Каменотес

Странные, противоречивые чувства владели Каменотесом. Еще совсем юношей во время набега на одно из селений города Спящего Ягуара он был схвачен воинами, поджидавшими в засаде кочевников-грабителей. Его жестоко избили - как он только еыжил? - и вместе с другими плен­ными, уцелевшими от побоища, про­дали в рабство. Так он оказался на тяжелых строительных работах: та­скал каменные глыбы, рубил плиты в каменоломнях, дробил, превращая в муку, обожженный известняк и снова впрягался в длинные упряжки толкачей. Ка­торжный труд пожирал все физические и духовные силы, жре­цы и надсмотрщики старались превратить рабов в послушную рабочую скотину, безмолвную, лишенную всяких надежд на свободу. Но непосильный труд, постоянное недоедание и ча­стые побои не могли убить в молодом рабе чувство смертельной ненависти к жрецам и знати, ко всему, что связано с го­родом Спящего Ягуара. Наоборот, эта ненависть с каждым го­дом крепла, придавая силы истощенному и истерзанному телу.

Орнамент майя

И все же временами ему казалось, что только смерть избавит его от мучений, безысходных страданий, которым на земле нет и не может быть конца. В такие моменты жадные, алчные, вечно всем недовольные, а главное, нечеловечески жестокие жрецы, умевшие видеть все насквозь застывшим взглядом своих стеклянных глаз, вызывали в нем животный страх, подкатывавшийся к горлу отвратительной тошнотой.

Шли годы, и, хотя ничто не менялось в жизни молодо­го раба, изменился он сам, его восприятие окружающего ми­ра, и только ненависть к жрецам да жажда свободы остава­лись прежними. Не задумываясь, он перебил бы всех жре­цов, как убил в каменоломне жирного жреца, как убивал их здесь, на строительстве, чтобы убежать в леса к своим вечно голодным, но свободным братьям.

Но жрецов и охранявших их стражников и воинов было слишком много в городе Спящего Ягуара. Они казались ему хитрыми и могучими щупальцами гигантского чудовища, кото­рым не было счета, умевшими вовремя предугадать любые попытки рабов вырваться на свободу. Должно быть, он так бы и погиб на одной из строек, забитый насмерть надсмотрщика­ми или раздавленный каменной глыбой, как умирало большин­ство его братьев по неволе, если бы в его судьбу однажды не вмешался случай.

На работах по перестройка одного из главных храмов города Спящего Ягуара надсмотрщики убили раба, вырезавшего на каменной плите-стеле замысловатый орнамент. Не рассчитав силу удара, раб-резчик отколол часть тонкого узора. Поврежде­ние было незначительным, но надсмотрщики, изнывавшие от безделья, набросились на него с палками и стали зверски из­бивать. Шум побоев, крики и стоны умирающего привлекли к себе внимание мастера стройки, однако, когда он по привыч­ке не спеша подошел к месту происшествия, все было конче­но: на земле лежало кровавое месиво, в котором трудно бы­ло опознать человека.

И тут случилось невероятное. Поначалу брезгливо-равнодуш­ный, мастер неожиданно с яростью обрушился на растерявших­ся надсмотрщиков. Казалось, его гневу не было предела. Все строительство замерло - такого еще не случалось!

Гнев мастера нетрудно понять: надсмотрщики, люди огра­ниченные и тупые, убили лучшего, самого искусного рубщика по камню. Можно как-то исправить повреждение, наконец, вы­сечь новую стелу, но найти другого такого же рубщика не простое дело. Ведь не зря доверяли ему столь сложную и и к тому же священную работу. Убитый был рабом, и его жизнь практически ничего не стоила, но оказывается, всесиль­ные обитатели города Спящего Ягуара отнюдь не одинаково относились даже к такому на первый взгляд ничего не знача­щему для них предмету, как бесправный раб.

Этот случай помог Каменотесу понять, вернее - осознать, многое из того, что он видел и раньше, но в чем не умел до конца разобраться. Мастер, отвечавший за перестройку храма, испытывал перед жрецами и правителем не меньший, а мо­жет, даже больший страх, чем рабы, лишенные всяких челове­ческих прав и достоинств. Ведь им нечего было терять, кроме страданий. Многим из них смерть казалась избавлением от страшных земных мучений; правда, загробная жизнь тоже пуга­ла своей таинственной неизвестностью.

Надсмотрщиков увели, и работа возобновилась. Каменотес больше никогда не встречал их на строительстве. Он не знал их дальнейшую судьбу, да она и не интересовала его, одна­ко само случившееся в тот день неожиданно сыграло в жиз­ни Каменотеса важную, пожалуй, даже решающую роль.

На том строительстве он работал в упряжке толкачей, втас­кивая на вершину пирамиды огромные каменные плиты. Надсмотрщики просто озверели, когда их товарищей увели. Они мстили беззащитным рабам за своих друзей, пострадавших, как они наверняка думали, по вине этих молчаливо-покорных лю­дей. Непрерывный град свирепых ударов обрушился на обна­женные тела: бичи надсмотрщиков не ведали усталости.

Притащив очередной камень-плиту к нужному месту, упряж­ка рабов, в которой находился Каменотес, подгоняемая бичами, поспешила вниз за следующей плитой. Ее перевязали крест-на­крест канатами и уже было начали втягивать на крутой склон пирамиды, когда перед Каменотесом - он стоял в первой паре упряжки - внезапно выросли две фигуры. Это был мастер и один из его помощников. «Он», - сказал помощник, показы­вая рукой на Каменотеса.

По знаку мастера надсмотрщики быстро распутали узлы ка­ната - чтобы затруднить рабам побег, их всех обвязывали на­крепко этим же канатом, и они передвигались и даже спали одной «связкой» - и высвободили Каменотеса.

Его привели туда, где только что был убит рубщик камня. Поврежденная стела стояла на месте. Даже инструменты убитого - длинное тонкое рубило и продолговатый молот - валя­лись там, куда они упали, когда смерть настигла их владельца. Только теперь Каменотес понял, почему его развязали и при­вели сюда. Должно быть, помощник вспомнил и рассказал мастеру про него - молодого раба, обладавшего на редкость твердой рукой и точным глазом, и мастер решил сразу же испытать его искусство. Каменотес знал, что мастер торопился, так как жрецы все время требовали поскорее закончить пере­стройку храма. Поиски же нового рубщика каменных узоров могли отнять слишком много времени.

Скульптор

Ну что ж, он покажет им, на что способен. Каменотес на­гнулся и поднял с земли инструменты. Что-то липкое и мокрое ощутили ладони. То была кровь убитого: она не успела засох­нуть и обожгла ненавистью руки молодого раба. Чтобы сдер­жать охватившие его чувства, Каменотес с такой силой сжал молот и рубило, что ему показалось, будто кровь убитого во­шла в его тело сквозь твердую мозолистую кожу ладоней и, смешавшись с его собственной, громко стучала в сердце и ви­сках...

Так впервые в руках Каменотеса оказалось орудие труда ваятеля. Больше он с ним не расставался. Новая работа целиком захватила Каменотеса. Наверное, он полюбил ее, хотя даже самому себе не признавался в этом. В его черных, широко расставленных глазах по-прежнему горела злобная ненависть к жрецам и надсмотрщикам. Было невероятно предположить, что эти глаза способны излучать еще какое-либо чувство, тем более любовь. Плеть и палка, как и раньше, ежедневно гуляли по его обнаженной спине, плечам, иногда и по голове. Правда, теперь его били так, чтобы, причинив максимальные страдания, все же сохранить жизнь, представлявшую ценность для города Спящего Ягуара. Природное дарование ваятеля, раскрывшееся при столь трагических обстоятельствах, служило для него охран­ной грамотой. Он это понимал, но никогда и ни в чем не пы­тался использовать для облегчения своего собственного положения. Надсмотрщики и мастера заставляли его работать даже по ночам при свете факелов, и он работал, поражая всех своим мастерством.

Постепенно ему стали доверять все более тонкую работу, особенно после того, что Великий Мастер узнал его искусство. Вначале он вырубал украшения, потом таинственные знаки на стенах и даже изображения обитателей потустороннего мира и земных владык. Тогда-то его и прозвали Каменотесом...

Предавшись воспоминаниям, Каменотес не заметил, как по­тух костер. Ощутив ночную прохладу, он стал раздувать едва тлевшие угольки, затем отыскал толстую смолистую ветвь и сунул ее одним концом в разгоревшееся пламя костра. Смола загорелась ярким ровным огнем. Каменотес встал и повернулся к храму, у подножья которого он устроил свой нехитрый ночлег.

Свет костра прыгал по узорчатым белокаменным стенам этого великолепного сооружения, рожденного гением Великого Мастера. Многочисленные барельефы и орнаменты, многие из которых были высечены рукой Каменотеса, не нарушали ровных линий и строгих контуров храма. Барельефы и орнаменты придавали особую, удивительно изящную законченность, напол­няя воздушной легкостью толстые каменные плиты, из которых был сложен весь храм. Особенно хорош был ажурный налич­ник, высеченный из огромного известнякового монолита. Каме­нотес никак не мог понять, что заставило Великого Мастера установить на крыше храма это, казалось бы, совсем ненужное сооружение, к тому же поглотившее так много сил и времени. И только теперь, спокойно рассматривая линии всей постройки, неожиданно понял, что именно ажурный наличник придавал храму удивительное сходство с... обыкновенной крестьянской хижиной. Нет, он не ошибся. Сейчас, когда на черном фоне сельвы, закрашенном непроглядным мраком ночи, белый рису­нок храма стал особенно отчетливо виден при свете костра, нельзя было ошибиться. Пять прямых линий, из которых скла­дывался контур фасада, абсолютно точно совпадали с конту­рами хижины крестьянина. Сходство с простой крестьянской хижиной вдохнуло в каменный храм жизнь и ее чарующую красоту, столь близкую сердцу каждого обитателя этой страны!

Каменотес и раньше ощущал эту похожесть, это родство каменных сооружений - храмов, дворцов и даже пирамид с чем-то близким и знакомым с детства, но ненависть ко все­му, что было связано с городом Спящего Ягуара, ослепляла глаза. Теперь же, когда Каменотес наслаждался свободой и долгожданный час возмездия настал, мысли текли совсем по-другому...

Каменотес вернулся к костру. Убедившись, что смолистая ветвь разгорелась достаточно хорошо и может послужить ему неплохим факелом, он направился к храму. Три черных прямо­угольника зияли на его фасаде. Это были входы в три изоли­рованные друг от друга камеры. Что скрывалось внутри этих помещений, Каменотес не знал. Он видел, как каждое утро в проемах-дверях исчезали Великий Мастер и несколько его самых доверенных помощников. Много часов спустя выходили они оттуда усталые и измученные. Остальным же людям, даже жрецам, под страхом смертной казни запрещалось входить во внутреннее помещение строившегося дворца.

Каменотес шагнул в правый проход и застыл в немом изум­лении: на стенах камеры танцевали воины города Спящего Ягуара а огромных причудливых одеяниях из великолепных перь­ев и дорогих украшений. Нет, это не были живые люди. Это были люди, нарисованные как живые. Справа, на вершине пира­миды, играли трубачи - Каменотесу показалось, что он слышит тягучие звуки их длинных труб. Он обернулся и увидел на стене всю знать города Спящего Ягуара.

Свет от костра падал ему в лицо. Он шагнул в сторону. Факел осветил новую сцену: жены и прислужники одевали правителя к торжественному обряду.

Каменотесу стало не по себе. Потрясающее сходство нари­сованных на стенах людей с их живыми двойниками вызывало ощущение чего-то сверхъестественного, устрашающего. Он вы­шел на воздух, немного постоял, словно хотел побороть в себе страх, и переступил порог центральной камеры. Прямо напро­тив входа была изображена сцена битвы.

В центре, в окружении своих воинов, халач виник города Спящего Ягуара сражался с вражеским вождем. Всматриваясь в лица сражающихся, Каменотес внезапно увидел слева от двух центральных фигур удивительно знакомое лицо. Он поднес фа­кел к рисунку. Это был... Великий. Мастер. Художник изобразил самого себя в тяжелом шлеме из шкур ягуара и перьев кет-саля, какие носят начальники отрядов, хотя никогда не носил эти пышные одеяния войны. Но это было его лицо, краси­вое, с немного усталыми, грустными глазами. Именно таким его запомнил Каменотес. Таким он, и увидел его в каменоломне, когда Великий Мастер приходил туда в последний раз и его, Каменотеса, вновь вернули на строительство храма, того самого храма, в котором сейчас он находился, но не как раб, а как вождь восставших!

Да, Великий Мастер нарисовал именно себя среди сражаю­щихся воинов города Спящего Ягуара; то был его портрет. Это окончательно успокоило Каменотеса; чувство страха ушло, и он продолжал уже спокойно рассматривать рисунки. Он разжег новую ветвь-факел и внимательно осмотрел все три ка­меры. Теперь стал окончательно ясен замысел Великого Мастера. В первой камере - она находилась слева - художник изобразил подготовку к войне и ритуальный танец воинов го­рода Спящего Ягуара. В средней камере он показал сражение, победу над врагом и принесение в жертву пленных воинов. В третьей - картина на стенах не была закончена - город Спящего Ягуара праздновал свою победу.

Каменотес был свидетелем этих событий. В их честь строил­ся не только храм, но и весь священный город, находившийся во власти восставших рабов. Среди тех, кто сражался вместе с Каменотесом против ненавистных надсмотрщиков и жрецов, были рабы, плененные именно в том сражении, которое изо­бражал Великий Мастер.

Может быть, кто-нибудь из них точно так же валялся в но­гах правителя, вымаливая себе жизнь, как художник изобразил это на рисунке? Нет, думал Каменотес, не должно быть пощады жестоким и несправедливым владыкам города Спящего Ягу­ара! 0« нападет на их логово и уничтожит всех, всех до од­ного; пощады не будет никому. Лишь бы вовремя подоспел Брат Великого Каймана. Быстрееоленя ушел двадцать ночей на­зад. Времени прошло достаточно, хотя, конечно, лазутчик ни­чего не знает о неожиданно вспыхнувшем восстании. Но брат Великого Каймана будет спешить, потому что нужно прийти в город, пока не успели снять новый урожай маиса. Он хорошо знает, что иначе добыча может ускользнуть. К тому же сейчас голод свирепствует по всей стране, и простые люди Спящего Ягуара недовольны. Они утратили свое обычное равнодушие и полны затаенной злобы и ненависти к жрецам, не меньшей, чем рабы, чем его братья, живущие на свободе, как некогда жил и сам Каменотес. Когда же урожай соберут, крестьяне станут защищать его в надежде, что и им достанется маис. Тогда кочевникам не одолеть хитрых и коварных жрецов. Они сумеют поднять против них весь народ города Спящего Ягуара...