Часть третья. Это нужно живым!

Диссертация, которую так и не пришлось защищать

Это нужно живым!

Худощавый человек невысокого роста с огром­ным пухлым портфелем пронзительно оранжевого цвета как-то незаметно, боком вошел в просторную аудиторию- Словно опасаясь сквозняка, он стара­тельно прикрыл за собою дверь, проверил, плотно ли она встала на место, и остался стоять у стены. Свой портфель он держал обеими руками за ручку, угрюмо посматривая по сторонам из-под выпуклого, почти квадратного лба глубоко посаженными свет­лыми глазами. Тому, кто не знал его, было трудно догадаться, кто он и зачем пришел в эту аудито­рию Института этнографии Академии наук, где долж­на состояться защита диссертации. Для маститого ученого он казался слишком молод; для соискателя ученой степени, пожалуй, излишне спокоен. Его нель­зя было причислить и к весьма распространенной в наши дни категории людей, одинаково охотно посе­щающих суды, особенно бракоразводные процессы, крупные и мелкие выставки - предпочтение отдает­ся международным - и, наконец, защиту диссерта­ций, о которых предусмотрительно оповещает прес­са: при всей своей внешней обыденности он, без сомнения, был человеком незаурядным.

Диссертация, которую так и не пришлось защищать

- Здравствуйте, - сказал он негромко и, слов­но извиняясь перед собравшимися, представился: - Кнорозов.

Многие из тех, кто находился в зале, впервые уви­дели молодого исследователя древних письмен, при­ехавшего из Ленинграда в Москву для защиты дис­сертации на соискание ученой степени кандидата ис­торических наук. Но зато все они, видные советские ученые, хорошо знали не очень многочисленные, однако чрезвычайно интересные труды сотрудника Ленинградского отделения Института этнографии.

Уже первая работа Юрия Кнорозова - сравни­тельно небольшая статья под скромным названием «Древняя письменность Центральной Америки», опуб­ликованная в 1952 году в журнале «Советская этно­графия» (№ 3), вызвала несомненный интерес в меж­дународных кругах ученых-американистов и других специалистов по древним цивилизациям. Дотоле ни­кому не известный молодой ученый из «далекой Советской России» убедительно доказывал в своей статье, что письменность древних майя - одна из самых волнующих загадок Нового Света - была иероглифической и, следовательно, передавала зву­ковую речь. Он утверждал, что рукописи и надписи майя можно прочесть и перевести на любой другой язык, в том числе и русский.

В подтверждение своих выводов Юрий Кнорозов при­водил примеры чтения некоторых иероглифов майя и доказывал перекрестным чтением различных слов, в частности, «куц» («индюк») и «цул» («собака») алфавитных знаков в древних текстах майя.

Юрий Кнорозов заявлял, что точно так же могут быть прочтены все иероглифы, но для этого необхо­димы глубокие исследования письменности древних майя и их языка.

Подобные заявления были расценены как откры­тый «бунт» против крупнейшего специалиста по древ­ним майя, американского профессора Эрика Томп­сона, за которым ходила недобрая слава «великого могильщика» исследователей письма майя. Но рус­ский парень не постеснялся непререкаемого среди современных майистов авторитета Эрика Томпсона.

Более того, первая работа Кнорозова, казалось, по­просту «бросала перчатку» американскому профес­сору и многочисленным сторонникам его школы, призывая ученых всего мира не сидеть сложа руки в бесплодном созерцании замысловатых знаков, ос­тавленных жрецами майя, а начать новое всеобщее наступление на их сокровенную тайну. Юрий Кноро­зов не скрывал и «оружия», которым намеревался преодолеть вековое молчание древних рукописей, - оригинальную систему дешифровки, основанную на разработанном им принципе «позиционной стати­стики».

Реакция со стороны Томпсона и его сторонников не заставила себя долго ждать: пытаясь перехватить инициативу, они обрушили на молодого ученого шквал яростных атак. В мексиканском журнале «Ян» появилась статья самого Томпсона, в которой он, в крайне резкой форме «прорецензировав» работы Юрия Кнорозова, категорически и уже в который раз отрицал наличие в письме майя фонетических знаков и достоверность «алфавита Ланды» Он по­спешил заявить, что может опровергнуть любое чте­ние Ю. В. Кнорозовым иероглифических знаков майя, однако «благородный гнев» профессора, по-видимому, оказался настолько велик, что он до сего дня (!) мешает ему выступить с опровержением чте­ния хотя бы тех двух приведенных нами слов:

«индюк» -

и «собака» -

Может быть, именно поэтому Эрик Томпсон в своей «научной» полемике вскоре решительно взял­ся за «аргументацию» совсем иного рода. Он заявил, что поскольку он, Томпсон, располагает абсолютно достоверными сведениями, что в России никогда не было никаких дешифровок, их посему там и быть не может (!). Столь блистательный «аргумент», одна­ко, не вызвал аплодисментов даже в рядах его сто­ронников, а видный мексиканский ученый Мигель Коваррубиас счел необходимым прокомментировать такой внезапный поворот американского профессора в дискуссии о письменности майя справедливым за­мечанием, что, «к сожалению, политика вмешалась в вопрос об эпиграфике майя».

Действительно, можно лишь сожалеть о позиции, занятой Эриком Томпсоном в отношении работ Юрия Кнорозова. Дело не в том, что Юрий Кнорозов наш соотечественник и мы гордимся выдающимися до­стижениями ученого, воспитанного нашей страной. Просто Эрик Томпсон заведомо и крайне отрицатель­но относится к любой попытке найти ключ для де­шифровки письменности майя. Если бы американ­ский профессор был шарлатаном от науки - к со­жалению, такие еще встречаются и в наши дни, - можно бы просто не обращать внимания на его гру­бые выпады. Но Эрик Томпсон действительно собрал, исследовал и опубликовал богатейшие материалы по цивилизации майя и знакомство с его научными тру­дами представляется практически обязательным для современного исследователя американских культур. Это создало Томпсону огромный, а по некоторым вопросам, что называется, непререкаемый авторитет. Однако, не сумев однажды постичь тайну древнего письма народа майя, вернее-глубоко и, по всей ве­роятности, искренне убежденный в том, что только он один постиг ее, и постиг правильно, Эрик Томпсон не находит силы пересмотреть отношение к этому вопросу, предпочитая брать на себя незавидную роль «могильщика» любой «нетомпсоновской» школы по дешифровке письменности майя.

Гнев Эрика Томпсона против работ Юрия Кноро­зова был особенно силен еще и потому, что «парень из далекой России» убедительно просто показал, в чем именно заключается основная ошибка возглав­ляемой американским профессором школы так на­зываемого «ребусного письма». Томпсон и его школа понимали под дешифровкой независимые друг от друга толкования отдельных знаков, по сущест­ву сводя изучение древних письмен к бесконечным толкованиям и перетолкованиям произвольно взя­тых из контекста иероглифов. Такой путь исследова­ния неизбежно заводил в тупик, поскольку был ото­рван как от задач языкознания, так и от изучения внутренней структуры текста. В итоге малодоказательные толкования и перетолкования порождали не менее малодоказательные опровержения, которые, в свою очередь, порождали столь же малодоказа­тельные опровержения опровержений и так далее и тому подобное...

Иными словами, в подобном «исследовании» по­просту смешаны два различных понятия: «дешифров­ка» и «интерпретация». Первое из них, как уже ука­зывалось, означает отождествление знаков (здесь - знаков майя) со словами языка (майя); во втором случае имеет место толкование значения отдельных знаков, не дающее, однако, точного словесного эквивалента исследуемого языка, а лишь «объясняю­щее» смысловое значение знака.

Постараемся пояснить это на конкретных приме­рах. Перелистывая рукописи майя, мы в свое время обратили внимание на знак , причем выска­зали предположение, что он одновременно похож как на кусок плетеной циновки, так и на чешую рыбы. Если знак произвольно извлечен нами из текста некоей рукописи или надписи на камне, мож­но до бесконечности спорить, «циновка» это или «чешуя», приведя соответствующие «доказательства» и «контрдоказательства», одинаково легко опровер­гающие друг друга. Это типичный случай толкования знака, то есть попытки установить по его рисунку (и только рисунку!) смысловое содержание, которое хотела вложить в него рука, нарисовавшая знак, ска­жем, на листе папируса или на лубе фикуса.

Олень

В пиктографии, или «рисуночном письме», знаки-иконы не имеют языкового эквивалента, в силу чего такой прием их исследования вполне закономерен. Причем рисовальщик подобного «текста», вновь изо­бражая по ходу своего «повествования», например, ту же «циновку», может в третий, десятый или два­дцатый раз нарисовать «циновку» совсем не так, как в первый, ибо ему важно только одно: знак-рисунок должен изображать именно то, что он рисует; ему безразлично, похожи ли друг на друга знаки, изо­бражающие один и тот же предмет, лишь бы «чита­тель» знаков и в том и в любом другом случае уга­дал в них «циновку»!

Совершенно иначе обстоит дело в иероглифиче­ском письме: знак «циновка» всегда пишется (ри­суется) одинаково, потому что это не смысловой, а языковый эквивалент. И хотя некоторые или даже многие иероглифические знаки (это зависит от степени развитости письма) еще продолжают сохра­нять смысловую нагрузку и мы даже можем угадать в них изображение того или иного «предмета», они уже передают не понятие «подстилка для лежания», а само слово «циновка», вопроизводя его звучание!

Знак обрел звук и стал фонетическим. В этом качестве он используется и для написания слова, в котором имеется передаваемый им звук (как буквы в алфавите).

Именно таким и является знак ; он фонетический и передает звук «ш(а)», а изображает ци­новку или крышу из листьев пальмы, на языке майя - «шаан».

Возьмем еще один хорошо знакомый нам знак . Это также фонетический знак «ц(у)», изображающий позвоночник и ребра скелета, на майя - «цуул бак». Вот несколько слов, написанных иероглифами майя:

- «цу-лу» - собака, домашняя собака, - «цу-лу (каан)» - небесная собака, - «яку-цу» - дикий индюк, - «цу-ан» - позднее название восьмого месяца календаря майя (древнее название этого же месяца к'анк'ин), - «ах-цу-бен-цил» - упорядочивающий.

Конечно, и индюк, и собака, и даже небесная со­бака, как И упорядочивающий что-либо человек, несомненно, должны иметь каждый свой скелет, но не этим объясняется появление знака на­писании перечисленных слов. В каждом из этих слов он передает не смысловое содержание рисунка, а только звук «цу» и, следовательно, служит конкрет­ным алфавитным знаком.

Эрик Томпсон также предложил свои чтения зна­ков майя. В связи с этим Ю. В. Кнорозову пришлось высказаться по его «дешифровке». Советский иссле­дователь показал, что из тридцати «дешифрованных» Томпсоном, по его утверждению, знаков, в действи­тельности только восемь (!) были прочтены, а осталь­ные двадцать два - истолкованы. Однако из этих восьми знаков самому Томпсону принадлежит чте­ние только трех. Чтение же пяти других знаков аме­риканский профессор заимствовал у исследователей, в том числе у Ланды, де Рони, Томаса, которых под­верг «уничтожающей» критике и сурово осудил.

В 1955 году научный «багаж» Юрия Кнорозова пополнидся еще одной замечательной работой. В его переводе со староиспанского языка вышло первое издание на русском языке рукописи Диего де Ланды «Сообщение о делах в Юкатане». Советская исто­риография получила важнейший исторический доку­мент по древним майя, который к тому же является литературным памятником несомненной ценности. С выходом в свет этой книги, опубликованной Ака­демией наук СССР, рукопись Ланды перестала быть достоянием лишь сравнительно узкого круга ученых-американистов; она вошла в новый огромный мир, имя которому - советский читатель.

Но Юрий Кнорозов не только перевел текст ру­кописи; он подготовил к ней сложнейший справоч­ный аппарат и написал вступительную статью. В ре­зультате вместе с рукописью Ланды вышел из печати научный труд огромного значения, содержавший ори­гинальное, глубокое исследование по истории и ци­вилизации древних майя и одновременно первый обобщающий итог работ Ю. В. Кнорозова по дешиф­ровке письменности майя.

Богиня плодородия

Возможно, что при желании и известной настойчи­вости можно было бы относительно точно подсчи­тать, сколько тысяч, а вернее, десятков тысяч совет­ских людей за десять лет познакомились благодаря этой книге с самой выдающейся цивилизацией Аме­рики. Но работа молодого советского ученого не только удовлетворяла из года в год растущий инте­рес советских людей к народам Латинской Америки; она помогла его углублению, правильному понима­нию прошлого и настоящего «Бушующего континен­та», как часто называют Латинскую Америку. И если сегодня ряды советских ученых-латиноамериканистов стремительно растут, ежегодно пополняясь все но­выми и новыми молодыми силами, и мы можем теперь говорить о советской школе латиноамериканистики, в этом очевидная и большая заслуга также и Ю. В. Кнорозова и его трудов по древним цивили­зациям Америки.

Тогда, в 1955 году, в Институт этнографии для за­щиты диссертации на соискание ученой степени кан­дидата исторических наук пришел молодой исследо­ватель, труды которого получили уже мировую из­вестность. Но Юрию Кнорозову так и не суждено было стать «кандидатом». По предложению крупней­ших советских ученых ученый совет института тай­ным голосованием вынес иное решение: соискателю присвоили степень... доктора исторических наук!