Новые веяния в общественной и культурной жизни империи

Правление Ибрагим-паши получило в стране название "Лаледеври" - "Эпоха тюльпанов" из-за чрезвычайно развившейся в это время моды на тюльпаны - настоящей тюльпаномании. Султан Ибрагим-паша, османская знать и даже средние слои заводили обширные цветники, состоящие только из тюльпанов. В Стамбуле культивировалось несколько сот сортов (называют цифру 839) ³⁴, и луковицы лучших из них стоили баснословно дорого (например, сорт Руммами - 400 курушей, иранский сорт Махбуб - до 1 тыс. курушей) ³⁵. Для ограничения спекуляции тюльпанами правительство ввело максимум на их цены, выпустив специальный ценник³⁶. Тюльпан стал любимым цветком в орнаменте, поэты посвящали ему стихи.

Правда, увлечение тюльпанами как будто уже имело место в Османской империи - например, в период правления Мехмеда IV (1646-1687). 1огда разведением их интересовался сам султан (для него австрийский посол Шмидт фон Шварценхорн специально привез голландские сорта) и многие сановники³⁷. Очевидно, причина такого названия не только в тюльпанах³⁸. Эти годы жизнь высшей знати империи заполнена многочисленными праздниками, различными увеселениями, иллюминациями. Конечно, подобные празднества устраивались и Раньше, но тогда они носили совсем иной характер: представляли собой "прежде всего манифестации военной и государственной мощи, были строго ритуальными, подчиненными единой исламской традиции" и обычно устраивались в честь какого-либо нового завоевания, отражая реальный подъем империи³⁹. Теперь же празднества устраивались по любому поводу: при посещении Ахмедом 111 дворца Ибрагим-паши (такие визиты сами по себе были необычными для взаимоотношений султана и садразама), при окончании поста (рамазана), в связи с выдачей дочерей султана замуж, при обряде обрезания принцев или детей великого везира и т. д. Эти увеселения, длившиеся, как правило, несколько дней, сопровождались раздачей подарков приближенным султана, а иногда и населению столицы. Естественно, что на их проведение тратились огромные суммы. Историки Салих-эфенди и Абди-эфенди, современники этих событий считали, что великий везир устраивал празднества, чтобы? отвлечь недовольство населения Стамбула ухудшением! условий жизни в столице на фоне той роскоши, в которой! жили османские сановники, а также с целью поддержать! благоволение к нему султана ⁴⁰. Имеется и подобное свидетельство И. Неплюева: в августе 1726 г. он сообщал, что при получении известия о поражении турецких войск в Иране "в народе было немалое роптание"; в ответ на это Ибрагим-паша устроил трехдневные торжества с иллюминацией "под претекстом будто для партикулярной салтанской забавы" ⁴¹.

Любопытна точка зрения современного турецкого историка Т. Унала, который возводит "развлечения и мотовство" этих лет в ранг целенаправленной политики великого везира, с помощью которой он хотел уберечь свои прогрессивные начинания от "темного фанатизма" ⁴²| В последнем случае, по нашему мнению, автор явно преувеличивает. Возможно, что устройство праздников в какой-то мере и до определенного времени ⁴³ помогало, Ибрагим-паше удержаться на посту. Это верно в том смысле, что сам Ахмед III любил эти развлечения, и, стремясь угодить своему патрону, Ибрагим-паша не жа лел ни выдумки, ни денег. Внешне султанский двор стал выглядеть более утонченно и более стал походить на европейские дворы, чем раньше⁴⁴. "Это было время, - пишет Н. Беркес, - когда моральные ограничения среди народов значительно ослабли. Прошло время, когда даже питье кофе и кофейни возбранялись. Все больше возникало разных увеселительных домов, которые су ществовали и вопреки запрету"⁴⁵. Русский резидент Вешняков писал из Стамбула в 1731 г. о переменах, которые произошли за время правления Ибрагим-паши, о том что турки "вкусили покойного и слабого жития" и "потеряли охоту воевать", потому что никто не хочет "оставить своих великих домов и всяких веселий устроенных" ⁴⁶.

Такая волна увеселений была отражением (однако весьма опосредованно и, по всей вероятности, не была до конца осознана самими современниками) нового настроения, нового духа, зарождавшихся в это время.

Говоря об этом духе, нельзя не упомянуть замечательного поэта "Эпохи тюльпанов" Ахмеда Недима (около 1681-1730 гг.) ⁴⁷. В своей поэзии Недим обращался к реальной, конкретной жизни. В его произведениях присутствует чувство красоты и радости от окружающего мира. Недим (дословно "собеседник", "компаньон" - так прозвали поэта за его активное участие во всех пирах и развлечениях Ибрагим-паши) был певцом своего времени. Его "gulelim, oymyalim, kam alalim dunyadan" ("будем смеяться, веселиться, возьмем желаемое от мира")' выражало мироощущение "Эпохи тюльпанов". В поэзии это означало поворот от слепого подражания персидским образцам, полным заумной мистики, к поиску своего пути.

Стихи Недима, написанные в традиционной манере, - газели, рубай, касыды (фактически он был придворным поэтом) - отличались непосредственностью, выразительностью и сравнительной простотой. В них становится заметным стремление к тюркизации поэзии. Отличительной особенностью творчества Недима были шаркы - стихи, по стилю и метрике напоминающие турецкие народные песни - тюркго. "Шаркы, - писал крупный исследователь османской поэзии Э. Гибб, - признак того, что турецкий язык не был больше под опекой персидского"; он назвал шаркы "символом и воплощением больших перемен, происходивших тогда" ⁴⁸. Поэтами нового направления были также Хюсейн Сейид Вехби (ум. в 1736 г.) и Абдурразак Неврес из Киркука (Ум. в 1762 г.) ⁴⁹.

Тенденция к тюркизации в поэзии имела важный аналог в развернувшейся деятельности по переводу произведений арабских и персидских авторов - исторических работ прежде всего - на турецкий язык. В 1725 г. по Распоряжению Ибрагим-паши была создана специ-альная комиссия из двух групп для перевода на турецкий язык всемирной истории Хондемира (1475-1534/35), Описанной на персидском языке (описание событий от "сотворения мира" до 1524 г.) и подобной истории дру того мусульманского автора, Бедреддина Махмуда Айни (1360-1451) (на арабском языке), доведенной до 1446 г Обычно перевод таких крупных произведений (истории Хондемира была трехтомной, а Айни состояла из 19 частей в четырех томах) требовал многих лет работы одного переводчика. Создание комиссии (каждому ее член} было поручено перевести определенное количество страниц оригинала) позволило закончить работу над историей Хондемира за год; вслед за ней была переведена (то же за короткое время) более крупная история Айни - ее турецкое издание составило восемь томов ⁵⁰.

В переводческую комиссию вошли самые образованные люди того времени. Особенно примечательным был состав группы по переводу произведения Айни (Хонде мира переводили большей частью улемы). Достаточно назвать поэтов Недима, Вехби и Нейли, историографов Челеби-заде Исмаила Асыма и Хюсейна Шакир-бека, известного переводчика и разностороннего ученого Мех-меда Эсад-эфенди из Янины, биографа и лексикографа Мехмеда Салима. Всего в обеих группах насчитывалось 27 человек ⁵¹.

Переводческая деятельность авторов, входивших в комиссию, этим не ограничилась. Богослов Пири-заде Мехмед Сахиб (в 1745 - 1746 гг. он стал шейхульисламом) перевел в 1725-1730 гг. историко-философское введение (мукаддима) к исторической работе Ибн Хал-дуна "Китаб аль-ибар" ("Книга назидательных примеров"). (Перевод не был доведен до конца; его завершил уже в XIX в. историк и государственный деятель Ахмет Джевдет.) Мехмед Сахиб известен также как корректор в типографии Ибрагима Мютеферрики Историк Назми-заде Муртеджа бен Али (Хюсейн Муртеза) перевел "Историю Тимура" - описание жизни этого завоевателя, составленное Ибн Арабшахом (1392-1450) Ахмед Недим перевел написанную по-арабски всеобщую историю "Джами ад-дувал" (доведенную до 1672 г.) из вестного турецкого историка Ахмеда бин Лютфуллаха (Мюнеджжим-баши) (ум. в 1702 г.). Над этим переводов Недим трудился в течение 10 лет - с 1720 по 1730 г назвав его "Сахаиф уль-ахбар" ("Страницы известий") По словам В. Гейнца, он изложил историю Лютфуллахй "особенно яркой прозой" ⁵².

Непосредственному интересу Дамада Ибрагим-паШЩ обязан перевод описания путешествия младшего сынв Тимура Шахруха Мирзы в 1419-1421 гг. из Герата через Центральную Азию в Пекин к китайскому императору Чэн-изу, которое составил секретарь посольства Гияс ад-дин Наккаш. Перевод, специально посвященный Ибрагим-паше, осуществил государственный историограф Челеби-заде⁵³.

Яркий след в переводческом движении того воемени оставил Мехмед Эсад-эфенди Яньялы (т. е. из Янины). Эсад-эфенди окончил медресе в своем родном городе, а с 1686 г. продолжил образование в Стамбуле. Затем он служил учителем, был мюдеррисом мечети, кадием Галаты. Когда открывалась типография Мютеферрики, Эсад-эфенди был назначен в нее корректором. Умер он в 1730 (или 1729) г. ⁵⁴.

В отличие от других улемов Эсад-эфенди интересовался естественными науками, изучал математику и астрономию. Кроме трех обязательных для османского ученого того времени языков - арабского, персидского и турецкого - он владел еще латинским, древне- и новогреческим, что было большой оедкостью. Он перевел капитальный труд Ибн Сины "Китаб аш-шифа" ("Книга исцеления") с изложением философских и естественнонаучных взглядов этого ученого, написал ряд сопоставительных сочинений (в частности, трактат по математике), а также диван стихов. Но особую известность получил его перевод "Физики" Аристотеля непосредственно с древнегреческого на арабский. К этой работе Эсад-эфенди (вместе с неким Спандиони-оглу) ⁵⁵ приступил по распоряжению Ибрагим-паши. Эсад-эфенди перевел не только текст Аристотеля, но и новогреческий комментарий Иоанна Куттиниоса из Румелии, профессора Падуан-ского университета, умершего в 1658 г. Из текста его предисловия и из замечаний к переводу следует, что Эсад-эфенди знал не только восточных комментаторов Аристотеля - Фараби, Ибн Сину и Ибн Рушда (причем он отдавал предпочтение последнему, взгляды которого были наиболее передовыми), но и западных: он рассуждает о комментариях Альберта Магнуса, Скота Эриуге-ны и Фомы Аквинского. Таким образом, этот первый в Турции перевод непосредственно с древнегреческого можно считать творческой работой переводчика. Кроме того, среди своих дополнений Эсад-эфенди впервые в Османской империи рассказал соотечественникам о таких важных инструментах науки нового времени, как телескоп и микроскоп⁵⁶.

Итак, можно сделать вывод, что праздники и увеселения стамбульской знати "Эпохи тюльпанов" совпали! по времени с новыми, прогрессивными явлениями в туредкой культуре. В первую очередь эти явления прояви-! лись в основном жанре литературы того времени - поэзии, которая начинает обращаться к реальной жизни, становится более турецкой и, следовательно, более народной (в тогдашних условиях "турецкое" считалось простонародным, грубым) ⁵⁷ -пусть еще только по форме. Перевод значительных произведений на турецкий язык, выполненный по приказанию Ибрагим-паши, свидетельствовал о том, что в обществе возник определенный интерес на такую литературу, что наиболее передовые государственные деятели стремились расширить рамки своих представлений по истории и географии Османской империи и окружающего ее мира Новым явлением были и переводы Эсад-эфенди (хотя и на арабский) философских и естественнонаучных трудов не только восточных, но и западных авторов.

Однако главным событием в турецкой культуре начала XVIII в. было введение книгопечатания. Но прежде чем приступить к рассмотрению вопроса о книгопечатании, представляется целесообразным остановиться на -заметном эпизоде в истории отношений Османской империи с европейскими странами: турецком посольстве 1720-1721 гг. во Францию.