Глава XI. Великий бог Сефара

Хотя считается, что Сахара достаточно хорошо изучена и там уже нечего больше открывать, до нас на Сефаре не побывал еще ни один европеец. Этот массив гораздо живописнее Тин-Тазарифта: он разделен пополам очень глубоким каньоном, изрезан узкими ущельями, вьющимися среди гигантских песчаниковых глыб и колонн. Чрезвычайно неровная поверхность Сефара доставила нам при перемещении немало хлопот. Многочисленные цирки образуют "города" с площадями, улицами и переулками. Некоторые группы скал удивительно похожи на развалины храма Ангкор (Хоам Ангкор - замечательный памятник кхмерской культуры XII в Камбодже), другие напоминают разрушенный бомбардировкой Рейм-ский собор. Рядом с каменными громадами мы вновь ощутили себя смешными карликами. Это грандиозное зрелище привело нас в восторг, и лишь один из наших товарищей был настолько подавлен торжественным величием пустыни, что нервы у него сдали и пришлось подумать о его возвращении во Францию. Гишару полагалось несколько недель отпуска, и они уехали вместе. Ритм работы нарушился, и я не раз тревожно задавал себе вопрос: успеем ли мы выполнить нашу программу до наступления знойных летних дней? Ведь в Сефаре предстояло снять копии всех фресок!

Мы сразу лишились двух сотрудников. Это было очень ощутимо, но каждый старался сделать все, что было в его силах. Новые члены экспедиции, получив возможность судить о работе своих предшественников, сочли долгом быть их достойными преемниками и с первых дней сумели это доказать. Брезийон, работавший раньше вместе с Гишаром, получил теперь полную самостоятельность. За несколько недель он достиг такого совершенства в технике копирования, что для него стали доступны самые сложные фрески.

Однажды утром Вила, занимавшийся до сих пор одной только фотографией, пришел ко мне и предложил свои услуги в качестве художника. Нам действительно не хватало рук для копирования фресок, и я охотно принял его смелое предложение. Вначале ему поручалась работа над несложными рисунками, а я помогал советом и делом. Вила быстро преуспел на новом поприще и оказал экспедиции большую услугу.

Наш кинооператор Лажу лучше владел карандашом, чем киноаппаратом, и я взял его к себе в помощники. В Сефаре мы вдвоем пересняли на кальку много фресок; это намного облегчило работу художников.

Нашей молодежью овладел дух соревнования, и я могу решительно утверждать, что она полностью оправдала мои надежды.

В Сефаре всех ожидали радостные открытия. Фрески в этой местности уступают по численности фрескам Джаббарена - непревзойденного памятника доисторического искусства в Сахаре, однако техника выполнения сефарских рисунков и их разнообразие исключительно интересны.

Мы вновь очутились среди странных фигур, резко отличающихся от образцов классического доисторического искусства, и почувствовали себя в каком-то своеобразном мире. Я говорю так потому, что сефарские фрески открывают совершенно новые перспективы в изучении прошлого Африки, и свидетельствуют о большой самобытности ее культуры. Однако многочисленные находки, доказывающие справедливость этого утверждения, нередко порождают новые, требующие разрешения проблемы. Выясняются неожиданные связи, и из отдельных фактов образуется некая сеть: некоторые ее нити еще нужно найти, восстановить, а для этого потребуется немало долгих и упорных поисков.

Открытие - вещь приятная, но, увы, это далеко не все. Ведь нужно еще проникнуть в тайны многочисленных культур, памятники которых дошли до нас в виде фресок, нужно ограничить их во времени и пространстве, попытаться истолковать. Во всем этом нелегко разобраться, а обилие рисунков и наслоений еще более усложняет задачу. Каждый вновь открытый нами ансамбль фресок дает новую пищу для дискуссий и при сопоставлении уже имеющихся данных - дополнительные сведения, неожиданно проливающие свет на толкование той или иной группы фресок. Иногда то в одной, то в другой фреске обнаруживается какая-нибудь деталь, раскрывающая технические секреты наскальной живописи или особенности религиозной обрядности доисторических людей. В таких случаях археология играет лишь роль первооткрывателя предметов далекого прошлого.

В Тамрите и Джаббарене мы скопировали так много сцен, относящихся к скотоводческому периоду, что наши художники в конце концов просто смотреть не могли на этих быков! Для художника копировать все время одни и те же сюжеты неинтересно и утомительно, хотя изображения настолько отличаются друг от друга, что среди десятков тысяч быков, попавших к нам в папки, нет и двух одинаковых.

В Сефаре мы обнаружили новые, неизвестные до сих пор подробности из жизни пастухов-скотоводов: рисунки, изображающие женщин, занятых обработкой земли, и домашних собак. До сих пор время появления в Сахаре домашней собаки не было установлено. Известно, что кочевые племена имели собак, но благодаря сефарским фрескам мы теперь знаем, что у пастухов-скотоводов Сахары тоже были собаки, только иной породы. Быть может, это и мелочь, однако археология восстанавливает картину прошлого при помощи именно таких небольших штрихов.

Большое число найденных нами жерновов и зернотерок и ранее могло вызвать предположение, что пастухи занимались земледелием, хотя они могли пользоваться этими примитивными орудиями и для размельчения зерен диких злаков; но с открытием фрески, изображающей работающих в поле женщин, отпадают все сомнения.

В Сефаре мы скопировали сцены плясок, где одни женщины держат в руках некое подобие трещоток, а другие - палки с круглыми набалдашниками, по-видимому пастушеские посохи. Так по крупицам возникают детали доныне неизвестной нам жизни пастухов того периода.

Нужно сказать, что в конечном счете в Сефаре пастушеских сцен гораздо меньше, чем в других местах, и это не удивительно. Массив настолько труднодоступен, что стада могли передвигаться лишь по двум-трем долинам, где мы и нашли рисунки. Это позволяет утверждать, что пастухи не искали уединения, а рисовали с натуры именно в тех местах, где находились вместе со своим скотом.

Однако наиболее замечательны в Сефаре изображения, относящиеся к типу "марсиан" - "круглоголовых" человеческих фигур, в изобилии встречавшихся уже в Джаббарене, где одна из них - высотой 6 м поразила нас своими колоссальными размерами. В Сефаре рисунки несколько меньше, но они размещены настолько продуманно и в столь странных позах, что невольно производят сильное впечатление. В первом же гроте мы просто оцепенели при виде одной из таких фигур, высотой около 3 м. В руке, воздетой кверху, она держит какой-то предмет яйцевидной формы. Эта фигура как бы господствует над сотнями других изображений различных эпох. Многие из них были частично размыты водой, тем не менее нам удалось различить нарисованных в том же стиле женщин небольшого роста, протягивающих руки по направлению к гиганту, как бы моля его о чем-то. Слева - огромный бык длиной около 3 м.

Трудно представить себе более величественное зрелище. Грандиозное обрамление - нависшая над нами скала - еще более усиливает чувство замешательства перед неведомой тайной. Рядом с возвышающейся во весь рост фигурой мы кажемся себе чужаками, осквернившими вторжением священное место, храм, воздвигнутый в честь примитивного божества. Во всем облике фигуры есть что-то чудовищное и нечеловеческое, побудившее нас окрестить новую находку "песчаным чудищем".

Однако Джебрин, сопровождавший нас в этом невероятно запутанном каменном лабиринте, увлекает всех к углублению в соседнем цирке. На этот раз грандиозность изображения превзошла все наши ожидания. В центре грота - тоже фигура "песчаного чудища" высотой три с четвертью метра. Она нарисована в том же стиле, что и ранее найденное изображение, но лучше сохранилась. Слева от нее пять женщин, вереницей двигающихся по направлению к основной фигуре, простирая с мольбой к ней руки. Справа на нее наслаиваются изображения большой антилопы, нарисованной красной охрой, и женщины, лежащей на спине с раздвинутыми коленями и очень большим животом; она, по-видимому, приготовилась рожать. Несомненно, эта сцена имеет магическое значение, связанное с культом плодородия или материнства. В ^позах женщин - страх и почтение к центральной фигуре. Они умоляют ее ниспослать им материнство и легкие роды. Позднее, столкнувшись с орантами (Оранта - фигура с воздетыми руками) и на других сефарских фресках, мы убедились в том, что рядом с этими фигурами почти всегда изображается крупное животное. Так, например, на одном из участков стены орантм нарисованы поверх какого-то зверя из семейства кошачьих, быть может льва, длиной более 4 м.

Но как копировать подобные фрески? Одна лишь сцена поклонения занимает площадь около 30 кв. м! Мы должны во что бы то ни стало сделать общим достоянием это уникальное волнующее свидетельство наивной веры женщины той эпохи. Сила и убежденность ее веры настолько велика, что она до сих пор проявляется в некоторых религиозных обрядах в Бретани и других французских провинциях. Наша фреска была сфотографирована, заснята на кинопленку, переведена на кальку и, несмотря на свои 30 кв. м, полностью воспроизведена в Музее Человека. Она не единственная в своем роде. В Сефаре встречается много других изображений той же школы: человеческие фигуры, среди которых много безголовых, рисунки слона, больших антилоп, жирафы, муфлона, кабана и т. д.

По-видимому, муфлон играл очень важную роль в верованиях древних народов Сахары. Его многочисленные изображения встречаются на рисунках Тассили как в самых древних, так и в наиболее поздних наслоениях. Колдун с ногами муфлона, найденный нами в Тимензузине, был одет в костюм для пляски, а плечи его покрывала шкура муфлона.

Позднее мы видели рисунки, изображавшие рога этого животного, которое, несомненно, занимало в духовной жизни тассилийских художников большое место. Муфлон до сих пор встречается в горах Тассили, Хог-тара и других массивах Сахары. Он ловок, смел, обладает удивительно тонким чутьем, и потому приблизиться к нему очень трудно. У туарегов охотник за газелями не пользуется большим авторитетом, зато к охотнику за муфлонами относятся с особым уважением. Весь туарегский фольклор связан с этими животными, их повадками и особенностями. Считают даже, что есть муфлоны-дженуны, способные совратить не только коз, но и женщин!

Охота на муфлона связана с определенным ритуалом. В прежние времена она происходила с собаками, причем оружием служило копье. Ныне чаще пользуются ружьем. Однако, каково бы ни было оружие, туарег, собираясь на охоту, никогда никого об этом не предупреждает из боязни навлечь на себя порчу. Некоторые охотники, отправляясь в путь, кладут себе на голову камень и двигаются вперед, подпрыгивая, очень быстро произнося при этом повторяемые по нескольку раз заклинания.