Второе путешествие мистер Баджа в Египет

Все, на что распространяется попечение какого-либо английского музея, имеет больше шансов сохраниться, нежели любая драгоценность, оставшаяся в египетской усыпальнице — пусть даже царской.

Уоллес Бадж

Летом 1887 г. турецкое правительство предоставило новую лицензию британским археологам, ведшим с 1850 г. раскопки в Месопотамии. Близ Куюнджика¹ и в других местах (территории древней Ниневии, столицы Ассирийского государства, располагавшейся на левом берегу Тигра) они нашли сотни глиняных табличек — клинописных таблеток², — на которых был записан эпос о Гильгамеше³.

В связи с началом новых раскопок в Британском музее принялись подыскивать способного человека; выбор пал на Уоллеса Баджа, только что возвратившегося из путешествия по Египту и сделавшего там чрезвычайно удачные закупки.

Вошедший во вкус Бадж вечерами готовился к новому путешествию в край своих грез и успеха, изучал арабский язык и по литературе знакомился с характерными особенностями страны. Одновременно с почетным поручением осуществлять коммерческую деятельность в Месопотамии он получил приватные сведения из Луксора. В Западных Фивах была сделана находка, которую следовало считать самой значительной из всех обнаруженных в Верхнем Египте за последние годы. В конце тайного послания указывалось, что местная крестьянка нашла в окрестностях Тель-эль-Амарны⁴ множество неизвестных доселе глиняных табличек, хотя никто и не знает, имеют ли они какую-либо ценность. Если для мистера Баджа представляют интерес подобные сведения, ему следует как можно скорее попасть в Египет.

Бадж сообщил о полученных сведениях руководству Британского музея. Решение последовало с молниеносной быстротой: Баджу над- лежит немедленно ехать в Луксор, чтобы затем продолжить свое путешествие через Александрию в Багдад. Средства Баджу, недавно успешно зарекомендовавшему себя, были выделены из особого, секретного фонда.

16 декабря 1887 г. на едва двигавшемся пассажирском судне «Нимен» Бадж прибыл в Александрию, где его тепло встретил ангел-хранитель генерал Монморенси. Из-за опоздания «Нимена» Бадж не попал на колесный пароход, еженедельно отправлявшийся в Верхний Египет; под этим благовидным предлогом Бадж задержался в Александрии и Каире, чтобы на поезде добраться до Асьюта, а затем на корабле — до Луксора.

Как и полагается английскому служащему, Бадж посетил консула Чарлза Куксона, уже предупрежденного кем-то из Каира: прибыл ваш соотечественник, который постарается — весьма решительно, но не всегда законным образом — приобрести памятники древнего искусства. Бадж выслушал от Куксона нотацию подобную той, что прочитал ему в Каире Беринг: не следует вступать в конфликт с законом. «Езжайте, куда вам вздумается, наслаждайтесь здоровым климатом, но не пытайтесь вывезти из страны памятники, в которых новое поколение египтян видит символ славного прошлого». Как будто охотника на древности можно удержать подобным предостережением! Бадж, стремившийся к своей цели, сообщает: «Когда об отеческом внушении консула я рассказал генералу, тот посоветовал мне: «Занимайтесь делом, ради которого вас сюда направили. Если понадобится моя помощь, сообщите немедленно». Монморенси был неприступен в этот момент, как крепостная башня».

Как утверждает Б. Шоу, никто не может сказать англичанину, что он впал в беззаконие, ибо все, что он делает, имеет определенное основание. Классик, видимо, хорошо знал характер своих соотечественников. Бадж получил задание, которое при любых условиях надо было выполнить. Англичанин полагает, будто следует требованиям морали уже тогда, когда ему хоть слегка неловко, продолжал Шоу, но Баджу не случалось испытывать неловкость. Во время своего первого разбойничьего налета он узнал, что французские коллеги никогда не церемонятся, если появляется возможность снабдить Лувр новыми экспонатами. Прежде всего англичанину бросилось в глаза то, что сами египтяне усердно и методично обращают в развалины собственные памятники, чтобы по частям доставить их покупателю. Известно изречение Баджа: спасай то, что можно спасти! Таким образом он отбрасывал сомнения морального плана.

Вместе с Монморенси он отправился в каирский отель «Poйaл». Здесь, словно в потревоженном улье, все гудело: одни торговцы шепотом передавали другим полученные сведения. Не только Бадж знал новость о находке в Эль-Амарне — в движение пришла «вся Европа». Все желали присутствовать при дележе шкуры. Об открытии глиняных табличек ходили самые различные слухи. Было высказано предположение, что найдены так называемые амарнские письма, т. е. дипломатическая переписка между Аменхотепом III, Эхна-тоном и Тутанхамоном и царями Вавилона, Ассирии, Митанни, а также с мелкими, подвластными Египту правителями небольших азиатских государств До 19 декабря 1887 г. это предположение не подтвердилось. Распространился слух, что в Западных Фивах открыта не тронутая фабителями царская усыпальница.

Дельцы черного рынка из отеля «Ройал» с беспокойством наблюдали за действиями «новой метлы» — главы Службы древностей, французского египтолога Эжена Гребо (1846—1915). Месье Гребо решил окончательно пробудить от спячки Службу древностей. Он собрал необходимые сведения и на их основании начал педантичное расследование, используя грубые методы. В результате Гребо нажил в лице представителей элиты торгового и воровского мира злейших врагов. Они затаились и выжидали удобного момента, чтобы наказать нарушителя спокойствия.

Бадж вел замкнутый образ жизни, ибо хорошо понимал, что его внезапное появление, безусловно, привлечет внимание Гребо. Он пришел к выводу, что необходимо как можно быстрее ускользнуть из-под наблюдения шайки соглядатаев руководителя Службы древностей.

Бадж уже укладывал чемоданы, когда месье Гребо собственной персоной пожаловал в отель «Ройал». Самым неделикатным образом, отнюдь не по-джентльменски он пригрозил Баджу тюремным заключением, если вскроются его незаконные сделки с местными торговцами. «Мы имели беседу, многое прояснившую». — отмечает Бадж в своей лоции, и эта фраза выдает в нем невозмутимого стоика.

Эжен Гребо покидал отель, а Бадж тем временем, схватив чемодан, спешил к вокзалу, чтобы с первым же поездом удрать в Асьют.

Если англичанина не повесить, с ним хлопот не оберешься. И месье Гребо показал свои длинные когти. Едва поезд отошел от перрона, в купе Баджа вошли двое господ. Один из них оказался французом, другой — мальтийцем, оба принадлежали к ордену торговцев и любителей раскопок. Они предупредили англичанина, что гражданские чиновники разместили в поезде полицию для наблюдения за их высокочтимым другом.

Это стоило знать. В Дейр-Мавас, не доезжая 80 километров до Асьюта, француз откланялся, он хотел получить в Эль-Амарне более подробные сведения о глиняных табличках. Бадж с мальтийцем видели, как с подножки двинувшегося поезда спрыгнули двое в штатском и последовали за их спутником. Предусмотрительно!

Даже самый наивный человек может в конце концов заметить сыщиков: уж слишком непринужденно они ведут себя. Когда Бадж с мальтийцем поднялись в Асьюте на борт парохода, отправляющегося в Луксор, они краем глаза следили за двумя неприметными господами, которые также сели на пароход. Прекрасное самообладание позволило Баджу во время стоянок побывать и на том, и на другом берегу и с молниеносной быстротой осмотреть места, где были сделаны находки, а также склады торговцев. Ищейки Гребо следовали за ним как тени. Но они не мешали Баджу.

В Ахмиме корабль принимал груз, поэтому и у нашего героя было достаточно времени для розысков одного француза, который зарабатывал на жизнь не только продажей хлопкового масла, но и бойкой торговлей недорогими древностями. Гастон Масперо, предшественник Гребо на посту директора Службы древностей, приобрел у своего соотечественника для Лувра обширную коллекцию папирусов, но при этом так надул его, что тот из мести стал заключать сделки с англичанами.

Остроумный и хитрый, хозяин дома получил возможность совершить сделку с Баджем в обстановке полного покоя, пригласив к себе бездельничавших у дверей агентов тайной полиции и приказав подать им обильный ужин. Пока в гостиной ходил по кругу чайник, Баджу никто не мешал запаковать толстый рулон коптских рукописей. Сегодня их можно видеть в Британском музее.

В Луксоре Бадж счел необходимым изменить план своего путешествия. Он отправился в Асуан. Узнав от достойных доверия людей, что Гребо тоже едет в Верхний Египет, но пока находится достаточно далеко, Бадж позволил себе небольшую поездку на юг.

До отправления корабля Баджу удалось нанести визит своему сообщнику, преподобному Чонси Марчу. Миссионер, которого неисчерпаемые недра Долины царей занимали куда больше, чем желание привлечь добрых магометан в лоно пресвитерианской церкви, располагал довольно точными сведениями о фиванской находке и был готов помочь компаньону.

Пароход двинулся наконец в Асуан. Первой заботой Баджа было отправить в Лондон собранные камни с куфическими надписями. Он осмотрел и погребальные сооружения в горах: всю площадку снова покрывали песок и щебень. Никто и не собирался присматривать за гробницами.

В Луксоре, куда Бадж попал очень кстати, он вместе с двумя охранявшими его египтянами под покровом ночи переправился на западный берег. Незаметно они пробрались в одну из гробниц некрополя, где нашли множество вещей: «Мы обнаружили богатые залежи». При свете мерцавшей свечи Бадж принялся разворачивать папирусный свиток: «Мне казалось, что совершается чуть ли не святотатство, когда я сломал печать и развязал шнур». Бадж осторожно отогнул лишь несколько сантиметров хрупкого папируса⁵. Даже не имея возможности прочесть иератическую (т.е. написанную более употребительным курсивным шрифтом) надпись, он по ярким краскам изображений смог определить ценность находки. Как выяснилось позднее, Бадж держал в руках великолепный экземпляр египетской «Книги мертвых»⁶, сборника заклинаний и указаний о том, как вести себя перед «Судом мертвых». Сборник клали в усыпальницу в качестве погребального приношения. Тщательная дешифровка, произведенная в Лондоне, показала, что длина папируса достигает двадцати метров. Им снабдили «царского писца Ани» для дальнего пути.

В нише погребальной камеры лежал фрагмент еще более древнего экземпляра «Книги мертвых». Пусть Бадж не всегда действовал безупречными, достойными английского служащего методами, но его страсть к сокровищам Древнего Египта была неподдельной. Всю ночь до самого рассвета он провел в погребальной камере, потому что чувствовал радость большого открытия; лишь потом уже ему пришла в голову мысль о том, как бы выгоднее продать исследователям свою добычу.

Выходя из погребальной камеры, Бадж, не меняя каменного выражения лица, бросил несколько неодобрительных замечаний в отношении увиденного. Это был один из приемов, составлявших его тактику ведения торговли. Выказанное лицемерное отсутствие интереса постепенно охладило ожидания феллахов, обступивших Баджа. В конце концов они остались довольны уж тем, что «отец черепов» вообще готов купить что-то. Бадж удалился, унося ценную добычу.

Ревностный собиратель древностей не забывал ни на мгновение, что директор Службы древностей Гребо следует за ним по пятам. Бадж заказал на базаре жестянщику металлический футляр. В нем приобретенный свиток папируса был надежно защищен от гибели, кроме того, возникала уверенность, что жестяную коробку ему удастся надежно спрятать.

Бадж совершил еще одну ночную экскурсию в пещерные усыпальницы Эль-Асасифа и Эль-Курны, прежде чем попал в дом торговца древностями Бея Мухаммеда. Здесь его день начался с плотного завтрака. Господа расположились на крыше дома; первые лучи солнца омывали золотом минареты; сидеть на горе подушек было так приятно; аромат кофе разливался в мягком утреннем воздухе.

Идиллическую картину неожиданно нарушил Мурси — сынишка хозяина, он принес весть о том, что перед домом, похоже, дежурит полиция. Бадж, имевший достаточный опыт общения с разными людьми, вспомнил слова генерала Монморенси: нападение — лучший способ защиты. Он спустился по лестнице и вышел из дома навстречу командиру отряда полицейских. Тут он узнал, что господин Гребо отдал приказ полиции Луксора занять дома торговцев древностями и наложить арест на их — а равно и мистера Баджа! — имущество. Бадж пожелал увидеть документ, подтверждающий законность этого столь недружелюбного акта. Офицер не мог предъявить предписания и пояснил, что Гребо находится всего в 20 километрах от Луксора, а приказ передал с посыльным в устной форме.

Бадж и Бей Мухаммед оказались под домашним арестом, но тем не менее с удовольствием передали бакшиш чуть дышавшему посыльному⁷, — за его развивающую легкие работу. Запыхавшийся бегун стал вдруг разговорчивым: старый пароход сел на мель, поэтому господин Гребо задержался, а он, гонец, должен носиться до изнеможения. Господин директор ко всему прочему находится в дурном расположении духа. Малеш! Бадж усмехнулся: совершенно очевидно, что сегодня ему следует ждать всяких неприятностей от Гребо.

Бей Мухаммед с невозмутимостью восточного человека распорядился накрыть стол и пригласил полицейских позавтракать с утра пораньше. Подали атайджеф — сладкое печенье, приготовленное в кипящем масле, баклаву — тонкое блюдо из орехов, миндаля, имбиря и засахарившегося меда; пили кахву -— черное мокко, о котором говорят: черное, как ночь, палящее, как ад, сладкое, как любовь.

С помощью угощений и ароматов удалось создать такую обстановку, при которой Бадж выторговал у офицера разрешение на свободный проезд в Луксор.

Когда полицейские насытились, они снова заняли посты вокруг дома. Бадж получил возможность, не привлекая внимания, принять в доме человека из Хаджи-Кандиля, деревушки, расположенной между Дсйр-Мавасом и Эль-Амарной. Подобно фокуснику, феллах извлек из глубоких карманов галабеи шесть глиняных табличек, каждая из которых была покрыта сотнями убористых клинописных знаков. «Кадим?» («Старая?») — спросил он Баджа. Пока англичанин разглядывал таблички в лупу, египтянин сообщил ему обстоятельства находки.

Крестьянка из Эль-Амарны вскапывала себах (Себах — почва, содержащая азот; кирпич из нильского ила, выветриваясь, превращается в себах. — Прим. авт.) и нашла глиняные таблички. Она не придала письменам большого значения, но тем не менее сунула сотню табличек в мешок и была очень обрадована, когда сосед заплатил за них 10 пиастров (40 пфеннигов!). Сосед тотчас же отправился в Хаджи-Кандиль к торговцам, сбывавшим иностранцам всякую древнюю мелочь. Его прибыль, прямо-таки инфляционная, составила 10 фунтов (40 марок). Торговцы шли на риск, так как не имели никакого представления о стоимости «узорчатых табличек». Двое из них наведались в Каир.

Провинциалы в Каире! У них имелись, правда, адреса нескольких возможных покупателей из местных и европейцев, но они не были уверены в благополучном исходе встречи с ними. Покупатели не проявили единодушия в оценке вещей. Письмена, подобные стоявшим на табличках, в Египте еще никто не видел. Дело казалось не совсем чистым. Одни признали подлинность табличек, но приобрели только несколько штук, это был скорее бакшиш, чем продажная цена. Другие усматривали тут стряпню какой-то банды фальсификаторов и советовали обоим посланцам поскорее убраться восвояси.

Мафия торговцев и перекупщиков восприняла продажу найденных табличек как угрозу рынку и решила объявить их поддельными. Члены мафии и сами не были убеждены в такой оценке, однако общая договоренность возможных покупателей способствовала подъему цены. Кто хочет выгодно продать, должен жертвовать первой выручкой. Только Али эль-Хадж, один из самых толковых каирских торговцев, принял на комиссию у своих верхнеегипетских земляков 150 табличек.

В то самое время, когда полиция вела наблюдение за всеми подозрительными домами, мистер Бадж просил показать ему глиняные таблички. Явившиеся двое людей из Хаджи-Кандиля на глазах изумленного Баджа «перелистали» 76 табличек. Англичанин тщательно исследовал их и установил, что все имевшиеся теперь у него 82 таблички отличались по фактуре, размерам, цвету и форме знаков от тех, что он видел в Лондоне и Париже. Бадж выбрал два экземпляра, на которых письмена были видны особенно отчетливо. По-аккадски (ассиро-вавилонское письмо) на одной из них было выгравировано: «Ана Ниибмуарийя (Ниибмуарийя — вавилонская форма египетского имени Небмаатре, тронного имени Аменхогепа III. — Прим авт.) Шар Мату Ми-Иссри». В переводе это означало: «Ниибмуарийя — царь страны Египет». Речь шла о послании царю Египта!

Бадж понял, что перед ним находка огромного значения. Вероятно, счастье подобного открытия заставило бы другого человека выразить бурный восторг, но Бадж и бровью не повел. Тонкая интуиция подсказывала ему: хитроумные торговцы-селяне хотят узнать его мнение, прежде чем отправиться на рынок со своей коллекцией. Бадж разочаровал этих людей, с нетерпением ожидавших решающего слова специалиста. Трюк, к которому прибег Бадж, сбил цену раньше, чем был оглашен приговор. Англичанин заявил, что его мнение, по-видимому, не столь важно. Провинциалы пришли в замешательство, а Бадж выразил желание получить остальную часть амарнской находки. Он знал, что недавно часть похожих табличек попала в Каир; сведения об этом исходили от самого директора Службы древностей господина Гребо. Так или иначе, Бадж приобрел для Британского музея 82 глиняные таблички из Эль-Амарны! Отныне он заботился исключительно о том, чтобы спасти свою добычу от нападения полиции.

Среди домов на улице Эль-Маказ было маленькое, неприметное здание, служившее в качестве склада темным личностям из Луксора. Хранилище это считалось самым надежным в городе. Здесь Бадж спокойно разместил свою жестяную коробку, драгоценный саркофаг, купленный у грабителей в Ахмиме, тюк с черепами для кембриджских антропологов, равно как и ящики с так называемыми «особенными удачами».

Крупнейший склад незаконно приобретенных товаров беспокоил даже торговцев с крепкими нервами. Делом их чести было не оплошать перед полицией, патрулировавшей улицы. Посредством всегда безотказно действующих методов они пытались — как правило, за рюмкой коньяка в кофейне — подкупить хорошим бакшишем недавних крестьян, надевших полицейскую униформу. Но на сей раз блюстители закона были неприступны. Они не снизошли даже до того, чтобы намекнуть, какой из домов обратил на себя особое внимание.

«Осел разбойника ступает тверже, чем конь мудира». Выполнялось ли это правило в данном случае — еще вопрос. Но по-видимому, выполнялось, так как Баджу удалось разыграть поистине классическую сцену коварства.

За находившимся под угрозой обнаружения складом располагались тесный двор и далее здание отеля «Луксор», где всегда останавливался Бадж. Англичанин состоял в добрых отношениях с директором отеля, который согласился помочь попавшему в затруднительное положение другу.

Едва призыв муэдзинов разнесся с минаретов по городу и окрестностям и солнце выплыло из-за горизонта, садовники «Луксора» принялись кирками и молотками долбить стену, сложенную из сырцового кирпича. Таким образом они пробили отверстие, через которое можно было пробраться на двор склада. Все это происходило ранним утром, когда приглашенные директором отеля полицейские сидели на террасе в ожидании завтрака. Бадж пишет: «Пока голодные парни, отдуваясь, ели, наши люди пробрались во двор склада».

Содержимое хранилища попрятали в разных кварталах города, оставив стоять в пустом помещении только великолепный саркофаг.

Бадж вспоминает, что ему хотелось дать возможность британским должностным лицам в Каире изучить тактику Гребо. Бадж — этот «король мошенников» — продумал все до мелочей.

На следующий день корабль Гребо прибыл в Луксор. Господину директору нездоровилось, и он заперся в своей каюте. Гребо не раз отправлялся вверх по Нилу, чтобы пресечь торговлю краденым. Там, где бросал якорь его корабль, разгневанные торговцы призывали джиннов — этих адских духов — обрушиться на голову француза.

«Если клопу захочется, он найдет путь под одежду», — говорят феллахи. В лице одного из секретарей Египетского музея Гребо имел на борту такое «насекомое». Корабль отшвартовался здесь уже часа два назад, когда кто-то из торговцев предложил Баджу вещь, найденную в Ахмиме. Бадж купил ее и попытался сделать так, чтобы лодка луксорца проскользнула мимо парохода, на носовой палубе которого свирепый Гребо в тени маркизы наслаждался обедом. Но секретарь, перегнувшись через борт, забрал товар, а его злобный начальник немедленно конфисковал его и приказал отправить в Каир.

Вскоре в отель «Луксор» прибыл офицер полиции с поручением немедленно арестовать Баджа. Сохраняя полное спокойствие, англичанин потребовал предъявить приказ в письменной форме, иначе арест его оказался бы незаконным. Но офицер получил лишь устное указание и вынужден был очистить помещение, пригрозив при этом: «В Каире вы еще о нас услышите».

Когда силы вернулись к Гребо и он принялся за расследование, Бадж уже упаковал свои чемоданы, в которых находились жестяная коробка со свитком папируса и 82 амарнские таблички. Остальные купленные предметы он спрятал в надежном месте, надеясь позднее наведаться за ними в Каир.

В полночь Бадж поднялся на борт корабля. Его компаньонов, Бея Мухаммеда и Абд эль-Маджида, привели на тот же корабль в цепях. Чиновники получили приказ доставить их в город Кена, к полицейскому начальнику провинции. Бадж предложил обоим египтянам помощь, которую они, однако, верные традиции своего ремесла, отклонили: всякий вор отвечает за себя сам.

После отъезда Баджа директор Гребо дал волю своим чувствам. Страшно разгневанный, набросился он на своих охранников, крушил мебель, опустошал помещения, перевертывая все вверх дном в домах и подвалах. Добрался он и до легендарного склада, найдя там лишь оставленный Баджем гроб из Ахмима. С первого взгляда Гребо оценил все великолепие находки и пришел в такую ярость, что лишь префекту полиции удалось помешать повальному аресту следивших за кварталом полицейских. Директор Службы древностей считал их сообщниками грабителей. Ведший к складу лаз в стене садовники заделали «под древность», причем настолько искусно, что он так и остался незамеченным.

Два дня спустя Бей Мухаммед и Абд эль-Маджид вернулись из города Кена. После снятия с них обвинения они подали в городской суд Луксора жалобу на Гребо, обвиняя его в самоуправстве и клевете.

Поезд Баджа прибыл в Каир с опозданием — не вечером, как предполагалось, а ранним утром. Город еще спал. Бадж выгрузил свой скарб и стал ждать извозчика. Два британских офицера, проезжавших мимо, тут же узнали в Бадже соотечественника и предложили свое содействие. Пришедшие на помощь двое полицейских взвалили на плечи чемоданы и вся группа, эскортируемая офицерами на конях, прибыла в городскую таможню у моста Казр-ан-Нил. Заспанные таможенники собрались было осматривать вещи, но Бадж кивком головы указал на своих соотечественников, которые имели весьма решительный вид. На другом конце моста готовившиеся к чаепитию таможенники только рукой махнули. «Когда они увидели полицейских, направлявшихся в город с грузом на спинах, они подумали, что отправляются предметы, находящиеся в собственности английского правительства. Поистине так оно и было!» В решающие мгновения удача сопутствовала Баджу.

Вторая миссия Баджа в Египет окончилась. Он ехал дальше, в Багдад. Английские королевские саперы упаковали все объекты, сделав следующую пометку: «Собственность британского правительства».

Семь лет пребывал Гребо на посту директора Службы древностей и оставил его только в 1892 г. За это время многие представители сообщества грабителей по меньшей мере однажды побывали за решеткой. Господа из каирского бюро долго еще смеялись над этим, считая, что Гребо следовало бы брать на собственное содержание узников, раз он проявляет такое рвение по службе. И тем не менее для Египетского музея он сделал столько, сколько не сделали все его предшественники и последователи, вместе взятые. Однако служебное усердие Гребо имело один-единственный недостаток: он не сумел добиться сокращения числа хищений приобретенных им древностей. Вернувшись на родину, Гребо в 1892 г. получил кафедру в Сорбонне.

Бей Мухаммед умер 6 апреля 1928 г. в Луксоре. Ценностями, прошедшими через его руки, можно любоваться сегодня в музеях Европы и Америки. Абд эль-Маджид бесследно исчез.

Король Англии даровал Эрнесту Альфреду Томпсону Уоллесу Баджу дворянское звание. В 1934 г. последний умер, достигнув возраста 77 лет. Еще и сегодня за Баджем сохранилась слава одного из ориенталистов, добившихся наиболее важных результатов. В Египте в памяти людей остались разыгранные им театральные сцены, в которых главная роль отводилась энергии и уму. В Ниневии и в Ираке он был не менее деятелен, но изложение этой истории завело бы нас слишком далеко от тех мест, о которых идет речь.

А что же стало с амарнскими табличками? 160 табличек купил венский торговец коврами Теодор Граф⁹. Когда он предложил свою коллекцию в Вене и Париже, ее объявили подделкой. В итоге коллекцию табличек Графа приобрел Берлинский музей; благодаря этой и трем другим покупкам в музее представлено 202 экземпляра табличек. Остальные 183 экземпляра рассеяны по различным музеям мира в Египетском музее в Каире находится всего лишь 50 экземпляров. Один экземпляр хранится в частном собрании во Франции.

В справочных изданиях по археологии об Амарне можно прочесть следующее: «Наиболее известная находка, сделанная в Амарне, — скульптура Нефертити; особенное значение имеют клинописные глиняные таблички, представляющие так называемый Амарнский архив, содержащий часть дипломатической переписки с царями Передней Азии и вассалами Египта. Этот архив — важнейший источник по истории Египта и других стран Ближнего Востока второй половины XV — начала XIV в. до н. э. Документы имеют большое значение и для изучения древней истории и археологии Передней Азии».

Нельзя допустить, чтобы заслуги «отца черепов», сэра Уоллеса Баджа, были преданы забвению. То «был сильный зверолов пред господом», как Нимрод.