­лушительных кредитов от атамана и от правительства В сам мечтал об атаманской булаве и разгоне «совде­па» (правительства).

Добровольцы-казаки то поступали в отряд, то бро­сали фронт в самые критические минуты. А доброволь­цы-офицеры просто заблудились; без ясно поставлен­ных и понятных целей борьбы, без признанных вож­дей они собирались, расходились, - боролись - впоть­мах, считая свое положение временным и нервно ловя слухи о Корнилове, чехословаках, союзной эскадре - о всем том действительном и несбыточном, что должно было, по их убеждению, появиться, смести большеви­ков, спасти страну и их.

Несомненно, в этом пестром сочетании разнородных элементов были и люди стойкие, убежденные, но об­щей идеи, связующей их, не было вовсе, если не счи­тать всем одинаково понятного сознания опасности и необходимости, самообороны.

В феврале пал. Дон. Большевистские силы прибли­жались к Екатеринодару. Настроение в нем упало окончательно. «Рабрта правительства и рады, - говорит официальный повествователь, - с открытием военных действий, конечно, не могла уже носить спокойного и плодотворного характера... Грохот снарядов заглушал и покрывал собою все». Правительство решило «со­хранить себя, как идейно:политический центр, как ядро будущего оздоровления края» и совместно с казачье-горской фракцией рады постановило покинуть Екатеринодар и уйти в горы, выведя и «верные правительству» войска. День выступления предоставлено было назна­чить полковнику Покровскому.

При создавшихся военно-политических условиях дли­тельная оборона Екатерйнодара не имела бы действи­тельно никакого смысла. Но 25 февраля обстановка в корне изменилась. В этот день прибыл в Екатеринодар посланный штабом Добровольческой армии и пробрав­шийся чудом сквозь большевистский район офицер. Он настойчиво и -тщетно убеждал кубанские власти повременить с уходом, ввиду того, что Корниловская армия идет к Екатеринодару и Теперь уже должна быть недалеко.

Ему не поверили или не хотели поверить: держали его под негласным надзором.

Вечером 28 февраля из Екатерйнодара через реку Кубань на юг выступили добровольческие отряды, ата­ман, правительство, казачье-горская фракция законо­дательной рады, городские нотабли и много беженцев. В их числе и председатель Государственной Думы М. В. Родзянко (Родзянко Михаил Владимирович (1859-1924), помещик, один из организаторов партии «Союз 17 октября». В 1906-1907 гг.- член Государственного совета, с марта 1911 по июнь 1912 г.- председатель III Государственной думы. С ноября 1912 по фев­раль 1917 г.- председатель IV Государственной думы. Один из организаторов корниловского мятежа. В 1920 г. эмигрировал в Сербию, где и умер).

В обращении к населению бывшая кубанская власть объясняла свой уход тактической трудностью обороны города, нежеланием «подвергать опасности борьбы городское население», на которое мо­жет обрушиться «ярость большевистских банд», и, на­конец, тем обстоятельствам, что население края «не смогло защитить своих избранников».

В этом послесловии сепаратной деятельности ку­банской революционной демократии в первый период смуты прозвучал и новый, как будто примиряющий мотив: «Мы одухотворены идеей защиты республики Российской и нашего края от гибели, которуЬ несут с собой захватчики власти, именующиеся большевиками».

Сосредоточившиеся на другой день в ауле Шенджий кубанские войска были сведены в более крупные части, составив в общей сложности отряд до 2,5-3 ты­сяч штыков и сабель с артиллерией.

Отряд дошел до станицы Пензенской. Но в эти несколько дней похода отсутствие объединяющей по­литической и стратегической цели стало перед всеми настолько ясно, что не только под давлением резко обозначившегося настроения войск, но и по собствен­ному побуждению кубанские власти сочли необходи­мым поставить себе ближайшей задачей соединение с Корниловым. Тем более, что к этому времени вновь были получены сведения о движении Добровольческой армии к Екатеринодару и о происходящих к востоку от него 2-4 марта боях.

Покровский двинул отряд обратно в Шенджий и 7 марта, выслав заслоны против станции Эйнема и екатеринодарского железнодорожного моста, неожи-данно с главными силами захватил Пашковскую пере­праву. В течение двух дней Покровский вел артилле­рийскую перестрелку, не вступая в серьезный бой, и в ночь на 10-е, отчаявшись в походе Корнилова, ушел на восток. 10-го встретил сопротивление большевиков у аула Вочепший, где бой затянулся, до ночи.

Неудача в поисках Добровольческой армии, непо­нятное метание отряда и недоверие к командованию вызвали в войсках силыгый упадок духа. Аула не взя­ли (мы были в этот вечер всего верстах в 30 от Во-чепшия), и расстроенный отряд ночью, бросая обоз, без дорог устремился по направлению к горам на ста­ницу Калужскую. Но со стороны Калужской шло уже наступление значительных сил большевиков, поставив­шее кубанский отряд в критическое положение. 11-го про­изошел бой, в котором утомленные несколькими днями маршей и бессонными ночами войска Покровского на­прягали последние силы, чтобы сломить упорство вра­га. Участь боя, которым руководил командир Кубан­ского стрелкового полка подполковник Туненберг, не раз висела на волоске. Уже в душу многих участников закрадывалось отчаяние, и гибель казалась неизбеж­ной. Уже введены были в дело все силы, пошли вперед вооруженные наспех обозы, старики, «радяне»( Члены рады )- подобие нашего «психологического подкрепления»... Артиллеряя противника гремела не смолкая, цепи его пододвинулись совсем близко... Но вот Кубанский полк собрался с духом, поднялся и бросился в атаку. Боль­шевики дрогнули, повернули назад и, преследуемые черкесской конницей, понеся большие потери, отхлы­нули к Калужской.

Победа. Но в стане победителей настроение далеко не ликующее. Отряд, иззябший и замученный, заноче­вал в чистом поле под проливным дождем. Сзади - занятый большевиками Вочепший, впереди - Калуж­ская, вокруг которой идет еще бой передовых частей.

В эту тяжелую минуту по всему полю - по обоз­ному биваку, по рядам войск разнеслась весть:

-Приехал разъезд от Корнилова. Корниловская армия недалеко от нас..

Участники похода передавали мне то неизгладимое впечатление, которое произвело на всех появление «корниловцев».

-И верилось, и немножко мучило сомнение -ведь столько раз обманывали, но безумная радость охватила нас, словно открылась крышка уже захлопнув­шаяся было над нашей головой, и мы увидели опять свет божий.

На другой день была взята Калужская, и кубан­ский отряд расположился наконец со спокойным серд­цем на отдых.

14-го состоялось в ауле Шенджий свидание с По­кровским. В комнату Корнилова, где кроме хозяина собрались генералы Алексеев. Эрдели, Романовский и я, вошел молодой человек, в черкеске с генеральски­ми погонами - стройный, подтянутый, с каким-то хо­лодным металлическим выражением глаз, по-видимому, несколько смущённый своим новым чином, аудиторией и предстоящим разговором. Он произнес краткое при­ветствие от имени кубанской власти и отряда. Корни­лов ответил просто и сдержанно. Познакомились с состоянием отряда, его деятельностью и перешли к са­мому важному вопросу: о соединении.

Корнилов поставил его с исчерпывающей ясностью: полное подчинение командующему и влитие кубанских войск в состав Добровольческой армии

Покровский скромно, но настойчиво оппонировала кубанские власти желают иметь свою собственную ар­мию, что соответствует «конституции края»; кубанские добровольцы сроднились со своими частями, привыкли к своим начальникам, и всякие перемены могут -вы­звать брожение в войсках. Он предлагал сохранение самостоятельного «Кубанского отряда» и оперативное подчинение его генералу Корнилову.

Алексеев вспылил.

-Полноте, полковник - извините, не знаю, как вас величать. Войска тут ни при чем - мы знаем хороша, как относятся они к этому вопросу. Просто вам не хо» чется поступиться своим самолюбием.

Корнилов сказал внушительно и резко:

-Одна армия -один командующий. Иного положения я не допускаю. Так и передайте своему прави­тельству.

Хотя вопрос и остался открытым, но стратегическая обстановка не допускала промедления. И потому усло­вились, что на другой день, 15-го, наш обоз перейде? в Калужскую, где и останется временно вместе с ку­банским, под небольшим прикрытием; войска же Доб­ровольческой армии и кубанского отряда в тот же день одновременным ударом захватят станицу Ново-Дмитриевскую, занятую крупными силами большеви­ков, и там фактически соединятся. Небольшой конный отряд должен был произвести демонстрацию на Эйнем.

Это движение к Ново-Дмитриевской - на юго-запад, а не на Калужскую - в горы, где нас ждали бы голод, смерть, распыление, - носило в себе идею активной борьбы, свидетельствовало об уверенности в своих сн; лах и предрешало ход дальнейших событий.

Екатеринодар, между тем, после ухода доброволь­цев переживал тяжело перемену власти: 1 марта в город вошли войска Сорокина.

Военные начальники красной гвардии не могли или не хотели остановить бесчинства, а гражданская власть в течение всего марта месяца только еще слагалась. Первоначально с 1 марта образовался «Комитет обще­ственной безопасности» из представителей революцион­ной демократии Екатеринодара; 3-го был создан объ­единенный комитет, в состав которого вошли предста­вители Екатеринодарского, Армавирского и Новорос­сийского комитетов и красной гвардий и который по­лучил название «Кубанского областного военно-рево­люционного комитета»; он действовал до конца мар­та; 20-го на съезде советов Кубанского края избран исключительно из большевиков и левых с.-р-ов «Кубан­ский областной исполнительный комитет», выделивший из своей среды «Совет народных комиссаров».

В течение марта месяца центральная власть за пределами Екатеринодара почти ничем не проявлялась. Да ив самом Екатеринэдаре она вынуждена была ве­сти борьбу с игнорировавшими ее главковерхами - Автономовым, Сорокиным, Чистовым ( Чистов П. Г.-командир революционного отряда, в марте наступавшего на Екатеринодар от станции Кавказской )и др., издавать никем не исполнявшиеся декреты и взывать к сове­сти красной гвардии.