Проклятье Кетсалькоатля

И Папанцин пришел. Но он пришел не один - вместе с ним порог опочивальни правителя Толлана переступили жрецы - служители Храма Тескатлипока. Их было пятеро. В мрачной торжественной позе застыли они прямо у входа, и, пока Папан­цин беседовал с Кетсалькоатлем, никто из них не проронил ни единого слова, даже не шелохнулся.

- О человечнейший и всемилостивейший господин наш! - приветствовал Папанцин своего полубога и правителя, почтительно склоняясь до самого пола.

Кетсалькоатль не спал вторую ночь. Два дня назад исчезла Шочитль и вместе с нею чудесный дурманящий напиток. Любовь самого прелестного создания природы, каким была для Кетсальксатля Шочитль, и пульке стали для него жизненней потребностью. Они вместе, Шочитль и пульке, внезапно и неот­вратимо ворвались в его жизнь, нарушив им самим установлен­ные порядки, казавшиеся дотоле незыблемыми. Правда, ои был болен в ту страшную ночь; его волей и поступками руководили боги неба или преисподней - не все ли равно? - но потом, почему потом у него не нашлось силы сорЕать эту пелену дур­мана?..

- О человечнейший и всемилостивейший господин наш! - повторил Папанцин, видя, что правитель не обращает на него никакого внимания. - Великий совет жрецов моими устами справляется о твоем здоровье...

...Несколько глотков пульке - как нежно звучало это слово в устах Шочитль! - и сила и бодрость вернулись бы к нему. Нет, не сила и не бодрость. Зачем обманывать себя? Пульке за­полняло разум и тело сладостной верой в силу, столь же при­ятной, сколь обманчивой... «Совет жрецов...» - он не ослы­шался? Папанцин сказал: «Великий совет жрецов»?! Эти сло­ва заслуживали внимания. Что еще бормочет царедворец?..

Боги вняли молитвам и древним обрядам... Великий город Толлан - Город Солнца спасен... Земля и люди утолили жажду, они впитывают новые силы... Великий совет жрецов постановил: Храм Тескатлипока станет еще могущественнее, еще величест­веннее... Ступени его пирамиды еще выше подымутся к солнцу, чтобы молитвы богам еще быстрее доходили до их ушей... Боевые отряды тсльтеков готовы выступить на тропу войны... Пусть человечнейший и всемилостивейший господин наш Се Акатль Топильцин прикажет...

- Довольно! - резко оборвал царедворца Кетсалькоатль. - Если в Толлане люди уже не помнят имени своего господина и повелителя, то боги не забыли своего брата. Ступай! Завтра на площади Толлана Кетсалькоатль будет говорить со своим народом!..

О том, что произошло в городе во время болезни и своего «плена», Кетсалькоатль узнал от верного жреца-прислужника. Он давно выделял его среди дворцовой челяди, хотя внешне это никак не проявлялось. Жрец умел угадывать немые вопросы своего правителя-полубога - не мог же Кетсалькоатль беседо­вать с простым прислужником! - и отвечать на них едва при-метным жестом, а иногда и словом, обро­ненным как бы случайно. И придворной знати оставалось лишь удивляться порази' тельной осведомленности своего правите­ля, тщательно скрывавшего ее источник.

Но теперь речь шла о слишком мно­гом, и некогда было думать о предосто­рожностях. Нужно было узнать все, все, до самых мельчайших подробностей, и Кетсалькоатль позван жреца-прислужника.

Проклятье Кетсалькоатля

Глухая ненависть и затаенная злоба служителей храма Тескатлипока, лишенных Кетсалькоатлем власти, а вместе с нею и несметных богатств, вырвались на свободу. Свирепый голод, обрушившийся на Толлан, и болезнь правителя-полубога стали их естественными союзниками. Они помогли жрецам возродить ужасный обряд человеческих жертвоприношений. В ту страш­ную ночь, когда в болезни Кетсалькоатля наступил кризис, на­чалось массовое избиение рабов. Вначале их тащили к Храму Тескатлипока, чтобы вырвать сердце на жертвенном камне у главного алтаря. Потом... потом рабов убивали всюду, где обе­зумевшие от голода и кровавых оргий тольтеки настигали свои жертвы. Освященное служителями Храма Тескатлипока, возро­дилось людоедство. Для многих оно было лишь средством из­бавления от невыносимых страданий, причиняемых голодом. Другие верили в чудодейственную силу древнего обряда: ве­рили, что религия их отцов, от которой они отказались ради своего правителя-полубога - а был ли он богом? - спасет великий Толлан от неминуемой гибели, коль скоро сам Кетсаль­коатль не мог их спасти...

День и ночь горели гигантские костры у каменных алтарей Храма Тескатлипока, залитых человеческой кровью. Она не ус­певала высыхать - жрецы убивали одну жертву за другой. Тысячи тольтеков день и ночь толпились у подножья пирамиды храма. Они молили Тескатлипока простить их отступничество и спасти священный Толлан. Мощный тысячеголосый хор толпы вместе с пламенем и дымом Костров устремился вверх, в бес­конечную небесную даль, но небо не слышало молитвы. Оно молчало...

Но и этих несчастий оказалось мало. С непостижимой быст­ротой люди научились готовить пульке. Пьянящий напиток не только утолял жажду - воды не хватало даже для питья, - он заглушал чувство голода. Пульке пили все - взрослые, дети, старики. Ослабленные голодом, они быстро хмелели, теряя рассудок...

Однажды ночью на город обрушилась страшная гроза. Сви­репые молнии разрывали непроглядную черноту неба. Храмы, дворцы и даже пирамиды, казалось, сотрясались от оглуши­тельных раскатов грома. Страх согнал жителей Толлана на глав­ную площадь. Люди шептали: уж не решил ли Кетсалькоатль покарать их своим гневом?..

Внезапно из бездонной темноты откуда-то сверху вырва­лось гигантское чудовище. Извиваясь, как змея, оно ослепило своим пышным огненным оперением охваченную ужасом толпу и исчезло в Храме Кетсалькоатля. Вопль отчаяния утонул в невообразимом грохоте. Затем на мгновение все стихло, словно захлебнулось непроглядной тьмой... И вдруг там, за храмом, что-то зашипело, завыло, затрещало... Кроваво-бурое зарево осветило высокие колонны храма; потом оно угасло, чтобы минутой спустя взвиться к небу огромными оранжевыми язы­ками пламени - это пылал Храм Кетсалькоатля!

Восторженный крик жрецов подхватила толпа. Она неистово ликовала, забыв о сомнениях и страхах, еще недавно терзав­ших ее. Люди приветствовали крушение своего кумира, и тогда небо, как бы желая вознаградить их за перенесенные страда­ния и торжествуя над поверженным врагом, опрокинуло на землю нескончаемый поток воды.

Ликование было всеобщим. Люди рыдали от счастья; они обнимались, плакали, смеялись, пели и плясали от радости. Косые стрелы тропического ливня безжалостно хлестали их по лицам и обнаженным телам, но никто не обращал на это внимания. И точно так же никто не заметил, что дождь погасил пламя, пожиравшее деревянные постройки Храма Кетсалькоатля - огонь даже не коснулся обители Пернатого змея.

Разве это не было предзнаменованием? Но каким? Кто мог ответить на этот вопрос жителям Толлана?

Шли дни и недели. Земля покрылась буйным зеленым по­кровом. Сказочно быстро тянулись к солнцу ростки маиса, каждый час наливаясь живительной влагой, которую щедро да­рило небо. А в городе по-прежнему было неспокойно.

Жрецы Храма Тескатлипока без устали повторяли, что это они спасли от гибели священный Толлан, и в подтверждение своих слов каждый день на жертвенном камне храма прино­сили в жертзу Тескатлипока рабов, чудом уцелевших от всеобщих побоищ. Но рабов было мало, и жрецы все настойчивее требовали направить боевые отряды тольтекоа на охоту за но­выми жертвами для ненасытного и могущественного Тескатлипока. Иначе, говорили они, Тескатлипока сожжет не только Храм Пернатого змея, но весь Толлан. Разве он не предупредил тольтеков, когда зажег своим огнем пристройки храма?

В противоположность им служители храма Кетсалькоатля по-своему толковали минувшие события: они говорили, что Кетсаль­коатль сам зажег свой храм, чтобы обратить взоры и разум лю­дей к истинной вере, которой он обучил их. Он показал им свое могущество и грозно предупредил отступников, погасив пламя в тот самый момент, когда казалось, что оно уничтожит Храм Кетсалькоатля. Но, будучи добрым божеством, Кетсалькоатль смилостивился над людьми и послал им одновременно столь долгожданный дождь, lex же, кто будет верен запрещенным обрядам человеческих жертвоприношений, ждет неминуемая гибель...

Кетсалькоатль молча слушал жреца-прислужника, ни разу не перебив его. Жрец умолк. Не решаясь взглянуть на правите­ля, он смотрел себе под ноги, будто рассматривал перья разост­ланного на полу пушистого козра.

Ты еще что-то хотел сказать, но боишься. Говори! - тихо произнес Кетсалькоатль.

О всемогущественный и всемилостивейший господин наш! Наверное, я ошибся, но вчера в каменной беседке Большого сада жрецы твоего храма долго беседовали о чем-то с врагами твоей веры. Я хотел подслушать, но они говорили тихо. Жрецы договорились о чем-то, но о чем - я не знаю!

Ступай! - бросил отрывисто Кетсалькоатль.

Всю ночь он обдумывал услышанное от верного жреца-при­служника. Где-то в глубине души он надеялся, что вот-вот заколышется покрывало над входом в его опочивальню и на по­роге появится Верховный жрец или Папанцин, Однако Кетсаль­коатль обманывал сам себя: он страстно ждал и смертельно боялся прихода Шочитль...

Занавес провисел неподвижно всю ночь. Он не шелохнулся и с наступлением дня, который должен был решить судьбу великого города Толлана. Люди не пожелали прийти на помощь своему полубогу. Впрочем, разве боги нуждаются в помощи людей?..

Прислонясь головой к «колену» гигантской каменной колон­ны-воина, Кетсалькоатль не думал о том, что он скажет своему народу. Он знал, что там, внизу, на главной площади, собралась вся тольтекская знать, весь цвет славного города Толлана. Стоя на вершине пирамиды в прохладной тени своего храма-дворца, он не мог видеть робкие взгляды одних и дерзновенно сме­лые - других, одинаково устремленные сюда, к змеевидным ко­лоннам, мимо которых ему предстояло пройти. Но всем своим разумом, всем своим существом Кетсалькоатль угадывал то тревожное и даже зловещее, чем жила ожидавшая его появ­ления толпа. Ему захотелось бросить все и уйти в свою любимую желтую комнату, туда, где он еще надеялся увидеть свою Шочитль, свой Цветок, свое мимолетное счастье. Он. не удер­жался и даже обернулся, ощутив сзади чей-то пристальный взгляд, но там, в глубине храма, Кетсалькоатль увидел лишь пять неподвижных фигур жрецов со скрещенными на груди руками. Путь к отступлению был отрезан, и Кетсалькоатль шаг­нул вперед.

Толпа умолкла. Казалось, что площадь внезапно опустела, и только в тлекуилях потрескивал кем-то вновь зажженный свя» щенный огонь Пернатого змея. Он горел весело и беззаботно словно не было ни этой площади, ни разодетой толпы, застыв­шей в немом оцепенении, ни многих лет тяжелых страданий, голода, смерти и грехопадения правителя-полубога, отдавшего свой разум и тело распутству с женщиной и вину; ни человече­ских жертвоприношений, заливших кровью камни священного Толлана; ни жестокой смертельной борьбы между сторонника­ми старой и новой веры, между Тескатлипока и Кетсалькоатлем... Священный огонь горел, вызывая удивление и страх, не­нависть и любовь...

Все ждали выхода Кетсалькоатля, и все же его появление оказалось внезапным: из зияющей пустоты черного проема между колонн медленно вышел на яркий солнечный свет высо­кий худой человек в длинном белом покрывапе. Взлохмаченная грива совершенно седых волос и огромная борода обрамляли смертельно бледное некрасивое, почти уродливое лицо прави­теля-полубога Толлана. Он шел прямо на толпу, и люди в бога­тых ярких одеяниях расступались перед ним, образуя живой коридор. Но чем больше углублялся Кетсалькоатль в эту неподвижную людскую массу, направляясь к центру площади, где возвышалась каменная трибуна, тем явственнее он ощущал, как тает оцепенение, охватившее было толпу при его появле­нии, а вместе с ним и его безграничная власть над судьбами этих людей. Там, наверху, он казался им недоступным божест­вом; здесь же, на площади, был высокий сгорбившийся старик, обессиленный болезнью и безрассудным беспутством. И хотя любой из них, возможно, был намного хуже и грязнее его, люди на площади не хотели и не могли понять этого. Они ви­дели лишь морщинистое лицо и дряхлую фигуру, неуклюже кграбкбвшуюся на высокую каменную трибуну. Его взлохмачен­ные волосы, борода, необычная бледность лица могли вызвать у них лишь смех или в крайнем случае сострадание.

Кетсалькоатль обращается к народу

Вначале кто-то тихо хихикнул, потом засмеялся, нет, захохо­тал громко и заразительно.

Старик уже взобрался на каменную трибуну. Он повернул­ся в сторону смеющегося и крикнул:

- Люди Толлана! Я проклинаю вас...

И тогда захохотала, засвистела и заулюлюкала вся толпа. Людей охватило безумное веселье, им было невыносимо смеш­но смотреть на нелепую фигуру этою дряхлого старца, размахи­вающего длинными жердями рук, торчавшими из-под не менее нелепого белого балдахина. Они видели, как он продолжал что-то кричать, как гримасничало его волосатое лицо, но от этого им становилось еще смешнее... И мало кто из тольтеков услы­шал последние слова Кетсалькоатля:

- ...Я проклинаю вас, но я вернусь!..

Жрецы храма Тескатлипока, упивавшиеся своей победой, опьяненные вновь обретенным могуществом, а может быть, просто пульке, только наутро следующего дня узнали, что Топильцин, названный по календарному дню своего рождения Со Акатль, незаконнорожденный сын Мишкоатля - основателя великого Толлана, - осмелившийся именовать себя священ­ным именем Кетсалькоатль, бежал во главе небольшого от­ряда личной гвардии в сторону бескрайнего моря, откуда каж­дый день приходило на земли тольтеков великое и могучее Солнце... Жрецы послали за беглецами погоню, приказав любой ценой настичь Топильцина и доставить его живым в священный город Толлан, где отступника ждал жертвенный алтарь храма Тескатлипока...